ибудь пользу моим ближним, моей
маленькой семье, затерЯнной в огромной столице, и мне самому.
     “ этих добрых соседей оказалсЯ  зЯтем самый, пожалуй, знаменитый артист
того времени -- €ннокентий ‘моктуновский. ‘лава его была  так велика,  что в
Љиеве,  в ‹енинграде  и Њоскве были  созданы  общества поклонников,  которые
времЯ от времени устраивали  конгрессы  фанатов. ќти общества  самозабвенных
любителей  ‘моктуновского несколько  иронично  называли  сами  себЯ  "сектой
смоктунов".  Ћни  вели  меж  собою  активную  переписку,  производили  обмен
культовыми  ценностЯми:   фотографиЯми  артиста,   открытками,  автографами,
пуговицами  с  его   пиджака,  оторванными   во  времЯ  одного  из  захватов
фанатичками зазевавшегосЯ кумира у подъезда его дома, статьЯми о нем во всей
многообразной отечественной и зарубежной прессе и т. п.
     џ  сам очень  любил этого  артиста, считал его, пожалуй, единственным у
нас, которому удалось быть абсолютно самобытным.  ‚  конформистском обществе
все таланты должны были так или иначе принимать участие в создании всеобщего
стереотипа.  € только  у ‘моктуновского,  игравшего  те  же пресловутые роли
"наших"  положительных  или "наших" же отрицательных  героев,  получалось  в
высшей степени  своеобразно,  с  неожиданными глубинами, хорошо  и  подлинно
прочувствованными  и переданными.  ‘моктуновский  не играл своих героев,  он
перевоплощалсЯ в них.
     Џомню,  впоследствии, времЯ  от  времени  встречаЯсь  с  ним,  Я  часто
совершенно не узнавал его.  €бо он весь менЯлсЯ в свЯзи с какой-нибудь новой
ролью. џ впервые увидел его вживе на лестничной площадке перед дверью  своей
квартиры. Њой  кумир стоЯл в  унылой  позе, положив руку на перила лестницы,
глЯдЯ  вниз --  оказываетсЯ, пришел к  своей теще, да не застал ее... Џередо
мной  находилсЯ принц  ѓамлет с  короткой  прической  русых  волос,  глубоко
ушедший   в  себЯ,  должно  быть,   в  размышлениЯ  о  полной  безнадежности
человеческой  природы.  „рама  отсутствиЯ  тещи ѓамлета  была  не  столь  уж
глубокой и значительной, но он все еще продолжал оставатьсЯ в образе, потому
как съемки фильма "ѓамлет" и премьера прошли совсем недавно.
     ‚последствии  у  той  же его  тещи  Я однажды увидел какого-то  лысого,
мЯсистого, с розовым голым лицом человека, которого Я принЯл за одного из ее
гостей.  „овольно  часто  в квартире ѓоршманов  поЯвлЯлись  эти  господа  из
провинции.  ђаньше жившие в коммуналке, в одной комнате со взрослой дочерью,
а потом  и с зЯтем,  старики  с получением отдельной двухкомнатной  квартиры
почувствовали себЯ владельцами полумира (наверное, точно так же, как и Я!) и
стали чуть ли  не  зазывать к  себе  иногородних  друзей  и поселЯть  их  на
столичное прожитие  у  себЯ.  Ќалысо обритый, с  блестЯщим черепом  и  сытым
загривком  новый  гость  моих соседей без  особенного удивлениЯ посмотрел на
менЯ, стоЯвшего посреди  комнаты  и разговаривавшего с  маленьким хозЯином в
зеленом свитерке, молча кивнул мне и  затем прошел  на кухню.  џ еще немного
поговорил с хозЯином,  и вдруг в  разговоре обнаружилось, что  прошедший  на
кухню господин был  вовсе не гость, а зЯть.  ‘моктуновский тогда снималсЯ  в
кинофильме "Џреступление и наказание" в роли следователЯ ЏорфириЯ Џетровича,
и он у актера почему-то выходил таким: обтекаемо-лысым, сытым, с плотоЯдными
губами, с внимательным и в то же времЯ ускользающим в сторону взглЯдом синих
выпуклых  глаз...  ’ак бывало  несколько раз. ‚  те дни, когда он снималсЯ в
"—айковском", Я  неудачно  разминулсЯ с  ним на пешеходной дорожке у  нашего
дома,  задел  локтем  и,  извинившись,  прошел  дальше.  ЊенЯ  окликнули,  Я
остановилсЯ  и оглЯнулсЯ. Ѓородатый человек с  красивым одухотворенным лицом
несколько  болезненного  вида  --  какой-то  очень  сосредоточенный,  светло
напрЯженный -- смотрел на менЯ  и окликал  по имени.  ќто был  он,  милейший
€ннокентий Њихайлович. "—то же вы, ’олЯ, не хотите поздороватьсЯ со мной? --
усмехаЯсь, молвил он.-- ‡а что-нибудь обиделись на менЯ?.."
     €  все  же  самое Яркое  впечатление  было  при  первом  знакомстве  со
‘моктуновским-ѓамлетом. ‚последствии, когда мы вроде бы подружились (у него,
конечно, было очень много и других людей, называвших себЯ его друзьЯми) и он
даже  крестил менЯ вместе со своим  двадцатипЯтилетним сыном ”илиппом -- мне
же было тогда  сорок лет,--  много разных обличий и личин наблюдал Я у этого
гениального актера. € не знаю до  сих пор, какаЯ личина была его самаЯ-самаЯ
настоЯщаЯ и единственнаЯ. Њир праху его.
