анцузы  взЯли из древнелатинского Языка. ’ам
этот   месЯц   называлсЯ   "аугустус" -   "великий"   (от глагола "аугерэ" -
увеличивать)  в честь одного из римских императоров - Ђвгуста. ‡а сотни лет,
прошедших  с  той  поры,  французскаЯ  живаЯ  речь совершенно изменила облик
слова,  потерЯв  из  него  все  звуки,  кроме одного "у". Ђ письменнаЯ речь,
следуЯ   за устной, но отставаЯ от нее, и по сей день застрЯла на полдороге:
она  рассталась  с  окончанием  "стус",  она  изменила  и  корень, но все же
кое-какие,    ставшие "немыми" буквы не решилась упразднить. ’ак и поЯвилось
орфографическое  чудовище -  слово,  которое  произноситсЯ  в  один  звук, а
пишетсЯ в четыре буквы: "аоут", равное "у".
     Ђнгличане и французы утешают себЯ тем, что "бывает и хуже". Џлохо, если
в английском Языке словечко "до?тэ" (дочь) пишетсЯ "daughter"; но это пустЯк
по    сравнению  с  ирландским  "кахю",  которое  на письме изображаетсЯ так
"kathudhadh".
     ќто,  конечно, утешение, но слабое. Ћднако заметим себе, что, очевидно,
улучшать  правописание  не  так-то  просто; понадобилось могучее воздействие
‚еликой ЋктЯбрьской социалистической революции, чтобы упразднить букву "Ять"
и   другие нелепости нашей азбуки. Ђ кроме того, надо сказать и вот еще что:
Языковеды, лингвисгы втихомолку благословлЯют эти самые нелепости. ЃлагодарЯ
им  письмо  доносит  до  нас  из далекого прошлого такие сведениЯ о звуковом
составе и всего Языка и некоторых его слов в частности, которые ни за что бы
до  нас  не  дошли,  если  бы  написание слов менЯлось тотчас же вслед за их
произношением.
     —тобы  подтвердить  это  примером,  вспомним  хотЯ бы о букве, котораЯ,
пожалуй, стоила нашему народу дороже, чем другие.

        ‘ЂЊЂџ „ЋђЋѓЂџ Ѓ“Љ‚Ђ ‚ Њ€ђ…

     Ѓуква      "ъ", так называемый "твердый знак", сейчас ведет себЯ тихо и
смирно, на страницах наших книг.
     Љак  маленький  скромный  труженик,  она  поЯвлЯетсЯ  то  тут, то там и
выполнЯет всегда одну и ту же работу.
     ‘равните такие пары слов:

обедать и объедать
сесть и съесть

     ‚ чем разница между словами, которые в эти пары входЯт?
     ‚  слове  "съесть"  звук  "е"  произноситсЯ  не  так, как мы его обычно
выговариваем   в середине слов, а так, как в начале: не как "е", а как "йэ".
‚едь  в  начале  слов  буква  "е"  означает всегда не звук "е", а два звука:
"й"+"е".
     Ђ     раз это так, то у нас и создаетсЯ впечатление, что слово с "ером"
внутри произноситсЯ раздельно, как бы в два приема, с "двумЯ началами":
Ћб + Явление; суб + ект.
     Џоэтому  говорЯт, что у твердого знака здесь роль разделителЯ. Ќо кроме
того (и это мы уже отмечали), он просто заменЯет собою "йот".
     —то   ж, работа не слишком заметнаЯ, но необходимаЯ. Џравда, у твердого
знака-"ера"   есть в ней некоторый соперник, его меньшой братец -- "ерь", или
"ерик",   -- мЯгкий знак. Ќо труды между ними поделены: мЯгкий знак выступает
там, где согласный звук перед "разделением" Якобы смЯгчаетсЯ; твердый должен
указывать      на    отсутствие    такого "смЯгчениЯ" после приставок (хотЯ,
признатьсЯ, в живой, звучащей речи это различие просто не замечаетсЯ):

вь + юга, но въ + Явь; убь + ет и объ + ект.

     ’ак или иначе, "ер" работает, трудитсЯ. Џопытайтесь убрать его с места,
произойдет   недоумение: читающий растерЯетсЯ, не узнает самых обычных слов.
—то  значит  "подезд"?  —то  значит  "вЯвь",  если рЯдом стоит "вЯзь"? €так,
спасибо полезной букве, твердому знаку!
     Ќо это только сейчас он стал таким тихим, скромным и добродетельным.
     Ќедалеко    ушло времЯ, когда не только школьники, учившиесЯ грамоте, --
весь    народ   наш   буквально   бедствовал под игом этой буквы-разбойника,
буквы-бездельника и лодырЯ, буквы-паразита.
     ’огда     о     твердом     знаке с гневом и негодованием писали лучшие
ученые-Языковеды.* ’огда ему посвЯщали страстные защитительные речи все, кто
желал    народу темноты, невежества и угнетениЯ. Њожет быть Я преувеличиваю?
‘удите сами.
-----
*  "Ќемой  место  занЯл,  подобно,  как  пЯтое  колесо!" -- сердито говорил о
твердом знаке Њ. ‚. ‹омоносов еще в XVIII веке.
-----
     ‚озьмите первую фразу предыдущего абзаца:

’огда о твердомъ знаке
съ гневомъ и негодованiемъ ...

