ком мал и
ничтожен перед гигантами, рожденными на свет миллионы лет назад, когда еще и
духа человеческого не было на  ‡емле. …два ли  успели заметить эти  великаны
поЯвление крохотных  существ,  которые стали считать  себЯ хозЯевами  земных
просторов,  океанов,  небес  и, чего  там  скромничать, венцом творениЯ.  Ќе
обращаЯ вниманиЯ на  возню людских  букашечных сообществ, бубнили  громовыми
раскатами  вулканы,  просыпаЯсь  времЯ  от  времени  и  ворочаЯсь  на  своих
материковых плитах... ‚ горных долинах изливали седые потоки горЯчей  воды и
белого пара камчатские гейзеры.
     Љогда начиналась камчатскаЯ рыбнаЯ путина,  лосось из  морЯ в реки  пер
таким плотным, могучим валом,  что в горловине  реки  воды было меньше,  чем
рыбьих  тел. € в устье нельзЯ  было переплыть на лодках с одного  берега  на
другой -- живой рыбный  поток  подхватывал лодку вместе  с  веслами и уносил
прочь, крутЯ посудину,  словно  щепку. Ќа  спокойной воде, в широком  речном
плесе,  спинными   плавниками  грандиозных  лососевых  косЯков  чернела  всЯ
поверхность реки  --  словно  на  гладкой  воде  вырастали  какие-то  темные
остролистые растениЯ, которые чудом могли еще и передвигатьсЯ!
     ќтакаЯ  сила, первозданнаЯ  жизненнаЯ стихиЯ,  титанический  выброс  на
поверхность  энергии земных недр, грохот волн  и вулканов, подземные  толчки
планетного пульса  и раскачка каменных глыб  мускулистыми плечами  океанских
бурь!
     €  перед  всем  этим Я, большеголовый  и тщедушный  мальчик  с  больной
грудью, в которой  хрипела  и  клокотала  мокрота, словно в  жалком  гейзере
задыхающейсЯ,  испуганной жизни. џ заболел  весной,  в  пору таЯниЯ  снегов,
промокнув в  ледЯной воде, куда провалилсЯ однажды, играЯ вместе с  друзьЯми
на берегу новоЯвленной речки, котораЯ образовалась  от слиЯниЯ потоков талой
воды. ЊоЯ болезнь очень  быстро  подвела менЯ к той черте жизни,  за которой
открываетсЯ человеку  что-то  совершенно  беспощадное,  люто  холодное,  как
темнаЯ вода с серыми хлопьЯми полужидкого мокрого снега.
     †естоко проболев все лето, Я сильно ослабел и буквально таЯл на глазах,
и  тогда  мои родители,  испугавшись за мою жизнь, принЯли решение отправить
менЯ вместе с моей старшей сестрою на материк, в город •абаровск. Ћттуда как
раз приехал знакомый  человек, некий  лектор по распространению политических
знаний Џак, и он взЯлсЯ отвезти нас на Ѓольшую землю.
     ќто была  отчаЯннаЯ попытка  родителей  вырвать менЯ  из-под власти тех
грозных  сил,  которые уже  подхватили маленький комочек моей жизни холодным
потоком и готовы были навсегда унести в лоно первозданной камчатской стихии.
‹ектор по распространению политических  знаний  пообещал  определить менЯ  в
•абаровске  на  лечение  в поликлинику краевого  комитета  партии.  ќто была
хорошаЯ  возможность  --  все  лучшее  в  нашей  стране  тогда  принадлежало
партийным органам.
     € вот мы,  сестра  шестнадцати  лет и  Я,  двенадцатилетний,  совершили
вместе  с лектором  Џаком многодневный тЯжелый переезд по штормовому морю на
пароходе от Љамчатки до ‚ладивостока, а оттуда на поезде до •абаровска.
     ‚первые мы,  двое  детей, оказались без родительской защиты  в огромном
мире  незнакомых, чужих людей.  ‚ командировке лектор  Џак  был  молчаливый,
преисполненный   важности  и  чувства   собственного  достоинства  партийный
работник.  Ђ  дома у себЯ, как  выЯснилось, он боЯлсЯ своей  жены  ‚асилисы,
тушевалсЯ  перед нею  и обычно прЯталсЯ  в  крошечной спальне,  не выходЯ  в
единственную  большую комнату,  где крутилась  всЯ  его  семьЯ --  сварливаЯ
супруга и дети со странными именами:  ‡еЯ, ЃуреЯ, ‚емисор,  ‚илорик и ‹юциЯ.
’аких имен в русских свЯтцах никогда не бывало,  но это были все же  русские
имена,  данные детЯм  их  отцом под  влиЯнием вдохновениЯ времени. ‘оветский
патриотизм и партийнаЯ романтика были в основе этого вдохновениЯ. ’ак, имена
ЃуреЯ и ‡еЯ, данные двум очаровательным девочкам,  означали названиЯ крупных
рек  на  „альнем  ‚остоке,  в  бассейнах  которых  во  времена  революции  и
гражданской войны происходило много славных партизанских  дел.  €мЯ старшего
из  сыновей  -- ‚илорик  --  сложилось  из начальных букв слов,  составивших
следующую крылатую сентенцию:  ‚ладимир  €льич  ‹енин  Ћсвободил  ђабочих  €
ЉрестьЯн. Ђ имЯ младшего сына ‚емисор означало аббревиатуру: ‚еликаЯ ЊироваЯ
‘оциалистическаЯ ђеволюциЯ.
     ‘легка не повезло с именем самой  старшей  девочке, красивой и стройной
‹юции. „ело в том, что молодой  отец, ожидаЯ  первого  ребенка, предполагал,
что  у него будет сын и  он назовет  его -- ђ…‚Ћ. Ђ затем,  мечтал партийный
отец,  у  него непременно  родитсЯ дочь, и  он  назовет  ее --  ‹ћ–€џ. ‚от и
получилось бы у него: ђ…‚Ћ‹ћ–€џ. Ќо не вышло по его желанию: первой родилась
девочка. € все же  товарищ Џак на всЯкий случай  назвал ее ‹юцией,  надеЯсь,
что  следующего  ребенка ‚асилиса  родит  в мужском варианте и  можно  будет
назвать его именем  ђево -- все равно, пусть и с  перестановкой слагаемых, в
сумме получитсЯ  ђ…‚Ћ‹ћ–€џ. Ќо ‚асилиса и  во второй, и в третий раз  родила
дочерей... ‚есь  этот жутковатый бред  сознаниЯ,  подогреваемого распаленным
политическим   энтузиазмом,   был   тогда   нормой   привычного   советского
конформизма.  Љонечно,  этот  бред обретал  звучание  на русском  Языке,  но
почему-то  бредивших  было очень много  именно среди советских корейцев. —то
там говорить -- мою  старшую  сестру, с которой мы прибыли в •абаровск, тоже
звали ‹юцией! Ќо менЯ, родившегосЯ вслед за ней, моЯ благословеннаЯ, светлой
памЯти матушка не позволила назвать ђево,  и Я теперь, слава Ѓогу, Ђнатолий.
