ннаЯ боевых тревог и радостей
жизнь в провинциальном городке, преснаЯ жизнь запасника, учениЯ за городом в
выжженной солнцем  степи,  стрельбы по  деревЯнным макетам танков  и  нудные
наставлениЯ какого-нибудь бывалого лейтенанта,  который по долгу службы и на
него,  Џетра ‹опахина,  уже прошедшего все огни и воды и медные трубы, будет
смотреть,  как на  молодого лопоухого призывника...  ‹опахин с  негодованием
повертел головой,  заерзал на месте. Ќет, черт возьми, не длЯ него эта тихаЯ
жизнь!  Ћн  предпочитает стрелЯть  по  настоЯщим немецким танкам,  а  не  по
каким-то там глупым макетам,  и идти на запад,  а не на восток,  и - лишь на
худой конец - постоЯть немного здесь, у „она, перед новым наступлением. „а и
что  его  может  удерживать в  части,  где  не  осталось ни  одного  старого
товарища?  ‘трельцова нет,  и  неизвестно,  куда попадет он после госпиталЯ;
только за один вчерашний день погибли ‡вЯгинцев, повар ‹исиченко, Љочетыгов,
сержант Ќикифоров,  Ѓорзых...  ‘колько их,  боевых друзей, осталось навсегда
лежать на  широких просторах от  •арькова до  „она!  Ћни  лежат  на  родной,
поруганной врагом земле и  безмолвно взывают об  отмщении,  а  он,  ‹опахин,
пойдет в  тыл  стрелЯть по  фанерным танкам и  учитьсЯ тому,  что  давно уже
постиг на поле боЯ?!
     ‹опахин проворно вскочил на  ноги,  отрЯхнул с  колен  песок,  пошел  к
старой землЯнке, где расположилсЯ старшина.
     "Ѓуду просить,  чтоб  оставили менЯ  в  действующей части.  Љончен бал,
никуда Я  отсюда не  пойду!"  -  решил  ‹опахин,  напрЯмик продираЯсь сквозь
густые кусты шиповника.
     Ћн прошел не больше двадцати шагов,  когда вдруг услышал знакомый голос
‘трельцова.  €зумленный ‹опахин,  не  верЯ  самому  себе,  круто  повернул в
сторону,  вышел  на  небольшую полЯнку  и  увидел  стоЯщего  к  нему  спиной
‘трельцова и еще трех незнакомых красноармейцев.
     - Ќиколай! - крикнул ‹опахин, не помнЯ себЯ от радости.
     Љрасноармейцы выжидающе взглЯнули на ‹опахина,  а ‘трельцов по-прежнему
стоЯл, не оборачиваЯсь, и что-то громко говорил.
     - Ќиколай!  Ћткуда  ты,  чертушка?!  -  снова  крикнул ‹опахин веселым,
дрожащим от радости голосом.
     ђуки ‘трельцова коснулсЯ один из стоЯвших рЯдом с ним красноармейцев, и
‘трельцов повернулсЯ.  Ќа  лице его  разом вспыхнула горЯчаЯ,  просветленнаЯ
улыбка, и он пошел навстречу ‹опахину.
     - „ружище, откуда же ты взЯлсЯ? - еще издали прокричал ‹опахин.
     ‘трельцов молча улыбалсЯ и,  размахиваЯ длинными руками,  крупно, но не
особенно уверенно шагал по полЯне.
     Ћни  сошлись возле недавно отрытой щели  с  празднично желтыми отвалами
свежей  песчаной земли,  крепко  обнЯлись.  ‹опахин  близко  увидел  черные,
сиЯющие счастьем глаза ‘трельцова, задыхаЯсь от волнениЯ, сказал:
     - Љакого черта!  џ  тебе ору во всю глотку,  а ты молчишь,  в чем дело?
ѓовори же, откуда ты, как? Џочему ты здесь очутилсЯ?
     ‘трельцов  с  неподвижной,  как  бы  застывшей  улыбкой  внимательно  и
напрЯженно смотрел на  шевелЯщиесЯ губы  ‹опахина и  наконец сказал,  слегка
заикаЯсь и необычно растЯгиваЯ слова:
     - Џетька!  „о  чего Я  рад -  ты  просто не поймешь!..  џ  уже отчаЯлсЯ
разыскать кого-либо из вас... ’ут столько нар-р-оду...
     - Ћткуда же  ты взЯлсЯ?  ’ебЯ же в  медсанбат отправили?  -  воскликнул
‹опахин.
     - € вдруг смотрю - он! ‹опахин! Ђ где же остальные?
     - „а ты что, приоглох немного? - удивленно спросил ‹опахин.
     - џ вас со вчерашнего вечера ищу, все части обошел! •отел на ту сторону
переправитьсЯ, но один капитан-артиллерист сказал, что все оттуда отводитсЯ,
- еще сильнее заикаЯсь, сиЯЯ черными глазами, проговорил ‘трельцов.
     ‹опахин,  все  еще  не  осознаваЯ того,  что  произошло с  его  другом,
засмеЯлсЯ, хлопнул ‘трельцова по плечу.
     - ќ,  братишечка,  да ты основательно недослышишь!  ‚от у нас с тобой и
получаетсЯ,  как в присказке:  "‡дорово, кума!" - "Ќа рынке была". - "Ђль ты
глуха?"  -  "Љупила петуха".  „а ты что,  на самом деле недослышишь?  -  уже
значительно  громче  спросил  ‹опахин.   -   €   говоришь  как-то   неровно,
заикаешьсЯ... Џостой... ’ак это же у тебЯ после контузии? ‚он оно что!
     ‹опахин густо побагровел от  досады на  самого себЯ  и  с  острой болью
взглЯнул в изменившеесЯ,  но по-прежнему улыбающеесЯ лицо ‘трельцова.  Ђ тот
положил на плечо ‹опахина вздрагивающую руку,  мучительно,  тЯжело заикаЯсь,
сказал:
     - „авай присЯдем,  ЏетЯ.  ‘о  мной трудно разговаривать,  Я  после того
случаЯ с бомбой ничего не слышу. € вот... видишь, заикатьсЯ стал... ’ы пиши,
а Я тебе буду отвечать.
     Ћн присел возле щели, достал из нагрудного кармана засаленный блокнотик
и  карандаш.  ‹опахин выхватил у  него  из  рук  карандаш,  быстро  написал:
"Џонимаю,  ты  удрал  из  медсанбата?"  ‘трельцов заглЯнул ему  через плечо,
сказал:
     - Ќу,  как сказать -  удрал...  “шел - это вернее. џ говорил врачу, что
уйду, как только мне станет полегче.
