ком-"комбайном" на плече, у Њити нет такого
этюдника, он несет свой самодельный фанерный Ящик, и под мышкой у него рулон
серого картона.  ќто лицо Я могла читать, не шевелЯ губами от старательности
и даже не  глЯдЯ на  него, а  всего лишь касаЯсь  его кончиками пальцев, как
делают слепые,  -- в  кромешной  тьме,  в  благословенной,  спасительной
темноте... Ќаконец  всем  существом своим постигаю Я высшую волю, ослушатьсЯ
которой  не смею; Я должна сгореть всЯ любовью, чьЯ стихиЯ  -- огонь. Њы
пытаемсЯ  поджечь своей страстью  других,  но  если  они холодны,  ничего не
получаетсЯ, и  мы сгораем в одиночестве. „о двадцати восьми  лет Я презирала
всех, кто беситсЯ от  любви, а теперь узнала, как вспыхивают  и испепелЯютсЯ
странные дни и ночи моей жизни, никому не нужные  и пригодные лишь длЯ того,
чтобы послужить хворостом, сухой травою длЯ пожирающего огнЯ.
     џ сидела на лавке и  чувствовала,  что волосы мои начинают шевелитьсЯ и
трещать, охватываемые пламенем, дым валит из  ушей и ноздрей моих, в  глазах
лопаютсЯ прозрачные оболочки, -- и в одно мгновенье, с хлопающим звуком,
вспыхивает  на моих  плечах, там, где должна быть голова, огромный факел.  џ
внутри пламени, слезы стыда  шипЯт  в нем, вскипаЯ,  Я хочу  скорее умереть,
потому  что  и  ЊитЯ умрет, и не  нужна никому  эта злаЯ мука,  в  которой Я
корчусь, и он проходит мимо, стыдЯсь менЯ -- за мое выставленное напоказ
безобразие,  за мою смертную  муку,  но Я продолжаю  сидеть не шелохнувшись,
-- откуда-то доноситсЯ до менЯ этот нежный  птичий звон, неужели, это Я,
хорошенькаЯ, смуглаЯ девочка,  сижу на высоком  берегу  реки,  спустив  ноги
вниз, в песчаную Яму,  и надо мною звенЯт ласточки, и Я еще ничего не знаю о
том унижении, и боли, и страхе, и безумии, и печали, что называетсЯ любовью?
џ ли это? Ќаверное, какаЯ-то ошибка.
     џ все еще  сижу на деревЯнном  диванчике, возле гардеробной, где обычно
дожидаютсЯ работы  натурщики и покуривают  манкирующие занЯтиЯми студенты. џ
сижу вечность -- страшнаЯ минута -- самаЯ перваЯ  минута после того,
как ЊитЯ проходит мимо менЯ, даже  не  посмотрев в мою  сторону. џ продолжаю
сидеть; некоторые факты жизни приводЯт к откровению, что вечность -- это
такаЯ дрЯнь, не стоит даже  думать об этом, пусть уходЯт все мгновеньЯ  -  в
ничто,  в ноль, и ничего не будет вечного, да такого и не, бывает, не было и
не будет, Я не перваЯ и не последнЯЯ проклинаю свою жизнь, будь ты проклЯта,
будь  проклЯта, никакого не было мальчика, отмеченного  печатью  гениЯ, был,
оказываетсЯ, жестокий  мужик,  который властно брал  менЯ  и грубо порабощал
именем царствующего в мире ќроса...
     Ќо он вернулсЯ, милый мой ЊитЯ! Ћн каким-то образом отделалсЯ от своего
рослого приЯтелЯ и один возвратилсЯ к скамье моего вечного стыда, на которой
Я  сидела,  женщина  двадцати восьми  лет,  красиваЯ  брюнетка,  учительница
русского Языка  и литературы,  он кивнул  мне головою и направилсЯ обратно к
выходу, и Я поднЯлась с места и покорно двинулась за ним.
     Њы снЯли  комнатку  в доме  на 2-й Њещанской улице, вернее, это Я снЯла
комнату,  поступила работать в  экскурсионное  бюро,  а Я  времЯ  от времени
навещал  ее по  вечерам, иногда оставалсЯ  ночевать, делаЯ  все это не очень
охотно. Ќо Я  снова была счастлива, потому что ЊитЯ больше не чуждалсЯ менЯ,
хотЯ навещал гораздо реже, чем хотелось мне, привыкал  к  новым отношениЯм и
стал меньше стеснЯтьсЯ наших совместных поЯвлений где бы то ни было -- в
кино, в столовой, -- Я шел с нею по улице рЯдом, а не  плелсЯ сзади, как
раньше, и мне бывало даже приЯтно, что у менЯ такаЯ красиваЯ, хорошо одетаЯ,
весьма представительнаЯ спутница. џ уже не думал о том, насколько она старше
менЯ,  иногда даже совсем забывал  об  этом, например,  когда мы  устраивали
кутерьму  в  нашем убежище и  прЯтались друг от  друга в  громадных высохших
шкафах,  которыми  была  заставлена  комната,  в  допотопных  гардеробах  со
скрипучими  дверцами,  за  которыми  Я  переодевалась или,  натЯнув веревки,
развешивала свое выстиранное белье.
     ќто были осень и зима, длЯ нас  обоих затаенные, наполненные скрытым от
всего мира блаженством,  почему-то отдававшим привкусом неминуемой беды. Љак
Я могла почувствовать,  что утрата  моей любви  уже  предрешена  и недалека?
Џочему в часы одиночества, неизбывно пребываЯ в размышлениЯх о  своих тайных
радостЯх и тревогах,  Я  всегда думала о наших  отношениЯх  с  Њитей  как  о
незаконных, преступных и поэтому обреченных на близкую  катастрофу? џ любила
бедного  моего мальчика,  а  его  убили,  пулей  пробили ему шею,  которую Я
ласкала  самыми бережными прикосновениЯми своих горЯчих, дрожащих пальцев. џ
купила ему рубашку, он не хотел ее брать, но Я почти насильно раздела его и,
любуЯсь им,  долго не надевала  обновы, а  он  ежилсЯ  в прохладной комнате,
ворчал на менЯ и сердито посверкивал медвежьими глазками -- ах, почему Я
считала, что  отношениЯ  мои с ним  вне  какого-то  закона, какой  закон  Я,
идиотка,  подразумевала,  если   существует  и  вечно  действует  лишь  один
неумолимый закон утраты?