     …ще  не так давно, в 1917 году, напиши Я ее, мне при шлось бы поставить
в    ней   четыре   твердых   знака: на конце слов "твердом", "с", "гневом",
"негодованием". € во всех этих случаЯх он стоЯл бы там совершенно зрЯ. ‘ ним
или   без него каждый прочел бы эту фразу совершенно одинаково. Ћн ничему не
помогал, ничего не выражал, решительно ничего "не делал".
     ’ак  вот теперь и прикинем: дешево ли обходилась нашему народу в те дни
эта буква-лодырь?
     џ     читаю знаменитый роман ‹ьва ’олстого "‚ойна и мир". ќто старинное
издание:   оно  вышло  в  свет  в  1897 году и состоит из четырех одинаковых
томиков, по 520 страниц в каждом. ‚сего в нем 2080 страниц.
     €нтересно,   нельзЯ  ли  подсчитать:  сколько  на  таких 2080 страницах
уместилось  букв  вообще  и  какую долю этого числа составлЯли тогда твердые
знаки?
     ќто      легко. Ќа каждой странице в среднем 1620 букв. €з них -- тоже в
среднем    на страничку приходитсЯ 54--55 твердых знаков. ‡десь побольше, там
поменьше,  но  в  среднем  так.  Љто знает арифметику, подсчитает: это три с
небольшим сотых общего числа -- 3,4 процента.
     ’еперь  Ясно:  на  2080  страниц  романа  высыпала армиЯ в три миллиона
триста  семьдесЯт  тысЯч  букв.  ЉаждаЯ из них выполнЯет свою боевую задачу:
каждаЯ   помогает вам усвоить мысль гениального писателЯ. € вдруг среди этих
черных  солдат  замешалось  115  тысЯч  безоружных и никчемных бездельников,
которые ровно ничему не помогают. € даже мешают. Њожно ли это терпеть?
     …сли   бы все твердые знаки, бессмысленно рассыпанные по томам "‚ойны и
мира",  собрать в одно место и напечатать подрЯд в конце последнего тома, их
скопище занЯло бы 70 с лишком страничек.
     ќто  не так уж страшно. Ќо ведь книги не выпускаютсЯ в свет поодиночке,
как  рукописи. ’о издание, которое Я читаю, вышло из типографии в количестве
трех тысЯч штук. € в каждом его экземплЯре имелось -- хочешь или не хочешь! --
по    70   страниц,   занЯтых   одними,   никому не нужными, ровно ничего не
означающими,  "твердыми  знаками".  „вести  десЯть тысЯч драгоценных книжных
страниц, занЯтых бессмысленной чепухой! ќто ли не ужас?
     Љонечно,     ужас! €з 210 тысЯч страниц можно было бы сделать 210 книг,
таких,  как  многие  любимые  вами, -- по тысЯче страниц каждаЯ. "ЊалахитоваЯ
шкатулка"      напечатана    на меньшем числе страниц. "’аинственный остров"
занимает   780 таких страничек. ‡начит, 270 "’аинственных островов" погубил,
съел, пожрал одним глотком твердый знак!
     Ќе смотрите как на пустЯк на то, что Я рассказал вам сейчас.
     Џостарайтесь представить себе Ясно всю картину, и вы увидите, как буква
может буквально стать народным бедствием.
     …сли   на набор "‚ойны и мира" требовалось тогда, допустим, 100 рабочих
дней,   то три с половиной днЯ из них наборщики неведомо зачем набирали одни
твердые знаки.
     …сли на бумагу, на которой напечатан этот роман, понадобилось вырубить,
скажем,  гектар хорошего леса, то целаЯ роща в 20 метров длиной и 13 шириной
пошла на те 210 томиков, в которых нельзЯ прочитать ровно ничего. Ќи единого
звука!
     ‘тановитсЯ    прЯмо страшно. Ќо все это еще сущие пустЯки. ђазве в 1894
году была издана одна только "‚ойна и мир"?
     Ќет,   мы  знаем:  одновременно  с  ней  вышло  в свет еще около тысЯчи
различных книг, толстых, тоненьких, разных. Ѓудем считать, что каждаЯ из них
в   среднем имела только 250 страничек и печатались они в те времена в очень
небольшом количестве -- по тысЯче штук.
     €    тогда выйдет (а все это очень преуменьшенные цифры), что в старой,
царской    ђоссии  в  те  дни  ежегодно  печаталось около восьми с половиной
миллионов страниц, сверху донизу покрытых нелепым узором из сплошных твердых
знаков.  –елаЯ  библиотека  --  из  многих  тысЯч  томов, по тысЯче страниц в
каждом.
     ‡а    этот   счет   можно было выпустить десЯтки увлекательных романов,
десЯтки важных научных работ на той же бумаге. Ђ ее съел твердый знак! Њожно
было  напечатать на ней сотни букварей, тысЯчи полезнейших брошюр... „есЯтки
тысЯч человек стали бы читать эти книги, если бы они вышли в свет. Ќо все их
пожрал твердый знак!
     ’ак   было тогда, когда книги выходили в свет по тысЯче, по две, по три
тысЯчи    штук каждаЯ (и то только самые ходкие из них, самые популЯрные). Ђ
ведь  теперь наши книги издаютсЯ в миллионах экземплЯров; каждый год у нас в
‘‘‘ђ  в свет выходЯт десЯтки тысЯч изданий под разными заголовками. ’ак сами
подумайте, что произошло бы, если бы твердый знак не был в свое времЯ разбит
наголову,    взЯт в плен, лишен всех своих старых прав и посажен за нынешнюю
скромную работу...
     ‚ам,     наверное, все это покажетсЯ странным: ну, а неужели же люди до
того времени не замечали и не понимали такой Ясной вещи? Љак же они мирились
с подобной ахинеей?
     –арские  правители отлично видели все, что "творил" твердый знак. € тем
не  менее  они  всЯчески  заступались  за  него. Џочему? „а, пожалуй, именно
потому  отчасти,  что  он  делал  книгу  чем-то более редким, более дорогим,
отнимал     ее у народа, прочным забором вставал между ним и знанием, черным
силуэтом заслонЯл Ясный свет науки. €м того и хотелось.
     Ђ  советскаЯ власть не могла потерпеть этого даже в течение года. “же в
1918  году  буква-паразит  испытала  то, что испытали и ее хозЯева-паразиты,
бездельники и грабители всех мастей: ей была объЯвлена решительнаЯ война. Ќе
думайте,   что война эта была простой и легкой. ‹юди старого мира ухватились
за ничего не означающую закорючку "ъ" как за свое знамЯ.*
-----
*Њожет      показатьсЯ,  что  Я  преувеличиваю.  ’ак  нет  Hie:  вот с каким
истерическим    визгом, на каких высоких нотах писал еще в 1917 году, ожидаЯ
неизбежной   реформы правописаниЯ, в ретроградном журнале "Ђполлон" некто ‚.
—удовский  о букве "Ять" (ее ожидала судьба, одинаковаЯ с "твердым знаком"):
"“бийство  символа,  убийство  сути!  ‚место  Языка, на коем говорил Џушкин,
раздастсЯ    дикий   говор   футуристов...   Њогут законно отнЯть сословные,
вотчинные,  образовательные  преимущества,  --  мы  подчинимсЯ  законной воле
страны;  но  букву  "Ять"  отнЯть  у нас не могут. € станет она геральдичным
знаком на наших рыцарских щитах..." (†урн. "Ђполлон", 1917, No 4-5.)
     ќти же неистовые вопли раздавались и по поводу твердого знака -- "ера".
-----
     Џравительство      приказало уничтожить эту букву везде, где только она
стоЯла    понапрасну,   оставив   ее,   однако,   в середине слов в качестве
"разделителЯ".     Љазалось бы, кончено. Ќо противники уцепились даже за эту
оговорку.
     ‚    типографских кассах под видом разделителЯ было оставлено так много
металлических   литер "ъ", что буржуазные газеты и брошюры упорно выходили с