     "‡а каким чертом?  ’ебе,  дураку, лечитьсЯ надо!" - написал ‹опахин и с
такой  Яростью  нажал  на  восклицательный  знак,   что  сердечко  карандаша
сломалось.
     ‘трельцов прочитал и удивленно пожал плечами.
     - Љак же это -  за каким чертом?  Љровь из ушей у  менЯ перестала идти,
тошноты почти прекратились.  —его ради Я там валЯлсЯ бы?  - Ћн мЯгко взЯл из
рук ‹опахина карандаш, достал перочинный ножик и, зачинЯЯ карандаш, сдуваЯ с
колена крохотные стружки,  сказал: - Ђ потом Я просто не мог там оставатьсЯ.
Џолк был в  очень тЯжелом положении,  вас осталось немного...  Љак Я  мог не
прийти?  ‚от Я  и  пришел.  „ратьсЯ рЯдом с товарищами ведь можно и глухому,
верно, ЏетЯ?
     ѓордость за  человека,  любовь и  восхищение заполнили сердце ‹опахина.
…му  хотелось  обнЯть  и  расцеловать ‘трельцова,  но  горло  внезапно сжала
горЯчаЯ спазма,  и  он,  стыдЯсь своих  слез,  отвернулсЯ,  торопливо достал
кисет.
     Ќизко опустив голову,  ‹опахин сворачивал папироску и  уже почти совсем
приготовил  ее,  как  на  бумагу  упала  большаЯ  светлаЯ  слеза,  и  бумага
расползлась под пальцами ‹опахина...
     Ќо  ‹опахин был упрЯмый человек:  он оторвал от старой,  почерневшей на
сгибах газеты новый листок, осторожно пересыпал в него табак и папироску все
же свернул.

     ЋчнулсЯ ‡вЯгинцев от толчков и дикой боли, огнем разливавшейсЯ по всему
телу. Ћн с хрипом вздохнул, удушливо закашлЯлсЯ - рот его был набит землей и
пылью -  и  словно со  стороны услышал свой тихий,  захлебывающийсЯ кашель и
глубокий, исходивший из самого нутра стон.
     Љругом рвались снарЯды,  мины. ђазные по силе, по звуку удары сотрЯсали
землю,  с  замирающим  визгом  и  воем  проносились осколки,  где-то  позади
длинными  очередЯми  хлестал  пулемет.   Ћт  близких  разрывов  тугие  волны
горЯчего,  пропахшего гарью  воздуха  прижимали  к  земле  лежавшего  плашмЯ
‡вЯгинцева,   клубили  и  вихрили  вокруг  него  прогорклую  пыль.  ‚се  еще
воспринимаЯ все  звуки боЯ так,  будто они доносились до  него откуда-то  из
неведомого далека,  ‡вЯгинцев  слегка  пошевелилсЯ,  удесЯтерив этим  слабым
движением жгучую боль,  и  только тогда до  его помраченного сознаниЯ дошло,
что он жив.
     “же  боЯсь  шевельнутьсЯ,   лопатками,   спиной,   ногами  ощущаЯ,  что
гимнастерка и  штаны  обильно  напитаны  кровью  и  тЯжело  липнут  к  телу,
‡вЯгинцев понЯл, что жестоко изранен осколками и что боль, спеленавшаЯ его с
головы до ног, - от этого.
     Ћн подавил готовый сорватьсЯ с  губ стон,  попробовал вытолкнуть Языком
изо  рта  мешавшую ему  дышать клейкую грЯзь;  на  зубах заскрипел зернистый
песок,  и так оглушителен был этот скрежущий звук, резкой болью отдавшийсЯ в
голове,  так тошнотно-приторно ударил в ноздри запах собственной загустевшей
крови,  что он  снова едва не  лишилсЯ сознаниЯ.  Ђ  потом сознание,  как бы
трепетавшее на  тончайшей,  могущей в  любой миг  оборватьсЯ ниточке,  стало
крепнуть,  расти,  и  тогда  он  с  запоздалым,  остро  вспыхнувшим  страхом
вспомнил,  как когда-то,  наверное,  совсем недавно,  выскочил из окопа, как
увидел невдалеке бегущих прЯмо на него немцев и одного из них - коренастого,
полусогнутого,   с  расстегнутым  воротом  измазанного  глиной  мундира,   с
вылезшими из орбит серыми глазами.  Ќемец бежал, плотно сжав бледные губы, с
сапом втЯгиваЯ раздутыми ноздрЯми воздух,  чуть выставив вперед левое плечо.
Ћн  на  бегу  пыталсЯ втолкнуть в  гнездо автомата плоскую черную обойму,  а
‡вЯгинцев,  короткими,  стремительными шагами сближаЯсь с ним, видел и серые
глаза врага,  осумасшедшевшие от азарта атаки,  и тусклую пуговицу немецкого
мундира,  пониже  которой вот-вот  должен был  с  противно мЯгким,  знакомым
хрустом войти его штык,  и белое, колеблющеесЯ на бегу и кидающее скользЯщие
блики жало штыка видел он в  эти секунды...  ’отчас же что-то сильно ударило
его в спину и по ногам,  коротко, как летний гром, прозвучал сзади трескучий
разрыв,  и он,  ‡вЯгинцев,  падаЯ вниз лицом,  в страшном последнем падении,
когда уже нет сил, чтобы поднЯть руку и защитить от удара лицо, - понЯл, что
это - все, конец...
     ‘ усилием ‡вЯгинцев поднЯл веки.  ‘квозь пыль, смешавшуюсЯ со слезами и
грЯзной коркой залепившую глаза,  увидел клочок багрово-мутного неба, близко
от щеки проплывавшие куда-то мимо причудливые сплетениЯ былинок. …го волоком
тащили по траве,  очевидно,  на плащ-палатке,  и  к сухому и жесткому шороху
травы  присоединЯлось тЯжелое,  прерывистое дыхание  человека,  который полз
впереди  и  с  трудом,   сантиметр  за  сантиметром,   тащил  за  собой  его
отЯжелевшее, безвольное тело.
     ‘пустЯ немного ‡вЯгинцев почувствовал,  как вначале голова его, а затем
и  туловище сползают куда-то  вниз.  Ћн  больно  ударилсЯ плечом обо  что-то
твердое и снова мгновенно потерЯл сознание.
     ‚торично он очнулсЯ, ощутив на лице прикосновение шероховатой маленькой
руки.  ‚лажной марлей ему осторожно прочистили рот и  глаза,  и  он  на  миг
увидел  маленькую  женскую  руку  и  голубую  пульсирующую  жилку  у  белого
запЯстьЯ,  затем к губам его приставили теплое, металлически пресное на вкус
горлышко алюминиевой флЯжки.  ЋбжигаЯ  небо  и  гортань,  тоненькой струйкой
потекла водка.  Ћн глотал ее мелкими, судорожно укороченными глотками, и уже
после того,  как  флЯжку мЯгко отнЯли от  его губ,  он  еще раза три глотнул
впустую,  как  теленок,  которого оттолкнули от  вымени,  облизал пересохшие
губы, открыл глаза.
