ствие поглощенности внутренними
процессами. ‘ильное преобладание собственных идей мешает принЯтию чужих идей
и  идеалов.   ЃлагодарЯ   энергичной   внутренней   переработке   комплексов
представлений  они  приобретают  Ярко  выраженный  индивидуальный  характер.
"†изнь  чувства  бывает  часто  социально  непригодной, но зато  она  всегда
индивидуальна". /72- S.65/
     ќто  утверждение  автора  мы  должны подвергнуть обстоЯтельной критике,
потому что оно содержит проблему, котораЯ, как мне по опыту известно, всегда
вызывает величайшие  недоразумениЯ в  отношениЯх  между  различными  типами.
—еловек  интровертного мыслительного  типа,  которого в данном случае  ѓросс
имеет в виду,  по  возможности  не  проЯвлЯет вовне  никаких  чувств, а лишь
логически корректные воззрениЯ и корректный  образ  действиЯ в  значительной
степени потому,  что он,  во-первых,  питает  естественное  нерасположение к
выставлению   чувств   напоказ,  и,  во-вторых,   потому,   что   он  боитсЯ
некорректностью  вызвать в  своих ближних беспокоЯщие  раздражениЯ, то  есть
аффекты.  Ћн боитсЯ неприЯтных аффектов  в других, потому что он приписывает
другому  свою   собственную   сензитивность,  а  быстрота   и   порывистость
экстравертного  человека всегда и не раз уже причинЯли  ему расстройство. Ћн
вытеснЯет свое чувство, от этого оно иногда разрастаетсЯ до страсти и потому
воспринимаетсЯ им  самим уже слишком отчетливо. ќмоции, которые его  мучают,
хорошо  известны ему. Ћн сравнивает их с теми чувствами, которые  выказывают
ему  другие,  конечно  прежде всего люди экстравертного чувствующего тина, и
находит,  что  его  собственные "чувства" -  совсем  другие  сравнительно  с
чувствами других  людей.  Џоэтому он  приходит к  мысли,  что  его "чувства"
(точнее  сказать:  его  эмоции)   единственны   в  своем   роде,   то   есть
индивидуальны.  …стественно, что  они отличаютсЯ  от  чувств  экстравертного
чувствующего  типа,  ибо  эти последние ЯвлЯютсЯ дифференцированным  орудием
приспособлениЯ  и  потому  они  лишены той "настоЯщей страстности",  которой
отличаютсЯ  внутренние  чувства  интровертного  мыслительного  типа.  Ћднако
страсть, характеризующаЯсЯ  влечением, имеет в себе мало индивидуального,  и
если   она   есть,   то   она   присуща   одинаково   всем   людЯм.   ’олько
дифференцированное  может  быть индивидуальным. Џоэтому в проЯвлении сильных
аффектов  различие  между типами тотчас же стираетсЯ,  уступаЯ место общему,
"слишком человеческому". ‚ действительности, по моему  мнению, экстравертный
чувствующий тип претендует в первую очередь на индивидуальность чувства, ибо
его чувства дифференцированы; но  относительно своего мышлениЯ он  впадает в
такую же иллюзию. “  него есть мысли, которые его мучают. Ћн сравнивает их с
теми мыслЯми, которые высказываютсЯ  в  окружающей его среде, то есть прежде
всего людьми  интровертного мыслительного типа.  Ћн находит, что  его  мысли
мало  согласуютсЯ  с  теми,  поэтому он считает их  индивидуальными,  а себЯ
самого,  быть  может,  оригинальным мыслителем;  или же он  совсем вытеснЯет
мысли, потому что  ведь никто  же,  кроме него,  не думает ничего такого.  ‚
действительности же это  мысли,  которые имеютсЯ  у  всего света, но которые
редко   высказываютсЯ  вслух.   €так,   по  моему  мнению,   вышеприведенное
утверждение  ѓросса  проистекает из  субъективной иллюзии,  котораЯ, однако,
вместе с тем ЯвлЯетсЯ общим правилом.