твердыми знаками на конце слов, несмотрЯ на все запреты.
     Џришлось   пойти  на  крайние  меры.  Џротив  буквы  вышли на бой люди,
действиЯ  которых заставлЯли содрогатьсЯ белогвардейские сердца на фронтах,--
матросы Ѓалтики. Њатросские патрули обходили столичные петроградские печатни
и    именем  революционного  закона  очищали  их  от  "ера". ‚ таком трудном
положении    приходилось  отбирать  уже  все  литеры  начисто; так хирург до
последней    клетки вырезает злокачественную опухоль. ‘тало нечем означать и
"разделительный   ер"  в  середине  слов.  Џонадобилось спешно придумать ему
замену, -- вместо него стали ставить в этих местах апостроф или кавычки после
предшествующей буквы... ќто помогло: теперь на всей территории, находившейсЯ
под    властью   ‘оветов,   царство   твердого знака окончилось. Ђпостроф не
напечатаешь в конце слова!
     ‡ато    повсюду, где еще держалась белаЯ армиЯ, где цеплЯлись за власть
генералы, фабриканты, банкиры и помещики, старый "ер" выступал как их верный
союзник.   Ћн наступал с Љолчаком, отступал с ћденичем, бежал с „еникиным и,
наконец,   уже  вместе  с  бароном  ‚рангелем,  убыл навсегда в невозвратное
прошлое.     ’ак несколько долгих лет буква эта играла роль "разделителЯ" не
только  внутри  слова,  но  и  на гигантских пространствах нашей страны: она
"разделЯла" жизнь и смерть, свет и тьму, прошедшее и будущее...*
-----
*Њожно было бы добавить к этому, что "ер" даже эмигрировал за границу вместе
с      разбитыми белыми. ’ак, на ‡ападе кое-где и теперь (правда, все реже и
реже)  последыши прошлого издают еще книжки и газетки, в которых "царствует"
стараЯ орфографиЯ: с "твердым знаком", с "и с точкой", с "фитой" и "ижицей".
’ам  до сих пор говорЯт о "миропомазанных" самодержцах, вспоминают "свЯтаго"
ѓеоргиЯ и других "заступниковъ".
-----
     Џо   окончании гражданской войны все пришло в порЯдок. Њир наступил и в
грамматике.   ’вердый   знак   смирилсЯ,   как некоторые его покровители. Ћн
"поступил     на советскую службу", подчинилсЯ нам, начал ту тихую ра" боту,
которую выполнЯет и сейчас.
     ЃурнаЯ  историЯ самой дорогой буквы мира закончилась. Џо крайней мере в
нашей стране.

"…ђ" ‚Ќ… ђЋ‘‘€€

     Ќо  когда  наша  ‘оветскаЯ  ЂрмиЯ  вступила в 1944 году в освобожденную
Ѓолгарию, многие оглЯделись с удивлением.
     ‘о всех стен, с вывесок, с газетных страниц, с обложек книг бросались в
глаза бесчисленные твердые знаки, такое множество твердых знаков, о каком не
могли мечтать даже самые свирепые грамматисты ђоссии столетие назад.
     „аже      люди    пожилые,    которые сами когда-то учились по правилам
дореволюционной  грамматики,  представить  себе  не  могли,  как надо читать
удивительные слова:

"бръснарница" (парикмахерскаЯ)
"бакърджиЯ" (медник)

      ‡аглавиЯ детских книжек в витринах и те поражали своими начертаниЯми:

"ѓълъбъ и пъдпъдъкъ" (голубь и перепел)
"Љълвачъ и жълъдъ" (дЯтел и желудь)

     ’ам,  где  он  стоЯл  на конце слов, твердый знак казалсЯ именно старым
нашим знакомцем, буквой-паразитом. ’ам же, где он поЯвлЯлсЯ посреди того или
иного  слова,  он,  по-видимому,  играл тут, в Ѓолгарии, какую-то совершенно
иную,  незнакомую  нам  роль.  Ќикак  не похоже было, чтобы он мог выступать
здесь   и   как   "разделитель":   ведь он тут занимал положение между двумЯ
согласными.
     Њожет   быть,   человек   внимательный,   не   будучи ни Языковедом, ни
"болгаристом",  мог,  понаблюдав  за  твердым  знаком,  своим  умом дойти до
истины? ‚рЯд ли!
     ‚от болгарское слово "вълна". Џо-русски оно значит: "волна".
     ‚от     слово "вън". ‚ переводе это будет "вон", снаружи. Ђ рЯдом слово
"външность", -- означает: "внешность".
     ‚от еще несколько таких пар:

Џо-русски: Џо-болгарски:
восхвалЯть възхвалЯвамъ
вопрос     въпросъ

долбить    дълбамъ
кормилица  кърмйлница

     ‘удЯ   по  этому,  можно,  казалось  бы,  предполагать, что "ер" просто
заменЯет у болгар наше "о".
     Ћднако Я могу привести другие слова, которые покажут, что это не совсем
так:

Џо-русски: Џо-болгарски:
суд        съд
рука       ръка
путник     пътник
трест      тръст
пень       пън
зерно      зърно
торг       търг
рожь       ръж
собор,сбор събор
холм       хълм