     ђубашка оказалась мне чуть велика, рукава длинноваты, и Я закатал их, а
‹илиана,  беднаЯ,  вдруг  припала  к  моей руке,  где  у  менЯ  вытатуирован
маленький Якорь, и  стала  целовать ее. Њою-то руку  и целовать!  џ в страхе
отдернул ее, а  она, смеЯсь  и  плача, бросилась ко мне, опрокинула менЯ  на
диван  и, распахнув на моей груди новую  рубаху, впилась колючим  обжигающим
поцелуем мне в шею, над ключицей, где бьетсЯ, трепещет живаЯ жилка.
     “ часов  блаженства  нет  стрелок,  что  ходЯт  по кругу,  часы счастьЯ
отмерЯют времЯ теплом и холодом морей, сменой приливов и отливов, и  кругами
огненных  птиц, мелькающих  за сомкнутыми веками... €  лишь потом постепенно
увидишь,  приходЯ  в себЯ,  шершавую оболочку,  сухую шелуху, внешнюю кожуру
жизни, измЯтую постель, оторванную  пуговичку  на рубахе, нагое, насыщенное,
усталое плечо подруги да черную звездочку родинки на ее атласной коже.
     Ќу ладно, доказывать нам больше нечего, оправдыватьсЯ тоже, мы попросту
совершили то-то  и то-то, сие привело к  тому-то и тому-то -- вот и весь
сказ, вот вкратце всЯ немудраЯ наша поэма. џ  умирал с  чувством величайшего
облегчениЯ, а  Я хоронила  его с мыслью, что  он поплатилсЯ не за свою вину,
вернее, убит без всЯкой вины, единственно потому, что  этому миру совершенно
безразлично, кто умирает, когда и почему. ‹илиану спрашивали, кто Я длЯ нее,
состою  ли  в  родстве с нею,  Я  слышал каждое слово  ее ответов  какому-то
официальному ведомственному лицу  и, хотЯ  не мог открыть глаз и увидеть их,
представлЯл бескровное лицо своей учительницы, любовницы и верной поклонницы
-- Я  отвечала,  что  погибший  --  мой  двоюродный  брат,  потом  Я
вскрикнула и пошатнулась,  и следователь принЯлсЯ утешать  менЯ с заботливым
рвением  и  отдал  мне  письмо Њити,  написанное  не  мне,  не  мне!  --
милицейский  офицер не совсем  поверил в мое родство, но не стал требовать у
менЯ доказательств. Ѓез всЯких формальностей и выдали тело из морга, в гробу
он  лежал,  одетый  во  все  новое,  что  Я   принесла,  очень   бледный,  с
забинтованным  горлом,  набитым  ватою  (служительница  подземельЯ,  пожилаЯ
санитарка  в  клеенчатом переднике,  сделала эту  сложную  повЯзку  со  всей
тщательностью,  словно  ее могли  проверить начальники  или комиссиЯ  --
спасибо тебе, добраЯ женщина!), и менЯ повезли на кладбище прЯмо из морга, в
машине сидела одна ‹илиана.
     џ провожала Њитю в  последний путь без слез, с вытлевшей Ямой  в груди,
на месте  сердца,  большой  автобус похоронного бюро  со  множеством  пустых
сидений  подбрасывало  на  неровностЯх дороги, гроб слегка подскакивал. ЊитЯ
словно  кивал  головою,  и бледное  лицо  его с  закрытыми  глазами казалось
добродушным и лукавым, как в иные минуты его жизни. џ была совершенно одна в
машине, наедине с мертвецом, которого все еще любила, и не могла, не в силах
была  даже заплакать, безумие накатывало  на  менЯ; Я  теперь только понЯла,
почему  люди собираютсЯ вместе,  чтобы  оплакивать усопшего, о,  Я хотела бы
кричать, битьсЯ у него на груди, и пусть бы менЯ оттаскивали плачущие вместе
со мною  женщины, -- но одиночество у гроба было так тЯжко, и страшно, и
беспредельно печально, что нельзЯ было  даже прошелестеть шепотом, не то что
зарыдать. џ смотрела на коротко остриженного, с оттопыренными ушами  шофера,
который сидел  в своей  кабине  и деловито, не обращаЯ на менЯ вниманиЯ, вел
автобус по шумным московским улицам, -- и мне не верилось, что мы с этим
незнакомым человеком находимсЯ в одном  и том  же мире, принадлежим к одному
времени.  Њне  показалось,  что если  немедленно  чего-нибудь не  сделаю, то
произойдет  нечто ужасное,  и Я встала с места, пошатываЯсь, и  накрыла гроб
крышкой. Ќо легче  мне не стало,  тогда Я упала на ближайшее ко мне сиденье,
уткнулась головою в руки и на времЯ сама перестала существовать.
     Ђ  Я в  это  времЯ,  вслушиваЯсь в звуки  удаленного  мира,  начал  уже
постигать необычайную прелесть неторопливых раздумий, ход которых уже  ничто
не могло потревожить или прервать. џ  с восторгом принЯл жгучий укол пчелы в
палец, ибо  это было вещным проЯвлением гудЯщего под солнцем  мира жизни, но
мне стало жаль золотую пчелку, которую Я невольно смЯл и сбросил  на  пол, а
потом  выкинул в окно, в густую ночную темень. џ выдернул из кожи застрЯвшее
там жало  -темную колючку с приставшей каплей  пчелиной плоти, и впервые мне
по-настоЯщему стало досадно,  что Я всего лишь  обыкновенный человек, никоим
образом не  приобщенный  к  волшебствам  или хотЯ  бы  к  тончайшему  умению
чудесного врача, звериного исцелителЯ, доктора Ђйболита,  который  сумел  бы
врастить  обратно  в  брюшко  пчелы  ее  вырванное  жало.   •отЯ  пчеле  моЯ
нравственнаЯ боль, пожалуй, была вовсе ни к чему, и  она не почувствовала бы
моего состраданиЯ к себе,  ибо в природе ее не существовало такой вещи,  как
сострадание,  -- удар ее  жала  был  целенаправлен и прЯм. Џчела ударила
потому, что отдавала должное высшей природной силе -- смерти; смерти она
готова  была   подвергнуть   всЯкого,   кто  помешает   ее  вдохновению,  ее
беспощадному  накаленному  труду, смертью  готова была и заплатить  за  свой
страстный удар -- и она внесла  плату незамедлительно,  без колебаний. €
Ядовитое жало,  орудие страсти, мгновенно вырвалось  из ее  брюшка вместе  с
клочком желудка,  отделилось от нее и  стало видимым,  бесспорным  знаком ее
собственной  смерти,  котораЯ тотчас  же  обволокла  дрожащую  пчелу горЯчей
волной необыкновенных,  неизведанных чувств... убивать и  быть убитым... две
самые древние закономерности  мира, высший творческий замысел упрЯтал рЯдом,
в  одно вместилище,  убиение  и  погибель,  охотника и жертву,  а мы с вами,
дорогаЯ, ставим своей  целью их разделить и рассадить  по разным  коробочкам
-- это ли не тщета и суета сует?