     Ќад  ним  склонилось бледное,  даже под густым загаром веснушчатое лицо
незнакомой  девушки  в  вылинЯвшей  пилотке,  прикрывавшей  спутанную  копну
огненно-рыжих кудрей.  ‹ицо было Явно дурненькор,  простое,  неказистое лицо
курносой  русской  девушки,  но  такаЯ  глубокаЯ сердечнаЯ ласка  и  тревога
проглЯдывали в огрубевших чертах этого лица, такой извечной женской теплотой
и  состраданием светились девичьи  серые,  нестрогие глаза,  что  ‡вЯгинцеву
показалось, что эти глаза так же нужны, хороши и необходимы, как сама жизнь,
как раскинувшеесЯ над ним бескрайнее голубое небо с  грЯдой перистых тучек в
вышине.
     Ћт радости, что жив и не покинут своими, от признательности, которую он
не  мог да,  пожалуй,  и  не  сумел бы выразить славами незнакомой девушке -
санитарке чужой роты,  у  него коротко и  сладко защемило сердце,  и он чуть
слышно прошептал:
     - ‘естрица... роднаЯ... откуда же ты взЯлась?
     ‚одка подкрепила ‡вЯгинцева.  Ѓлаженное тепло разлилось по его телу, на
лбу  мелким  бисером выступила испарина,  и  даже  боль  в  ранах  будто  бы
занемела, утратив недавнюю злую остроту.
     - ’ы  бы  мне  еще водочки,  сестрица...  -  уже чуть громче сказал он,
втайне удивлЯЯсь своему ребЯчески тонкому и слабому голосу.
     - ЉакаЯ  там  водочка!  ЌельзЯ тебе  больше,  никак нельзЯ,  миленький!
Џришел в  себЯ -  и  хорошо.  Ћгонь-то  какой они ведут,  ужас!  ’ут хоть бы
как-нибудь дотЯнуть тебЯ до медсанроты, - жалобно сказала девушка.
     ‡вЯгинцев слегка отвел  в  сторону левую  руку,  затем правую,  странно
непослушными пальцами ощупал  под  боком  нагретую солнцем накладку и  ствол
винтовки,  безуспешно попробовал пошевелить ногами и,  стиснув от боли зубы,
спросил:
     - ‘лушай... куда менЯ поранило?
     - ‚сего тебЯ... всему досталось!
     - Ќоги... ноги-то хоть целы или как? - глухо спросил уже готовый в душе
ко всему самому худшему, но но ни с чем не смирившийсЯ ‡вЯгинцев.
     - –елы,  целы, миленький, только продырЯвлены немного. ’ы не беспокойсЯ
и  не  разговаривай,  вот доберемсЯ до места,  осмотрЯт тебЯ,  перевЯжут как
следует,  лечить начнут, наверное, отправЯт в тыловой госпиталь, и все будет
в порЯдочке. ‚ойна любит порЯдочек...
     Ќе все из того, что сказала она, дошло до ‡вЯгинцева.
     - ‚сего,  значит,  испЯтнили?  -  переспросил он  и,  помолчав немного,
горестно шепнул: - ‘казала тоже... Љакой же это порЯдочек?
     Ћни  лежали  в  глубокой  воронке,   на  жестких  грудах  откуда-то  из
первородных глубин исторгнутой взрывом глинистой земли. ‘ низким нарастающим
воем над ними прошелестела мина,  и ‡вЯгинцев,  ко всему,  кроме своей боли,
равнодушный,  но все же краем глаза наблюдавший за девушкой, увидел, как она
в ожидании близкого разрыва припала к земле,  сжалась в комочек, зажмурилась
и детским, трогательным в своей наивности движением закрыла грЯзной ладошкой
глаза.
     ‡а   короткие  минуты  просветлениЯ,   вспышками  озарЯвшего  сознание,
‡вЯгинцев  пока  еще  не  успел  по-настоЯщему осмыслить всей  бедственности
своего положениЯ,  не  успел пожалеть себЯ,  а  девушку пожалел,  сокрушенно
думаЯ:  "„ите,  совсем дите!  …й бы дома с  книжками в десЯтый класс бегать,
всЯкую алгебру с арифметикой учить,  а она тут под невыносимым огнем страсть
терпит, надрывает животишко, таскаЯ нашего брата... "
     Ћгонь Ясак  будто стал  утихать,  и  чем  реже гремели взрывы,  мощными
голосами будившие ‡вЯгинцева к жизни, тем слабее становилсЯ он и тем сильнее
охватывало  его   темное,   нехорошее  спокойствие,   бездумность  смертного
забытьЯ...
     „евушка наклонилась над ним,  заглЯнула в  его одичавшие от  боли,  уже
почти  потусторонние глаза и,  словно отвечаЯ на  немую жалобу,  застывшую в
глазах, в горьких складках возле рта, требовательно и испуганно воскликнула:
     - Њиленький,  потерпи!  Њиленький, потерпи, пожалуйста! ‘ейчас двинемсЯ
дальше, тут уже недалеко осталось! ‘лышишь, ты?!
     ‘ величайшим трудом она вытащила его из воронки.  Ћн очнулсЯ, попыталсЯ
помочь, подтЯгиваЯсь на руках, цеплЯЯсь пальцами за сухую, колючую траву, но
боль  стала совершенно нестерпимой,  и  он  прижалсЯ мокрой от  слез щекой к
мокрой от крови плащ-палатке и  стал жевать зубами рукав гимнастерки,  чтобы
не  показать перед  девушкой своей мужской слабости,  чтобы не  закричать от
боли,  котораЯ,  казалось, рвет на части его обескровленное и все же жестоко
страдающее тело.
     ‚  нескольких метрах от  воронки девушка выпустила из потной занемевшей
руки  угол  плащ-палатки,  перевела хриплое дыхание,  неожиданно проговорила
плачущим голосом:
     - ѓосподи,  и  зачем  это  берут  таких  обломов  в  армию?  Ќу  зачем,
спрашиваетсЯ? Ќу разве Я дотащу тебЯ, такого мерина? ‚едь в тебе, миленький,
верных шесть пудов!
     ‡вЯгинцев разжал зубы, прохрипел:
     - „евЯносто три...
     - —то - девЯносто три? —его это ты? - спросила девушка, шумно дыша.
     - Љилограммов столько  во  мне  было...  до  войны.  ’еперь  меньше,  -
помолчав и прислушиваЯсь к бурному дыханию санитарки, сказал ‡вЯгинцев.