     ЏолучаетсЯ,    что один и тот же "ер" порою заменЯет наше "у", иногда --
наше  "е" и часто -- наше "о". ‚опрос не упростилсЯ, а, наоборот, осложнилсЯ.
ЋстаетсЯ обратитьсЯ к болгарской грамматике.
     ѓрамматика   говорит  нам:  знак  "ер"  в  болгарском Языке очень часто
означает   вовсе не "о", и не "у", и не "е", как могло нам показатьсЯ. ‡десь
он  отнюдь  не  бездельник,  не  безработнаЯ буква. Ћн выражает особый звук,
похожий и на "о" и на "а" одновременно.
     Ќечего удивлЯтьсЯ существованию столь странного, "среднего между двумЯ"
звука.  Њы,  русские,  и  сами постоЯнно произносим примерно такие же звуки.
Ѓыло      бы, пожалуй, даже естественно, если бы мы в некоторых наших словах
стали писать этот болгарский "ер"; тогда наши слова:

голова гълава
колокольчик кълъкольчьк
роговой ръгъвой

     ‡десь  ведь  мы  действительно  произносим  не  "о"  и не "а", а что-то
среднее.  €менно  поэтому  наши  школьники  часто и ошибаютсЯ "на этом самом
месте" в подобных русских словах.
     Њы  тут ставим "о" по особым соображениЯм: если ударение упадет на этот
слог при изменении слова, нам Ясно услышитсЯ в нем "о": "голову", "рогом".
     Ѓолгары  же предпочитают там, где они Ясно слышат звук "о", писать "о";
там же, где слышитсЯ полу"о"-полу"а", ставить свой "ъ".*
-----
*‚     болгарском правописании есть свои трудности, свЯзанные с буквой "о" и
выражаемым     ею звуком. Љогда ударение падает на звук "о", он произноситсЯ
совершенно  Ясно:  "о".  Ѓезударное  же "о" выговариваетсЯ неЯсно: как нечто
среднее  между "о" и "у". Ѓолгарским школьникам приходитсЯ думать: что здесь
надо произнести: "кислород" или "кислурод", "грамотност" или "грамот* нуст"?
“  каждого  свои  затруднениЯ.  Ђ  конечный  "ер"  с 1945 года упразднен и в
Ѓолгарии.
-----
     ‚озьмем  теперь  слово,  нам  уже знакомое: "волк". Џо-болгарски "волк"
будет    "вълк". …ще очень недавно (до 1945 года) слово это писалось у них и
так:    "вълкъ".   Ќо   ведь   это очень напоминает нам древнеславЯнское его
написание.  “дивлЯтьсЯ нечему: древнеславЯнский Язык и древнеболгарский Язык
-- это одно и то же.
     Џо-видимому, в старославЯнском Языке слово "вълкъ" так и произносилось,
как   писалось: "в?лк?". Џотом и у нас и в Ѓолгарии конечный неЯсный гласный
просто   исчез. —то же до первого такого гласного, то у нас под ударением он
постепенно      превратилсЯ в несомненное "о", а у родственных нам по своему
Языку болгар сохранилсЯ в виде, очень напоминающем далекое прошлое.
     Ћднако     и    конечный    гласный    много столетий напоминал о своем
существовании  в обоих Языках через посредство буквы "ер", никак не желавшей
уступать  свое  место  в конце слов. ’ак червеобразный отросток нашей слепой
кишки   напоминает нам своим бесполезным (и даже вредным) присутствием о тех
эпохах,    когда человек был еще травоЯдным животным. ‚рачи вырезают его без
жалости; но ученые втайне радуютсЯ, что он еще сохранилсЯ в организме людей:
он позволЯет судить об анатомических особенностЯх наших древнейших предков.

        Џ…—Ђ‹њЌЂџ €‘’Ћђ€џ ’ЂЃ‘-ЉЂЏ€’ЂЌЂ ‘‹Ћ‚Ћ…ђ‘Ћ‚Ђ

     џ  только что выразилсЯ очень кратко: "конечный неЯсный гласный исчез".
Љак     так? Људа исчез? ђазве такие пропажи наблюдаютсЯ в Языке? Џочему это
происходит?
     „умаЯ  о подобных вещах, Я и вспомнил о горестной судьбе штабс-капитана
‘ловоерсова.  “  писателЯ  „остоевского  один  из  его героев говорит весьма
своеобразным Языком; он рекомендуетсЯ так:
     "Ќиколай   €льич  ‘негирев-с,  русской  пехоты  бывший штабс-капитан-с!
‘корее    надо было бы сказать: штабс-капитан ‘ловоерсов, а не ‘негирев, ибо
лишь     со    второй    половины жизни стал говорить словоерсами. ‘ловоер-с
приобретаетсЯ в унижении!"
     Џочему штабс-капитан именует себЯ такой странной фамилией? —то означает
выражение "словоерс"? € как вообще надо понимать эти его жалобы?
     "‘ловоерсами"    назывались в старину те странные длЯ нас "приговорки",
которыми Ќиколай ‘негирев снабжает чуть ли не каждое третье из произнесенных
им  слов: "‚от и стул-с! €звольте взЯть место-с!" €ли: "‘ейчас высеку-с! ‘ею
минуту высеку-с!"
     ‹ет  сто назад не он один, -- очень многие русские люди вставлЯли в свою
речь  звук  "с"  там,  где  нам он представлЯетсЯ совершенно неуместным. ’ак
выражаютсЯ,  например,  капитан  ’ушин  у ‹ьва ’олстого, Њаксим Њаксимович в
"ѓерое нашего времени" ‹ермонтова, многие герои ’ургенева:

"„а-с! € к свисту пули можно привыкнуть!" (’олстой)
€ли:
"„а, так-с! “жасные бестии эти азиаты..." (‹ермонтов)
€ли:
"•орошие у господина —ертопханова собаки?"
"Џреудивительные-с!    -- с удовольствием возразил Ќедопюскин. -- ...„а что-с!
Џантелей  …ремеич  такой  человек...  что  только  вздумает...  все уж так и
кипит-с!" (’ургенев)

     “    Њ.    ћ.    ‹ермонтова есть даже один неоконченный рассказ, весьма
замечательный    во  многих  отношениЯх,  где  в  сложную фабулу вмешиваетсЯ
путаница   между немецкой фамилией "тосе", названием карточной игры "штосе"
(от  немецкого "штосе" -- толчок) и русским вопросительным местоимением "что"
со "словоерсом" -- "—то-с?"
     ‚       отрывке     этом     изображаетсЯ     страннаЯ встреча героЯ со
стариком-призраком, только что вышедшим из мрака:

"‘таричок улыбнулсЯ.
-- џ иначе не играю! -- проговорил ‹угин.
-- —то-с? -- проговорил неизвестный, насмешливо улыбаЯсь.
-- тосе? ќто? -- у ‹угина руки опустились..."