     Ћн был крестным отцом мне  не  только по  православной вере.  Џодлинным
крестным   оказалсЯ  длЯ  менЯ  €ннокентий   Њихайлович  ‘моктуновский  и  в
литературе.  ‚  ту первую  нашу  встречу  на лестничной площадке Я осмелилсЯ
предложить  ему зайти ко  мне и там подождать  возвращениЯ тещи. Ќа  что мой
кумир  довольно охотно  согласилсЯ.  €  чудесный  посланец судьбы переступил
порог  моего дома. ’огда еще проживала у менЯ одна из моих сестер, студентка
химического  института.  Ћна чуть  не сошла  с ума, увидев перед собой столь
знаменитого  гостЯ. €ннокентий  Њихайлович  посидел у  нас  совсем  немного,
вскоре   вернулась  его  теща,  и  он  перешел  к   ней.  Џрежде  чем  уйти,
‘моктуновский открыл небольшую картонную коробочку, что держал в руке,-- там
оказалась  золотистаЯ  копченаЯ  мойва.   ќто  был   гостинец  теще,  но   в
благорасположение к  нам он выложил  из коробки копченой рыбы, сколько могла
захватить  его  рука  с  длинными  ухватистыми  пальцами,  поросшими  рыжими
волосами.  € эту рыбу сестра  моЯ не  желала отдавать  на  съедение,  хотела
сохранить навеки  как  бесценный раритет, однако  Я воспротивилсЯ, и вкуснаЯ
рыбка была все же съедена. ’огда сестра собрала все рыбьи хвостики и куда-то
спрЯтала  -- может быть,  и  до сих  пор  держит  их где-нибудь  в  семейном
сундуке...
     —ерез  месЯц после  этой встречи  ‘моктуновский снова  поЯвилсЯ  в моей
квартире. ‚  прошлый раз  при знакомстве  Я  кое-что  рассказал  о себе: чем
занимаюсь, как живу. Ќо он  сам прекрасно увидел, как живу. ‚ крошечной моей
квартире  имелось  всего  три  стула, два  пружинных  матраца  с деревЯнными
самодельными  ножками, один  самодельный  письменный  стол.  “  стены стоЯла
детскаЯ кроватка, над нею на стене бурые следы от давленых клопов. Џрошедший
в  молодости свирепую школу артистической  богемной нищеты,  ‘моктуновский в
одну секунду все понЯл, и мне не надо было пытатьсЯ скрыть что-то...
     Ћн  зашел  к  нам  и попросил  у менЯ рукописи  каких-нибудь рассказов,
которые, на мой взглЯд,  могут быть  напечатанными.  Ћн  хотел их  отнести в
какой-то журнал. џ совершенно откровенно рассказал  ему, что все бесполезно,
что десЯть лет уже бегаю по редакциЯм и никто не хочет печатать менЯ. ’ем не
менее он настоЯл, и Я отдал ему рукописи двух небольших новелл.
     Ќе знаю,  что заставило артиста прийти мне  на помощь. џ ее  уже ни  от
кого не ожидал -- и не потому, что разуверилсЯ в людЯх, а просто считал, что
в нашем деле никто никому помогать не должен. „а и невозможно это было. ђади
такого дела, которое  нужно только мне одному, откуда и какой  же мне  ждать
помощи? Ћн  отвез мои рукописи в ‹енинград  и там передал в редакцию журнала
"Ђврора".  Ќе знаю, как он представлЯл менЯ, но всего через три месЯца Я уже
держал  в  руках  зеленый  номер  журнала  с   первыми  напечатанными  моими
рассказами. Џроизошло это славное событие в Январе 1973 года.
     Ћчень скоро  после этой публикации, в  следующем  месЯце,  поЯвилась  в
"‹итературной  газете" обзорнаЯ  статьЯ  за  подписью ‹€’…ђЂ’Ћђ  (официознаЯ
редакционнаЯ   рубрика),  в  которой  среди   нескольких   журнальных   удач
начинающегосЯ года  первыми  были  названы  мои два  рассказа.  „остоинством
рассказов ‹€’…ђЂ’Ћђ отметил их Язык -- "высокую культуру письма".
     Љолоссальный вздох облегчениЯ  изошел  из моей многострадальной  груди.
‚едь Я  больше  всего опасалсЯ того, что в моем  физическом существе  нет ни
одной  русской  клеточки,  и  всЯ  длиннаЯ генетическаЯ  цепочка,  пока  что
завершеннаЯ  моей невнЯтной  персоной, не содержала в себе  ни одного  звена
русской  Языковой природы.  џ боЯлсЯ, что при всех  моих стараниЯх фатальным
барьером  предстанет  длЯ менЯ иноЯзычное  мое происхождение. ђодители  мои,
хотЯ  и были  школьными  учителЯми,  лишь наполовину, а то и намного  меньше
использовали в  своей  жизненной  практике русский Язык. ќта неуверенность и
тревога  -- быть "уличенным"  во вторичности  Языка, в  некоем  неисправимом
"акценте"  инородца  --  мучили  менЯ  все эти  нелегкие  годы литературного
становлениЯ...  €  вот  первое, что услышал  Я  от  критики,-- слова  о моей
"культуре письма"... Ѓыло отчего вздохнуть с великим облегчением.
     Џосле  дебюта   потек  тоненький  ручеек  моих  журнальных  публикаций.
Џожалуй, с 1973 года до сих пор в разных русских и нерусских журналах страны
ежегодно  печатаютсЯ мои рассказы, повести,  романы, пьесы, киносценарии.  ‘
1976  года  стали выходить книги. €  в  реке времени этот  журнально-книжный
поток течет уже более двадцати лет.
     џ сейчас имею  возможность посмотреть на этот поток со стороны, как  бы
стоЯ на берегу реки и  обозреваЯ  ее  извилистые  повороты, сужениЯ, широкие
разливы. ќта река литературного  творчества и есть река моей подлинной жизни
на ‡емле. Ћна  еще течет, и Я еще живу.  Њне удаетсЯ увидеть ее исток, также
Ясно вижу  реку  своей  жизни в ее среднем течении, там,  где проЯвились  ее
самые характерные признаки. € уже предощущаю где-то в недалеком пространстве
бытиЯ  тот  сверкающий вечный океан,  в  котором  бесследно исчезают  потоки
всЯкого жизненного  творчества -- все великие и малые  земные реки.  џ  стою
сейчас  на  берегу  своей  невидимой  реки жизни  и  испытываю благоговейный
душевный трепет  перед высоким  небом, что  светитсЯ  над грЯдущим  океаном,
собирателем  всех  творческих  человеческих  судеб.  Ќадеюсь, что  ничто  не
случайно  в  этом   мире,   изумительном   шедевре  высшего  художественного
творчества, и каждый поток обЯзательно дойдет до океана и сольетсЯ с ним.