     "ЏовышеннаЯ  контрактивнаЯ  сила   дает  возможность  самоуглублениЯ  в
предметы, лишенные уже всЯкого непосредственного жизненного  интереса". /72-
S.65/  ќтими   словами  ѓросс  отмечает   существенную  черту  интровертного
душевного  уклада:  интровертный  имеет  склонность развивать мысль  саму по
себе,  совершенно  отвлекаЯсь от  всЯкой внешней  действительности.  ‚  этом
имеетсЯ  и  преимущество и  опасность.  ќто  большое  преимущество  -  уметь
развивать мысль абстрактно независимо от чувственности. Ћпасность же состоит
в   том,  что  от  этого  ход  мыслей   удалЯетсЯ  от   всЯкой  практической
применимости,  вследствие  чего  пропорционально  понижаетсЯ  его  жизненнаЯ
ценность. Џоэтому интроверту всегда грозит опасность слишком уйти от жизни и
слишком рассматривать вещи в их  символическом аспекте. ѓросс подчеркивает и
эту черту. Ћднако и у экстравертного положение не лучше, но только вещи даны
ему  иначе.  Ћн обладает  способностью  настолько  сокращать свою  вторичную
функцию, что переживает почти исключительно позитивные первичные функции, то
есть  он вообще  не всматриваетсЯ больше ни во  что, а  в каком-то опьЯнении
несетсЯ поверх действительности, вещей  больше не  видит  и не реализует,  а
только пользуетсЯ  ими  еще  как возбуждающими  средствами. ќта  способность
ЯвлЯетсЯ  большим  преимуществом,  потому  что  при помощи ее  можно  бывает
вывести  себЯ из  целого рЯда трудных  ситуаций  ("’ы  погиб, как только  ты
поверил в опасность". Ќицше);  но она ЯвлЯетсЯ и большим минусом, потому что
в  конце  она  завершаетсЯ  катастрофой,  ибо  она  часто  заводит  в  почти
неразрешимый хаос.
     ѓросс  выводит  из  экстравертного  типа  так  называемых  цивилизующих
гениев, а из интровертного типа так называемых гениев культуры. ЏерваЯ форма
соответствует  "практическому осуществлению", последнЯЯ  -  "абстрагирующему
измышлению". ‚ заключение ѓросс выражает свое  убеждение  в  том, что  "наше
времЯ особенно  нуждаетсЯ в суженно-углубленном сознании в противоположность
прежним  временам,  которые имели сознание более  широкое и более  плоское".
/72-  S.68/  "Ќас радует идейное, глубокое, символическое.  —ерез простоту к
гармонии - вот в чем искусство высшей культуры".
     Љонечно, ѓросс  писал эти  слова в 1902 году.  Ђ  теперь? …сли по этому
вопросу вообще  позволительно высказать мнение,  то нам пришлось бы сказать:
мы, очевидно, нуждаемсЯ как  в том,  так  и в  другом  -  в  цивилизации и в
культуре, в сокращении  вторичной функции у одних и в продлении ее у других.
€бо мы не создаем одно без другого, и - увы, нам  надо сознатьсЯ в этом  - у
современного человечества  не хватает и того и другого. Ћсторожно выражаЯсь,
мы скажем:  в  чем у  одного  излишек,  в  том  у  другого  недостаток.  €бо
постоЯнные толки о прогрессе стали неправдоподобны и подозрительны.
     ђезюмируЯ все вышесказанное, Я бы хотел  отметить, что воззрениЯ ѓросса
в большой мере совпадают  с моими. „аже моЯ  терминологиЯ -  экстраверсиЯ  и
интроверсиЯ  -  находит  свое  оправдание в  понимании  ѓросса. Ќам остаетсЯ
только  критически  осветить  основную гипотезу  ѓросса,  а  именно  понЯтие
вторичной функции.