     …му почему-то снова стало жаль эту небольшую, выбивавшуюсЯ из последних
сил девушку,  и он сначала отвлеченно подумал:  "‚от и моЯ Ќаташка лет через
шесть такаЯ же будет:  дурненькаЯ с лица,  а сердцем ласковаЯ..." - а потом,
напрасно  стараЯсь  придать  своему  голосу  твердость  и  привычную мужскую
властность, с передышками проговорил:
     - ’ы вот что, дочка... ’ы брось менЯ, не мучайсЯ... џ сам... ‚от полежу
малость и сам попробую... ђуки целы - долезу как-нибудь!
     - ‚от еще глупости какие!  € к чему вы,  мужчины,  всегда всЯкую ерунду
говорите?  - сердитым шепотом сказала девушка. - Људа ты годен? Ќу куда? ќто
Я только так, устала немного, а как только отдохну - снова тронемсЯ. џ еще и
не  таких тЯжелых вытаскивала,  будь спокоен!  “  менЯ всЯкие случаи бывали,
даже похлестче этого! ’ы не смотри, что Я с виду маленькаЯ, Я сильнаЯ...
     Ћна еще что-то говорила бодрЯщее и  немножко хвастливое,  но ‡вЯгинцев,
как ни  старалсЯ,  слов уже не различал.  Њилый девичий голос стал глохнуть,
удалЯтьсЯ и, наконец, исчез. ‡вЯгинцев снова впал в беспамЯтство.
     Џришел в  себЯ  он  уже  много  часов  спустЯ на  левой стороне „она  в
медсанбате.  Ћн лежал на носилках и первое, что почувствовал, - острый запах
лекарств,  спирта,  а  затем увидел низкий зеленый купол просторной палатки,
людей в белых халатах,  мЯгко двигающихсЯ по застланному брезентом землЯному
полу.
     "„о трех раз памЯть мне отбивало, а Я все-таки живой... ‡начит, выживу,
значит, погодим пока помирать", - с растущей надеждой подумал ‡вЯгинцев.
     …му почему-то трудно было дышать,  и  он с опаской,  медленно поднес ко
рту черную от  грЯзи руку,  сплюнул.  ‘люна была белаЯ.  Ќи единого розового
пузырька на ладони. € ‡вЯгинцев повеселел и окончательно убедилсЯ в том, что
теперь,  пожалуй,  все длЯ него сойдет благополучно. "‹егкие целые, по всему
видать,  а  если через спину какой осколок в  печенки попал,  -  его доктора
щипцами вытЯнут.  “ них тут небось разного шанцевого инструмента в достатке.
ѓлавное -  как с ногами? ’ронуло кости или нет? Ѓуду ходить или - калека?" -
думал он,  еще раз внимательно и  придирчиво разглЯдываЯ слюну на большущей,
одубевшей от мозолей ладони.
     ђЯдом  с  ним  два  санитара  раздевали  раненого  красноармейца.  Ћдин
поддерживал раненого под  руки,  второй,  бережно касаЯсь толстыми пальцами,
осторожно распарывал ножницами по  шву  залитые бурыми  подтеками штаны,  и,
когда   на   пол   бесформенной  грудой   сползли  жесткие,   как   брезент,
покоробившиесЯ от засохшей крови защитные штаны и бЯзевые кальсоны, насквозь
пропыленные и  по  цвету почти не отличавшиесЯ от верхней одежды,  ‡вЯгинцев
увидел на  правой ноге красноармейца чуть пониже бедра огромную рваную рану,
уродливо  выпиравшую  из  красного  месива,  ослепительно белую,  расколотую
кость.
     Љрасноармеец,   чем-то  неуловимо  напоминавший  ‘трельцова,  немолодой
мужчина с  тронутыми сединой усами над ввалившимсЯ ртом и  острыми,  одетыми
голубоватой бледностью скулами,  держалсЯ мужественно, не проронил ни одного
слова и  все времЯ смотрел в одну точку отрешенным,  нездешним взглЯдом,  но
‡вЯгинцев глЯнул на его левую ногу,  беспомощно полусогнутую в колене, худую
и  волосатую,  дрожавшую мелкой лихорадочной дрожью,  и,  не в  силах больше
смотреть на чужое страдание, отвернулсЯ, проворно закрыл глаза.
     "ќтот парень отходил свое.  ЋттЯпают ему доктора ножку,  оттЯпают,  как
пить дать,  а  Я  еще похожу.  Ќе может же быть,  чтобы и  у  менЯ ноги были
перебитые?" - в тоскливом ожидании думал ‡вЯгинцев.
     ‚  это времЯ пожилой лысый санитар в  очках подошел к нему,  наметанным
глазом скользнул по ногам и, нагнувшись, хотел разрезать голенище сапога, но
‡вЯгинцев,  молчаливо следивший за ним напрЯженным и острым взглЯдом, собрал
все силы, тихо, но решительно сказал:
     - таны пори,  не жалко,  а  сапоги не трогай,  не разрешаю.  џ в них и
месЯца не  проходил,  и  они мне нелегко достались.  ‚идишь,  из  какого они
товару?  Џодошва спиртоваЯ,  и вытЯжки настоЯщие,  говЯжьи.  ќто,  брат,  не
кирзовый товар,  это понимать надо...  џ и так богом обиженный:  шинель-то и
вещевой мешок в окопе остались... ’ак что сапог не касайсЯ, понЯтно?
     - ’ы мне не указывай,  -  равнодушно сказал санитар, примерЯЯсь, как бы
половчее полоснуть вдоль шва ножом.
     - ’о есть как это - не указывай? ‘апоги-то мои? - возмутилсЯ ‡вЯгинцев.
     ‘анитар слегка распрЯмил спину, все так же равнодушно сказал:
     - Ќу и что,  как твои?  Ѓывшие твои,  и не могу же Я их вместе с твоими
ногами стЯгивать?
     - ‘лушай ты, чудак, тЯни... тЯни осторожненько, полегонечку, Я стерплю,
- приказал ‡вЯгинцев,  все еще боЯсь пошевелитьсЯ и от мучительного ожиданиЯ
новой боли расширенными глазами уставившись в потолок.
     Ќе обращаЯ вниманиЯ на его слова,  санитар наклонилсЯ, ловким движением
распорол голенище до самого задника, принЯлсЯ за второй сапог. ‡вЯгинцев еще
не  успел как  следует обдумать,  что означают слова "бывшие твои",  как уже
услышал легкий веселый треск распарываемой дратвы.  “  него  сжалось сердце,
захватило дыхание,  когда мЯгко стукнули каблуки его  небрежно отброшенных к
стенке сапог. € тут он, не выдержав, сказал дрогнувшим от гнева голосом:
     - ‘ука ты  плешиваЯ!  —ерт лысый,  поганый!  —то  же  это  ты  делаешь,
паразит?
