алсЯ  не шевелитьсЯ,  не дышать, скашивал
глаза на  кресло,  закрывал, но  женщина  не  возникала.  Ћн  поделилсЯ этим
видением с дочерью.
     - ќто померещилось, -  сказала ЊариЯ  Ќиколаевна  с испугом,  - видите,
ничего же нет...
     Ћн  с  досадой  отвернулсЯ от любимой дочери  и подумал, что если бы не
война, то есть пусть даже война, но не этот позор постоЯнных поражений, этот
удручающий стыд, это оскорбительное  длЯ него и  длЯ всей ђоссии неожиданное
бессилие оружиЯ, если бы приходили известиЯ о победах, как это и должно было
бы быть, и все бы, радостно улыбаЯсь, только и говорили бы о победах, тогда,
наверное,  и  проклЯтаЯ  простуда, прицепившаЯсЯ  к нему, не  была  бы столь
удручающа, а вот нынче  все  одно к одному... € в этой  незнакомой  недавней
даме проглЯдывало молчаливое осуждение, словно она  намекала на какие-то его
вины, дура, сидела, отворотившись, вполоборота...
     -  Џомерещилось? -  спросил он.  -  ’ы уверена? -  и попросил  лимонное
питье.
     ЊариЯ  Ќиколаевна  рассказала  Ђлександре  ”едоровне,  что  отец  видел
какую-то  женщину, котораЯ, как  ему показалось, сидела возле его кровати, и
даже описал ее нарЯд, и особенно ему запомнилсЯ ее глубокий чепец...
     - ђазве сейчас  шьют  такие? - пожала  мать плечами, но тут же печально
усмехнулась: -  Њы говорим вздор... …му  плохо. „октор Њандт встревожен. Џри
его слабом здоровье в его возрасте этот грипп...
     “ доктора Њандта в присутствии императора вспыхивала на лице неизменнаЯ
профессиональнаЯ  ободрЯющаЯ улыбка, котораЯ могла ободрить  только дураков.
‚ообще все  доктора раздражали его;  их было  много, и каждый  откидывал его
серое суконное одеЯло и прикасалсЯ к телу какими-то холодными металлическими
предметами, пальцами,  просил открыть рот, так что приходилось присаживатьсЯ
и разевать  рот, представлЯЯ себЯ со стороны в самом глупом виде, похожим на
карасЯ,  вынутого  из  воды, ќто  было  унизительно тем  более, что  болезнь
протекала сама по себе, а ухищрениЯ докторов были сами по себе.
     -  ‚аше поЯвление  на площади  позавчера,  -  сказал  доктор  Њандт,  -
обострило грипп. ‚ легких шумы. ‚ам не трудно дышать?
     - Ќет, не  трудно, - сказал Ќиколай Џавлович с детским упрЯмством, хотЯ
при каждом глубоком вдохе в груди покалывало и тотчас подкатывал кашель.
     Џозавчера  он  встал  с  постели  и,  стараЯсь ступать  бодро, вышел  к
войскам, которые отправлЯлись на войну в Љрым. ѓолова  кружилась, поэтому он
не сел,  как обычно,  в седло, а  принЯлсЯ объезжать полки в открытых санЯх.
…го  окружала  свита.  ‚ойска   были  свежеиспеченные  -  с  иголочки.   Ћни
восторженно  его  приветствовали,  но  он-то  знал,  что  и  им,  как  и  их
предшественникам,  не  суждено  вернутьсЯ.  —удес  не бывает.  —то-то  такое
случилось, что-то  надломилось, треснуло,  и армиЯ, нагонЯвшаЯ на мир страх,
рассыпаетсЯ, как  карточный  домик,  и  все,  дотоле трепетавшие  при  одном
упоминании о ней, теперь потешаютсЯ, тыча пальцами в ее неудачи...
     Љаждое новое известие с фронта звучало  сигналом бедствиЯ. Љаждый новый
запыленный фельдъегерь, примчавшийсЯ оттуда, выглЯдел последним оставшимсЯ в
живых.  ‚еликаЯ  армиЯ  - дивизии, полки  и  батальоны, одетые  с  иголочки,
пахнущие  французскими  духами,  дегтем, свежими ремнЯми,  табаком,  тЯнущие
носок на марше, все, как  один,  -  великаЯ  армиЯ,  подобно  великой  реке,
стремительно стекала к морю, чтобы уже не вернутьсЯ.
     "Џочему,  - думал  Ќиколай  Џавлович  -  почему,  почему  они все  не в
состоЯнии  ударить,  опрокинуть  французов  и  англичан  в  море,  ударить и
вернутьсЯ, вернутьсЯ?.. —ем же это они не сильны?  Џочему, почему?.. - думал
он, стоЯ на февральском ветру. - Џочему эта масса сильных, красивых  героев,
одинаково удобно одетых, кричащих  восторженное  "ура", живых, сметливых, не
может,  не может?.. €  все  они потом отдают  позицию  за  позицией и лежат,
раскинув руки, и отдают позицию за позицией, позицию за позицией, запозицию,
запозицию... -  думал он, глЯдЯ на войска, построенные длЯ прощаниЯ. - Њожет
быть, виноваты генералы? Ќо ведь они все  израненные, бывалые, преданные, не
щадЯщие своих жизней, они же все... но почему, почему, почему?.."
     Ћн стоЯл в открытых санЯх. ‘ани медленно двигались вдоль фронта. ‚ойска
кричали  "ура".  ‘  утра жар  усилилсЯ,  началсЯ  сильный  насморк,  кашель,
приходилось держать платок в кулаке наготове. Ћн кашлЯнул, щеки затрЯслись.
     "‘овсем постарел", - подумал доктор Њандт и сказал:
     - ‚аше  величество, мой долг  предупредить вас, что вы  очень рискуете,
подвергаЯ себЯ холоду в гриппозном состоЯнии.
     - „орогой Њандт, - сказал Ќиколай Џавлович,  - вы исполнили свой  долг,
предупредив менЯ, а Я  исполню свой и  прощусь  с  этими солдатами,  которые
уезжают, чтобы защищать нас.
     Ћн  понимал,  что если  напрЯчьсЯ  и  сбросить  врагов  в  море,  то  и
современникам  и потомкам хватит этого, чтобы оправдать  любые потери, но он
также знал, что это уже невозможно.
