/LYNX/PROZA/KONDRATIEW/rasskazy.txt

        ‚асилий Љондратьев. ђассказы


‘одержание

     Џутешествие ‹уки „евушка с башни
     Ѓутылка писем ‡еленый монокль
     ‘казка с западного окна Ќигилисты
     Њурзилка ‘оломон
     Љнижка, забытаЯ в натюрморте




Ѓ“’›‹ЉЂ Џ€‘…Њ
     ‚ а л ь р а н у
     Ќичто в свете, любезный приЯтель,
     ничто не забываетсЯ и не уничтожаетсЯ.
     ‚.Ћдоевский


I
     Љак переводчик  и  вообще как  читатель, иногда публикующий заново  или
впервые редкие и любимые  страницы своей  мысленной коллекции,  охватывающей
разнообразие   фантастических   и  натуральных  курьезов,  Я  доволен.   Љак
самостоЯтельного автора, менЯ никогда не увлекала область  фантазии, котораЯ
по сути ограничена и предсказуема; то, что  Я принимаю за откровение, всегда
оказываетсЯ   недостающей  карточкой  моей   дезидераты,   тем   сновидением
нескольких поколений предшествовавших мне визионеров, которого Я еще не знал
по  недостатку  воображениЯ и усердиЯ. —астые дежа  вю  и попутные  иллюзии,
которые Я испытываю всюду как рассеЯнный и склонный к эпилепсии невротик, не
дают мне особой  разницы  наЯву и во  сне (во сне,  впрочем, Я привык иногда
летать) и в  принципе сопровождают мои прогулки в рЯду других исторических и
художественных памЯтников, которыми вполне  богаты улицы, музеи и библиотеки
нашего города,  среди впечатлений, которые  мне  дают на памЯть мои  друзьЯ.
Љогда-нибудь  в будущем именно в их сочинениЯх,  фильмах  и прочих  картинах
покажетсЯ  тот образ сегоднЯшней  жизни,  которого Я не нахожу в собственных
строгих  журнальных записЯх, хотЯ и стараюсь вести их скрупулезно как чистое
и  трезвое  свидетельство. ќти  записи говорЯт  мне  только  о  своеобразном
одиночестве их автора, или, точнее сказать, рЯда авторов, потому что изо днЯ
в день Я прослеживаю  по ним каждый  раз новую личность рассказчика  одних и
тех же  непреложных фактов. ЉажетсЯ, что это не Я,  а  окружающаЯ менЯ жизнь
застыла  в  своем  усиливающемсЯ  солипсизме,  и  что  в  то  же  времЯ  мой
собственный неизменный и некогда уютный образ жизни стремительно отчуждаетсЯ
от нее.  Љаждый  вечер Я возвращаюсь  в  одну  и ту же квартиру,  но разве Я
удивлюсь, однажды  вернувшись в другую? Њои привычки  терЯют  свои  места  и
своих людей, и если в один из этих дней непредсказуемые  обстоЯтельства вмиг
перенесут  менЯ в другую эпоху, в иной город или даже  мир, Я врЯд  ли пойму
это сразу  же, и в  любом случае буду чувствовать себЯ здесь ничуть не менее
уверенным, чем обычно. Љто, в конце концов, сможет мне объЯснить, что это не
ђоссиЯ, не ‘анкт-Џетербург,  и  что те ультразвуковые  колебаниЯ, из которых
складываетсЯ  идиом прохожих, на  самом  деле не текущаЯ, еще не  замеченнаЯ
мной, модификациЯ местного жаргона? џ почти отказалсЯ от любого  общества и,
странным образом, пристрастилсЯ к картам, хотЯ они в общем никак не изменили
моей жизни и не дали мне новых увлечений  взамен той моей прежней  компании,
которую Я растерЯл. Џри  этом Я  даже забываю те немногие  игры  и пасьЯнсы,
которые знал, а мое будущее не настолько менЯ волнует, чтобы о нем гадать. €
все  же  Я отдаю картам все времЯ,  свободное  от  моих  редких и  случайных
занЯтий, которые Я никогда не считаю обЯзанностЯми и  всегда готов отложить,
чтобы  снова  принЯтьсЯ  за  колоду,  которую  раскидываю  так,  как  кто-то
перебирает четки или  смотрит в калейдоскоп. ‚ этом смысле  семьдесЯт восемь
картинок  вполне  заменЯют  мне   книги,  иллюстрированные  журналы  и  даже
программу   новостей.  Џоэтому  Я  и   не  берусь   рассказывать  конкретные
наблюдениЯ, которые избегают менЯ, так же, как и Я сам избегаю их в толкучке
и  занЯтости повседневного  быта. ‚  мире событий,  разыгрывающихсЯ вокруг и
помимо менЯ,  скрытность  и занЯтаЯ  ночнаЯ  жизнь  сделали  из менЯ  арапа,
проживающего в страхе своих дней на редкие подачки: Я разве что задумываюсь,
какое же мое  изумительно редкое уродство  дает  мне  этот  надежный хлеб, и
насколько оно поблекнет или разовьетсЯ в пестроте возможных дней. ‚прочем, Я
уже заметил, что мое будущее мне безразлично.
     Ќе знаю, интересно ли  мне будущее моих записок, и насколько мне вообще
дорога  судьба того неисчислимого множества прошлых и ожидаемых сочинений, в
основном  неизвестных  или  уже  недоступных,  которому  Я  обЯзан  и  этими
строками, и, подозреваю, существованием. ’олько наедине Я ощущаю себЯ вполне
реальным. ‚  одиночестве  Я  оглЯдываюсь  на  моих любимых,  на моих  редких
друзей, а также на моих мастеров, чьи черты Я обнаруживаю в себе уже вопреки
личным воспоминаниЯм. ’огда стыд подсказывает  мне,  кто Я сам.  ‚ остальном
мне не трудно представить себЯ кем-то вполне иным, тем более,  что Я наделен
слепым  воображением.  ЏеречитываЯ  собственные  записи, Я  часто гадаю, чьи
минувшие замыслы и прах каких страниц Я поневоле перевожу набело, и вместе с
тем не могу избавитьсЯ от ощущениЯ, что эти воображаемые мной слова приходЯт
на  ум  совсем  другому человеку из  еще ожидаемой эпохи.  ‚се, составлЯющее
смысл  и  счастье моей  жизни, убеждает менЯ  в том,  что Я жив, по законам,
которые Ђгвиллон в своей  "Ћптике" называет орфографической проекцией вещей.
Ќочью  и особенно  днем  Я часто испытываю видениЯ, а иногда продолжительные
кошмары, которых  Я, однако, не вижу, хотЯ  мысленно они все же выражаютсЯ в
более  или менее  свЯзных фразах, за  которыми так и не складываетсЯ никакой
картины. ќти стихи  Я записываю на полосках папиросной бумаги,  набиваю их и
выкуриваю один за другим, разглЯдываЯ привычный вид из моего окна.


II
     џ вернулсЯ в Џетербург (хотЯ такого города, строго говорЯ, еще не было)
осенью  восемьдесЯт восьмого года.  „олжно  быть,  осенью.  ќто было как раз
обычное  здесь  смутное времЯ года,  когда в  городе  день  за днем путаютсЯ
признаки всех  четырех сезонов,  метелица,  солнечный теплый  ветер,  грозы,
паводок;  только вечера стали кстати и скорее смеркатьсЯ, и бывшим прогулкам
пришла пора. „рузей уже никого не было, а может, и не бывало, и как будто бы
все  ангелы отлетели  от  прежних  кафейных столиков, а  чужие лица  вокруг,
раньше   казавшиесЯ   безотчетно  знакомыми,   лишились   прежней  поруки  и
привлекательности.  Ѓез  дела и  без денег тЯжело бродить,  как Я привык, по
старым улицам, мимо ничего не обещающих фасадов. €х иногда украшали меандр и
маски,  не  то  из  трагедии,  не  то  из  пантомимы; попадались  солдаты  и
полуобнаженные  дамы, сталевары в каскетках,  чаши, звезды, знамена,  увитые
лавром и хмелем; были  и букрании из черепов и цветов, и самые разные твари,
и  целые  лепные  гротески  на стенах.  Љогда уже не веришь ни вывескам,  ни
афишам,  этот  узор  на  зданиЯх  складываетсЯ  в  иероглифические  надписи,
какие-то изречениЯ  или  параболы,  происходЯщие из  истории  архитектуры  и
навернЯка непонЯтные даже тем людЯм, которые когда-то украшали ими  эти дома
и арки.  —асовые  циферблаты  на  их  стенах  везде  были  без  стрелок  или
показывали  каждый  по-своему.  Ћкружающие  сады  и  скверы  даже  в  цвету,
вероЯтно,  выглЯдели бы  голыми, и  по их  аллеЯм гулЯющие выделывали  самые
причудливые тропы, поневоле наводившие на разные мысли. ’рудно сказать, были
ли это  мысли или  опЯть безотчетные и дерзкие  ребусы из жизни  и  славного
прошлого нашего  города, который у менЯ на глазах выглЯдел все более реально
и поэтому как-то постыдно: поэт  сказал бы, что  времЯ отступило,  и настало
пространство. ‚ общем, Я с  радостью переселилсЯ  подальше,  на край ‹есного
проспекта, когда приЯтель оставил мне комнату.
     Њестность,   где  Я  оказалсЯ  на  квартире,  сперва  точно  напоминала
живописное полусонное банлье со станцией, поселком, редкими  дачами в рощах,
и если бы по ней не были вопреки ландшафту разбросаны тонущие  в тополЯх или
соснах кварталы блочных домов и  "точечные" башни, на которые редко обращают
внимание  даже их многочисленные жильцы, эти краЯ представлЯли бы интересный
вид.  Џо  дороге  из  Џолитехнического  €нститута  Я обычно  пересекал, мимо
вросшей в землю дачки и большого пруда, в котором  все лето плескались утки,
мертвый Яблоневый  сад  и, обогнув школьный дом  в  новоклассическом  стиле,
оказывалсЯ  на  широком   шумном  проспекте.   Ќа  другой  его   стороне  за
двенадцатиэтажной башней  начиналась долгаЯ  ухабистаЯ  тропа,  терЯющаЯсЯ в
высоком  глухом кустарнике. €ногда за изгородью акации показывались бараки и
пустыри, тихие бульвары или далекий базар городской площади, но за весь путь
Я  никогда не понимал,  как и  где сходЯтсЯ эти  разнообразные  перспективы,
открывающиесЯ  то  в  гору,  то под  откос на самые  разные  виды и мысленно
образующие   невозможный  фантастический  пейзаж,  по  которому  однообразно
строЯтсЯ блочные  микрорайоны. ќто  могли быть  минутные  эфемериды, которые
город насаждает наподобие "лесов" Њакса  ќрнста; однако они были всегда одни
и те же, складывающиесЯ по пути, который Я теперь помню. џ выходил на пустую
улицу,  и  немного  спустЯ  шел  уже  по  деревЯнному  тротуару мимо  низких
бревенчатых и  кирпичных домиков  какого-то поселка, прислушиваЯсь к собакам
на огородах; за углом достаточно невзрачного приземистого зданиЯ открывалась
длиннаЯ галереЯ, уводЯщаЯ дальше, туда, где высилась чернаЯ стена деревьев.
     ЏрЯмо под окном  комнаты, доставшейсЯ  мне от ‘амарина, были трамвайные
пути,  а  впереди  на   виду  высилась  поросшаЯ   кустарниками  и  бурьЯном
железнодорожнаЯ насыпь, и за мостом ее  переезда  была видна  уходЯщаЯ между
холмов аллеЯ парка. ‡а этими холмами угадывались разделенные густыми рощами,
прудами   и  системой  каналов  корпуса  домов,  памЯтные  урочища,   фермы,
выглЯдевшие  в  этом  лесу как  иллюзиЯ  воздушного театра,  которую вдалеке
продолжал вид на город с новыми башнЯми и проспектами: непонЯтно, вторгаетсЯ
ли  этот  город в  лес или  перспективы его зданий тают  на глазах,  выдаваЯ
непроходимую чащу. Ќа краю  этого фантомного города  и,  с  другой  стороны,
унылого  гетто заводских  кварталов Я  ощущал себЯ в  безопасности камеры, в
промежутке между майей и уверенной жизнью, из которой времЯ выкуривает суть.
Ќа  стене были перекидной календарь за 1982 год и  репродукциЯ  с  картины в
неоромантическом вкусе, в сумерках напоминавшаЯ круглое, не то выпуклое,  не
то вогнутое, зеркало,  отражающее нечто свое.  ‚ комнате  не  было  лампы, и
ночью на сквознЯке бумаги, разложенные по фанерному столу у самого окна, как
бы тихо скреблись  и пищали.  ‘обственно говорЯ,  всЯ библиотека ‘амарина  и
заключалась в  Ящике  этих  бумаг, --  листков  и всЯческих  бумажек,  --  с
обрывками записей,  выписками и  просто каракулЯми: ничего целого, ни  одной
понЯтной подробности.
     ‘  тех  пор  Я  не  возвращалсЯ назад,  туда, где исторические красоты,
способствующие, судЯ по всему, раскрытию личности, не дают мне зато радостей
тихой и частной жизни. џ не отказываюсь от наследства и от  воспоминаний, но
должен признать,  что открытие из года в год всегда нового наследиЯ  и новой
генеалогии заставлЯет  менЯ  искать  свое подлинное  происхождение  во мраке
стыда.  ‚  "новом городе",  где  Я  поселилсЯ,  передвигаЯсь  с квартиры  на
очередное место, Я никогда не узнаю в новосельи ничего от старого, хотЯ и не
уверен, далеко ли это Я перебралсЯ или это нечто  изменилось со  временем. џ
даже  не могу  назвать  себЯ жителем  центра,  окраины  или пригорода  этого
метрополиса из вполне самостоЯтельных частей, отличающихсЯ только природой и
архитектурой, и  составлЯющих некий архипелаг. …сли  бы  Я  сохранил  в себе
дерзость  ребенка, жить здесь и было  бы счастьем детства, когда все находка
или изобретение.  ‚  метро, замечаЯ за окнами мелькающие  во  мраке  тоннелЯ
двери, Я спрашиваю себЯ, нет ли за ними пути: мне кажетсЯ, что Я каждый день
слепо  проезжаю по неузнаваемо  чуждому  городу, хотЯ  замечаю  тот, который
старательно удерживаю еще в памЯти.


III
     Ќе знаю, что  была длЯ менЯ эта моЯ  комната, кроме  удобного помещениЯ
длЯ времени, которое  Я  мог  переждать,  сидЯ  или  лежа на  диване, иногда
нетерпеливо  прохаживаЯсь. ‘перва ненадолго,  днем или ночью, чтобы придти в
себЯ; постепенно  Я стал прибегать к ней все чаще,  несколько раз  по часу и
больше в сутки, и  так до тех пор,  пока Я не  начал проводить здесь день за
днем, только изредка  выбираЯсь  на  улицу  за кофе и бутербродами.  Ќе могу
сказать, что с тех пор эта  комната изменилась: однако просыпаЯсь, Я  иногда
застаю за окном новый вид,  а спускаЯсь  на  улицу, Я, бывает, не могу найти
моего кафе или  магазина, и возвращаюсь домой голодным. Ќо чаще всего наутро
какой-нибудь  особенно  приЯтной  ночи  Я  с  трудом  узнаю  самого  себЯ  в
зеркальце,  которое достаю из секретера, чтобы привести себЯ в порЯдок. ЊенЯ
удивлЯет то, что  ни один  из моих  редких друзей не замечает, кажетсЯ, этих
разительных перемен моей внешности.  Џохоже, что со временем Я превратилсЯ в
новейшего  „ориана  ѓреЯ,  чудом  уцелевшего после своей катастрофы. ‚ таком
случае, Я достаточно умелый имперсонатор,  которого выдают только зеркала  и
тень.
     Њожет быть поэтому до моего слуха иногда доносит то, чего Я не  вижу ни
наЯву,  ни  во сне,  как будто бы  Я могу  испытывать  еще многое,  о чем не
подозреваю. ќто началось, когда Я вел еще вполне  занЯтую и светскую  жизнь.
Ћднажды,  вернувшись домой после веселого  вечера, Я сразу же  упал спать на
диван,  и  во  сне  передо  мной все  еще мерцало то же танцующее и  громкое
застолье   многочисленных   гостей,  чьи  голоса  постепенно   сливались   в
однообразно резкий щебет, в котором Я мог различить лингвистические пируэты,
рождающие чрезвычайные  метафоры, в  то времЯ, пока картина  меркла прЯмо на
глазах, как зал перед концертом. ’ут Я проснулсЯ от какого-то толчка, и сел,
еще ничего не понимаЯ вокруг, оглЯдываЯ комнату, с пока непонЯтной  головной
болью. ќто  щебет, когда  Я очнулсЯ, не перестал и звенел у менЯ в ушах, как
глухаЯ  неотвЯзнаЯ мантра.  Њне слышались  то понЯтные,  то  непонЯтные  или
совсем   неразличимые  слова,   иногда   в  скомканных  фразах,  в   которых
проскакивали  просто  несусветные  фонемы. ’ак  бормотало, однако, все тише,
сливаЯсь с шумом, доносившимсЯ из окна, и потом еще различимое в  этом шуме,
хотЯ бы как отзвук в памЯти. Ќаконец Я овладел собой и, побродив по комнате,
пришел к  тому, что от алкоголЯ со мной ночью  случилсЯ припадок музыкальной
эпилепсии.  ‘ейчас, судЯ  по  рассвету, было около пЯти утра; Я привел себЯ,
как всегда,  в порЯдок, и отправилсЯ из дома на воздух, в парк; прЯмо передо
мной, лЯзгаЯ и раскачиваЯсь, проехал ранний трамвай; когда Я уже направлЯлсЯ
по аллее, сверху по железнодорожному мосту прогрохотал первый поезд.
     Ѓлиже  к  осени,  Я  как-то  раз пришел  к себе  под утро, после долгой
неодинокой прогулки по  Ћстровам; однако мне не  спалось,  ложитьсЯ было  не
нужно, и Я развлекалсЯ, разглЯдываЯ красивые  открытки,  которыми обклеил  и
стены и даже потолок  комнаты. ЌачиналсЯ дождик, и его шепот очень  сладко и
гармонично слышалсЯ с улицы, напоминаЯ песенку "Ђнни ‹ори". Џод эту мелодию,
неотвЯзную, как прежние  галлюцинации моего слуха, Я почти забылсЯ, если  бы
через несколько минут звук не обострилсЯ, снова перерастаЯ в резкий наговор,
в то  времЯ, как огненные стекла вдруг  задрожали, и  заныли,  кажетсЯ, даже
стены и тот диван, на котором Я растЯнулсЯ. Ќеоткуда сверху, особенно громко
после ночного перерыва, простучала электричка. Џочти тут же внизу под  окном
пошел и  трамвай, с  тем же лЯзганьем,  передающимсЯ как  бы всей  комнате и
опЯть рождающим в моей  голове  странные звукосочетаниЯ. Њне удалось поймать
отрывками  несколько фраз: если  не  ошибаюсь,  на очень странном  романском
диалекте. —уть позже Я смог уловить и невнЯтные отзвуки родной речи.
     ‚се  это навело менЯ на идею,  что изредка  испытываемые мной  "голоса"
ЯвлЯютсЯ  своего  рода  радио,  на  передачи которого можно настраиватьсЯ по
желанию,  и что их, кроме того,  можно записать. „лЯ этого мне потребовалось
изучить, кроме  стенографии,  азбуку  фонетической  транскрипции,  и  только
маниакальное упрЯмство, с которым Я начал вникать во все более занимательный
ропот  эфира,  заставило  менЯ  научитьсЯ  сочетанию  того  и  другого.  ќто
оказалось намного труднее, чем составить точное расписание, по которому мимо
моего окна проходили трамваи и поезда. ЋстаетсЯ  представить себе, насколько
Я  привЯзалсЯ  к дому, постепенно  терЯЯ  интерес к прежним уличным забавам.
Ќекоторое времЯ Я еще много  бродил по городу,  разыскиваЯ по магазинам и по
друзьЯм  всЯкие  мелочи, которые могли бы  сыграть как удачные резонаторы, и
понемногу уставлЯл этими вещицами  подоконник. Џод конец,  Я  нашел  простое
решение. ‘жимаЯ в зубах  лезвие  бритвы,  Я  водил им по  очереди по  разным
предметам, которые лучше всего передавали желаемый трепет.
     џ  уже многое слышал и  много  записал,  складываЯ нарастающий  архив в
большие  картонные коробки, которые теперь составлЯют  основной  груз  моего
багажа.   Џреодолены   многие  затруднениЯ,   и   единственное   неудобство,
приобретенное мной с новым образом жизни, в моей рассеЯнности и в том, как Я
глотаю слова,  которые от менЯ иногда требуютсЯ по  делу. ‡десь тоже причина
моего уединениЯ. Њои занЯтиЯ выработали во мне тонкий слух, и теперь  Я могу
уже без усилий прослушивать  все вокруг. ќто труднаЯ жизнь. ‚ремЯ от времени
мои  посиделки   навевают  тихие  мелодичные  риторики  или  хотЯ  бы  нечто
осмысленное. Ќо в основном  менЯ,  как будто Я сумасшедший, обуревает птичий
базар, который не только невразумителен, но кажетсЯ напрасным и угрожающим.


IV
     Џередо  мной непростаЯ  задача: сложить и  упорЯдочить  множество самых
разнородных  записей,  оказавшихсЯ  у  менЯ  под  рукой в  итоге  загадочных
импровизированных сеансов. …ще мне нужно определить точное авторство каждой.
Ќа первый  взглЯд все  эти отрывки выглЯдЯт как сумбурные произведениЯ  т.н.
заумной  или  абстрактной  поэзии;  наиболее  стройные  фразы   зачастую  не
согласованы,  как  чисто  автоматические. Ћднако  тщательнаЯ  транслитерациЯ
обнаруживает в  них достаточно причудливую макароническую запись, котораЯ не
без усилий  принимает  вид вполне  свЯзных, иногда частично переложенных  на
русский  Язык, стихов и  прозы.  ‚прочем,  бывает  и так, что мне вообще  не
удаетсЯ  расшифровать сочетаниЯ букв, совсем непохожие  на слова, которые  Я
опознал  бы  по  словарЯм и  справочникам.  Ќо Я не большой полиглот,  а моЯ
эрудициЯ ограничена, и кто  скажет,  не относЯтсЯ ли эти темные выражениЯ  к
неизвестным до сих пор мертвым Языкам древности или к устному творчеству все
еще  первобытных  народностей?  Љ  тому  же, недолгие  фрагментарные  сеансы
никогда  не  гарантируют полноценной  передачи,  а  частые  помехи создают в
записи  безнадежные  лакуны. ’ак или  иначе,  мне  пока  удаетсЯ  определить
некоторые  тексты и подготовить их к выходу в свет. џ особенно горжусь  тем,
что из непрерывно морочившей менЯ  многие вечера отрывочной неразберихи  мне
на  сегоднЯ  удалось  извлечь  около  дюжины  писем,   рассказов  и  этюдов,
безусловно принадлежащих Џолу Ѓоулзу и недавно скончавшемусЯ ќдуарду ђодити.
ђаньше Я  уже печатал  в журналах доставшиесЯ мне работы Ђнри Њишо  и Љларка
Љулиджа. ‚се указанные тексты  исправлены и дополнены мной по опубликованным
сочинениЯм  авторов  (в будущем  Я  надеюсь  на  качественно  новый  уровень
текстологической работы, и  остаютсЯ  еще  вопросы,  свЯзанные  с  авторским
правом). Љроме них, Я  сейчас  уже располагаю вполне узнаваемыми, хотЯ  пока
предположительно, работами ђене „омалЯ, ЊарселЯ ‹екомта и Њайкла  Џалмера; у
менЯ  есть еще  работы  пока  неизвестных  мне  французских  и  англоЯзычных
писателей,  а также некоторое количество  приЯтных на вид и, кажетсЯ, вполне
свЯзных текстов  на греческом, португальском и  сербском  (или  хорватском),
кроме  многочисленных  и  очевидно  тюркоЯзычных  отрывков,  среди  которых,
впрочем, мой друг и  литературовед ѓлеб Њорев указал мне  на одно из заумных
стихотворений ћриЯ „егена.
     Ћднако в моем собрании остаетсЯ многое, что Я не  надеюсь  когда-нибудь
опубликовать. ќто  прежде  всего  многочисленные импромптю на русском Языке,
где  авторство  затруднено. €х  резкое несоответствие принЯтым  литературным
нормам, и бесплодные попытки сличить их по  существующим архивам самиздата и
по страницам антологии  "ѓолубой ‹агуны",  значимы и наводЯт на  обобщениЯ о
характере и  смысле  коллекции в целом. € это двоЯко. Ќужно ли мне  понимать
себЯ  как  хранителЯ  небывалой  библиотеки,  охватывающей,  кроме  наличных
произведений  литературы, замыслы и несохранившиесЯ  творениЯ, и  (возможно)
еще только подспудные произведениЯ будущего? €ли же Я стал жертвой  иллюзии,
сомнительных  и  бессмысленных  совпадений, происходЯщих  в  непредсказуемой
работе случаЯ?


V
     ‚рЯд ли  невежество  и  бессилие  сделали  мою тихую  жизнь и  одинокий
промысел.  Њой  опыт  достаточно  богат  и  своеобразен, чтобы  существовали
немыслимые длЯ  менЯ вещи. Љроме того, Я человек всЯчески деловитой жизни, с
многосторонними  интересами и способностЯми, как говоритсЯ, на все  руки. Ќо
их  противоречиЯ   или  неудачи   привели,   вероЯтно,  к  однообразию  моих
сегоднЯшних   занЯтий,   к   труду,  затруднЯюсь  сказать,   прожектера  или
мемуариста.  Њои   записи   могли   бы,  все  же,  оказатьсЯ  полезными  как
исторический документ.  Ћднако боюсь, что  невероЯтный в чужих глазах опыт и
личнаЯ  дерзость делают  такие намерениЯ сомнительными и  бесплодными. ’аким
образом, мои  усилиЯ  выражаютсЯ только  в моем  усиливающемсЯ уединении,  к
которому  обЯзывают. …сли  бы  не  телефон,  Я  сравнил  бы  себЯ с  наемным
анахоретом  при частном английском парке  классической эпохи. „аже мои гости
видЯт во мне немую фигуру из кабинета.
     Ќо вместе  с тем записи, разложенные здесь  на столе, свидетельствуют о
некой жизни  помимо менЯ: о жизни, к которой Я причастен случайно, и которой
всего лишь следую, да и то слишком чутко и спесиво.  Ќеужели мое одиночество
так типично,  что даже здесь Я не один и не оригинален? € какова должна быть
судьба этих  записей,  с которыми  Я  уже  настолько  отождествил себЯ?  Њне
следовало бы завещать сжечь их, как личный дневник, или же опубликовать, как
записки. Ќо что, если они, как и Я, оказываютсЯ самостоЯтельными, замкнутыми
существованиЯми? ’огда мне нельзЯ подписатьсЯ под  ними, и стыдно принуждать
к моему  заточению. џ запечатываю их в бутылки, как  кораблики,  и отдаю  на
выбор плавающих и путешествующих.


       1993.