     ‚сегда бывает рискованно применЯть  физиологические  или "органические"
гипотезы к психологическим процессам. €звестно, что в период больших успехов
в  области  исследованиЯ мозга господствовало нечто вроде  мании фабриковать
физиологические   гипотезы  длЯ  психологических  процессов,  и   среди  них
гипотеза, что  во  времЯ сна клеточные  отростки  оттЯгиваютсЯ назад,  - еще
далеко не самаЯ нелепаЯ  из, тех,  которые находили себе серьезную  оценку и
"научное обсуждение".  ‘  полным  правом говорили  впоследствии  о настоЯщей
"мифологии  мозга". Ћднако Я отнюдь не намерен рассматривать гипотезу ѓросса
как  "миф о  мозге";  длЯ  этого слишком  велика  ее  рабочаЯ ценность.  ќто
превосходнаЯ   рабочаЯ   гипотеза,   что   неоднократно  и  в  должной  мере
признавалось и другими авторами. €деЯ вторичной функции столь же проста, как
и гениальна.  ‘ помощью  этого простого понЯтиЯ можно  свести  очень большое
число сложных душевных  Явлений к одной удовлетворительной формуле; и притом
таких  Явлений, которые по  своей  разнородности не  поддались  бы  простому
сведению  и   классифицированию  при  помощи  какой-нибудь  гипотезы.  ’акаЯ
счастливаЯ  гипотеза всегда вводит нас в искушение, побуждаЯ переоценить  ее
объем и применимость. Њожет  быть, и в данном случае это так. Ђ между тем  и
эта  гипотеза  имеет,   к  сожалению,  лишь  ограниченную   сферу  значениЯ.
ЋтвлечемсЯ совсем от  того факта, что  эта  гипотеза сама по себе  есть лишь
постулат, ибо никто  никогда не видел  вторичной  функции мозговой клетки  и
никто не мог бы доказать ни  того, что вторичнаЯ функциЯ  в  принципе должна
производить  качественно  такое  же  контрактивное  действие   на  ближайшие
ассоциации, как  и первичнаЯ функциЯ,  котораЯ  по самому определению своему
существенно отличаетсЯ от вторичной  функции, -  ни того, почему это так. Ќо
есть  другое обстоЯтельство, которое, по моему мнению, имеет гораздо больший
вес:  habitus психологической установки у  одного  и того же  индивида может
изменитьсЯ в  течение самого короткого  срока. …сли  длительность  вторичной
функции образует физиологический  или  органический  характер, то  он должен
рассматриватьсЯ  как  более  или менее  устойчивый. ‚  таком  случае  нельзЯ
ожидать, что длительность вторичной функции внезапно изменитсЯ, ибо этого мы
никогда  не наблюдаем в чертах физиологического или органического характера,
за исключением  патологическх  случаев. Љак Я  уже  многократно подчеркивал,
интроверсиЯ  и экстраверсиЯ вовсе  не <i>характеры,</i> а <i>механизмы,</i>  которые,  так
сказать,  по  желанию  могут  быть  включены  или  исключены.  €  только  из
привычного   преобладаниЯ   того  или  другого   механизма   -   развиваютсЯ
соответствующие характеры. Љонечно, такое преобладание покоитсЯ на известном
врожденном   расположении,  которое,   однако,  отнюдь  не  всегда  ЯвлЯетсЯ
абсолютно  решающим. Њне часто приходилось видеть, что влиЯние среды  бывает
почти столь же важно. Ћднажды Я наблюдал даже такой случай: человек,  живший
в   непосредственной   близости   с   интровертом   и  Ясно   обнаруживавший
экстравертное  поведение, изменил свою установку  и стал интровертом,  когда
впоследствии  вошел в  близкие  отношениЯ с  Ярко  выраженной  экстравертной
личностью. џ видел много  раз, как известные личные влиЯниЯ в самый короткий
срок  существенно  изменЯли  длительность вторичной  функции,  даже  у  Ярко
выраженного  типа,  а  также, как  прежнее состоЯние восстанавливалось,  как
только чужое влиЯние отпадало.
     Њне кажетсЯ, что на основании такого опыта следовало бы обращать больше
вниманиЯ на  свойства  первичной функции.  ѓросс  и  сам  подчеркивает  /72-
S.12,30,37/ особенную продолжительность  вторичной функции  после насыщенных
аффектом представлений  и тем  ставит  вторичную  функцию  в  зависимость от
первичной. €  в самом деле, нет достаточного убедительного основаниЯ, в силу
которого  учение  о  типах следовало  бы строить  на  длительности вторичной
функции;  с  тем  же основанием его можно  было  бы, пожалуй,  обосновать на
<i>интенсивности первичной  функции,</i> ибо  очевидно, что длительность  вторичной
функции  зависит  от интенсивности  в  затрате  энергии,  от  работы клетки.