Џросто замечательно!
     € вот в такое времЯ,  особый энтузиазм которого  можно определить и  по
модным тогда именам, Я с сестрой ‹юцией оказалсЯ в непонЯтном мире и впервые
ощутил своей испуганной детской душою  то состоЯние человека, что называетсЯ
одиночеством   в  городе.  ќто   одиночество  в  моем  случае   открыла  мне
бронхиальнаЯ астма,  мучительнаЯ болезнь, отгородившаЯ  менЯ от  всего  мира
стеной отчуждениЯ. ‚ особенности по  ночам, когда приступы астмы усиливались
и Я лежал  бессонный, весь в поту, изойдЯ мучительным кашлем и прислушиваЯсь
к  зловещему  клокотанию   мокротных  пленок  в   груди,  было   велико  это
одиночество!
     “  лектора Џака в доме мы с сестрою жить не могли, не было места, и нам
пришлось искать по городу  квартиру. “дачных вариантов не попадалось,  и  мы
довольно много скитались по разным районам, живЯ у разных людей -- русских и
корейцев.  ‚ том  районе, где нам удалось  снЯть самую первую комнатку, мы и
пошли в школу: сестра в девЯтый класс, а  Я  в пЯтый. Љогда же в  результате
последовавших перемен жильЯ мы оказались  довольно далеко от первоначального
места, мне пришлось ходить в школу через весь город.
     Ќеобычайно  странной,  печальной,  гнетущей  сердце  предстала  та наша
городскаЯ жизнь --  после камчатского существованиЯ  на лоне дикой и могучей
природы, после океанского гула,  снежных ураганов, громадной луны  над краем
сопки, перед которой пробежала  однажды  по снегу стаЯ волков... ЌепонЯтны и
чужды мне были эти городские жители, столь уверенные в  своих действиЯх и не
знающие, что значит болеть и мучитьсЯ от удушьЯ по ночам...
     ЌепонЯтной и бесконечно чуждой  была и красиваЯ, сладко пахнущаЯ духами
врачиха из крайкомовской больницы, куда Я  все же  был определен на лечение.
Љогда  Я времЯ от времени приходил к ней на  прием,  она всегда смотрела  на
менЯ с  задумчивой жалостью, и мне было  мучительно стыдно стоЯть перед  нею
раздетым, со своими тощими  ребрами,  тоненькими руками  и утлой  грудью,  в
которой не смолкал влажно клокочущий бронхитный хрип.
     ‡имой  мне  пришлось  ходить  по  нескончаемо  длинной  улице ‘ерышева,
пересекавшей центр города  и тЯнувшейсЯ  далее,  почти к самой окраине,  где
находилась  моЯ школа.  €  вот  на  этой-то улице  менЯ  стала  подстерегать
страшнаЯ и неумолимаЯ беда -- само ‡ло человеческое, о котором Я до этого не
имел никакого представлениЯ...
     Џрошло  уже  добрых  полвека,  а Я, несчастный, все  еще никак не  могу
забыть этого. Ќедалеко от школы менЯ стал встречать некий уличный мальчишка,
подросток  лет  пЯтнадцати,  русский  паренек в  большой  ватной телогрейке,
видимо, отцовской -- с заплатками бедности на  ней, с закатанными  рукавами,
которые были слишком длинны длЯ мальчишеских рук.
     ќтот  разбойник  начинал свой разбой с того,  что обшаривал на  мне все
карманы, вытаскиваЯ из них мои детские сокровища, какие обыкновенно бывают у
всех  мальчишек на  свете, забирал всю  мелочь, которую давала мне сестра на
тот случай, если часть  пути Я захотел бы проехать на автобусе  или трамвае.
‡атем он потрошил мою школьную сумку, вынимал и  перекладывал в карман своей
залатанной  телогрейки мой школьный завтрак,  который был  заботливо  уложен
сестрою  в  бумажный  пакет.  Ќо, полностью  ограбив  менЯ, этот  бандит  не
ограничивалсЯ  добычей. ‘кверно  усмехаЯсь своим недобрым плебейским  лицом,
покрытым  ранними  морщинками,  он  смотрел мне  в  глаза  непонЯтным, почти
веселым, внимательным взглЯдом и принималсЯ мучить менЯ. Ћн  бил кулаками по
лицу,  разбивал в кровь  губы и нос, а потом, нагнув и подмЯв менЯ под себЯ,
протЯгивал снизу  руку и своими грЯзными длинными  ногтЯми  расцарапывал мне
лицо.  ќто  было хуже  всего.  ќто было  уже  не только  насилие,  грабеж  и
мучительство...
     ‘пустЯ  почти  полвека мне  тЯжело  вспоминать  об  этом. €змученный  и
ослабленный  болезнью, Я тогда  не мог сопротивлЯтьсЯ. Џока бандит обшаривал
мою сумку и затем  избивал менЯ, мое  хилое тельце сотрЯсалось от  кашлЯ и в
груди  страшно хрипело,  Я задыхалсЯ. Ќичего не стоило этому почти взрослому
парню расправитьсЯ  со  мной,  как  того душа его  пожелает.  Ќо зачем же он
расцарапывал ногтЯми мое лицо?  ‘ловно ставил на него кровавую  печать своей
ненависти.  ЊенЯ  можно было ограбить  и избить, но  за  что же  ненавидеть?
Џочему люди, делающие зло другим людЯм, еще и ненавидЯт их?


        Ђлексей

     ‡а  эту  зиму и  последующие  весну и лето мы с  сестрою переменили три
квартиры.   џ  не  знаю,   почему  это  происходило.  “  сестрицы  моей  был
решительный, независимый характер, и, несмотрЯ на свои  шестнадцать лет, она
никогда не мирилась с тем, что ей  не нравилось. ЊаленькаЯ ростом,  но очень
сильнаЯ,  крепконогаЯ, подвижнаЯ, сестра хорошо танцевала, прекрасно плавала
и занималась спортивной гимнастикой. Ћдно времЯ  она  даже  хотела  пойти  в
цирковое училище, чтобы стать  акробаткой. Ќо судьба у  нее  вышла другаЯ, и
она впоследствии стала строительным инженером.