‘ЉЂ‡ЉЂ ‘ ‡ЂЏЂ„ЌЋѓЋ ЋЉЌЂ
     Џри  запутанных  обстоЯтельствах  девЯносто первого  года,  когда  сама
надежда, кажетсЯ, оставлена "до выЯснениЯ обстоЯтельств" (тех самых, которые
редактор  у —естертона  записал  поверх зачеркнутого слова  "господь"),  нет
ничего лучше рождественской истории на американский лад. Ќе потому, конечно,
что из  пристрастиЯ  ко всЯческому плюрализму и соединенным штатам мы скоро,
наверно,  запутаемсЯ  в точном  числе  праздника ђождества. Џросто  историЯ,
свЯзаннаЯ с ђоманом  Џетровичем  ’ыртовым, петербуржцем,  столетие  рождениЯ
которого скоро будут  повсеместно отмечать в Ђмерике, и в …вропе, составлЯет
саму сказку мечты, процветаниЯ и звездного блеска, легенду, которой мы любим
предаватьсЯ, полеживаЯ у окна на  западную сторону. Ќам не  хочетсЯ верить в
сказки,  но  воспоминаниЯ  и  сохранившиесЯ  иллюстрации  можно,  ничего  не
выдумываЯ, перемешать так, чтобы вышел примерный калейдоскоп.
     €сториЯ начинаетсЯ  в Џетербурге, в  четвертом доме  по  ‡оологическому
переулку,  недалеко от крепости.  ‚прочем,  по адресной книге  спустЯ  почти
вечность трудно сразу найти  то,  что нужно: ’ыртовы были известной фамилией
военных и морЯков, среди них были  и генералы, и адмиралы,  как  отец ђомана
Џетровича. Њальчик рос в имперской столице, ее  роскошество, вольные  летние
месЯцы в усадьбе, тихие прогулки по богатым коллекциЯм ќрмитажа, мама,  дама
того самого  типа, который  парижские художники начала века  прославлЯли как
"Les Elegantes",  любившаЯ во всем вкус и моду, все развивало в  нем легкий,
мечтательный нрав, приглашающий к таким путешествиЯм, которые начинаютсЯ как
со страниц видовых альбомов из отцовской библиотеки,  картин ‘иама, €ндии  и
Џерсии (говорЯт, что персидские  сады дали само  название "парадиза"), так и
журналов  мод  с  их  светским, неудаленным  блеском,  фантазией  очевидной,
сочетающей красоту,  волю и, разумеетсЯ,  успех. Ѓольше  всего  этот мальчик
любил  рисовать,  он  и  буквы  выучилсЯ  рисовать, как  картинки, такие же,
которые  рассматривал в своих любимых маминых  журналах,  где авторства в те
времена не чуждались  ни Ѓакст, ни Љузмин.  ‚озможно, длЯ  него все началось
тогда, когда он шести лет нарисовал платье, которое, как это  было ни чудно,
захотела и сшила себе мама. Љогда мальчик подрос,  он стал ходить слушателем
к ђепину, а  рисунки посылал в "„амский Њир". ќтот журнал так охотно печатал
его модели и  фантазии,  что дальнейший путь  юноши  определилсЯ. ‚ступив на
этот путь, он был вынужден  отказатьсЯ от своей осененной  боевыми знаменами
фамилии  ради нового nom  de  guerre, которым  к девЯтьсот двенадцатому году
стало  "ђ.’.",  ќрте.  ‚  столетие Ѓородинской  битвы г-н ђомэн  де  ’иртофф
оказалсЯ   в  Џариже,  рекомендованный   как  корреспондент   петербургского
"„амского Њира", с запасом рисунков,  моделей и  всЯческих  намерений. € все
это  оказалось  в  корзинке  длЯ  бумаг, а его  выгнала из  своей  маленькой
мастерской  мод  мадемуазель, которой  надоел  изнеженный юноша-студент,  не
имеющий -  да,  мсье!  -  никакого  таланта  не  только кутюрье,  но  даже и
художника. ђомэн  очень  вежливо  попросил  разрешениЯ забрать эти, вероЯтно
ненужные, бумажки, вынул их из мусора и вышел. Ќа улице, как ему показалось,
шел  снег, падавший обрывками  любовного письма из рук девушки, плачущей над
замерзшей статуей амура. ќто называетсЯ "Љонец одной идиллии", и не снег,  а
белые  печальные цветы осыпаютсЯ с  дерева на девушку, струЯтсЯ ее слезами в
ручей. Ќе дерево, зонтик. Љ тому же солнце так Ярко, что  эта  белаЯ вьюга в
зеленом парке - только пух, пыльца, летний снег, а  неудачи, печали -  разве
что  тронутаЯ   чувственность,   картинка,   заставлЯющаЯ  обложку   журнала
запомнитьсЯ  навсегда.  ”антазиЯ,  спичка,  неверно затеплившаЯсЯ в ладошках
маленькой ’юхэ, продрогшей у модной витрины одного из бесчисленных переулков
зимнего  Џарижа, стоит  подарков с елки. „аже тот, кто  всего однажды провел
долгую  рождественскую  ночь в  холоде, без надежды, навсегда  сбережет этот
колеблющийсЯ огонек, на  памЯть о том,  как  впервые кристалл, потревоженный
им, зажег зеркала в тот мир, которого - как понЯть? - и не возникло бы. € мы
знаем, что хотЯ в спальне г-на  ђомэна и не стоЯло игрушки, вертепа, звезда,
а может  быть, просто ЯркаЯ  петарда, вспыхнула  у него за окном. “тром  его
горечь несколько  смЯгчилась, после  ванны, когда,  за столом, к нему всегда
приходили лучшие, удивительные мысли. Ћн взЯлсЯ  за письмо, и когда дошел до
буквы "ђ", она вдруг  поплыла, хрупкой нагой  девушкой  на  осеннем листе, а
ветер задул ее длинные волосы. Њолодой  плющ  открыл другую девушку, котораЯ
раскинула  руками свою кружевную шаль,  так,  что получилось "’". ‚се знаки,
буквы  и  цифры, пока он  писал, закружились в  балете,  похожие на хороводы
апсар под сводами индуистского храма: двойка, перо, выстрелившее  из диадемы
мулатки, пЯтерка, сфинкс... Ќо конверт, ожидавший его  еще  не  разрезанным,
все  же   скрывал   в  себе  нечто,  превосходившее  воображение.  ќто  было
приглашение, подписанное Џолем Џуаре. Џуаре был тогда кнЯзем парижской моды,
но, пожалуй,  и больше того. ‚ свое времЯ, когда  Џариж  еще  только начинал
перестраиватьсЯ, он выстроил особнЯк  на невыигрышной  окраине, заметив, что
будет, и Џариж сам обустроитсЯ вокруг дома  Џуаре. ќто случилось. ЏолЯ Џуаре
не  зрЯ  называли  парижским  шахом,  не  только  потому,  что  он   устроил
непревзойденный до сих  пор  "Ѓал ехерезады". Ћн определЯл элегантности. Ћн
первым   освободил   дамское  платье,  сделал  его  сказочным;   он   первым
провозгласил  "стиль русских  балетов",  открыл  новые декоративные  ателье,
пригласил в свой дом художников, создавших публичную славу  нового стилЯ, Ђр
„еко: ‹епапа, €риба, Ѓарбье и ќрте. ќто был человек, который если не сам был
рожден  сказку  сделать  былью,  то  щедро  создавал длЯ  этого других.  ‚се
завершают, и начинают, аплодисменты. Ќа следующий, тринадцатый год, именитый
театр "ђенессанс" открыл новую феерическую постановку по "Њинарету" ђишпена.
Љогда  раздались привередливые  парижские рукоплесканиЯ, на  сцену  вслед за
исполнившей героиню Њата •ари вышел художник, молодой, высокий и элегантный,
похожий на римлЯнина,  ќрте. Ћн еще  очарует бесчисленные  театральные залы,
одно  их  перечисление  грозит  превратить сказку  во всеобщую историю "века
джаза".  ‡десь  мюзик-холл "”оли-Ѓержер",  "Ѓа-’а-Љлана", "‡игфелд  ”оллиз",
"Ђльгамбры",  "Њулен ђуж", оперные  залы "Ђдельфи", "Њетрополитан",  —икаго,
Ѓарселоны,  ‹азурного  Ѓерега,  и  Ѓродвей,  и  еще  многое.  ЌачавшиесЯ   с
иллюстраций к повестЯм  ‹е ѓаллиена и  ‹орда  „ансени  в  "•арперз  Ѓазаар",
обложки, заставки и модели ќрте  наполнЯт  и "•арперз", и "‘кетч", "”емину",
"Љосмополитан", "€ллюстрасьон",  оживут в голливудских фильмах, будут отлиты
в  бронзах, вытканы  в коврах,  тканЯх  - чтобы  в нашей памЯти по мановению
кисти волшебника стал прекрасный женственный  образ.  ќрте  сотворил женщину
эпохи.  ’ак скажет написавший  о нем книгу ђолан Ѓарт. …сли  прочесть заново
древнюю легенду, кинематограф  и мода, сотворив „иву, заспорили, кто  вызвал
ее к жизни.  "‚еликий Ќемой" создал Явление, его славу. Ќо  только мода дала
неизбывные, всегда желанные  очертаниЯ мечты. Љак  ваЯтель,  ќрте вылепил ее
черты. Љак портной, он одел ее  вольными, прихотливо  цветущими  орнаментами
тканей, плетениЯ и перьев, соединив  греческую простоту  с роскошью Џерсии и
€ндокитаЯ. Љак ювелир, он  украсил ее с  изобретательностью престидижитатора
нитками нефритовых и жемчужных бус, складывающимисЯ,  платиновыми подвесками
и кольцами  в  бриллиантах,  масками  из ожерелий  и  шелка,  из  омелы,  из
страусовых перьев,  выложил  золотом  и  камнЯми,  в виде  часиков,  очков и
заколок, замшу, лаковое дерево и соломку. Ќаконец, как  чародей, он дал ей и
душу; но душа странница и переменчива,  чтобы увидеть  ее  близко, нам нужно
перенестись  назад,  в  Џетербург, проживший войны,  революции  и  крушение,
потерЯвший и само имЯ.
     ќто  лицо,  полускрытое  маской  из  шелка,  нефритовых  бус и  перьев,
напоминает  один роман,  роман, названный  так по причине  и литературной, и
романтической.  Ћдной   из  первых   милых,  уютных  выставок,  устраиваемых
ахматовским музеем во  флигеле  ”онтанного  „ома,  была небольшаЯ  комнатка,
отведеннаЯ под акварели, коллекции и редкостные сегоднЯ книги ћриЯ €вановича
ћркуна, писателЯ, едва раскрывшегосЯ и сразу же исчезнувшего, расстрелЯнного
и сгоревшего  в  самые отвратительные советские годы. ћркун был  мечтатель и
дэнди.  ‚озможно,  что вслед  за написанным „'Ћрвильи, Ѓирбомом  и „идекерке
некогда поЯвитсЯ  и  очерк советского,  особенно  ленинградского,  дэндизма,
ЯвлениЯ героического, как все советское. ћркун был человеком породы, которой
завидовали и которую пародировали футуристы, но  от  которой и остались одни
пародии.  Ћн  мог бы считатьсЯ первым русским сюрреалистом, если бы  все это
вполне сохранилось. Љ слову сказать, он, как и  мессиЯ этого  движениЯ,  †ак
‚аше, обожал журнальную графику, это заметно и по их очень похожим рисункам.
†урналы,  вырезки, альбомы картинок  были  у  него  в  целом  собрании.  Ћни
заменЯли ему путешествиЯ, города, по которым ему было не суждено  пройти, но
которые  все  соединились длЯ него  в один.  Ќам не трудно представить  себе
‹енинград,   ‹етербург,  город  фантастических,   абсурдных  неочевидностей.
Љомнату,  кабинет  коллекции, составлЯющей  карточный домик  тепла,  уюта  и
сердца.  €  мечтателЯ,  сидЯщего с папиросой  у  окна  на  западную сторону,
рассматривающего  такие  дали,  которых,  наверное,  никогда  не  было.   Ќе
исключено,  что  это  "•арперовский Ѓазар"  с картинками  к  рассказу  ‹орда
„ансени,  где человек  гашиша,  покинув  свое  тело  в  серой,  затерЯнной в
ненастных  кварталах комнате,  бродит по городам  в  пустыне, отдыхает среди
древних  развалин, удивлЯетсЯ  райским садам,  в  сиамском дворце  стоит  на
приеме императора, наблюдаЯ, как плавитсЯ  и кипит  бандж в  золотых  чанах,
превращаЯсь  в  кровь;  очнувшись  на  званом  вечере, он  рассказывает свою
историю нашему герою, выходит в  окно и не возвращаетсЯ никогда. ‚ двадцатые
годы  ћркун  составлЯл  странный роман,  его  по-разному называют  "’уман за
решеткой",  "’уманный город", "„ело о многомиллионном  наследстве", "Ќэлли",
возможно,  найдутсЯ  еще названиЯ.  ђоман,  кроме  отрывков, не  сохранилсЯ;
иногда кажетсЯ, мог ли он сохранитьсЯ в рукописи, и насколько сама жизнь его
автора  составлЯла с этими  отрывками  целое. „невниковые записи, записанные
сны переплетаютсЯ со  снами  героини,  маленькой  миллионерши,  и  картинами
сиЯтельного города. Љак в стихах, обращенных к ћркуну:
     "ђаспирает муза капризную грудь.
     ‚ сферу изумленного взора
     Ђлмазный Ќью-‰орк беретсЯ
     € океанский, горный, полевой путь".
     "ђоман о Ќью-‰орке", если бы новаЯ европейскаЯ литература изучалась так
же  предметно, полно  и  без пристрастий,  как  древнЯЯ,  мог  бы  составить
особенный и  эпический свод. ‘опоставлЯть  его с городом на  ѓудзоне было бы
так же нелепо, как искать уолполовский Љрампокраггири  в историческом атласе
ћстуса Џертеса, или высчитывать, в каком месте Њирового Ћкеана располагаютсЯ
‹илипутиЯ и Ѓлефуску.  ’ак поступил  †ак ђиго, тоже  дэнди  и сюрреалист, он
нашел всего  лишь "долгий город без загадок, который так же легко распутать,
как и его улицы, хорошо устроенные длЯ сквознЯков". Ќо удивительное чувство,
когда читаешь роман  ћркуна и настолько  похожий, тоже незавершенный, "Ќовый
ђитм" ђональда ”ирбенка,  этого наследника  “айльда, прозванного genius loci
послевоенного времени.  ’о,  что старые  романтики  предполагали  в  далеком
прошлом или на том ‚остоке, которого после русских географических открытий и
завоеваний   не  осталось,  теперь   в  обновлении,  роскоши  и  всемирности
показалось на атлантическом  берегу, как ”ата  Њоргана. ќтот  город возник и
наЯву,  в  двадцать пЯтом году,  в  Џариже; записки  о ‚ыставке „екоративных
€скусств  составлЯют,  в каком-то  смысле,  исторические  сведениЯ  об  этой
внутренней   столице.  Ћна,  действительно,   была  внутренней:  само  времЯ
требовало  того,  чтобы  кругосветное  путешествие  ЏолЯ  Њорана  напоминало
прогулку по метрополису,  город был, как большой отель "палас",  дома похожи
на его номера люкс, замкнутые павильоны. Џавильоны коллекционера, до мелочей
инкрустированные  ќмиль-†аком  ђульманном,  признававшим  только  уникальное
исполнение и  называвшего  соперником  старого ђентгена: плетениЯ немыслимых
пород  дерева,  металлов,  камней  и стекла. Џокои, расписанные, затканные и
отделанные  мастерами ателье Џуаре  под сады  €сфахана, так,  что  кажутсЯ и
цветы, и  пение птиц, и ветер. Ѓассейн, украшенный Ђрманом  ђато под  летнюю
усыпальницу персидского Ђгамемнона, продолжали залы, по их стенам он  пустил
наперегонки золотых ланей, лианы и обезьЯн, которые собирались к дверЯм, над
ними  два пышно распустившиесЯ павлина, рЯдом такие же, лаликовские, сиЯющие
электричеством   в  стекле.  ‡а  лаковой  ширмой  шли  комнаты,   отделанные
зеркалами, где  книжные  полки оказывались баром, бар  - туалетным столиком,
кованый, золоченый ларь - радиатором; можно было бесконечно  блуждать в этих
маленьких  лабиринтах,   пока  статуэтка  танцовщицы  не  ломалась  пополам,
выкидываЯ длинный Язычок пламени длЯ сигареты. ѓероинЯ,  заметил однажды сэр
‘есил  Ѓитон,  держит  ее так,  как будто  только  что  из постели, и  хочет
обратно. ‚исЯчие сады, такие же, какие ќрте  делал длЯ голливудского фильма,
с фонтанами и галереЯми, вели в большой зал, который шел в огромную золотую,
зеркальную  стену,  по  которой,  казалось,  плывут  черные  тени  кораблей,
поЯвлЯютсЯ  причудливые  города,  базарные  площади, кувыркаютсЯ  на жирафах
карлики,  пролетают  всадники  в  смерче,  а  воздушные  шары  качаютсЯ, как
привЯзанные.  ќтот зал был пустым, слуги отказывались ходить  мимо  росписей
†озе-Њари-‘ерта. ‚ темном зеркале  у  ћркуна с вихрем искр проноситсЯ  целаЯ
панорама,  а  голос  зовет,  как  новаЯ  …лена,  и во сне  приходит  фигурка
маленькой дамы, "маленькой дамы" потерЯнной в тысЯче складок шелка, в блеске
колец и  ожерелий, забронировавших, как  сеть шлема  средневековых  рыцарей,
даже ее прохладное личико".
     †ак  ђиго,  не  писавший романа, но  завЯзавший  его, уехал в  Ќью-‰орк
пакетботом,  женилсЯ  там  на американской  миллионерше,  спустЯ  три  года,
покинутый ей и привыкший к героину, застрелилсЯ в парижской клинике. ђональд
”ирбенк,  не  собиравшийсЯ в  Ђмерику,  умер  в  ђиме,  не закончив романа о
неразделенной  (это  можно  предполагать  по его  вкусам) любви американской
миллионерши. ћрий €ванович  ћркун, петербургский мечтатель, узнал ее в  лицо
и,   может  быть,   вспомнил  его  перед   своим  расстрелом.   Љогда-нибудь
"ЂмериканскаЯ миллионерша" из уже пожелтевшего журнала мод займет в  истории
культуры место Џрекрасной „амы "сумасшедших двадцатых", пока что последней в
историческом рЯду. ’огда, вероЯтно, ученые, сверЯЯсь по запискам ќрте, будут
спорить,  насколько  она  внешне  похожа  на ‹ину  Љавальери,  насколько  ее
напоминают „иана  Љупер, ѓерцогинЯ ѓрамон или Ѓаба „'ќрланже, модельные дивы
"‚ога". Љакое  в этой даме опасное, кровосмесительное совпадение искусства с
жизнью  и ее savoir-vivre! Ќикогда прежде ЏсихеЯ,  возлюбленнаЯ  поэтов,  не
была так обманчиво близка, доступнаЯ и дневным мечтам; уже не  бесплотность,
а  femme fatale, она  стала случайной,  изменчивой  ’юхэ, несбыточностью или
коротким мигом, разлитым в бесконечности воображениЯ. ‚от  почему любовник и
не проснетсЯ, когда она  ночью склонитсЯ над ним, шепнет и исчезнув, обожжет
своей "русской сигаретой", выпавшей из пальцев.


       1991

Њ“ђ‡€‹ЉЂ
     амшаду Ђбдуллаеву
     ...‚ы же знавали того самого Њюгюэта, всегда
     с флердоранжем в руке? ’ак вот! Ћн отравил себЯ
     глазом трупа.
     Љсавье ”орнере
     „лЯ  читателЯ лучшее, что удалось в  наши  глЯнцевые, сказочные времена
Ђндре Ѓретону, - то, как  он заставлЯл его признавать за одиноким искусством
жизни   подлинное,   сродни   магии,   творчество.   €з   всеобщей   истории
экстравагантностей он вынес перед нами его философский камень, преображающее
косность любых условий доблестное бескорыстие. ’ак или  иначе, его рассказам
мы обЯзаны примерами чистоты  "деЯниЯ",  прогулок по жизни, за  которыми все
качество творениЯ проЯвлЯетсЯ очевидно и, как говоритсЯ,  без рук.  ќти люди
никем не занЯты,  от  них поочередно отказались  историЯ, этика  и медицина,
поэтому  случайные  доброжелатели принимают  их  за художников,  и по-своему
правы.  Ћднако  это  художество  темное,  как  ночнаЯ  ‚енера,   котораЯ  не
продаетсЯ,   и   не  купить.  ‘транности  судьбы,  напоминающей  истовый   и
бесполезный труд китайского резчика, ближе всего поэзии, искусству настолько
же неуловимому, избегающему слов таким образом, что те переворачиваютсЯ, как
побитые   мишени,  картинка,  котораЯ,  по   воле  своего  лукавого  мастера
подвешеннаЯ  вниз  головой,  дает  неожиданный  пейзаж.  Ѓретон,   учившийсЯ
медицине, разбиралсЯ  в  симптомах. Љак испытанный библиофил,  поэт  искушал
своего   читателЯ   Љнигой  €стории,   раскрываЯ  ему  незамеченные  ссылки,
комментарии  и  нота  бене, так,  что  она  вдруг  каббалистическим  образом
исчезала вокруг него. џ слышал, это та самаЯ "—ернаЯ Љнига", о которой давно
рассказывают  на “краине,  что она  под  спудом,  ее знают  только волхвы  и
чаровницы,  а  найдетсЯ она  в  последние времена.  …ще  говорили,  и  более
правдоподобно,  что  это  -  рукопись  сошедшего  после   переворота  с  ума
профессора  из  Џетербурга,   одно  времЯ  ходившаЯ  у  оккультистов,  после
расстрела  последних  то  ли  сгоревшаЯ,  то  ли  пропавшаЯ  в  коммунальных
катакомбах. ‚озможно, кто-то  и  сейчас надеетсЯ  найти  ее неразобранной, в
спецхране или в одном Ѓольшом „оме на ‹итейном проспекте. Џризраки желаемого
чувства, восковые персоны и  дежа вю, сквознЯки, гулЯющие в  провалах  нашей
сентиментальности, дают эти легенды,  привычки, упрЯмые суевериЯ. ‚едь почти
все,  что  мы  помним  из  нашей  жизни  еще  сорока лет  тому,  сказки.  Ќо
неизвестное,  скрытое от уверенной  подслеповатости,  обладает  еще  большей
силой,  чем  знание. ќто незримаЯ сумма  судеб, забытых или обманутых  нашим
воображением, ведет нас по  Џетербургу  в тумане, постукиваЯ  белой тростью.
Џозже, вечером, когда  проходишь по  недавно еще  солнечной стороне Ќевского
проспекта,  в  толпе  возникает  ощущение,  что,  как  в "Ћле  ‹укойе",  дух
прожигателЯ  жизни  бродит,  заглЯдываЯ  в витрины,  выстукивает по запертым
дверЯм,  прислушиваЯсь, как щелкают  цифры  автоматического  казино. ‚  этих
местах, не доходЯ  до ‚окзала, он потерЯл жемчуг, рассыпавшийсЯ по тротуару,
в  сумерках  это легко  спутать со светлЯками, пургой  носЯщимисЯ  вокруг от
сутолоки  и  электричества,  к  тому  же,  прошлое и теперь  создает  просто
невыносимую давку. Ћн в белом плаще, шлЯпа, трость и перчатки - все белое, и
сигарета, и даже очки изморозились.  ‚ старину те, кто его видел,  принимали
за  мельника, и правда, у него есть свои чары. Ќо менЯ, когда Я спускаюсь от
этих миазмов в кафейный подвал, кроме загадки не покидает и суеверный страх.
џ помню поверие,  что это самоубийцы имеют  несчастную, беспокойную слабость
покидать свое  тело,  блуждать, как бродили при жизни, по улицам,  от  скуки
одолеваЯ нас кошмарами и  заставлЯЯ  проделывать странные  вещи. ‚едь именно
скука, говаривал  †ак ђиго,  доведет  до  ђима.  € еще мысли:  только  ли те
самоубийцы, кто с силой  и разом вышли из физической жизни, нет  ли здесь  и
другого  порЯдка  вещей,  а  значит,  и  патологии?  Љакие  ее  правила,  не
представлЯет ли и  моЯ  жизнь ее случай,  о котором еще  неизвестно, нет  ли
такого Яда, который  Я  очень давно, ничего  не знаЯ, впитываю, и  в чем он,
если Я все ищу, не нахожу ничего? Ќе составлЯют ли все эти люди, которые так
очевидно  объединЯютсЯ в моем  сознании, сговора, тайного общества, особенно
властного  и  разветвленного  потому,   что  его   нет?  „а,  и  еще  почему
самоубийство  всегда  как-нибудь свЯзываетсЯ с любовью?  …сли от таких людей
остаютсЯ  книги, то  чаще  чужие,  даже и  не  на памЯть, а просто  случайно
зачитанные навсегда. “  менЯ тоже  от приЯтелЯ, которого нет, лежит довольно
истрепаннаЯ книжка с еще, кажетсЯ, новеньким его экслибрисом. ќто  старинные
выпуски "Џриключений Њурзилки и лесных человечков", не тех, впрочем, которые
поменЯли свои метрики  и нанЯлись в  "ђабочую газету", - теперь они получают
карточки старых большевиков, - а  еще петербуржцев, потом эмигрантов. Љнига,
изданнаЯ в Џариже, пахнет трухой  и паленым.  ‡нак моего приЯтелЯ, маленькаЯ
ксерографиЯ,  изображает  древнейший  со  средневековьЯ  экслибрис.  Ќа  нем
виселица, повешен Џьеро в своих балахоне и  шапочке, под виселицей скрипка и
трубка. Ќадпись на "поросЯчьей" латыни французских студентов, как  обычно, о
том, что  здесь повешен Џьеро, не вернувший книжку. Ћт нее еще больше  не по
себе,  потому что в  клубах зеленоватого дыма, где приЯтель пыталсЯ углЯдеть
себе  одну дамочку, его вынесло  за окно, и свысока; как  Я теперь отдам его
книгу? —то менЯ ждет, если Я не могу понЯть,  как  это  человек,  после кофе
спокойно выкуривший - до фабрики - свою папиросу, встает, закладывает книжку
и, накинув  пальто,  выходит из комнаты в  никуда, бросив  спичку  на  ворох
бумаги,  раскиданной  по столу? џ не  случайно спутал последний вечер  моего
приЯтелЯ  с первыми страницами "ампавера"; часто, думаЯ  о нем, Я вспоминаю
Џетрюса  ЃорелЯ,  пугающего  поздних  парижских прохожих  своей  причудливой
накидкой  "цвета  польской  крови". ‚ одиночестве,  в  боли, с  которой  ему
давалсЯ каждый искусный, как угаданнаЯ карта шаг, есть волеваЯ сила, близкаЯ
характеру  ‹икантропа.  џ  чувствую,  что когда он вылетел, опрокинутый,  из
своего окна, то оказалсЯ в  мире, где все читаетсЯ наоборот. Њожет быть, его
счастье;  его  эпитафией   может  быть  "ќпизод  корейской  войны",  некогда
пересказанный   нашим   "‘иним  журналом"  по  воспоминаниЯм  г-на  Ѓамблби,
английского консула в  ’Яньцзине.  Ќа исходе кампании 1895  года, уже  после
побед при Ђсане и ‘онхуане, отрЯд Японской  разведки натолкнулсЯ у переправы
с  труднопроизносимым названием на передовые  расположениЯ хунаньской армии.
Џосле первых, церемониальных выстрелов  китайцы выстроились  в боевые  рЯды,
причем  обнаружилось,  что  кучке  "пионеров" противостоит  воинскаЯ  элита,
штабные офицеры и лауреаты литературных экзаменов; на их  шапочках были одни
тигры и  леопарды.  Џосле того, как  шеренга за  шеренгой они,  расступаЯсь,
выполнили перед Японцами все доступные воображению чудеса боевого искусства,
их  порЯдки  незаметно,  с  почтенным  изЯществом, отошли,  так, что  вскоре
скрылись  из глаз.  Ѓлизкое  поражение  казалось  неизбежным. ‡десь командир
отрЯда, капитан Ћба, подошел к речке и, расстелив шинель, мысленно обратилсЯ
с краткой речью  к своим солдатам,  а потом совершил харакири; его подхватил
адъютант, который на  взмахе  сабли, по  кодексу,  отрубил  капитану голову.
‘омкнув  рЯды,   солдаты   ринулись  вперед  и,  согласно   субординации   и
старшинству, весь батальон последовал  за командиром,  не считаЯ проводника,
корейца, который  и сообщил в  расположение  полка о самой блестЯщей победе,
достигнутой императорской армией  в ходе войны.  Ћднако менЯ, очень занЯтого
предупреждением на  ксерографии, волнует  не  сам  поступок,  который  можно
объЯснить и аффектом, а скорее то, когда выноситсЯ приговор.  Џетрюс Ѓорель,
‹икантроп,  изображенный  в черном, держащим  у  груди кинжал,  умер  вполне
случайно.  "—ерный человек с  белым лицом", Љсавье ”орнере, спавший в гробу,
сошел  в него  совершенно  естественным путем. ђомантики,  сделавшие  ‘мерть
своей  любовницей,  праздновавшие   Џарижскую  —уму,  отголоски   которой  в
маленькой трагедии Џушкина, так жили с этим своим будущим, как будто будущий
никогда  не  придет.  „аже  и  †ак  ђиго,  Џервый  ‘амоубийца  сюрреалистов,
"ђиго-‘мерть", покончил с собой только на четвертый  раз. —то касаетсЯ моего
приЯтелЯ,  то о  его самоубийстве можно судить по  его же словам, но  не  по
самому случаю, который  легко мог оказатьсЯ несчастьем. Ћн вообще напоминает
мне того  Њурзилку, чей  портрет на обложке книги, самого  умного, ловкого и
храброго среди лесных малюток. Ћн одеваетсЯ лучше всех, по картинке, которую
сам разыскал в модном журнале. …го высокаЯ, лоснЯщаЯсЯ шлЯпа-цилиндр куплена
в  лучшем парижском  магазине;  таких  красивых ботинок  ни у  кого  нет,  а
тросточка, с которой он никогда не расстаетсЯ, это  верх изЯщества.  ‚ одном
глазу он носит стеклышко, но не потому,  чтобы он  плохо  выглЯдел  или  был
близорукий,  а  потому, что он находит, что это очень красиво. Љогда он идет
куда-нибудь  в гости, то  всегда в петлицу  втыкает розу и надевает высокие,
белые, как снег, воротники, которые очень к лицу. Ќад ним смеютсЯ все лесные
человечки,  что  он щеголь и франт, и даже (он этого  не скрывает) зовут его
"Њурзилка  ЏустаЯ  ѓолова".  - Ќо, конечно,  - говорит он, - это  просто  от
зависти.  ђазве на  "пустой голове" сидела  бы  так  хорошо  высокаЯ  шапка?
ЏонЯтно, нет!  Ђ носить  так изЯщно  стеклышко в глазу  и  держать так ловко
трость, и ходить  так легко, в  таких  изЯщных  ботинках  с длинными, узкими
носками,  разве  в состоЯнии была  бы "пустаЯ голова"? Љонечно, нет!  “ менЯ
голова не только не пустаЯ, но напротив, полна самых умных замыслов. Џравда;
теперь, когда  Я не вижу  его живого, в моих воспоминаниЯх манера держатьсЯ,
легкость  в  интонации  сами собой рисуют маленького дэнди, "глоб-троттера",
изобретателЯ  и  чудака. Ћн позволил себе роскошь,  мысли, которые  можно не
продолжать,  замыслы,  осуществимые  только  в  воздухе.  Ћн  мог  бы  стать
живописцем,  если  бы не выдумывал картин,  которые  можно  представить,  но
нельзЯ нарисовать; писателем, если  бы его  образы  не выражались в  словах,
непечатных не потому, что  они  гадость, а потому, что  их  быть  не  может.
‚прочем,  с  таким  же  условием  он мог  бы стать пчеловодом,  картографом,
брокером  или пожарным. ‚о времЯ наших прогулок он вел себЯ,  как  советский
разведчик  в  глубоком  тылу  врага. „а,  его  последнЯЯ  записка  подписана
"Љапитан Љлосс". € еще, —илим  ‘алтанов, ђадж Љапут, ‘емен ђастаман и Њарлен
‡аич  Њепет-Њепе. “же в том, как он  любил все  эти переодеваниЯ, двойники и
прочее альтер эго, можно понЯть,  почему  его исчезновение  подогревает  мои
страхи.   Ќе  есть  ли   эта   подозреваемаЯ   мной  патологиЯ,   диковинное
произрастание  человека,  в  его   желании  стать  тем  ”антомасом,  который
стремитсЯ к  власти  над  миром, распространЯЯ себЯ до  его подобиЯ?  Љакими
словами  он поджидает момент,  когда невероЯтные измышлениЯ Џарацельса вдруг
сбудутсЯ, уже помимо его самого? ’ем, кто не знаком со слов Ђльфреда †арри с
делами  и  мнениЯми  д-ра  ”остролЯ,  будет   интересно   узнать,  что  есть
дисциплина,  котораЯ  то же по  отношению  к  метафизике, как последнЯЯ  - к
физике.  Ћднако, в отличие от обеих, применЯетсЯ только в оперативных целЯх.
ЋснованиЯ патафизики были заложены  на заре века  сильнодействующих средств,
на  неиспорченный организм  она  может  подействовать, как называют  медики,
парамнезией, а  по-нашему, сделает  из  него  "гага". Њы обращаемсЯ  к ней в
трудных случаЯх, когда странности и  парадоксы сделали жизнь эксцентрической
несколько выше  сил. ‡десь  и  вступает  не признающаЯ  противоречий  "наука
воображаемых решений", длЯ которой любаЯ возможность дана реально.  ђазгадка
загадочной смерти  моего  приЯтелЯ  в  самом  способе  ее,  точнее  сказать,
технологии, свЯзанной с превышением обычной дозы. Ћн умер второй раз, второй
смертью,  всего лишь шагнув в окно, случайно или ему  захотелось,  не важно.
ѓораздо больше, и это вещь близкаЯ, мне  интересно, когда впервые. ’огда ли,
когда  в горьком аромате от папиросы,  исполнившем  дыхание,  ему  почудилсЯ
поцелуй?  €  голос,  который  он  раньше  называл внутренним,  вдруг  нежно,
прозрачно заговорил  с  ним,  в дымке почувствовалсЯ  очертанием,  как будто
темнаЯ женщина закрыла ладонЯми его лицо, а потом вихрем карт разлетелась по
комнате, в окно, и перед ним открылсЯ город, и она в нем,  и он, и он в ней.
‘ тех  пор  каждое его движение, его прогулки составлЯли танец, которым - не
понимаю, как - он призывал тот  момент, когда она зашла к нему и села на его
колени.  ‚озможно,  она  была  в  вечернем  платье,  каучуковых  перчатках и
хирургической маске. Ћн  развЯзал  маску, она наклонилась  и поцеловала его,
так, что стала его, совсем близко. ‚се остальное как кинолента, склееннаЯ из
счастливых концов. ‘ моих слов записано верно. џ мог бы этим закончить, если
бы то, что Я рассказал, было настолько неправдоподобно,  что не случилось бы
и  со мной. џ никогда  не  стал бы писать о том, кто, удерживаЯсь за  шасси,
выдержал шестичасовой перелет над океаном, или кого всей  швейцарской семьей
ђобинзон  оставили  на  озерах в  Ђфрике.  Ќо  суеверные  опасениЯ,  кошмары
ребенка, которому показали мумию, заставлЯют писать, освобождатьсЯ, пока мое
любопытство  не  пересилит здравый  смысл. Љ тому  же, когда Я прочел у Џико
делла  Њирандола  о  "поцелуе смерти", или  "союзе поцелуЯ", у менЯ начались
проблемы с женой.  џ верю,  что чем  больше Я  буду проникать в жизнь  моего
покойного приЯтелЯ, входить в его  роль, тем вероЯтнее, что он своей гибелью
спасет менЯ, как каскадер, подменивший собой камикадзе. ‚ конце концов, если
вспомнить стихи „ени ђоша, он был "действительно королевский пилот".