     ‚ернувшись с проводов,  он  почувствовал себЯ хуже,  жар  усилилсЯ. ‚се
бестолково  суетились вокруг, переговаривались шепотом, но ему казалось, что
все говорЯт  о  крымском позоре,  судЯт, рЯдЯт, рассуждают,  воображаЯ  себЯ
умниками.  "€нтересно, - думал он, борЯсь с кашлем и глухим  раздражением, -
если  позволить им  высказатьсЯ,  что они  наговорЯт? Ћни, - подумал он  обо
всех, -  считают, что Я из амбиции не  заключаю спасительного  мира. „ураки,
они не понимают, что кровь ценитсЯ, пока она горЯча, одно мгновение, а потом
и всегда ценитсЯ только слава".
     Ќынче утром ему стало хуже.  ‘начала  он беседовал  со  старшим  сыном,
Ђлександром  Ќиколаевичем, а когда стало хуже,  то есть жар вновь усилилсЯ и
голова разболелась  пуще, он отпустил сына, но не успел наследник выйти, как
та самаЯ незнакомка бесшумно опустилась в кресло и уставилась в окно. “ него
было странное ощущение: как  будто он догадываетсЯ о цели ее визита,  но  не
может сформулировать  этого,  не  может  назвать,  не находит  нужных  слов.
Љонечно,  какое-то  туманное  предназначение  им   ощущалось,  что-то  такое
брезжило в сознании: кто она и с какой целью пожаловала, но только брезжило.
…динственное, что он отчетливо сознавал,  это то, что, боЯсь  ее,  презираЯ,
даже ненавидЯ, все-таки ждет ее, боитсЯ и ждет, отвергает и тЯнетсЯ к ней.
     Ћна  сидела  неподвижно, не глЯдЯ  на  него, но  какие-то  тайные  нити
тЯнулись  меж ними,  какие-то незримые волны лихорадочно, упруго  сновали от
нее  к нему и обратно, и уже можно было обходитьсЯ без  слов... ‚ первый раз
ее молчание показалось ему зловещим, неподвижность - роковой, но нынче этого
ощущениЯ уже не было;  напротив, он теперь начинал понимать, что она Явилась
помочь ему, хотЯ,  кажетсЯ,  не совсем представлЯет,  как это сделать... как
это сделать... Ћн даже огорчилсЯ, когда она исчезла вновь.
     -  џ  ее   боюсь,  -   сказал   он  Ђлександре  ”едоровне,  -  она  мне
отвратительна,  но  Я  чувствую,  что  не  могу без  нее,  не  смогу...  - и
улыбнулсЯ. - ќто, видимо, от жара?
     - ‘транно, - сказала она торопливо, - это что, снитсЯ?
     - Ќе совсем, - сказал  он, борЯсь с подступающим кашлем, - конечно, это
в общем сон, но не такой, как обычно... “ менЯ такое чувство, что Я ее давно
знаю, но она не нашего круга... крууууга... га... га...
     Ђлександра ”едоровна вскрикнула и уставилась на Њандта. „октор  откинул
одеЯло и прильнул к груди ЌиколаЯ Џавловича. €мператор открыл глаза и сказал
в продолжение разговора:
     - Ћна мне дает понЯть, что она мне крайне необходима. Љакова?..
     Ђлександра ”едоровна  машинально  кивнула. Ћна сидела рЯдом, а казалась
очень  далекой...  "Љто она?"  -  подумал  Ќиколай Џавлович о  жене.  €  ему
захотелось увидеть незнакомку. ‚ообще он  понЯл, что все  члены  его семьи и
его ближайшие сотрудники  с этой  дамой незнакомы,  ибо стоило ей исчезнуть,
как тотчас  поЯвлЯлись Ђлександр Ќиколаевич, насупленный и  озабоченный, или
жена, или  ‘анни,  или  Њандт,  или прокрадывалсЯ  Ћрлов,  бормоча  какие-то
чуждые, пустые сообщениЯ, - все они были знакомы, привычны, но расплывчаты и
не совсем понЯтны.
     - ’ам  фельдъегерь  из Љрыма,  - сказал Ђлександр Ќиколаевич, - и кнЯзь
Њеншиков просит вашего согласиЯ...
     "Џросит нашего согласиЯ, - подумал Ќиколай  Џавлович  с раздражением  и
болью, -  просит согласиЯ... согласен просить..." Ѓоль сделалась невыносима.
Ќезнакомка вновь сидела на прежнем месте, теперь он понимал, что она Явилась
спасти  его от этой  боли, от позора, от крушениЯ. "•отелось бы знать, какую
цену ты  запросишь, - сказал он  ей, - с тебЯ  ведь  станет", - но в глубине
души он  уже догадывалсЯ о цене и просто делал  вид, что ничего не понимает.
‚идимо, она  обиделась на него, потому  что демонстративно  резко удалилась.
’ут  он почувствовал себЯ  легче, словно  что-то тЯжелое внутри него наконец
оборвалось.
     - ”фу, - выдохнул  он, -  кажетсЯ, отпустило,  - и оглЯдел  молчаливых,
напрЯженных  присутствующих выпуклыми  поблекшими  голубыми глазами, -  этот
февральский ветер... с ним шутки плохи...
     ‚се    вокруг   растерЯнно    заулыбались,    закивали,    задвигались,
зажестикулировали,  словно  над  новорожденным,  и  он  подумал,  что  жизнь
промелькнула как-то уж слишком мгновенно. € тут он вспомнил всю свою жизнь и
себЯ самого в детстве и попросил всех удалитьсЯ, кроме старшего сына.
     - Њне, кажетсЯ, лучше, и у менЯ есть идеЯ, - сказал он Ђлександру, - ты
не думай, ‘аша, что Я намереваюсь читать тебе нотации или делать напутствиЯ,
бог с ними,  - и подмигнул ему, -  там в столе у менЯ есть  старые записки о
моем детстве... и Я хочу, чтобы именно ты почитал мне оттуда кусочки...
     Ћн с удовольствием видел, как сын раскраснелсЯ, листаЯ  старую тетрадь.
Ћн закрыл глаза и услыхал будто бы свой собственный молодой голос.
     - "Њои родители известны  всем, и Я могу  лишь к этому  добавить, что Я
родилсЯ в –арском ‘еле, 25  июнЯ 1796 года... Њне думаетсЯ, что мое рождение
было  длЯ  императрицы  …катерины последним  счастливым событием: она желала
иметь внука, а Я, как говорЯт, был большим и здоровым ребенком, так как даже
она,  благословлЯЯ менЯ, сказала: "ќкий богатырь!.."  Љо  мне были назначены
взЯтаЯ от генеральши —ичериной шотландка мисс ‹айон, а длЯ ночных дежурств -
г-жи  ‘иницына  и  Џантелеева;  кроме  них  при  мне  находились еще  четыре
горничных и кормилица - крестьЯнка Њосковской ‘лавЯнки..."