     ‚торую квартиру она нашла  в городской  слободке,  похожей  на  деревню
своими одноэтажными домиками, палисадниками,  огородами за кривыми заборами,
и  эта  слободка  была расположена в  низине  на  берегах  гниловатой  речки
Џлюснинки. ‚ приземистом неприглЯдном домике стоЯла огромнаЯ  русскаЯ печь с
лежанкой, и  была холоднаЯ  пристройка  с обмазанными  глиной  стенами.  ќту
пристройку и занЯли мы с сестрой.
     ‚ том доме жили три одиноких человека, находившиесЯ в каком-то родстве,
но не  очень близком. Ћбщего семейного уклада у них  не  было,  питались они
отдельно,  располагались  по  разным   углам   большой   темной  комнаты   в
выгороженных закутках.  џ не знаю, кому из  них принадлежал дом и почему эти
люди  жили  вместе.  Ѓыла там  девушка  Џанна,  полненькаЯ,  круглолицаЯ,  с
Ямочками на щеках, с  белокурыми  кудрЯвыми волосами. ‚ отдельном  чуланчике
размещалсЯ молодой мужчина, уходивший на службу в синем  мундире с  золотыми
нашивками и в  форменной  фуражке,-- не то летчик гражданской авиации, не то
юрист, как полагаю Я теперь. Ђ в закутке около русской печки располагалсЯ на
дощатом топчане  слепой  человек по имени  Ђлексей.  Ќа  табуретке возле его
постели   всегда  стоЯл   старенький   баЯн   со   стертыми   перламутровыми
пуговками-клапанами.
     ЏЯть лет назад  прошла  самаЯ страшнаЯ длЯ ђоссии война, после  которой
многие люди вдруг оказались  в  обстоЯтельствах одинокого  существованиЯ.  “
одних погибли или развалились семьи, у  других  они  еще не образовались,  а
многие,  сорвавшись с  родных  мест, поуезжали  в дальние  краЯ.  ‘  Џанной,
например, мы познакомились еще на Љамчатке, где  девушка, чуть постарше моей
сестры,  оказалась почему-то одна,  без родителей.  …е дальний  родственник,
старший брат третьего жильца нашего дома, был директором русской школы в том
же поселке, где мой отец работал директором корейской школы.
     € вот к этим одиноким, но вместе живущим людЯм добавились мы с сестрой,
стали жить в холодной, безо всЯкого отоплениЯ, крошечной пристройке, похожей
на тюремный  каземат.  ’ам едва умещалась одна железнаЯ солдатскаЯ койка, на
которой мы с сестрой спали "валетом" -- головами в разные стороны.
     Ћ, это  была ужаснаЯ  комната!  ЊаленькаЯ кособокаЯ дверь, котораЯ вела
туда, с трудом  закрывалась,  тЯжело разбухшаЯ  от сырости. Љрошечное окно с
прогнившими рамами было всегда наглухо затЯнуто  ледЯной коркой. ‚  морозные
дни  зимы грубаЯ  штукатурка  на стене покрывалась лохматой  шубой  инеЯ. Џо
утрам иней хрустел и на моих волосах, делаЯ их жесткими, как сосульки,-- всю
ночь,  мучимый удушливым  кашлем,  накрытый тЯжелым  ватным  одеЯлом  и всей
теплой  одеждой, какаЯ только имелась  у нас с сестрой, Я отчаЯнно потел,  и
волосы у менЯ были мокрыми. ‹ежа в постели головами  в разные стороны, мы  с
сестрой дыханием своим и руками грели друг другу ноги.
     Ќо, несмотрЯ на дикие условиЯ, нам  нравилось жить в этом доме. ‹юбЯщаЯ
независимость сестра была  довольна, что комната теперь с отдельным  входом,
не смежнаЯ  и не  проходнаЯ, как на предыдущей квартире. Ђ мне  было приЯтно
водить компанию  с  хозЯевами  дома  --  с  миловидной  Џанной и  со  слепым
баЯнистом Ђлексеем. ЏридЯ из школы,  Я до самого вечера, до прихода из школы
сестры, находилсЯ в  большой хозЯйской  половине с русской печью, делал  там
уроки и потом дружески общалсЯ с хозЯевами.
     Џанна  была  большаЯ любительница  читать  книги,  и это все были книги
такие же пухлые, как  она сама, и, видимо,  столь же приветливые и ласковые,
как ее  нрав,-- уютно устроившись на лежанке печки,  засветив лампу, девушка
на  долгие  часы  с умильной улыбкой  на  лице  склонЯлась  над  шелестЯщими
страницами.  џ  к тому  времени тоже пристрастилсЯ к  чтению и  был  заЯдлый
книгочей: еще  на  Љамчатке, учась в четвертом классе, открыл Я длЯ себЯ это
чудо и в  поселковой библиотеке  брал и перечел немало книг. ‚  •абаровске Я
также записалсЯ в  библиотеку и всегда заказывал книги не менее  пухлые, чем
те, что  читала Џанночка. €, пристроившись  где-нибудь неподалеку от нее,  Я
столь же безудержно отдавалсЯ запойному чтению.
     ‘о слепым  Ђлексеем у менЯ  были другие  дела. ќтот  высокий,  с прЯмой
осанкой,  крепкого телосложениЯ человек  с белыми  неподвижными глазами  был
всегда  добр  ко  мне.  ђазговариваЯ,  он  неизменно  улыбалсЯ  --  и всегда
почему-то смущенно, казалось  мне, даже робко, словно это он был  мальчишкой
двенадцати лет, а Я перед ним -- взрослым человеком. “лыбка его была широка,
осклабиста, с  лукавым загибом углов  рта вверх, отчего  на худых щеках  его
образовывались глубокие  складки.  Ѓелые  зрачки глаз  при  этом  обращались
куда-то вверх, вдаль.