       1991

ЉЌ€†ЉЂ, ‡ЂЃ›’Ђџ ‚ ЌЂ’ћђЊЋђ’…
     ‚иктору ‹апицкому
     ѓадать на прошлое -  вот бесполезнаЯ, никому не  в прок, трата времени.
Џо  смеху,  в   походке,   по   семи  знакам  на   стопах,  -  и  из  шепота
некромантических  звезд,  выдающих секреты, -  предчувствие, слабый попутный
магнит,  не  вернет  вспЯть;  карты  лЯгут из  ниоткуда.  Ќи "славнаЯ  рука"
висельника, ни свеча из ослиного семени не просветит  в этих  потемках, пока
те распускаютсЯ здесь и там в странных событиЯх  и портретах. Љак говоритсЯ,
сеют на  всЯкий  ветер. …сть зачарованные лица. Ћни как  зеркало гаданиЯ, по
которому зеленоватые  искры воображениЯ вьютсЯ, напоминаЯ легенды, картежные
пассы,  балет,  все,  что  составлЯет  развЯзки,  страсти,  или роман. Ќе  в
письмах, вовсе не на бумаге -  и  не такой, после которого остаютсЯ засохшие
цветики и сувениры. Ќа памЯть придет вдруг, со дна. ‹ицо возникает на черном
экране:  бледное  и  неспокойное, губы  дрожат -  лицо  внезапно  и  неловко
знакомое,  напоминающее сразу  все  "горести любви, которым длитьсЯ век". Ќо
это  Ярмарочный  "фантаст'ик",  аппарат,  показывающий  из-за  темной  ткани
неверные картины свечки  "волшебного фонарЯ".  Љитайские тени трепещут,  как
волосы  горгоны;  золоченый вертеп с куклами  злого  царЯ иудейского  и  его
сарацинов, фокусник с  головой на блюде, обычный свЯточный балаган. € мы  же
знаем, что ‘аломеЯ не  та, котораЯ  танцевала во  дворце  €рода, не леди, не
парижанка, не та барышнЯ:  ведь в краЯх "ђечи Џосполитой" ее имЯ чаще ћлии и
Љатарины.  €  что Џольша, ѓалициЯ... …е  имЯ,  рассеЯнное в картинах  ‚инчи,
„юрера, ђубенса,  ’ициана,  музыкой  ѓлазунова,  трауса и  •индемита.  „аже
Ѓердсли,  которому  “айльд  написал,  что  он  один  понЯл ее  и "танец семи
покрывал", не читал той пьесы,  которую иллюстрировал. ‘ам  “айльд, искавший
ее везде, где можно найти хотЯ бы слово, часами стоЯвший на улицах, ближе  к
вечеру, в ожидании  ‘аломеи, на  Њонпарнасе, у цыган, рассматриваЯ румынских
акробатов  и парикмахерские куклы - говорил об  "апокрифе из черной  Ќубии",
где  другой письменности, кроме болота и крокодилов,  нет. ‚едь  эта царевна
смущает  нас,  как гадание, как может смутить только свое -  пристрастное  -
прошлое. ЏостыднаЯ  памЯть, в образе лучших  времен  дошедшаЯ на сегоднЯ как
повесть, из которой рука лицемера пощадила одни неЯркие картинки.  ‘ тех пор
она "пожелтела" и смотритсЯ броско, как афиша варьете или желтаЯ французскаЯ
обложка романа "стр'астной" серии, замеченнаЯ походЯ, в боковом переулке. Ќо
остановишьсЯ, с упрЯмым  и необычным  чувством,  каким  когда-то желтели  на
подвальных  дверЯх бумажки, спЯщие  мотыльки, приглашаЯ  вниз,  в  азиатские
заводи, курильщиков  черного табака. Ћткуда же это  лицо, из каких  краев, с
какой  "Љрайней ’уле", по ту ли, по эту сторону ’улы его искать? ’ак бродишь
по  весеннему  Џетербургу, вглЯдываешьсЯ  в  прекрасные  женские  маски  его
фасадов, за  которыми ничего  нет. Ѓудить петербургскую памЯть - все  равно,
что тревожить с юности дрЯхлого наркомана,  сомнамбулу, у которого Я и не Я,
было и не было - все смешалось.
     ‹егко понЯть, как Я был удивлен, прогуливаЯсь по ‹етнему саду, - вообще
по  природе своей место всЯческих встреч и завЯзок, - мимо "чайного домика",
когда  за окнами разглЯдел  мЯтую  афишу с  женщиной в восточном уборе. ‚ ее
взглЯде была  такаЯ  трагедиЯ, какаЯ-то  пожилаЯ  и с  виду невиннаЯ в стиле
"кейк"  -  а она  сама так причудливо и  вдруг  напомнила  мне и героиню  из
ѓюстава  Њоро, и  Њарью Њоревну,  и  "знаменитую †енщину-‡мею" - что было не
удержатьсЯ зайти. Љонечно, никакой  дамы  не оказалось; два брата,  тульские
живописцы, показывали здесь  работы. Њне кажетсЯ, что "сама"  встреча всегда
случаетсЯ настолько сказочно, что и не заметишь. “видеть  портрет, тушью или
вышитый  на  платке.  Џоймать  отражение со  дна  чашки, встретить  на улице
вещицу,  знакомую,  как  подарок... ЏамЯть  запутает, чувства  обманут  -  и
красота загадочных  вещей, переживших  смысл,  нечто подсказывает в  лице; и
завЯзываетсЯ  разговор,  узна:етсЯ.  Џо  стенам  большой,  совсем  пустой  и
солнечной передней были -  как будто  разложены -  картины, на каждой как из
темноты   возникали,  поочередно,  дедушкины   чернильницы,   сухие   цветы,
статуэтки,  другие бетизы,  раскиданные  по столу -  и стоЯли  мои  дорогие,
любимые  детские  книжки  старинных  "библиотек"  Ђшетт,  арпантье,  ’омаса
Ќельсона, в цветных тисненых переплетах, так пахнувшие...  —то-то  чарующее,
странное было  в этом. …ще немного, кажетсЯ,  подальше - и показались  бы  и
окна на море, на  стенах фотографии  "ЏерсеЯ" —еллини,  гравюрки с парижским
"энкроЯблем",  ‘в.‘евастьЯн:  моЯ,  ленинградскаЯ,  комната,  когда  Я   был
маленький, еле брилсЯ и был очень влюблен. €ли это была такаЯ - помимо всего
-  влюбленность,  котораЯ  остаетсЯ  в   памЯти  "на   щите",  как  зацепка,
недостающее?  џ  мог  ошибитьсЯ. Ћднако  Я  узнал даже жука,  ползающего  по
костЯной ручке ножа, и  маленького  будду... џ не мог  вспомнить только одну
зеленоватую  книжку,  котораЯ сейчас лежала  прЯмо  передо  мной,  прикрытаЯ
ветками  лунарии.  Џока  Я рассматривал  ее  переплет, в  стекле  натюрморта
почудилось, что  кто-то зажег у  менЯ за  спиной папиросу. €ллюзиЯ оказалась
такой,  что  посетитель  в  зале  выставки,  -  тем   более,  так   нахально
закуривающий, - поразил менЯ так, как будто возник на диване в моей комнате.
џ застыл, весь в стекло, и смутилсЯ  еще больше, потому, что в  зале за мной
никого не  было:  один дымок,  который Я  заметил сперва, не улетучилсЯ,  не
рассеЯлсЯ  со  сквознЯком на  солнце, но  собралсЯ, скорее  - как клубЯщеесЯ
пЯтно -  то  ли  курЯщийсЯ стеклЯнный "шар Љалиостро",  в который  чудесники
вызывают  духов  эфира -  то ли все  больше  напоминаЯ - глаз  -  белесовый,
мерцающее из  травЯнистой щетины болотное око,  сырой и стыдный. Љак  будто,
разглЯдываЯ книжку, Я подвинул стакан, из которого  на менЯ вдруг пристально
плеснуло это голубоватое Яблоко.  џ  отвернулсЯ. „а,  картина, смотревшаЯ со
стены позади  менЯ, напоминала клубЯщиесЯ  испарениЯ, застывшие в  мерцающей
жемчужине: из-под облачного платка, заколотого  тусклыми камнЯми, золотились
рыжие прЯди, а темный взглЯд и тени на лице, в уголках сведенных губ, ранили
невыносимо. ЊенЯ поразила слепЯщаЯ костЯнаЯ бледность этой головы, казалось,
возникающей из того мрака, где  Я только что искал намеки на сентиментальные
черты  моей жизни. ‚округ девушки как  светлЯки в ночи  взрыва  порхали  эти
ненужные вещицы - а  дальше за ней, по  не  замеченному сперва второму залу,
возникали  неЯсные призрачные образы,  портреты,  косматые короли, всадники,
пылающие фиглЯры, фигуры, похотливо сплетающиесЯ в узоры чисел... Ќо ни одно
лицо так Ярко,  как это, эта мертвенно страстнаЯ, рыжекудраЯ голова, сиЯющаЯ
во тьме, как диамант. ЌеприЯтнаЯ мысль вспыхнула, свечка, способнаЯ свести с
ума  гадающего на ‘вЯтки,  когда  он вдруг терЯетсЯ  в потемках бесконечного
коридора  противостоЯщих  зеркал; ночь, ветер и воображение захватывают, как
наркотика, все чувства, не отпускают и не дают страха угадать то, чего знать
нельзЯ  и запрещаетсЯ.  Ћднако Я собралсЯ,  и слова,  уже готовые сорватьсЯ,
спокойно и вполне  печатно процитировались  в  памЯти: - Ќо это ‘аломеЯ! ќто
менЯ успокоило. Љонечно, именно так  выпалил, побледнев, Ћскар “айльд, когда
зашел  к †ану  ‹оррену и  увидел  на  постаменте бронзу "отсеченной  женской
головы"...  ‚озможно, сейчас,  под напором воспоминаний,  и  мне  показалось
нечто  подобное. ’ем более, что  Я наконец  вспомнил  зеленоватый  переплет,
книгу  "Moralites Legendaires"  †юлЯ  ‹афорга,  изданную  "Њеркюр  де ”ранс"
спустЯ   пЯтнадцать  лет  после  смерти   поэта:  сказки,  истории  ѓамлета,
‹оэнгрина, ЏерсеЯ - и ‘аломеи... "’ак нашла свой конец ‘аломеЯ,  хотЯ бы та,
с  Ѓелых ќзотерических  островов: не столько жертва слепого  случаЯ, сколько
возжелавшаЯ  жизни в  художествах, а не запросто, наподобие любого из  нас".
‘аломеЯ  с  ќзотерических Ћстровов...  Љак еще называть ее родину?  ‚  самом
деле, личность  и мученичество  €оканаана, €оанна  ЉрестителЯ,  которому  до
наших  дней  поклонЯютсЯ  мандеи,  живущие на  берегах  ’игра,  не  вызывает
сомнениЯ: здесь  только вера может назвать его или апостолом и Љрестителем -
или учителем-гностиком, подобным Њани, ‘имону и Ѓазилиду. Ќо ни в Ѓиблии нет
имени танцовщицы, пожелавшей его голову,  и  неизвестны ни тайные  книги, ни
памЯть, котораЯ  в смерти  апостола подсказала бы  искусству историю царевны
‘аломеи. Џочему длЯ поэтов эта эгида - ее голова  - сиЯет в воображении, как
‚енера на небе? ‚едь апокрифы  нашего времени -  и только фантазии, дробЯщие
недостающую  памЯть на  зеркальные осколки,  играющие  мириадами  отражений.
“айльд, по  крайней мере, сохранил  историю "„войного  ЋбезглавливаниЯ"  длЯ
себЯ...  Њы  можем,  рассуждаЯ,  наверное  предположить,  что  царевна  была
рыжекудраЯ,  с  темными  глазами - и  невысокого роста; это все признаки  ее
слишком  давней  и  смешанной  царской  крови,  породы,  обточившей  и  чуть
расстроившей  движениЯ  и  сами   черты  ‘аломеи,  придавшей   им  странную,
болезненную  грацию и  неловкость, обострившей  чувственность...  Љто знает?
‚озможно, и  не  было  танца:  когда царевна  проходила  по  дворцу,  играли
музыканты, и  мелодиЯ  скрадывала, чтобы  не  выдать  страстного  напрЯжениЯ
каждого мускула ‘аломеи.  Ћднако никто не раскроет все фантазии царственного
помешательства, секреты внезапных желаний,  убийства. Ћ дальнейшем Ђполлинер
пишет,  что царевна сбежала  с римлЯнином  к северным  границам  €мперии,  в
Џаннонию, на „унай. Ќаступила зима, однажды утром ‘аломеЯ  впервые  увидела,
как замерзла река:  и  новость, и любопытство вывели ее  одну на  сверкающий
голубоватый  лед. –аревна шла, танцуЯ, все дальше, приходЯ в  исступление от
окружающих  блеска и  холода; именно  здесь, уверЯет поэт,  она вспомнила  и
вновь ощутила тот же прилив  безумиЯ, что и  в поцелуе пророка. Ќо она зашла
далеко, лед  проломилсЯ - и в последних  судорогах голова ‘аломеи показалась
из полыньи, как будто лежала  на серебрЯном блюде. ’ело  несчастной балерины
нашли  только  по  весне.  Ћднако  Ђполлинер  считает, что  душа  ‘аломеи не
успокоилась, а с тех далеких дней бродит по Љарпатам: ночью она рыщет волком
по  горам,  вблизи замков и деревень;  ее можно почувствовать  в  сумеречных
болотных  огоньках или  возле костров,  когда вокруг  них хороводЯт бешеное,
разнузданное  коло.  Ђ это  менЯет  мнение о том, что  легендой о  волколаке
мироваЯ  культура обЯзана только славЯнам. —то  касаетсЯ †юлЯ  ‹афорга, то о
безумии ‘аломеи  он  утверждает,  что  причиной  ее  смерти были  зависть  к
звездам, - ведь мало кто знает, что каждое украшение было ей  подобрано  под
свое светило, - и путаница мистицизма в поисках "небесного двойника". ‚ ночь
после  казни  €оканаана  она  оступилась  в  потемках,  сорвавшись  в  своем
астрологическом экстазе со скалистой террасы дворца... Ќо такой конец ничего
не  менЯет - как и не объЯснЯет. Њне же интереснее всего то, почему  в  моей
памЯти  среди  вещей детства  и  прошлого  оказалась осыпаннаЯ  шелковистыми
лепестками книжка в зеленом переплете, книга ‹афорга, которую  мне  недавно,
совсем  накануне, дали  читать.  ‚от она здесь, наконец раскрытаЯ  на нужной
странице,  у  менЯ на столе,  среди разложенных  карт  и карточек. Ќа стене,
слева,  плакат  с женщиной,  напоминающей королеву  манежа.  ‚етер распахнул
створки настежь, за окном высоко в ночи стоит сильнаЯ, жаркаЯ луна. Џо  полу
тени скользЯт, как кошка. Џрозрачный чайник на плите давно выкипел и  шипит,
а от звЯкающего на его дне серебрЯного кольца  лучитсЯ слабый пар. ‚ бутылке
с желтоватой водкой пузыритсЯ, подпрыгивает кокон:  вдруг  из него  вырветсЯ
мотылек, запорхает, забьетсЯ крыльЯми о стекло?
     ‡а две, три хорошо  свернутые сигареты "„рама", конечно, развеЯлась  за
окнами  и утреннЯЯ  дымка;  обнаружились  совсем Ясно  близкие внизу дома  и
уходЯщий парк, без обмана. ‚се то, что вчера  казалось, на сегоднЯшний  день
разлетаетсЯ, как мошкара или  плохо  запоминающийсЯ  сон  невротика.  ’олько
табачный дух, оставлЯющий  горький привкус, помнит об этом. …сли внимательно
посмотреть на подмоченную  за ночь  афишу со  вчерашней  выставки, нельзЯ не
улыбнутьсЯ и  на  бижутерию  портрета,  и  тому, что  творЯт  воображение  и
влюбленность. € мы же не дети, всего пугающиесЯ в темной  комнате - а любим,
скорее, гадать, да угадывать - но иногда верим, что нет  смысла в созвездии.
‡а  окном же светло и  пусто,  нетронутый свод  без звезд; только наперстное
серебро  пальцев, разбирающих на столе пасьЯнс. Њы, конечно, не знаем смысла
’аро.  Ќо   если  разложить  все  имеющиесЯ  карты,  -  по  правилам  старой
"географической" игры,  - то перед нами откроетсЯ свой путеводитель. ‚се эти
картинки, заполненные карточки,  черепаховые  и тисненые  визитки,  таблички
коллекций, почтовки с балеринами и  актрисами - и  карты рисованные, военные
на  топографических  планах, тюремные с "королЯми" из  старых газет, и карты
любительские  порнографические, с девицами  тройкой, тузом  и  валетом - все
составлЯют  расклад  великого  аркана, тайны, совокуплЯющей  арканы младшие,
содержащие  граций, фурий, двенадцать  созвездий  и все  масти:  все это как
старинные "табачные карточки", собрание нескромных  вкладышей, разложенное в
таком хороводе причудливых копулЯций, которого в органической химии нет.  Ќе
случайно  курильщики  в клубах дыма  чувствуют воспоминание, оставлЯющее  на
губах горький след. ‚ этих картах не кажетсЯ, а рассказываетсЯ, почти наугад
вычитываетсЯ та самаЯ карта, крапленаЯ памЯть.
     ‚се  три оставшиесЯ карточки из коллекции, лежавшие  передо мной кверху
крапом,  перевернулись, как  побитые мишени,  одна за другой: выпадающие  по
мастЯм королевы,  не  царевна,  а три актрисы,  которых в Џетербурге  помнит
любой  камень.  Ћдна   такаЯ,  какую  мог  видеть  и  описал  Ћскар  “айльд,
обнаженнаЯ, как звездное небо,  в  нитЯх сверкающих  драгоценностей,  каждый
камень  которых  стоит  зрениЯ  его  ювелиру; быстраЯ,  тонкаЯ, как  змеЯ, в
бледнозеленом  газовом  покрывале.  ќто  эскиз  Ѓакста,  - хорошо  известнаЯ
акварель,  -  длЯ  ‘аломеи,  в  которой  €да ђубинштейн  покорЯла фокинскими
танцами зрителей, длЯ них - воплощение русского декаданса, "…гипетские ночи"
Ђренского, где балерина собрала  много  больше голов. ‘ледующаЯ  картинка из
альбома,  который  богема петербургского кабарэ "ЃродЯчаЯ собака" со стихами
Љузмина, Ђхматовой, ѓумилева поднесла в честь ’амары Љарсавиной  -  ‘аломеи,
похожей на блуждающую комету  в  космической, бесконечной мантии: на  колене
царевны  каждый  вечер  "русских  балетов"  ‘ергей  ‘удейкин  рисовал  розу.
‘удейкин превратил зал на "…лисейских полЯх" в ад под звездами черного неба;
два ангела с лазоревыми крыльЯми стоЯли над царевной, пока перед ней чередой
проходили замученные, чудовища творили казни, и кровь, - если вспомнить, что
немного  спустЯ мэтр создаст  "Њаску красной  смерти", - лилась. €  еще одна
‘аломеЯ, белокураЯ, в белом газовом платье, перевитаЯ золотом; ее  золоченые
туфли блестЯт в танце,  сверкают  голубые молнии  на багрЯном зареве. ‘ейчас
трудно  представить   себе   этот  спектакль   …вреинова,   запрещенный   за
"порнографию";  мы не видели, как Ќиколай Љалмаков,  волшебник из Џетергофа,
мастер  невероЯтных  кукол,  одел  ‘аломею -  Ќаталию  ‚олохову, легендарную
"снежную маску" стихов Ѓлока. Љ сожалению, в мое собрание не попали ни Ђлиса
Љоонен, игравшаЯ ‘аломею у ’аирова, ни Ћльга  ѓлебова-‘удейкина, исполнЯвшаЯ
в "ЃродЯчей  собаке" танец семи  покрывал, ни  Ћльга  ‘песивцева,  сменившаЯ
Љарсавину в балете мита -  ни, тем более, Ђлла Ќазимова... Љак передать все
танцы, поставленные ђомановым, ‹еонтьевым, ‹ифарем, ѓолейзовским? ‘пектакли,
которых  не видели,  жизни,  о которых  не  узнали  -  напоминают потерЯнные
навсегда возможности, утраченные чары, сваи, лежащие в основании Џетербурга.
ЉаждаЯ карта  - изображение, преданнаЯ повесть; только  желаннаЯ  карта, та,
которую и гадание и надежда, имеет не значение, а имЯ. џ  перевернул ее. ќто
была  не  карточка с  загнутым  в  просьбе ответа уголком, не фотографиЯ  на
памЯть, а обычнаЯ "французскаЯ" игральнаЯ карта, червонаЯ дама.
     ‹юбаЯ цыганка - или, хотЯ бы, ваша роднаЯ тетка  - скажет,  что по этой
карте загадывают "предмет  любовный". ‚ уголке карты сердце, коронка и имЯ -
ћдит - которым с  изобретениЯ "французских карт" называют червоную королеву.
’а самаЯ ћдифь, обольстившаЯ и обезглавившаЯ ассирийского  Ћлоферна - и ведь
это ее портрет, вывешенный плакатом в  ‹етнем саду, завлек менЯ во весь этот
паноптикум. џ  попыталсЯ понЯть, что чувствовал тот художник, который первым
увидел  в благочестивой ћдифи  такое странное, карточное двуличие,  что если
перевернуть все вниз головой - получитсЯ то же... ‚ какой комнате  картины с
гибелью ЉрестителЯ и  с доброй израильтЯнкой  висели напротив, как  зеркала:
какаЯ еще любовнаЯ  тайна,  может  быть, погубившаЯ своих героев,  сгорела в
старых хрониках? Љак же Я мог разглЯдеть  ‘аломею, пускаЯсь за  ней повсюду,
если  столько веков  каждое упоминание  о  ней, возникающее  в недобрый  час
против  воли,  рождает новую  легенду?  —асто, едва  Я начинаю засыпать, мне
кажетсЯ, что  Я чувствую ее поцелуй. € тогда Я уже  совсем не ощущаю  своего
тела, только мои глаза устремлены в новую тьму, а моЯ беднаЯ ветренаЯ голова
кружитсЯ в  пустоте. …сли  бы  Я мог себЯ видеть! Њне стыдно, не  получаетсЯ
рассказать о том, что было между  нами. €ногда кажетсЯ, что в наших близости
и романе есть нечто невероЯтное и даже отталкивающее. €ногда, когда Я хорошо
знаю, что  ее нет поблизости, - нет  и не может  быть,  - Я замечаю на улице
женщин, которые напоминают ее, как близнецы. Љак-то раз это было на Ќевском:
Я проходил мимо  окон кафе, мне  показалось, что она идет мне  навстречу  по
шахматному полу.  ‚  другой день ее  лицо вдруг промелькнуло в гуще толпы на
‘енном рынке. џ успел только заметить ей вслед, что она была в чудном пальто
из ослиной кожи: шикарнаЯ, недоступнаЯ длЯ менЯ вещь.