     - Њолчи,  молчи,  сделано уже.  ’ебе вредно ругатьсЯ.  „авай-ка Я  тебе
помогу на бок лечь, - примирительно проговорил санитар.
     - €ди ты со своей помощью!..  -  задыхаЯсь от негодованиЯ и  бессильной
злобы, сказал ‡вЯгинцев. - ‚редитель ты, верблюд облезлый, чума в очках! —то
ты  с  казенными сапогами сделал,  сукин сын?  Ђ  если мне их к  осени опЯть
носить придетсЯ,  что  Я  тогда с  поротыми голенищами буду делать?  ‘лезами
плакать? ’ы понимаешь, что обратно, как ты их ни сшивай, они все равно будут
по шву протекать?  ‘терва ты плешиваЯ,  коросточнаЯ! ‚раг народа, вот ты кто
есть такой!
     ‘анитар молча и  очень осторожно разматывал на  ногах ‡вЯгинцева мокрые
от пота и крови,  горЯчие, дымЯщиесЯ портЯнки; снЯв вторую, разогнул сутулую
спину и,  не таЯ улыбки под рыжими усами,  спросил веселым, чуть хрипловатым
фельдфебельским баском:
     - Љончил ругатьсЯ, €льЯ Њуромец?
     ‡вЯгинцев ослабел от вспышки гнева.  Ћн лежал молча, чувствуЯ сильные и
частые удары сердца,  необоримую тЯжесть во всем теле и в то же времЯ ощущаЯ
натертыми подошвами ног приЯтный холодок.  Ќо в нем все же еще нашлись силы,
и,  не знаЯ,  как еще можно уЯзвить смертельно досадившего ему санитара,  он
слабым голосом, выбираЯ слова, проговорил:
     - ‘ухое дерево ты, а не человек! „аже не дерево ты, а гнилой пенек! Ќу,
есть ли в тебе ум? Ђ еще тоже - пожилой человек, постыдилсЯ бы за свои такие
поступки!  “ тебЯ в хозЯйстве до войны небось одна землЯнаЯ жаба под порогом
жила,  да и та небось с голоду подыхала... “ходи с моих глаз долой, торопыга
ты несчастнаЯ, лихорадка об двух ногах!
     ќто был, конечно, непорЯдок: строгаЯ тишина медсанбатовской раздевалки,
обычно прерываемаЯ одними лишь стонами и  всхлипами,  редко нарушалась такой
несусветной  бранью,   но   санитар  смотрел  на   заросшее  рыжей  щетиной,
осунувшеесЯ лицо ‡вЯгинцева с Явным удовольствием и к тому же еще улыбалсЯ в
усы мЯгко и беззлобно.  ‡а восемь месЯцев войны санитар измучилсЯ,  постарел
душой  и  телом,  видЯ  во  множестве людские  страданиЯ,  постарел,  но  не
зачерствел сердцем.  Ћн много видел раненых и умирающих бойцов и командиров,
так  много,  что  впору бы  и  достаточно,  но  он  все  же  предпочитал эту
сыпавшуюсЯ ему  на  голову  ругань  безумно  расширенным,  немигающим глазам
пораженных шоком,  и  теперь вдруг и  некстати вспомнил двух  своих сыновей,
воюющих где-то на ‡ападном фронте,  с легким вздохом подумал: "ќтот выживет,
вон  какой ретивый и  живучий черт!  Ђ  как мои ребЯтишки там?  Џровались ты
пропадом с  такой жизнью,  глЯнуть бы хоть одним глазом,  как мои там службу
скоблЯт?  †ивы или,  может,  вот  так  же  лежат где-нибудь,  разделанные на
клочки?"
     Ђ ‡вЯгинцев уже не только жил,  но и цеплЯлсЯ за жизнь руками и зубами;
все  еще лежа на  носилках,  смертельно бледный,  с  закрытыми,  опоЯсанными
синевой глазами,  он  думал,  вспоминаЯ свои  безвозвратно погибшие сапоги и
красноармейца с перебитой ногой,  которого только что унесли в операционную:
"ќк его,  беднЯгу,  садануло!  Ќе  иначе крупным осколком.  ‚сЯ кость наружу
вылезла, а он молчит... Њолчит, как герой! …го дело, конечно, табак, но Я-то
должен же выскочить?  “  менЯ вон даже пальцы на ногах боль чувствуют.  ‹ишь
бы,  по  докторскому недоразумению,  в  спешке не отнЯли ног!  Ђ  так Я  еще
отлежусь  и  повоюю...  Њожет,  еще  и  этот  немец-минометчик,  какой  менЯ
сподобил,  попадетсЯ мне  под веселую руку...  Ћх,  не  дал бы  Я  ему сразу
помереть!  Ќет,  он у  менЯ в руках еще поикал бы несколько минут,  пока Я к
нему смерть бы  допустил!  Ђ  этому парню,  Ясное дело,  отрежут ногу.  …му,
конечно,  на черта нужны теперь сапоги!  Ћн об них и  думать позабыл,  а мое
дело другое:  мне по  выздоровлении непременно в  часть надо идти,  а  таких
сапог теперь Я в жизни не найду, шабаш! € как он скоро распустил их по швам!
ѓосподи боже мой,  и  таких стервецов в  санитары берут!  …му с его ухваткой
где-нибудь на  живодерне работать,  а  он  тут своим же родным бойцам обувку
портит... "
     €сториЯ   с   сапогами  всерьез  расстроила  ‡вЯгинцева,   окончательно
утвердившегосЯ в  мысли,  что до смерти ему еще далеко.  €  до того было ему
обидно,   что  он,  добродушный,  незлобивый  человек,  уже  голым  лежа  на
операционном столе, на слова осматривавшего его хирурга: "ЏридетсЯ потерпеть
немного,  браток",  - сердито буркнул: "Ѓольше терпел, чего уж тут разговоры
разговаривать!  ‚ы по недоглЯду чего-нибудь лишнего у менЯ не отрежьте, а то
ведь на вас только понадейсЯ..." “ хирурга было молодое осунувшеесЯ лицо. ‡а
стеклами очков  в  роговой оправе  ‡вЯгинцев увидел  припухшие от  бессонных
ночей красные веки и внимательные, но бесконечно усталые глаза.
     - Ќу,  раз больше терпел,  солдат,  то это и вовсе должен вытерпеть,  а
лишнего не отрежем,  не беспокойсЯ,  нам твоего не надо,  - все так же мЯгко
сказал хирург.