     - ‘остоЯние странное, - сказал Ќиколай Џавлович самому себе,  - и болен
и не болен, ничего не болит, даже страшно... - и снова закрыл глаза.
     -  "...Џри жизни императрицы  …катерины, скончавшейсЯ 6 ноЯбрЯ  того же
года,  мои  братьЯ и сестры,  разлученные с отцом  и  матерью, оставались на
попечении уважаемой и прекрасной женщины,  графини  ‹ивен,  которую  страшно
любили   и   котораЯ   всегда   была   образцом   неподкупной   правдивости,
справедливости и привЯзанности к своим обЯзанностЯм..."
     - „а, да,  - сказал  Ќиколай Џавлович, - мне кажетсЯ, что  Я никогда не
делал зла сознательно...
     - Papа,  - начал было Ђлександр Ќиколаевич, но отец показал ему жестом,
чтобы он продолжал.
     - "...Ћтец удостоил зачислить  менЯ в 3-й гвардейский полк. ‚ Џавловске
Я ожидал однажды отца в нижней комнате, и когда он возвращалсЯ, то Я вышел в
калитку  малого  сада  ему  навстречу. Ћн же, отворив калитку и  снЯв шлЯпу,
сказал:  "ЏоздравлЯю, Ќиколаша, с полком. џ назначил тебЯ в €змайловский..."
Ћднажды, когда  Я  был  испуган  шумом пикета  конной  гвардии,  стоЯвшего в
прихожей  моей матери в ‡имнем дворце,  отец мой, проходивший  в это  времЯ,
взЯл менЯ на  руки и заставил перецеловать весь караул... Ћтец мой нас нежно
любил  и однажды подарил мне золоченую колЯску с жокеем  и парою шотландских
вороных  лошадок... Ћбраз нашей детской  жизни был  довольно  схож с  жизнью
прочих детей, за исключением  этикета,  которому тогда придавали необычайную
важность.  ‘ момента  рождениЯ каждого ребенка к нему приставлЯли английскую
бонну,  двух  дам  длЯ  ночного  дежурства,  четырех  нЯнек  или  горничных,
кормилицу, двух  камердинеров,  двух камер-лакеев,  восемь  лакеев  и восемь
истопников..."
     Ќиколай Џавлович хмыкнул, не открываЯ глаз.
     - Џодумать  только,  - сказал он, - восемь  истопников!  -  €  подумал:
"ЉакаЯ  жара!  ‚осемь истопников...  Ђ потом начинаютсЯ  болезни...  Ѓолезнь
изнурЯет   организм,   ослаблЯет,   размЯгчает   мозг...   —увствуешь   себЯ
неполноценным...  и они  там, в  Љрыму, заполнили  все госпитали  тифозными,
дизентерийными, помешанными...  уходЯт  с развернутыми знаменами  и сходЯт с
ума... а эти дураки курьеры, словно машины, одинаково выпаливают и радостные
вести и горестные..."
     -  "...‚о  времЯ церемонии крещениЯ всЯ женскаЯ  прислуга  была одета в
фижмы и платьЯ с корсетами,  не  исключаЯ даже  кормилицы. Џредставьте  себе
странную  фигуру русской крестьЯнки из окрестностей  Џетербурга в  фижмах, в
высокой прическе,  напомаженную, напудренную и затЯнутую в корсет до удушьЯ.
’ем  не менее  это находили необходимым.  ‹ишь  при  рождении  Њихаила  отец
освободил этих несчастных от столь смешной пытки..."
     Ќиколай Џавлович  попыталсЯ сесть, железнаЯ кровать  зазвенела под ним,
но  у него  ничего  не получилось.  ‘ын качнулсЯ  было помочь ему,  но  отец
показал, что этого не нужно.  Ђлександр Ќиколаевич словно впервые увидел эту
простую железную  кровать  поперек кабинета,  зеленую  кожаную  подушку,  на
которой покоилась голова императора, стоптанные туфли у подножиЯ кровати.
     - Ќу, ну, - сказал император, - что же дальше?
     - "...‘пали мы на  железных кроватЯх. „ва волосЯных  матраса, обтЯнутых
холстом, и третий матрас, обтЯнутый кожей, да две подушки, набитые  перьЯми,
составлЯли самую постель; одеЯло летом было из канифаса,  а зимою ватное, из
белой тафты.  ЏолагалсЯ также  белый бумажный ночной  колпак,  которого  мы,
однако, никогда не надевали, ненавидЯ его уже в те времена..."
     Ќиколай Џавлович вновь хмыкнул.
     -  € мы  своим  упрЯмством постепенно привели  к тому, что колпаки были
отменены, -  сказал  он  с удовольствием, - это была такаЯ нелепаЯ традициЯ,
что даже мы, дети, не хотели с нею миритьсЯ...
     - „а, - сказал сын, - многое из того устарело и кажетсЯ смешным...
     -  Љто может знать,  что  устарело, а  что  нет?.. - прошептал  отец  и
подумал, что шомпольные ружьЯ у защитников  ‘евастополЯ также давно устарели
и бессильны против нарезных английских.
     -  "...‘кажу  еще  несколько  слов  о  занимаемых  нами  помещениЯх.  џ
помещалсЯ с самого днЯ  моего рождениЯ во флигеле, занЯтом в настоЯщее времЯ
‹ицеем..."
     -  Ќет, - сказал Ќиколай  Џавлович  твердо, - мы  должны это знать,  мы
должны старатьсЯ это  знать...  мы должны предчувствовать... Љонечно, нам не
все доступно, но мы должны старатьсЯ... Џослушай, - вдруг сказал он тихо,  -
кто была та женщина, тогда, в –арском ‘еле, перед карнавалом, котораЯ стоЯла
возле кустов у эспланады в голубом платье с желтым зонтом?
     - ЉакаЯ женщина? - удивилсЯ сын.
     - џ не  мог ее узнать, а  после она исчезла,  - сказал Ќиколай Џавлович
уже без интереса, - впрочем, читай дальше...
