ать. џ  вернулсЯ  в  свою комнату и  сел за  стол  ‹озинской,- тут было
дальше  от дверей и ближе к окну. Њне подумалось,  что за таким столом можно
читать любое,- это же небось в подспорье себе в работе над чужими рукописЯми
она  заселила  его  сработанным  кем-то  щедрым  и искусным, вот-вот готовым
крикнуть  черным маленьким деревЯнным грачонком, раскрывшим большой  розовый
зев;   крошечным  белым  плюшевым   щенком,   хитро   скосившим   морду,   с
пронзительно-карими  глазами-монистами; бронзовым пацаном, невинно орошающим
спросоньЯ утро нового  днЯ;  коричневой обезьЯнкой, зацепившейсЯ  хвостом за
ветку  зеленой  жаркой  пальмы... ќто  все  было  расставлено  по  конечному
закрайку  толстого  полированного стекла, а под ним,  в левом  верхнем углу,
чтоб  оставатьсЯ на виду,  темнел дешевый книжный снимок матери …сенина. Ћна
была по-деревенски низко покрыта темным широким платком в белую горошину,  и
под его  поветью светились чистые, печально-прощающие  кого-то глаза, полные
горькой  мудрости  и  усталости.   Ћни  излучали   какое-то  гипнотизирующее
успокоение,  какое-то  бессловесно-затаенное  не  то  благословение,  не  то
увещевание, и  смотреть  на них  хотелось долго  и  покаЯнно.  Џод  этим  же
стеклом,  но только  в  правом нижнем  углу,  лежали оба  снимка  •емингуэЯ,
подаренные  мной, три  открытки,  кусок какой-то  муаровой ленты и  адресный
список  сотрудников  издательства,  отпечатанный  типографским  способом.  ‚
списке этом фамилиЯ €рены Њихайловны значилась двойной  - ‹озинскаЯ-‚олобуй,
и Я прикрыл стекло чьей-то тЯжкой,  как кирпич, рукописью и  пересел за свой
стол. џ  сидел  и думал о  вечерних  зеленых  сумерках  ѓаваны,  о платанах,
заполненных  крикливыми Ярко-желтыми птицами.  Њне очень захотелось  попасть
туда снова.  ѓавана - веселый город,  красивый, пахуче-знойный и вкусный как
тамалес  - это кубинское  национальное  блюдо из кукурузы. …го завертывают в
листьЯ банановой пальмы... Љубинские девушки и женщины похожи друг на друга,
потому что  носЯт  голубые  юбки  колоколом  и белые  платки.  Ћни  все  там
полуиспанки-полунегритЯнки... Ќаверно, ‹озинскаЯ могла  бы сойти за кубинку,
смело могла, и  в  ливень ей  пригодилсЯ бы там ее нелепый плащ... Ќо что за
обрубочный довесок к ее фамилии - ‚олобуй! Њужнина фамилиЯ? Ћна могла быть и
неблагозвучней, срамней, лично мне это - до лампочки!..
     ...Џеред  уходом  Я достал из-под стекла  список  и предельным  нажимом
вымарал слово "‚олобуй" своей радужной ручкой. џ решилсЯ на  это потому, что
оно лохматилось  бумажными  ворсинками и, значит, его  уже царапали до  менЯ
когтем...
     Ќомер  домашнего телефона  у  ‹озинской  был  запоминающе  легкий,  как
есенинскаЯ строка,- два двенадцать шестнадцать.
     Ќа  второй  день  утром  была  большаЯ  гроза,  и  когда  Я подъехал  к
издательству,  сыпанул град. Ћн сыпанул как из  мешка  в тот  самый  момент,
когда  Я остановилсЯ под издательским  балконом,  нависавшим над тротуаром с
выносом  на мостовую,-  тут оказалсЯ  сухой  квадрат  пространства, как  раз
хватавший длЯ "ђосинанта". ’огда у менЯ что-то случилось с замком зажиганиЯ:
ключ плотно засел  в гнезде, мотор  не глушилсЯ,  и Я не заметил,  как сзади
подошла  "‚олга". Ћна  подошла  ко  мне вплотную,  впритык,  потому  что  ее
неприЯтный,  клекотно-распевный сигнал  раздалсЯ у  менЯ  прЯмо  под  задним
сиденьем.  Џо его  тембру  и  настойчивой  требовательности,  с  которой  он
повторилсЯ, Я решил,  что прибыло начальство  и  шофер  хочет  стать  на мое
место,  под балконом. џ кое-что  сказал себе  о  начальстве и его  шофере  и
проехал вперед,  под  град.  Љлюч точно  застрЯл,  не  вращалсЯ ни влево, ни
вправо, и мне нельзЯ было заглушить мотор.  €з "‚олги" почему-то долго никто
не  выходил, потом там ладно  и  гулко, как  крышка  у  старинного  сундука,
хлопнула дверца, и на тротуаре показалась ‹озинскаЯ. ‘ледом за ней, но шагах
в  двух  сзади,  семенил маленький  плотный человек, распЯленно несЯ в руках
знакомый мне серебрЯный плащ.  —еловек  сердито говорил что-то ‹озинской, но
она, не  оглЯдываЯсь,  скрылась за  дверью издательства, а человек аккуратно
свернул плащ и  пошел к  машине. ќто  был  пожилой крЯжок.  Ћн  был  из  тех
долголетних  крепышей, что  не чувствуют своего сердца и спЯт на левом боку.
Ќа нем  был китель в  обтЯжку  тугого  крутого зада и  коротковатые брюки  с
облинЯвшими  голубыми  кантами.  ‘тоЯчий  воротник  кителЯ  врезалсЯ  ему  в
затылок, и Я узнал его  и его "‚олгу": это на ее колесо мне так непреодолимо
хотелось плюнуть в тот раз  на  профилактической  станции... џ,  наверно, не
рассчитал  силу рывка и обломал кончик ключа, после чего мотор заглох сразу.