     …ще несколько слов о похоронах Ђкутина, и вы услышите историю его любви
к юной  флейтистке,  менЯ зовут €ннокентием, фамилиЯ ‹упетин,  Я отслужил на
‚оенно-Њорском ”лоте и  поступил  в художественное  училище,  на один курс с
Њитей,  а  на ....ское  кладбище  в тот день  Я  попал потому,  что  был  на
похоронах  одного  художника-акварелиста,  с  кем случайно Я  познакомилсЯ и
подружилсЯ, а он взЯл да и неожиданно помер. Ћчень мне было горько,  что так
вышло; Я вместе с другими подошел  к гробу, попрощалсЯ со старым художником,
а затем отошел в  сторонку, чтобы сделать  хоть пару набросков на  памЯть. €
тут увидел, что на бетонную площадку, где стоЯли разгруженные с машин гробы,
приехал еще один автобус, и из него  высыпали люди, полез духовой  оркестр с
трубами  и  огромным барабаном.  Ђ наш  похоронный кортеж тоже был с духовым
оркестром,  и  он  уже  стал наЯривать по ходу  дела что-то  трескучее, дюже
скорбное,  а  тут  ударил  вразрез ему  новоприбывший оркестр, выдаваЯ ту же
самую  дежурную  скорбь,  -- вышла славнаЯ  какофониЯ. Џодъехал еще один
автобус,  и  Я стал ждать дальнейшей потешки,  однако ничего  не  случилось,
потому что  из машины вышел  всего один  человек, женщина в  голубом пальто,
брюнетка,   и   даже   некому   было   вытаскивать   гроб,  его   вытЯгивали
ребЯта-могильщики в телогрейках, с красными от водки рожами.
     ЌеобыкновеннаЯ печаль  была  в этих похоронах без  провожающих! ЃледнаЯ
брюнетка, кстати, оказалась совсем  недурна собою, она вызывала к себе массу
всЯческого сочувствиЯ. ѓде вы,  мои флотские подруги, невольно пришло мне на
ум, где  вы,  матросскаЯ  мечта? ‘тали  бы  вы, девочки,  вот так же грустно
смотреть  на мой гроб, как эта молодица смотрит на бедную, обтЯнутую дешевой
материей домовину? € вдруг менЯ как по лбу оглоблей огрели!
     џ  же видел эту  брюнетку! Ћна сидела  на  скамейке в  коридоре училища
рЯдом с натурщиком ’рифонычем, а мы с Ђкутиным  прошли мимо, и Я еще подумал
тогда...  Љонечно, это она была -- необычайной, вороньей черноты гладкие
волосы, белый пробор посреди головы... џ тогда  подумал: вот  это да, бывают
же  счастливчики,  у  которых такие  бабы,  а если б у менЯ  подобнаЯ была и
захотела пойти в натурщицы да  позировать обнаженной -- Я б ее ни за что
не пустил, Я лучше ножницами волосы бы ей  откромсал, чтоб не  могла из дома
выйти. ‚се это Ясно, словно внЯтным шепотом, подсказала мне памЯть.
     џ счел возможным подойти к одинокой женщине, когда  автобусы, привезшие
и ее, и "моего" покойника уехали, уступаЯ место другим, бесперебойно один за
другим пришвартовывающимсЯ к бетонной площадке; женщина в . голубом стоЯла у
свеженасыпанного  холмика  земли, не  обращаЯ  вниманиЯ на  толкотню  пьЯных
гавриков,  что хлопотали  рЯдом,  готовЯ новую Яму длЯ  принЯтиЯ  очередного
покойника.  Њне хотелось  сказать женщине в этот печальный день,  что  нет у
менЯ  таких  слов,  чтобы  выразить братскую печаль и  боль,  охватившую мое
сердце, но  пусть  она  поверит,  что  день  скорби пройдет и  сменитсЯ днем
радости, о чем она и  помыслить сейчас не  может.  Ќо вместо  этих правдивых
слов Я сказал нечто совершенно несуразное и конфузное:
     -- „евушка, вы не плачьте. „авайте Я провожу вас „омой.
     --  ‚ы  не  забыли, где мы  находимсЯ? -- строго  спросила  она
вместо ответа.
     -- €звините менЯ. џ  не хотел вас обидеть, -- сказал Я,  совсем
растерЯвшись.
     --  ‡десь нельзЯ быть глупым, -- печально  говорила  она, щиплЯ
пальцами  носовой платочек. -- Ќеужели  вы сейчас не чувствуете, сколько
здесь, под землей, зарыто обид и несчастий?
     -- —увствую,  --  виновато  ответил  Я  и пошел прочь,  опустив
голову.
     џ уехал с  кладбища один, но Я должен был хотЯ бы еще  раз увидеть  эту
скорбную брюнетку, поэтому часто  стал ездить на  ...ское кладбище,  надеЯсь
встретить ее у  известных мне могил. ‚сю осень и зиму Я не видел ее, городок
мертвых  за  это  вермЯ разроссЯ,  и  тот кладбищенский рЯд, в  котором были
похоронены соседЯми мой знакомый старичок художник и неизвестный мне близкий
длЯ брюнетки человек, рЯд продолжилсЯ намного дальше, и конец  его скрылсЯ в
лесу. ‚есною, когда растаЯл  снег и могилы как следует осели, на  них начали
ставить  надгробиЯ,  все  почти  одинаковые,  четырехугольные,  из мраморной
крошки. Ќа  могиле  же моего акварелиста  поЯвилась  неординарнаЯ  гранитнаЯ
глыба   с  портретным  барельефом,  едва  напоминавшим  памЯтный  мне  облик
акварелиста,  соседнЯЯ  же могила однажды  украсилась такою  же, как  и  99%
кругом, прЯмоугольной плитой с опознавательными надписЯми.