     Ћн со мною и разговаривал как со взрослым. ‚прочем, рассказы его были о
том,  что понЯтно  и  взрослому,  и ребенку:  это были  воспоминаниЯ  о  его
деревенском  детстве. Ћказалось,  что Ђлексей в  раннем детстве видел вполне
нормально,  ослеп он  уже подростком.  €  в его рассказах,  самых  простых и
бесхитростных,  было  столько света, простора,  живого  движениЯ. џ  уж и не
помню  точно, о чем они были, эти  рассказы: кажетсЯ, о каком-то деревенском
попе,  о  драчливом  петухе, который жестоко  клевалсЯ, о  рыбной ловле... ‚
сущности, он тогда делал то, что  пытаюсь  делать  сейчас  и Я,-- проЯснЯл в
памЯти  увиденные  картинки  мира,  которые  и  ЯвлЯютсЯ  прошедшей  жизнью,
бесценной и прекрасной.  €ногда по  моей  настойчивой просьбе Ђлексей брал в
руки  баЯн  и пел хрипловатым  приЯтным  голосом  разные песни.  ќто были  и
известные в то времЯ песни, которые Я слышал раньше, и некоторые неизвестные
мне  странные,  диковатые песенки  из  особенного  народного  репертуара,  в
которых  изливаетсЯ  тоска, жалоба  русского человека  с  неудачной судьбой:
бродЯжьи  и тюремные саги, сиротские жалобы, воровские залихватские куплеты,
мещанские  баллады о  загубленной девичьей  любви... ђусский  человек улицы,
человек городской площади,  дорожно-вокзального бесприютства  любит подобные
песни...
     „ело  в  том,  что  Ђлексей  был  традиционным слепым  певцом,  уличным
музыкантом, без  которого  не  обходитсЯ  русскаЯ жизнь  на миру.  Ћн пел на
больших,  шумных  хабаровских  базарах, тем  и зарабатывал  себе  на  жизнь.
ЏодаЯние, которое он собирал,  не было гонораром нищего попрошайки, это были
трудовые  деньги, но  Ђлексей никогда не  говорил  дома  о  своем  занЯтии и
стыдилсЯ,  очевидно, перед знакомыми.  …сли кто-нибудь из них заговаривал на
базаре  с ним,  он  тут же  собирал  баЯн  и  удалЯлсЯ.  ‡наЯ  об  этой  его
болезненной гордости и стыдливости, знакомые ЂлексеЯ  подходили и  клали ему
деньги в шапку втихомолку.
     ‚ •абаровске среди простого народа, вынужденного в трудное послевоенное
времЯ толкатьсЯ на барахолках и базарах, слепой  Ђлексей-баЯнист  был весьма
известен. “же много лет спустЯ, взрослым человеком, Я разговаривал с разными
людьми из •абаровска, и они помнили его.
     ќтот  слепой музыкант,  принадлежавший  уличному  народному  искусству,
независимому от всЯческих  институтов культуры, был  в пределах своего  мира
выдающимсЯ  человеком.  Ћн не  пристрастилсЯ  к вину,  что ЯвлЯетсЯ  обычным
Явлением  у русских людей, чьЯ жизнь неблагополучна и беспросветно тЯжела. џ
свидетель  тому: никогда не  видел его  не то  чтобы пьЯным,  но  и попросту
выпившим.  ЌесмотрЯ  на  свое  беспомощное  состоЯние,  он  жил,  никого  не
утруждаЯ,   ухаживал  за  собой   сам   и  выглЯдел  вполне  опрЯтным.  ‘вою
немногочисленную одежду  беднЯка  всегда содержал в порЯдке, ничего рваного,
грЯзного, с  дырами или с оборванными пуговицами Я не видел на нем. Љогда он
бывал  дома, то никому  не мешал,  передвигалсЯ  бесшумно, никогда ничего не
задеваЯ, или  тихо сидел в своем закутке возле  печки, размышлЯЯ о чем-то, с
кроткой  улыбкою  на  лице,  уставЯсь  куда-то  в  пространство неподвижными
глазами.
     Ћн ходил по  улицам  без палки -- с высоко поднЯтой  головою, с баЯном,
завернутым  в большой платок и подхваченным на плечо.  Ќе имеЯ  поводырЯ, он
находил  дорогу  в  этом  огромном городе, в этом мире. Ћн рассказывал мне о
деревенском детстве, о своей жизни с  чувством большой и чистой любви к ней.
Ћн  ни разу  не  пожаловалсЯ  и  не  высказал  чего-нибудь,  что Явилось  бы
проЯвлением хоть малейшего недовольства судьбой.
     Њне   за   свою  жизнь  пришлось  встретитьсЯ   с  некоторыми  поистине
значительными людьми нашего мира, и  слепой Ђлексей был одним из них. Ћн мог
бы снЯть с моего  детского сердца печать несправедливости, чем был  отмечен,
как  открылось мне,  к горести моей,  человек в  этой  жизни. Њне  надо было
только рассказать тогда Ђлексею о моем мучителе,  который  встречал  менЯ на
пути в школу, и спросить, что же мне делать...
     Ќо Я ничего ему не рассказал  и ни о чем не спросил.  ‘о всем упорством
своего маленького, но непреклонного сердца Я продолжал ходить в школу по той
же  дороге, где  менЯ ожидали позор,  унижение и боль.  “же  заранее, издали
увидев  длинную, нескладную фигуру  своего мучителЯ, Я принималсЯ  рыдать от
бессильной Ярости,  но все равно шел  ему  навстречу... Ќу что Я  хотел этим
доказать? € кому? Ђ мучитель с нескрываемой радостью на лице поджидал менЯ и
с удовольствием принималсЯ за свое дело.
     Ђлексей был добр и что-то  знал такое, чего не знал Я. ‚последствии мне
не раз хотелось снова встретитьсЯ с ним и поговорить. Ќо это было невозможно
-- Я услышал от одного человека, который в те далекие годы тоже знал слепого
певца, что  Ђлексей вскоре погиб.  Ћн  переходил улицу,  со своим баЯном  на
плече, как всегда без палочки, высоко поднЯв голову и как бы доверчиво глЯдЯ
в небо, и его сбил мчавшийсЯ по дороге грузовик.
     ‹етом  наши родители  вернулись с  Љамчатки на  материк, отработав свои
договорные три года.  ‚стреча наша состоЯлась в доме лектора  Џака, там отец
должен был пожить с  семьей в ожидании назначениЯ на новое место. Љогда мы в
этот день  подошли  с  сестрой к старому деревЯнному  дому, на первом  этаже
которого  жили Џаки, и с улицы увидели в раскрытое окно отца и  мать, с нами
что-то случилось. џ помню только,  что, отчаЯнно вскрикнув, кинулсЯ с  улицы
прЯмо к окну, вмиг перелетел через высокий подоконник и с громкими рыданиЯми
упал в объЯтиЯ  отца. ’от же путь через подоконник совершила и сестра,  хотЯ
входнаЯ дверь в  дом находилась рЯдом, в  пЯти  шагах... ЉажетсЯ, Я  впервые
тогда увидел слезы на глазах отца.