        Љниги-1

     ЏерваЯ  книга  далась  мне  нелегко.  …е  историЯ  полна  драматических
событий,  приключений, интриг и даже тайных  преступлений.  Ќачалось с того,
что  однажды  мой бывший  руководитель  семинара  в  ‹итинституте,  ‚ладимир
ѓерманович  ‹идин,  решительно   заЯвил  мне,  что   пора  составлЯть  книгу
рассказов. € сердце мое тревожно замерло.
     Џо  окончании  института  мои  отношениЯ  с   мудрым,   старым  ‹идиным
продолжались. Ћн  благоволил  ко мне,  времЯ от времени приглашал в гости  к
себе,  иногда  и  с семьей,  с  моими  маленькими  черноволосыми дочерьми  и
женой... Ћднажды,  когда  Я  дошел  до  краЯ, мне почему-то пришло  в голову
написать  ‹идину письмо (хотЯ Я мог в любое времЯ позвонить ему, встретитьсЯ
и поговорить), где Я признавалсЯ, что готов уже на все махнуть рукой, забыть
о  литературном занЯтии и подыскать какое-нибудь дело понадежнее. ‚ ответ он
немедленно  отослал  менЯ в ‹итературный  фонд,  где  мне выдали сто  рублей
безвозмездной  помощи, а затем  последовало  предложение  составить  книгу и
отнести в издательство.
     Ќо  издать  книгу  в  те времена  простому смертному  было  невозможно.
‘оветские издательства  были  все крупными, как линкоры и  авианосцы  нашего
славного  ‚оенно-морского флота. ‘ходство  советских  издательств с  военной
машиной  усугублЯлось   еще  и  тем,  что  они  были  напрЯмую  подчинены  и
поднадзорны неким людЯм с  воинскими званиЯми. ќти люди, если  хотели, могли
поЯвлЯтьсЯ в издательстве  и  в своей военной  форме с  погонами ЉѓЃ -- речь
идет о  цензорах. Ќазывалась  цензура почему-то  ѓ‹Ђ‚‹€’,  и мне до  сих пор
неизвестно, что это обозначало: главнаЯ литература? глава литературы?
     Ћднако за этой расплывчатой неопределенностью названиЯ скрывалась самаЯ
жесткаЯ и весьма определеннаЯ структура. Ќи одна книга, журнал или газета не
могли выйти без  разрешениЯ на то цензуры. Ќикакие литературные  авторитеты,
писатели  или  редакторы самого  высокого ранга не могли  обойти  чиновников
таинственного ѓ‹Ђ‚‹€’а.  ‡а  все  ошибки и недосмотры  редакции,  подавшей в
ѓ‹Ђ‚‹€’ непроходимый материал, редакторы сурово наказывались. Џоэтому работа
приучала их к особой бдительности,  котораЯ  у  многих  доходила  до  такого
высокого  уровнЯ,   что  после  иного  редактора  никакого  цензора  уже  не
понадобилось   бы.   Џрофессиональное    мастерство   советского   редактора
определЯлось в первую  очередь  умением безошибочно распознать "непроходную"
рукопись  и "зарезать" ее  сразу. € дело было не  в  природной подлости  или
трусости редактора -- нет, он мог быть и вполне  приличным человеком, однако
правила игры были таковы, что  не проЯвить трусости или, наоборот,  проЯвить
смелость ему просто было невозможно.
     Ћдин  наблюдательный   и   весьма  остроумный   редактор   издательства
"‘оветский писатель" заметил, что у Љима походка типично китайскаЯ -- как  у
китайских  строителей дамб  и плотин,  которые  носЯт  землю  в корзинах  на
коромысле, грациозно движутсЯ  на полусогнутых ногах.  Ђ ведь  было замечено
очень даже точно! џ действительно  передвигалсЯ по редакциЯм на полусогнутых
ногах. Ќо  это не  потому,  что Я привык таскать землю в корзинах,  а потому
лишь, что был совершенно подавлен и страшно стеснЯлсЯ всех в этом жутковатом
доме под названием "‘оветский писатель".
     Ћдним словом, бесплодной оказалась бы эта самаЯ перваЯ попытка, если бы
Я сунулсЯ в издательство самовольно. Ќо менЯ направил туда ‹идин, сопроводив
рукопись  запискою,  адресованной  заведующей  отделом  прозы.   €  рукопись
зацепилась в "‘овписе".
     ‚последствии Я узнал многих достославных работников этого издательства,
с некоторыми даже подружилсЯ. Ќо сейчас расскажу не о них, а о другой фигуре
редакционного коллектива, весьма  важной длЯ  всЯкого автора,  в особенности
длЯ малоизвестного. Љак правило, эта фигура  всегда оставалась в тени, редко
кто знал о  ней -- речь идет о так называемом "внутреннем рецензенте". ќто к
нему  в  первую  очередь  попадала  принесеннаЯ в  издательство  или  журнал
рукопись, и от него зависело, будет ли  она дальше рассматриватьсЯ или же ее
с  вежливым  отказом  вернут автору.  ‡а  весьма  скромную  плату  рецензент
знакомилсЯ с рукописью и затем сострЯпывал небольшую рецензию с определенным
резюме в конце: рекомендуетсЯ длЯ изданиЯ или отвергаетсЯ.
     ђабота  эта была внештатнаЯ, журналы и издательства держали рецензентов
в  основном  длЯ  заслона  от  так  называемого  "самотека",  рукописей  без
рекомендаций,  которые были  обречены на то, чтобы угаснуть,  наткнувшись на
холодное, твердое сердце внутреннего рецензента. €бо это  сердце должно было
быть  таким же,  как  у врача, скажем,  у адвоката,  а  точнее  всего  --  у
заплечных дел мастера, который по службе обЯзан рубить головы.
     €  ездил по Њоскве  один  здоровенный  красивый молодой мужик на машине
"Ќива",  назову  его  --  Љазак,  член  ‘оюза  писателей,  бывший  сибирский
охотовед, который специализировалсЯ на внутренних рецензиЯх  и превратил это
дело в  основной жанр  своего литературного творчества. ’о  есть повестей  и
рассказов  о сибирской тайге и об охотниках он больше не  писал,  а на жизнь
зарабатывал тем, что объезжал на  своей машине издательства Њосквы и набирал
огромное количество рукописей длЯ  рецензий.  Ќа  постоЯнном  рецензировании
выколачивал  он достаточно  денег, чтобы содержать  дорогую  "Ќиву"  и  двух
любовниц,  одну из которых  навещал с  понедельника по среду, а другую  -- с
четверга  по воскресенье. Њожет быть,  Я  уже  подзабыл  и  неточно  передаю
расписание, о котором Љазак мне сам поведал.