Ђ   туча,  казалось,  навсегда  повисла   над   нашим  городом.   Ћна   была
аспидно-сизаЯ, с тревожными белесыми космами, и гром лупил то  сдвоенно,  то
строенно, как в  тропиках. џ сунул руку в окно "ђосинанта" и стал собирать в
ладонь больно-летучие градины - льдисто-каленые, пропахшие грозой. Њне  было
стыдно за свою трусливую  угодливость,  с какой  Я уступил ‚олобую -"конечно
же, это был  он, а кто же еще!"- свое  место под балконом. џ сидел и убеждал
себЯ  в том,  что  если б у  менЯ был  цел ключ  зажиганиЯ,  Я  непременно и
немедленно вытеснил бы волобуйскую кастрюлю под град,- Я двинулсЯ бы  на нее
задним ходом, без сигнала, готовый к столкновению, потому  что никакаЯ новаЯ
царапина  или  вмЯтина "ђосинанту"  не страшна. Ќо ключа у менЯ  не  было, и
сердце  мое все набухало и набухало безотчетной Яростной обидой на ‹озинскую
и каким-то  непокойным и враждебным удовлетворением  оттого, что  фамилии ее
супруга так великолепно соответствовали его рост, поросЯчий затылок,  китель
военного времени, бабий зад и штаны с облинЯвшими кантами...
     ‚  издательство заходить мне не хотелось, но  рассказ все  же следовало
вернуть ‚ладыкину, и Я решил сделать это завтра. Љак только прошла гроза,  Я
отправилсЯ  в  слесарную   мастерскую  и,  пока  там  вытачивали  мне  ключ,
рассчитал,  что  в Њурманск смогу  двинутьсЯ  не раньше  как  через  неделю:
"ђосинанта", лодку,  палатку и еще кое-что нужно  будет продать на  месте, а
комнату  Я  смогу забурить и находЯсь в  море.  „ень  после  утренней  грозы
получилсЯ Яркий и свежий, но с каштанов  град обил свечи, и они валЯлись  на
набережной  растерзанные и нерЯшливые: прохожие черт знает  почему  норовили
наступить на  них,  будто не хватало пространства, куда  можно было шмЯкнуть
своим  идиотским сапогом  или ботинком. џ колесил по  городу без цели  и при
разминках с "‚олгами", окрашенными в голубой цвет, стремилсЯ прижатьсЯ к ним
как  можно  поближе. ‚  тот  раз  мне  чересчур  часто  попадались отставные
крЯжистые военные,- по крайней мере Я встретил человек двенадцать в кургузых
кителЯх  без погон. ‘воими боевито-крепкими походками и благо нажитыми, а не
унаследованными, сановитыми выражениЯми лиц эти отставные люди возбуждали во
мне  сложное  чувство недоброжелательства, убежденности в  их  никчемности и
приверженности к  различным человеческим  слабостЯм и  порокам  -  скупости,
мелочности,  подозрительности,  эгоистичности  и вообще ко  всему  низкому и
недальнему  - иначе  их,  наверно, не отставили бы! џ колесил  и колесил  по
городу и в конце концов пришел к выводу, что на  земле непозволительно много
накопилось  всЯкого  ничтожного, вздорного  и  ненужного  хлама, засорЯющего
жизнь человека. ‚от  хотЯ  бы  взЯть  эти дурацкие полуторные там  и двойные
надувные матрацы, придуманные, конечно,  с благой целью окомфортить семейные
кущи - эти пресловутые Ячейки государства. Ќо ведь придет времЯ, когда семьи
не будет. Ќе будет - и все, хоть ты тут лопни любой домостроевец!..
     Љак   сказала   бы  бабка  ‡вукариха,  день  этот  оказалсЯ  длЯ   менЯ
измордованным: Я  ни на  секунду  не  смог заставить себЯ забыть случившеесЯ
утром под  издательским балконом, не мог то с тоской,  то с ненавистью, то с
какой-то  сумасшедшей призывной надеждой  не  видеть  перед  собой маленькую
женскую  фигурку под распЯленным над  ней серебрЯным  плащом.  “же вечером Я
водворил  на  место "ђосинанта", пару раз поднЯл  и  опустил  на  нем крышку
багажника, после чего оглЯдел  окна дома  и пошел в кафе. ’ам Я просидел  до
двух часов ночи, но помочь себе не смог, потому что ни коньЯка, ни  водки не
было,  и пришлось  пить сухое вино, очень схожее с марганцовкой. ‹озинской Я
позвонил в половине третьего. ’рубку  снЯла  она, а не он. џ поприветствовал
ее с наступающим рассветом и сказал, что во всем мире нынче  не  спит только
один человек  - Я. Ћна ничего не  ответила и продолжала слушать,- в трубке Я
чувствовал ухом ее тихое детское дыхание. џ немного подождал и сказал, что в
телевизионную вышку только что сел месЯц. €з моей телефонной будки он похож,
сказал Я, на разрезанный арбуз в авоське,  и не знает ли она: кому досталась
его втораЯ половинка?
     - Ќет-нет, вы не туда попали,- сказала она, но трубку не положила.
     - ќто вы не туда попали,- сказал Я шепотом.
     - Ќо это квартира. Ќаберите, пожалуйста, нужный вам номер.
     - ќто вы наберите, пожалуйста, нужный  вам номер,- сказал Я, но она уже
положила трубку. ’елефоннаЯ будка, откуда Я звонил, стоЯла шагах в десЯти от
парапета моста под каштаном, и  оттуда  мне  в  самом  деле виделсЯ  далекий
кувшиннобразный верх телевизионной вышки.  Ћн был прозрачный и  медноцветный
на  фоне мерклого месЯца,  совсем  не похожего на арбуз  в авоське, но Я был
недостаточно пьЯн, чтобы  решитьсЯ позвонить  ‹озинской вторично и сказать о
своей  ошибке. €  все  же мне очень хотелось  сообщить  ей  что-нибудь еще,-
например,  о светофоре, мигавшем на  менЯ через дорогу  желтым циклопическим
глазом: в тишине и  безлюдье  ночного города  такое око не предостерегает, а
грозит  напоминанием  6 какой-то  извечной пустынной опасности длЯ одинокого
человека,  вот такого, как Я. џ чуть не  заплакал от  неожиданной  умиленной
жалости к самому  себе, но звонить было нельзЯ,  и Я попЯтилсЯ из будки. Ћна
была узка и низка, как поставленный на  попа гроб длЯ несовершеннолетнего, и
мне снова захотелось позвонить ‹озинской и сказать, на что похожи телефонные
будки в ночное времЯ.
     Ќо звонить было нельзЯ.
     џ  вытиснулсЯ из будки и стал закуривать.  Ћт реки на  мост  и сюда,  к
каштану,  доползали рваные клочьЯ теплого росистого тумана, и  каштан  ронЯл
веские теплые  капли.  џ стоЯл к нему  спиной. …го  нижние ветки приходились
почти  в  уровень   моего   плеча,  поэтому  Я  не  сразу  обернулсЯ,  когда
почувствовал лопаткой короткое скользЯщее касание.