     ЊолодаЯ женщина-врач,  стоЯвшаЯ с другой стороны стола,  сдвинув брови,
наклонившись, внимательно осматривала изорванную осколками спину ‡вЯгинцева,
располосованную до  ноги  Ягодицу.  ЉосЯ на  нее  глазами,  стыдЯсь за  свою
наготу, ‡вЯгинцев страдальчески сморщилсЯ, проговорил:
     - ѓосподи более мой!  €  что вы  на  менЯ так упорно смотрите,  товарищ
женщина?  —то вы,  голых мужиков не видали, что ли? Ќичего во мне особенного
такого любопытного нету,  и тут,  скажем, не ‚сесоюзнаЯ сельскохозЯйственнаЯ
выставка, и Я, то же самое, не бык-производитель с этой выставки.
     †енщина-врач блеснула глазами, резко сказала:
     - џ  не собираюсь любоватьсЯ вашими прелестЯми,  а  делаю свое дело.  €
вам,  товарищ,  лучше помолчать!  ‹ежите и  не  разговаривайте.  “дивительно
недисциплинированный вы боец!
     Ћна  фыркнула  и   встала  вполоборота.   Ђ  ‡вЯгинцев,   глЯдЯ  на  ее
порозовевшие щеки и  округлившиесЯ,  злые,  как  у  кошки,  глаза,  горестно
подумал:  "‚от так и свЯжись с этими бабами,  ты по ней одиночный выстрел, а
она  по  тебе  длинную очередь...  Ќо,  между прочим,  у  них  тоже нелегкаЯ
работенка: день и ночь в говЯдине нашей ковырЯтьсЯ".
     “стыдившись,   что  так  грубо  говорил  с  врачами,   он  уже  другим,
просительным и мирным, тоном сказал:
     - ‚ы бы,  товарищ военный доктор, - за халатом не видно вашего ранга, -
спиртику приказали мне во внутренность дать.
     …му ответили молчанием.  ’огда ‡вЯгинцев умолЯюще посмотрел снизу вверх
на доктора в очках и тихо,  чтобы не слышала отвернувшаЯсЯ в сторону строгаЯ
женщина-врач, прошептал:
     - €звинЯюсь,  конечно,  за свою просьбу, товарищ доктор, но такаЯ боль,
что впору хоть конец завЯзывать...
     •ирург чуть-чуть улыбнулсЯ, сказал:
     - ‚от  это  уже  другой  разговор!  ќто  мне  больше нравитсЯ.  Џодожди
немного,  осмотрим тебЯ,  а тогда видно будет. …сли можно - не возражаю, дам
грамм сто фронтовых.
     - ’ут не  фронт,  тут от  фронта далеко,  тут можно и  больше при таком
страдании выпить, - намекающе сказал ‡вЯгинцев и мечтательно прищурил глаза.
     Ќо когда что-то острое вошло в его промытую спиртом,  пощипывающую рану
возле лопатки, он весь сжалсЯ, зашипел от боли, сказал уже не прежним мирным
и просительным тоном, а угрожающе и хрипло:
     - Ќо-но, вы полегче... на поворотах!
     - ќка,  брат,  до чего же ты злой!  —то ты на менЯ шипишь,  как гусь на
собаку?  ‘естра,  спирту, ваты! џ же предупреждал тебЯ, что придетсЯ немного
потерпеть, в чем же дело? •арактер у тебЯ скверный или что?
     - Ђ  что же  вы,  товарищ доктор,  роетесь в  живом теле,  как в  своем
кармане?  ’ут,  извините, не то что зашипишь, а и по-собачьи загавкаешь... с
подвывом, - сердито, с долгими паузами проговорил ‡вЯгинцев.
     - —то, неужто очень больно? ’ерпеть-то можно?
     - Ќе больно,  а  щекотно,  а  Я с детства щекотки боюсь...  Џотому и не
вытерпливаю...  -  сквозь стиснутые зубы процедил ‡вЯгинцев, отворачиваЯсь в
сторону,  стараЯсь  краем  простыни незаметно стереть  слезы,  катившиесЯ по
щекам.
     - ’ерпи,   терпи,   гвардеец!  ’ебе  же  лучше  будет,  -  успокаивающе
проговорил хирург.
     - ‚ы  бы мне хоть какого-нибудь порошка усыпительного дали,  ну чего вы
скупитесь на лекарства? - невнЯтно прошептал ‡вЯгинцев.
     Ќо хирург сказал что-то коротко,  властно,  и ‡вЯгинцев, за времЯ войны
привыкший к  коротким  командам  и  властному тону,  покорно  умолк  и  стал
терпеть,  иногда погружаЯсь в  тЯжкое забытье,  но даже и сквозь это забытье
испытывал такое  ощущение,  будто  голое  тело  ненасытно лижет злое  пламЯ,
лижет, добираЯсь до самых костей...
     —ьи-то мЯгкие,  наверное, женские пальцы неотрывно держали его за кисть
руки,  он  все времЯ чувствовал благодатную теплоту этих пальцев,  потом ему
дали немного водки, а под конец он уже захмелел, и не столько от водки, - не
мог же  он  захмелеть от  каких-то  там несчастных ста граммов спиртного!  -
сколько от всего того, что испытал за весь этот на редкость трудный день. Ќо
под  конец и  боль  уже  стала какаЯ-то  инаЯ,  усмиреннаЯ,  тихаЯ,  как  бы
взнузданнаЯ умелыми и умными руками хирурга.
     Љогда забинтованного,  не  чувствующего тЯжести своего тела  ‡вЯгинцева
снова  несли  на   ритмически  покачивающихсЯ  носилках,   он  даже  пыталсЯ
размахивать здоровой правой рукой и тихо,  так тихо,  что его слышали только
одни санитары, говорил, а ему казалось, что он кричит во весь голос:
     - ...Ќе желаю быть в  этом учреждении!  Љ  чертовой матери!  “ менЯ тут
нервы не выдерживают.  „авай,  куда хочешь,  только не сюда! Ќа фронт? „авай
обратно,  на фронт,  а тут -  не согласен! ‘апоги куда дели? Ќеси сюда, Я их
под голову положу.  ’ак они будут сохранней...  „о чужих сапог вас тут много
охотников!  Ќет,  ты  сначала заслужи их,  ты в  них походи возле смерти,  а
изрезать всЯкий дурак сумеет... ѓосподи боже мой, как мне больна!..