     Њожно  себе  представить,  как этот  малый  рубил  сплеча головы  своим
"самотечным"  авторам, решительно  и  поспешно,  потому  что  чикатьсЯ  было
некогда,  ведь ему надо было зарабатывать много  денег. €  наш мастер достиг
такого совершенства  в своем деле, что со временем мог уже написать отзыв на
самую объемистую  рукопись, прочитав всего несколько  страниц -- в начале, в
середине и в  конце.  ‚  исключительных случаЯх он мог бы написать рецензию,
даже  не заглЯнув  в  рукопись. Љазак  был,  наверное, самым  продуктивным и
виртуозным мастером своего цеха,  во  всем мире не нашлось бы второго такого
маэстро внутренних рецензий.
     ...ђаньше  моим  рукописЯм  также пришлось  пройти через руки  подобных
мастеров,  и, как  понимаю теперь, мне никогда не  удалось бы напечататьсЯ в
журналах и выпустить  книгу, если  бы судьба не  послала  мне крестного отца
‘моктуновского и  доброго  профессора ‹идина.  ЃлагодарЯ  их вмешательству Я
смог  проскочить  роковой  заслон внутренних рецензентов и обратить на  себЯ
внимание более доброжелательных работников редакций.
     Ќо Я не скажу всей правды, если умолчу о том, что впоследствии, когда Я
вступил в ‘оюз писателей, мне тоже  стали давать подрабатывать на внутреннем
рецензировании. € Я тоже резал немало слабых или "непроходных" рукописей. Ќе
может быть  оправданием длЯ  менЯ  и то, что в нескольких случаЯх Я  написал
положительные  рецензии  на вещи  из  самотека,  которые  были действительно
хороши,  но,  увы,  малопроходимы.  ђедакторы  сдержанно  пожимали  плечами,
знакомЯсь с моими положительными отзывами, и ничего из  рекомендуемого  мною
ни разу не напечатали.


        Љниги-2

     “же  рассказано Њихаилом  Ѓулгаковым  в его  незаконченном "’еатральном
романе", какими странными мистическими обстоЯтельствами сопровождаетсЯ порой
выход книги. •очетсЯ и мне рассказать историю двух своих книг. ђечь пойдет о
первом моем  сборнике  "ѓолубой остров" и о романе "Ѓелка". Њежду  выпусками
этих книг лежат восемь лет, перваЯ вышла у менЯ,  как Я  уже говорил, в 1976
году.
     Љогда Я  принес свою рукопись в "‘оветский писатель",  менЯ представили
заведующему отделом прозы, грандиозной даме ‚. Њ. ‚., к которой у  менЯ было
письмецо от  ‚ладимира ѓермановича  ‹идина.  „ама ‚.  Њ.  ‚.  была  грузнаЯ,
черноволосаЯ и разноглазаЯ --  никогда нельзЯ было понЯть,  смотрит  она  на
тебЯ или нет.  „линнаЯ пиратскаЯ  прЯдь  падала  на  тот  глаз, которым  она
исподтишка рассматривала собеседника,  а второй, широко открытый, равнодушно
был уставлен куда-то в дальний угол кабинета.
     --  Ќу что это рукописи приносЯт с какими-то рекомендациЯми,--  пропела
она  замечательно  нежным,  совершенно  неподходЯщим  к  пиратскому   облику
голоском.--  Ђ  нельзЯ  ли было  принести без  рекомендательного письма?  --
спросила она, быстро прочитав записку ‹идина.
     џ ничего не понЯл. ‚о-первых, был очень взволнован,  а во-вторых, никак
не мог уловить ее взглЯда, по которому можно было бы судить, шутит она или и
впрЯмь  недовольна,  что  Я пришел с  письмом ‹идина... Ћднако голос ее  был
щебечущим и льющимсЯ, что ж, решил Я, это она дает знать, что хоть и уважает
известного мэтра, но будет рассматривать мою рукопись безо  всЯких скидок...
‚ большой редакционной комнате стоЯло несколько столов, заваленных бумагами,
и возле одного из них Я обратил внимание на беседовавших -- чернЯвую  даму и
молодого человека с залысинами, с румЯными губами. ќто  и  был, оказываетсЯ,
мой  будущий первый в  жизни редактор (которого назначит ‚.  Њ. ‚. вести мою
книгу) -- досточтимый Ќиколай €ванович ‘арафанников. ‚  последующие годы мне
пришлось выпустить с ним  в том же издательстве еще две книги и  запустить в
производство роман "Ѓелку".  ‡атем ‘арафанников исчез из моей жизни... Ќо об
этом чуть позже.
     ‘  первых же шагов на пути  изданиЯ книги  Я  усек,  что надо  шагать и
действовать "по  человекам". ‚ издательстве, в  редакциЯх  нужно было  точно
определить  и  "отстрелЯть"  тех  работников,  от  которых  зависела  судьба
рукописи. ’о  есть  необходимо  было  искать выход на них, затем  вступать в
контакт  и в  дальнейшем  дело  повести  таким  образом,  чтобы  необходимый
работник  редакции стал бы содействовать  дальнейшему  прохождению рукописи.
€ли не мешал  бы  этому, если  писанина твоЯ ему не  нравитсЯ,  попросту  не
вмешивалсЯ бы  в  процесс.  Ќеобходим был  момент  интимного соприкосновениЯ
взаимных интересов просителЯ-автора  и  благодетелЯ-редактора.  ‘ редактором
нужно было  сблизитьсЯ во что бы то  ни стало. ‘ ним надо было подружитьсЯ и
сделать  ему что-нибудь приЯтное.  Ќапример,  придумать какой-нибудь хороший
подарок.
     Ђ что Я мог подарить своему  благодетелю при том,  что  уже многие годы
балансировал на грани бедности и  нищеты?  Ћднажды  мне приснилсЯ сон, что Я
обнаружил в себе необычное шестое чувство  --  и это было чувство отсутствиЯ
денег.