     - "...Ћдно  из  последних  событий  этой эпохи, воспоминание  о котором
будет  длЯ  менЯ всегда драгоценным, это  удивительное  обстоЯтельство,  при
котором Я познакомилсЯ со знаменитым  ‘уворовым. џ  вошел в  библиотеку моей
матери в ‡имнем дворце и увидел оригинальную фигуру, всю увешанную орденами,
которые  были мне  неизвестны.  ќта  личность  менЯ поразила.  џ его засыпал
множеством  вопросов, а он  стал передо мной  на колени и  имел терпение все
показать  и объЯснить. џ видел его потом  несколько  раз во дворе  дворца во
времЯ парадов следующим за моим отцом, который шел во главе конной гвардии".
     "Ќо почему, почему, - подумал он, - почему Я должен выглЯдеть смешным в
глазах …вропы? Ѓронированные пароходы развивают большую скорость, и парусные
суда бессильны против них... Ђ разве...  но почему, почему?..  Љогда генерал
‹амсдорф  бил  ребенка   линейкой   по  пальцам...  когда  он  бил,  это  не
оскорблЯло...  это не  оскорблЯло... но  он при этом не  злорадствовал,  как
какой-нибудь подлый француз... но почему, почему?.."
     -  "Ћтец  переехал   в  Њихайловский  дворец;  отъезд  же  нас,  детей,
последовал  несколькими  неделЯми позже, так как  наши помещениЯ не были еще
окончены.  Ћтец часто приходил нас проведать, и Я хорошо помню, что он бывал
чрезвычайно  весел. ‘естры мои жили рЯдом  с  нами, и мы то  и дело играли и
катались  по всем  комнатам  и  лестницам в санЯх, то  есть  на  опрокинутых
креслах; даже моЯ матушка принимала участие в этих играх... Џомню, что всюду
было  очень  сыро,  и  на  подоконники  клали  свежеиспеченный  хлеб,  чтобы
уменьшить сырость. ‚сем было  довольно  скверно, и  каждый  сожалел  о своем
прежнем житье в ‡имнем дворце. ђазумеетсЯ, что все  это говорилось шепотом и
между собою, но детские уши часто умеют слышать то, что им знать  и  слышать
не следует, и  слышат  лучше, чем это  некоторые предполагают.  џ помню, что
тогда поговаривали об отводе ‡имнего дворца  под казарму; это возмущало нас,
детей,  более всего  на  свете.  Њы спускались регулЯрно к отцу  в то времЯ,
когда он  причесывалсЯ. ќто происходило в  собственной  его  опочивальне; он
бывал тогда в белом шлафроке и сидел в простенке между окнами. ‘тарый Љитаев
в форме гусара  был его парикмахером  и завивал  букли. Љак только  прическа
бывала окончена, Љитаев с шумом закрывал жестЯную крышку от пудреницы, и это
служило сигналом камердинерам, чтобы войти в комнату и одевать отца.
     Ћднажды  вечером  в большой столовой был концерт, во времЯ  которого мы
находились у матушки и подсматривали в  замочную  скважину. Њихаил, которому
было три года, играл в углу один, в стороне  от  нас. Ђнгличанки, удивленные
тем, что он не принимает  участиЯ в общих играх, задали ему  вопрос, что  он
делает, и  он, не колеблЯсь, ответил: "џ хороню  отца!"  Љак  ни малозначащи
были  такие  слова  в  устах ребенка,  они тем не  менее испугали нЯнек. …му
запретили играть  в это, но он упрЯмо продолжал, заменЯЯ, правда, слово отец
- семеновским гренадером. Ќа следующее утро моего отца не стало... ’о, что Я
здесь говорю, есть действительный факт".
     "Ѓедный ‘аша, - подумал он, глЯдЯ, как сын с  удовольствием  читает эти
старые смешные записки, - бедный ‘аша: он еще не понимает,  каким нужно быть
сильным и непреклонным,  чтобы тЯнуть на  себе  эту  страну, чтобы она могла
тЯнуть на себе всю …вропу. Љаким нужно быть... каким нужно быть... Љак нужно
все это  чувствовать,  осЯзать, угадывать..." …му вдруг захотелось погладить
руку сына и сказать  ему: "Џрости  менЯ, что Я передаю  тебе эту страну не в
самый ее расцвет, а вот...  ты видишь... как все неожиданно  обернулось... а
ты не сильный, не железный..."
     "Ѓедный papa, - подумал Ђлександр Ќиколаевич, - какой ужасной трагедией
обернулась  теперь  его  самонадеЯнность и его сила, и как он  мучаетсЯ,  не
понимаЯ, отчего это все так случилось..."
     -  —итай,  читай, -  сказал  Ќиколай  Џавлович  едва  слышно,  -  какаЯ
экскурсиЯ...
     - "Њы  вместе  с матушкой  вернулись в ‡имний дворец. Њатушка лежала  в
глубине комнаты, когда вошел  только что ставший императором Ђлександр... Ћн
бросилсЯ  перед  нею  на колени,  и  Я до сих пор  слышу его  рыданиЯ... …му
принесли воды, а нас увели...  „лЯ  нас  было  счастьем  опЯть увидеть  наши
комнаты и,  должен сказать  по правде,  тех деревЯнных лошадок,  которых мы,
переезжаЯ в Њихайловский дворец, забыли..."
     - Џозови Њандта, - сказал Ќиколай Џавлович, не открываЯ глаз.
     …два  наследник удалилсЯ,  как стараЯ  знакомаЯ  уже  сидела  в кресле,
словно  и  не  уходила. ЏоЯвилсЯ  озабоченный  Њандт, а  она (вот  новость!)
продолжала  сидеть как ни в чем не  бывало! —его  может желать  женщина, так
настойчиво,  так дерзко,  так  откровенно,  так  прилипчиво  навЯзываЯ  свое
общество? …е бесшумное поЯвление, молчаливое высиживание  у его изголовьЯ  -
бездарнаЯ попытка  заинтриговать (нашли  дурака, сударынЯ!).  Ђ  после такой
заинтригованный дурачок, распустив слюни, побредет за нею, держась слабеющей
рукой за ее юбки...
     Ћн бунтовал, иронизировал,  негодовал, но знал, знал, что теперь она не
сойдет с  этого места, покуда их руки не соединЯтсЯ. "Ќет, нет, - крикнул он
так, чтобы слышала только она, - Я люблю другую!.."
     - ‚аше величество, - сказал доктор Њандт, склонЯЯсь, - вы менЯ звали?
     Ќиколай Џавлович открыл глаза и сказал со спокойной усмешкой:
     - ќта женщина обещает мне спасение... Ћна сильнее вас, дорогой Њандт. џ
только что вспоминал собственное детство, оно было совсем недавно, но ей нет
никакого дела  до моих сантиментов. €мператрица …катерина восторгалась  моим
богатырским здоровьем... —то скажете? Њне снова плохо, и Я задыхаюсь.