     џ  с  жадностью впилсЯ в них взглЯдом,  желаЯ  хоть что-нибудь узнать о
жизни исчезнувшей незнакомки, но тут менЯ словно молниЯ ударила! Ѓратцы! ќто
оказалась Њитина могила! Ћ гибели его говорило  все училище прошлой  осенью,
но о  том, как, где  он похоронен,  никто не знал. Њы в общежитии выпили  за
упокой  его души, Я  по пьЯному делу обидел одного сукиного сыночка, который
повадилсЯ ходить к молоденькой  девушке, к внучке  натурщика ’рифоныча,  что
жила в отдельной комнатушке возле квартиры  коменданта.  Љ ней, Я знал,  был
очень неравнодушен погибший ЊитЯ Ђкутин, теперь его не было на свете.
     -- ’ак неужели ты лежишь здесь,  Њитька?  -- сказал  Я и, черт,
заплакал, не мог понЯть, как это всю зиму ездил сюда и, оказываетсЯ, рЯдом с
Њитей бывал...
     -- Љак же можно,  старик, чтобы  такое происходило на свете? --
сказал  Я,  и мне стало  совсем  тошно, потому что Я  вспомнил,  как однажды
поздно ночью,  в сильнейший  мороз,  Я  вернулсЯ  в общежитие  из поездки  в
деревню, с мешком картошки на плечах,  и увидел стоЯвшего  у стены Њитю,  он
был без  шапки, куцее пальто на рыбьем  меху было расстегнуто, но воротничок
задран до ушей.
     "Њитька,  ты чего  тут  мерзнешь?"  --  гаркнул Я  еще  издали.  Ћн
потопталсЯ  на месте и, ничего не ответив, съежилсЯ еще  сильнее. џ подошел,
бросил  мешок  на  землю, мы поздоровались,  рука у него  была  как  ледЯнаЯ
култышка.  "Џойдем  картошку  жарить,  у  менЯ еще  бутылка самогонки есть",
--  поманил  Я  Њитю, но  он  отказалсЯ.  "‹адно, потом  приду",  --
улыбнувшись, добавил он.  "Џотом будет  поздно, --  настаивал Я,  --
пойдем сейчас, пока братва не проснулась и не налетела".
     Ћбщежитие  наше  уже погрузилось  в  сон и тишину,  окна были темны,  и
только  над нами  светилось  одно  окошко, все  загравированное  серебрЯными
узорами  мороза;  оттуда  свободно,  словно не было никаких преград,  лились
звуки  флейты,  на которой упражнЯлась Њарина, внучка ’рифоныча. …е родители
Якобы уехали куда-то  на ‘евер, на заработки,  девочку оставили на попечение
старика,  но  что-то  они  никак не  спешили назад,  и  она уже  заканчивала
музыкальное  училище,  а ’рифоныч, единственный  из  старых  жителей  нашего
барака, все чаще  полеживал в больнице,  и Њарина  постепенно  сдружилась  с
нашими студентиками, вместе  с  нами  веселилась и голодала -- бывало  и
такое.
     ђаньше  здание  общежитиЯ  было  обыкновенным  барачным  жильем  тихого
московского предместьЯ, но постепенно все были переселены  в новые квартиры,
и только старик упрЯмо не выезжал из своей каморки, тЯгаЯсь с властЯми из-за
какой-то особо  выгодной  длЯ  него  жилплощади. Ќо Я думаю,  что  ’рифонычу
попросту  не хотелось уезжать от нас, ведь всЯ жизнь его перевернулась с тех
пор,  как  дом стал  общежитием  художников-студентов.  Ћт  них он заразилсЯ
страстью  к  рисованию, они втЯнули его в работу натурщика, котораЯ пришлась
весьма по  душе общительному  старичку. Ћн стал считать, что скоро достигнет
неслыханных высот в рисовании, слава упадет ему в руки, как золотое Яблочко,
придет  великое богатство,  --  в ожидании  этого ’рифоныч вообще думать
забыл  о  хлопотах  насчет нового жильЯ  и  никуда  не собиралсЯ переезжать.
Њарина, его смирнаЯ внучка, ни в чем не перечила ему, потому что и сама была
существом беспечным и довольно вЯлым.
     Њне  вспомнилось, что в ту  морозную ночь  ЊитЯ  стоЯл под ее окном  и,
очевидно, слушал игру на флейте; он был тих и спокоен, как всегда, ничто  не
показывало,  что  парень влюблен,  да  мне  было  и  не  до  подобных тонких
наблюдений, Я еле жив был от усталости, целый день длилось мое путешествие с
мешком  картошки,  что Я пер из деревни. ‚ голодные дни, которые наступали у
нас спустЯ примерно неделю  после стипендии, ничего не могло быть прекраснее
рассыпчатой деревенской картошки, выращенной на живом навозе, а не на химии,
и с  тех  пор, как  однажды  Я  приволок  мешок  этого вкусного  продукта  в
общежитие,   студенческаЯ  братва   времЯ  от  времени  отправлЯла   менЯ  в
командировку на мою родину, в складчину оплачиваЯ мои дорожные расходы.
     ‚  этой  академии  едоков деревенской картошки ЊитЯ  был  неизменным  и
действительным  членом,  его усердие  мне было  известно, и  поэтому, увидев
сдержанность,  проЯвленную  им при  встрече, Я  был немного  удивлен и  даже
слегка обижен: хоть помог бы,  черт, занести на второй этаж мешок, который Я
провез и протащил на горбу почти  триста километров... Ќо вот  теперь, плача
над его могилой,  Я способен  был понЯть, что волновало  Њитино сердце в  ту
холодную  ночь, и  на  веки вечные прощаю другу невольную мимолетную  обиду,
которую нанес он  мне,  пока был  жив.  …ще припоминаетсЯ мне в эту  минуту,
когда  поглаживаю  рукою  колючую травку  --  первое весеннее  украшение
Њитиной могилы, как он год назад, примерно в это же времЯ, сидел в комнате с
отставшими обоЯми,  в  каморке  ’рифоныча,  и  старательно  рисовал  Њарину,
позировавшую с флейтой в руках.  џ шел мимо  и в приоткрытую  дверь -- а
дверь  этой  комнатки  плохо закрывалась  и,  если  не была заперта,  всегда
оказывалась  приотворенной -- увидел усердно склоненную голову Ђкутина и
услышал  томные,  ленивые  рулады  флейты,  на которой  не играли, а  нехотЯ
упражнЯлись.  ‡наЯ  о необычной стеснительности Њити и  его сдержанности  по
отношению к  девушкам, Я  был весьма заинтригован  и  сунулсЯ в  приоткрытую
дверь. Ѓывают  какие-то  мгновенные впечатлениЯ,  которые  сразу, без всЯких
ходов  и  переходов  открывают  тебе  всю подноготную того, что  перед тобою
происходит.  Њне  за  ту  секунду,  которую Я  позволил  себе  потратить  на
многозначительный взглЯд и подмигиванье,  адресованные приЯтелю,  стало Ясно
следующее. (ќто Я теперь могу все разложить по полочкам, а тогда Я засмеЯлсЯ
и пошел себе дальше своей дорогой.)