     - ќй!
     €м, этим четверым, не нужно было ни стоЯть так рассредоточенно-готовно,
ни окликать менЯ таким  притушенно-напрЯженным  голосом, раз уж  пришла идеЯ
работать под  дружинников. ‘той они  спокойно  да  еще произнеси  что-нибудь
вроде "извините",  Я  бы поверил  их  красным  лоскутам  на  рукавах  черных
спецовок и  предъЯвил свое любительское шоферское  удостоверение,  поскольку
никаких других документов со мной  не было.  Ђ так  Я не  поверил. ’ому, что
стоЯл  ко мне  ближе  всех и потребовал "документ", Я  сказал, что  не понЯл
юмора.  Ћн был самый рослый  из  всех своих, и все  же голова  его, стЯнутаЯ
темным беретом, едва ли достала бы до моего подбородка,- во мне с семнадцати
лет было  метр  восемьдесЯт три. Ћн, наверно, тоже не  понЯл моего  юмора  и
призывно  поглЯдел  на своих.  “  менЯ  тогда  мелькнула  мысль  сказать  им
что-нибудь   дружелюбно-матерное   -   всем   четверым,   что-нибудь   такое
международно-притонное,  в котором было бы всего понемногу - в моей вроде бы
блатной  матросской  удали  ("не на  того,  мол,  нарвались,  салажата"),  и
достаточной дозы панибратства ("все  мы немного подонки и поэтому равны"), и
готовности  добродушно  расстатьсЯ тут же  ("всего, мол,  хорошего"). Ќо мне
ничего  не  удалось сказать им,- они тихо пошли на окружение  менЯ, неслышно
ступаЯ и  высоко,  как в болоте, поднимаЯ  ноги. Џод каштаном была пепельнаЯ
сутемень. Џри  вспышках светофора Я успел окинуть  взглЯдом остальных троих,
тоже в беретах на головах, и под грудной холод страха мне подумалось  тогда,
как мало значил каждый из них сам длЯ себЯ, а все вместе друг длЯ друга...
     “дарил первым Я  - того высокого, лидера. џ  метил ему в подскулье,  но
попал  в переносицу,- все  же  он был  мал  длЯ  менЯ,  и  когда  он упал, Я
перепрыгнул  через него и побежал  на  мост, и мост тогда озарилсЯ навстречу
мне малиновым огнем...
     Љогда пожилаЯ, чистаЯ  и всЯ круглаЯ нЯнюшка сказала, что мне тут у них
пошел  пЯтый  денек,  было утро.  ‚ раскрытое  окно,  под которым  лежал  Я,
просовывались  ветки  какого-то  густо-широкого  дерева,  и,  как  только  Я
разглЯдел, что это липа, в  палате  запахло медом, потому что липа цвела.  џ
помнил решительно  все,  что  со мной когда-нибудь было,- от самого  раннего
детства до малинового огнЯ  на мосту,  когда  упал тот  ублюдок,  и  поэтому
казалось странным и страшным, что пЯть громадных дней могли пройти мимо моей
памЯти и жизни.
     - Ћни менЯ в спину? Ќожом?- спросил Я у нЯнюшки. Ћна испуганно сказала:
"„а не-е, по головке чем-то", и Я поверил, что это лучше, чем в спину. Џосле
этого  Я поинтересовалсЯ, в какое  времЯ  привезли  менЯ в  больницу,  и она
ответила: "“тречком".
     - Ћчень мило! - сказал Я ей и отвернулсЯ к стене.
     - Ђ то как же... Ќу подреми, подреми...
     Ѓез нее Я ощупал  свою голову - громадную, в  твердой марлевой чалме, и
потрогал  нос -  заострившийсЯ, холодный и раздвоенный по хрЯщу. Џод  правым
заушьем  у менЯ  все  времЯ  стрекотали  часы,-  как  дешевый  будильник, то
скрежещуще,  то звонисто,  и  Я решил, что  это  какой-нибудь регистрирующий
аппарат, прибинтованный к моему затылку. ‚ палату то и дело  залетали пчелы,
подолгу кружились под  потолком и, обессилев, садились  на тумбочку и на мою
кровать,  и брюшки  у них  пульсировали как под болью собственного  жала.  џ
вытащил из-под графина накрахмаленную салфетку и попробовал катапультировать
пчел в окно, но  при взмахе руки будильник  под ухом ускорил ход  и зазвучал
как колокол...
     ‚  полдень ко мне в палату зашли  трое в белых врачебных  халатах - две
женщины и  немолодой высокий мужчина с черными  грустными глазами. џ  первый
сказал  "здравствуйте",  и  мужчина  тогда  коротко  усмехнулсЯ   чему-то  и
мгновенно принЯл обиженно-изнуренный вид человека, не рассчитывающего  ни на
признание, ни на благодарность окружающих. џ понЯл, что он мой лечащий врач,
что ему пришлось со мной трудно и что его спутницы не верили ему в чем-то. џ
поднЯл правую руку, чтобы поприветствовать его - только  его одного! - но он
бросилсЯ ко мне, схватил на лету мою руку и медленно, как тЯжесть, уложил ее
на одеЯло, а затем погрозил мне кулаком...

     ’етЯ  ЊанЯ -  та чистаЯ и  круглаЯ нЯнюшка  -  сказала  мне,  что Ѓорис
ђафаилович пЯть дней и ночей жил тут со мной в палате после операции.
     - †и-ил, а  то как же... Ђ ты что  же, заезжий, видать? Ќу небось через
неделькю,- она так  и  сказала: "неделькю",- можно будет  отбить  телеграмму
своим, пущай приедут...
     ‘нова было утро в раскрытом окне, и были пчелы на липе и на моей койке,
и тикали  и тикали часы  в моем затылке. џ лежал и изо всех сил  ждал Ѓориса
ђафаиловича, и,  когда ему  где-то там стало, наверно,  невмочь,  он  тычком
распахнул двери моей одиночной  палаты, а Я спросил, можно ли мне теперь его
поприветствовать. Ћн ворчливо, от дверей сказал, что  можно, и Я  поднЯл над
головой правую руку, собрал пальцы в кулак и поработал им то вниз, то вверх,
то вправо,  то  влево,  а  этот  резака  серьезно  и,  как  мне  показалось,
подозрительно следил то за моей рукой, то за глазами, и тогда Я заплакал.
     - Ќу что такое?- возмутилсЯ он.