     - Ќе желаете ли вы, ваше величество, -  сказал Њандт  с расстановкой, -
чтобы Ѓаженов пришел помолитьсЯ с вами?
     Ќиколай Џавлович  не  ответил. Ћн  посмотрел на даму, она  и  не думала
уходить.  Њандт  колдовал над  ним,  и прикосновениЯ трубки  вызывали резкую
боль.  Џридет  свЯщенник  Ѓаженов,  чтобы он  мог  причаститьсЯ.  Ќа  всЯкий
случай?..  ’аков  давний уговор,  его  решение,  он  потребовал, чтобы  если
что-нибудь... "Љак же  Я пойду  с тобой?  -  спросил он у молчаливой дамы. -
‚едь Я сильно болен, и Я люблю другую. ђазве ты не понимаешь, что  Я не могу
совершить  предательство?" Ћна,  по обыкновению,  промолчала, но  было  Ясно
видно,  что  она  все  слышала и хочет,  чтобы  и он понЯл, что  ее  решение
бесповоротно  и  тот, кто  должен их соединить,  уже ждет, а  жалкие слова о
предательстве - всего лишь жалкие слова. Ћна была красива странной красотой,
котораЯ  одновременно   страшна  и   необходима,  словно  серебрЯный  кубок,
наполненный  спасительным  Ядом,  избавлЯющим  от  множества  мучительных  и
неразрешимых ужасов, накопившихсЯ за долгую жизнь.
     Њандт отскочил от него со своим стетоскопом и поджал губы.
     - Џлохо, ваше величество, - сказал он с трудом.
     - ‚ чем же дело? - спросил император. - ‚оспаление расширЯетсЯ, что ли?
     - •уже, ваше величество.
     Ќиколай Џавлович закрыл глаза и спросил безразлично:
     - —то же?..
     - ЌачинаетсЯ паралич...
     …му показалось,  что дама  кивнула. Ћн хотел улыбнутьсЯ ей, но не смог:
все-таки она была чужаЯ, чужаЯ, пока еще чужаЯ...
     - ’ак это смерть? - спросил Ќиколай Џавлович, уставившись на Њандта.
     „октор  был  где-то далеко и даже как будто  висел в воздухе, он теперь
находилсЯ за прозрачной и непреодолимой стеной, и оттуда он прошептал:
     - ‚ам осталось несколько часов, ваше величество.
     €  вот за  окнами  была уже ночь,  хотЯ только что  было  раннее  утро.
‚прочем,  это уже не имело никакого значениЯ,  как и то, кто поЯвлЯлсЯ возле
его  кровати  и  за  кем...  Ќаконец получилось так,  что все  окружили  его
кровать, словно выросли из  пола, хотЯ все они тоже были за этой  прозрачной
стеной, и все они были еще во  власти привычных правил,  потому  и двигались
нелепо,  как  крабы,  и говорили  пустые  фразы,  подчинЯЯсь  этим правилам.
"Ќеужели и  Я  так  двигалсЯ? -  подумал он с отвращением  и отвернул лицо к
стене.  -  Љак им не стыдно!" Ћднако, отвернувшись, он вновь  увидел ее. Ћна
сидела, и стена нe мешала ей. Ћн протЯнул ей руку, но тотчас отдернул.
     ‘квозь прозрачную  стену  он  увидел окно, в  котором  было  утро. "Љак
быстро все менЯетсЯ,  - удивилсЯ он, - а дальше  пойдет еще чаще..." € вдруг
из той же стены выглЯнуло усталое, растерЯнное лицо, кажетсЯ, графа  Ћрлова,
и его старческие губы произнесли смешную фразу:
     - ‚аше величество, там вечерний курьер из ‘евастополЯ...
     "ѓде это там? - подумал он, напрЯгаЯсь. -  Љто это там? ‘евастопольский
курьер из вечной ночи... вечернее чудо, которого больше не может быть..."
     -  ќти вещи  менЯ  уже не  касаютсЯ,  -  проговорил  он  по  складам  с
облегчением, - уже... уже... - и с благодарностью улыбнулсЯ молчаливой даме,
и вдруг сказал: - Und gru?en Sie mir auch noch mein liebes Peterhof...*

     * Џередайте еще мой привет моему милому Џетергофу. - нем.

     Ѓыло  видно по всему,  что  она  его  одобрЯла.  Ћн  все  теперь  делал
правильно и не ошибалсЯ, и говорил нужные слова, и смотрел  только на нее, и
уже  без страха, хотЯ и без восторга, и страдал от усиливающегосЯ удушьЯ уже
совсем не так, как час назад...
     "’еперь, - подумал  он, - Я не  могу отказать  ей,  хотЯ боюсь ее...  џ
боюсь  тебЯ, - сказал он,  - все-таки Я боюсь тебЯ,  Я не  люблю  тебЯ... ’ы
слишком  добра ко мне, и Я  тебЯ боюсь..." €, говорЯ все это, он протЯнул ей
руку. …е ладонь была прохладна... ѓрЯнул свадебный  оркестр. Ћн оглЯнулсЯ на
жену и растерЯнно пожал плечами, а эта, молчаливаЯ, сгорающаЯ от нетерпениЯ,
крепко держала его за руку и вела за собой.
     - ѓосподибожемой!  - крикнул  он  в  отчаЯнии,  но  оставшиесЯ  уже  не
слышали.
     Ѓаженов рыдающим басом выпевал ему вслед подобающие слова.

        90

     Ќочь  была  насыщена роковыми  предзнаменованиЯми.  Ћни царили во всем,
начинаЯ  с низкого  черного  неба  и кончаЯ тЯгостным шепотом  Њусы ‘аидова:
"‹ошади готов, кенЯзь".  ЊЯтлев в последний раз оглЯдел  укромную  светелку,
подхватил сумку  с тетрадЯми и  письмами, одернул сюртук с  чужого  плеча  и
шагнул за порог. ‘тарый  товарищ -  благородный  лефоше  -  многозначительно
шевельнулсЯ  за пазухой.  "Ѓыстро  ходи, быстро ходи",  - шелестел  Њуса  и,
подобно черному коту, бесшумно извивалсЯ по тропинке. ‡а домом, за садом, во
мраке  едва проглЯдывались две заседланные  лошадки.  Њуса  протЯнул ЊЯтлеву
повод одной из них, и четыре тени неслышно двинулись через спЯщую  крепость.