     ‚скоре он получил назначение  преподавать русский  Язык  и литературу в
сельской школе, в  ‚Яземском  районе. Њесто это было в  глухом таежном углу,
недалеко от  реки “ссури, и деревнЯ, в  которой нам предстоЯло  жить, носила
необычное  длЯ  российских деревень  и  весьма привлекательное  название  --
ђоскошь.


        ђоскошь

     „еревнЯ  с  прелестным  названием  ђоскошь  была  расположена   в  двух
километрах  от  станции  железной  дороги среди  лесистых сопок “ссурийского
краЯ.  ќто была обычнаЯ беднаЯ  русскаЯ  деревнЯ, бревенчатаЯ, под  тесовыми
крышами, с  убогими сараЯми  и  крошечными банЯми. —ему  обЯзана  она  столь
великолепным названием -- неизвестно. ђазве что тайга, роскошнаЯ уссурийскаЯ
тайга,  сохранившаЯсЯ  к тому времени  во всей  своей девственной  красоте и
силе, со  всЯким  диким  зверьем:  кабанами,  изюбрЯми, тиграми и медведЯми,
тьмою  всЯкой красной дичи, с  изобилием грибов,  Ягод и орехов  -- тайга, и
живность в ней, и необычайно красивые окрестности деревни могли  дать ей это
название, звучавшее без всЯкой иронии и самоиздевки.
     Љак и все деревни, ђоскошь была населена крестьЯнами, работавшими почти
бесплатно  на государство, и всЯ жизненнаЯ надежда  их  была свЯзана  лишь с
тем, что давали приусадебные участки. Ќа них в основном выращивали картошку,
котораЯ  рождалась в  тех  краЯх  очень хорошо; картошкой  питались  и  сами
жители, ею кормили домашний скот, свиней и птицу.
     ‚  сентЯбре,  когда начались занЯтиЯ, классы  нашей семилетней школы  в
деревне оказались  пусты  --  всЯ  округа начала  уборку  картофелЯ, и  дети
принимали в ней участие наравне с родителЯми. Љогда после уборки, через пару
недель, ученики начали поЯвлЯтьсЯ в школе, вид у них был изможденный, руки у
всех были черны от земли,  покрыты  темными,  кровоточащими трещинами,  и на
ладонЯх   блестели  твердые  роговые  мозоли.  Ќо,  несмотрЯ  на  усталость,
крестьЯнские  дети,  мои новые друзьЯ-приЯтели, с довольным  видом  сообщали
друг другу, сколько мешков картошки накопали их семьи со  своих приусадебных
соток. Ђ участки у колхозников в ђоскоши были  немалыми -- до полугектара, а
у некоторых даже и больше...
     ’ам впервые Я соприкоснулсЯ с русской деревенской жизнью, невзрачной на
вид,  как  картошка,  но такой же  богатой  содержанием жизненной энергии  и
добрых надежд нации.  „лЯ ђоссии и раньше, и теперь, и, наверное,  в будущем
деревнЯ  была  и   останетсЯ   главным  хранилищем   духовных  ценностей   и
нравственного богатства русских людей. ‚  серой деревЯнной деревенской  ђуси
предстоЯло мне распознать душу  ее народа, проникнутьсЯ ее теплом, ощутить и
полюбить корни могучего  русского Языка. ђусский писатель  во мне родилсЯ, Я
думаю, именно  там,  в дальневосточной деревеньке  ђоскошь. €менно  там были
предпринЯты и мои самые первые в жизни попытки написать какие-то стихи.
     Ќо лесной воздух, насыщенный  парами болот  и вечной прохладой  таежных
дебрей,  куда не проникали  лучи  солнца, сырость  и холод “ссурийского краЯ
почти доконали  менЯ. •рипы в груди и  кашель уже не давали спать  по ночам,
влажный и  липкий  пот, в  котором  Я буквально купалсЯ  во времЯ  припадков
удушьЯ, казалсЯ последним смертным потом.
     ‹юди  обычно не  замечают  того, что Ѓог постоЯнно  творит  каждого  из
них,-- и эта …го работа,  это творчество  ни на миг  не прекращаютсЯ.  ‹юдЯм
обычно кажетсЯ,  что они давно существуют такими,  какие они есть, и ничто в
них уже не изменитсЯ. Ћни не верЯт и не хотЯт верить тому, что каждый из них
родилсЯ длЯ того, чтобы умереть.  Ќет  и нет! --  вопит любаЯ,  самаЯ малаЯ,
клеточка  его  существа,  и  человек бодрой  рысью устремлЯетсЯ  в жизненную
гонку...
     Ќо только тому, чью грудь рвет и душит непобедимый недуг,  дано постичь
роковую незаконченность  своего существа --  однажды ночью, вдруг,  уставЯсь
широко  раскрытыми  глазами  в  кромешную  темноту.  ‚сЯ жизнь  лишь кажетсЯ
законченной, как достроенный  дом, -- и это  иллюзиЯ,  охватывающаЯ смертную
душу. € только тем, длЯ которых узелок за узелком развЯзываютсЯ  путы жизни,
открываетсЯ  нечто ошеломительное,  странное  -- и безмерно  неутешительное.
ЋказываетсЯ, что ты никогда не дойдешь, сколько  бы ни  шел,  -- никогда  не
доживешь, сколько бы ни жил.
     € то,  что считал  Я  своим существом, своей личностью, неким Ђнатолием
Љимом, вдруг  оборачиваетсЯ не  чем  иным, как  клочком голубоватого  тумана
поутру, за окном, над смутным картофельным полем. €ли  становитсЯ совершенно
Ясным, что багрово-золотистаЯ осень тайги светитсЯ, пылает где-то в височной
части моей головы -- там, где с лихорадочным беспокойством бьетсЯ  тоненькаЯ
нервнаЯ жилка.
     € менЯ уже нет -- есть картина, странный,  немного сумбурный кинофильм,
который  составлЯетсЯ  из  кусочков  желтой  казахстанской  степи, синеватых
каменных  глыб  Љамчатки и  оранжево-буйных  всплесков  осенней  уссурийской
тайги. Њое "Я" --  это просторы  и ландшафты ‡емли, на которых менЯ уже нет.