     Ћн еще что-то бормотал,  уже несвЯзное, бредовое, звал ‹опахина, плакал
и скрипел зубами,  как в темную воду,  окунаЯсь в беспамЯтство. Ђ хирург тем
временем стоЯл,  вцепившись обеими руками в край белого, будто красным вином
залитого стола,  и  качалсЯ,  переступаЯ с носков на каблуки.  Ћн спал...  €
только  когда  товарищ  его  -   большой  чернобородый  доктор,  только  что
закончивший за соседним столом сложную полостную операцию,  -  стЯнув с  рук
мЯгко всхлипнувшие,  мокрые от крови перчатки, негромко сказал: "Ќу, как ваш
богатырь,  Ќиколай Џетрович? ‚ыживет? - молодой хирург очнулсЯ, разжал руки,
сжимавшие край стола,  привычным жестом поправил очки и  таким же деловитым,
но немного охрипшим голосом ответил:
     - Ѓезусловно. Џока ничего страшного нет. ќтот должен не только жить, но
и воевать.  —ерт знает, до чего здоров, знаете ли, даже завидно... Ќо сейчас
отправлЯть его  нельзЯ:  ранка одна у  него мне  что-то  не  нравитсЯ.  Ќадо
немного выждать.
     Ћн  замолчал,  и  еще  несколько раз качнулсЯ,  переступаЯ с  носков на
каблуки,  всеми силами борЯсь с чрезмерной усталостью и сном, а когда к нему
вернулись и  сознание и  волЯ,  он  опЯть стал  лицом к  завешанной защитным
пологом  двери  палатки и,  глЯдЯ  такими  же,  как  и  полчаса тому  назад,
внимательными, воспаленными и бесконечно усталыми глазами, сухо сказал:
     - …встигнеев, следующего!

     Џо  лесу  веером  легли  и  гулко  захлопали разрывы  мин.  ‡а  кустами
неподалеку от ‹опахина кто-то равнодушно, с протЯжной зевотцей проговорил:
     - ЏристреливаетсЯ, паразит! Ќу, теперь он начнет швырЯть и песок месить
минами,  пока весь лес не прочешет.  Ћн -  такой, он, гад, лишнего кинуть не
постеснЯетсЯ...
     Ќо огонь вскоре утих, лишь вдали сухо и зло трещали короткие автоматные
очереди,  да с той стороны „она, против разрушенного бомбежкой моста, как бы
прощупываЯ  обманчивую тишину  леса,  с  ровными  промежутками бил  немецкий
пулемет.
     Џотом пулемет умолк,  и в наступившем затишье отчетливей зазвучали иные
голоса  войны:   приглушенный  расстоЯнием,  протЯжный  гром  артиллерийской
стрельбы,  раскатисто  и  неумолчно  гремевший  где-то  далеко  на  востоке,
прерывистый  рокот   самолета   -   дальнего  разведчика,   ворковавшего  на
недоступной глазу высоте, и ровный басовитый гул множества немецких танков и
автомашин,  двигавшихсЯ по  правому гористому берегу „она  в  направлении на
станцию Љлетскую.
     Ќад вершинами дальних тополей,  чуть колеблемаЯ ветром, всЯ пронизаннаЯ
косыми солнечными лучами,  волновалась тончайшаЯ сиреневаЯ дымка тумана.  Ќа
дремотно склонившихсЯ кистЯх белой  медвЯнки,  на  розовых цветах шиповника,
как  блестки  рассыпанной радуги,  ослепительно искрились и  сиЯли  капельки
росы.
     ‹юбуЯсь  помолодевшим после  ночного дождЯ  лесом,  ‘трельцов задумчиво
сказал:
     - Љрасота-то какаЯ, а?
     ‹опахин покосилсЯ на  приЯтелЯ,  но  ничего не  ответил.  ‘тиснув зубы,
устремив немигающий взглЯд  воспаленных глаз  туда,  где  за  меловым бугром
правобережьЯ бурой,  зловещей тучей  вставала пыль,  он  молча вслушивалсЯ в
издавна знакомые, грозные шумы большого наступлениЯ.
     ‹опахин тоже любил природу -  и  любил ее так,  как только может любить
человек, долгие годы жизни проведший в тЯжелом труде под землей. €ногда даже
в окопах,  в короткие промежутки затишьЯ,  он успевал полюбоватьсЯ то белым,
как  лебедь,  облаком,  величественно проплывавшим в  задымленном  фронтовом
небе, то каким-нибудь полевым цветком, доверчиво приютившимсЯ на краю старой
воронки и  казавшимсЯ рЯдом с  грудами мертвой опаленной земли бессмертным в
своей первобытной красоте...
     Ќо  сейчас ‹опахин не  видел ни пленительного очарованиЯ омытого дождем
леса,  ни  печальной прелести  доцветающего неподалеку шиповника.  Ќе  видел
ничего,  кроме пыли, вздыбленной вражескими машинами, медленно тЯнувшейсЯ на
запад.
     ’ам,  на западе,  в синеющих степЯх ЏридоньЯ, полегли его убитые в боЯх
товарищи, далеко на западе остались родной город, семьЯ, крохотный отцовский
домик  и  чахлые  клены,  посаженные руками отца,  круглый год  припудренные
угольной пылью,  жалкие на вид, но неизменно радовавшие глаз, когда по утрам
они с отцом,  бывало,  уходили на шахту. ‚се, что было в жизни дорого и мило
сердцу,  все осталось там,  под властью немцев... € снова, в который уже раз
за времЯ войны, ‹опахин ощутил вдруг тот удушающий приступ немой ненависти к
врагу,  когда  даже  ругательное слово  не  в  силах вырватьсЯ из  мгновенно
пересыхающего горла.  ’ак  бывало с  ним иногда в  бою.  Ќо  тогда он  видел
вражеских солдат и эти проклЯтые темно-серые танки с крестами на броне, и не
только видел,  но  и  уничтожал их  огнем  своего оружиЯ.  ’огда  ненависть,
мертвой хваткой бравшаЯ его за горло, находила выход в бою. Ђ сейчас? ‘ейчас
он  -  только  праздный зритель,  солдат разгромленной части,  в  бессильной
Ярости издали наблюдающий за  тем,  как  победно пылЯт по  его земле враги и
неудержимо движутсЯ все дальше на восток, все дальше...
     ‹опахин  выхватил  из   рук  ‘трельцова  блокнот,   торопливо  написал:
"Ќиколай,  Я в тыл не пойду.  „ела наши,  по всему видать,  дрЯнь. Ќе могу Я
сейчас отсюда уходить!  „умаю остатьсЯ на передовой, прибьюсь к какой-нибудь
части. ЋставайсЯ и ты со мной, ЉолЯ!"
     ‘трельцов  прочитал  и,   почти  не  заикаЯсь,  но  и  не  делаЯ  пауз,
проговорил:
     - џ сам такого же мнениЯ. џ длЯ того сюда и пришел. ‚от только старшина
как?  Ћтпустит он  тебЯ?  —то-то  Я  сомневаюсь...  Њне  проще:  Я  пока  за
медсанбатом числюсь.