“же за рекой, у низкорослой кизиловой рощицы, под плач шакалов они уселись в
седла и затрусили на север, держась в стороне от наезженной дороги.
     Љогда  же передоваЯ  крепость скрылась за первым холмом, они пришпорили
своих лошадок и поскакали, торопЯсь до рассвета проехать как можно больше.
     ’ам,  на  севере,  лежал  Џетербург. ‡а  Њосквой,  за  ’верью.  ’ам,  в
Џетербурге,   шумела   незнакомаЯ   нынче   жизнь,  и  новый  молодой  царь,
разукрашенный слухами, готовилсЯ к  коронации. Ђ тот, с которым столько было
свЯзано, беспощадный и равнодушный, покоилсЯ в своей усыпальнице,  так  и не
промолвив  простого,  ничего не  значащего слова,  по  которому  ЊЯтлев  мог
обрести   свободу.   „олетали   известиЯ,   что   доброта  нового   молодого
распростерлась  на  старых сибирских  изгнанников и они  вот-вот потЯнутсЯ в
ђоссию,   на   старые  места.   €   только  ЊЯтлева  обошла  милость  нового
царствованиЯ.
     Ќаконец  первые  признаки  встающего  солнца  заколебались  в  воздухе.
Ѓеглецы остановились.  Њуса  протЯнул  ЊЯтлеву  шершавую ладонь, затем низко
поклонилсЯ, приложил ладонь к сердцу, поворотил свою лошадь и ускакал.
     ’еперь предстоЯло пробиратьсЯ в одиночестве. ЊЯтлев рассталсЯ с  Њусой,
испытываЯ   сожаление.   ќтот  пухлогубый  немолодой  мирный  горец,   тайно
приведенный в комендантский дом Ђделью, с упрЯмством пленника и великодушием
свЯтого  взЯлсЯ  устроить  судьбу  бывшего  русского  кнЯзЯ  и  называл  его
"кенЯзь", а иначе называть отказывалсЯ;
     "…хай, ехай, - торопил он, - ищи свой баба, кенЯзь.  Џусть  русский цар
будет плохо - кенЯзь пусть будет хорошо..."
     Џусть   будет,   пусть  будет.  ‘илы,  которые  повеличавее   нас,  все
расставлЯют  по  своим  местам.  •ромоножка  мог торжествовать:  его главный
соперник,  Њедведь  всероссийский,  безопасно  украшал  собою  императорскую
усыпальницу, и все, что  было меж  ними, рухнуло безвозвратно, поглотив и их
долгое  несоответствие  друг другу и оставив  самому  ‚ремени  право  решать
истинную  цену  их  любви, страданий, ненависти и надежд.  Ќо  деревеньки  с
ветхими крышами, встречающиесЯ ЊЯтлеву по дороге,  были все те же, и все так
же клонились к  прудам ивы, и пыль вставала над трактом, и  в Љрыму погибали
красивые беспомощные герои, и  над ЊЯтлевым  кружил липкий  страх при  одной
мысли,  что его  вновь  настигнут, унизЯт,  посмеют  глумитьсЯ те же  самые,
покуда еще живые...  „а и торжества не  было,  если не  считать  той минуты,
когда известие о  смерти императора докатилось  до передовой крепости, когда
захотелось  крикнуть, взлететь, выбить  стекло  в  окне,  поцеловать  Ђдель,
напитьсЯ  с  доктором... Џогасло. ‘никло. € душа не та, и ноги  чужие, да  и
смерть -  это смерть, а не  разрешение спором... ‚се  это  вздор: надежды на
будущее, злорадное торжество, терпение лишь во имЯ  этого, все  это вздор  и
суета сует...
     ...€ вот они расстались, и ЊЯтлев поскакал, поскакал, ощущаЯ  трепетные
вздохи  благородного лефоше  - не очень-то  надежного выручателЯ  из бед, но
зато  благородного,  иностранного, деликатного,  преданного, поскакал, забыв
про  израненные  ноги,  чувствуЯ себЯ сильным, молодым, видЯ  себЯ красивым,
достойным всЯческих похвал, поощрений, объЯтий... €, когда взошло солнце, он
продолжал гнать  свою  бессловесную  гривастую  незнакомку,  удивлЯЯсь,  что
столько  лет не мог осмелитьсЯ на это предприЯтие даже ради самого господина
ван онховена.  ‚  течение нескольких  настороженных дней он  и  не  пыталсЯ
думать,  где  искать ‹авинию, чтобы спросить у нее,  когда  же она  намерена
взмахнуть крылами. Ћн не пыталсЯ думать об этом, да и  не смел, - а только о
том, только о том, чтобы, завидев за собой вдали стремительно приближающийсЯ
комок  пыли,  ускользнуть,  затаитьсЯ,  не  выдать  себЯ  сердцебиением,  не
оказатьсЯ  схваченным уже который  раз и  вновь  не претерпеть  унизительную
казнь.
     €мператор-то  умер,  но  все  оставалось прежним, и только господин ван
онховен  улетел   в   €талию,  далеко,  необъЯснимо,  горько.   ‚  холодных
петербургских  письмах  от  немногочисленных  доброжелателей не  содержалось
ровным  счетом  ничего,  за  что  бы  можно  было  ухватитьсЯ...   “тешение,
умиротворение, домашние эмоции,  глухие намеки на природу, но без учета  его
отчаЯниЯ,  его  безысходности, его  страсти  и  ее  упрЯмства,  одержимости,
вечного, неистребимого  шелеста ее крыльев, ветра, который всегда попутен от
нее к нему и от него к ней...
     Љак  будто  все  благоприЯтствовало  успеху, но за спиной,  на  дороге,
действительно  возник стремительно  приближающийсЯ  комок пыли, а  в спине -
знакомый холод, предвестник несчастьЯ... ќтот комок, в котором  так наглЯдно
и  так  удачно  слились  части  дорожной  повозки,  спицы  множества  колес,
фантастические  лошади,  деревЯнный  кучер   и   живой,  молодой,  осЯзаемый
прапорщик  или еще кто-то, вытЯнувший шею, привставший на сиденье, шевелЯщий
пересохшими   губами...  этот   комок  действительно  приближалсЯ.   ЊЯтлев,
устроившийсЯ  на ночлег за  перегородкой  на  дикой  станции,  ни о  чем  не
подозревал,  как  вдруг  услышал  хлопнувшую дверь,  резкие  шаги  и чистый,
звонкий,  недоумевающий  голосок,  справлЯющийсЯ  о  нем!  €  пока  там,  за
перегородкой, все  уточнЯлось,  ЊЯтлев был уже одет. Љогда  же прапорщик или
кто там заглЯнул за перегородку, он увидел в полумраке высокого, спокойного,
прекрасного, немолодого мужчину, направлЯющего на него пистолет.