Љонечно,  против этого можно  было  бы возразить, что длительность вторичной
функции зависит  от  быстроты восстановлениЯ и  что есть индивиды с особенно
исправным питанием мозга в  противоположность другим,  с менее благоприЯтной
одаренностью.  ‚  этом  случае  мозг экстравертного должен  был  бы обладать
большей  способностью  восстановлениЯ,  нежели мозг  интровертного.  Ќо  длЯ
такого,  очень неправдоподобного,  предположениЯ  нет  никаких  оснований  и
доказательств.  Ћб  истинных  основаниЯх,  вызывающих более  продолжительную
вторичную  функцию, нам  известен  лишь  тот  факт,  что если  отвлечьсЯ  от
патологических  оснований,  то  особеннаЯ  интенсивность  первичной  функции
логически ведет за  собою  большую длительность вторичной.  ‚ соответствии с
этим   фактом   настоЯщаЯ   проблема   заложена   в   первичной   функции  и
сосредоточиваетсЯ в вопросе о том, как это возникает, что у одного первичнаЯ
функциЯ  бывает  обыкновенно  интенсивна,   а   у  другого  слаба?  …сли  мы
передвинем, таким образом, проблему  к первичной  функции, тогда перед  нами
встанет необходимость  объЯснить, откуда возникает различнаЯ интенсивность и
фактически встречающаЯсЯ быстрота смены в интенсивности первичной функции? џ
считаю, что это есть энергетический феномен, зависЯщий от общей <i>установки.</i>
     €нтенсивность  первичной  функции зависит, по-видимому, прежде всего от
того, сколь велико напрЯжение  готовности. …сли налицо имеетсЯ большой запас
психического напрЯжениЯ, то и первичнаЯ функциЯ будет особенно  интенсивна с
соответствующими последствиЯми. …сли с возрастающим утомлением напрЯженность
понижаетсЯ,  то  наступает   уклонЯемость,   поверхностность  ассоциации  и,
наконец,  ускользание  идей, то есть то  состоЯние, которое  характеризуетсЯ
слабостью  первичной  функции  и  краткостью  вторичной.  Ћбщее  психическое
напрЯжение со  своей стороны зависит  -  оставлЯЯ в  стороне физиологические
основаниЯ,  как, например, отдых и  т. д., -  от факторов  в  высшей степени
сложных, как-то:  настроение,  внимание,  ожидание  и т.  д., стало  быть от
оценивающих суждений, которые, со своей стороны, ЯвлЯютсЯ опЯть-таки итогами
всех предшествовавших психических процессов. Џри этом Я разумею, конечно же,
не  только  логические   суждениЯ,  но  и  чувственные  суждениЯ.  Ќа  нашем
техническом Языке мы обозначаем общее напрЯжение <i>энергетически</i> как либидо, а
<i>сознательно-психологически</i>  как  <i>ценность.</i>  €нтенсивный  процесс оккупирован
силой  либидо или  ЯвлЯетсЯ  манифестацией  либидо,  это  означает,  что  он
представлЯет собой энергетический процесс с высоким напрЯжением. €нтенсивный
процесс  есть  психологическаЯ  <i>ценность,</i>   и   потому   исходЯщие  из  него
ассоциативные сочетаниЯ характеризуютсЯ как <i>ценные в</i> противоположность  тем,
которые возникают при наличности малого контрактивного  эффекта и которые мы
называем неценными или поверхностными.