       1991

„…‚“ЉЂ ‘ ЃЂЌ€
     ‘офа  Љречет  барышней приехала  в Џитер  из  —ебоксар;  несколько  лет
столько менЯли ей и  причесок,  и  платьЯ,  что в  итоге оставили совершенно
bobbed-hair на Ќевском проспекте, в одном под шубкой  трико, в то  времЯ как
ее  каблучки  выбивали  ђитой  Њицуко по наледи,  от  нетерпениЯ или холода.
офер, заметив на  краю тротуара волоокую, в шлЯпке  каракулЯ,  притормозил.
‡апах сегоднЯшнего днЯ еще мерцал длЯ нее бликами на небесах, мимо улиц,  по
всей дороге. Љ вечеру деньги все вышли, как тот мерзавец, пообещавшись, и не
вернулись.  ‘офа, оставшись одна,  села  в пасьЯнс.  ‘вет притих, шелковый и
маслЯнистый, в огоньке абажура:  с улицы ее  фонарь светлЯком теплилсЯ из-за
гардин.  Љарты шли одна за  другой.  Ћна умела метать желуди,  чаши и шпаги,
водить дурака между рыцарей, королев и валетов, от двойки в свет; она знала,
как  большой венецианский тарок раскладывать по стихиЯм,  среди созвездий на
сукне. ‚  "ђиге"  любила, нашептав цифру, пустить шарик  на колесо: золотой,
которым  предохранЯлась  мадам   Џомпадур,  серебрЯный,  каким   застрелилсЯ
Џотоцкий. ‘винцовый, биткой. ђублевые гости, столпившиесЯ в казино, не знали
игры, и  крупье  выдавал  им  орлЯнки  вместо  жетонов. ‘офа  могла  просто,
по-цыгански, раскинуть на три карты, и на семнадцать. Њожно было прочесть по
руке, заглЯнуть в ухо, растопить в воске волосы или  пронзить куклу булавкой
по самый фарфор. Љак любаЯ девица, гадалкой она была превосходной.  Љонечно,
свобода, какой не  захочешь, делала ее королевой на перспективе от  Ќевского
шпилЯ, матерью  многокомнатных подруг и  легендарной длЯ  своих мест инженю.
Ћна была  очаровательной, с матовым по-семитски  лицом и тЯжелыми  взглЯдами
из-под ресниц. ”аталитет, в любом смысле, был ее насущное  правило. Ќо верно
заметил один англичанин, что все правила действительны, когда произвольны. Љ
тому  же шло времЯ. ‚се чаще  комнаты, а  они  менЯлись,  напоминали о  той,
которой  не  было.  ЏеребираЯ   письма,  ‘офа  стала  как-то  внимательна  к
иностранным  маркам: их прибавилось, а голоса, которые вспоминались,  ничего
больше не  обещали и  были утомительно  внЯтны,  откуда  бы  ни  шли.  ђадио
заставлЯло  их  шелестеть,  и  война  в  Њесопотамии,  приближаЯсь к  своему
поражению, ширилась, заполнЯЯ  все  новые  пространства карты. Ћднажды утром
‘офа нашла, что флажки, которыми она отмечала продвижение вперед, исчезли, и
только один еле держалсЯ среди голубого  пЯтна где-то за точкой ѓеркулесовых
столпов. ’о  ли  от сигарет, то  ли из кухни  по  комнате  реЯл тошнотный  и
сладковатый чад. …сли взглЯнуть в окно,  это  вечно  белое, беззвучное небо,
где  за  облаками  -  неведомо, что.  —ашка  чаЯ  вдруг  дымилась  и  рдела,
опрокидываЯ  памЯть в  долины, нагориЯ. Џелена прЯтала полнолуниЯ.  ‚ечерами
серебристаЯ плесень  выступала на  мокрых улицах. ‘ны  стали  как  дни,  дни
потерЯли  числа. Ќа улицах ‘офа стала осматриватьсЯ, оглЯдыватьсЯ.  Љ  весне
все  пристальней,  чище  и  холодно:   небо  собираетсЯ  в  чернильный  шар,
загораютсЯ звезды,  и фонари,  как золото.  ‹ица  чаще что-то напоминают, но
безнадежно. Ћна  стала класть  их в пасьЯнсы. ‚се  думали,  что  она гадает.
Џыткой  стали новые  лица, новые книги. ‚се эти тела,  сплетающиесЯ  друг  с
другом, как мартышки, чтобы достать из пруда луну, ноги, закинутые за плечи,
разводы ткани и перьев, ручьи под цитру... —то это было?  Џасть с клубЯщимсЯ
Языком,  похоронных дел мастера с красотками  - что это значило, и почему ее
собственное, голое тело под сетью билось, пока зуммер  вдруг сразу  и  всюду
возникал  в  темноте? ‘офа, конечно, третировала свое высокое искусство: она
давно  научилась  дергать  за ниточки, раскладываЯ так и  сЯк. как  попадет,
подсказываЯ и  подпускаЯ  тумана. …е  мало  касались  чужие роднЯ,  деньги и
свадьбы.  ‚  глубине  души она,  все же,  раскладывала  свое  большое  таро,
предполагаЯ на круглом столе все триумфы и масти, расположив всех по порЯдку
и все пристальнее всматриваЯсь в джокера. ‚ один из дней она, наконец, будто
проснулась  и  подбежала  к зеркалу; достав  из  туалетного столика все свои
карты,  она  проскользнула на  балкон,  рассмеЯлась, а  потом  выкинула  их,
веером, на улицу.
     ‚ечером к ней пришла любовь. ‘офы не было  дома, по лестнице шли мокрые
следы, на окне - окурок. Ќакануне  ночью кровь, холоднаЯ и с железом, сильно
шла  у  нее  горлом, и едва проснувшись,  ‘офа поспешила на  бульвар  съесть
пражское  пирожное, погулЯть в  оранжерее - или  хотЯ  бы в  кино. Љогда она
возвращалась  домой, ее ноги  вдруг подкосились, она  села  на  подоконник и
опЯть рассмеЯлась - так, будто смех можно видеть. ‘нова наутро  она решилась
искать денег.  „лЯ этого ей  пришлось выйти  на Ќевский  проспект и закурить
сигарету. Џрикрыв глаза и не без голода вслушиваЯсь в базарный гомон вокруг,
она предалась размышлениЯм. ‘офа даже не заметила сильного толчка в спину, и
вздрогнула  только тогда,  когда  прЯмо рЯдом завопили, и так,  будто  из-за
метро  выполз  танк:  - Љто ‚ам дал  право? ‚ы не смеете!  Њы живем, в конце
концов, в обществе!  ‚ы ведете себЯ хуже животного! Ќа солнце кричал молодой
человек  в белом шарфе на немецком пальто  и слишком узких  длЯ него брюках.
Ѓольше  в нем  не  было  ничего  замечательного, кроме серого  кота, который
уселсЯ на плечо своего защитника, пока тот отчитывал тетку с метлой, едва не
наступившую  беднЯге  на  хвост. Џосле дискурса  котище  опЯть  спрыгнул  на
тротуар  и элегантно протрусил в кофейную. Њолодой человек извинилсЯ, снимаЯ
картуз.  - ‚ы что, за переселение душ? -  улыбнулась ‘офа. - Њожно подумать,
‚ы  приехали  из веции  длЯ  возрождениЯ  краЯ.  -  џ здешний.  Џредпочитаю
перерождение. - ‚от  как... € любите зверЯ, как ближнего, да? -  Ќу, что все
люди  - скоты,  ‚ам  здесь  любой скажет. Ђ Я, ‚ы  правы,  люблю животных. -
‹юбезно, - ‘офе нравились умные.  - •отЯ то, чем  мы будем  обедать, ни одна
кошка  не  съест.  “читываЯ  продолжительность разговора,  ‘офа  верила, что
кривит душой. -  Ќу, и у  людей есть  порывы, - заЯвил молодой человек. - ‚ы
читали "Њетампсихозы у невротических личностей", доктора Љаца? Љ тому же  Я,
видите ли, еще не протратилсЯ.  Ћчень  давно вас здесь вижу.  - Ђ Я и не жду
троллейбуса. •отЯ ему было всего  двадцать два,  его уже звали ќнгель. Џапа,
как  он  объЯснил,  назвал  его  в  честь  дедушки  из  концептуализма.  Ћн,
действительно, был  красивый  и смахивал на энциклопедию.  Ђ  книги, считала
‘офа, хорошо украшают мебель. ‚ остальном  он был сама любезность.  Ќа своих
добрых намерениЯх он настаивал больше, чем на своем мнении. Љо вторнику ‘офу
уже не так расстраивал кризис, и она затемнила себе волосы. ќнгель  повез ее
на  Ћстрова,  они  гулЯли  на  сквознЯке  мимо  слепых  бывших дач,  устали,
проголодались и зашли в бойлерную. ’ам был  накрытый со скатертью письменный
стол,  самовар и вино. ‘емен Љошшак,  приЯтель, предложил им пирог и  "Ѓукет
Њолдавии".  Ћн  необычно  понравилсЯ  ‘офе:   у  него  было  мЯгкое  лицо  и
пронзительно  зеленые, ленивые глаза. …му даже  шла слишком раннЯЯ  проседь,
она делала коротко стриженые  волосы красивого, полевого цвета стали. -  ќто
от  страха, - объЯснил он. - Љогда ты не  можешь  придти  в ужас, это делают
волосы. - ‚ы боитесь собак? - подмигнула ‘офа. - Џочему  нет? Ќикто точно не
знает,  чего  боитсЯ. Џочему не собак? ѓулЯю Я, знаете ли, и думаю.  Џомните
сказку про обреченного царевича? - ќто египетскаЯ, о трех судьбах? - спросил
ќнгель. - …му,  кажетсЯ,  угадали смерть  от змеи, крокодила или  собаки.  -
Џотом он  женилсЯ, змею они  вместе убили, и так далее. € вот однажды гулЯет
он, скажем, по этой Љрестовке, и здесь вдруг собака поднимает к нему морду и
обращаетсЯ на хорошем английском:  "џ твоЯ судьба". ’ут из воды  выскакивает
крокодил, и  все  обрываетсЯ, хотЯ  в  комментариЯх  нас  уверЯют,  что  все
кончилось хорошо.  - “ ‚ас  сомнениЯ? -  спросила ‘офа. -  Ќет...  Ќо  вы не
думаете, что с убийством змеи - подвох? „ело в том, что по египетской логике
он под конец  должен вступить в тЯжбу  со всеми судьбами. Ђ где змеЯ? -  ќто
жена, да?  -  предложила  ‘офа. -  ‚ы почти правы, девушка.  ‘мотрите  сами.
‘обака  следует за  ним с детства,  крокодил  поЯвлЯетсЯ к  развЯзке, а змеЯ
выползает... - Љогда они  ложатсЯ,  - заметил ќнгель.  - Ѓраво. “ кого тогда
было досуга писать сказки? џ понЯл, что это - дневник принца. ‚оспитанный на
суевериЯх и  расположенный, как восточные люди, к наркотикам, он  страдал от
ночных  кошмаров.  Џредставьте,  как  крокодил  хватает  его  за  ноги,   он
вскакивает  и  видит за  окном луну  в сильном небе,  а рЯдом проснулась его
жена. Ћн,  конечно, целует ее и обнимает, как говоритсЯ, все ее тело. Љогда,
наконец,  раздаетсЯ ее крик, ему  кажетсЯ,  что он  видит  в ее лице  как бы
зеркало, а там, вместо него - собачьЯ морда. ‡десь крик вспыхивает пламенем,
и мрак глотает его. - —удно, - сказала ‘офа, искоса поглЯдываЯ на ќнгелЯ. …й
нравилось,  что он всегда  смотрит прЯмо. ‘емен, тот  прЯтал глаза,  а когда
глЯдел на нее, то пристально, вызывающе и вместе с тем бессмысленно.
     Ќочью она курила, ходила по комнате. …е голова начинала кружитьсЯ, и ей
это  не нравилось. Ќе то  чтобы в  свои  двадцать  пЯть она чувствовала себЯ
старой девой, хотЯ в этом, конечно, был казус. …й больше хотелось знать,  на
сколько частей в  любви смешаны, сменЯЯ друг друга, любопытство, пристрастие
и интерес. ‚едь со временем одно за другим уходит. Џочему, когда она наедине
думает о своей любви, остаетсЯ  одно ничто?  “тром ќнгель  ждал  на углу под
фонарем ее  башенки. Ћна любила, что он не навЯзчив. - ’ы уже знаешь, чего Я
хочу? -  “  всех бывают минуты практического ЯсновидениЯ. Ћни шли по канавке
’аврического  сада,  из-за деревьев до  них доносились  колокола, а по пруду
перед  дворцом  бегали собаки. - •ороший твой друг, - сказала  ‘офа. -’олько
такой одинокий,  что с ним точно не уживешьсЯ. - ‡ато  друзьЯ, и только они,
украшают нас  лучше всего. Њне кажетсЯ, что без ‘емена менЯ бы  просто никто
не замечал. ’ы об этих причудах с зеркалом? Ќу,  ты  перед  ним красишьсЯ, а
‘емен видит его везде. ‚от и все. ‘обак он,  правда, называет чертЯми.  …сли
помнишь, за ‘вЯтым •ристофором девушки бегали до тех пор, пока он не вымолил
от них псиную морду.  ‚ ней мало интима.  - Ђ он сам, знаешь, на кого похож?
…й было  хорошо, что ќнгель  напоминал  ей  только  самого  себЯ.  Ђ он  был
красивый,  со светлыми глазами, прЯмым бледным  лицом и блеклыми кудрЯми.  ‘
ним можно было  разговаривать про странное, и все равно спокойно и просто. -
’ы  просто  французский  Ѓюффон, у  которого  кто козел,  кто свиньЯ,  а кто
неприличие, что. - Њожет, он прав? —ем, по-твоему, человек вообще отличаетсЯ
от  животного?  -  ќксцентричностью.   Ћн  изобретатель,  а  поэтому   имеет
самосознание. ‚от мой приЯтель,  музыкант, занималсЯ изобретением  звука. Ћн
соорудил  себе  много  причудливых инструментов, в которых одинаково  удачно
использовал  струны,  пчел,  бубенцы, литавры  и женские органы. ‹учше всего
была труба,  перекрученнаЯ, как  констриктор. ‡амечательно то, что  мундштук
мог  одинаково быть и  глушителем длЯ пистолета. ‡а это  он и поплатилсЯ. Ћн
долго  искал  зал  с подходЯщей  акустикой.  ’ам он  и разрЯдил  себе в  рот
автоматический револьвер.  - —то  это  доказывает? - ‚ животных нет великого
инстинкта самоистреблениЯ, они не  самоубийцы и не бессмертны. Љ тому же они
не  влиЯют  на событиЯ  и не  могут предсказывать. - Џравда. …й казалось, он
знает о ней все - и вместе с тем она, очевидно, оставалась его загадкой. —то
было лучше? Ћн жил там, где ей хотелось жить. …е рассуждениЯ совпадали с его
привычками. Љогда она рассказывала о себе,  он удивлЯлсЯ,  как это раньше не
приходило ему  в голову.  ‚  пЯтницу они  попрощались  под ее  фонарем, а  в
субботу с утра ‘офа встретила его у приЯтелей, где не бывала с тех пор,  как
переехала.  -  џ думаю,  -  заметил  ќнгель,  -  если  бы ты  отправилась  в
Ђмстердам, Я бы уже сидел там в гавани. Ќа следующий день они нигде не были,
но  он  подарил  ей  сережки,  каждаЯ из которых  была серебрЯной змейкой  с
бирюзой в зубах. ‚ понедельник  ‘емен пригласил их в Џавловск, где развлекал
до сумерек.  ‚о вторник они ужинали, и ‘офа впервые узнала,  что  когда тебе
рассказывают  неинтересное,  это захватывает. ‚  четверг она  отправилась  к
нему, рано, домой, и застала едва в халате. Љомната была почти пустаЯ, разве
что из-за штор от света плавали какие-то перьЯ. - ’ы менЯ любишь? - спросила
‘офа, вырвавшись  из мехов к нему в объЯтиЯ, и просто  прочитав свой ответ в
светлых и чистых глазах, которыми он смотрел на нее. - џ всегда  буду любить
тебЯ, - сказал ќнгель, обнимаЯ ее плечи и нежно чуть касаЯсь губами ее  лба.
- џ  давно полюбил  тебЯ. -  Њы  всегда будем  вместе, да?  -  спросила она,
прижимаЯсь щекой к еле душистой, прохладной, как гладкий сафьЯн, груди. - Њы
всегда были вместе. -  ’ы не уйдешь? Њне кажетсЯ, Я столько искала тебЯ. - Ђ
Я столько времени был рЯдом. - Џока Я заметила, где ты стоишь.  “дивительно.
Џомнишь,  как  ты тогда подал  мне  руку,  а Я  и не знала, что обнимаЯ твои
пальцы, можно найти  то, что хотела...  -  Ќет,  нет...  - ’ы  мой ангел,  -
сказала ‘офа, а  он  улыбнулсЯ, как будто они  узнали друг друга,  когда  ее
пальцы  ласкали под  тканью его  стройное тело и у поЯса  задержались,  едва
застыв. - ’ы мой ангел, -  повторила  она, совсем тихо. Ћна вдруг поцеловала
его  губы,  а он  закрыл глаза, и  ее  рука незаметно спустила  ему поЯс  и,
холодеЯ, пошла  вниз  по  животу, где, как  и следовало бы  ждать, ничего не
было.
     -  Ќи  волоска?  - зато  трубы,  одна  выше  другой  в сумерки,  падали
водостоком  на тротуар. ѓолос ‘емена  прыгнул  ‘офе из-за  спины на плечи, и
чернаЯ  струйка, когда  она обернулась, ее  кофе поползла  по его пальто под
перезвон  колокольчиков,  а у стоЯщей напротив девушки из воротника выбежала
стальнаЯ крыса  и тут же скрылась обратно,  в  рукав.  ‘емен выпил  коньЯк и
поцеловал ‘офе  руку. -  ќто высохнет.  Ќичего страшного, в  наши дни больше
людей  не  испытывают потребности ни  в  каких отправлениЯх и  любит  скорее
спасать, чем спасатьсЯ. ќто рентабельно. —то менЯ беспокоит, это то, сколько
крыс развелось в городе.  - —то,  теперь будет вымирание? - безнадежно  и не
совсем искренне  огорчилась  ‘офа. -  Ѓоюсь,  нет.  ‡амеченный  тобой казус,
конечно, от непривычки шокирует. € все  же, кругом перемены. ‘ тех  пор, как
мы  все,  слева  направо, ощущаем  духовность и плюрализм, все  больше людей
чувствует  и  пробуждение ранее скрытых  качеств  ангелов. ’о  ли будет, как
пишут, лет через  десЯть... -  Ђ как же, извини, дети? €  это же, говорЯт...
приЯтно? - ЏриЯтно сознание.  Џо данным международной ассоциации независимых
медиков,  количество  беспорочных  отцов  и  матерей,  выЯвленных  врачебным
осмотром,   растет.   Ќа   это   можно   лишь   возразить,   как    общество
медиков-евангелистов, что всегда,  в сущности, так и было. ‡десь обе стороны
Яростно  спорЯт  с тем,  что  высказал  ‹иотар  в своей  последней книге "La
famille  postmoderne".  ‚ любом случае, культурный мир  обсуждает.  ”ашистов
забыли, теперь говорЯт - "фалист". ‘емен поцарапал пЯтно кофе, поджег спичку
и смотрел, как тонкаЯ струйка огнЯ проползла по ткани, погаснув, когда стало
чисто. - Њне  снилось. - сказала ‘офа, - то же, что днем. Ќо во сне это было
нагромождение  звуков,  формы и цвета, большое,  мерцающее нечто.  Њне  было
хорошо, что Я не чувствую никакого тела, кроме прозрачного ветра; потом и он
исчез. ‚се померкло, а затем Я  внезапно представила себе, как лечу, головой
вниз, в  пролет лестницы.  “тром  Я впервые плакала,  что проснулась одна. -
’ЯжелаЯ амнезиЯ,  -  сказал ‘емен, - предшествует прозрению.  “тром Я понЯл,
что  коньЯк придуман алхимиками,  и  не  было  никакого камнЯ.  Ђ он горек и
изнутри обжигает, заставлЯЯ смотреть вокруг, как  пылает  незримое, оставлЯЯ
стекло, а  потом  ничто. ‹юбовь,  эта штука с  падающим  моноклем,  как  мне
кажетсЯ,  требует  отдельного  разговора.  -  Ќо  объЯсни  хотЯ  бы,  почему
остаешьсЯ один. Ћдин  потом  становитсЯ  на карачки и убегает  в лес, другой
рулит к  небесам,  и только  убийца зовет  и манит,  как будто такое  бывает
счастье. - Ќи в одной колоде, - сказал ‘емен, - игральной или гадальной, нет
карты "убийца".  Ќикто не напишет философию безнадежности. Ќет  таких  карт,
которые бы давали полный расклад, и  нет у астрологов схемы, способной стать
точной   картой.   Ћт   взглЯда  на   этот,   одному   и  длЯ   бесполезного
предназначенный, чертеж,  любой  падет  мертвым.  Њысль  ищет  пользы, а  не
познаниЯ. Ђ  что смерть? ‚се поменЯлось  местами: где,  казалось, поражение,
окажетсЯ  победа.  -  џ  видела,  как  самка  тарантула  жрет  самца,  чтобы
рассыпатьсЯ  тысЯчью   паучков.  џ   смотрела,  как  самурай  на  пикирующем
истребителе  врезалсЯ во  дворец  возлюбленного  императора.  ‡а  мостом,  в
пепельном  зареве  чернела  мечеть  среди  деревьев,   дворцы  и  дорога  из
светлЯков,  уводившаЯ проспектом в сторону морЯ.  -  џ вспомнил пророков,  -
взЯл ее  за руку  ‘емен,  - как твердо, неотвратимо  они  шли к  крушению  и
гибели. “мер ли ђас  ’афари, —ерный  •ристос  на ‘оломоновом троне, в горах,
расстрелЯнный? Ќе  тогда ли  начинаетсЯ  империЯ, когда достигнув физических
пределов, она  рушитсЯ, как вавилонскаЯ башнЯ, расходЯсь  безгранично? ‚ойна
магмой пылающих ручейков уходит под землю, чтобы, прорываЯсь в вулканических
толчках,  дать ей новую кровь. “ менЯ в глазах полыхало зеленое. ѓадатель  -
убийца,  когда находит  чужую судьбу, и самоубийца, когда узнает  свою. ‘офа
чертила жемчужным ногтем зеленую скатерть, пока за круглым столом горел чай,
негр и белый крутились синкопами на экране,  совпадаЯ в один профиль.  Љогда
она взЯла его руку,  идти танцевать, то заметила перстень, который змеей шел
по  среднему пальцу  вокруг  головы  льва. -  ‹юбовь, - улыбнулсЯ он  ей,  -
обречена на летальный  исход, уже тем,  что  никому  не интересно знать, что
будет потом.  -  ‡а  победу •усейна?  -  Љупи  мне, Ѓоже, Њерседес Ѓенц.  Ќа
ѓатчинской  улице  прошел туман, и  весеннЯЯ вьюга  опрокинула  над  городом
чернильное  небо  в пробоинах  звезд. Њимо  закрытых  кафе и затухающих окон
бежит,  прижимаЯ  шлЯпу,  ‚асилий  Љондратьев,  а  над  ним  луна  высоко  в
кружевных, папиросных тучах. ’емный фонарь, башнЯ со шпилем, повис на ветру,
не  качаЯсь.  Ќа  углу  три   хариты,   прикрывшись   полотенцем,   хохочут,
отворачиваЯсь друг  от  друга.  ‚  крытой  террасе,  нависшей  над  пахнущим
полуночным дневным  светом и баштурмаем  парадным двором с  Ќевского, ‘офа и
‘имон  танцуют среди толпы  и столиков.  ‚  баре светилось от  электрической
пыли, а бесподобнаЯ  ѓюэш-Џатти пела запинающимсЯ, меланхолическим соловьем,
содрогаЯсь всем  телом  от каждого прикосновениЯ трости. ‘офа ближе и  ближе
кружилась к ‘имону, чувствуЯ, наконец, твердость и очертаниЯ.
     Ѓольше нечего  рассказать о начинаниЯх ‘офы Љречет. …е первый любовник,
конечно, умер (как говорЯт)  от  сердечного приступа, и умер, из  скромности
напишем  слитно,  вовремЯ.  Ћна переехала  в  ѓолландию,  в  Ђмстердам,  где
проживает,  for  business  sake, под именем …вдоксии,  русской  инокини.  …е
предсказаниЯ популЯрны. ‡ал, хотЯ и малый, был переполнен под люстры; давали
"Љоппелию".  ’олько цветочница,  выпорхнув из-за куклы, на  тридцать  втором
фуэте  стукнула  ножкой,   раздалсЯ   публичный   шквал,  а  ќнгель  шепнул,
наклонившись к ‘емену: - Ѓесподобна!  - но тот,  выгнув спину уже прыгнул  с
первого рЯда  на авансцену с розами  длЯ примы. - —то сделаешь, - сказал он,
когда они уже шли, вдыхаЯ летнюю изморось, по каналу. - џ же не мог ей тогда
объЯснить про хвост.  ‘казал  только,  что  Я  -  русский  голубой,  и  был,
разумеетсЯ, понЯт  неправильно. - ’ы что,  обиделсЯ за  породу? -  —то ты. џ
разве что не понимаю, кто же тогда ей попалсЯ.  Ѓоже мой, неужели орангутан?
„лЯ них же  холодно в ‹енинграде... - Љто знает. Љто бы он ни  был, мы знаем
теперь, что, словами поэта, именно там он узнал нечто лучшее.



       1993.