     ‚сЯ     сцена оказалась бы невозможной, если бы не наличие в Языке того
времени     "словоерсов". Љак видите, своеобразное присловье это было во дни
‹ермонтова  вещью  весьма  распространенной.  „ержалось  оно  и  позднее. Џо
свидетельству  современников,  со  "словоер-сами"  разговаривал  славный наш
флотоводец  Џ.  ‘.  Ќахимов.  Џользовались  ими и многие другие исторические
лица.  „а, пожалуй, даже сейчас еще можно услышать из уст человека постарше:
"Ќу-с,  нет-с!"  или:  "’эк-с,  тэк-с,  мой  друг!" —то же все-таки значит и
откуда взЯлось в нашем Языке это непонЯтное "с"?

        …‚ѓ…Ќ€‰ ЋЌ…ѓ€Ќ € …ѓЋ ‘Ћ‘…„€

     "‘ловоер-с    приобретаетсЯ в унижении!" -- горько говорит штабс-капитан
‘негирев.
     ђаскройте   "…вгениЯ   Ћнегина"   --   величайшее из произведений нашего
великого  поэта. ‡десь в пЯтой строфе второй главы вы найдете рассказ о том,
почему    и за что обиделись и рассердились на столичного щеголЯ Ћнегина его
простоватые деревенские соседи-помещики:

"...‚се дружбу прекратили с ним:
"‘осед наш неуч; сумасбродит;
Ћн фармазон; он пьет одно
‘таканом красное вино;
Ћн дамам к ручке не подходит;
‚се да да нет; не скажет да-с
€ль нет-с". ’аков был общий глас".

     ‚ыходит,   по мнению провинциалов-дворЯн, произносить "да-с", "нет-с" и
тому  подобные слова со "словоерсами" было признаком не унижениЯ, а хорошего
воспитаниЯ,   вежливости.  ‘толичный  же  аристократ  Ћнегин  никак не желал
выражатьсЯ     столь вежливо. Џо его мнению, разговор со "словоерсами" был и
впрЯмь   унизителен, показывал плохое воспитание и невысокое положение того,
кто к нему прибегал.
     ‘овершенно    Ясно, что своеобразнаЯ приставка эта не только ЯвлЯлась в
тогдашнем   обществе  чем-то  весьма  привычным  и  распространенным; ей еще
придавалось     особое значение в разных общественных слоЯх и классах. Ћ ней
судили по-разному, и притом довольно горЯчо.
     ’ем интереснее допытатьсЯ, как могло сложитьсЯ столь острое и различное
отношение   к маленькому присловью, "в одну буковку". —то выражало собой и о
чем напоминало оно?

        Џ€ђ “ –Ђђџ €‚ЂЌЂ IV

     …сть  у писателЯ и поэта Ђ. Љ. ’олстого роман из времен царЯ €вана IV --
"ЉнЯзь     ‘еребрЯный".    ‘реди    прочих    сцен имеетсЯ там одна, котораЯ
разыгрываетсЯ  во  времЯ  пира  в  царской  трапезной. ‚ажные гости сидЯт за
столами, а стольники и гридничьи отроки разносЯт им вина и снеди и, кланЯЯсь
в поЯс, вежливо говорЯт каждому:

"Ќикита-ста! –арь-государь жалует тебЯ чашей со своего стола!"
€ли:
"‚асилий-су! Ћтведай сего царского брашна!"
‘ловом, что-то в этом роде.

     ‹юбопытно     узнать,     каково     значение незнакомых нам выражений:
"Ќикита-ста" и "‚асилий-су"?
     ‚     те далекие времена приставки "су" и "ста" на самом деле придавали
обращению  вежливость и почтительность. ‹юдей уважаемых, властных полагалось
бы,    собственно,  "чествовать",  добавлЯЯ  к  имени  каждого либо словечко
"старый",  либо  "сударь"  (то  есть "государь"). ’акой обычай существовал в
древности.
     Ќо  именно  потому,  что  подобные  обращениЯ повторЯли изо днЯ в день,
постоЯнно,   не заботЯсь о смысле, а только стараЯсь, чтобы приветствие было
вежливым   по  форме,  окончаниЯ  почтительных  слов,  на  которые не падает
ударение,  мало-помалу стали произноситьсЯ все менее и менее Ясно, сделались
невнЯтными  и,  наконец,  совсем  отпали. ’ак засыхает и отламываетсЯ кончик
ветки, к которому почему-либо перестал притекать животворЯщий сок.
     “дивлЯтьсЯ    этому  нет  причин.  ‚  нашем  современном Языке мы имеем
множество близких примеров.
     Џрислушайтесь и скажите, что чаще приходитсЯ вам слышать:

"Ђнна-‚анна" или "Ђнна €вановна"?
"Ѓлагодарю вас" или "блдарюсс"?

     Њы сами доныне все еще, как царедворцы времеџ царЯ €вана, говорим своим
собеседникам:     "‘кушайте, пожалуйста!" Ђ ведь это значит не что иное, как
"‘кушай,    пожалуй, старый" (то есть: "пожалуй, награди менЯ такой милостью
твоей").
     ‘орок-пЯтьдесЯт  лет назад можно было повсеместно услышать своеобразное
обращение: "милсдарь".
     "Џслушть,  милсдарь!" -- заносчиво цедил сквозь зубы какой-нибудь важный
чиновник  1910  года,  обращаЯсь  к  лицу  незнакомому и не слишком, по всей
видимости, значительному.

"ѓенерал медленно повернул ко мне свое лицо... и выговорил:
--    ‚ы...   тово?..   ‚ы осмеливаетесь, мальчишка, молокосос? Ћсмеливаетесь
шутить...    милостисдарь?"   --   ’ак,   в 1883 году передает разговор между
начальником и подчиненным Ђ. Џ. —ехов.

     …ще     примерно за пЯтьдесЯт лет до этого €. ‘. ’ургенев записал то же
обращение в несколько более полной его форме:

"џ,    наконец, вынужденным нахожусь, милостивый сдарь мой, вам поставить на
вид!"  -- говорил генерал •валынский, -- "обращаЯсь к лицам низшим, которых...
презирает".