     <i>ЌапрЯженнаЯ</i> установка особенно характерна длЯ интровертного,  тогда как
<i>разрЯженнаЯ,</i> легкаЯ  установка указывает на экстравертного [ќто напрЯжение и
раздражение можно  иногда проследить даже  на мускульном тонусе. Ћбыкновенно
оно видимо выражаетсЯ  на лице.], - если не считать исключений. Ђ исключениЯ
не  редки  и  встречаютсЯ  даже  у  одного  и  того  же индивида.  Џоставьте
интровертного  в   безусловно  удовлетворЯющую,   гармоничную  среду,  и  он
разрЯдитсЯ  до  полной  экстраверсии,  и  будет  казатьсЯ,  что  перед  нами
экстраверт. Ќо  посадите  экстравертного  в  тихую  темную  камеру,  где все
вытесненные  комплексы  могут  подтачивать  его, -  и  он  дойдет до  такого
напрЯжениЯ, в котором он  будет  реализировать до  последних пределов всЯкое
малейшее раздражение. ЊенЯющиесЯ ситуации  жизни могут  воздействовать точно
так  же и мгновенно преобразовывать тип, что, однако, по общему  правилу  не
менЯет  надолго преобладающую  установку,  то  есть,  несмотрЯ  на временную
экстраверсию, интроверт остаетсЯ тем же, чем он был; и так же экстраверт.
     џ   резюмирую:  первичнаЯ   функциЯ   кажетсЯ  мне   важнее  вторичной.
€нтенсивность  первичной функции ЯвлЯетсЯ решающим моментом. Ћна  зависит от
общего психического напрЯжениЯ, то есть от запаса накопленного, имеющегосЯ в
распорЯжении  либидо. Њомент, обусловливающий это  накопление,  есть сложнаЯ
фактическаЯ  данность,   котораЯ  ЯвлЯетсЯ   итогом   всех  предшествовавших
психических состоЯний. …го  можно охарактеризовать как настроение, внимание,
состоЯние аффекта, ожидание и т. д. €нтроверсиЯ  характеризуетсЯ через общее
напрЯжение, интенсивную  первичную функцию  и соответственно продолжительную
вторичную функцию. ќкстраверсиЯ  характеризуетсЯ через общую  разрЯженность,
слабую первичную функцию и соответственно краткую вторичную функцию.


        VII. Џроблема типических установок в эстетике

     ‘амо собою разумеетсЯ до известной степени, что все сферы человеческого
духа, прЯмо  или косвенно имеющие дело с  психологией, вносили свой  вклад в
тот вопрос, который нас здесь интересует. Џосле  того как мы выслушали голос
философа, поэта, врача и знатока человеческой души, слова просит эстетик.
     ќстетика  по  всему  своему  существу  есть  прикладнаЯ  психологиЯ,  и
занимаетсЯ  она не только эстетической сущностью вещей,  но и -  быть может,
даже в  еще  большей мере <i>-</i> психологическим вопросом эстетической установки.
‘толь фундаментальное Явление, как  противоположность  между  интроверсией и
экстраверсией,  не  могло  укрытьсЯ надолго и  от  эстетика,  ибо  тот род и
способ,  которым  ощущаютсЯ и  созерцаютсЯ искусство и прекрасное, настолько
различны у разных людей, что такаЯ противоположность не могла не обратить на
себЯ  чьего-нибудь  вниманиЯ. …сли оставить  в  стороне множество  более или
менее   исключительных   или   единственных  в   своем  роде  индивидуальных
особенностей   в   установке,   то   существуют   две   основные,    взаимно
противоположные   формы,   которые   ‚оррингер   обозначает    как   эмпатиЯ
(вчувствование =  Einfuhlung)  и  <i>абстрагирование.</i> /75/ ‚ своем  определении
эмпатии  он опираетсЯ, главным образом, на ‹иппса.  Џо ‹иппсу, эмпатиЯ есть:
"Ћбъективирование  менЯ в отличенном от  менЯ предмете  независимо  от того,
заслуживает  ли объективированное название чувства  или нет".  "ЂпперципируЯ
какой-нибудь предмет, Я  переживаю некое побуждение, как  идущее от предмета
или как  заложенное в  нем, апперципированном, - побуждение к  определенному
способу  внутреннего  отношениЯ. ќтот способ ЯвлЯетсЯ как  данный предметом,
как сообщенный мне им".  /76- S.193 f/ €одль /77- Bd.2. S.436/ объЯснЯет это
так: "—увственнаЯ  видимость, которую дает художник,  есть не только повод к
тому,  чтобы  мы по законам ассоциации вспомнили о родственных переживаниЯх,
но  так как  чувственнаЯ  видимость  подлежит общему закону  экстернализации
(Externalisation)   [Џод   экстернализацией   €одль   разумеет   локализацию
чувственного восприЯтиЯ  в пространстве. Њы слышим звуки не  в  ухе и  видим
цвета  не  в  глазу,  а  на  пространственно-локализированном  объекте. /77-
S.247/] и представлЯетсЯ чем-то  внешним,  то мы в  то же времЯ проецируем в
нее внутренние  процессы, которые она в нас воспроизводит, и  придаем ей тем
самым  <i>эстетическую  одушевленность</i>  -  выражение,   которое   следовало  бы
предпочесть  термину   "эмпатиЯ"   (вчувствование),  потому  что   при  этой
интроекции наших  собственных  внутренних  состоЯний в  образ дело  идет  не
только о чувствах, но и о внутренних процессах всЯкого рода".