Ќо, коли Я все же существую, во мне продолжают существовать те картины мира,
из которых создаетсЯ кинофильм моей судьбы.
     € этот фильм тоже не будет закончен.
     Ќо Я вновь просматриваю превосходный "отснЯтый киноматериал".
     Ќаша перваЯ осень в уссурийской деревне, золотистое, теплое бабье лето.
‘казочное  изобилие грибов в  лесу.  “витые  лозами  дикого винограда  белые
березы и  гроздьЯ темно-синих Ягод  на них. ђайские деревьЯ на  опушке леса:
усыпанные перезрелыми Ягодами боЯрышники и дикие Яблони...
     ѓрибов в ту осень народилось столько, что за ними даже неинтересно было
ходить в лес. € вот  как это происходило.  Њы с  приЯтелем Љолей ‘мотраковым
однажды вышли с ведрами в руках за деревню и,  не дойдЯ еще до леса, увидели
возле  дороги  большой  березовый  пень,  весь   усыпанный  светлыми,   чуть
желтоватыми грибами. ќто были осенние опЯта.  Њы с Љолей подошли, быстренько
набрали полные ведра грибов, после  чего он сказал: "Ќу, все. Џошли  домой".
’ут  же рЯдом, вблизи  пнЯ,  мы  нашли  несколько  больших  подосиновиков  с
багровыми лоснЯщимисЯ  шлЯпками.  ќти гиганты едва уместились  сверху ведра,
туго набитого мелкими опЯтами.
     †аренные  деревенским способом,  в  масле и  с  луком,  грибы настолько
понравились  всем  в нашей семье, что  однажды  отец  с  матерью решили сами
сходить за  грибами.  Ћни раньше  никогда  этого не делали:  леснаЯ  жизнь и
всЯкие  лесные  охоты и промыслы были им  неизвестны. ‚от и вышло  так,  что
родители  притащили  домой  и,  ни  в  чем  не  сомневаЯсь,  накормили семью
какими-то грибами, от  которых отец и Я чуть не умерли.  Њы провалЯлись  два
днЯ, то и дело терЯЯ сознание, нас рвало какой-то пенистой желчью.
     Њалолетние братишка и сестренка отделались  легким недомоганием.  Ћдной
матушке ничего не  было:  жертвуЯ  собою, как  и  всегда, она  почти не  ела
жареных  грибов,  побольше  подкладываЯ  нам  с  отцом.  €  ей  же  пришлось
выхаживать  нас,  отпаивать  свежим молоком,  как  посоветовали  деревенские
женщины.
     Ќо не  только грибами  потчевала нас уссурийскаЯ  тайга. Ќе забыть  мне
вкуса черного дикого винограда,  мелкого, как смородина, с сизым  налетом на
Ягодах. Џосле  первых осенних заморозков они окончательно  доспевали  и были
необычайно  сладкого и  одновременно терпкого  вкуса.  €  дикий  лимонник  с
желтыми  Ягодами,  пахучими   и  кислыми,   запомнилсЯ   мне   навсегда.   €
непередаваемый вкус  лесных Яблочек, размером с  черешню, с нежной мучнистой
мЯкотью...
     ’а  золотаЯ осень в тайге, вокруг  деревни ђоскошь, была расшита Яркими
красными Ягодными узорами.
     Љак во сне, вижу сейчас  и  другие чудесные творениЯ “ссурийского краЯ.
ЏросторнаЯ  роща пробковых деревьев. Ќа  их стволах лопнула  и отпала стараЯ
кора, и от этого деревьЯ кажутсЯ больными либо высохшими. Ђ вот выступили из
таежной чащобы на широкий перелесок  и  темные  толпы  маньчжурского  ореха,
похожего  на  грецкий:  в  толстой мЯсистой  упаковке,  с теми  же  измЯтыми
твердыми скорлупками.
     Ћсенью  золотисто-багровые  просторы  лесов  вдруг  оглашались  могучим
ревом, и эхо  далеко  разносило  по горам  эти дикие  трубные звуки. Њестный
охотник, он же и учитель физкультуры в школе, разъЯснил  моему отцу, что это
ревут  изюбры,  дикие  олени,--  у  них  началсЯ гон, свадебнаЯ  пора.  ќтот
учитель,  по фамилии  ‹ебедь, красивый, как киноактер,  еще молодой мужчина,
показал нам с отцом, как надо  перекликатьсЯ  с изюбрами.  Ћн снЯл  ствол со
своего  охотничьего  ружьЯ  и,  приставив его дулом  ко рту,  стал  протЯжно
трубить.  ‡вук  получилсЯ таким же  хриплым, диким  и  грозным,  как  и  рев
зверЯ,-- и тотчас же издали донессЯ ответный крик изюбра.
     “читель ‹ебедь  пристрастил  к охоте и моего  отца.  Ћтец купил дорогое
ружье-двустволку, обзавелсЯ всем необходимым охотничьим снарЯжением, в  доме
у нас  поЯвились  такие  необычайно  привлекательные  вещи,  как мешочки  со
свинцовой дробью и тЯжелыми пулЯми -- "жаканами", коробки с  черным порохом,
с блестЯщими пистонами,  широкий  поЯс-патронташ с отделениЯми длЯ зарЯдов с
дробью  и пулЯми, шомпол из  красного дерева, медные и  картонные гильзы. Њы
жили  на квартире  у  одинокой старухи  –аренчихи,  в  бревенчатой  избе,  и
занимали  единственную  комнату  -- сама  же  хозЯйка  ютилась  в  крошечной
передней и  спала  на  русской печке. ’есновато  было нам в этом доме, и все
охотничье снарЯжение, пакеты с порохом и мешочки с пулЯми то и дело попадали
матери под руку, и  она ворчала на  отца, что он подвергает опасности семью.
Ќо он был захвачен новой страстью  и, не  спорЯ с  ней, увлеченно  занималсЯ
своим  опасным  делом:  менЯл  пистоны на патронах, насыпал  порох маленькой
меркой,   набивал   патроны,  заколачивал  в  них  войлочные  пыжи.  €  Я  с
удовольствием помогал ему.
     ‚ теплые дни бабьего лета Я тоже  ходил с ним на охоту. €з-за болезни Я
был слаб, поднЯть ружье  мне было  не под силу, и  Я не стрелЯл. Ќо уж очень
хотелось побродить вместе с отцом по тайге, и Я  со слезами умолЯл его взЯть
менЯ с собою, и он уступал, несмотрЯ на то, что матери не нравились эти наши
охотничьи  подвиги.  Џосле  каждого  из  них  мне  становилось хуже,  Я  сам
чувствовал это -- и все  же неодолимо тЯнуло в  лес, и огромным счастьем длЯ
менЯ был каждый наш совместный поход.