     Ѓыло видно,  что ЊитЯ едва жив от счастьЯ,  оказавшись  наедине  с этой
бледной девчонкой, и вполне по-домашнему вытирает пот на лбу рукавом рубахи,
пьет  из кружки чай и  делает скоропалительные  наброски в  альбомчике. Ѓыло
также  видно, что скромной  девочке, сидЯщей с флейтою, этот сеанс рисованиЯ
вовсе  не  представлЯетсЯ  большим счастьем. Ћтставшие  обои дышали, нависаЯ
громадным  брюхом  над  русой головкой  флейтистки,  вздохи  ее инструмента,
ей-богу,  казались Явственными вздохами давно заскучавшей натурщицы, и когда
обрывалась музыка, слышны были шорохи и поскребываниЯ за  обоЯми, что-то там
осыпалось, шурша по сухой  бумаге, и  эти неуютные звуки почему-то привлекли
мое  внимание  и  запомнились  мне.  Ќа  что-то  неустроенное  и  совершенно
несбыточное намекала эта мертваЯ музыка  обоев и  скучающие  звуки флейты! €
совершенно Явственно было видно, что напрасно ЊитЯ стараетсЯ рисовать лихо и
отчаЯнно, как на  неких ответственных испытаниЯх,  -девочке,  сотни раз  уже
позировавшей  студентам  все  с  той  же  флейтою,  уже  давно  надоели  все
рисовальщики мира, вместе взЯтые, и ока едва сдерживалась, чтобы не  зевнуть
над своим поднесенным к подбородку духовым инструментом. ‘ловом, видно было,
что плохо Њитино дело, ничего у него не выйдет, потому что девчонка, видимо,
лишь от природной вЯлости и кротости не решаетсЯ вытурить его вон.
     Љакие-то отставшие  обои...  шорохи. ЊитЯ! Ќеужели ог  тебЯ  только это
осталось -- и то в  моей  дырЯвой памЯти?  ‡ачем  тебе  понадобилась эта
сутулаЯ,  спЯщаЯ  на  ходу  девица? ‡нал  бы ты,  Њитенька,  что  она  стала
вытворЯть с недавних пор, когда ей приспичило наконец.
     -- џ бы никогда не стал  рассказывать об этом, если бы  ты был жив,
-- сказал Я, положив руку на могильную плиту, как на плечо другу, --
но ты лежишь в земле, и вот тут, на памЯтнике, твое имЯ написано... ‚ общем,
Њитька, нету у нас  сейчас  флейтистки, ее ’рифоныч увез на  новую квартиру,
которую наконец взЯл он в Њедведкове.
     Џочему Я  вспомнил именно про эту  свистушку,  эту флейту?  Ќе  знаю Я,
какое она  место  занимала  в  твоей  жизни,  ЊитЯ, но  менЯ  словно  кто-то
подталкивает  к  воспоминанию обо  всем,  что  касаетсЯ ее.  Џочему  бы это,
братишка?  -- спрашивал  Я  у  Њитиной тени,  у  его  бедного  праха,  у
безмолвиЯ  сомкнувшейсЯ  над  ним земли.  €  вдруг  Я словно услышал  ответ,
прозвучавший чистым женским голосом:
     -- ‡дравствуйте. Ђ Я вас все же узнала.
     џ сидел на земле у Њитиной могилы и снизу вверх смотрел  на нее, на ту,
которую столько времени ждал. Ћна Явилась в знакомом голубом осеннем пальто.
’олько прическа была другаЯ -- вместо тЯжелого пучка на  затылке  теперь
волосы  брошены  двумЯ  блестЯщими  потоками вдоль лица,  но  ровный  пробор
по-прежнему сиЯл посреди ее головы.
     -- ќто значит... вы думали обо мне? -- спросил Я, привставаЯ на
колено.
     --  „а.  €  никак не могла  вспомнить,  где  видела  вас,  а  потом
вспомнила.
     -- Ђ  Я тоже думал о вас... џ ведь не  знал, что  вы хоронили  Њитю
Ђкутина.  -- џ уже стоЯл перед нею во весь рост и сверху вниз смотрел на
нее.
     -- ‚ы были другом Њити?
     -- „ружили, точно. Ђ вы? Љем был он длЯ  вас? „ело  в том, что ЊитЯ
никогда ничего не рассказывал о  себе, -- нагнувшись, Я стрЯхнул землю с
колен.
     -- џ была ему женой.
     -- ‚от как... € об этом  тоже ничего не  говорил... -- џ  снова
выпрЯмилсЯ  и, стоЯ  близко, внимательно  всмотрелсЯ  в ее глаза;  там тлела
сумасшедшаЯ тоска.
     --  Ђ  Я  знаю  много  про него. Ћн мне все  рассказывал. ЌепонЯтно
только зачем. €з довериЯ или из ненависти ко мне?
     --  €з  ненависти? -- поразилсЯ  Я.  --  Љ  вам? Ћ  чем  вы
говорите! ЊитЯ вообще не умел ненавидеть!
     -- Ќо зачем он мне все  рассказывал о  ней?  Ђ незадолго  до смерти
написал ей письмо, но на конверте адрес почему-то написал  мой... —его же он
хотел? —тобы Я собственными руками передала письмо той... другой?
     -- Ђ что за письмо? ђасскажите подробнее, если можно.
     -- Ћбыкновенное, объЯснение в  любви. ЊенЯ и вызвали  в милицию  по
поводу этого  письма, вызвали по адресу, написанному на конверте. € мне было
разрешено похоронить его. ‚ы, наверное, знаете эту Њарину?
     -- Ќет, --  солгал Я. -- Њожет  быть,  она  на другом курсе
учитсЯ.
     -- Ћна не ваша студентка. Ќа флейте играет...
     -- Ќе знаю такую, -- твердо отрексЯ Я.
     -- †аль. Ђ Я хотела, чтобы вы письмо ей передали. Њне оно ведь ни к
чему. Љак вы думаете, зачем ЊитЯ хотел это письмо отправить по моему адресу?
Ћно и попало в конце концов в мои руки... —то вы скажете?..
     --  Ќе  знаю...  Њожет  быть,  хотел  он...  Ќет,  ничего  не  могу
придумать.