     ’о,  что  в  дни  ’ургенева  звучало как "милостивый сдарь", то, что ко
времени —ехова превратилось в "милостисдарь", то еще рай ее существовало как
полное обращение: "милостивый государь". ќто наглЯдно .показывает, как слово
за долгую жизнь может потерЯть значительную часть составлЯющих его звуков.

        ’Ђ‰ЌЂ ‘‹Ћ‚Ћ…ђ‘Ћ‚Ђ ђЂ‘Љђ›’Ђ

     Џосле  такого  путешествиЯ  во  времени  тайна штабс-капитана ‘негирева
может быть легко раскрыта. Љлюч к ней лежит в истории нашего Языка.
     "‘ловоер"    --   последний   остаток от того вежливого титула "сударь",
которым в далекие времена сопровождалось каждое обращение младшего по чину и
сану     к старшему, более важному человеку. ќто таинственное "с" -- все, что
Язык   сохранил   от   длинного   слова "государь". "ѓосударь" превратилсЯ в
"сударь",    "сударь"  --  в  "су",  "су"  -- в "с". ‹юди настолько забыли его
происхождение,    что  к  этой  букве  "с"  (когда  речь шла о письме) стали
добавлЯть  совершенно нелепый на этом месте "ъ" -- "ер", которому полагалось,
по    тем   понЯтиЯм,   стоЯть   на   концах   слов.   Ђ так как буква "с" в
старославЯнской    азбуке носила наименование "слово" (как "а" -- "аз", "б" --
"буки"   и  т.  д.),  то  сочетание  из  нее и "ера" и получило в народе имЯ
"словоер".  "‘лово-ерс" буквально значит: "эс да ер будет с". ‚едь так тогда
и  вообще "читали по складам": "аз-буки -- аб; зело-аз -- за; слово-ер -- с..."
’олько и всего!
     ‚ы  спросите  еще:  почему  же  Ќиколай ‘негирев считал это "присловье"
признаком унижениЯ? Џочему, напротив, соседи Ћнегина возводили его в признак
"хорошего воспитаниЯ", а сам Ћнегин возражал против него?
     ‚се очень понЯтно.
     "‘ловоерсы"  полагалось  употреблЯть,  как  уже  мы  сказали,  только в
обращении  "младшего"  к  "старшему".  “ великих писателей наших говорЯт "со
словоерсами"   только "люди маленькие", робкие, "тихие" или иногда еще люди,
зышедшие  из  низов,  вроде  адмирала  Ќахимова.  € капитан ’ушин в "‚ойне и
мире", и Њаксим Њаксимыч ‹ермонтова, и робкий Ќедопюскин ’ургенева -- все это
люди     "смирные", "в малых чинах", скромные по характеру, а иногда и вовсе
забитые.
     ЌельзЯ    себе   представить,   чтобы со "словоерсами" заговорил Ђндрей
Ѓолконский,  мрачный  Џечорин  или  даже неистовый тургеневский —ертопханов,
покровитель Ќедопюскина. ќто было бы "ниже их достоинства".
     Ѓыло     это ниже достоинства и совсем еще молодого человека -- Ћнегина.
‘тарики  же помещики требовали от него почтительности и уважениЯ. ‚от почему
их так раздражали его гордые "да" и "нет".
     ’ак  наш интерес к маленькой, совсем крошечной частице, участнице нашей
речи,   заставил нас развернуть целую широкую картину человеческих отношений
за несколько веков.
     “дивлЯтьсЯ   этому не приходитсЯ: нельзЯ изучать историю Языка в отрыве
от  истории того общества и народа, которым он принадлежит. —то понЯли бы мы
в  судьбе  леса,  если  бы  захотели  составить представление о нем, забыв о
почве, на которой он вырос? ’ак же обстоит дело и с Языком.


        ‘‹Ћ‚Ћ € …ѓЋ †€‡Ќњ

        ‘‹Ћ‚Ђ, ‘‹Ћ‚Ђ...

                                                     •отел бы в единое слово
                                               џ слить свою грусть и печаль,
                                                € бросить то слово на ветер,
                                               —тоб ветер унес его вдаль...
                                                                    ѓ. ѓейне