‡…‹…Ќ›‰ ЊЋЌЋЉ‹њ
     ”ейдт и ђихтер улыбнулись,
     „вери тихо повернулись...
     Њ.Љузмин
     €звестно, что весну на Ќевском проспекте обозначает ‚олодЯ ‡ахаров, его
легкое пальто как зеленаЯ гвоздика в петлице  Ђничкова моста. џ сейчас скажу
непонЯтно, но представьте себе: его пальто длЯ менЯ тот  монокль, в  который
видны,  весь  €зумрудный  ѓород, совсем  прозрачные,  насекомые  ЯвлениЯ.  ‚
элегантности,  скрадывающей как стеклЯннаЯ бумага новизну  вещей, есть такой
невнЯтный  и  мистический  смысл.  ‚  мире  предметов, изысканных  вкусом  и
воображением, реальность  необыкновеннаЯ:  мы  потому любим старину,  а  еще
больше  ее подделки, что все черты, швы  и  узоры кажутсЯ поизносившимисЯ до
своего  понЯтиЯ.  ‚  общем,  парвеню,  одевшийсЯ с  иголочки по  журналу, не
интересен. Ќапротив,  впечатление  вещи  "из  вторых  рук"  срабатывает  как
магический кристалл,  показывающий  и  далекое  нечаЯнное  родство  и  самые
странные метемпсихозы.  џ  не  удивлюсь, если в рисунке пЯтен, оставшихсЯ от
росписей  кабаре  "ЃродЯчаЯ собака", вдруг узнаю молодого человека с зеленым
цветком  в  петлице,  вылитого моего  приЯтелЯ.  Џотому что вечнаЯ,  во  все
времена встречающаЯсЯ порода дэнди, лунарных кавалеров-курильщиков, сообщает
вкусы,  привычки  и даже  черты лица. ќти  любимчики,  блуждающие по вечерам
огоньки на проспектах, раздробленные отражениЯ сиЯющего над городом бледного
зеленоглазого  бога;  индусы  зовут  его ‘ома и  верЯт,  что он дает  поэтам
вдохновение,  солдатам  твердость и подсказывает гадалкам. Њаги учили, чтобы
разглЯдеть его лицо, как в зеркале, нужно "вернуть  себе полное тело",  т.е.
выкурить  в полнолуние папиросу. Ћднако это лицо спЯщего, потому что ведущий
тебЯ взглЯд видеть нельзЯ.  €так, зеленый  взглЯд  можно принЯть  скорее как
поэтическое,  чем  портретное  указание.  €  правда,  Ћдоевский  пишет,  что
"преломление зеленого луча соединено с наркотическим действием на наши нервы
и  обратно",  а дальше, что  "в  микроскоп  нарочно употреблЯют  зеленоватые
стекла  длЯ рассматриваниЯ прозрачных  насекомых: их  формы оттого  делаютсЯ
Явственнее". Ќо что менЯ  поразило, так это  тонированный зеленым монокль: Я
очень хорошо помню, как в детстве  заметил  такой за витриной  в антикварной
лавке. ќтот,  можно  сказать, окулЯр  теперь  редкость,  которую  Я  поэтому
понимаю  почти  символически:  особенно  то,  как  он  выпадает  у  актеров,
изображаЯ вопиющий взглЯд,  дает намек эстетический, двусмысленный.  Ќедаром
его  обожали  сюрреалисты,  выступавшие  при  своих  моноклЯх,  как  мастера
часового завода.  Ћднако передо мной была не идеЯ, а подлинник, даже с ушком
длЯ шнура, а рЯдом на  футлЯре Ясно читалсЯ "Љарл –ейсс".  ’ак что жестокаЯ,
слегка порочнаЯ  пристальность  моноклЯ  осталась  в памЯти вроде  какого-то
немецкого дежа вю.
     џ не читал, к сожалению, рассказа Љузмина "Ѓерлинский чародей" и только
подозреваю, какую легенду мог повстречать автор "ђимских чудес" среди темных
бульваров, дансингов, нахтлокалей, русских кабаре, теософских и литературных
кругов. ‘амые диковинные образчики человеческой прихоти были собраны здесь с
немецкой дотошностью, и каждый блуждающий в  поисках своего  "сокрытого" мог
подобрать его под фонарем где-нибудь в дебрЯх берлинских закоулков и перлью.
Ђ   там  же,  куда   ни   одного  пророка   не   пускали  без  карточки,  на
гала-презентациЯх последних  истин целые братства  свободного духа  бились в
джазовых дебатах,  сатанисты танцевали с кармелитками,  гости вкушали салаты
из мандрагоры и тушеных капитолийских гусей в Яблоках …вы под Љаннское вино,
‹акримэ  Љристи,   иные   баснословные  Яства.  €менно  здесь,  в  эпицентре
послевоенной …вропы с ее кризисами и  революциЯми  на  короткое "веймарское"
времЯ как в собирающей линзе запутались реальность и ее метафоры, чтобы дать
нашу новую, вовсе неклассическую эпоху: сегоднЯ, когда наша былаЯ реальность
стала  колыбельной  сказкой,  а  былые  мифы и аллегории разбросаны  по всем
прилавкам и модным журналам. €нтересно, почему это вдруг всплывающее и очень
конкретное  название -  русский Ѓерлин - тоже  вырастает  как-то  в понЯтие?
•отЯ, если мы  говорим о мифическом городе, то  и  его  зарождение и падение
свЯзываютсЯ,  конечно  же,  с  русским  нашествием:  сперва эмиграциЯ, потом
советскаЯ   канонада.  Ќо   это  не  все.  Љартина,  стереоскопически  четко
раскрывающаЯсЯ  на  старой  фотографии: советский, в  белом кителе, офицер с
ребенком, на фоне  пустыни  развалин  за Ѓранденбургскими  воротами.  Ћднако
несмотрЯ на семейность, здесь "образ триумфа" на месте,  ограничившем ђоссию
и Ќеметчину. ќтот мальчик теперь поэт и мой старший друг; длЯ него,  едва ли
не  первого на  сегоднЯ  писателЯ, раскрывшего  живительную и фантастическую
перспективу, которую дает нам тихий русский нигилизм, выстроенный в  строгом
европейском стиле, это кажетсЯ не случайным - родитьсЯ на развалинах Ѓерлина
и проживать в  Џетербурге. Њожет быть потому, что в памЯтниках нашего города
и в самой его  речи (этот теперь редкий, не по-славЯнски четкий акцент)  так
странно соединились €талиЯ  и ѓерманиЯ  - вообще  родина  и горнило высокого
искусства, располагающего большой мир  в малом - миф  о  Ѓерлине во всей его
значимости  кажетсЯ  мне  специфически  петербургским  Явлением.  Ќа  родине
русской романтики ее обыватель всегда ощущал себЯ обособленным, но с большим
кругозором. (Љ  тому  же и такаЯ жизнь,  когда  перейти  границы  реальности
легче,   чем  государственные;  вспоминаютсЯ  все  романы   и  кинофильмы  с
заграничными  прогулками по ‚асильевскому Ћстрову и ‚ыборгской стороне). „лЯ
питерского чудака если не в его  кабинете, то уж  точно по северной  столице
расчерчиваютсЯ континенты. „а не  отсюда ли и  навЯзчивые прозваниЯ  кафе  и
ресторанов?  Џоскользнувшись  на краденых воспоминаниЯх,  а  то ли  от сырой
летней жары и духоты, Я вдруг заметил, как русский Ѓерлин внезапно показалсЯ
мне за  дверЯми багровой  кафейницы на углу Ѓаскова переулка -  терЯющийсЯ в
окрестностЯх  Ќадеждинской  улицы.  Љварталы   вокруг  Ќадеждинской,  остров
омываемый  торговыми проспектами, ограниченными костелом, немецкой кирхой  и
загадочным  ’аврическим садом: здесь тихо и в разгар днЯ, улицы  заполнЯютсЯ
только звоном колоколов  собора  ‘паса ЏреображениЯ. Љак будто поминальные о
пока  несбывшемсЯ  искусстве. Љафейница  вдруг  напоминает, что в  этом доме
когда-то было издательство "Џетрополис", сначала  местное, потом берлинское;
точно так же из этих кварталов, светских и художественных, а в ленинградские
годы вымирающих, уезжали, замышлЯли, но сделать не пришлось. Ѓерлин длЯ этих
мест - вроде того света; в его мифе есть и русские кости. Ќо все годы  здесь
остались и жили самые мистические поэты Џетербурга, жил •армс, жили Љузмин и
ћркун.  џ не читал рассказа  "Ѓерлинский  чародей": от него, кроме заглавиЯ,
ничего не осталось. Ќо раз мы разобрались,  что за симпатиЯ между странами и
эпохами, то  с прототипом, который завещал ‚олоде  ‡ахарову  его  пальто "со
сквознЯком", еще проще. ‚ самом деле, кто не знает, что немецкаЯ вещь - вещь
во всех смыслах?
     Ќет невероЯтных догадок, есть расстоЯниЯ;  когда собираешьсЯ с мыслЯми,
проделываешь  далекий  путь. ‚ наши  вещественные  времена  поток  сведений,
рассеЯние мест и фактов дает с трудом преодолимую реальность, от стыдливости
сказочную.  €  ведь  человеку,  этому мученику  искусства, приходитсЯ иногда
воплощать больше, чем кажетсЯ. „алеко на юг от Ќевского проспекта, в глубине
Џерсидского залива ближе к берегам Љувейта лежит остров ”аилака, маленький и
правда  как будто распростертый:  когда-то Ђлександр ‚еликий, остановившийсЯ
здесь  в  походе  на  Ђравию, называл его  - €карос -  в памЯть о том  месте
ќгейского морЯ, где разбилсЯ  легендарный  сын „едала.  Ќа  малом каменистом
мысу, откуда весь  остров на  ладони, стоит огражденный стеной грубый столп.
Ђрхеологи нашли, что это незапамЯтное свЯтилище.  ‘о времен забытых  империй
до  последней   "войны  в  ‡аливе"  считаетсЯ,  что  именно  в  этих  местах
соединЯютсЯ внешний и подземный миры: нефть выходит к поверхности, соленые и
подземные  чистые   воды  соприкасаютсЯ,   жемчуг,  называемый  здесь  душой
бессмертиЯ, пузырьками лежит  по дну. Ѓывали  и  времена,  когда люди видели
здесь того, кого до сих пор зовут "‡еленым  человеком", говорившего от имени
богов.  ’огда, по  легенде,  луна  сходила  на землю.  „ревние поставили  на
острове храм великому лунарному ќнзаку,  греки посвЯтили его Ђртемиде; арабы
и сейчас ссылаютсЯ  на  ‘уру Џещеры, рассказывающую  о встрече здесь пророка
Њусы  с  откровением "зеленоликого"  Ђль-•идра.  €х женщины  верЯт,  что  от
"зеленого  взглЯда"  излечиваетсЯ  бесплоднаЯ, если  проведет Ясную  ночь  у
свЯщенного  столпа.  ‡еленый  взглЯд, преследующие  поэтов  глаза безнадежно
возлюбленных, точнее всего определить  как сомнамбулический; в слепом зрачке
монитора  сменЯютсЯ  образы,  блуждающие  в  эфире:  возможно,  мерцающаЯ  и
невыразимаЯ причина влечениЯ, постыдной  зависимости? Џодозрительный гость и
безукоризненный дэнди, этот  бледный Џьеро при луне, бродит по  городу, или,
как говорЯт, клубитсЯ вовсю. Љак говорЯт,  "Я сею на все ветра". …го душа то
и  дело  забегает,  покидает его, взор стекленеет  и  каждый раз  новаЯ тень
поЯвлЯетсЯ на тротуаре. Ћн собственно и не плоть, а элегантнаЯ камера, может
быть, без  дверей и  окон. …му видимо хочетсЯ знать, где его подлинное тело:
он  ходит  по  кладбищам,  завЯзывает встречи на партиЯх, разбивает  сердца,
иногда  окулЯры.   Ћн  спрашивает  и  получает  вести:   персонаж  и  правда
неумолкаемый.  Ќаконец,  свидание назначаетсЯ,  и вовремЯ на этом  месте  он
кончает с собой.  ‚ живых тающее  облачко его папиросы. "џ курю и сгораю. "џ
ухожу  в  разные  стороны одновременно". ‚  его  глазах исполнЯетсЯ  ЯснаЯ и
звонкаЯ, словно все перевернуто, наркотика  окружающего порЯдка  (с черепом,
разнесенным  вдребезги,  он видит уже  неподвластное),  бездонный взглЯд как
будто ожившего  длЯ менЯ в "Ѓагдадском воре" Љонрада ”ейдта. …сли вы помните
"Љалигари"  и сомнамбулу  —езаре,  которого  этот  шарлатан и,  как  говорЯт
французы, "курилка" возил в чемодане  по всей ѓермании, вы  знаете, как этот
взглЯд буквально навис, заставив  …вропу оцепенеть. Џлакаты "’ы должен стать
Љалигари"  и куклы берлинского сомнамбулы заполнили все синема и балаганы от
‘ан-”ранциско  до Џетербурга, а  немецкий гений  кино вдруг  сосредоточил  в
Ѓерлине  ту  камеру  обскура,  котораЯ и  сейчас пронизывает нас  излучением
странного  мира,   рассказывает  новую   легенду  какого-то  очень  забытого
преданиЯ. Ќеужели историЯ Љаспара из тьмы? Ѓертран описывает встречу с ним в
„ижоне:  этот  моментальный незнакомец  с  костлЯвыми пальцами и  прозрачным
взглЯдом оставил поэту  одноименную рукопись. Њы не  знаем, что это  было за
наваждение,  однако точно известно, что некий назвавшийсЯ Љаспар поЯвилсЯ на
нюрнбергской Ярмарке 1828 г.: бледный и как будто безумный, он уверЯл, что с
рождениЯ  содержалсЯ во мраке - и  говорил  много других  темных вещей.  …го
загадочные  происхождение  и  потом  гибель  породили  толки,  спириты  даже
считали,  что  все  это свЯзано  с темнокожим волхвом  Љаспаром  из  Ђравии,
покоЯщимсЯ, как  известно, в  Љельнском  соборе.  …сли это  и  правда  такой
блуждающий образ, то  ничего удивительного, что он кинематографически возник
на заре нашей эпохи, когда  танцующие чернокожие пророки заполнили  церкви и
дансинги,  проповедуЯ  скорое  воцарение  и мученичество  нового  мессии  на
‘оломоновом троне  ќфиопии.  Џеред тысЯчами из  прокуренной тьмы  на  экране
поЯвилсЯ  ”ейдт.  ‚озможно,  вы вспомните эти  интермедии "Ћпиум" и "€наче",
ночные берлинские закоулки,  освещаемые  только наперстными  звездами слепых
рук потерЯвшегосЯ артиста. Њагическое  пространство  другого мира, застывшее
длЯ  старых  романтиков  в  бескрайнем  стереоскопе,  все пришло в движение,
залучилось в сомнамбулическом взглЯде. Ќо, кажетсЯ, об этом писали. ‡анЯтно,
все  же, почему Љузмин назвал его зеленоглазым? •отЯ до "Ѓагдадского  вора",
когда берлинский чародей поЯвилсЯ  в образе крылатого  персидского всадника,
со стрелой во лбу  падающего фаэтоном на  вечный город, никто здесь не знал,
что  эти  глаза  свинцово голубые, и не  слышал  какой-то  загробный  акцент
голоса, жестокий, как прицел моноклЯ. Ќе знаю,  чем менЯ  тогда задержал тот
зеленоватый немецкий монокль, и не могу на Ќевском найти тот магазин. Ћднако
в  одной из таких  прогулок Я зашел в заведение  "три семерки";  там  стоЯли
автоматическое казино и компьютерные игры, эти  дешевые макеты бесконечности
на пестрых экранах: была там и такаЯ, в "Џерсидского принца"... кто же забыл
о фильме "Ѓагдадский  вор"?  ‘южет  получилсЯ  интересный.  Џо  воле чародеЯ
„жафара Я заключен в лабиринте, где  должен найти и проложить себе  дорогу к
принцессе, котораЯ ждет менЯ в сказочных чертогах.  ќто весьма  торный путь.
Ћднако  моЯ  удача,  к  которой мне нужно идти  так долго,  преодолеваЯ  все
двенадцать  Ярусов лабиринта,  на самом деле всего лишь  конец, а  потом мне
остаетсЯ   начинать   все  сначала.   ќтот   лабиринт   представлЯет   собой
архитектурный  гротеск  сводчатых галерей,  тупиков  и  мостиков, украшенных
дымЯщимисЯ  кувшинами,   стражниками,  магическими  зеркалами  и   падающими
решетками.  ‚  своих  долгих попытках Я  стал, наконец, блуждать по нему без
всЯкой  цели -  и  здесь  вдруг Ясно обнаружил,  что каждый  Ярус  лабиринта
ЯвлЯетсЯ замкнутой сферой, а богатаЯ дверь выводит из нее в следующую, и так
все двенадцать следуют друг за другом в почти планетарном порЯдке. џ снова и
снова убиваю волхва, но каждый раз  непостижимым  образом замкнутой  системы
оказываюсь   опЯть  в  сердцевине  своего  лабиринта.  ’аким  образом,   мое
путешествие хуже чем бесконечно.
     џ  еще  иногда  захожу  по  дороге  к  игорному экрану  следить  за его
бесконечно пустыми комбинациЯми, но  боюсь, что скоро и это будет мне не  по
карману. ‚се менЯетсЯ. “вы, мы уже  не подозреваем  в непривычно  элегантном
прохожем загадочного гостЯ из Ѓерлина; он не стучитсЯ по ночам в двери тихих
квартир,  а  их хозЯева не  вздрагивают  от звука  своих  позабытых немецких
фамилий;  гаванские мальчишки, эти частные  советские сыщики, не выслеживают
его в переулках. Ѓелый  китель полковника-победителЯ вы  можете приобрести у
Ѓранденбургских  ворот. Ќо ‚олодю  ‡ахарова знают многие; пока что никто  не
ощущал опасений. Ћн прогуливаетсЯ по Џетербургу, со  своей камерой испытываЯ
и  разыгрываЯ  бесконечные артифисы: едва ли малаЯ их часть вполне очевидна.
Ќе вторгаЯсь в его частности, Я скажу известное: все его вещи смотрЯтсЯ.



       1993.
     Ќ€ѓ€‹€‘’›
     мартышкина повесть
     Ѓорису Ћстанину


1
     ...выходили они ночью тайно из города в одно
     место, где стоЯли некоторые домы, построенные
     квадратом и имевшие разные комнаты, которые
     все великолепно были расписаны...
     Љ.”.Љеппен
     Џрежде чем изложить вам причуды одной кампании,  Я бы заметил,  что она
складываетсЯ   из  бесплодных  усилий,  идущих   от   чистого   сердца,   из
взаимоисключающих  слов и поступков. ќто известные черты русской жизни,  они
питают   нашего  патафизика,  инженера  воображаемых  решений.   …го  тип  -
исторический, но мне кажетсЯ, что обострившиесЯ сегоднЯ во всем противоречиЯ
вот-вот привлекут своего героЯ, которого до сих пор мы держали в  мистиках и
курьезах.  ‘ейчас, когда как бы на развалинах сталкиваютсЯ разные измерениЯ,
его лучшие времена:  молчаливые, наперекор мысли и всЯкой другой напраслине,
безнадежно счастливые.  ‚се это напомнило  мне полет  разведчика,  который Я
видел  в старом кино; как  говорил француз, этот - действительно королевский
пилот.  Ћтец  Џуадебер,  первопроходец  воздушной  археологии, - так и тЯнет
назвать ее пневматической, - уверЯл, что  особые свойства почвы и  необычный
длЯ европейца свет  дают на его снЯтых с  самолета фотографиЯх поразительный
вид  на  ђимскую Њесопотамию, исчезнувшую  больше  тысЯчелетиЯ  назад:  весь
обширный  лимес  укреплений,  ассирийские  развалины,  города,  парЯщие  как
паутина проспектов и улиц на нити большой дороги - все, невидимое под землей
даже с высоты  полета, возникло на снимках. €ллюзию нарушают только безлюдье
или  вдруг  нелепо, не  в  перспективе раскинувшийсЯ базар;  одни  верблюды,
невольно бредущие в пустыне, укладываютсЯ в призрак порЯдка.
     ’акой эпиграф. ‡десь начинаетсЯ рассказ о том, как двое нашли пуп ‡емли
на реке Њойке, где-то возле ћсуповского дворца. ќто было, хотите - верьте; и
хотЯ  некоторые  вычислениЯ   указывают,  скорее,  на  ‡аЯчий   остров,  все
разногласиЯ  кроютсЯ  не  в  природе,  а  в  безумии совмещаемых  ее планов.
Џо-своему прав будет  поэт,  что "разумение человека в  его  почве",  и  мир
невидимый, мир мертвых и возможных, представлЯетсЯ своему страннику (у того,
по масонскому обычаю, на глазах повЯзка) в очертаниЯх особенной  геометрии -
что вполне  соответствует скрытому за превратностЯми истории замыслу  города
Џетербурга. ‡ачем же, сперва поступаЯ из чисто археологического любопытства,
потом  оступаютсЯ в поисках, соскальзываЯ, так сказать,  по ту сторону ‹уны?
Ќо изыскатель вдруг ощущает в природе городского  замысла пока еще невнЯтную
волю: очевидно только то, что он обЯзан ей своим происхождением и окружающей
реальностью. ’еперь его не остановишь. Ћн раскрывает книги, рисует фигуры. ‚
его  воображении  -  остров,  открытый  на  все  ветры,  распускающийсЯ, как
вертоград.  Ќе знаю,  летучий ли этот остров или в  океане, как устроена его
утопиЯ,  четыре  ли,  пЯть,  сколько  граней  у  ее  звезды. ‚едь  те богато
фантастические   краЯ,   которые  показывает   нашему   путешественнику  его
картографиЯ  -  всего  лишь новаЯ  перспектива  уже обитаемых, открывающихсЯ
перед ним на последней ступеньке, когда повЯзка спадает с его глаз. Ќа входе
в  кафе "Ќорд"  ему  встречаетсЯ  ’рисмегист,  высокий  и  седобородый,  как
‹еонардо, чародей из ‚инчи.
     џ знал одного такого; утомительный дед,  Я встречал его и в кафейницах,
где толпа, у  канала на колоннаде, везде среди тех, кто собиралсЯ  "смотреть
слона" под пыльные или дождливые марши  ѓудмена, тасовки уличных растаманов,
торгашей, незваных  танцоров  и  ободранных  белогвардейцев.  …го  "корона",
разумеетсЯ, были  кафе;  он был из  тех,  кто находЯт  собеседника в  задних
рЯдах: говорит нехотЯ и с высока, невнЯтно, в то же времЯ как-то придерживаЯ
вас за рукав, заставлЯЯ смотреть в его  пустые глаза, вслушиватьсЯ и глотать
дым. Њы  познакомились по  поводу,  что  моЯ  сумка была набита  "волшебными
фонарЯми",  этими  вышедшими  из  употреблениЯ  стеклЯнными  пластинами  длЯ
проекции.  Ћн  решил,  что  Я покупатель, и показал  мне из  своего  кармана
причудливое  резное  Яблоко  длЯ  трости:  такие  в  двадцатые  годы  носили
последние петроградские масоны; на  вид круглые, от света они отбрасывают на
стену символические знаки. ‘тарик вообще, как потом оказалось,  больше всего
любил  разные игрушки: по-моему, его коммунальную комнату занимала  немецкаЯ
модель железной дороги  с человечками, домиками и деревцами, а  с  пенсии он
купил  телескоп и  вечерами мастерил всЯкие милые,  развлекающие безнадежное
воображение, гаджеты.  ’ак  загадочно и  напрасно было  все это.  “ Њайринка
написано, что  так  старый  сом, залегающий на глубине,  где  его  прозелень
фосфоресцирует в этой бездне, клюет только на редкие,  изысканные безделицы.
Ћн,  кстати,  любил и  бесконечно рассказывал  о  животных: лысые  мартышки,
собаки "бабочки" и французские  бульдоги,  волосатые птички  - населЯли его,
как карлы и юроды своего феодала. Ќе было ли  в этой его комнате  и большого
аквариума с чистой водой, длЯ  сильфиды? ‚едь он был  не самозванец.  Ћн  не
плутал  картами,  как  какой-нибудь  ‘ен-†ермен, стараЯсь  казатьсЯ  фигурой
загадочного, проникновенного  беспамЯтства ‚ечного †ида:  это  был  попросту
человек местной  породы. …го происхождение,  вехи, семьЯ, даже сама дата его
рождениЯ были, видимо,  очень трудны длЯ советской жизни  - а теперь, спустЯ
столько  лет,  все  уже  так позабылось,  запуталось, что  если  внимательно
рассудить факты,  Я готов  верить,  что  беседовал  не  с гражданином,  а  с
египтЯнином... Џо своей манере он мне скорее напомнил бы капризную патологию
брамина со старой  индонезийской картинки: движениЯ, расстроенные болезнью и
забывчивостью, были  изЯщные и скрадывающие друг друга, как в  пантомиме. Ќо
это же  …гипет страна,  не поддающаЯсЯ описанию, не требующаЯ его? џ даже не
знаю, а  он  навернЯка забыл,  как его  настоЯщее имЯ: возможно,  Њилий  или
ќмиль... Ћн помнил, по крайней мере, что дети в гимназии звали его - "Њыло".
     ќтого  "…гиптЯнина  Њыло"  Я и вызвал в памЯти, как всегда зовут старых
друзей, оказываЯсь на мели.  “ менЯ не было даже  на папиросы, Я развлекалсЯ
дома,  перечитываЯ записки ѓюрджиева,  и воображаЯ его приключениЯ  здесь, в
Џетербурге, нашел все  это тоже способом длЯ денег. ‚едь если отклонитьсЯ от
"—етвертого  пути", да и от всЯкого вообще, вы сразу найдете мага на экранах
"”антомаса" или на  страницах  приключений  Ќика Љартера, вступив в борьбу с
д-ром  ‚анг ”у,  который  заполонил весь  Ќью-‰орк своими  двойниками, сразу
везде и нигде. џ взЯл себе французский псевдоним и начал  развивать историю,
где возникли, конечно же, юный повеса, вилла миллионерши, прорицательница...
Њне  нужен был человек, способный  на преступление. ’акой нарушитель границ,
какими  бы  они ни были,  свЯзующий воедино  все  одиноко Яркие  странности,
фантазмы,  заставлЯющие предполагать в этой жизни некий  заговор.  ‚едь если
нет сговора,  разве нельзЯ его составить? џ вспомнил поэтому Њыло; найти его
адрес,  по рассказам  о доме, казалось нетрудно. …го фасад, украшение своего
проспекта, в  стиле  "скандинавской сказки", Я сразу же  заметил из трамваЯ;
мне бы еще знать квартиру и кого спросить. ‡а каждой дверью шли коммунальные
лабиринты, превосходЯщие барокко. ‚ одном из их тупиков Я  и мог повстречать
старика, обнаружить его следы - или хотЯ бы чувство  нашего знакомства. џ не
боЯлсЯ разочарованиЯ, а хотел  видеть, на что это похоже; затем и приехал. џ
обошел всю  парадную  лестницу, спустилсЯ  искать  под  глубокую арку: везде
открываЯ только  все новые двери  и  переходы. Ќикаких признаков нужного мне
номера не было.  џ зашел в одну, незапертую, квартиру, бесполезно  прошел по
тесно заставленному коридору. ‡десь была только  еще  одна дверь: Я вышел на
черную лестницу, спустилсЯ во двор... но попал на улицу.  Ђрка, оказываетсЯ,
открывалась в мощеную улочку с низкими домами, пустынную и какую-то неживую.
ќта  улочка, затерЯвшаЯсЯ, без перспективы. џ стал искать  ее  название,  не
нашел.  €  более  того,  ее слепые домики, прижавшиесЯ друг  к другу  ... их
номера были  все  одинаковые:  целый  квартал,  скрытый  за одним  сказочным
фасадом.  џ  вспомнил  историю об улице  призраков, замурованной и забытой в
старинном  квартале, легенды об эпидемиЯх, изъедающих, как  термиты, камень,
рождающих  неприютные мертвые города  "без  фасадов".  џ побежал обратно,  в
сторону  арки,  словно  боЯлсЯ,  что  ее  решетка окажетсЯ закрытой. “вы,  Я
оказалсЯ  слишком героем  своего романа!  Ћдин толчок, какое-то  заграничное
переименование  вдруг  дало мне  уверенность  и приключение.  Ќо  Я  слишком
отдалсЯ  на волю существующего в нашем городе  свойства напоминать...  чужие
краЯ и эпохи, скрытые  от нас,  как экзотический  антиквариат, за  пределами
своего  собраниЯ.  Ћ,  как  эти   запертые  зданиЯ,  темные  музеи,  дразнЯт
воображение!  ‚  часы  ночных  прогулок,   одинокое  окно  с  улицы  кажетсЯ
косморамой,  изощренной  китайской коробкой,  заключающей  в себе  все сферы
жизни. ‘пЯщие красавицы...  Ћднако не  похоже ли это  на окошко  той  камеры
обскуры, у которой линзы  и призмы чудовищно преображают окружающую панораму
на столе безумного обозревателЯ? џ читал, что сохранились три такие игрушки,
одна в Ђнглии и другаЯ на ‘евере €талии, но никому неизвестно, где третьЯ.
     Ќаконец,  в четвертой квартире,  куда Я звонил, мне  открыли,  и парень
неуверенно  сообщил,  что  "старик  умер". ‡десь этого  старика  не особенно
знали, никто не знал и менЯ: парень показал его  комнату. “зкаЯ, всЯ в окно;
соседи уже, вероЯтно, вынесли из нее все, что  понадобилось. ’ахта осталась.
‡десь Я раскинулсЯ  и  закурил, разыгрываЯ сам с  собой партию  в  спичечный
коробок.  џ  уже вероЯтно  понЯл,  что не  найду нужного  номера.  Ќо в этой
комнате мне стало  спокойно,  как будто кто-то повесил  телефонную трубку. џ
щелкал  коробком по  столу,  рассматриваЯ этикетку:  на зеленом в дымке поле
стоит забытый  велосипед. …сли верить надписи, это велосипед  ѓерберта. џ не
знал его, но на спичечной фабрике  кто-то следит, замечаЯ все важные событиЯ
- хотЯ походЯ, не длЯ того, чтобы из этого вышла очереднаЯ историЯ. Ђ что, в
самом деле, на склоне печального года - не отлетела ли еще одна душа к южным
пределам - спустившись, как свЯщенный ибис,  в родные тростники своей страны
мертвых?   Ћб  этом  пробуйте  прочитать  на  песке   признаниЯ,   признаки,
терЯющиесЯ, как разбегаютсЯ по блюдцу кофейные трещины сухой гущи. ‚озможно,
испарениЯ  нашей  трЯсины,  на  закате играющие со светом и влажным воздухом
Њаркизовой ‹ужи, создадут  такое  смущение,  что живой  образ  сам покажетсЯ
перед вами. ќто здесь настроение, атмосфера и ее оптические свойства, делают
со  взглЯдом  на  вещи  нечто похожее  на известное  в  зарубежной отландии
"второе зрение"... ‘просите  того,  кто придет. Џопытайтесь  разобрать,  как
шевелЯтсЯ его губы. —то  это будет, неважно: вам будет сказано. Ќо как бы ни
был знаком тот, кто придет, не верьте ему, кто он и откуда. ‹учше доверитьсЯ
самому чувству. Ћднажды, в  прогулке,  оно снова покажетсЯ  вам, на этот раз
совсем  неожиданно  по-другому:  возможно,  это будет  роман,  обещающий так
много,  что лучше не вспоминать. ‡а  окном слышитсЯ шум ... похожий на шорох
свободного,  хаотического  эфира.  ЉажетсЯ, у  телефонистов,  распределЯющих
незримое пространство, есть словечко  "промежуток". ѓде-то  так  Я и  ощущаю
себЯ,  свободный  от  места и времени. Ќо что будет  здесь коробкой Џандоры:
неужели  забытый  в пыли  телевизионный  Ящик, когда повернешь  рычажок  - и
вспыхнет бледнаЯ точка, а  потом затрещит, запорхает  за  линзой  лоснЯщийсЯ
черный мотылек, маленький мганга ќм-‘и?
     + + +
     Љогда рано весной гулЯешь недалеко  за городом,  среди  дач "в озерах",
мечтательность  и ощущение  мест  привлекают внимание  к  смутным,  поначалу
неочевидным  свЯзЯм,   которые  намечаютсЯ  в   тусклых,  как  воспоминание,
пейзажах. ‡апущенные  строениЯ, от  этого  близкие  природе, и сами заросли,
прикрывающие  дома  и  механику,  дают  здесь  сквозЯщие в  обрывках  мыслей
эфемериды,  чудесные  встречи  и  тут  же  прощание, невнЯтные отголоски - а
терЯющиесЯ  тропы и  нарочно открывающиесЯ  виды заставлЯют подозревать, что
все это пасторали,  разбитые в памЯти  леса по догадке искусства; тем более,
что  "большой Џетербург" уже обстроилсЯ кругом этой долины железной  дороги,
подчеркнув далеко не географический характер предместьЯ. Ћно  лежит на закат
от мест исторических: здесь острое,  потайное уединение. ‘ мостков, в дожде,
пруд, талый из снега колодец, засвечивают, если вглЯдетьсЯ глубоко, бродЯчие
странного  чувства  изумрудные  искры. ’ак  и начинаютсЯ  сказки о "болотных
огнЯх",  глубоководных  рыбках  уродцах, беспорЯдочно  гонЯющихсЯ каждаЯ  за
собственным  зеленоватым светлЯком. Ќо  это первые  намеки той  скорой поры,
когда зеленые завЯзи, пока  что проступающие в  камне и  бронзе  как признак
гниениЯ,  трупной   порчи  -  вдруг  пробиваютсЯ  из-под   спуда  лужайками,
вырываютсЯ из  почек, окончательно  распускаЯсь  в  некий  сад  среди  белых
цветов,   душистого  ветерка   и  мелодических  трелей,  обычно   навевающих
влюбленное, поэтическое состоЯние духа. ‚ этом пышном расцвете зной собирает
себЯ по тенистым, скоромным купинам,  и разрешаетсЯ в нечаЯнные бельведеры -
где  все  пейзажи,  иллюзии  и порывы свЯзуютсЯ  весьма  натурально, вдвоем.
‚прочем,  это домашние нравы садов,  тень палЯщаЯ. Ћт этого зноЯ и деревьЯ в
разгаре  июнЯ  вдруг покрываютсЯ, как изморозью, серебристой  паутиной: клещ
опутывает на стволах  кишащие изумрудные ростки своих червей.  Ќе они  ли те
бледные   мотыльки,   мошкара,   котораЯ  считаетсЯ  дыханием  мира  ночи  и
сновидений?  €ли это насекомое заражение в болотистой местности, эхо Ядерных
катастроф?   ‘езоны  путаютсЯ,  все  времена   года   проходЯт,  сменЯЯсь  и
перемешиваЯсь, беспорЯдочно быстро - а времена сливаютсЯ в одно.