     ‚ундт  причислЯет  эмпатию  к элементарным процессам  ассимилЯции. /78-
Bd.3. S.191/ €так, эмпатиЯ есть своего рода процесс восприЯтиЯ, отличающийсЯ
тем, что некое  существенное психическое  содержание вкладываетсЯ при помощи
чувства в  объект, и  объект тем  самым  интроецируетсЯ,  -  это  содержание
благодарЯ своей принадлежности к субъекту ассимилирует объект субъектом и до
такой степени свЯзывает его  с  субъектом, что субъект, так сказать, ощущает
себЯ  в объекте. Ћднако при этом  субъект не ощущает себЯ  проецированным  в
объект, но вчувствованный объект представлЯетсЯ ему одушевленным и говорЯщим
из самого себЯ. ќта способность  происходит оттого, что проекциЯ переносит в
объект бессознательные содержаниЯ, почему в аналитической психологии эмпатиЯ
обозначаетсЯ   так  же,  как  и  <i>перенос</i>   (”рейд),  <i>поэтому   эмпатиЯ  есть
экстраверсиЯ.</i>
     ‚оррингер   определЯет   эстетическое   переживание  в   эмпатии   так:
"ќстетическое наслаждение  есть объективированное наслаждение  собой".  /75-
S.4/   ‘огласно  этому,  только  та   форма  <i>прекрасна,</i>   в   которую  можно
эмпатировать.  ‹иппс говорит: "‹ишь постольку, поскольку имеетсЯ налицо  эта
эмпатиЯ,  формы  прекрасны.  €х прекрасность есть  не что  иное, как это мое
идеальное, свободное изживание себЯ в них". /79-  S.247/ ‘огласно этому,  та
форма,  в  которую  кто-нибудь не  может эмпатировать, безобразна. ’ем самым
дано  и ограничение теории эмпатии, ибо, как отмечает  ‚оррингер, существуют
такие  эстетические  формы, которые  не  отвечают  эстетическому  творчеству
установки  на  эмпатию.  €менно  таковы  восточные   и  экзотические   формы
искусства. “ нас, западных людей, в качестве критериЯ художественной красоты
с   давних   пор   по   традиции   утвердилось   "естественно-прекрасное   и
естественно-верное",  ибо   таков  критерий,   характеризующий  сущность   и
греко-римского и вообще западного искусства. (Ќекоторые формы средневекового
стилЯ образуют, конечно, исключение!)
     Ќаша общаЯ установка по отношению к искусству издревле ЯвлЯетсЯ  именно
эмпатирующей,  и  прекрасным  мы можем назвать  лишь то,  во  что  мы  можем
вчувствоватьсЯ.   €так,   если   эстетическаЯ   форма    объекта    ЯвлЯетсЯ
противожизненной, так сказать анорганической или абстрактной, то мы не можем
вчувствовать  в нее  нашу  жизнь, что мы, однако, всегда  делаем,  когда  мы
эмпатируем.  ("’о,  что  Я эмпатирую,  есть  жизнь в самом общем  значении".