     Љогда  мы  говорим  "Язык",  мы  думаем: "слова". ќто естественно: Язык
состоит из слов, тут спорить не о чем.
     Ќо  мало кто представлЯет себе по-настоЯщему, каково оно, самое простое
и    обычное человеческое слово, каким неописуемо тонким и сложным творением
человека  оно  ЯвлЯетсЯ,  какой  своеобразной  (и  во многом еще загадочной)
жизнью  живет, какую неизмеримо огромную роль играет в судьбах своего творца
--  человека.  …сли  в  мире  есть вещи, достойные названиЯ "чуда", то слово,
бесспорно, перваЯ и самаЯ чудеснаЯ из них.
     “слышав,      что    оно    устроено сложнее и хитроумнее, чем наиболее
усовершенствованный    механизм, что оно "ведет себЯ" иной раз причудливее и
непонЯтнее  любого  живого  существа,  вы,  пожалуй, сочтете это поэтическим
преувеличением.     Ђ    на    деле    все    сказанное во много раз бледнее
действительности.  —тобы убедитьсЯ в этом, начнем с самого простого и вместе
с      тем,    может быть, самого сложного -- с "многозначности" слова. ‘тоит
коснутьсЯ  ее,  и  сразу  открываетсЯ  целый  мир тайн и загадок, намечаютсЯ
соображениЯ и выводы, ведущие в неоглЯдные дали науки о Языке.
     ‚от     перед нами обыкновенное русское слово "вода", ќто очень древнее
слово.    ‚   нашем   Языке и то оно имеет не менее чем полуторатысЯчелетнюю
историю.  Ђ ведь до ее начала оно жило еще в общеславЯнском Языке-основе. Ќо
что в нем особенного и удивительного?
     ‘лово "вода" -- это четыре звука, сочетающиесЯ друг с другом. Њатематика
учит:    из   четырех   элементов можно образовать двадцать четыре различные
комбинации:    двоа, авод, одав, даво и т. п. Ћдна из таких комбинаций стала
словом.   Џочему только одна, почему именно эта -- вода, люди пока что еще не
знают.  Њы  не  можем  точно  сказать, возникло ли такое соединение звуков и
значениЯ  по случайным причинам или же выбор его предопределили неЯсные нам,
но     существенные законы. Њы видим, однако, что выбор произошел, да притом
очень    удачный: родившеесЯ слово живет вторую тысЯчу лет не менЯЯ ни в чем
существенном  ни  своей  звуковой  оболочки,  ни  значениЯ. ќто само по себе
бесконечно    интересно.   ќто   делает слово заманчивым предметом догадок и
изучениЯ.   Ќо сейчас менЯ интересует другое -- не то, как и почему свЯзались
его    звуки с его же значением, а что представлЯет собой само это значение?
—то,  собственно,  узнаем  мы,  что  понимаем, когда в наших ушах отзываетсЯ
произнесенное другим человеком слово "вода"?
     Љазалось   бы,  нечто  очень  простое,  хотЯ,  может  быть, и не совсем
одинаковое  в  различные  времена.  Љогда-то  наши  предки, слыша это слово,
думали:   "‚ода? Ђга! ќто та необходимаЯ природнаЯ влага, которую все пьют".
’еперь   в  словарЯх  говоритсЯ:  "‚ода  -- прозрачнаЯ бесцветнаЯ жидкость, в
чистом   виде   представлЯющаЯ   собою   химическое   соединение кислорода и
водорода".
     Џравда,  в  быту,  в  обыденной  речи мы и сейчас придерживаемсЯ скорее
прежних  простых  представлений.  Љонечно,  тот  факт,  что  значение слова,
видоизменЯЯсь,    оставалось и остаетсЯ одним, любопытен; но, казалось бы, в
целом это ничуть не сложно.
     ‚от   именно "казалось бы"! „ело в том, что простое слово "вода", кроме
этого  своего  основного  и  главного вещественного значениЯ, заметного всем
(иначе  слово  не  могло  бы  стать словом!), несет в себе множество других,
весьма  важных,  смысловых  примет  и  отличен. ‚се они удивительно быстро и
легко  входЯт в наше сознание, как только мы слышим это слово, но чаще всего
при этом мы даже не замечаем их.
     Ћ чем Я говорю? Ђ вот о чем.
     Џосмотрите на два столбика примеров:

гром        ухнуть
апельсин    семьсот
кошка       ага!
Языкознание близко
дочурка     полубелый

     —то   вам бросаетсЯ в глаза? Џрежде всего, конечно, видимаЯ случайность
подбора:      и направо и налево слова самые разные, взЯтые наугад и Явно не
имеющие между собой ничего общего. Ђ между тем, если у вас спросЯт, к какому
столбику следует приписать слово "вода", вы не поколеблетесь -- к левому! ’ам
же  все  --  существительные,  названиЯ  предметов!  ‚  правом столбике -- что
угодно,  только  не  они.  Ђ  сказав "вода", вы не только нарисовали словом,
звуками  что-то  существующее  в  природе,  вы  еще и отнесли это "что-то" к
определенной  группе вещей, к "предметам". ‡начит, в самый предмет вы внесли
нечто    уже   не   природное,  а человеческое, выразили свое понимание его,
свое

отношение   к нему: ведь в природе вещи не расставлены по  полочкам,  не
носЯт на себе никаких Ярлычков.
     ќтого  мало.  ‚нутри  огромной  группы слов-существительных можно найти
множество  меньших разрЯдов. ‚ них зачастую это "человеческое" воплощено еще
с большей Ясностью.
     ‚от два других списочка слов:

передничек  вино
паренек     молоко
голубенький керосин
быстренько  квас
девчурка    сернаЯ кислота

     …сли    Я   еще   раз   предложу   вам приписать нашу "воду" к наиболее
подходЯщему    столбцу,   вы   опЯть   не затруднитесь: просто и уверенно вы
припишете     ее к правому перечню, -- ведь в него входЯт все названиЯ разных
жидкостей.  ђассуждаЯ  так,  вы  будете исходить из "вещественного" значениЯ
слова,   а значит, по существу, не из самого слова, или не столько из самого
слова, сколько из свойств той вещи, которую оно называет.
     Ќо  представьте  себе,  что  Я  вам  задал не слово "вода", а почти ему
равное    слово   "водичка".   ’ут   уже вы впадете в легкое сомнение. ‘лово
"водичка"      тоже означает жидкость, как будто и ему место в том же правом
столбце.  Ђ  вместе  с  тем  есть  ведь полнаЯ возможность пристегнуть его к
левому    списочку. Џочему? Џо очень своеобразным основаниЯм: и "водичку", и
"девчурку",   и   "паренька",   и   даже   такие слова, как "быстренько" или
"голубенький",  сближает  наше  человеческое  отношение  к  тому,  о  чем мы
говорим,   -- отношение не то ласковее, не то пренебрежительное. Ѓлизкое же и
даже родственнее "водичке", слово "вода" в этом нашем левом списке выглЯдело
бы  совершенно не на месте: никакого отношениЯ к другим входЯщим туда словам
у него нет.
     ‚опрос,  который  Я  сейчас  перед  вами разбираю, по внешности прост и
несуществен.  Ќо  он  столь  важен  и  сложен  на деле, что у менЯ все времЯ
возникает  сомнение: понЯли ли вы менЯ? Џоэтому Я приведу еще один . пример.
Ћн с еще большей Ясностью должен будет показать, что любое слово ЯвлЯетсЯ не
просто  обозначением  чего-то  существующего  в  мире.  Ќет, оно обЯзательно
передает  еще  и  наше  отношение к тому, что существует. ‚едь нарисовав или
вылепив   из глины лошадь, вы врЯд ли сможете этим рисунком выразить разницу
между     "лошадью", "лошаденкой" и "лошадкой"; словами же это можно сделать
очень   легко. Њежду тем разница эта -- разве она заключена в самом животном?
Ќет,  только в моем отношении к нему. џ никогда не скажу: "„уб -- растение, а
лошаденка  --  животное",  но  Я  спокойно  могу  одну и ту же клЯчу то нежно
назвать "лошадкой", то сухо и строго "лошадью".
     ‚от еще две колонки слов:

зайчишка    собачка
крокодилище воронища
брат        труба
пирожок     ложечка
бродЯга     щука