     џ так и не научилсЯ как  следует считать деньги, не умею их расходовать
рационально  и  не способен  быть бережливым.  ЏроклЯтые деньги,  как только
поЯвлЯютсЯ у  менЯ в  достаточном количестве,  мучают мою душу и не приносЯт
никакого успокоениЯ. Њне  хочетсЯ  скорее  истратить  их на что-нибудь,  и Я
строю  всЯкие планы, иногда самые безрассудные. ’ак,  Я  задумал, когда стал
зарабатывать  кое-что литературой, выстроить каменный дом в  лесу, на берегу
озера. Џо бездорожью  Я завез туда  на нанЯтых тракторах и грузовиках многие
тысЯчи кирпичей, тонны цемента...
     Ћднако и  в ту  крутую пору,  когда  денег  совсем не было, Я вовсе  не
стремилсЯ их зарабатывать, об это не думал. “гощать в  ресторанах редакторов
Я  не  мог, делать дорогие подарки, как  было уже сказано,  было  мне  не по
карману. …динственное, что Я мог  позволить себе в качестве подарка,-- белые
грибы, которые сам собрал в лесу  и сушил своим способом, научившись у одной
деревенской старушки.
     Љогда  постепенно выЯснилось, что с менЯ взЯть нечего и что  Я отношусь
всего лишь к  не  очень  влиЯтельному  кругу  старого  ‹идина  (который  лет
двадцать назад был,  может  быть, весьма влиЯтельным), начались  проволочки.
Њне никак не давали договора, и книгу  не включали в план издательства. Ђ  Я
уже чувствовал, что дошел до предела и нет  никакого дальше резерва душевных
сил. Њутным облаком застилала мне глаза тоска погибели.
     ‘ этим Я и пошел на прием к ‚. Њ. ‚. џ плохо помню, что и как Я говорил
ей, неплохому, в сущности, редактору, но мне удалось убедить ее в том, чтобы
она заключила  со мной договор, выплатила аванс и поставила рукопись  в план
следующего года выпуска... Ќе помню, как все это решилось, помню только, что
беднЯжка ‚. Њ. ‚. страшно  перепугалась, налила из графина воды и подала мне
стакан, произносЯ  тонким,  дрожащим голосом: "“спокойсЯ, ’олЯ!  Џожалуйста,
успокойсЯ! Ќу зачем же  так  волноватьсЯ!"  Ќа что Я ответил: "…сли книга не
выйдет, мы погибнем, Я и моЯ семьЯ... ‚ы теперь знаете об этом".
     € книга сдвинулась с  мертвой точки и пошла дальше.  Ќачались встречи и
беседы  с  редактором.  Ќиколай  ‘арафанников  был человеком с  неординарной
судьбой, но об этом Я узнал позже. Ђ в том далеком  семьдесЯт четвертом году
Я  впервые увидел этого  человека в старом здании  "‘оветского  писателЯ"  в
ѓнездниковском  переулке еще  совсем  заурЯдным,  благопристойным,  манерным
юношей,  с Ясными, невинными  глазами, с мЯгкой,  интеллигентной  улыбкой на
румЯных устах... ќтими глазами и улыбкой он обращалсЯ к близко стоЯщей перед
ним  накрашенной  даме. ђуки  при этом Ќиколай  €ванович  держал  сложенными
вместе на  своей груди,  как оперный тенор,  и  это выглЯдело  также  весьма
пристойно и благообразно...
     Џервый  редактор  --  как  перваЯ  любовь,  и она  не забываетсЯ.  ЉолЯ
‘арафанников  был по  образованию  специалистом  по  датскому  Языку.  Љаким
образом  он стал редактором в "‘овписе", мне неведомо. Ћн познакомил менЯ  с
другим  своим автором,  будущим  известным писателем Њаканиным, с  которым у
менЯ сохранились добрые отношениЯ до сих  пор. ЉолЯ ‘арафанников стал бывать
у менЯ дома, приглашал Я его и  на первую в своей жизни дачу, которую снимал
в подмосковной деревне.
     Ћчень  скоро  отношениЯ  наши  стали  настолько доверительными, что  он
призналсЯ мне:  редактура его  не  привлекает,  он  чувствует себЯ не  очень
уверенным на этой работе. "Ќу какой Я редактор, ’олЯ?" -- это его слова. ’ем
не менее Я считаю,  что  он-то и  ЯвлЯлсЯ хорошим редактором. Ќи разу  он не
вмешалсЯ  в  мои  тексты,  не  "улучшал" их,  не  навЯзывал  свои  вкусы.  €
впоследствии, когда Я в том же издательстве запускал свою вторую книгу, ЉолЯ
доверил  мне  написать   положительную  редакторскую  рецензию  на  мою   же
собственную рукопись... —то  было, разумеетсЯ, делом недопустимым. Ћднако он
честно  призналсЯ, что у  него нет времени  да  и  большого  желаниЯ  читать
рукопись и сочинЯть редакторское заключение -- пусть  за него  это  сделаю Я
сам, он  мне полностью доверЯет. ЏерваЯ  же  книга, несмотрЯ на благополучно
преодоленные препЯтствиЯ, проходила в дальнейшем препЯтствиЯ новые, не менее
опасные.  Ћб  одном,  беспрецедентном,  расскажу сейчас.  Љнига была уже  на
стадии "сверки", второго типографского набора,  когда  к главному  редактору
издательства пришел донос, что они  в "‘овписе" собираютсЯ выпустить  чуждую
по идеологии книгу,  то  бишь мою. € главный  редактор  тотчас  назначил так
называемое "контрольное  чтение".  ’о  есть в отделе "главной редакции" (еще
одна  инстанциЯ, стоЯвшаЯ надо  всеми  отделами издательства)  был  назначен
редактор, чтобы он просмотрел всю книгу заново и сделал свое заключение.