     -- ’ак же  и  Я.  Ћн  ведь  совсем  почти  перестал  бывать у менЯ;
последний  месЯц вообще его  не  видела. €  тут  менЯ  вызывают,  показывают
письмо... ‚от оно, можете почитать сами.
     --  Џростите,  но тут  нигде не  указано имЯ!  --  удивилсЯ  Я,
прочитав письмо. --  Ќи разу не названа Њарина, с чего вы взЯли, что это
письмо ей?
     --  Љому  же  еще?  --  ‚о  взглЯде ее  Явственно  промелькнуло
отвращение.
     -- Ђ может... вам?
     -- Ѓросьте.

     "‹юбимаЯ  когда ты  прочтешь  менЯ  не  будет на  свете  а письмо  тебе
передадут. џ  решил  с  собой покончить  потому что  бесполезно  страдать  и
страдать и мне уже все надоело. ‚ мире  нет пока ничего хорошего и только ты
одна. џ люблю тебЯ так сильно  что жаль умирать единственно  из-за тебЯ а  с
остальными  расстаюсь навсегда без всЯкого сожалениЯ.  џ  хочу чтобы ты жила
любимаЯ  долго жила  и  всегда знала  что был такой  мальчик немного  чудной
который любил тебЯ как маленькую богиню. Џрощай.
     Џередайте ей -- „митрий Ђкутин".

     --  Ќу  кому  же еще  он мог такое  написать? ‚едь мне  приходилось
выслушивать его сердечные признаниЯ. Ћн считал, что длЯ очистки совести надо
все мне рассказать.
     -- Ђ к этому как вы отнеслись?
     --   Џлохо,  разумеетсЯ,  плохо.   Њы  снимали  комнату  на  ‚торой
Њещанской... ‘  тех пор  как  он влюбилсЯ,  ЊитЯ перестал бывать у менЯ.  Ћн
ночевал в общежитии, и если иногда навещал по  вечерам,  то лишь  длЯ  того,
чтобы поговорить о своей любви. ‘начала Я пыталась быть спокойной, старалась
убедить себЯ, что мальчик ни в чем не виноват, виновата лишь Я, и  надо было
ожидать  того,  что случилось, --  рано  или поздно  его  потЯнуло бы  к
сверстницам.  џ боролась с  собой,  поверьте,  и  хотела ко всему  отнестись
разумно. Ќо однажды произошло то, чего Я и сама  не ожидала. “ менЯ в  руках
был хирургический скальпель,  которым ЊитЯ обычно затачивал  свои карандаши.
‚ы  знаете,  наверное,  что  он  всегда  рисовал  отточенными,  как  иголка,
карандашами?
     -- „а, знаю.
     --  ’ак  вот, этим  скальпелем,  не помню,  в  какой  момент,  сидЯ
спокойно  перед  Њитей,  Я провела  от  плеча  до самого  локтЯ. Љожа  сразу
вывернулась, сначала крови не было, потом так и хлынула. џ дальше уже ничего
не  помню. ‚первые в жизни Я потерЯла сознание. рам на  руке так и осталсЯ,
короткие  рукава Я уже не могу  носить. ЊитЯ ухаживал за мною три недели.  Ђ
потом, некоторое времЯ спустЯ,  он  однажды  ушел, и Я больше не видела  его
живым...
     -- •отите, Я вам о себе что-то расскажу? -- сказал Я, возвращаЯ
женщине письмо Ђкутина.
     Ћна  взЯла  свернутый вчетверо листок, положила  в конверт и спрЯтала в
сумочку.
     --  —то именно?  --  ответила  она,  щелкнула замком  сумочки и
отчужденно взглЯнула на менЯ. -- € зачем, извините менЯ?
     -- ‡атем, что ЊитЯ лежит здесь, в  земле, а мы с вами еще на земле,
и вы должны интересоватьсЯ тем, что происходит вокруг вас.
     -- Џочему это  Я  должна  интересоватьсЯ?  --  ‚зглЯд у нее был
такой, что Я уже не мог уйти, отступить...
     -- “ нас на флоте был один случай. ‚ подводной лодке началсЯ пожар.
Њы задраили  проходы  в  переборке, чтобы  огонь не  прошел в другие отсеки.
ђебЯта,  которые остались  в  огне, сгорели  заживо.  Њы  слышали,  как  они
стучались  и  кричали нам.  Ќо открывать  было  нельзЯ. Њы спаслись,  а  они
погибли.
     -- Ќу и что вы хотите этим сказать?
     -- Ќе думайте,  что  нам  просто было.  џ,  например? с того раза и
поседел. Ђ двоих пришлось вчистую списать -- повредились умом ребЯтишки.
     -- Ћчень жаль. Ќо чего вы от менЯ добиваетесь?
     -- џ  хочу,  чтобы  до  вашего сердца дошло...  ’е  ребЯта, которые
сгорели  заживо, были  совсем молодыми. Ћни не дожили свое, понимаете? €з-за
нас не дожили. €  если  мы еще здесь, на земле,  то мы должны за них дожить.
‚от и за Њитю тоже. Ћн ведь тоже за кого-то из нас не дожил.
     -- Ђ зачем это нужно? Љому? -- со сдержанной  досадой  отвечала
она. --  џ тоже  не дожила... не доживу. Ќу  и что с этого?  Љому  какое
дело? Љому мы должны? Љто нам должен? Љакой-то жалкий мерзавец  убил Њитю, а
ведь мальчик был  гениален.  ‘можем  ли мы с  вами или  этот тип _дожить_ за
Њитю? Ћ чем вы лепечете как в бреду? ‹учше всего сказать себе правду: Я живу
еще только потому, что смерти  боюсь, а вовсе не потому, что жить хочу. †ить
на самом деле никто не хочет, даже самые маленькие, смешные дети -- и те
не хотЯт, особенно они, поэтому так часто плачут.
     -- ‚ы считаете, что они из-за этого плачут? -- поразилсЯ Я.
     -- Ђ  вы как думаете -- плачут  из-за чего?  —еловек слезы льет
-- почему?
     --  Ќу,   по   разным   причинам,   --   попыталсЯ  Я  проЯвить
примирительную   и,   как   мне  казалось,  необходимую   в  данном   случае
рассудительность. -- Ѓывают ведь слезы и от радости.
     -- —то вы понимаете в этом? € зачем только Я трачу здесь зрЯ слова?
‹адно, вы не поймете, но хотЯ бы запомните. Џлачет  только человек, и  вовсе
не  от радости, а оттого, что знает,  как все  бесполезно, даже радость. ‚се
люди,  все  до  одного,  весь наш мир желает  одного: самоубийства. € только
страх смерти сдерживает...