     - ѓосподин  прапорщик, -  сказал  ЊЯтлев почти  по-отечески, -  если вы
сделаете еще  один  шаг,  Я застрелю  вас, а после и  себЯ. ‚озвращайтесь  в
крепость  и  скажите,  что  вам не удалось  менЯ  разыскать. (‚ этот  момент
прапорщик  принЯлсЯ тихо смеЯтьсЯ.) џ понимаю, как много вы терЯете, не имеЯ
возможности  доставить менЯ свЯзанным... Ќо  менЯ уже  достаточно  вЯзали, и
Я... (’ут прапорщик засмеЯлсЯ громче.)
     - ‚аше сиЯтельство!  - крикнул он.  - ѓосподь с  вами! ‚ам  помилование
вышло! „а уберите  вы  пистолет!  ЊенЯ  Ђдель  послала, чтоб  воротить  вас,
сообщить,  попрощатьсЯ!  Џолное  помилование, ваше  сиЯтельство!  ЏоздравлЯю
вас!.. “ф, как Я летел, ваше сиЯтельство!!. - € захохотал.

     ќпилог

     ‘удьба  сыграла  со  мной  очередную  шутку,   выудила  менЯ  из  тихой
деревенской жизни и швырнула в распростертые объЯтиЯ ђоссийско-американского
коммерческого  общества, которое в  скором времени отправило менЯ  вместе  с
Њарго  за  океаны... Њы жили  в шумном городе —икаго,  постепенно  утрачиваЯ
реальные представлениЯ  о  некоей мифической Њихайловке, упомЯнутой кем-то в
какой-то  из  постаревших  бумаг.  ѓубительные расстоЯниЯ  земли! „аже звуки
желтозубого  роЯлЯ  не  доносились  к  нам,  когда  ЊЯтлев,   снова  наконец
утвердившийсЯ в своем имении, прикасалсЯ к его клавишам в надежде дотЯнутьсЯ
до  нас, распространить свои сигналы, дать понЯть, что жизнь (эта неизбежнаЯ
злодейка) способна, оказываетсЯ, на великодушие.
     €з трав и света  рождались  эти  звуки,  когда сильные, тонкие, нервные
солдатские пальцы прикасались к остывшим косточкам, подводЯ первые горькие и
восхитительные итоги  минувшим  днЯм... ѓде  же вы, господин  ван  онховен?
ЉакаЯ сила внезапно прервала  ваши  скандальные  ухищрениЯ? Ќеужто и  впрЯмь
человеческий организм рассчитан на точное количество страданий  и порывов, а
что сверх того - уже свыше сил?
     Љузнечика  знакомое лицо  вдруг  выросло  среди  травы...  ќто  древнее
божество  -  свидетель мЯтлевского детства  и  отрочества,  прискакавшее  от
самого Џетербурга, где оно живало когда-то у  подножиЯ трехэтажной крепости,
этот маленький  зеленый  Џимен  с  морщинками  на  каменном  челе,  хохотун,
стрекотун,  распространитель  слухов,  ставший   частью  жизни,   он   вновь
тарабанил, тараторил,  лопотал за каждым поворотом...  Xoтелось  жить! Љогда
это  бушует  в  нас, мы же  не  задумываемсЯ, какие силы  где-то  там  хотЯт
прервать  наше  блаженство?  ‚от  почему,  пройдЯ сквозь  ад,  мы не  терЯем
остатков доброты, великодушиЯ, щедрости, ибо кому мы нужны иные?..
     ЊЯтлев  так сладко  погрузилсЯ в михайловский уют,  зализываЯ раны, что
первое времЯ даже не страдал  от запрета покидать уезд. Љниги, вывезенные из
Џетербурга  еще в давние времена, становились по шкафам. ‘татуи  - свидетели
его былого  -  удобно  расположились средь  дерев.  Ћн плакал  вечерами,  не
понимаЯ столь долгого отсутствиЯ господина  ван онховена, и  вздрагивал  от
каждого  стука, предполагаЯ либо  самое худшее  -  продолжение  казни,  либо
блаженство  - возвращение  ‹авинии.  ‚се же  остальное было восхитительно  и
существовало  само  по себе, его  не касаЯсь,  даже  полицейский  исправник,
наезжающий раз  или  два в месЯц, самоуверенный  дурачок лет  двадцати семи,
щеголь в зеленом сюртуке, подбитом желтым, не по уставу, шелком, но не злой,
мельком  повидавший  свет,  в  меру  наглый. ‚  общем,  уморительный уездный
экземплЯр,  мучимый   живым  столичным   преступником  и  страдающий  пошлым
провинциальным  любопытством, которого  ежели вовремЯ  не  остановить, будет
задавать  бесконечные  дурацкие  вопросы,  а  остановить  -  тут  же  начнет
исповедоватьсЯ в амурных делах.
     Ћднажды, кажетсЯ, на второй день после приезда кнЯзЯ, из зарослей парка
с диким  ревом,  размахиваЯ  руками, вывалилось странного вида  существо  со
знакомыми чертами  и,  путаЯ  русские и шведские слова, принЯлось  ползать в
ногах у  вчерашнего  солдата.  ЊЯтлев оцепенел пред этим ураганом,  дрогнул,
зажмурилсЯ было, но в хриплых звуках, исторгаемых чудовищем, в  бакенбардах,
в безумных  карих глазах,  в  нелепом  сочетании валенок  и  старого фрака с
оторванной  фалдой  - во  всем этом  таилось что-то,  от  чего  нельзЯ  было
отворотитьсЯ. ЉакаЯ-то тонкаЯ  многозначительнаЯ ниточка потЯнулась внезапно
из  другого  мира, в котором  и он, ЊЯтлев,  существовал  когда-то; какие-то
смутные, горькие  намеки повисли в воздухе...  —удовище  требовало, просило,
умолЯло, чтобы ЊЯтлев его узнал, а узнав, простил,  но ЊЯтлев  превратилсЯ в
камень. —еловек в  бакенбардах  перечислЯл все  свои  прошлые  заслуги и все
перенесенные  мытарства, но ЊЯтлев лишь  пожал плечами. Ћн  помнил, конечно,
некую  условную  фигуру,  почти что  тень, лениво исполнЯвшую в прошлом  его
прихоти, тень, обладающую  плотью, даже подверженную обидам, даже склонную к
злопамЯтности, даже способную на предательство: по  слабости ли, по подлости
ли, по неведенью - черт его знает...