2
     …динственное усилие, которое стоит сделать -
     то, с которым узнаешь географию своей
     собственной природы.
     Џ.Ѓоулз
     ‘ тех пор мои встречи идут своей чередой: трудно  пересказывать  все их
превратности  и  разговоры.  Џо  этим запискам  вы  понЯли, что роман мой не
состоЯлсЯ. ‡а это времЯ вообще многого не случилось, и длЯ менЯ и длЯ других
- однако произошло многое. ЏытаЯсь передать вам  мои  похождениЯ и дружеские
беседы, Я захлебнулсЯ  ...  ‚незапные  мысли  терЯютсЯ,  ничего  не  сказано
напрЯмую, намерениЯ повисают, все походЯ забываетсЯ - и какаЯ же  сила ведет
нас, сопоставлЯющих воображаемые миры, чтобы  они рассыпались? ‚месте с тем,
что заставлЯет  жизнь  вокруг нас менЯтьсЯ  стремительно, искажаЯ  привычные
уголки и  лица,  исполнЯЯ  какой-то  болью  наше  уже невнЯтное  бормотание?
‚озможно, этот  беспорЯдочный  вихрь  -  судороги;  а  пока  что невероЯтные
фантомы терзают  наше  слабое  пробуждение... џ видел  изумительные вещи, но
разве  вы мне поверите?  ‘реди нечаЯнных  подарков, вообще  справлЯющих нашу
игру в этой жизни, ее метки и марки, мне тоже  выпало Яичко.  ѓость заЯвилсЯ
на Џасху, как  фокусник, с целой  корзиной  этих Яиц, котораЯ нелепо шла и к
восточному лицу со шрамом и к элегантной черной паре под малиновым кепи. ’ак
Я  узнал  ‚ладимира  ’амразова,  курильщика  и чародеЯ,  от  него  -  многие
халдейские навыки. ’еперь это один из моих любимых друзей, однако дальше его
историЯ идет отдельно. ’огда, прощаЯсь наутро, он подарил мне Яичко, белое и
со странным  запахом.  Ћно долго было в  чашечке у менЯ  на  столе, а  потом
упало, разбилось, и Я обнаружил внутри скорлупы неизвестно как - и  на каком
Языке -  нарисованные знаки. Љогда Я с этим разберусь, то напишу вам. „ругую
историю  мне  вспоминать  стыдно: то, что свЯзывало  менЯ  с этим приЯтелем,
нехорошо.  џ жил у  него, когда было  трудно, а потом избегал его.  Љакое-то
времЯ были еще  случайные встречи в кафейницах, были его телефонные звонки и
письма. Џоследнее  письмо он сам опустил  в мой  почтовый Ящик, где-то через
неделю после  того,  как Я на ходу возле "—еЉа" на Ќевском проспекте  бросил
ему, что  уезжаю в Ђмерику навсегда... Ќечего  сказать. џ  спешил, баловень,
счастливый  новым пальто...  а  рЯдом,  "‚ двух шагах",  менЯ ждала  Њилена.
Ѓольше Я его не видал и не  вижу. €ногда мне сдаетсЯ, не уплыл ли  он сам за
тот океан, на который ему намекали? €так,  спустЯ многие событиЯ - а не годы
- Я снова решил заработать на вас, читатели. џ проживаю письмом  и пользуюсь
беспечными друзьЯми,  чтобы  развлекать за счет  их чудной  гибели. Џоспешно
зарываЯ их в землю, потому что знаю, насколько это ценитсЯ... ‚ письме моего
приЯтелЯ  много  такого,  что заставлЯет  за  него объЯснЯтьсЯ, толковать  и
подталкивать  его  руку,  нотами  безумиЯ и  поэзией сглаживаЯ  здравомыслие
самоубийцы. Ќо кто знает,  если он  жив, не придает ли моЯ работа правды его
словам? €  тогда,  нет  ли здесь  того  запредельного опыта, преодолевающего
упадок и  разобщение  -  когда не  позор  живым и  не мертвые  счастливы,  а
пробегающаЯ мимо колоннады  по площади душа моЯ целует менЯ,  и дальше перед
нами раскрываютсЯ  прогулки и  объЯтиЯ, где  знать  не  надо, как  в глубине
‚асилиЯ Ћстрова испытывал Ђндрей Ќиколев
     ... как мне предметы очертить
     и знать, что Я, а что не Я...
     + + +
     "‘о днЯ нашей встречи  в ‹енинграде мы все  разъехались  далеко:  уже и
самого города нет, а есть Џетербург, и он с каждым  месЯцем моей новой жизни
удалЯетсЯ от тех друзей,  которые  все  еще  мысленно  собираютсЯ за  чайным
столом - хотЯ кто из берлинского окна, кто скучаЯ в  американском кампусе, а
кто с берегов  Њертвого морЯ, откуда не ходЯт почтовые корабли.  —то ты, мой
дорогой друг, там - откуда твои письма дойдут сюда из прошлого, из-за океана
почти символического? џ вижу,  как мы уже поблекли друг длЯ  друга, и только
живаЯ  памЯть,   теплеющаЯ   в   письмах,  преодолевает   мир   надгробий  и
незавершенных  возможностей, составлЯющий  наше одиночество. Ќам даже некого
назвать учителЯми, мы вспоминаем чужих людей, которые начинали и не пережили
эпоху: теперь, спустЯ поколениЯ, мы как будто бы живем заново. € не зрЯ наше
рассеивание, наш опыт  по-своему новый длЯ  вечно поэтического ощущениЯ себЯ
бродЯгой. ‚едь страны,  где мы жили, больше нет: рассыпалась и сейчас вместе
с нами покорЯет иные  краЯ.  Ќе удивлЯйсЯ, если длЯ тебЯ, издалека,  здешнЯЯ
жизнь превращаетсЯ в грандиозную фантасмагорию  призраков,  где мы голодаем,
рыщем  стаЯми  в  беспорЯдочной войне,  и уже не красное,  а  зеленое  знамЯ
окрашивает ђоссию... Ђ длЯ менЯ здесь разве существует ђоссиЯ не мнимаЯ и не
хаотическаЯ? ‘пустЯ  долгие  советские годы никакаЯ памЯть не скажет  о моем
праве на свой личный, организующий кусок земли.  Ќо остаютсЯ упрЯмаЯ страсть
пионера и волЯ к порЯдку  вещей, бесстыднаЯ  перед  фактами. ’ак что  и  мои
заметки вроде "письма путешественника в Џекин"... Љ тому  же ‘анкт-Џетербург
не  призрак,  а  напротив  - "камень отменный, недавно  вышедший  из воды на
возвышенное   место"...  Џусть   в   Њоскве  неуверенный   разум  бродит  по
осиротевшему  театру  сталинской  столицы, и  по  всей ђоссии разыскивает на
пепелище войн и переселениЯ признаки, определЯющие его правду и возможности.
Ќо город, раскинутый на бездонном  болоте  согласно классической утопии, как
будто  во  избежание  всего былого, навеки - и это  в имени  ‘вЯтого Џетра -
обращенный  у морЯ  на  все  стороны  света...  этому городу,  кроме  своего
будущего, вспоминать  нечего. ‚ его строгих очертаниЯх и хаос нашего безумиЯ
складываетсЯ длЯ менЯ  в обновление  за пределами боли от  стыда, нищеты.  џ
даже полюбил свои одинокие дни, как наемный отшельник при усадьбе, свЯзанный
по уговору скорбеть, и так обретающийсЯ.
     “дачный  расклад моих  дел и хороший  случай  дали мне  наконец  занЯть
свободную комнату - и вот, Я в своем углу. "‚.Ћстров, 20-Я  линиЯ"... Я бы и
подумал, что  это "тот самый" дом и та же фантастическаЯ комната из рассказа
поэта,  котораЯ  когда-то  не  раз  кружила  моими  походами.  Ќо  разве  на
‚асильевском  острове  мало загадочных мест  и  этих дежа  вю,  раздвигающих
фасады  зданий  проулками, ведущими  в глухие провалы  памЯти?  ‚ообще-то  Я
надеЯлсЯ, что  оторопь, возникающую  при  нынешних сумбурных  обновлениЯх от
малейшего переезда,  сгладит хотЯ бы испытаннаЯ на  книгах фантазиЯ, что эта
фантазиЯ  - кроме здравого смысла - будет моим начетчиком и следопытом... Ќо
дела пошли так, что вместо нее самые дикие домыслы спутали во мне все карты,
пока Я еще только  устраивалсЯ  -  не без труда, признаюсь, "одолеваЯ родной
мне Язык квиритов".  Ќе то чтобы  здесь на  острове, как теперь повсеместно,
стали  заново возникать  ежедневные названиЯ и  понЯтиЯ, которые, - то  ли в
новинку  людЯм, то ли взываЯ к жизни  и  стыду уже мифологические времена, -
всегда  оказываютсЯ не там, где ждали. Љонечно, Я не боюсь  однажды получить
письмо на чужое имЯ... люди не мечутсЯ  по вдруг незнакомым улицам, кварталы
на намыве не скрылись под бушующими волнами,  а быку еще, видимо, не надоело
быть быком. Ќо все пути,  проторенные нами по безликому ‹енинграду, и мнимое
прошлое, создававшее эти декоративные  фантазии нашей культуры - истаЯли, не
дожидаЯсь  и  смены указателей.  Љ  тому  же  ты  знаешь,  что  наш  остров,
расчерченный  как  римскаЯ колониЯ на линии  и  проспекты,  вообще  лежит  в
стороне от  культурного  эпицентра,  от музеЯ  и путеводителЯ  Џетербурга, и
следы поэтов, без того  петлЯющие, здесь терЯютсЯ. Џоэты не жаловали остров,
они скорее наезжали сюда, чтобы верно ощутить уединение или тайну, манЯщую в
местах  неоговоренных.  ќти краЯ вроде предместьЯ, скрытого в  самом  сердце
города, ценой умолчаниЯ дающие сам  замысел искусства. ‡десь  не случайно по
тихим  кварталам издавна  разбросались ученые лаборатории,  лихие закоулки и
мастерские художников -  а со взморьЯ как на  ладони  представлЯешь себе всю
городскую дельту  и ее морские пути вдаль... —то касаетсЯ тайны, не  кроетсЯ
ли она в упрЯмстве, однако и в непреодолимой стыдливости души парвеню? €так,
Я  плутаю по острову,  благо за  последние  годы  с  упадком  муниципального
сообщениЯ он  почти что  совсем обособилсЯ.  ЌамаЯвшись,  сперва вынужденный
из-за любого необходимого  мне пустЯка пускатьсЯ почти  наощупь  в переплеты
каждый раз  неожиданного,  а вечером и опасного города, Я однажды набрел  на
спрЯтавшийсЯ  между домов  маленький €ностранный  переулок.  ќто  смешно, но
пойми, что значит в нашем запустении хотЯ бы случайное, но к  месту слово: Я
вдруг ощутил себЯ ђобинзоном, которому мертвый корабль привез соль и спички.
џ  прошел этим переулком как бы  в другой мир, и  менЯ больше не  соблазнЯют
прежние побуждениЯ. џ  зажил начеку,  своим домом. Џотускневшие изыски моего
жилища, резное и мореное  дерево, напоминают  выгоревшую камеру  голландской
трубки; прохожий, наконец поселившийсЯ, из своего окна Я могу только следить
за   неожиданными   совпадениЯми  жизни   и  памЯти,   идей   и   событий  -
разыгрывающимисЯ передо  мной не в шахматной череде, а пЯтнами в прихотливых
порЯдках "белого"  ар  деко: словно  отвыкшие и скучающие  игроки по-разному
пробуют фигуры,  собранные  вразнобой, а те спазматически путаютсЯ по полю в
клубах  табачного  дыма.  ’аким образом начинаетсЯ,  как  говорЯт итальЯнцы,
фумистериЯ.
     Ќечасто  наведываЯсь из дому, Я всегда готов  найти только то, чего  не
искал. Ќеспособный понЯть то, что мне говорЯт, и поэтому сам уже не разбираЯ
своих  выражений, Я  слышу бродЯщий по улицам  наговор,  незнакомые  дерзкие
Языки, пробуждающие  во мне  далекие  закоулки тартарии, завЯзывающие вокруг
драки, слепые беседы и шашни, и многие небезопасные случаи. Љаждый день Я из
трусости  перед этим разбоем обмениваюсь словами, которых не понимаю,  и мои
пестро  одетые  собеседники  с  силой  жадно  хватаютсЯ  за  них,  как будто
примериваЯ   себе  на  заплаты.  Џопутные  событиЯ   разворачиваютсЯ  резко,
беспорЯдочно,   непонЯтно,  выделываЯ  уличные  сенсации,  оставлЯющие  менЯ
невольным свидетелем  грезы. ‘вои  собственные  сны  Я потерЯл  и забываюсь,
проваливаЯсь. Љругом  встречаЯ иллюзии прежней и будущей жизни, то руины, то
обещающие  вывески,  и  привыкший  развлекатьсЯ сам по себе, раскидываЯ свой
покер на экране в углу безлюдного заведениЯ, Я различаю все мои видениЯ  как
происходЯщие или возможные: все  новые встречи, выдающие мою  забывчивость и
безразличие, убеждают менЯ в том, что эта небывалаЯ, наглаЯ  рассеЯнность, -
не удивлЯтьсЯ ничему, не  признавать никого, - обЯзана некоей скрытой памЯти
сродни ликантропии,  вполне раздвигающей мои познаниЯ,  дающей верное чутье.
€наче Я не понимаю близость, которую мне внушают животные - и почему засыпаЯ
Я  как будто вижу кота,  трусЯщего  в темноту  квартала.  џ  могу  объЯснить
механизмы, но врЯд ли это будет длЯ тебЯ наглЯдно. Ћднако наглЯдное ощущение
острова из окна  моей небережной комнаты, усиливающеесЯ  по  мере уединениЯ,
когда  в  сумерках  она  качаетсЯ  у  кораблей и близких  доков,  заставлЯет
подозревать  и  другие, еще более  невероЯтные совпадениЯ,  попаданиЯ...  на
которые, впрочем,  Я не  притЯзаю, мой дорогой,  посылаЯ  тебе свои вести  -
издалека. € без того Я уже  показалсЯ  тебе сошедшим с  ума  в одиночестве и
растерЯнности среди дикой охоты... Ќо поверь, Я не блуждаю  по пустоши,  как
шалый  •ерлекин,  исступленный своими призраками.  Љак и  прежде, моЯ  жизнь
уверена дружбой, а  прогулки  отмечены  милыми  лицами, ароматами  привычных
уголков и мимолетным уютом - хотЯ прежние разговоры,  зависимости, ревность,
определЯвшие  наши  свЯзи  -  утихли,  уступаЯ  новой,  как  будто  скрытой,
симпатии. Џо мере  того,  как уединение  скорее сближает,  чем разгонЯет, на
солнечных  тротуарах и  в иных  забавных местах мы  оценивающе замечаем друг
друга, незаметно  обмениваЯсь  любезностЯми,  составлЯющими наш  собственный
заговор среди прочих.
     Ќе знаю, насколько прав был византиец,  ограничивший верные  проЯвлениЯ
дружбы  болтовней и совместной жратвой: если так, то вышло застольное времЯ,
и  все  кончено  между нами. ‚споминаЯ прежние  стихи  и  беседы,  -  всегда
невразумительные,  как и сводившаЯ нас вместе зыбкаЯ сопричастность, - и все
пережитые мной упоительно слепые  блужданиЯ,  Я  теперь посмеиваюсь,  что не
среди нас оказалсЯ Љадм, плутающий по  своему острову в  поисках  прекрасной
ѓармонии...  Њы были  скорее светлЯками  от  лампы, затеплившейсЯ в зале  на
времЯ  очередного бездействиЯ,  потом разлетевшиесЯ.  “  самых  колыбелей  в
‹енинграде,  в декорациЯх  иногда сгнившей, иногда  недостроенной  марины  -
простые  страхи  одевались  во  все  платьЯ  и  маски, под  скрипучий  ветер
опереточного колеса разыгрываЯ  свои интермедии, обживаЯ и  заговариваЯ мир,
который не был нашим. “вы, сейчас поиски хлеба намного отвлекли нас от этого
ритуала, и  новые угрозы, непривычно  животные и бессвЯзные, расстроили наше
согласие.  €счезли и  былые ложи наших  собраний:  в эти чужие  дома  теперь
кое-кто селит очередных чудаков,  и так проживают.  Љое-кто  сами,  подвываЯ
покойным  страхам, как  ученики  лекарЯ  вступают  в  уличные  спектакли,  в
оранжевых тогах  и  в  мешковине,  голые  и  лохматые, звЯкающие  бубенцами.
‚прочем,  и про многих других непонЯтно, лоскутнаЯ бедность  или  этот новый
животный  страх  выставлЯют  их в  таком пестром, вызывающем  виде.  Ќо  что
касаетсЯ моих  невольных спутников, то здесь свои особые намеки и взаимность
вызывают  позы,  загадывающие   ребусы  дней.  Ћдно  за  другим  бесконечные
разочарованиЯ складываютсЯ в пейзаж наших  мест,  чарующий  природной  игрой
фантастических миров. Љаждый раз следуЯ за ними со страстью  влюбленных,  но
способные  расставатьсЯ,   мы  уверились  в  том,  что  сама  причина  наших
похождений и есть тайна, всегда  желаннаЯ и неузнаваемаЯ в абрисе очередного
романа, а поэтому заметнаЯ только лишь в очертании его окружающем, как будто
замысел, едва  проступающий длЯ  нас в случайных уроках. €так, забываЯсь  до
смеха, испытываЯ множество бесполезных  усилий, сводЯщее наши  метаниЯ, мы с
утра  выходим  из дома, не знаЯ,  куда  вернемсЯ. ‘перва озираЯсь  в поисках
извинениЯ,  еще  наталкиваЯсь  на вчерашнее,  и  прЯча  глаза,  мы  сами  не
замечаем,  как  все  наши  реплики скрадывают  жадные  вздохи,  увлекающие в
круговорот  капризного  танца,  в который  мы  переходим  и  терЯемсЯ  среди
пестроты, драки  базара, наконец  на свободе. Њы бродим, даже не разглЯдываЯ
курьезные  выпады  прохожих  сцен,  в  безопасности   из-за  сознаниЯ  нашей
никчемности,  на все  готовые...  Љалейдоскоп наших дней  заключаетсЯ  не  в
переменах, а  в  чисто  плотском упоении  духа, которое возрастает  с каждой
новостью за углом, раздражающей жесты этого, можно сказать, движимого стыда.
‚ремЯ от времени развлекаЯсь гаданием, мы вычерчиваем  на  карте города наши
взаимные траектории прогулок за день, и  их линии рисуют фривольные, дерзкие
узоры,  превосходЯщие все мыслимые схемы  порнографии.  Љогда  мы  вечерами,
каждый  в своем уединении,  разбираем  наши  богатые собраниЯ  этих  веселых
картинок, то всегда находим,  что подлинное возбуждение вызывает у  нас даже
не  жаркий  момент, а самый образ его  двигателЯ, закрученный  в самораспаде
двуполого отправлениЯ, и вместе с тем так грубо изображающий наши рассеЯнные
попытки, слонЯющиесЯ  по  Џетербургу  навстречу разве что смерти. Љак  будто
листаЯ  старинный альбом "ЏутешествиЯ „энди", где герой, гонимый по  ‘ахаре,
через горы  ’ибета и за Ћкеан,  везде испытывает  столицы, веси  и парадизы,
каждый  раз попадаЯ в  новые  переплеты  взаимной позы.  ‚озможно,  ощущение
подобного труда и облегчает наши привычки, одинокие и непорочные; мы утолЯем
свое любознание походЯ, изредка  встречаЯ  друг друга  как  ангелы, вестники
общей  и тайной свЯзи. Њы узнаем эту свЯзь по фигурам  нашего гаданиЯ и в их
симметрии   на   карте,   заставлЯющей   нас   возвращатьсЯ    к   отправной
топографической канве, разыскиваЯ ее возможный смысл. Љонечно же, не древние
‹емуры воздвигли здесь первые  стены согласно своему  обрЯду, и нет правды в
заговорах,  союзах и  тех  суевериЯх, которые  Џетербург  всегда  вызывал  у
русских людей, не желающих  ему добра. Ќо  верно, что этот  город всю  жизнь
привлекал  к себе  людей  особого  склада... и привычные  пустоты  вокруг от
многолетнего  вандализма  не  дают нам  заметить,  сколько  незримых  зданий
воздвигнуто в  его  пейзаже:  и ведь только они - и  ничто другое  не  может
достоверно  составлЯть  столицу, котораЯ пережила пожарище и  вырождение,  в
самые невероЯтные времена наделЯЯ нас вдруг  неожиданной  чувствующей волей,
рождающей и внезапную памЯть, с которой  передаетсЯ тайное.  Ќо врЯд  ли это
оплакиваемаЯ  столица  исчезнувшей  империи  - скорее былаЯ столица рыцарей,
мальтийских  и розокрестных, убежище ученых  диковин, выстроенный  в надежде
город, где "ђукопись,  найденнаЯ в ‘арагосе" впервые увидела свет, а Љлингер
создавал в тиши острова свою "†изнь ”ауста". ‚озможно, это и грустно, что по
такой линии располагаютсЯ наши  имение и все наследство, делающее нас  здесь
читателЯми неписаных  книг, ценителЯми невозможного  искусства,  и научившее
жить ради  доблести  знаниЯ  о  том,  что  никакаЯ возможность  не  исчезает
бесследно.  Џоэтому  сейчас,  когда  "вещи  выдают  своих мертвецов",  среди
возникшей давки мы свободно  разгуливаем  на  просторе,  украшаЯ  призрачные
ухищрениЯ  своего  платьЯ  цветами  и  серебром: в окружении  безвкусицы  мы
встречаемсЯ  на Ќевском  проспекте  как  взаимные  модели, или витрины,  где
отражаютсЯ наши простые души. Ќе одаренные глубокими  познаниЯми в истории и
в  мертвой   грамоте,  мы   строим  жизнь   исходЯ  по   сгоревшим   законам
"‘праведливости"  Љарпократа  в  череде  сатурналий,  воскрешающих  длЯ  нас
небывший солнечный ѓелиополь, преодолевший злоключениЯ  времени. Љак видишь,
наша традициЯ беспочвенна, как сами петербургские топи; ее истоки скрываютсЯ
в  домыслах и позоре... однако  чисты  как топографический идеал, заложенный
здесь зодчими  братьЯми и измеренный  нами вполне.  ‚от  почему  надежда  на
счастливое  соизмерение, очевидно несбыточнаЯ,  все  же  не  оставлЯет  нас,
несколько извинЯЯ наши иногда нескромные причуды. ‚ самом  деле, как  часто,
прохаживаЯсь  по  моему  острову, Я испытывал наслаждение, раскрывающеесЯ  в
геометрии   его  кварталов,  чередовании  разных   картин,   дающих   вместе
самозабвение  и  какое-то вновь ощущение  себЯ, это  знакомое за Џетербургом
раздвоение. Љак часто,  окидываЯ с высоты  из ѓавани как будто аллегорически
возлежащую  фигуру  острова  и города, Я вздрагивал, воображаЯ  человеческие
очертаниЯ застывшей спермы поверженного  гиганта, и гениЯ, протЯгивающего на
ладони  пламенеющий  кристалл  гомункулуса, и нашу  беготню, проистекающую в
сети  сообщениЯ  вен,  капиллЯров  -  как  инфекциЯ  тел,  закупоривающих  и
осушающих   сосуды,   разыгрывающих  совокупление,   гибнущих   невпопад   -
обуревающаЯ сквознЯком, как мертвые рачки планктона,  ложбины воспаленного и
обезображенного корпуса.  €ногда  от бессонницы  в полнолуние Я выбираюсь на
крышу  моего  дома и,  под  набегающую  по небу ночь,  грежу о  спЯщем,  или
простертом  на  посеребренном  луной  песке  ручьЯ  теле:  Я  вижу  древнее,
восточное  платье,  растекающеесЯ шитьем в подобие пейзажа,  напомаженный, с
бородой и ногтЯми, крашеными  хной, он  раскидывает руки,  мерцающие во тьме
серебром и мутными камнЯми перстней, удерживаЯ за плечи склонившуюсЯ над ним
женщину в пыльном покрывале, прикрывшую глаза  и  оттого уже  вперившуюсЯ  в
него всем лицом,  светЯщимсЯ от бледности... Ќо Я не  могу  разглЯдеть черты
лиц, до того  они сливаютсЯ в этой моей  фантазии, поэтому  создаваЯ сиЯние,
которое  вынуждает менЯ  выходить из  себЯ.  € Я  забываюсь, и  крадучись  в
глубокой ночи рыскаю среди теней домов  по  городу - чтобы однажды случайнаЯ
собака загрызла в переулке кота, и тут же кто-то скончалсЯ в забытой комнате
на ‚асильевском  острове. ‚прочем,  это возможные и бесплотные  галлюцинации
моих счислений.
     Џо лучшей  погоде Я  выбираюсь  в  моих  изысканиЯх  до Џетропавловской
крепости,  где  у  внутренних  ворот  задерживаюсь  под бронзовой  доской  с
изображением ‘имона ‚олхва, раскрыв крыльЯ низвергающегосЯ по мановению руки
Џетра  на  водную  площадь   перед  шпилем,  окруженную   триумфами   флотов
императора.  ‚рЯд  ли  Я  - или кто-то  другой  сможет  Ясно распутать  сети
мифологических  противоречий,  терЯющихсЯ в небытие:  двусмысленное  барокко
петербургской символики будет  вечно  водить  по своему лабиринту.  Ћстались
намеки в  кружковых  изданиЯх  и картины  из  собраниЯ  "„ревней  российской
вивлиофики"  Ќовикова,  доносЯщие  редкие  обрывки  праздников  и  мистерий,
обозначающих установление города: смутно  стоит  опустевший  от  грозы  ђим,
пылающее земной  страстью  сердце Ќерона, излетевшее и носЯщеесЯ по воздуху,
зажигает  пожарище, народ  собираетсЯ  в  Љолизей,  где  у  всех  на  глазах
происходит тЯжба двух  ‘имонов, Џетра Ђпостола и Њага, как ее описал в своих
"ЏризнаниЯх" папа Љлимент. Ќе  скрываетсЯ  ли  здесь намек, обращающий,  как
козырь  в  тароках,  Џетровские  ворота  в  –арские  на входе  в  Џетербург,
удивительным образом открывающемсЯ посередине города и как бы выворачивающем
его наоборот? Ќе был ли до сих пор город, выстроенный вопреки всему прошлому
в  неприютных  краЯх  как  воплощение  преображающего  разума,   воплощением
неоглЯдной  безнадежности своей империи, в призме его классических очертаний
предстающей  во  всем  своем  извращении  и поэтому  наделившей  его чертами
падшего и  проклЯтого? Џолучит ли он только теперь,  обособившийсЯ - то есть
открытый на все  стороны света  - задуманную гармонию,  и  поЯвитсЯ  ли свет
вместо тени,  скрывающей  "‚еликие  €зъЯснениЯ", которых  не  было  никогда.
Џозабыв все пережитые здесь утопии, мы живем скрытой жизнью, во сне угадываЯ
шорох ее произрастаниЯ из-под руин.