     џ невольно рассмеЯлсЯ:
     --  ‚ы удивительно  напоминаете одного моего знакомого. Ћн, правда,
выдает мысли несколько в ином стиле. "Њир движетсЯ  к  своему ло-ги-чес-кому
завершению, и мы всеми средствами  содействуем этому" -- так примерно он
выражаетсЯ. ”амилиЯ  его ’арелкин. “  него  врожденный  порок сердца,  он на
ладан дышит, уже  не жилец, можно сказать. Ќе  стрижетсЯ,  не  моетсЯ, вечно
сидит где-нибудь в углу и оттуда изрекает свою истину, пугает девочек. (ќтот
’арелкин,  которого  ‹упетин вспомнил, и вправду выглЯдел  безнадежным.  Џод
мышкой он  неизменно носил книгу опенгауэра "Њир как волЯ и представление".
Ѓудучи среднего роста, он выглЯдел очень длинным из-за того, что был до жути
худым, со вваленными щеками;  волосы грЯзной  паклей мотались по его сутулым
плечам, белым от  перхоти, глаза сверкали,  как у безумного. ‚се  в училище,
включаЯ и циничного, свирепого ‘омцова, относились к ’арелкину с  подобающим
трагической  фигуре почтением. € хотЯ  он ни черта не делал на занЯтиЯх, его
благополучно  переводили с курса на курс.  ‚се, скажем,  рисовали  натуру, а
’арелкин, сгорбившись за мольбертом  и веревками сплетЯ  ноги, изучал Ђртура
опенгауэра... ’ак будет продолжатьсЯ  курса  два, а затем  однажды ’арелкин
исчезнет.  Ќикто  ни о  чем  не станет расспрашивать,  ибо  всем будет Ясно,
почему не видно беднЯги. Ќо ровно через  год поЯвитсЯ в  училище чистенький,
гладкий мальчик, с неЯсными щеками,  стриженный под  американца начала  века
-- и все ахнут, узнав, что это  ’арелкин собственной персоной, тот самый
доходЯга, который всем говорил  о "логическом завершении" мира. ЋказываетсЯ,
ему сделали удачную операцию сердца, редчайшую в своем роде, и он совершенно
выздоровел  и  за  год  вымахал  на  полголовы  и налилсЯ  розовым юношеским
соком...  Џройдет еще много лет, и Я однажды, идЯ  по  Ђрбату, вдруг носом к
носу  столкнусь с повзрослевшим ’арелкиным,  который,  наев изрЯдную  рЯшку,
облаченный в добротный костюм, предстанет передо мною  в сопровождении  четы
почтенных  морских  свинок.  ’арелкин   неохотно  со   мной   поздороваетсЯ,
представит тещу и тестЯ, которые  весыла недружелюбно оскалЯт  на менЯ  свои
длинные  зубы;  мое предложение  посидеть  где-нибудь  в  кафе и  поговорить
отклонит,  сообщив, что  идет с родителЯми жены в магазин; затем, не ответив
на  мой  вопрос  касательно того, как поживает  господин  опенгауэр,  и  не
попрощавшись  со  мною,  ’арелкин гордой поступью пойдет  далее,  размахиваЯ
руками, конвоируемый семенЯщими следом толстенькими родственниками.. Ћ, если
бы ‹упетин мог  знать,  что будет  такаЯ судьба  у  предрекателЯ логического
завершениЯ мира, то ему легче было  бы возразить ‹илиане, внушавшей ему, что
любой человек  --  потенциальный  самоубийца.) џ мог бы  ей сказать, что
жизнь предстает отвратительной  и  невозможной  лишь  тому,  кто по каким-то
причинам сам становитсЯ уже не нужен этой жизни, и он, конечно, тоже  вправе
предрекать скорый конец всему миру. Њожно ли обвинить беднЯгу в мизантропии,
в злобности  и  жестокости?  Ћн ведь  изрекает  лишь  то,  что  само  собою,
естественно  выжимаетсЯ  из  его души под давлением жестоких  и  равнодушных
внешних сил, несравнимо превосходЯщих его собственные.
     Љороче говорЯ, Я мог бы сказать  ‹илиане, что она права, но потому лишь
права,  что впала в беду и горе, и ей  надо скорее выкарабкиватьсЯ из  своей
черной Ямы. џ мог бы это сказать, но ответил ей по-другому.
     -- Ќеужели и мы с вами тоже? -- спросил Я.
     --  Ђ  почему вы думаете, что  мы исключение?  -- усмехнувшись,
вопросила она.
     -- Ќо Я не чувствую пока прЯмого желаниЯ топитьсЯ или вешатьсЯ.
     -- Ѓоже мой,  -- тихо проговорила она и обеими руками, медленно
поднЯв  их, пригладила блестЯщие  волосы,  -- боже  мой! ‡ачем Я  только
трачу здесь слова?
     -- Ђ  вы не думайте, что  Я такаЯ  уж дубина. ќто физиономиЯ у менЯ
такаЯ неудачнаЯ,  -- попыталсЯ Я наладить более дружелюбный топ.  --
…сли  вы думаете, что  Я вас не  понимаю, то  вот что Я  вам  скажу.  ЊенЯ в
детстве много били,  ну и Я тоже бивал кое-кого. Ћднажды мы  дрались палками
со шпаной из соседней  большой деревни,  и Я вышиб одному малому  глаз.  ‚се
разбежались, когда  он упал и стал кататьсЯ по земле,  и Я  тоже  смылсЯ.  Ђ
потом мне стало страшно чего-то, и Я вернулсЯ. Џодхожу к нему, а он стоит на
коленЯх  посреди пустырЯ и одной рукой  пытаетсЯ запихнуть какой-то кровавый
комок в глаз. џ сначала не понЯл,  а потом дошло  -- это же выбитый глаз
он держит в руке. џ  повернулсЯ и  снова  убежал.  ‘прЯталсЯ  в сарай, долго
сидел  на дровах,  а  потом приладил к балке  веревку, сделал  петлю,  сунул
голову  и  ногой полено  отпихнул. ’рудно  объЯснить,  конечно, почему Я это
сделал. Ќо не об этом разговор, џ хочу вам сказать, что это теперь нисколько
длЯ  менЯ не страшно.  Ќикаких таких мучений. Љак  уснуть все равно. ’ак что
смерти  Я  не боюсь,  но  и,  честно  говорЯ, вовсе ее не желаю. ЊенЯ  тогда
случайно успели  снЯть и откачали,  Я после  этого  никогда  уже  не пыталсЯ
повторить пройденного,  потому  что  наилучшим  образом понЯл, что Я  больше
всего  хочу жить, просто жить, понимаете? Ђ было мне, когда Я вешалсЯ, всего
пЯтнадцать лет.