     џ был при отце кем-то вроде охотничьей собаки: шел впереди и вел его за
собою. “ менЯ было чутье на дичь, Я всегда точно выводил на нее. Љ тому же Я
научилсЯ  весьма  искусно  свистеть в маленький  жестЯной  свисток, подражаЯ
писку рЯбчика. „аже заЯдлый  охотник ‹ебедь  не умел  столь  хорошо свистеть
рЯбчиком,  как Я,  а у  моего отца это  и  вовсе не получалось. ‚есь потный,
задыхаЯсь  от хриплого клокотаниЯ в груди,  Я  тихонько  шагал  по неведомым
охотничьим тропам  и  времЯ  от  времени самозабвенно  принималсЯ  свистеть,
стараЯсь  передать  все  тончайшие  оттенки  птичьего  голоса.  €   в  ответ
отзывались  рЯбчики,  а некоторые  из них  прЯмо летели ко  мне, нежно  шумЯ
крыльЯми.
     Ћтец  был никудышным  охотником  и  стрелЯл  плохо.  Џочти  никогда  не
удавалось  нам вернутьсЯ домой с  добычей, но это менЯ не особенно огорчало.
Ћхота привлекала мою душу не охотничьими трофеЯми, а чем-то совершенно иным.
џ тогда не знал и не мог знать того, что в будущем, когда вырасту и окрепну,
так и не  стану охотником. Њогучий зов живой природы, ее родной голос и  мое
сердце, радостно откликающеесЯ на этот  зов, ничего общего не будут  иметь с
жаждой обрести  кровавую  добычу. Ќо  Я должен  был  уже  тогда, в  детстве,
однажды узнать об этом.
     Ѓыл особенно  неудачный день охоты. џ свистел хорошо, и на мой коварный
зов  прилетало множество рЯбчиков. Ћни садились на деревьЯ невдалеке от нас,
и отец стрелЯл,  но каждый  раз промахивалсЯ.  € чем больше он промахивалсЯ,
тем хуже стрелЯл.  ђуки у него заметно дрожали, на лице  застыла  виноватаЯ,
растерЯннаЯ улыбка. Ќоздри его  потемнели от пороховой копоти, он расстрелЯл
почти весь патронташ.
     џ  также задыхалсЯ  от  волнениЯ  и  впадал  в  отчаЯние,  мы  с  отцом
растерЯнно переглЯдывались после  каждого  его  промаха, и  Я первым отводил
глаза... Ќаконец мы совершенно пали духом, Я почувствовал крайнее утомление,
и нам пришлось присесть под деревом. Њы молча отдыхали, потихоньку осознаваЯ
всю меру своей неудачи.
     € тут Я, немного отдышавшись, опЯть взЯлсЯ за свисток. ’отчас невдалеке
отозвалсЯ  рЯбчик   --  и  вскоре  подлетел,   фырча  крылышками,  и  уселсЯ
неподалеку. Њы с отцом  отдыхали на открытом  месте, посреди  лесной полЯны,
сидЯ под раскидистой березой. Ќа соседнюю березу, шагах в двадцати от нас, и
опустилсЯ прилетевший рЯбчик. ‚озбужденный и растерЯнный от неудач отец стал
медленно, очень медленно поворачиватьсЯ  с ружьем... Ћн тщательно прицелилсЯ
и выстрелил.
     Џтицу на моих глазах  разнесло  в клочьЯ. ’о, что осталось от нее,  еще
некоторое  времЯ  висело  на ветке, цеплЯЯсь за нее  сжатыми  лапками. ‡атем
кровавые  ошметки того,  что  совсем недавно  было живым красивым  рЯбчиком,
упали под дерево в  траву... ќто был первый в моей жизни охотничий трофей --
и последний.
     ‘ того днЯ и до сих пор Я никогда больше не охотилсЯ.


        †еньшень

     ѓод, прожитый в  деревне ђоскошь, прошел быстро, но в памЯти сохранилсЯ
надолго. џ мог бы и сейчас нарисовать те осенние  сливовые заросли, ничьи на
деревенских  задворках,  где  приходилось  мне  лакомитьсЯ  чудными  желтыми
сливами.  €х  в  основном  кто-то  успевал  собрать,  но  на  ветках  всегда
оставалось  достаточно  недосмотренных  Ягод, и они-то были моей  добычей. џ
лазал в густых  колючих зарослЯх,  нагибал ветки,  собирал  с  них ароматные
сливины --  и однажды вдруг услышал шуршание и  треск в соседней  куще. Ќет,
это был не медведь, это была небольшаЯ симпатичнаЯ девчушка с синими глазами
и веселыми конопушками на носу -- ѓалЯ ”атина,  ученица седьмого класса. „лЯ
пущей важности мне хочетсЯ  сказать, что Я испытал к ней свою первую любовь,
и, может быть, она была  взаимной, потому что в ответ на мое любовное письмо
к  ѓале,  переданное  через  ее  подружку,  Я  получил  записку,  в  которой
значилось: "—’Ћ  ’›, ’Ћ‹џ, ‡Ђ„Ђ…њ‘џ, ‚›‘ЋЉЋ ‚Ћ‡ЌЋ‘€њ‘џ? ЏЋ  ЏЋ•Ћ„Љ…  ‘ђЂ‡“
‚€„ЌЋ --  ‘ЉЋђЋ ЋЏЋђЋ‘€њ‘џ".  €  все  же  по такому  ответу мне трудно было
решить определенно,  что  Я любим и дорог, и в неуверенности этой Я пребываю
до сих пор.
     Ќо вполне возможно, что с того случаЯ во мне и шевельнулсЯ затаенный во
всех человеческих  душах  вопрос вопросов: любЯт ли  менЯ так  же, как  и  Я
люблю? ‚опрос этот обращен  ко всему,  что составлЯет основу нашего бытиЯ: к
другому человеку, к жене,  к своей судьбе,  к  самой жизни, к Ѓогу. џ не мог
тогда  столь Ясно  определить это главное  условие нашего существованиЯ, как
определил  сейчас,--  длЯ  этого понадобилась  целаЯ  жизнь.  „етское сердце
оказалось способным лишь прикоснутьсЯ к жгучей тайне.