     €  тут  длЯ  вас  будет  нетрудным сообразить, что слово "вода" следует
отнести    к правой колонке: чего уж проще -- оно ведь женского рода! „а, это
бесспорно  так. Ќо разве к "женскому роду" принадлежит само вещество "вода"?
Ћно  ничуть  не  более  похоже  на  женщину, чем квас или одеколон, которые,
однако,     относЯтсЯ  к  роду  мужскому.  Ћчевидно,  к  тому или иному роду
принадлежат   вовсе не вещи, -- наши слова. Ђ мы с вами, слыша то или иное из
них,    мгновенно   не   только понимаем его "вещественное" значение, но еще
учитываем и этот его "род".
     ’аким  образом,  произнесено  слово, одно-единственное слово, в четыре,
пЯть,    семь   звуков.   Ћно   дошло до нас, и мы сразу же воспринимаем все
разнообразные   отлички,   в   нем   заключенные:   принадлежность к разрЯду
существительных  или  глаголов;  принадлежность  к  словам, означающим живые
существа  или  неживые  предметы;  принадлежность  к группе слов, выражающих
ласковое,    презрительное   или   еще   какое-нибудь отношение говорЯщего к
называемой    вещи; принадлежность к одной из трех странных категорий -- слов
мужского,    женского  или  среднего  рода...  ‚се  они  заключены  в тех же
нескольких сцепленных между собою звуках. ђазве это не удивительно? ђазве не
важно попытатьсЯ узнать, как это все достигаетсЯ?
     џзыкознание и пытаетсЯ разрешить эти задачи.
     …сть    у   человеческого   слова   особенности, еще более поражающие и
неожиданные. Ћдной из них мы уже частично касались в начале этой книги.
     ’ам   мы   убедились:   "представить",   "вообразить" себе что-либо или
"подумать" про это "что-то" -- далеко не одно и то же.
     ‚озьмем такую "вещь" (такой "предмет"), как вода. ‚оду совсем не трудно
представить  себе мысленно; можно даже сделать рисунок, который бы изображал
ее.  Ќо  спрашиваетсЯ:  какую  именно  воду? Њорскую синюю, подернутую рЯбью
волн?      €ли    клокочущую,    взлохмаченную воду, рвущуюсЯ сквозь плотину
„непрогэса?  ‚едь  это  две  разные  воды!  Ђ  может быть, ту, котораЯ мирно
мерцает в аквариуме, где живут золотые рыбки? ‚от вам еще одна вода.
     Ќевозможно   вообразить   себе   воду   "сразу   всЯкой" или "никакой в
частности", "вообще водой", и только. ‚оображаЯ, чувственно представлЯЯ себе
любой   образ,   мы,   как   бы   ни   старались, не можем избавитьсЯ от его
второстепенных  мелких  черт  и  признаков.  Ќе  способны мы по собственному
желанию  и  выделить  в  нем  только самые основные, главные черты, сущность
того, что мы себе представлЯем.
     „опустим,  Я  хочу  мысленно  нарисовать  себе  воду в виде прозрачного
жидкого    кубика, состоЯщего из однородного вещества. Ќо ведь это уже будет
образом  не воды, скорее -- образом любой похожей на воду жидкости -- перекиси
водорода, солЯной кислоты, спирта... Љак их различишь?
     Ѓеда,   значит, в том, что в каждом нашем образном представлении всегда
оказываетсЯ  либо слишком много излишних, либо чересчур мало нужных нам черт
и    подробностей.   Ћбраз   получаетсЯ то узко частным (мутнаЯ, вспененнаЯ,
голубаЯ  вода,  вместо  воды  вообще),  то, наоборот, чрезмерно общим (любаЯ
прозрачнаЯ жидкость, но уже невода). Љрайне сложное дело -- приноровить его к
той или иной моей потребности.
     Ђ  стоит  мне,  вместо  того  чтобы с такими усилиЯми "думать образом",
представлением,     "подумать словом", как точно по волшебству на место этой
лохматой,  подвижной,  взъерошенной  и  непокорной штуки -- образа становитсЯ
точное слово и приводит за собой гибкое и вместе с тем Ясное понЯтие.*
-----
*‚.   €. ‹енин сжато и точно описал это удивительное свойство речи, заметив:
"чувства       показывают реальность; мысль и слово -- общее". (‚. €. ‹ени н.
”илософские тетради, ‘очинениЯ, изд. 4-е, стр. 269.)
-----
     ’рудно    даже сразу представить себе, какое сложное содержание вложено
человеком   в простое слово "вода", "‚ода играет огромную роль в природе", --
читаете  вы  и  знаете,  что  автор  думает  при этом сразу о любой воде,-- о
соленой  и о пресной, о текучей и о стоЯчей, о замерзающей и парообразной...
обо всЯкой!
     "‚ода    вращает турбину электростанции"... ЉакаЯ вода? ‚сЯкаЯ? Ќет, не
морскаЯ,  не  дождеваЯ,  а  на  сей раз только речнаЯ, текучаЯ. "Љвас, воды,
сиропы...".   Ћ   каких   водах   идет речь? ’олько о газированных напитках,
служащих длЯ питьЯ. "‚ешние воды" -- совсем другое дело!
        ‘лово одно и то же, а значение у него одновременно и одно и не одно.
Ћно, по нашему желанию, то как бы раздаетсЯ вширь, то суживаетсЯ, приобретаЯ
один,      другой, третий нужный нам оттенок. ‚ одном себе оно соединЯет все
возможные образы, все представлениЯ о воде, любые признаки, ей свойственные.
Ћно  способно приглушать или совсем сбрасывать одни из них, подчеркивать или
сохранЯть другие. Ћно позволЯет мне без всЯкого труда думать, "думать словом
"вода""   и вот об этой только ворвавшейсЯ в мой сапог ржавой, припахивающей
железом холодной воде лесного болотца и о безликой воде химиков, про которую
ничего   хорошего не скажешь, кроме того, что она "аш-два-о"! ‘ какой из них
ни пришлось бы мне иметь дело, слово впитает все эти воды в себЯ, ответит за
каждую из них.
     Џредставьте себе, например, что вам почему-либо нужно при помощи образа
или     нескольких образов передать уже знакомую нам разниц