     - Ќичего,- сказал Я.- ‘ейчас пройдет.
     - —то пройдет?
     - ‚се,- сказал Я.- ’олько вот часы... Ћни долго будут тикать?
     - ‚ каком ухе?- насторожилсЯ он.
     - ‚ левом,- соврал Я.
     - Ќе может быть!
     - ‚ правом,- призналсЯ Я.
     - ќто прекратитсЯ... —ерез неделю!  - прокричал  он,  и Я видел, что он
верит себе, и сам Я тоже поверил, что часы в моем затылке прекратЯтсЯ.
     - Ђ Я потом не...  это самое?- спросил Я и покрутил пальцами  над своим
лбом.
     - ѓлупости!  - буркнул он, но глаза увел в  окно, на липу и пчел.  џ не
очень отчетливо улавливал их гуд - мешали часы и, может быть, слезы, которые
набухали помимо моей воли.
     - ‘лышите? џ  не это самое?- опЯть спросил Я.  Љ  этому  времени доктор
справилсЯ  с  чем-то в  себе и на  крике  сказал  мне,  что историЯ  мировой
хирургии знает случаи благотворного действиЯ пролома черепа на пострадавших.
џ сделал вид, что не понЯл, иначе мне следовало обидетьсЯ, а он подтвердил с
непонЯтным ожесточением:
     -  „а-да!  Џострадавшие  в этом  случае  обретали  Ясность собственного
мышлениЯ!
     џ  поблагодарил  его,  а  он  засмеЯлсЯ  и  подмигнул  мне  с  каким-то
всесветно-обобщающим намеком.
     „нЯ  три  спустЯ  ко  мне  в  палату  ЯвилсЯ следователь  из уголовного
розыска,-  осанистый,  лет под  сорок, с сырым  женоподобным лицом, одетый в
форменный китель под  несвежим посетительским  халатом.  Ћн издали  спросил,
могу ли Я дать показаниЯ, и Я кивнул.
     - Ђ разговаривать вы можете?
     -  Љак  слышите,-  сказал  Я. Ћн  сел  возле  тумбочки и с  вожделением
поглЯдел на графин с водой.  Њы начали с самого начала - с даты рождениЯ,  а
когда  подошли к  кафе,  следователь умышленно небрежно спросил, что Я пил и
сколько.
     -  „ве  бутылки тракии,- сказал  Я, решив,  что три  бутылки, которые Я
выпил, длЯ него покажетсЯ много.
     - ’ракии?
     - ќто сухое вино,- объЯснил Я. Ћн с сомнением взглЯнул на мою голову  и
спросил, в какое времЯ Я покинул общественное заведение.
     -  ќто  вполне  приличное кафе на проспекте Њира,- сказал Я, понЯв, что
напавшие на менЯ парни в беретиках не задержаны.- Ћно закрываетсЯ в два часа
ночи.
     - ЏонЯтно,- кивнул следователь, косЯсь на гра-фин.- € куда отправились?
     - „омой,- сказал  Я. ‘ледователю хотелось, видно, пить, но он почему-то
не решалсЯ  проделать это,-  опасалсЯ,  наверно, сбитьсЯ  с тона  допроса, а
может, брезговал больничной водой.
     - ‡начит, отправились домой,- сказал он и опЯть взглЯнул на мою чалму.-
€ что дальше?
     -  “ ‡еленого моста  мне  понадобилось  позвонить, и когда Я  вышел  из
телефонной будки, то...
     - Њинуточку. Људа вам понадобилось позвонить?
     “ нас тогда  выдалась  затЯжнаЯ пауза. ‘ледователю  было душно. Ћн то и
дело отирал с лица пот  серым и, видать, мокрым платком, зажатым в кулаке, и
это  было неприЯтно. …го пухлаЯ полеваЯ  сумка  свиной  кожи  стоЯла на полу
между тумбочкой и моей койкой, и от нее противно пахло. Њне хотелось вызвать
в себе хоть  немного симпатии к следователю,- в конце концов, человек пришел
сюда ради  менЯ,- и Я сказал,  что воду в графине менЯют тут,  между прочим,
каждый день. Ћн не расслышал менЯ и  вторично  спросил, куда  Я звонил.  …му
было жарко в своем кителе под бЯзевым халатом, и, когда он снова украдкой от
менЯ отер  пот  со лба и подбородка, Я сказал, что в  Њоскве уже этой весной
введена длЯ работников милиции новаЯ форма.
     - „а-да,- подтвердил он.- ’ак кому вы звонили?
     џ  поправил подушку, улегсЯ  на спину и прикрыл веки. ‘ледователь ждал,
тогда  Я вслух  предположил, что новаЯ милицейскаЯ  форма  будет  элегантнее
прежней и что зимой  в ней, надо думать, будет тепло, а  летом прохладно. Ћн
молчал и ждал. џ  наблюдал за ним сквозь ресницы, и он виделсЯ мне размыто и
дрожаще,  как за отдаленным  полевым маревом.  џ до сих пор не могу постичь,
почему бы мне не ответить тогда на его вопрос неправдой - ну, скажем, звонил
в справочное бюро вокзала, чтобы узнать, когда идет поезд на Њурманск. Ќомер
телефона справочного бюро? Џожалуйста, Я знал  его: шесть  одиннадцать сорок
четыре,  но  из-за  какой-то  запретной  преграды  в себе  Я не мог  сказать
неправду и молчал, и следователь молчал тоже.
     -  Џочему  вы не отвечаете на вопрос?- изнуренно спросил он и  налил  в
стакан воды  из графина  - полный, с краЯми.  џ подождал, пока он напилсЯ, и
сказал,  что  звонил  одной  замужней женщине. Ќа  этом  месте  мы  застрЯли
окончательно, потому что  следователю обЯзательно  нужно было знать, кто эта
женщина и "по какому вопросу" Я ей звонил.
     - Џо любовному, что ли?-  на  каком-то  гарантийном длЯ менЯ полушепоте
раздраженно подсказал он вечность сгодЯ, и Я кивнул.- Ќу так бы и показывал,
а то уперсЯ, как... ќто ведь к делу не относитсЯ, понЯтно?
     Ћн,  наверно,  засиделсЯ в уголовном розыске  и привык  не доверЯть  ни
правому, ни  виноватому, но после такого моего  признаниЯ дело  с допросом у
нас  почему-то пошло быстрее. џ  "по возможности  точно  показал" количество
напавших на менЯ бандитов, их рост и одежду и не мог понЯть, какаЯ разница в
том, на правых или левых рукавах у них были красные повЯзки.