     ЏризнатьсЯ, Я снова заволновалсЯ. Љто мог  донести на менЯ (до  сих пор
не знаю  этого)? Џозвонил и  все рассказал  ‚ладимиру ѓермановичу ‹идину. Ћн
поначалу и верить не хотел: не бывало такого никогда. Ќо затем попросил менЯ
узнать, кому конкретно  поручено  осуществить  "контрольное чтение". Љогда Я
узнал и сообщил ‹идину, он  обрадовалсЯ:  мол, хорошо  знает  человека,  это
тонкий критик и литературовед. € мой  старый профессор обещал позвонить ему.
—ерез некоторое времЯ раздалсЯ и у менЯ звонок -- звонил мой "контролер". Ћн
поздравил менЯ с хорошей первой книгой и добавил, что читал  ее внимательно,
с карандашом  в руке,  и нигде ни разу его редакторский карандаш не поднЯлсЯ
длЯ  исправлениЯ.  Ћднако по содержанию  самой  большой  моей  вещи, повести
"‘обиратели  трав", у него  были сомнениЯ: пройдет ли  цензуру? Ћсторожности
ради он предложил мне изъЯть повесть из сборника.
     Ќо Я ответил ему, что не вижу книги без повести. Ћна была самым лучшим,
к чему Я пришел к тому времени в прозе. џ сказал, что, если он позволит мне,
Я готов рискнуть и оставить в книге "‘обирателей трав" без всЯких изменений.
Ќа что критик, вздохнув и выдержав  осторожную паузу, ответил: "Ќу что же...
‘мотрите сами. џ подпишу книгу..."
     џ  рискнул -- и  книга вышла  целиком. Ћ,  Я  помню, какое  у менЯ было
волнение,   когда  Я  получал  на   книжном   складе  издательства  пачки  с
экземплЯрами первого моего  сборника. Љак  потом  вез их в такси домой и  на
радостЯх  подарил таксисту книгу с первой в моей жизни авторской надписью на
титульном листе...
     ЉаждаЯ  книга  -- это  приключение.  •очетсЯ  рассказать еще  об  одном
большом  приключении --  о  моем  первом романе  "Ѓелка",  который переведен
теперь на разные Языки в пЯтнадцати странах.
     Ћднажды Ќиколай ‘арафанников вдруг сказал мне нечто необычное: "Ќапиши,
что тебе захочетсЯ. Ђ Я это сумею издать". Љак раз к тому времени у менЯ уже
вышли три книги,  и последнЯЯ  была толстенной  книгой переизданий, вышедшей
тиражом в  150 000 экземплЯров. “ менЯ были средства, чтобы рискнуть:  можно
было год писать, ничего не зарабатываЯ. € ровно год Я писал "Ѓелку". Љогда Я
принес рукопись в издательство,  мой редактор быстро и умело провел ее через
все стадии внутреннего рецензированиЯ, написал  свое  заключение,  вставил в
план,  сдал  в  набор. Ћдного только он  не  сделал  -- не прочел  рукописи.
‚ернее, он  честно,  как  и  всегда, призналсЯ  мне, что  прочитал  примерно
страниц сто,  дальше времени не было...  —то ж,  Я не стал обижатьсЯ, но мне
было беспокойно. Џотому как знал, что написал почти  невозможную длЯ изданиЯ
книгу. џ полагал, что редактор увидит все сомнительные в цензурном отношении
места и посоветует мне, как с ними быть. џ-то писал эти места только с одной
целью, с одним желанием -- хотел испытать себЯ на полную творческую свободу.
џ старалсЯ  писать  без оглЯдки на будущую цензуру и  посмотреть,  на  что Я
окажусь  способным...  Ќо вот  незадача  -- редактор все пропустил,  даже не
прочитав рукопись до конца...
     Џричина  подобного  его  поведениЯ   вскоре  выЯснилась.  ЉолЯ  задумал
эмигрировать из ‘оюза, женилсЯ на француженке -- и вскоре оказалсЯ в Џариже.
Ќо перед этим  он почти все исполнил  так, как обещал. Ћднако, когда верстка
пришла, мне назначили нового  редактора. Ћн прочел, пришел в ужас  и  тотчас
доложил начальству. ‚ результате набор рассыпали.
     Ќо Я не хотел сдаватьсЯ  и  переработал роман. ‚ нем уже не  было Явных
цензурных  "непроходимостей",  однако  и  в  этом   виде  "Ѓелка"  выглЯдела
достаточно чужеродной, скажем, длЯ  отечественной  романной  прозы  -- и  по
форме, и по содержанию.
     ‚ то времЯ главным редактором "‘оветского писателЯ" стал €горь Ѓузылев,
светлаЯ  ему памЯть.  Ћн  умер молодым, вскоре после  выхода  моего  первого
романа.  Ѓузылев был одним из редких редакторов  в  нашей  системе  книжного
издательства, который имел свои личные убеждениЯ и придерживалсЯ их в жизни.
Ѓудучи уже  смертельно больным, он принимал менЯ в  своем кабинете,  в новом
здании  "‘оветского  писателЯ"  на улице  ‚оровского,  и  перекрестил  новый
вариант рукописи "Ѓелки", прежде чем подписать ее длЯ набора.
     Ќо и на этом приключениЯ "Ѓелки" не закончились. Љто-то опЯть донес  на
менЯ, и  на этот раз не в  главную  редакцию,  а сразу в ѓоскомитет по делам
печати. Ћттуда пришел запрос на рукопись, ее отправили,  а  потом вернули  в
издательство в  сопровождении двух документов. Ћдним из них была весьма злаЯ
отрицательнаЯ рецензиЯ  на  роман с предложением не издавать его, пока он не
будет вновь переписан и исправлен. ‚торой документ  был письмом  заместителЯ
председателЯ  ѓоскомитета  директору  издательства  "‘оветский  писатель"  с
советом  прислушатьсЯ к  мнению рецензента  и  допустить рукопись к  изданию
только после всех соответствующих исправлений.
     Ќо дело это  происходило  в летнее времЯ,  когда работники издательства
уходили  в отпуск, и папка с рукописью и с грозными документами не попала на
стол к директору. ќта  папка была вторым экземплЯром -- первый уже находилсЯ
в типографии.  ‚озвращенную  из ѓоскомпечати  папку  секретарша издательства
положила, даже  не раскрыв, на полку рукописей второго экземплЯра,  откуда Я
ее забрал и унес домой... џ ничего не знал об этом  контрольном чтении и был
потрЯсен, увидев дома  опасные длЯ менЯ документы.  Џодумав немного, Я решил
не спешить  с  возвращением  документов  в  дирекцию  издательства.  €,  мне
кажетсЯ, правильно решил:  книга  вышла, имела большой успех в  стране, была
потом переведена на многие Языки мира.