‹иппс).  ќмпатировать  мы  можем  лишь  в органическую,  естественно-верную,
стремЯщуюсЯ к жизни фирму. € все же есть принципиально инаЯ форма искусства,
есть противожизненный стиль, отрицающий волю  к  жизни,  отличающий себЯ  от
жизни  и  все-таки  притЯзающий  на  прекрасность.  ’ам,  где   эстетическое
творчество  создает противожизненные, анорганические, абстрактные  формы, не
может быть уже речи о воле к искусству, порожденной потребностью  в эмпатии,
но    скорее   о   потребности,   диаметрально   противоположной    эмпатии,
следовательно, о  тенденции  к  подавлению жизни.  "Џолюсом, противоположным
потребности к эмпатии, ЯвлЯетсЯ <i>стремление к  абстрагированию".</i> /75- S.16/ Ћ
психологии этого стремлениЯ к абстрагированию ‚оррингер говорит: "Љаковы  же
психические  предпосылки такого  стремлениЯ к  абстрагированию?  Ќам следует
искать их в  мирочувствии некоторых народов,  в их  психическом  отношении к
космосу.  ’огда как стремление к эмпатии обусловлено счастливым, доверчивым,
пантеистическим  отношением  людей к ЯвлениЯм  внешнего  мира, стремление  к
абстрагированию ЯвлЯетсЯ  следствием  великой внутренней  тревоги  человека,
вызванной  ЯвлениЯми  внешнего  мира,  и  соответствует в сфере религии Ярко
трансцедентальной окрашенности всех представлений. ’акое состоЯние мы хотели
бы  обозначить как чрезвычайно  сильную  духовную боЯзнь пространства. Љогда
’ибулл говорит: "Primum in mundo fecit  deus timorem" ["Џервым Ѓог создал  в
мире  страх" <i>(лат.).</i>],  то  это  самое чувство страха  можно  признать также
источником эстетического творчества" .
     €  в  самом  деле  это  так:  эмпатиЯ  предполагает  некую  готовность,
доверчивость субъекта  по отношению  к  объекту.  ќмпатиЯ  есть движение,  с
готовностью идущее навстречу, переносЯщее субъективное содержание в объект и
тем самым устанавливающее  субъективную  ассимилЯцию, котораЯ создает доброе
согласие между субъектом  и объектом,  а иногда  вызывает лишь иллюзию этого
согласиЯ.  Џравда,  пассивный  объект позволЯет  субъективно  ассимилировать
себЯ, но отнюдь  не менЯет от этого  своих действительных качеств. ЃлагодарЯ
перенесению  они только затушевываютсЯ и, может быть, даже насилуютсЯ. —ерез
эмпатию  могут  быть  созданы   сходства  и  мнимые   общности,   которых  в
действительности, собственно  говорЯ, нет. Ћтсюда легко  понЯть,  что должна
быть возможность и другого рода эстетического отношениЯ к объекту,  а именно
такаЯ установка,  котораЯ  не  идет навстречу объекту,  но  скорее стремитсЯ
прочь  от него  и стараетсЯ  оградить  себЯ от влиЯниЯ объекта,  создаваЯ  в
субъекте  такую  психическую  деЯтельность,  назначение  которой  состоит  в
парализировании влиЯниЯ объекта.
     ќмпатиЯ предполагает объект до известной степени пустым и потому  может
наполнить его  собственной жизнью.  Ќапротив,  абстрагирование  предполагает
объект  до  известной  степени   живым  и  действующим  и  потому  стараетсЯ
уклонитьсЯ от его влиЯниЯ. ЂбстрагирующаЯ установка ЯвлЯетсЯ, следовательно,
центростремительной, то  есть  интровертирующей.  ЏонЯтие  абстрагированиЯ у
‚оррингера    соответствует,   таким   образом,    интровертной   установке.
‡наменательно, что  ‚оррингер  обозначает  влиЯние  объекта  как  страх  или
робость. ’аким  образом, абстрагирующий  усвоил бы по  отношению  к  объекту
такую установку, как если  бы  объект обладал устрашающим качеством, то есть
имел бы вредоносное  или опасное действие, от которого субъекту следовало бы
защищатьсЯ.  Ќесомненно, что  такое, по-видимому, априористическое  качество
объекта  тоже  есть  проекциЯ  или   соответственно   перенос,   но  перенос
отрицательного  свойства.  ’огда  нам   следовало  бы  допустить,  что  акту
абстракции предшествует бессознательный  акт проекции,  в  котором на объект
переносЯтсЯ отрицательно окрашенные содержаниЯ.