     -  ЃольшаЯ,-  сказал  следователь.- ’еперь точно  показывай, во что был
одет сам.
     џ  показал,  но расцветку носков  забыл.  Ќе  запомнил  Я и купюры  тех
четырнадцати   рублей,   что   дала   мне   официантка   кафе  в   сдачу   с
двадцатипЯтирублевки. Џод  конец допроса следователь извлек из своей полевой
сумки длинный,  в каких-то бурых потеках дамский  чулок  с  засунутым в него
свинцовым Яйцом.
     - ќто твое или нет?
     - Ђ что это?- спросил Я.
     - Ћбнаружено под  тобой,- сказал он. Ћт  чулка  несло мерзкой падальной
вонью, и менЯ стошнило.
     ЋказываетсЯ, далеко  не  все  равно,  чем  вам  проламывают голову.  џ,
например,  безразлично  отнессЯ  бы  к  известию  о  том,  что менЯ  ударили
булыжником,  скажем.  €ли   шкворнем.  €ли  там  другим  каким-либо   "тупым
предметом",  поскольку тут все  равно  уже ничего  нельзЯ  поделать.  Ќо это
гнусное  свинцовое  Яйцо,  заправленное в  пакостный бабий чулок сорокового,
видать, размера, вызывало во мне отвращение, бессильную Ярость и стыд...
     Љак  и говорил Ѓорис ђафаилович, часы в моем затылке  перестали  тикать
через  неделю, и тетЯ  ЊанЯ  собралась переселЯть менЯ  в  общую палату. Ћна
напомнила  о своей готовности  "отбить телеграмму моим  родным", и  тогда  Я
попросил позвонить ‹озинской.
     -  —асов  в  шесть  вечера,  - сказал Я.  -  ‡овут  €реной Њихайловной,
запомнили? …сли к телефону подойдет мужчина, то ничего не говорите. Џоложите
трубку, и все. ‹адно?
     - Ќу-ну, - угасше сказала она.- € что ей передать?
     - —то,  мол,  Ђнтон  Џавлович  Љержун  лежит в больнице...  ‚  такой-то
палате, на таком-то этаже.
     - Ќу-ну... Ђ чтоб, значит, пришла, не намекать?
     - Heт, - сказал Я.- Ѓольшое вам спасибо!
     - Џоругамши, что ль?
     ’етЯ ЊанЯ спросила это, уходЯ уже, с гневом не ко мне, и Я поверил, что
‹озинскаЯ непременно придет, потому что  мало ли что ей там  скажут, и пусть
скажут! —то Я, не сын родины? ‘волочи! Ѓросили тут одного...
     Ћна пришла в  начале  седьмого,-  Я  увидел  ее  еще  в  коридоре через
открывшуюсЯ дверь, притворенную  за ней тетей Њаней. €рена Њихайловна как-то
косо  и  полубоком пошла по  палате к окну, подальше  минуЯ стул и тумбочку,
смЯтенно глЯдЯ на мою голову. џ привстал на койке и сказал, что ни в чем  не
виноват.
     -  Њне  все  известно, не  надо разговаривать,-  перебила  она,  уйдЯ в
противоположный угол, за тумбочку.
     - џ не ввЯзывалсЯ, а только позвонил вам, чтобы проститьсЯ, понимаете?-
сказал Я. Ћна молча наклонила голову, избегаЯ моих глаз своими.
     - ‡а весь  тот вечер Я выпил лишь три бутылки тракии. ќто красное сухое
вино почти без градусов, - объЯснил Я.
     -  џ   знаю,   это   очень   хорошее   вино,  только,   пожалуйста,  не
разговаривайте! - сказала она.
     - Ќо Я в самом деле не ввЯзывалсЯ, - сказал Я.
     Ћна верЯще кивнула, и мы впервые встретились глазами.
     -  Ћни менЯ каким-то свинцовым круглЯшом... в женском грЯзном чулке, вы
представлЯете? - сказал Я.
     - ѓосподи! џ не хочу! Ќе надо об этом говорить!
     Ћна держала сцепленные руки у подбородка,  и  глаза у нее были какие-то
провальные, немигающие, и косЯщие к переносью.
     - Ћчень больно?
     - Ќет, - сказал Я. - ‚ам нельзЯ... подойти поближе?
     …сли бы она не  взглЯнула тогда  с опасением на дверь, Я  бы не решилсЯ
назвать  ее по имени,  без отчества, но она трижды, пока медленно шла ко мне
по палате, взглЯдывала на дверь, и Я трижды назвал ее имЯ.
     -  Џочему же  вы...  -  сказала  она  и  запнулась,  потому  что  опЯть
оглЯнулась на дверь.
     - —то? - спросил Я.
     - Џочему не попросили сообщить мне давно, сразу?
     - ђазве ты пришла бы? - сказал Я и зажмурилсЯ.
     Ћна остановилась у моего изголовьЯ и молчала, и Я ее не видел.
     - Џришла бы или нет?
     - Ќе знаю...не с этим. “ менЯ этого нет к вам...  Ќе должно быть! ђазве
вы сами не понимаете?
     џ открыл глаза и сказал, чтобы она ушла.
     - Ќо вам, может быть, что-то надо? ‚ам дают тут есть и ... все?
     -  „ают есть и все-все. „о свиданьЯ, - сказал  Я  ей и натЯнул  на лицо
простыню. Ћна тогда осторожно и невесомо присела на край  моей койки и своим
прежним, редактрисским тоном спросила, сколько  мне лет. џ сказал  "тлидцать
тли", и она засмеЯлась и отогнула край простыни с моих глаз.
     - ‘лушайте сюда.  ‚ ваши  "тлидцать тли" надо  соображать, что замужней
женщине,  у которой дочери пошел одиннадцатый  год, нельзЯ звонить по  ночам
и...
     - …сли  б ты знала, что Я хотел  тебе  сказать!  -  перебил Я и не стал
зажмуриватьсЯ.
     - —то вы мне хотелис казать? ‚ы с ума сошли? ‚ы же видели моего мужа...
„а и не в этом дело!
     - ’ы менЯ совсем-совсем не...
     - ‡амолчи! ‡амолчи! - истерично, шепотом крикнула она,  а  Я схватил ее
руку и прижал к  своей щеке, и она до самого ухода не отнЯла ее и сидела как
в столбнЯке - прЯмо, напрЯженно, дыша раскрытым ртом, как птица в жару...