        ‘оюз писателей

     Ќадо  было  вступать  в  ‘оюз  писателей  ‘‘‘ђ,  потому  что  свободнаЯ
профессиЯ в стране  была немыслима вне профессиональных союзов. Ќе состоЯщие
в них  художники, композиторы, писатели и  поэты  считались безработными,  а
точнее, "нигде не работающими", и могли быть причислены к "тунеЯдцам" и даже
преследоватьсЯ  по  закону, если на то была волЯ властей  предержащих. €так,
надо было собирать рекомендации от двух-трех членов ‘Џ, подавать заЯвление и
ждать  решениЯ своей участи. €  в 1979 году  Я был наконец принЯт туда,  всЯ
процедура  длилась  около  двух  лет. Ћтныне Я мог: а) нигде  на  службе  не
состоЯть;  б) пользоватьсЯ  льготными путевками в дома творчества; в) встать
на  очередь  длЯ улучшениЯ  жилищных  условий;  г)  встать  на  очередь  длЯ
приобретениЯ автомобилЯ;  д) посещать –ентральный дом  литераторов в Њоскве.
‘ловом,  привилегий  было  много,  и  Я  не  преминул  ими  воспользоватьсЯ.
"‘оюзписательское" существование вывело мою жизнь на новый уровень и придало
ей совершенно другой характер. џ перестал быть одиноким волком, приобщилсЯ к
привычкам литературного  социума  своего времени.  џ начал  обретать  вкус и
стремление к благополучному существованию.  Ќезаметным образом происходило в
моей  душе некое значительное изменение, суть и смысл которого откроетсЯ мне
намного позднее -- именно в эти дни, когда Я пишу повесть о себе.
     џ уже рассказывал,  что в молодости под влиЯнием  ‹ьва ’олстого задумал
прожить свою жизнь, не заедаЯ чужого века, что подлинным трудом человеческим
надо считать труд физический, а всЯкую умственную деЯтельность, в  том числе
и   писательство,  обеспечивать  за  счет  именно  подлинной   работы.  ЊенЯ
привлекала  возможность большей  внутренней свободы при  подобном подходе  к
писательской  деЯтельности.  Ќо чтобы  писать в  высшей  степени  внутренней
свободы, нужно было принЯть одно условие: никогда не  пытатьсЯ напечататьсЯ.
џ  не выдержал этого условиЯ.  џ  захотел  печататьсЯ и стал это  делать  --
потерЯл ли  Я творческую свободу из-за  этого?  € наконец удалось ли  мне  в
действительности написать такие книги, какие Я  хотел  написать  в  одинокие
годы своей молодости?
     Ѓог  весть.  €ногда  мне кажетсЯ, что Я  написал действительно хорошие,
честные книги. Ђ  в другой раз холодею при мысли,  что Я слукавил, пойдЯ  на
компромисс с суровой действительностью. € самым правильным, может быть, было
бы то, что когда-то порешил мой юношеский максимализм: писать только в стол,
никогда не  пытатьсЯ получить признаниЯ  -- и так до самой смерти. Љогда  же
она приблизитсЯ, надежно захоронить рукописи или сжечь их на костре, развеЯв
пепел по ветру...
     Џримерно так и  поступил,  говорЯт,  мой  далекий  предок  Љим  ‘и-‘ып,
великий  поэт и прозаик  средневековой Љореи. Ћн замуровал  свои  рукописи в
стену дома, и  лишь через сто  лет нашли их. € это  были абсолютно свободные
произведениЯ.  Ќо у  менЯ  ничего не  вышло.  ’ворческаЯ  свобода, которой Я
дорожил больше всего, была заменена осторожной мудростью. €, о  чем бы Я  ни
писал,  какую бы привлекательную форму ни находил длЯ своих писаний, Я в них
не  достиг,  очевидно,  всей  глубины  творческой  свободы. Ќаверное,  такое
произошло бы в случае, если бы душа моЯ сгорела во времЯ  работы и мозг  мой
умер от непомерного напрЯжениЯ.
     Ћднако Я  захотел  соединить  стремление  жить,  просто жить  достойным
образом, с желанием писать и издавать  книги. ЏройдЯ  через искушение многих
лет,  мрачно  освещенных  тусклым   светом  одиночества,  мой  художнический
экстремизм благополучно переродилсЯ во вполне легальную и приемлемую  борьбу
по правилам. Ћтшельник  покинул свою пустыню. Ћн вступил  в ‘оюз  писателей.
Џожалуй, то было времЯ  полного расцвета  этой государственной  литературной
корпорации, сиречь министерства, и главные  фигуры ‘Џ, его функционирующие и
почетные  секретари,  были  всесильными  литературными  грандами,  славными,
богатыми, очень влиЯтельными в обществе. Ћни  были  малодоступны длЯ рЯдовых
членов  писательского союза  и вели  совершенно обособленную жизнь, впрочем,
как  и   все  номенклатурные  работники  государственной  системы.  „лЯ  них
существовали  отдельные  места отдыха,  у  них были  дачи в  Џеределкине под
Њосквой  и в разных курортных  местах по  всем  республикам  ‘‘‘ђ.  Њы могли
лицезреть  этих  грандов только в дни съездов и  пленумов,  когда небожители
величаво восседали за красным столом президиума.
     џ  так  и  не  изучил  всех  градаций  и  структурных  соединений  этой
колоссальной  бюрократической  махины, мне только стало Ясным  одно --  ‘оюз
писателей в точности повторЯет все те общественно-государственные механизмы,
которыми  обеспечиваетсЯ  жизнедеЯтельность  величайшей имперской  машины. €
никакого  положительного  влиЯниЯ   на   то  сокровенное,  хрупкое,   сугубо
индивидуальное  начало,  каким  ЯвлЯетсЯ   художественное  творчество,  ‘оюз
писателей не имеет. Ќаоборот -- если и  влиЯл ‘оюз на творческий процесс, то
самым пагубным и тлетворным образом.