     - Ќет,  -  сказал ЊЯтлев без  солдатской участливости, но с  солдатской
твердостью, - Я вас не помню и не желаю вспоминать.
     ‘ жутким ревом  чудовище  отпрЯнуло  прочь  и  укрылось  за  ближайшими
кустами. ‘ того днЯ оно там постоЯнно маЯчило, но ЊЯтлев его не замечал.
     ...Џрошло много лет, прежде чем мы с Њарго воротились в ђоссию и прежде
чем в  Ѓабкине мне на руки  упали  несколько пожелтевших давних конвертов из
Њихайловки. Џисьма были коротки и недоумевающи. џ бросил дела и отправилсЯ в
путь. ЊЯтлева уже давно на свете  не было. ЋдичавшаЯ Њихайловка принадлежала
неведомо кому. Ћт прежнего  владельца не  осталось  ничего.  „воровые  после
эмансипации  разбежались  кто   куда.  …динственный,  кто  хоть  что-то  мог
рассказать мне о минувшем, был отставной полицейский исправник. Њне пришлось
изрЯдно повозитьсЯ  с ним, прежде чем он, почти под дулом пистолета, исписал
корЯвым  почерком  несколько  страниц, засорив их  множеством  пустопорожних
автобиографических вздохов. ‚ довершение ко  всему записи  свои  он внезапно
прервал, предложив  мне  послушать его романсы  под  гитару. џ отказалсЯ. Ћн
надулсЯ и долго морочил мне голову так, будто Я - одна из его многочисленных
пассий. Ћднако перед самым моим отъездом  что-то такое в нем заговорило и он
набросал  еще две странички,  которые  лишь добавили тумана. Ћт предложенных
денег он отказалсЯ. Њы расстались холодно...

     "...‚  те  годы  был Я  молод и хорош  собой. Ќазначение исправником  в
N-ский уезд Љостромской губернии очень менЯ  вдохновлЯло. Ѓудущее свое видел
Я  счастливым и  Ярким,  отчего и настроение  имел  преотличное. Ќе успел  Я
обжитьсЯ в новой должности, как в Њихайловке объЯвилсЯ пропавший владелец. ‚
нашем глухом уезде  тогда  каждаЯ новаЯ  фигура  превращалась  в  событие, а
владелец   Њихайловки   был   окружен   таким  количеством  легенд,  слухов,
россказней, что всех переполошил  своим возвращением. Ћсобенно  нервничал Я,
ибо этот  человек, как Явствовало из полученной мною  инструкции, прибывал в
свое имение под полицейский надзор. џ поЯвилсЯ в Њихайлэвке вскоре после его
прибытиЯ:  вводить его,  так сказать, во владение. Љого  же  Я  увидел перед
собой? Џожилого мужчину, охромевшсго на Љавказе, с простою палкою  в руке, в
светло-сером  сюртуке  по давно минувшей  моде.  ‚зглЯд  виноватый, pазговор
рассеЯнный, движениЯ замедленные, будто он погружен в воду.
     џ  его застал за странным  занЯтием. Ћн поручил людЯм вынести  из сараЯ
всЯкие мраморные  фигуры,  изображающие  древнегреческих богов  и  героев, и
расставить их в парке среди кустов. Љонечно, выглЯдело это красиво: белое на
зеленом, но что за затеЯ?
     ’ут  надобно  сказать,  что  было  мне  о  нем известно.  ‚  письме  из
„епартамента  говорилось, что это человек опасный. •ромой, пожилой, лысеющй,
но опасный, а Я  был той  фигурой, от которой зависело, чтобы  этот  человек
ничего  противозаконного себе  не позволил. ‚ минувшие годы  был он известен
свЯзЯми с французскими  нигилистами, то  есть принимал их у себЯ, обогревал,
снабжал деньгами и подложными документами, хранил всЯческие предосудительные
произведениЯ  искусства,  насмехалсЯ  над  обществом,  занималсЯ  развратом,
обворовал  приЯтелЯ, и, наконец, кончилось все тем, что задурил голову одной
знатной юной красавице и тайно бежал с  нею в ’урцию. €х, конечно, схватили,
красотку вырвали из его рук, а  его высекли  и отправили в солдаты. ќта юнаЯ
дурочка,  обезумевшаЯ под его гипнозом, все-таки норовила с ним соединитьсЯ,
однако  власти  были начеку.  €  вот  он по милости нашего  нового  государЯ
воротилсЯ в Њихайловку без права выезжать, а мне было строго-настрого велено
наблюдать, чтоб прежних преступных свЯзей кнЯзь не заводил.
     ‚ тот день,  как  Я впервые у него поЯвилсЯ, он предложил мне обедать с
ним. Џризнаюсь, Я его боЯлсЯ. Џо молодости. Њне всюду  мерещились нигилисты,
за  каждым кустом. Ќо Я, конечно,  виду не  показывал,  крепилсЯ.  Љстати, о
женщинах. џ ведь тоже не свЯтой, а в те годы  и  вовсе им не был, и  у  менЯ
случались истории (другому  и не снились), однако Я никогда ничего такого не
позволЯл с женщинами, и даже с их стороны было больше мне неприЯтностей, чем
им от менЯ. Ђ ведь кнЯзь  когда-то даже утопил  одну из  своих возлюбленных,
хотЯ  она была молода и жить-то, наверное, как хотела!  ‚о всем нужна  мера.
ЏредставлЯю себе,  как бы  Я стал  топить, к  примеру,  ну хотЯ бы  Љатеньку
‹апшину! „а она сама менЯ утопила бы при  ее росте, бюсте и  темпераменте. Љ
счастью, моЯ страсть  к ней  была мимолетной.  Ћна понадавала  мне щелчков и
вышла  скорехонько  замуж  за   престарелого  купца,  предвидЯ  его   скорое
успокоение...
     €так, мы обедали с кнЯзем.
     „олжен сказать, что, когда кнЯзь сидел и не выказывал своей хромоты, он
был  вполне  нормальный   и  даже  приЯтный  мужчина.  Ћдежду  он  носил  не
изысканную, но  вольную, котораЯ к немy шла. Ћн вообще был мужчина стройный,
сдержанный  и со  слугами прост.  ѓоворил  спокойно,  но безо всЯкого к  вам
интереса, и Я чувствовал, что уйди Я - он и