     Љогда она ушла,  тетЯ ЊанЯ заглЯнула в дверь  и  спросила  строже,  чем
следователь:
     - Ќу?
     - Ѓольшое вам спасибо, - сказал Я.
     - Џомирились?
     ’огда был какой-то  библейский  свет вечера в мире  за  окном  и в моей
палате,  - он был густо-голубой, чуть прореЯнный  ранним лунным током,  и  в
этом свете мЯгко увЯзали и глушились шумы города  и непроходЯще стоЯл чистый
и радостный  запах меда. џ лежал  и  благодарно думал,  как по выходе отсюда
куплю что-нибудь тете Њане в подарок,  потому что Я  любил ее,  и что-нибудь
Ѓорису ђафаиловичу,  потому  что  его Я тоже любил,  и  тем  двум  врачихам,
которые вошли тогда с ним в мою палату,  и надо  обЯзательно купить что-то -
кофту,  может?-  бабке ‡вукарихе, потом еще - что-нибудь хозЯйственное - той
своей соседке, которой Я  отдал тогда рыбу, и хорошо бы  еще раз повстречать
того рыжего владельца  "‡апорожца"  -  у него, возможно, нет гидравлического
домкрата, а у менЯ  их два, и  почему бы не отдать ребЯтишкам из нашего дома
стартовый  пистолет, зрЯ ведь валЯетсЯ только... Њне подумалось, а  что было
бы, если бы в ту ночь  со мной  оказалсЯ этот пистолет? “ него форма  и звук
выстрела браунинга. ‘трелЯть нужно  было бы трижды, в ветки каштана, и тогда
эти  четверо в  беретиках пошли бы  в трех  шагах впереди менЯ, заложив руки
назад. „а, конечно, пошли бы... € Я сейчас был бы не здесь, а в Њурманске, -
конечно, был бы уже,  и поэтому нельзЯ знать, хорошо или плохо,  что со мной
тогда не было стартового пистолета.
     Ќа  утреннем  обходе Ѓорис  ђафаилович,  как никогда  до этого, осталсЯ
доволен  состоЯнием  моего затылка  и собой, но Я  заметил,  что ему немного
беспокойно,  - он  как бы  торопилсЯ в  словах и жестах, не желаЯ, наверное,
оставлЯть  мне паузы длЯ какого-нибудь вопроса сродни тому, когда  Я ворожил
пальцами над своим лбом. ќто его опасение - как  бы Я не стал рефлектировать
или как это  там у них  называетсЯ - было совершенно напрасным: Я чувствовал
себЯ отлично, даже лучше, чем  прежде, хотЯ причина этому была совсем не та,
что приводил он из истории мировой хирургии.
     ќтот  день  был  очень  длинным,  и под  конец  его  Я потерЯл  веру  в
человечество. Љрушение  моего  вечернего  и  утреннего мира началось с  семи
часов вечера, и  к восьми его обломки полностью заволок  прах  лютой тоски и
обиды. Ђ в половине девЯтого ‹озинскаЯ наконец постучалась в дверь,- Я сразу
догадалсЯ,  что  это   она:  стук  был  тревожный  и  ноготной,   как  побег
застигнутого кролика. Њы  даже не поздоровались, и нам почему-то нельзЯ было
остановить глаза друг на  друге,- наши глаза просто прЯтались  сами от себЯ.
…й  совсем не  надо было  приносить этот  громадный  нелепый  пакет  в серой
оберточной бумаге. Ћн оттЯгивал ей согнутую руку, и  она не знала, что с ним
делать, Я  не  мог ни  принЯть его  у ней, ни указать ему  место.  Ћна  сама
догадалась  примоститьсЯ на  стул возле тумбочки,  оставив  пакет  у себЯ на
коленЯх. џ сидел на койке и тщательно расправлЯл кромку простыни.
     - Ќу  как...  лучше?- спросила она, избегаЯ обращениЯ "вам" и "тебе", и
растерЯнный  вид ее  раздирал  мне сердце нежной жалостью и восхищением, что
она есть на свете.
     - Џоложи это рЯдом с графином,- сказал Я грубо, мстЯ всему, что загнало
нас в этот тупик неразрешенности, и она как под ударом  поднЯлась со стула и
почти выронила пакет  на тумбочку. џ бы даже под палкой не решилсЯ сойти при
ней  с койки в той умопомрачительной  пижаме, что  была  на мне,- штаны брюк
сантиметров на двадцать не  доставали  до  щиколоток, но,  когда  из  пакета
посыпались  апельсины и какие-то  веские  стеклЯнные  банки, а  она, смертно
побелев,  оглЯнулась на дверь и кинулась убирать пол,  Я забыл  о пижаме. Њы
подобрали все  молча и  спешно, а ее лицо  по-прежнему оставалось  белым как
бумага,  и Я не знал, что ее потрЯсло,- то  ли стыд перед собой  за эту свою
тайную  и "беззаконную"  больничную  передачу мне,  то ли детский  страх  за
нечаЯнно учиненный тут грохот.
     -  Ќу  что случилось?  -  опЯть  сказал  Я умышленно грубо,-  мне  было
известно, что на  такие нервные  натуры, как  она, крик действует иногда как
лекарство.
     - џ боюсь, - призналась она,  помешанно глЯдЯ мне в зрачки. - џ боЯлась
весь день. Ђ он был такой огромный!
     - Љого? —его ты боЯлась? - втайне ликуЯ, спросил Я.
     - ‚сего... ‘ебЯ. ’ебЯ. €х...
     џ усадил ее на стул и, все еще не вспомнив  о пижаме, стал перед ней на
колени.
     - ‘лушай, - сказал Я и почувствовал, как озноб преданности, решимости и
восторга  ледЯным обручем стЯнул мою  голову под бинтом,  - пусть  весь  мир
будет наполнен одними чертьми, Я все равно никогда тебЯ...
     - „а не чертьми, а чертЯми, - всхлипывающе перебила она и своей детской
и почему-то ледЯной ладонью уперлась в мой лоб, чтобы отстранить от себЯ мою
голову...
     ’ретье  наше свидание  в  моей одиночной палате было нелепым и кратким.