     Ћднажды ночью, когда приступ  болезни  был  особенно  сильным  и,  лишь
промучившись  несколько  часов,  мне  наконец  удалось  уснуть,  Я  внезапно
проснулсЯ от звука  голосов  моих родителей. Ћни  полагали, наверное,  что Я
сплю, и негромко  разговаривали в  темноте.  ђечь  шла о том, что  предстоЯл
новый  переезд  --  на ‘ахалин, но  их беспокоило состоЯние  моего здоровьЯ.
ѓлубокаЯ тревога  слышалась в  голосах  моих  дорогих  родителей.  Ћтец даже
поднЯлсЯ с постели и, подойдЯ в  темноте ко мне, осторожно приложилсЯ ухом к
моей груди, вслушиваЯсь в хриплое дыхание. џ не подал вида, что проснулсЯ, и
лежал, не шевелЯсь.
     € разговор продолжилсЯ такой:
     -- ђебенку становитсЯ все хуже и хуже...
     -- Ђ что поделаешь?.. Ќикакие лекарства не помогают.
     -- Ќа ‘ахалине, говорЯт, сырой климат.
     -- …сли ему суждено умереть, то какаЯ разница где...
     -- Љонечно... Ќадо, наверное, ехать.
     -- „а, надо ехать... Ќеужели нам суждено потерЯть его?
     џ не  могу определенно сказать, что  со  мною произошло в ту минуту. Ќо
что-то очень важное, несомненно, открылось моей душе. џ  ничуть не испугалсЯ
того, что услышал.  € родительское отчаЯние,  в котором они уже готовились к
самому  худшему,   не  встревожило   менЯ.  Ќаоборот,   Я  как-то  мгновенно
успокоилсЯ. Њне помнитсЯ, что Я даже  улыбнулсЯ в темноте  и вскоре  уснул с
легким сердцем.  €  во сне продолжилось  то же самое уверенное  ликование: Я
знал уже, что не умру, что напрасны тревоги моих родителей...
     ‚ конце августа мы уехали из ђоскоши и отправились на  ‘ахалин. Ђ когда
во ‚ладивостоке сели  на пароход -- буквально  в тот  же  день  началось мое
чудесное выздоровление. Љашель исчез и хрипы в груди прекратились, как будто
всего этого никогда  у менЯ и  не было. џ бегал по  всему пароходу вместе  с
какими-то ребЯтишками, с которыми успел познакомитьсЯ, и  у  менЯ было такое
чудесное настроение!
     Џогода на море стоЯла замечательнаЯ.  „ень этот был в моей  жизни одним
из  самых  значительных,  отмеченных судьбою,  и  поэтому, наверное, Я столь
хорошо его запомнил.  Њорской  простор  был  Ярко-синим,  небо -- безупречно
голубым  и звонким.  Ћслепительное солнце заливало палубу парохода  потоками
теплых  лучей,  припекало  мою стриженую голову. „ышалось глубоко, радостно,
легко  --  и  это  ощущение  доставлЯло мне  неизъЯснимое  наслаждение: ведь
столько лет самым мучительным  длЯ  менЯ было просто дышать. ‹юбой глубокий,
порывистый вздох мог вызвать в моей груди хриплое клокотание и изнурительный
кашель.
     Ќа ‘ахалине, в небольшом рыбачьем поселке, куда  был направлен работать
мой отец директором корейской школы, болезнь совершенно  оставила менЯ. џ не
могу  объЯснить себе этот редкий  медицинский  случай, да  и не  хочетсЯ мне
ничего объЯснЯть. ‘колько порошков, сладких, горьких  и соленых микстур было
выпито, сколько проглочено рыбьего  жира, от  одного  запаха  которого  менЯ
выворачивало, и съедено свиного жира, перемешанного  со свежим медом, -- все
было напрасным... Ђ тут в один день и без всЯкого  лекарства прошло, зажило,
прочистилось, свободно задышалось!
     ’огда за одно  лето  Я  вырос на  шесть  сантиметров!  Ћтец  купил  мне
велосипед,  и Я стал гонЯть на нем с  утра до вечера, даже научилсЯ свободно
ездить, выпрЯмившись в седле и небрежно заложив руки за спину...
     Ћднажды  мать  подозвала менЯ, усадила  за  стол  и выложила  небольшой
трЯпичный сверток. ѓлаза  у матери  светились от какой-то большой сдержанной
радости  --  прекрасными  были сиЯющее лицо  и  нежный  материнский  взглЯд,
направленный на менЯ, но различающий, казалось, сквозь мою сущность и что-то
другое.  Ћна бережно развернула узелок, словно там затаилось живое, хрупкое,
трепетное существо. € как же Я  был удивлен, когда увидел кусок обыкновенной
желтоватой   бересты,  свернутый  корытцем  и  поверх  обвЯзанный  бечевкой.
ђазмотав  ее,  матушка  развернула бересту, и  под нею  оказалась  пригоршнЯ
темной земли, из которой торчали какие-то лохматые корешки.
     --  ‘мотри, сынок... ’ы знаешь, что это такое?  -- необычайно серьезным
голосом проговорила она.-- ќто настоЯщий горный женьшень. Ћдин охотник нашел
его  и  выкопал в тайге,  а Я  купила  у него за большие деньги. ќто старый,
очень  ценный  корень.  Ћн лежит в той же земле, в которой  вырос. ’ак  надо
выкапывать лесной  женьшень --  чтобы ни один его волосок не пропал... џ это
купила длЯ тебЯ, но до сих пор не могла тебе дать, потому что нельзЯ было,--
говорила дальше мать, светло  улыбаЯсь.--  †еньшень,  сынок,  не надо давать
больному. ѓоворитсЯ ведь,  что женьшень добавит  еще сто болезней  тому, кто
болен,  а того, кто  здоров, сохранит от ста болезней.  џ дождалась наконец,
что ты  выздоровел, и теперь приготовлю его длЯ тебЯ. € ты съешь женьшень, и
больше никогда не заболеешь, и будешь жить долго-долго.
     Њать купила  эти корни  у какого-то  старого охотника, который научилсЯ
искусству искать  женьшень  у  корейцев, живших раньше  на „альнем  ‚остоке.
’аким  образом,  этот  чудодейственный  корень  жизни Я  получил  не  только
благодарЯ  стараниЯм любЯщей менЯ  матери, но и, считай,  непосредственно из
невидимых рук моей далекой Џрародины...
     ЊоЯ матушка приготовила женьшень по старинному способу:  сварила корень
вместе с