     - „а Я что же,  на побывку к жене прошусь? Љай это он менЯ не отпустит?
•отел бы  Я  поглЯдеть на эту кинокартину,  как он будет менЯ не пускать!  -
возмущенно сказал ‹опахин, на минуту позабыв о том, что ‘трельцов не слышит,
но,  глЯнув в  лицо друга,  внимательное и  исполненное,  как у глухонемого,
напрЯженного и  пытливого выжиданиЯ,  с  досадою  умолк,  размашисто написал
"пустит"  и   поставил  в   рЯд   несколько  восклицательных  знаков   столь
внушительного размера,  что,  казалось,  один вид их  должен был бы рассеЯть
всЯкие сомнениЯ ‘трельцова.
     Ќа  вершине  раскидистого ЯсенЯ  робко,  неуверенно закуковала кукушка.
‡акуковала и  смолкла,  словно  убедившись в  том,  что  неуместно звучит ее
раздумчивый и немножко грустный голос в этом лесу,  заполненном вооруженными
людьми и обвальными раскатами доплывавшей издали артиллерийской стрельбы.  €
почти тотчас же  ‹опахин услышал самоуверенный,  противный до  тошноты голос
Љопытовского.
     - ...“жасно умнаЯ птица кукушка!  „о  петрова днЯ  она тебе и  кукует и
шкварчит так приЯтно,  будто сало на сковородке, а после хоть не проси - как
ножом отрежет. ќто Я сейчас на нее загадал: сколько проживу на свете? Ђ она,
проклЯтаЯ,  два  раза крикнула и  подавилась.  ’оже,  раздобрилась,  паскуда
длиннохвостаЯ!  Ќо,  между прочим, Я на нее не в обиде: выходит так, что два
года могу смело воевать, ни черта не убьют? Ћчень даже прекрасно! Њне больше
ничего и не надо.  ‡а два года должна же война прикончитьсЯ?  „олжна.  Ќу, а
после войны Я  на эту задрипанную кукушку не посмотрю и  буду жить,  сколько
мне влезет. Ћчень даже просто!
     - ‹овко у тебЯ,  парень,  получаетсЯ!  - восхищенно сказал простуженным
баском автоматчик Џавел Ќекрасов.  -  ‡начит,  сейчас ты  веришь кукушке,  а
после войны побоку ее предсказаниЯ?
     - Ђ ты как хотел?  -  рассудительно ответил Љопытовский.  -  Њне, милый
мой,  утешение только  теперь  нужно,  а  после  войны  Я  как-нибудь и  без
утешениев проживу, своими силами...
     агнув из-за куста,  Љопытовский увидел ‘трельцова и в изумлении широко
раскрыл  глаза.  Ќа  круглом,  мЯсистом лице  его  расплылась недоумевающаЯ,
глупаЯ улыбка.  Ћн  шлепнул себЯ по голой лЯжке,  как раз в  том месте,  где
причудливо изорваннаЯ штанина спускалась от  поЯса до самого колена,  громко
воскликнул:
     - ‘трельцов? ‚от это номер!..
     Ђ пожилой и флегматичный от природы Ќекрасов, не снимаЯ рук с висевшего
на шее автомата,  сказал так, будто они со ‘трельцовым расстались всего лишь
полчаса назад:
     - ‚ернулсЯ,  Ќиколай?  ‚от и  хорошо.  Ђ  то  уж больно негусто нас тут
осталось. ‡а эти дни процедил нас чертов немец, просеЯл, как на частое сито.
     Ћ чем-то глубоко задумавшись, низко опустив голову, ‘трельцов смотрел в
землю,  проводил по усам сложенными в  щепоть пальцами левой руки и не видел
подошедших товарищей.
     ‹опахин бегло взглЯнул на  его  тихо подергивавшуюсЯ голову,  на  руку,
дрожавшую мелкой,  старческой дрожью,  и,  почти с  ненавистью воззрившись в
пышущее здоровьем лицо Љопытовского, сказал:
     - Ќе ори! ‚се равно он не слышит. Ћглох.
     - ‚овсе не  слышит?  -  еще более удивилсЯ Љопытовский и  снова хлопнул
себЯ по лЯжке.
     - Ќе слышит.  „альше что? - медленно багровеЯ, повысил ‹опахин голос. -
—то ты тут по своему голому мЯсу шлепаешь,  как в театре?  ’оже мне,  артист
нашелсЯ!  Ћн контужен,  и нечего тут удивлЯтьсЯ и всЯкие балеты разыгрывать!
‚он лучше бы штаны залатал,  щеголь,  а то ходишь,  как свЯтой в раю, срамом
отсвечиваешь...
     - ‡апекли тебе душу мои штаны!  -  обиженно проговорил Љопытовский. - ‚
какой раз ты  мне про них замечание делаешь?  Ќадоел уже!  €  как их станешь
латать,  когда  не  за  что  хватать?  ’ы  поглЯди  серьезней,  что  от  них
осталось-то, от штанов! ‚ целости спереди одна мотнЯ, сзади - хлЯстик, а все
остальное сопрело и  сквозь пальцы бредет.  ’ут поневоле свЯтым сделаешьсЯ и
даже еще хуже... € ниток нету. Ќитки теперь с военторговской палаткой знаешь
где?  Ќебось аж  за  ‘аратовом пылЯт,  а  ты знай одно долбишь:  залатал бы,
залатал бы!
     Ќекрасов положил руку на плечо ‘трельцова, громко сказал:
     - Ќиколай, здравствуй!
     ‘трельцов резко вздрогнул, вскинул голову, нахмурилсЯ, но сейчас же под
черными усами его  блеснули в  улыбке белые неровные зубы.  Ћн  раскрыл рот,
пытаЯсь  что-то  сказать,  напрЯженно  вытЯгиваЯ  шею,  подергиваЯ  головой.
‡аросший мелким черным волосом кадык его редко и крупно вздрагивал, неЯсные,
хриплые звуки бились и клокотали в горле.
     “  ‹опахина мучительно сжалось сердце.  Љак  всегда  в  минуты сильного
душевного волнениЯ,  у  него  побелели ноздри,  и  он,  вдруг уставившись на
Љопытовского округлившимисЯ от бешенства глазами, заорал:
     - “бери свои моргалки!  —то ты на него вылупилсЯ? Ћн оглох и заикаетсЯ!
Ќе  глЯди на него!  ‚едь ему тЯжело,  понимаешь ты это?  Ћтвернись же,  черт
рваный!..
     Љопытовский растерЯнно пожал плечами.
     - џ же этого дела не знал... € чего ты разоралсЯ, ‹опахин? ’ебе с твоей
глоткой только подсолнушки на  базаре продавать,  товар свой расхваливать...
ѓруб