Ћна  и  в этот раз принесла апельсины и две банки маринованных  слив,  - как
потом мы выЯснили, идти без передачи она не могла, потому что в таком случае
у нее не было  бы перед  собой "оправдательного мотива". Џо  тому,  как  она
уверенно   и   спокойно   постучала  в   дверь   и  вошла   в   палату,  как
любезно-приветливо и  издали поздоровалась со мной,  будто  пришла по  долгу
навестить знакомого, как  сосредоточенно  и внимательно  уложила на тумбочку
свое  подаЯние  мне, как осознаннодостойно села  на  стул  в  своем, впервые
увиденном  мной на  ней,  простеньком темном домашнем  платье,  делавшем  ее
совсем подростком,  как  открыто  и посторонне-имимательно, хотЯ и с заметно
подавлЯемой независимостью взглЯдывала на менЯ, Я понЯл, что в ней произошло
какое-то решительное освобождение  от себЯ вчерашней. € Я живо и с  каким-то
злорадно-мучительным чувством самосокрушениЯ  вообразил сцену с  распЯленным
плащом у подъезда издательства. џ знал, какие у менЯ при этом глаза, рисунок
губ и  подбородка и как  металлически скребуще и серо  прозвучит мой  голос,
если  Я заговорю. € когда Я спросил: "‚ас можно поздравить?"-  голос мой был
таким, каким Я  хотел его  слышать.  Ћна, как мне  показалось,  с  радостным
облегчением встретила мой призыв к враждебной отчужденности, но спросила без
притворного удивлениЯ:
     - ‘ чем?
     - ‘ миром в душе,- сказал Я неожиданно  писклЯво. Ћна длинно посмотрела
на менЯ, а затем устало сказала:
     - ‚ы ведь, кажетсЯ, собирались уезжать, Ђнтон Џавлович.

     џ кивнул.
     - Ќу вот и хорошо.
     - ‚ы хотите, чтобы Я обЯзательно уехал? ’еперь?- спросил Я.
     - „а. Њежду  прочим, вас уволили  из издательства за невыход на работу.
’ам ведь никто не знает, что с вами.
     - —ерт с ними,- сказал Я с беспечностью погибающего, которому никто уже
не поможет.- Љак поживает ваша подруга?
     -  ‘пасибо,  по-прежнему,-  догадалась  она, о  ком Я спрашивал.  џ  не
вкладывал в свой вопрос никакого подспудного смысла,  но она усмотрела в нем
какую-то  обидную  длЯ ‚ерыванны иронию, потому  что назидательно добавила:-
‚ера €вановна, между прочим, большой друг моего мужа... ‚ообще нашей семьи.
     џ  сказал,   что  рад   это   слышать.  Ћна  тогда  как-то  подчеркнуто
превосходЯще  надо  мной усмехнулась,  взглЯнув  на свои ручные часы,  но  Я
опередил ее и сказал, что расходы ее на компоты мне Я возмещу по почте перед
отъездом.  “же на середине  фразы  Я  знал, что это  мелко, несправедливо  и
хамски дурно, но ничего  не мог с собой поделать. Ћна стремительно поднЯлась
и пошла из палаты, и каблуки ее туфель издавали  какой-то  разломно-костЯной
цокот,  и  мне  хотелось,  чтобы  в  эту  минуту  какой-нибудь  американский
полковник из тех,  что носЯт  на  шее серебрЯные  ключи от красных  пусковых
кнопок, сошел с ума...
     ‚ тот же вечер Я перешел в общую палату. ’ам было пЯть коек, но  только
одна  из них - у окна - оказалась занЯтой: на ней  лежал унылый сухой старик
со стеариновым лицом и желтым голым черепом.
     - „оигралсЯ?- коростельным голосом сказал он  мне, когда вышла нЯнюшка.
џ решил, что у него Язва желудка, и не стал противоречить.
     - •озЯина не стало на вас, вот вы и рассобачились.
     “ него, наверно, сильно болело, и Я ничем не мог ему помочь. Џолночи он
нудно крЯхтел, стонал и возилсЯ на  своей койке, а утром Я увидел ее пустой,
без матраца, и мне стало стыдно за свои  тайные ночные  пожеланиЯ старику. џ
лежал и старалсЯ не  смотреть на  опустевшую  койку, и мне  было тревожно  и
страшно  от  сознаниЯ хрупкости  человеческой  жизни,  ее  незащищенности  и
скоротечности. ‹юдЯм  не  следует забывать об этом, подумал  Я, и тогда  они
станут  добрее  друг  к другу и жить будет легче. ‚от и Я сам. ђазве Я нынче
вел  бы себЯ  тут так непозволительно  безобразно с €реной Њихайловной?  ‚ел
бы?..
     ‚  тот  же  день  под  вечер в  палату  внедрились трое больных,- опЯть
смертообразные старики, и Я снова, как утром, стал тихим в сердце и тогда же
понЯл, что не хочу никуда уезжать и не хочу, чтобы менЯ увольнЯли с работы.
     ‘ Ѓорисом ђафаиловичем у нас установились превосходные  отношениЯ,- при
его обходах мы  нашли какой-то сдержанно-дружеский  тон вопросов и ответов с
доверительным и немного ироническим  подтекстом, который  полностью исключал
мое неравенство перед  ним. џ  спросил у него, не находит  ли он как лечащий
врач, что мое начальство по работе  обЯзано проЯвить ко мне хотЯ бы казенную
чуткость, поскольку Я пострадал не по своей личной вине.
     - Љонечно,- сказал он,- но ваше начальство едва  ли захочет принЯть эту
вину на себЯ.
     џ сказал,  что размышлЯл об этом  пункте и нашел выход длЯ  начальства:
оно располагает полной моральной возможностью переложить вину за случившеесЯ
со  мной на  общество  и  не  увольнЯть менЯ  с  работы.  „октор  подумал  и
категорически заЯвил, что Я имею право на  чуткость. Њне не известно, что он
говорил директору издательства по телефону, но случилось то,  чего Я ждал  и
хотел: в больницу пришли  ‹озинскаЯ и ‚ераванна. Ѓыл воскресный день. “ коек
стариков  томились навестившие их родственники.  џ  лежал и ел  маринованные
сливы,  пристроив на груди банку. Џервой в палату вступила ‹озинскаЯ, следом
за ней впучилась ‚ераванна,  и, когда  Я увидел ее, мои руки самостоЯтельно,
без приказа мозга, спрЯтали  банку под одеЯло. Ћни метнулись с ней к коленЯм
и сами  тут же,  под  напрЯженным взглЯдом ‹озинской, выпростались  наружу и
прикрыли косточки, которые Я складывал на газету  возле подушки.  џ тогда же
подумал, что "друг  семьи" никак не мог догадатьсЯ о том, чьи сливы Я  ел, и
все  же Я был благодарен рукам за их проворство, ‚ераванна была в  состоЯнии
какой-то  ленивой меланхолии  с  примесью  брезгливого  состраданиЯ  ко мне,
поэтому ничего не заметила. Ћна  остановилась в  шаге от моей койки и оттуда
поздоровалась, назвав менЯ товарищем Љержуном.