3
     ‚ этом городе все было движение; улицы
     проплывали, обнаруживаЯ площади и баснословные
     фонтаны; дома распахивались, открываЯ
     немыслимые комнаты и загадочные предметы.
     ѓерман Ћбрист
     Ћднако, и мне пора. ‡аезжий приЯтель, тот кто  все эти дни содержал мои
дом  и  уединение,  вскоре  прощаетсЯ: дай  Ѓог  вам с ним встретитьсЯ в тех
краЯх, а менЯ здесь  нужда снова выкинет и затерЯет в обычном розыгрыше.  Ќо
пока он  еще  здесь,  мне  на радость, и  плох; иногда  подхожу сменить  ему
компрессы, разбираЯ мои скорые похождениЯ в его непонЯтном лепете. Ќе  знаю,
сквернаЯ  вода,  пища, неосторожность, - за это  времЯ  он,  как  говоритсЯ,
собрал много шишек, и треснул не один пистон, - или иные флюиды поразили его
настолько, что теперь  такой жалкий вид. ‚прочем, мой постоЯлец не смешнее -
и не  более  жалок, чем все то, что сейчас дает нам покой и волю.  ‘перва он
так же весело клубилсЯ по Џетербургу, прожигаЯ свои дни, как самый беспечный
из  нас;  но не  то,  как  видно, сырой  оказалась его природа, то ли  здесь
отсырела  -  и очень скоро поднЯлсЯ  жар, заставивший его  свалитьсЯ  с ног,
побледнеть и приобрести зеленоватый оттенок... Њы было перепутали,  что  это
от несварениЯ,  однако на третий или  на пЯтый день Явные признаки  инфекции
выступили на  теле:  сначала  легкаЯ, но  обширнаЯ  экзема  подсушила  кожу,
растрескавшись  на  ногах, бедрах  и по  бокам, а затем пошло воспаление,  и
волдыри  запузырились по плечам, между пальцев рук и по  надбровным дугам...
ЃеднЯга, конечно, был бедное зрелище, почти ослепший. Љ счастью, его аптечка
взЯла свое. ‘ейчас  американец лежит на моем  диване уже почти прежний, пока
слабый, блеклый и в редких гнойниках. ”актически, это три свища в бровЯх и у
мышечной впадины. “хаживаЯ за больным, промываЯ и примачиваЯ свищи, Я с утра
стал  замечать,  как  выступающий  за  ночь  из  поры  зеленоватый  гной  не
рассасываетсЯ  - а своеобразно  густеет, каждый раз вылезаЯ, как червЯк,  на
длину моего  малого  ногтЯ. ќто  показалось  мне  странным,  тем более,  что
крепнущий вид моего приЯтелЯ, нормальнаЯ  температура его  тела, не говорили
об  углублении  абсцесса -  и  в  то  же  времЯ  разгладившаЯсЯ  поверхность
нагноениЯ  не могла не  выдать нового,  глубоко скрытого очага. Љ  тому  же,
откуда мне судить,  не  изменилсЯ  ли сам  характер субстанции?  Љаждый  раз
отламываЯ ее из  гнезда, Я не мог ее разглЯдывать хотЯ бы из брезгливости...
Џравда, движимый своим подозрением, Я вчера не стал обрабатывать одну Язву -
и вот, сегоднЯ зеленеющий  побег заострилсЯ,  достигаЯ уже фаланги пальца. џ
скрыл  свою  находку,  и  менЯ  одолевает  дерзкое воображение.  ‘ейчас  мой
американец  спешит обратно  домой,  пользовать раны скукой, в  гигиене  и на
кормах... Ќет  и  капли надежды, что  какаЯ-то  искра  безумиЯ  заставит его
преодолеть  страх, дожидатьсЯ расцвета и  собрать плоды. Ќо все  же,  именно
этот непорочный  организм  впервые обнаружил симптомы, которые намекают  мне
ключ ко многим  окружающим  менЯ загадкам. Њожет быть, он умрет, бедный. Њне
все равно. ‚ любом случае это возможность задуматьсЯ.
     Њножество,  мой  дорогой, и сколько еще всЯкого  разыгрываетсЯ  здесь с
непривычки:  Я  бы еще  долго  водил тебЯ за диковинами, хороводил  по  этой
счастливой бессмыслице, котораЯ обманывает  нас  свободой и  вечностью... но
как  раз не хочу  тебЯ развлекать,  и  вижу в ней только страх, все  тот  же
животный  страх  перед исходом,  возвращающим  все к  своему порЯдку:  страх
потому,  что  где  мы  тогда  окажемсЯ - кривые царьки,  невольные изменники
мертвых? Њы даже не представлЯем, как безнадежно длЯ нас грЯдущее, забытое в
нашей памЯти. Њы спотыкаемсЯ, кто  как  может,  не  поднимаЯ глаз на светлое
завтра  -  а  жизнь  мимо нас развиваетсЯ  не на  смену  былого,  а пока что
наощупь, как бы в диковинку, и эти ее дикие побеги,  устраивающие травлю нас
по  углам,  корнЯми  вгрызаютсЯ  в  почву,  выбитую  из-под ног. —то  теперь
произойдет  на смену  небытиЯ,  истаЯвшего  у  нас  на глазах,  какие  будут
строениЯ непосеЯнных всходов? Љакие запустение  и величие на миг приобретают
забытые в  войне  набережные и  проезды,  как  будто  напоминаЯ  пророчества
Љазановы о  торжестве Ђльберти и ‹еонардо...  Џарки  осыпаютсЯ,  стоЯщие  по
аллеЯм сирени  пригибаютсЯ  с  ветром, и  трепещут,  сокращаЯсь,  как  будто
пылающие, в свитые гнезда - с новым порывом готовые сорватьсЯ, разлетаЯсь на
все стороны  в  перекати-поле,  подпрыгиваЯ,  позвЯкиваЯ  щебетом схваченных
птиц,  терзаЯ  эти   жаркие   комьЯ  своих  внутренностей  когтЯми   ветвей,
разбрызгиваЯ искры в северном  зареве вечера над предместьЯми, обозначающими
конец света: он  близок за линией горизонта,  за туманом на краю залива, где
исчерпываетсЯ классический мир ЏтолемеЯ  и,  достигаЯ пределов  своей  ’улэ,
сворачивает  вниз  головой,  как  повешенный.  €  залив  в  этом  году  Ясно
вырисовываетсЯ  -  хотЯ  и  дымка  -  выливаЯсь  во  весь  взглЯд,  едва  не
приподнимаЯ желанные горизонты, и  очевидно сближаЯ разные прибрежные планы:
поэтому темнаЯ леснаЯ коса, ограничивающаЯ близкое взморье,  и растекающеесЯ
устье  ручьЯ, пробивающего песчаные уступы у моих  ног, и всЯ  петербургскаЯ
дельта, выдающаЯсЯ в  залив  фортами вплоть до далекого острова Љотлин - все
это  кажетсЯ  одинаково и на  ладони,  все так  же близко  и недосЯгаемо.  џ
вглЯдываюсь во все, как в незнакомые проходЯщие лица, и чувствую, что каждый
раз только срам мешает мне что-то узнать. Ћ, и изрЯдный.
     ќто неправда, что мы с …леной разошлись навсегда; или хотЯ  так, но  за
гранью своего  теперешнего бесчувствиЯ Я больше не знаю,  как выражаетсЯ все
то, что между нами было и - кто знает? - осталось ли.  Ћбычно длЯ этого есть
сувениры  лучших дней, доводы или хотЯ  бы  порыв: но ты этому не  поверишь,
вспоминаЯ  все,  что  бывало,  и Я  не верю.  ЏереходЯ все  мыслимые  рубежи
предательства  и  отчуждениЯ, мы обменЯлись всеми  подлостЯми нашего  малого
круга, после  которых нельзЯ смотреть друг другу в  глаза без содроганиЯ. Ќо
видимо эти спазмы, сводЯщие любые слова до абракадабры, и одержали нас своей
вЯжущей  силой, с  которой  плоть  ссыхаетсЯ  в гашиш, трескаетсЯ нефрит,  а
лопухи ревенЯ тЯнутсЯ навстречу луне... Ќаши  свиданиЯ  внезапны,  скрытые и
постыдные... Ћ,  сколько нам нужно забыть в объЯтиЯх,  которые мы будем не в
силах вспомнить!  ’олько обманы  и низости дают нам  свободу,  в исступлении
которой мы уже помимо воли терзаем тела друг друга. Њы расстаемсЯ, выпадаЯ и
забываЯсь; бывает, за окном  разливаетсЯ гроза, и  наконец грохот, с треском
проникающий на весь дом и заставлЯющий линии  разбегатьсЯ по острову, как-то
объединЯет нас.
     Љаждую  ночь  Я  засыпаю  с  ощущением  падающего,  и этот  в  общем-то
нормальный длЯ любого человека провал в сон, напоминаЯ мне о другом падении,
заставлЯет менЯ вскакивать к окну: привычный вид успокаивает.  ‚ его поисках
Я и выбрал себе комнату в доме, где отдельнаЯ лестница на мансарду позволила
внести незаметные усовершенствованиЯ...  особо рассчитанный изгиб за угол не
дает  ни  прохожим,  ни моим  гостЯм заметить,  что  поднимаЯсь  ко  мне они
совершают  сальто,  буквально  подвешивающее их  к потолку комнаты,  котораЯ
произвела  бы тЯжелое  впечатление, если  бы  шторы не были  всегда завешены
наглухо. ’олько оставшись  один Я  могу их раздвинуть,  вольно  вздохнуть  и
выброситьсЯ из окна...  џ барахтаюсь, не чувствуЯ под собой кишащей и  серой
без дна трЯсины, а надо мной как  недостижимаЯ мечта раскрываютсЯ бескрайние
зодчие поросли обетованной земли.


      1992

‘Ћ‹ЋЊЋЌ
     повесть девЯностого года
     ‚  солнечном холщовом  кресле, поверх летнего города,  наполовину лежит
большаЯ  обнаженнаЯ, т.е. совершенно голаЯ женщина  прекрасного и  стройного
тела, с тюрбаном на голове. ‚стретишь такую граль в темном лесу, у ручьЯ - и
с  ума  сойдешь,  безвозвратно,  исчезнешь.  Ќо  до  сих  пор  вс:е искрами,
светлЯками будет ждать у тебЯ в глазах.

1.
     ‘перва   поворот.  ‚  темноте   сухо  щелкнуло,  и  три  ступени  света
проскользили по лестнице. Њилий ‘амарин, прозванный Њоро, запер свою дверь и
пошел, в пЯтнах от утреннего  окна, вниз, к чистому, знакомому  запаху воды,
растекавшейсЯ ручейками.  Њилий заметил,  что проступает под  штукатуркой, и
представил  себе  вдруг картину,  где  мелкие  облачка  пара  витают  сверху
кипЯщего в  огне,  в  островках земли, варева. ‡ачем,  пожалуйста,  ехать  в
‹евант,  где между €ерихоном и замком Љрак, превращенным в еврейский колхоз,
шипит  мертвым морем  все тот  же двойной, как  асфальт,  кофе?  ќтим  утром
‘амарин окончательно  отказалсЯ ехать на малую родину.  Ќа большой  лучше, и
еще  меньше  места.  Ќочью  ему  снились  полки   сарацинов:  теперь  он   с
удовольствием  шел  убеждатьсЯ в обратном. Ќа улице небо было  низкое, будто
его пролили, и чудесным пустым звуком были двор,  запорошенный, стены и пара
деревьев. „о полуднЯ было минут пЯть. Њилий привел шлЯпу, перчатки и, слегка
вправо,  голову  в  нужное  положение, мысленно отметив пунктир. ‚се  вокруг
нравилось ему необыкновенно. Џушка, за два квартала, выстрелила в крепости в
полдень. Њилий хотел улыбнутьсЯ,  но пошатнулсЯ, прислушиваЯсь. Џо его  телу
прошли судороги. Ћн, как  говоритсЯ,  мертвенно побледнел.  …сли  бы это был
треск,  который можно  принЯть и  за  ветку, за выстрел или разрЯд грома, то
двор и тусклаЯ лужица, отразившись в звуке, увидели бы, как его не стало.
     II
     ѓоворить о  его  гибели  было бы неуместно - и неприлично  обмолвитьсЯ.
Љонечно, он был поклонник того дисциплинарного постулата  ‹ойолы "Revinde ad
cadaver",  который  - "будь трупу  подобен"  - забываетсЯ  молодыми  людьми,
которые  пишут стихи  с  адресатами "милый Ѓодлер"...  Џодумайте,  как бы он
вздохнул, замахал руками и... Ќикакой человек с воспитанием не позволит себе
такого. ’от, кто пил с утра на Ќевском свой кофе, купил газету - бессмертен,
метафизически говорЯ. Љаждое знакомое утро он курит, отсчитываЯ  перспективу
от шпилЯ до  шпилЯ, и  проходит нескорым  шагом,  часовым заводом  на взрыв,
которого не было и не будет. —асы,  что звонили,  и  в дребедень фейерверком
рассыпались  по  комнате,  за  окно, засветло.  Љогда  он думает  о них,  то
представлЯет  себе  циркуль, охвативший в  круг, в  серебре, глубину темного
хрусталЯ.  Џо ней плывут,  падают  и  сиЯют,  пульсируют  знаки и звездочки,
когда-то  буквы;  они чертЯт пути. …му все  равно, как это  понимать.  Љогда
взглЯд  мутит, кажетсЯ  -  горы,  монголиЯ.  ‘толовые в снегу нагориЯ, когда
ветер теплит светильники и серебро мерцает, горит брызгами среди шороха, под
выкрики официантов, в  ректо  к отражению зала.  €зморозь  ложитсЯ где-то на
берегах, проступаЯ кожу лица и пробиваЯ виски, как сталь: он зажигает спичку
и  черные,  одна  за другой лилии, тени  пролетов стаивают зыбкий лед.  ђека
шелестит из-за стекла, в гранитах рветсЯ накрененный бот, а мальчики поют на
изразцах не стройно, сладко, пока фарфоровый огонь облизывает  им пальцы. Ћн
встает  из-за  стола, играЯ  папиросой,  и  думает  о  себе в  прошедшем,  и
благородном, времени.
     III
     —еловек,  наметивший цель  в  жизни  и добравшийсЯ, наконец,  до  своей
консервативной,  ньюйоркской  или  чикагской,  банки,  и  удивлЯетсЯ, что из
позади нет  ни  письма,  ни строчки:  только кто-то  махает  рукой,  а поди,
разбери. Ћн хотел  бы  раскрыть порты  длЯ иностранцев,  но не  представлЯет
себе, как за пЯть, шесть лет изменилсЯ этот город, выцветший в рассыхающихсЯ
сквознЯками,  темными провалами,  где  намеками кажутсЯ  огоньки, камень, на
побережьи  покрывшийсЯ  лоскутьЯми  причудливой  вывески,  знамени,  флагов.
‚озможно, засветло пустынные длЯ прохожего улицы, зданиЯ, белолицаЯ женщина,
среди цветов  крыльЯми  сорвавшаЯсЯ в  стену, еще способны вспоминать что-то
вроде истории  - кроме того,  что нужно чисто  по делу. Њилий прикуривает, и
легкий  дымок,  горький,  как  отзвук  выстрела,  кажетсЯ  ему   за   рекой.
‘тарательно  скрываЯ  свое безделие, он  ходит по улицам,  сжимаЯ  подмышкой
зонтик, посматриваЯ на часы, когда слушает у станции метро  джаз.  ‚  ранних
сумерках  все  пропадает,  и   как   павлин,  феникс   багдадских   пожаров,
проносЯщийсЯ,  вихрем  вечерних  перьев   зажигающий  тысЯчи,   море  мириад
светлЯков, выцвечивающих в провалах раскрытые в толпу двери, витрины, залы и
тайные комнаты  - так в  ритме фосфоресцирует  ее шаг,  в  танце, синкопами,
зеленеющим   ангельским  ревом  поволакиваний  крики,  фары   автомобилей  и
пылающее,  стремительное  колесо  в цифрах  и знаках,  среди рукоплесканий и
воспаленных девичьих глаз.

2.
     ‘амарин смотрел рекламы  у кинотеатров. Ћн следил за лицами. …сть такаЯ
игра, когда из толпы, вечером, выбираешь,  кто  тебе больше нравитсЯ. ‹учше,
конечно,  девушка; благородно,  когда в  кафе и когда она тебе абсолютно  не
нравитсЯ. Ћна  выходит  на  Ќевский,  ты идешь  за  ней, повторЯЯ каждое  ее
движение. Љогда  она,  наконец, свернет,  ты  немедленно должен выбрать себе
другую, и  так дальше.  Љогда  у него от этого  начинала болеть  голова,  он
покупал себе в  киоске арабскую газету и  принималсЯ гадать  по ней, а потом
шел перебирать в задуманном  порЯдке все  окрестные заведениЯ.  —то выпало -
все твое:  хотЯ  это,  скорее, игра  на обман, а  не на интерес. ‚  темноте,
кварталы   за   улицы,   отзвуки   за   светлЯками,   все   -   сумерки    в
плаванье-путешествие, странничьи, крапленые воспоминаниЯ. ѓде-то на доме, за
решеткой  из-под мокрого  снега  надпись:  "Ђпрель".  …ще  развлечение  были
романы.  Ћн   придумывал   что-то   про  пожилого  романтика  тридцати  лет,
влюбившегосЯ в плакатное фото ‘аманты ”окс, обгорелое, с бататами. ’от живет
в  коммунальной комнате и каждое утро, за кофе  и елли, сочинЯет  про  себЯ
что-то  и  вдохновлЯетсЯ,  онанируЯ  на  портрет  дивы.   Џотом  придет  его
разведеннаЯ жена, и еще одна,  и т.д., и глЯдЯ  на Ђничков  мост (а она  ему
нежно в глаза), он  будет говорить,  что  гибель,  ужасно, Џетербург и снова
т.д.,  и  снова, и снова.  Ќо проходЯ на улицах  мимо  косматых,  намазанных
девочек, подростков,  стрелЯЯсь на  сигаретки, затравленно  улыбаЯсь,  - ах,
чебурашка, зачем  ей такие уши? - он думает, что это такое  чувство, которое
понимал, но  не знал. Ћн придумывает, кого  можно было  бы застрелить в этой
кофейне  за штофом  на  стенах, где  хочетсЯ  дождЯ, и  где  с удовольствием
читаешь  о  шелковых комбинэ, которые  носили под мундирами офицеры кайзера.
„а, у полковника - штука  не капитанскаЯ. „иалоги были бы  из тех,  какие он
юношей списывал по мужским туалетам, и все это - в  декорациЯх из "ЋрфеЯ", в
палевых  склонах, развалинах, арфах  и  соловьиных  ливнЯх. ‚ любом  случае,
проза - не брачное объЯвление. Ћн с тоской думает, не дожить ли до мемуаров,
о первой, как  же ее звали, любви, дачной девочке с косами. …му снилось, что
они вместе спали, одетые. ЉакаЯ война, какаЯ катастрофа нужна  теперь, чтобы
дожить до  такого?  ‘амый  любимый  сюжет  -  о  поэте,  позабывшем стихи  и
странствующем  по  городу  в  ожидании такого  совпадениЯ  в пейзаже,  чтобы
наконец упасть замертво. ‡ачем-то представлЯетсЯ снова  мертвое море, пески,
‘аваста и городские руины  среди пустыни. - “ехать в эту ѓолландию? —ерта  с
два. “ перехода он подошел к нищему, порылсЯ в карманах за кошельком. „остал
деньги,  отсчитал  и разменЯл  у того  две монетки по две,  потом бросилсЯ к
телефонному автомату. ‡уммер молчал долго, а затем стекло как-то хлюстнуло у
него в глазах, и шорох трамваЯ, искры, птичьим хвостом взметнувшиесЯ  во все
стороны, снова заставили все пылать.

3.
     ‚есь ресторанный  зал был  залит  десЯтком светильников,  в сотню  свеч
отраженных   люстрами  и  панелЯми   зеркал,  хрусталЯми,  в  драгоценностЯх
блестЯщих,  в белом и  серебристых, женщин, умноженный  бликами фотовспышек.
‘утолока  была пестрой.  ‘тайка  разноцветно  щебечущих,  разлетевшихсЯ  под
потолок попугайчиков, -  или  это  так  показалось, - и  все  притихло, едва
подернутый  дымкой  занавес  в  глубине  столиков взмыл, обнаружив мерцающий
черный  оркестр на фоне  как бы лунной тропинки,  и  вино застыло в бокалах.
’олько белобрысый трубач,  схваченный  в синем прожекторе  крепко  расставив
ботинки, в гвалте после первых клавишных проблесков пустил "Џастуха", только
пьЯнЯщие испарениЯ поплыли, переливаЯсь, по залу - как вдруг паркет в брызги
ударил  у него  из-под ног, а осколки  заплЯсали,  водоворотом заискрились в
грохоте  среди  удвоенного,  вчетверо  отраженного  переполоха. ‚  раскрытых
дверЯх  стоЯли рЯдом, не снЯв шлЯп, и палили по залу в пЯть ручных пулеметов
несколько одетых в черное мужчин,  полыхаЯ как будто бенгальским. ‚ углу, за
отдельным местом, упал,  взорвавшись багрЯнцем,  как будто танцуЯ,  гигант -
огромнаЯ, накрахмаленнаЯ  туша негра во фраке. Ћн застыл, башкой  в разбитом
зеркале.  Џо   его  лицу   с  Ярко   розовым  ветвЯщимсЯ  шрамом   в  редкой
растительности, были  кровавые  брызги.  Ћна  смотрела на  все это,  раскрыв
глаза. ‘вет  притих, хотЯ  этого  было  и не  надо.  Љогда трубач и  другой,
черномазый,  выскользнули  и  очутились  между  стен и ступеней  затемненной
лестницы,  они  поцеловались.  Џо  ее руке  прошла  тень,  паутиной,  и  ему
показалось,  что  какаЯ-то  тварь  выскочила  и промчалась  между кресел: ее
Язычок был таким же душистым, как все остальное.
     Џока зал,  казалось,  еще  дымилсЯ,  и переливалось  мерцание, пьЯнЯщее
вокруг пЯтнами  и как бы мигающее над выходными  дверЯми зеленой  табличкой:
"Ќовейший  скрюдрайвер"  -  они побежали,  как  знали,  что  не  остановЯтсЯ
никогда, на проспект -  и уже понеслось вокруг, на четыре стороны, колесо, а
ее лицо  среди ветра пошло в свет. Ћна была очаровательна. ’ак или иначе, он
отметил себе точную дату и час, чтобы вдруг занести на полЯх, в  книжке: "Ќа
Ќевском проспекте, около  "“ниверсалЯ" в семь часов  вечера эта женщина была
возмутительно хороша". ’ак, бывало, терЯют  голову. Ќо пепел были ее волосы,
а  черты  - очевидность; и  великий ќрте, делавший сном обрамление жизни, не
зрЯ разлил  аквамарином  в  глазах  своих модельных богинь  -  пеплом же они
вспыхивали искорки, вьюгой порхавшие в небесах, вокруг, и по  тротуарам. Ћни
пили  в "Ћгрызке"  кофе, коньЯк в  "‹амбаднике", в  "—Љ" тоже. ‚ "ќкспрессе"
были коньЯк  и  кофе. ‚  "ђифе"  барабанил хипхоп, и они пили водку, а потом
пунш,  в  "‘юрпризе".  ‘амарин  шел,  евритмически,  чечеткой   вокруг  нее.
Ђвтомобили шли, как без шоферов. ‘емен Ѓэкаффа попыхивал свой  чилим. ‘ неба
падало  перьЯми.  Ќа Ќевском  разом покраснели  все вывески.  Љогда об  этом
заходила речь, морозец дробилсЯ и шел  в пар, а река текла широко, в черное,
сталкиваЯ  бурые льдины,  как  нефть зажигаЯсь то  там,  то  здесь  бледными
огоньками; в  голове  улетали, как  будто без  крыльев,  всадники,  сыпались
башни, и заводной птичкой  все  стрекотало, пока паровозные гудки мешались с
оркестром, за  столиками  светили  лампы, кое-кто уже танцевал, толпились  и
переговаривались:
     10. Ћна  рассказывала,  что в  детстве хотела  быть  той  гимназисткой,
которую принц, весь медовый, увез в ‘иам. Љонечно, соглашалсЯ он: она родила
еще одного,  маленького,  и  положила  на пальмовый  листик. ‚ообще, ‘иам  -
место, куда хочетсЯ любой милой  женщине. Њладенец из люльки кошкой  взлетел
на пагоду, Ягодной  гроздью,  петардой  кружев, вроссыпь тысЯчи тысЯч мелких
бетизов, лотосов, брахманы и  англичане, аисты  над пароходами, слоны кости,
драконы... Ќаконец, золоченые принцы без половых претензий, и все в облаках.
„ымок от трубы терЯлсЯ за горизонтом. ‚ радио шло от Ѓангкока до  Ѓарбадоса.
€зморозь,  белый  жемчуг, покрыла  ей  щеки,  и  стол, и  болотистый сад  за
решетками, и  толченым  стеклом,  слезами,  сыпалось мукой  из глаз. ‘амарин
достал платочек.
     20. …сли помнишь  (сказал  ей  ‘амарин),  твоей первой  куклой  была та
перчатка, в которой ты протЯнула мне руку. ‘перва были тени за окнами, потом
закружились марионетки, и двери вдруг все распахнулись. ‚ертеп,  или дворец,
с колоннами и фасадом. ѓде-то  поверху, между девизами,  трубами и девицами,
под глазом, пылающим из пирамиды  - торчит  голова рассказчика. Ћстальные, и
большие,  и  деревЯнные, стоЯт и  ходЯт,  как  им  полагаетсЯ.  Њаги, черные
сарацины  и рыцари,  ироды и магдалины -  все в золоте, доспехи,  атлас,  на
вагах и  переборках. € не  один мальчик опЯть  там на что-то рассыпалсЯ.  "“
Љарагеза, в чалме который, рука, что ли, из живота  растет?"  ‚рЯд ли,  но у
каждого из них на лице маска, а за руки они подвешены к потолку, так что под
платьем болтаетсЯ. ’еперь перчаткой не обойтись: каждую часть твоего туалета
менЯем,  на  что подойдет.  ирмы вокруг, не забудьте. ѓлаза просто повЯжем;
здесь -  вместо  них нарисуем еще,  и  другой. Ђ сюда  -  краба; смотри, как
ползает.  „альше куклы.  Њужские и женские, друг из  друга растущие, ноги...
’ут их по четыре из одного живота -  или  это уже грудь? - одна, одна только
задница в прическе "боевой петух"... Џолноте, ты ли это? ќто уже Я, Я...
     30.  "... люблю тебЯ?" - шепчет ‘амарин, и далее. I belong  You, belong
Me, Grass belong head globes  all me die finish. Љогда о любви, лучше забыть
Язык и стать иностранцем, а точнее, туземцем событий. џзык любовников - Язык
голубиный, пиджин,  и это ЂзиЯ. ’ам  Я гулЯл по Њосулу, заглЯдываЯ повсюду и
получаЯ в ответ - но все было  и без  слов Ясно, к тому же - кругом бомбы. ‚
алжирском   ’имгаде   Я   заплатил   местному   наркоману   за   то,   чтобы
отреставрировать  триумфальную  арку  ’раЯна;  в  посвЯщение тебе  он  выбил
надпись:
     Ћткуда мне было взЯть текст кроме как с тех сигарет, которыми  Я  с ним
расплатилсЯ? Џотом  Я,  ученик дастуров  €лми-•шнум, просыпалсЯ в  Ѓомбее на
башне молчаниЯ, и пел тебе засветло  то, чему менЯ научил приЯтель,  перс  и
педераст, забывший в Џитере фарси, так и не научившийсЯ по-русски. Ћн сложил
эту песню, когда умирал его друг,  а он плакал у какого-то  случайного окна,
прижавшись к дереву, бормоча про тропический ливень, огонь у пруда, в горах,
ресторан "анхай" и ”илиппа ‘упо. “тром  всегда умираешь,  как ни  в  чем не
бывало, спирт сгорает знакомые очертаниЯ из-подо льда; а эта любовь - всегда
что-то другое.
     40. ‚ "‘оломоне" ‘амарин учил ее соломону. ќто, чуть не упал он, покер,
но длЯ двоих - и, как всегда между нами девочками -  без денег. ‚от, смахнул
он стаканы, стол - и на нем, картинками кверху, разложи десЯть  карт, два по
пЯть. џ беру из колоды  еще шесть, по-своему их располагаю,  и кладу в пачку
сюда, рЯдом. ’ы перваЯ выбираешь свои пЯть, и заменЯешь потом из моей пачки,
если что-то не подойдет. ’о,  что останетсЯ  - все мое... ‚  моем  положении
немудрено проиграть, если Я с самого начала не найду в нашем раскладе что-то
такое, что можно скрыть, затасовать в  самый глухой угол моей колоды, и так,
чтобы  ты,  котораЯ  всЯ  у  менЯ  на  виду  выбираешь,  отнимаешь  у  менЯ,
распорЯжаешьсЯ - когда-нибудь бросила свои карты на стол веером, когда перед
тобой вдруг заплЯшет  белый фиглЯр. ‚се  равно мой  расклад при мне, - пойми
правила, - и если  ты  захочешь уйти, проигравшись или отыгравшись в конец -
запомни, что всЯ игра, когда раскрываютсЯ, только уходит из вида, как бы под
землю...
     ’ак, далее. Ћн уже  на проспекте глотает какие-то тумаки,  а следом  за
ним
     50. (она)  проходит, как ничего не бывало. Ћн видит зарево, и  пока все
искрЯт провода, вспоминает какие-то розовые мессы, морЯ, и мириады, вереницы
возлюбленных и влюбленных.  Ћна отвечает  ему, что не  бывала в  Љадисе.  Ћн
говорит, что лучше уж Љапри.  - ‚ообще, теперь, раз мы здесь,  - говорит он,
стараЯсь  попасть в такт некоей музыке,  обнимаЯ ее  у  витрины,  -  Я  хочу
рассказать о своем тайном пристрастии. Џонимаешь, до того, как у нас с тобой
было,  у менЯ был этот  человек. ‚первые это  случилось, когда, наконец, без
копейки и  изуверившийсЯ  во всех планах, Я оказалсЯ где-то в  углу пыльной,
темной  библиотеки:  вокруг  полки и  карты,  кругом  менЯ насыпано мелом, а
лампочка пискнула, и вдруг погасла. € здесь - свет! ‡десь, будто из окна, со
стены, передо  мной возникло  его  лицо... ќтот  дьЯвольский оскал глаз, эти
сладострастные ноздри... эта бородка! Ђ за ним пристань, и  сад, и фабричные
огоньки  в глубине залива... Ђ снизу надпись,  трижды зовущаЯ  его по имени.
—то же, Я звал его,  и пошел за ним. ‘ тех пор мы путешествовали вместе. ѓде
только Я не был... ‹ес на ‘евере, коноплЯнаЯ пурга на ћге... ‚езде, дойдЯ до
отчаЯниЯ, Я звал его по имени, и мог бежать в этот сад,  а он шел со мной об
руку. ЉаждаЯ встреча с ним - что за места, какие воспоминаниЯ! ’ам садитсЯ в
залив солнце, белеет в тенЯх пристань, а среди кипарисов он сидит и играет в
шахматы. ‚от он с рыбаками, вот слушает пьесу друга, Яростно спорит в саду с
фарисеЯми. Ђ вокруг Љапри, и вилла Љрупп, "“единение  брата ”еличе",  совсем
не  случайно  прозваннаЯ - куда тебе, ’иберий! ‡десь справлЯл  свою "розовую
свадьбу" граф ”ерзен с завсегдатаЯми парижских писсуаров,  здесь объЯснЯлись
Ћскар и Ѓози, сюда привез свою скандальную "ђевность" ‚ильгельм фон ѓл:еден,
безумец-фотограф... Ћ, этот край, воспетый берлинским музеем Џола... „а, это
мы,  его дети, с  ним; и его краснаЯ гвоздика в петлице, и  наши зеленые. Њы
видим,  как  зеленый пожар растет, распространЯЯсь  из-под  земли ручейками,
прорываЯсь  в фонтаны огнЯ, и треплетсЯ  над Њосулом зеленым  стЯгом с двумЯ
саблЯми и  надписью: "Ќичто не возможно"... Њы рукоплещем, бросаем  цветы  и
кричим ему трижды: ’ы, Љто жил, ’ы, Љто жив, ’ы, Љто будет жить...
     "...  но  тебе  скучно..."  -  из-подо  льда,   откуда  наплывами,  как
перископом  выводит,   внезапно,  на  тротуар,  тоска  обретает  конкретные,
обтекаемые на ветру очертаниЯ: он вспоминает, как ночью у набережной  чернаЯ
лодка с башней всплыла, качаЯсь, недалеко от статуи адмирала,  который стоЯл
в тельнЯшке поверх  бронзы. „альше ночные проспекты и улицы, вьюга, поздние,
длЯ  поцелуев,  трамваи.  ‡а  окном  одно,  в  измороси,  палевое  ничто. Ћн
вспоминает маркизу Љассати, которую еще мальчиком, как потом понЯл, видел во
сне: глаза, вдвое жгучие черным, ветреным, воспоминанием.
     60.  €  он  вспоминает  божественную,  удивительную  и пеструю  галерею
фотографий в  живой  рост, работы  •этти  ван ‡ак  - будто  гулЯет  по залу,
представленному в панораме о двенадцати  вывесках всемирных совокуплений, от
•артума и до Ќью-‰орка, гостиницы, номера от первой войны до второй. Ќегры и
обезьЯны,  ревущие  старцы,   собаки,  кровь,  брызжущаЯ  из  петуха  -  все
пробиваетсЯ в жалюзи светом, в золоте, сверкающей так невыносимо, что вскоре
оно исполнЯет собой, сколько можно видеть.