     Њолодой литератор, удостоенный быть принЯтым в эту организацию, получив
вожделенную членскую книжечку  красного  цвета,  сразу начинал  с  активного
освоениЯх тех  социальных привилегий, которые давало членство. Ћн принималсЯ
азартно   бегать  по  инстанциЯм   канцелЯрий,   добиваЯсь  новой  квартиры,
постановки в очередь на машину, поездки в интересную командировку, получениЯ
путевки в  „ом творчества в крымском Љоктебеле или в прибалтийских „убултах.
‘кажем, удавалось  молодому  литератору  в  курортный  сезон попасть  в  „ом
творчества на черноморском побережье.  ‘ волнением вступает он,  таща в руке
дорожный чемодан, под своды фешенебельного (или желающего выглЯдеть таковым)
писательского пансионата. ‚селЯетсЯ в комнату.  €дет  на первый свой ужин  в
общую столовую.  € видит блистательную ассамблею дам  и  господ в  курортных
нарЯдах.  €  все это,  надо  полагать,  известные  и  даже  очень  известные
писатели, поэты, критики, драматурги многонациональной советской литературы.
ѓолова  идет  кругом  у  молодого  и  совсем  еще  малоизвестного  писателЯ.
ЌачинаютсЯ знакомства, приЯтные беседы за бутылкой местного вина, совместные
выходы  на  плЯж,  купание,  прогулки  в  горы.   ‚друг  какой-нибудь  очень
знаменитый  поэт обращает  на  тебЯ свое благосклонное внимание, удостаивает
беседой или даже приглашением  в свой  номер  люкс на вечеринку. Ђ то  вдруг
какаЯ-нибудь  поэтесса, не  столь  знаменитаЯ, но весьма пикантнаЯ и еще  не
стараЯ, предлагает  совершить экскурсию в ближайший винный  кабачок.  € идет
кругом голова, и экскурсии все множатсЯ, и творчество, ради которого молодой
литератор пересек полстраны, как-то не приходит на ум.
     ‡ато он попал  в респектабельную  литературную среду, в которой  отныне
будет  благополучно  обкатыватьсЯ,  обкатыватьсЯ  --  и  примет  наконец  ту
правильную  округлую  форму, котораЯ поможет ему  легко катитьсЯ  по  жизни.
ЏоЯвЯтсЯ  новые привычки, пристраститсЯ  он к вечерним  посещениЯм –„‹,  где
постоЯнно  стоит дым коромыслом от табачного смрада,  гул хмельных  голосов,
замечательные дружеские застольЯ с объЯтиЯми, пьЯными поцелуЯми вперемежку с
громогласным чтением стихов и внезапно возникающими драками.
     —ерез все это и Я проходил,  и моЯ  жизнь в профессиональной  среде  не
была и не  могла  быть иной. Љак-то Я читал у одного американского писателЯ,
что существование нью-йоркской  художественной богемы сравнимо с трагическим
положением червей,  заключенных в стеклЯнную банку, где им нечего есть и они
должны питатьсЯ  друг  другом. Њне не хочетсЯ быть  столь  же  беспощадным и
жестким, однако,  в сущности, мой  американский  коллега  нарисовал  похожую
картину,  какую  мог  наблюдать   и   Я.  џ   никак   не   предполагал,  что
действительность за вратами раЯ, называемого  ‘оюзом писателей,  окрашена  в
инфернальные  тона  и  Явно   отдает  алкогольно-серным  духом   подпаленных
грешников. Ќигде  Я не видел столь масштабной картины многолюдного пьЯнства,
как в буфетах и ресторане славного –„‹ где-нибудь после девЯти часов вечера.
Џочему литераторы  безобразно и откровенно напивались  в своем клубе? „олжно
быть,  от хорошей  жизни. ‘лышал Я, что  раньше  в  –„‹  была совсем  другаЯ
обстановка,  царил  респектабельный  клубный  порЯдок, и классики  советской
литературы  не  дебоширили  в знаменитом дубовом  зале ресторана. Ќо  в  мое
времЯ,  когда и Я  стал  захаживать туда, пьЯный гул  уже стоЯл  до небес  и
картина  вакханалии  была  постоЯнной. Џочти непьющий  человек,  от  природы
робкий  и  незагульный,  Я  поначалу чувствовал  себЯ  довольно неуютно.  Ќо
постепенно привык и времЯ от времени стал посиживать за каким-нибудь бражным
столом,  а  однажды   и   сам  уснул   в  кругу  незнакомых  корреспондентов
"‹итературной газеты", привалившись к спинке стула и уронив голову на грудь.
Ђ когда проснулсЯ, некий грузинский  литератор произнес следующий тост: -- Ђ
сейчас  Я  хочу выпить за  хорошего  человека,  за нашего дорогого  гостЯ...
’олько  очень  хороший  человек может  так  сладко  спать  за  столом  среди
незнакомых людей...
     ђазумеетсЯ, не только пьЯнством занимались  в ‘оюзе писателей. ‚ремЯ от
времени  проводились  писательские  съезды и пленумы правлений  писательских
организаций. ЊенЯ  довольно скоро включили в  число  членов  как ‚сесоюзного
правлениЯ, так и ђоссийского и в правление Њосковской организации. ’о есть Я
был выделен из рЯдового уровнЯ и вознесен на более высокую ступеньку союзной
иерархии. € менЯ уже  стали вносить в списки делегатов писательских съездов.
’аким образом, мне даже  пришлось бывать  и  в Љремле,  где проводились в то
времЯ съезды ‘Џ ‘‘‘ђ.
     ’ак продолжалось у  менЯ до последнего, кажетсЯ, VIII съезда писателей.
‚  том году вышла "Ѓелка", и, когда роман был уже оттиражирован и поступил в
магазины,  вдруг мне сообщили в издательстве, что ѓосударственный комитет по
печати назначил  у себЯ  ведомственное  обсуждение  моей  книги,  на которое
вызываютсЯ редакторы издательства  и  автор. ‚  редакции поднЯлась паника --
ведь это означало, что  в ѓоскомитете остались  крайне недовольны изданием и
предстоЯло судилище.
     Ќо тут мне опЯть повезло. ‚ том году предстоЯл  юбилей ‘оюза писателей,
пЯтидесЯтилетие