     - Ќам поручено навестить вас,- сказала она.- —то с вами случилось?
     -  „а  пустЯки.  ‘пасибо  вам  за чуткость,-  сказал  Я  и взглЯнул  на
‹озинскую. “ нее тревожно ширились глаза, но все было в порЯдке: косточки от
слив Я успел прикрыть  газетой,  а банку  крепко зажимал  в коленЯх.  џ  мог
держать ее там хоть целые сутки, но ‚ераванна, оглЯдев мою чалму, тронулась,
наверно,  сердобольем  и  протЯнула  мне  руку,  и  мне  тогда  понадобилось
привстать. …е рука была набрЯкло-веска и безответна,  как  тюленьЯ  ласта. џ
немного  передержал  ее  в  своей  ладони,  потому  что  вникал  в  то,  как
липуче-вЯзко  подплывал  под  менЯ маринад из опрокинувшейсЯ  банки. ѓорЯчие
сухие  пальцы  руки  ‹озинской  лишь на короткую секунду коснулись  моих. Њы
украдкой столкнулись глазами, и в ее широких черных зрачках Я прочел вопрос:
"Џролилось?"- "‚се до  капли",- ответил Я ресницами. "—то же теперь делать?"
- "Ќе надо  волноватьсЯ,- внушил Я.-  ’ут есть чудеснаЯ нЯнюшка - тетЯ ЊанЯ,
она все уладит с простынЯми".-"Ќе понЯла",- сказали зрачки €рены. "’ы только
не волнуйсЯ, пожалуйста,- попросил Я,- это все подо мной, в низине".
     - ’ак как же  это вас  угораздило?-  настойчиво спросила ‚ераванна. Њне
показалось, что она  примериваетсЯ глазами к койке, чтобы присесть,  так как
все  стульЯ разобрали  родственники стариков, но Я не мог  сосредоточитьсЯ и
ответить ей,  потому  что  стерег  ее  намерение:  вдруг  она  в самом  деле
присЯдет? ’огда маринад неминуче хлынет под нее!
     - ‚ы что же, в драку ввЯзались?
     -  ‘овершенно  верно,  Я  очень люблю,  когда  мне  проламывают  голову
свинцовым  котЯшом,-  сказал  Я.  ‚ераванна  беспомощно   помигала  на  менЯ
ресницами и сложила губы в трубочку - обиделась.
     - Ќу  хорошо, а  в дальнейшем... ‚ы намерены вернутьсЯ в издательство?-
спросила  она менЯ, взглЯнув на  €рену. “  той  трепетали  крыльЯ ноздрей, и
смотрела она в пол. џ сторожил ее глаза, чтобы после встречи с ними ответить
что-нибудь ‚ереванне. Љ нам вежливо прислушивались истомившиесЯ родственники
стариков. Њаринад  подо  мной  становилсЯ  теплым и щекотным. џ подождал еще
немного и сказал - не ‚ереванне,- что мне некуда деватьсЯ. ’он голоса у менЯ
получилсЯ ненужно  скорбным и просительным, и тогда €рена, по-прежнему глЯдЯ
в пол, бесстрастно и сухо сказала:
     -  ‚идите ли, Ђнтон Џавлович,  вас  уволили за  невыход  на  работу, но
поскольку вы находитесь в больнице, то это должно быть отменено. Џонимаете?
     Ќаши глаза скрестились, и Я кивнул.
     - ‡начит, дирекции можно передать, что вы выходите на работу, так?
     - „а-да! Њне было радостно повидать  вас! - вырвалось у менЯ. ‚ераванна
сказала: "Ќам тоже",- и мы простились издали, без пожатиЯ рук.
     - ‘пасибо  вам за чуткость,-  сказал Я  вслед ‚ереванне. Ћна шепелЯво и
серьезно  ответила "пожалуйста", а €рена  стремительно оглЯнулась  на менЯ и
горестно покачала головой...
     Њы потом  и сами не могли объЯснить себе, почему этот нелепый случай  с
маринованными сливами как нечаЯнной  волной прибил  ко  мне €рену. ‚ чем тут
было  дело?  ‚  сострадании  ко  мне,  воровато  спрЯтавшем  ее  "незаконное
приношение?  ‚ благодарности за мой  ребЯчий страх перед ‚еройванной? ‚ этой
нашей вымученной тайне? ‚се может быть.  Ћна пришла  ко мне в общую палату в
тот же воскресный день, вечером.. Џакет из серой толстой бумаги опЯть, как в
тот  раз,  косил  ее набок,  и  Я сел  на  койке и  счастливо  засмеЯлсЯ  ей
навстречу.
     - Ќу чего ты? ‘идит как...  дурачок! - сказала  она как старшаЯ  сестра
или  мать и сама открыла тумбочку,  и,  присев  перед нею, стала опрастывать
пакет.- ‘ырок хочешь?
     џ ничего  не  мог  поделать с  собой,-  менЯ  бил  какой-то  глубинный,
счастливый  и беззвучный нервный смех, граничащий с затаенным рыданием,  и Я
знал, что, если она  скажет еще что-нибудь про еду или  о том, как Я сижу, Я
глупо и блаженно зареву при всех, никого тут не таЯсь и не стеснЯЯсь.
     - ‘ халой. ‘овсем свежаЯ,- сказала она.- ’ы же ее любишь.
     - Ђ ты... откуда знаешь это?- с трудом спросил Я.
     -  ‚идела  в   твоем  "ђосинанте",  когда   ты  пыталсЯ   угостить  нас
шампанским... ’ы ее, наверно, не режешь, а ломаешь, правда?
     џ шепотом крикнул,  чтобы она замолчала,  и она захлопнула тумбочку. …й
тоже  откуда-то  было  известно,  что в какую-то слабую его  минуту человеку
очень  нужно строгое  слово. Ћна села на  стул у  моего изголовьЯ и  сердито
спросила, где мои "Ђльбатросы".
     - Ќадеюсь, ты их не съел, как обещал?
     ‘о мной  все  уже было в порЯдке, и  Я  сказал,  что  рукопись лежит  в
"ђосинанте", а ключи от него и от квартиры о