4.
     Џеред  ним,  и  вдруг лучитсЯ, как чистое стекло, перспектива,  сиЯнием
рассветающаЯ в  зное застывшие камни зданий, и небо - и пути, дороги, словно
из-под земли пламенем охватившие в сети город, соединЯютсЯ. Ћна одета только
в золото на ее глазах, и павлин, переливаЯсь в перьЯх, терзает ей живот: его
слезы, штормом из тысЯчи его  очей, разгораютсЯ в море. Ќо когда ему удаетсЯ
рассмотреть этот свет, рассеЯть его на плывущие очертаниЯ, - что за немецкое
имЯ в названии? - в образе  лампы, то он видит ее  глаза, и белую маску (да,
именно, она зубной  врач). Ћн  чувствует жар,  пока она держит  в железе его
рот. ‚ слепЯщем свете она прЯмо над ним, закрываЯ собой все, и  боль, когда,
изнемогаЯ от нетерпимости зноЯ, сиЯниЯ, он сжимает пальцы у нее  на коленЯх,
ощущает  все новые качества,  с  легкостью  поднимает ее  под бедра - и  уже
бежит, высоко, акробатом  вздрагиваЯ  и закидываЯ ноги,  с ней  на руках, по
сверкающим залам и галереЯм в колоннах, сводах и  статуЯх,  прыгает, едва не
взлетаЯ между автомобилей  в порывах прожекторов, раскачиваЯ ее выше и выше,
в то времЯ как она, возвратившаЯсЯ во взглЯд, рвет ему зубы один за другим.
     IV
     Ћн проснулсЯ уже на светло,  среди полуобклеенных стен и бутылок, прЯмо
у  круглого, треснувшего  зеркала. Љресло,  качалка, отбросило его  напротив
лица бледного, впрозелень, "кого-то" - и он сразу же успокоилсЯ: его  щетины
было точно на три днЯ. Ѓутылки, ланцеты и бильЯрдные шары  стоЯли, лежали по
всей  мастерской, плыли  посреди  пустоты в рамах, звенели  из-за  окна,  на
площади,  колоколами,  и  щебетали  птички. Ќа подоконнике  сушилсЯ  морской
петух. ‘  краю стола  дымЯщийсЯ кофе, курага и в ломтиках осетинский сыр. Ћн
поднЯлсЯ подкраситьсЯ, и аккуратно взъерошил себе  волосы. ‡а  окном тает, и
небо  белое,  как  если  бы  все в мареве,  а за занавесками  ничего,  кроме
сегоднЯ, нет. Ќа гвозде висело из альбома фото, раскрашенное от руки: первой
шла девушка, одетаЯ всЯ в зефир, и трубила в  крылатую, и мохнатую, дудочку;
за ней второй, согнувшись, старалсЯ не  пролить свой тЯжелый  длинный сосуд,
который  нес  двумЯ руками  - и  замыкал  все  халдей  в  длинном платье  со
звездами, безобразие сам по себе.  Њилий падает  в кресло, и уже  из-под его
вспылившихсЯ,  внезапных развалин пытаетсЯ  предпринЯть  какой-то  "Unsquare
Dance",  пока  ловит  руками и кричит  про  себЯ. ЏоднЯвшись,  вздохнув,  он
начинает покрывать  лаком свои уже достаточно слипшиесЯ волосы,  а потом  из
склЯнки от химического индикатора  пускает  себе по рубашке красную струйку,
застывшую на груди в капельку.  ќто  удачно,  что со  вчерашнего днЯ верхней
пуговицы на  воротничке нет. Ѓлиже к  вечеру его видели у "Њаксима", где  он
уже стоЯл за сигаретой. Џотом его встречали там и здесь, а в сумерках кто-то
заметил,  как  он  стоит  на  набережной,  около  высоких пролетов. Љакой-то
выстрел  послышалсЯ ему  за рекой, вдруг заледенил  ветер, и такси,  фонарем
повернув мимо, умчалось, вскоре пропав за мостом.
     N
     Ћн  видит, как она опускаетсЯ  плечами в  жестокий  и  влажный  зной, и
видит, как темны его  руки  на  ее теле. Ћна видит  белый,  истаЯвший  край,
черную ветвистую трещину, расколовшую потолок.


      1993.
     Џ“’……‘’‚€… ‹“Љ€
     …сли  принЯть, что  сегоднЯ, как  и некогда, путешествие  означает  длЯ
человека в  конце концов выход  -  то чем хуже или ничтожнее его побуждениЯ,
тем больше какой-то страсти и своеобразного упоениЯ, чисто физических.  ‚едь
и  воспетый  акт  в  общем  неэстетичен.  ’о  и  другое  сближают  плачевные
результаты.  Џоэтому  жалкаЯ,  вполне  постыднаЯ  цель  поездки  в лучшие-то
времена  неповоротливого  ‹уки  не  стоила  своего  рассказа,  да  и  такого
утомительного  пути, на исходе терпениЯ  нашего друга  у тускло  мелькающего
окна  все  глубже забываЯсь  в  спертом  полусне  напоминающего  камеру купе
поезда. ќтот поезд шел уже бесконечно, то ли и правда по полю без краЯ -  то
ли согласно административной инструкции железнаЯ дорога петлЯла, уклонЯЯсь в
некие разве что из  космоса различимые  символические фигуры  - чтобы страна
таким  образом расступалась  перед заключенным  пассажиром  в  истом  смысле
своего имперского  расстоЯниЯ, скрадывающего  и дни  и  ночи  и само  времЯ.
’очнее  сказать, ночь  выглЯдела  из окна  купе  всего  лишь  как  очереднаЯ
область, даже район, в следовании однообразной  равнины  развалин и  деловых
построек - и только названиЯ станций давали заметить вроде бы естественное в
поезде (да и  заложенное  в самом пейзаже) продвижение  вперед. Ћни  сменЯли
друг  друга сперва забавно или исторически, как в учебнике  -  но постепенно
удалЯЯсь  от  знакомого  смысла, все более варварские  шипЯщие и  гортанные,
слова, а  скорее  шорохи  чужого враждебного Языка, придающие своей  русской
азбуке   загадочность   кабалистических   знаков.  Џочти  незаметно   и  уже
примелькавшиесЯ  местные  лица,  вторгающиесЯ в  духоту  и  толчею вагона  с
газетами и кислым пивом, приземились и грубели, их возгласы  становились все
громче и непонЯтнее, а глаза сужались или оплывали с тошнотной  поволокой. “
‹уки роман подошел к  концу.  Џоначалу он тупо  лежал,  задыхаЯсь  на  своей
полке,  пересчитываЯ  былые  пасьЯнсы и поминаЯ тюрьму "Љресты", где подруги
передают в таких случаЯх узникам теплые носки, пропитанные настойкой опиума.
Ќочью стал выходить в тамбур, глотать в разбитые стекла холод ‹уны.
     ђазмышлениЯ о всеобщей схожести и, так сказать, симпатии элементов, и в
частности  о том, что  например строение петербургских  "Љрестов" в точности
повторЯет  планировку  аналогичного заведениЯ  "‘анте"  в  Џариже,  и  т.д.,
заставили его счесть,  что если поезд и не пошел по круговой - то окружающие
виды, запустение и тоска, все равно повторЯютсЯ  настолько упрЯмо, как будто
продиктованы  робкой надеждой. „лЯ ‹уки же,  который  ни  в  чем, ни в каких
вещах не чаЯл,  это была бездумнаЯ истома,  внезапные  двигательные  спазмы,
усиливающиесЯ  по ночам,  иначе  бессмысленным.  Ѓессонница  одолевала  и  в
сумерки, приливаЯ к ‹уке как беспокойство, ощущение следующего этапа пути по
расписанию, которое наползало  незримым  пунктиром в воображении  и жгло под
кожей, как татуировка. …два  тусклый  во  мраке  туман за  окном,  и  редкие
светлЯки  фонарей, зажигающие здесь и там Яркие  купины  домов или  сцен, от
этой иллюминации выглЯдевших  как аллегории, разыгрывали  в поле перед ‹укой
ночные  колЯды, загадочные  шествиЯ ритуальных  личин,  минутные,  мигающие,
проносЯщиесЯ мимо. Ћн снова перечитывал парижский адрес на конверте,  и клал
обратно в свой нагрудный  карман  письмо от старого поэта, как будто еще раз
обращаЯсь к мэтру. ќто  был заграничный, далекий, но очень реальный адрес; и
поэт, которого ‹ука никогда не  видел, поэтому был длЯ  него живым ощущением
того смысла, - скрытого, позабытого в  безысходной  физиологии окружающих за
окном идей,  - который все  же существует,  создаваЯ мир  воображаемый, быть
может, однако порЯдочный - мир, свЯзанный с ним, ‹укой,  и чудом достигающий
его  как бы из небытиЯ. (‹ука  не  знал,  что ќдуард  ђодити,  о  котором он
думает, умер в Џариже, в мае, за несколько месЯцев  до  происходЯщего. Џоэт,
родившийсЯ и  живший как  странник, теперь обращаетсЯ к  нашему другу  в его
неведении  - не  даваЯ  ответов,  а  только  слепые  помыслы,  пока  что  не
раскрывающие  живой  боли и  всей  бесконечности  предстоЯщей  дороги. Њожно
сказать,  что  тревога и  приступы, одолевающие  ‹уку,  сродни спиритической
свЯзи:  в  любом  случае  это  -   правда,  которую  нельзЯ  не  чувствовать
подсознательно. ’о, что он видит из своего окна - картина будущего,  поэтому
такаЯ нелепаЯ.) Џоезд замер на очередной станции.
     Џеред  ‹укой, соскочившим на  перрон, за тусклым  маревом  лег уходЯщий
вниз холмами городок под редкими, как будто сторожевыми огнЯми, напоминающий
его бдениЯ: это и правда возникло вроде  галлюцинации в  струЯх  белого дыма
или  пара, курЯщихсЯ  из кратеров  тени  и свивающихсЯ  во тьму  за границей
холмов, ведущую в  пропасть  невидимого горизонта. Ћчевидно городок, живущий
по непрерывной череде работы  железной дороги и возвышающихсЯ  повсюду,  как
зиккураты,  заводов,  всегда  в полусне  и полупустой,  который  лучше всего
проехать,   как   фатаморгану,   навстречу   рассвету.   ‘трашно  приезжему,
дождавшемусЯ утра в  этом городе,  блуждающему по его  бдительным одинаковым
улицам  вслед  их  названиЯм,   которые  не  говорЯт  ничего:  мимо  зданий,
выстроенных  не  то  пленными, не то  заключенными  на местах, которые редко
встречающиесЯ  ему люди  называют  по-своему, коверкаЯ незнакомые  им  слова
вымерших аборигенов, звучащие в  русском  произношении  как  оскорбление или
"чертова дыра".  Џриземистый, не  отвечающий  грандиозным пропорциЯм  своего
декора  в стиле  имперского  "новеченто"  и  оттого  несколько  кондитерский
павильон вокзала приютил  сбоку подобие  триумфальной арки, ведущей  в обрыв
лестницы,   сжатой  глухим  кустарником.  ‹ука,   догадываЯсь,  что   оттуда
открываетсЯ вид на главную  площадь, направилсЯ к спуску,  ожидаЯ разглЯдеть
там  внизу монумент, - статую или часы без стрелок, - вполне подходЯщий тому
предчувствию, которое стылый воздух уже вдохнул в его прежнюю лень. Ћднако у
него под  ногами оказалась  только терраса  лестницы, спускающаЯсЯ в темноту
под редкими фонарЯми.
     Љругом   за   оградой   вокзала  была  мгла,  ощетинившаЯсЯ   колтунами
кустарника: отсюда непрерывный  гул, рождающий  в мыслЯх ‹уки не видимый ему
ландшафт города,  усиливалсЯ, но ни огонька, ни искры не проскакивало в чаще
- кроме  одного зеленого маЯка, вдруг  замигавшего  негде  высоко  в мареве,
создаваЯ  брожение и  окрашиваЯ туманность, фосфоресцирующую  вокруг  зрачка
надписи: "03-11". ‘корее всего  это было табло  часов на высоте  неизвестной
башни или холма, своим возникновением заставившего воображаемый ‹укой пейзаж
опЯть запульсировать,  ломаЯсь  и  вспучиваЯсь. ќто табло снова  мигнуло,  и
минуты  пошли.  ‚опреки  тому,  чего  ожидал ‹ука,  -  или  же благодарЯ его
возбуждению от  сырого воздуха,  -  их отсчет  выглЯдел скоро,  едва  ли  не
нарастаЯ во взвешенной измороси под все тот же неизменный гул. ‡еленый  глаз
мерцал, цифра билась, как тик на виске - но эта невероЯтнаЯ скорость отсчета
времени ничего не менЯла вокруг: она  даже не торопила  рассвет, и поезд все
так  же курилсЯ  паром  у своего перрона,  а жестЯной  голос из репродуктора
тЯгуче, как муэдзин, созывал пассажиров, распугиваЯ последних торгашей.
     ’еперь железнодорожные пути вышли, должно быть, к некоторому побережью:
во  мраке  за  испариной   стекла   ‹уке  удавалось  различать  смутное,  но
безошибочное волнение; неверное однообразие вроде бы кишащего  в тумане полЯ
вдруг прорезали черные острова в деревьЯх, фантастические сумрачные формы, -
такие же, как от нагара свечи, образующего магические фигуры, - наплывами на
его  камышовом  берегу, который  потом резко  свернул за непроглЯдную  тьму,
кажетсЯ, леса - расступившуюсЯ сразу, как полыньЯ.
     ‹ука очнулсЯ наутро; точнее сказать - внезапный сильный толчок и тут же
рассвет,  неожиданно застывший за окном в пейзаже замшелого на солнце откоса
над сосновым перелеском,  - не убегавшем мимо, а напротив,  раскрывшем вдали
голубую полоску водного горизонта, - такое чудесное пробуждение из  забытьЯ,
поневоле слившегосЯ с  бесконечной морокой пути, заставило ‹уку вскочить без
памЯти, вглЯдываЯсь  и прислушиваЯсь.  Џоезд очевидно и непонЯтно  стоЯл.  ‚
вагоне разговаривали,  что  там (впереди)  кажетсЯ,  задавили  кого-то:  что
правда, группа людей в синей и серой униформе прошла  мимо по коридору, и на
одном из них был белый халат. Њоторы молчали. ‚ любом случае это  давало еще
час или два.  ‹ука вышел  в тамбур и, повозившись с дверным запором, неловко
слез  на путевую  насыпь; там уже выругалсЯ и, не  оглЯдываЯсь,  заковылЯл к
откосу.
     ‚се еще невероЯтное  длЯ него пробуждение бодрило, отгонЯЯ любые мысли,
ласкаЯ тело  страстью  прогулки,  свежим  запахом  леса  и  ведущей  морской
перспективой. Ћн спустилсЯ по склону хвойного перегноЯ, бледнеющему палевыми
и табачного цвета мхами в редких пучках вереска. „альше скала обрывалась над
заводью,  ограниченной  близкой  грЯдой островных  холмов. “стье,  выводЯщее
тихий  затон на простор  большой воды, пересекала, -  как  сперва показалось
‹уке,  - искрЯщаЯсЯ на солнце золотаЯ цепь: эта  сверкающаЯ  преграда, Якобы
отражающаЯ верхнюю линию горизонта (неЯркую  между  водой и небом)  сомкнула
вид, лежащий  перед  нашим  другом, в некую плоскую  чашу, опрокинувшуюсЯ на
него вроде неощутимой стены, вырастающей  сразу же за обрывом - и  придающей
всему  впереди ощущение миража или запредельности. ‹ука здесь заметил, какаЯ
страннаЯ прихоть  поЯвлЯетсЯ в  очертаниЯх сосен,  подходЯщих ближе  к  краю
скалы. Љак будто и  впрЯмь встречаЯ непреодолимое, их корни, уже ползущие по
камнЯм, их ветви и сами стволы - изворачиваютсЯ, выгибаЯсь в чувственных,  и
даже похотливых, капризах, похожих и на мучительные  спазмы детей ‹аокоона -
и на неутолимые  спазмы змей, и на сдавленные поползновениЯ дерева, объЯтого
пламенем.
     ‚зглЯнув  вниз, ‹ука заметил, как  еще одна  светлаЯ  полоса  замерцала
прЯмо у него перед ногами: там, где вода плескалась  у самой скалы, возникла
узкаЯ песчанаЯ  отмель кишащих  светлЯков,  снующих как будто  в непрерывной
мастурбации муравейника,  закипающих  пургой  искр,  уводЯщей и гаснущей  на
глубине.  ќто  роение  выглЯдело  таким  настоЯщим,  животным  и  отнюдь  не
оптическим,  что ‹ука поневоле обратилсЯ  к  цепочке огоньков, протЯнувшейсЯ
через устье между  двумЯ островами, лесистыми и сумрачными даже на солнце. €
здесь  ему  показалось,  что сам  вид застывшей  перед  ним бухты  неуловимо
менЯетсЯ. ‘перва далекий  горизонт непостижимо исчез в облачности, должно бы
быть, разыгравшейсЯ  грозы;  но  если  всмотретьсЯ, то  эти призрачные тучки
клубились,  очевидно  нависаЯ  прЯмо  над  парной гладью  затона,  неумолимо
собирающей в свою запруду, как прилив, только что окружавшую ее перспективу.
‘кала, на которой стоЯл ‹ука, неожиданно взмыла стремниной над  этой чашей -
и   острова,   ее  замыкающие,   стремительно  отступили  длЯ  его  взглЯда,
обнаруживаЯ недосЯгаемо грандиозный размах, казалось, под самый свод. ‘ того
краЯ  гигантской  чаши  зыбкие блестки  по-прежнему подмигивали  кишащему  у
берега сиЯнию... Ќо теперь в  этой  вроде бы беспорЯдочной  жизни  пчельника
выЯснилсЯ некий пробег. ‚се,  что открылось ‹уке, легло в его воображении за
пылающим  кругом: этот круг,  сомкнувшийсЯ  за пределами  зрениЯ, казалось -
прорываетсЯ зазорами  внезапного,  путаного  и  завораживающего совокуплениЯ
искрЯщихсЯ мух, составлЯющего  своим кипением определенный смысл... манЯщий,
зовущий сделать еще один шаг вперед: шагнуть. чтобы перейти видимые пределы,
и те, которые нельзЯ видеть или воображать.
     Ћднако  разве  ‹ука в силах совершить такой шаг? Ќет и нет. Ћбуреваемый
желанием,  зачарованный до  рЯби  в глазах,  готовый даже  сорватьсЯ вниз  в
пропасть, глубину которой не  измеришь - он  все же остаетсЯ здесь, на краю,
охваченный и парализованный; но  не обездвиженный бессилием,  а напротив - в
избытке  чувств, он исходит  в постыдно неутолимых спазмах своего тела перед
необъЯснимой  преградой. ‚се же, он мог бы шагнуть; но он уже ощущает стыд и
боль своего  исступлениЯ, безумиЯ, разыгрывающегосЯ  за  пределами понЯтого:
долго  ли  он сможет пройти, кружась в непотребной плЯшущей  поступи, наносЯ
себе  все  новые  раны,  истекаЯ  в крови  и семени  этого  мазохистического
рукоблудиЯ?  €ли ему  лучше  сейчас  же повернуть  назад - в сторону поезда,
который должен дожидатьсЯ его на косогоре за перелеском, чтобы везти дальше,
туда,  куда пролегали  некоторые надежды,  теперь  полузабытые  и  столь  же
нелепые, как само расстоЯние, которого стоило их преодолеть.
     ’ам, наверху, никакого поезда нет.  ЋдинокаЯ колеЯ тЯнетсЯ,  сворачиваЯ
по  косе, образованной склоном  и - с  другой стороны - то ли ручьем, то  ли
глубокой канавой,  достаточно  широкой, чтобы прошла небольшаЯ лодочка;  еле
заметный  в зарослЯх, этот канал  тихо  протекает  мимо  кустарника, трав  и
чертополохов, наконец терЯЯсь как-то под землю, сливаЯсь с буйными порослЯми
болотца  на том берегу. Ќедалекое заливное поле ведет к очередному песчаному
откосу: куда  он  поднимаетсЯ,  куда  уводит  своим  густым  соснЯком  - уже
неизвестно.
     ‡десь  нам  придетсЯ  оставить  нашего  друга;  каким  бы  неловким  ни
показалось его положение, оно теперь  не  более чем  забавно, и ведет его за
пределы  этого  рассказа  -  в  краЯ,  до сих пор скрытые  от нас  режимными
ограничениЯми, хранЯщие тайны  нашего  государства (‹ука, разумеетсЯ,  имеет
необходимый туда документ). „аже поезд,  выходЯщий на их  колею,  всЯкий раз
задерживаетсЯ    во   избежание   неприЯтностей,    которые   дает   перепад
железнодорожного расписаниЯ и местного  времени:  в отличие  от нас с  вами,
опытный машинист знает, что помимо меридианов и декретов - жизнь проистекает
везде  по-своему. ’о, что мы принимает за незыблемую точку  отсчета, на деле
слишком зависит от произвола администрации. —то же до тайны, то мы все равно
узнаем ее когда-то - и поэтому без сожалениЯ бросим несколько растерЯвшегосЯ
‹уку буквально на Љраю ‘вета.
     ‚езде люди  живут.  Ќаша  родина  до  того,  в  общем-то, широка,  что,
разглЯдываЯ ђоссию на большой  "поликонической" карте мира,  Я вижу, как она
выдаетсЯ  за  ее пределы  и  за  границы моих  представлений.  ‚озможно, это
искажение проекции. Ќо, может  быть, и на самом деле  терра инкогнита,  иное
измерение   вещей,   которое   древние   греки   конкретно   располагали  за
ѓиперборейскими горами у берегов ‚еликого Ћкеана, - существует? ‚едь хотЯ мы
и  знаем, что ‡емлЯ Якобы представлЯет собой  сферу,  - мир, по которому  мы
прокладываем пути, лежит перед нами на  карте: очевидный и всегда возможный,
никогда не ограничивающий  себЯ. ”антазиЯ?  Ћднако не слышно ли нам  со всех
сторон, что мир страны, где мы выросли  и живем, - фикциЯ? ‚о всЯком случае,
Я не  хочу фактов, которые до сих пор неспособны эту фикцию выдержать, - так
же, как не желаю испытывать ее сам. „а и чего там искать, если окажетсЯ, что
все  эти пресловутые  места, известные из мифов,  не много чем отличаютсЯ от
другой  русской  земли:  разве  что  подъедатьсЯ,  возможно, там поскучнее и
непривычно... …сли бы мы увидели ‹уку во всей прозе его житейских перипетий,
не расхотелось бы нам и мечтать: его ждет городок, где он будет  ходить, как
фунамбула, невольно разыскиваЯ на смутно знакомых улицах - ведь все  те  же,
сменившиесЯ в Џетербурге,  названиЯ здесь остались, -  похожие дома, повсюду
встречаЯ лица  настолько бледные, что как будто забытые. ‚ероЯтно, все это и
окажетсЯ ‹енинградом: где иначе располагаетсЯ это место, Я не  знаю. Ќо даже
оттуда, где он отстал, ‹уке добиратьсЯ уже недалеко. …сли он одолеет канаву,
то  за  соснЯком  выйдет  на бесконечно  тусклые полЯ, и  еще  может вовремЯ
набрести на проходЯщий по маршруту автобус.


      1992
Last-modified: Sun, 13 Jan 2002 14:08:26 GMT
‘одержание

Ѓ“’›‹ЉЂ Џ€‘…Њ

I

II

III

IV

V

‘ЉЂ‡ЉЂ ‘ ‡ЂЏЂ„ЌЋѓЋ ЋЉЌЂ

Њ“ђ‡€‹ЉЂ

ЉЌ€†ЉЂ, ‡ЂЃ›’Ђџ ‚ ЌЂ’ћђЊЋђ’…

„…‚“ЉЂ ‘ ЃЂЌ€

‡…‹…Ќ›‰ ЊЋЌЋЉ‹њ

1

2

3

‘Ћ‹ЋЊЋЌ

1.

2.

3.

4.

„…‚“ЉЂ ‘ ЃЂЌ€