     -- ‘пасибо за науку. Ђ теперь Я пойду, извините.
     -- Људа это вы пойдете? -- растерЯнно спросил Я.
     --  —то  значит -- куда?  Људа мне  надо. -- ‘  беспощадным
равнодушием оглЯдели  черные  глаза  менЯ с  ног  до головы; стоЯла она  уже
вполоборота ко мне.
     -- Љем  вы  хоть  работаете? ЉакаЯ ваша профессиЯ  то есть?  --
брЯкнул  Я, совершено еще не знаЯ, что делать, что придумать, что сказать...
-- € как зовут вас, скажите мне, ради бога.
     Ћна  не  ответила,  повернулась и  пошла  прочь,  дымка  нежной  зелени
клубилась  вокруг  ее головы, чернаЯ  эта голова высоко и  непреклонно несла
свою гордость, беду,  страшное одиночество,  и голубое пальто четким  мазком
легло на белый фон березовых стволов. џ внезапно понЯл, что вижу перед собою
мотив картины, которую всегда хотелось мне написать. Ќадо было только убрать
все лишнее, случайное, не соответствующее моей духовной жажде: убрать могилы
и позорные плиты из  бетона, убрать мусор  старых  траурных венков, глинЯные
развороченные  рвы,  въезжающий  на  кладбище  автобус-катафалк:  убрать все
мертвое  и полумертвое и оставить лишь дух весенней рощицы, синеву над нею и
мощно, радостно  повторЯющее небо пЯтно-лазурь Яркой  одежды женщины,  тайна
которой была в том, что Я любил ее  как саму душу этой картины,  как замысел
божий, внезапно коснувшийсЯ моего сердца.
     Ћна ушла, но  во мне навсегда  осталась картина, которую  Я  должен был
когда-нибудь написать.  “меньшившись до размеров  невидимой мозговой клетки,
она была  спрЯтана в глубине моей  памЯти. € теперь должна была ждать своего
часа,  когда  некий  душевный  порыв  выхватит,  извлечет ее  на  свет...  џ
мучительно боролсЯ с собой, принуждаЯ себЯ броситьсЯ вслед за ‹илианой, идти
с ней рЯдом, пусть бы она ругала, унижала менЯ как хотела, но быть рЯдом, не
дать ей сделать то, к чему она была устремлена всей своей надорванной душой.
Ќадо  было  мне при  надобности  хотЯ  бы и  насильно оставатьсЯ  возле нее,
сопровождать ее везде кѓвсюду... но Я не стал ничего делать.
     џ поехал с кладбища в училище. “тренние штудии Я  уже пропустил, но еще
мог  бы поспеть на предпоследнюю  пару по рисунку.  ќтот  класс вел на нашем
курсе ‘омцов, на него  Я и наткнулсЯ, когда подошел к  аудитории. Ћн вышел в
коридор покурить.
     -- ‹упетин,  почему  изволите опаздывать? --  насмешливо и, как
всегда, грубым тоном вопросил преподаватель.
     --  ‡арабатывал на жизнь, ѓенрих Ђфанасьевич, --  не  сморгнув,
соврал Я.
     -- ЊенЯ это не касаетсЯ. Њожете гулЯть дальше.
     -- Ќе любите вы ближних, ѓенрих  Ђфанасьевич,  -- разозлившись,
сказал Я.
     -- —то?!  --  он  резко развернул свою  сутулую, высокую фигуру
грудью на менЯ.
     -- ‡наете  ли вы хотЯ бы то,  как погиб ваш  студент Ђкутин? --
спросил Я, сам не понимаЯ почему.
     -- Ќе знаю и знать не хочу.
     -- Ђ известно ли вам,  ѓенрих Ђфанасьевич, что у Ђкутина была жена?
--  едва сдерживаЯсь, Яростно проговорил Я. -- —то она с ума  сходит
от горЯ и вот-вот готова покончить с собой?
     -- Ћб  этом как раз Я имею некоторые  сведениЯ. Њогу даже  сообщить
вам, где она проживает. ‚едь это вас интересует, не правда ли?
     -- „а... --  ЏризнатьсЯ,  Я  был  сражен  неожиданностью ответа
педагога.
     -- Џройдемте в  аудиторию,  Я напишу вам ее адрес. -- ‘ этим он
повернулсЯ  на  пЯтках  и, развинченно болтаЯ  длинными  руками,  скрылсЯ за
дверью, оставив ее приоткрытой.
     џ  проследовал  за ним,  и  первое, что  увидел, была бородатаЯ  голова
сокурсника €ванова, который на  времЯ оставил рисование, зевнул  и посмотрел
на менЯ  неопределенным, но  внимательным  взглЯдом. џ кивнул ему, ...ию,  и
†оржику ЂзнаурЯну, увидел поверх мольбертов голубоватое лицо рыжей натурщицы
‹юси,  котораЯ  застыла на помосте  в  томной, слащавой  позе, какаЯ  вполне
соответствовала вкусам  ‘омцова. Ћн прошел  в свой угол, где обычно восседал
на  стуле,  положив ногу  на  ногу, когда  ему не  хотелось  исполнЯть  свои
педагогические обЯзанности -- то есть ходить от мольберта к мольберту  и
Язвительно высмеивать недостатки  каждого рисунка. „остав из кармана куртки,
брошенной на спинку стула, синий  блокнот, ‘омцов написал  что-то и,  вырвав
страничку, подал мне.
     --  Џоезжайте по этому адресу --  и вы найдете  то, что  ищете,
--  сказал  он, глЯдЯ мне куда-то  в лоб.  -- Џостарайтесь утешить и
оказать поддержку.
     ‚се это было сказано обычным, небрежным, чуть насмешливым тоном, весьма
буднично, и никто не  догадывалсЯ в ту минуту, что еще один из нас обрекалсЯ
на мучение и погибель, ну, если и  не на погибель, то на такое бессмысленное
существование,  что  между ним и небытием нет большой разницы... ‹юбимаЯ, вы
опЯть  снились мне прошлой  ночью,  которую  Я  провел  на  довольно удобной
санаторной  кровати, где-то на  краю  ѓрузии,  возле  Џицунды, и  во сне  вы
предстали очень юной и неузнаваемой, но