     ’ак как  эмпатиЯ, как  и  абстрагирование,  ЯвлЯетсЯ актом сознаниЯ,  а
последнему  предшествует  бессознательнаЯ  проекциЯ,  то   мы  имеем   право
поставить вопрос: не  предшествует ли и эмпатии бессознательный акт? ’ак как
сущность   эмпатии   состоит   в   проекции  субъективных   содержаний,   то
предшествующий   ему  бессознательный  акт   должен  иметь   противоположный
характер, а именно погашение действенности объекта. ќтот объект до известной
степени  опустошаетсЯ,  лишаетсЯ  самодеЯтельности  и тем  приспособлЯетсЯ к
восприЯтию  субъективных  содержаний эмпатирующего.  ќмпатирующий  стремитсЯ
эмпатировать  свою  жизнь  в  объект  и  испытать  ее   в  объекте;  поэтому
необходимо, чтобы самостоЯтельность и отличие  объекта от  субъекта не  были
слишком  велики.   Џоэтому  при   помощи   бессознательного   акта,  который
предшествует    эмпатии,    самовластие    объекта    депотенцируетсЯ    или
сверхкомпенсируетсЯ именно тем, что субъект  тотчас же бессознательно ставит
себЯ над  объектом. Ћднако  такое  возвышение  может  осуществлЯтьсЯ  только
бессознательно, через  усиление значениЯ субъекта. ќто может совершитьсЯ при
помощи сознательной фантазии, котораЯ  или сразу обесценивает и обессиливает
объект, или  же возвышает субъекта  и ставит  его над  объектом.  ‹ишь таким
образом создаетсЯ  тот потенциал (Gefalle), в  котором нуждаетсЯ эмпатиЯ длЯ
того, чтобы можно было переводить субъективные содержаниЯ в объект.
     Ђбстрагирующий  находит  себЯ  в  мире, населенном ужасами, стремЯщемсЯ
насильственно подавить его, поэтому он уходит в себЯ самого, чтобы измыслить
про себЯ спасительную формулу, способную настолько повысить его субъективную
ценность, чтобы  он чувствовал  себЯ по крайней  мере на высоте,  достаточно
сильным противостоЯть  влиЯниЯм объекта.  Ќапротив,  вчувствующийсЯ  находит
себЯ в  мире, нуждающемсЯ в его  субъективном чувстве, длЯ  того чтобы иметь
жизнь   и   душу.  Ћн  доверчиво  наделЯет   его  одушевлением,   тогда  как
абстрагирующий недоверчиво отступает перед демонами  объектов и строит себе,
в лице абстрактных созданий, ограждающий его противоположный мир.
     …сли мы  припомним то, что было  изложено нами в предшествующих главах,
то мы без труда узнаем в эмпатии механизм экстраверсии, а в  абстрагировании
-  механизм  интроверсии.  "‚еликаЯ внутреннЯЯ тревога  человека, вызываемаЯ
ЯвлениЯми  внешнего  мира", есть  не  что  иное,  как опасение  раздражений,
свойственное интроверту, который, вследствие своего более глубокого ощущениЯ
и реализованнсти,  испытывает  настоЯщий  страх  перед  слишком  быстрой или
слишком  сильной  сменой раздражений.  …го абстракции  и  служат  совершенно
определенно  той  цели,  чтобы  уловить   при  помощи   общего  понЯтиЯ  все
беспорЯдочное и сменЯющеесЯ и уложить в пределы закономерности.  ‘амо  собою
понЯтно,  что эта,  в  сущности  магическаЯ,  процедура встречаетсЯ в  своем
полном развитии у первобытного человека, геометрические знаки которого имеют
не столько украшающее, сколько  магическое значение. ‚оррингер  с основанием
говорит об искусстве ‚остока: "Њучимые запутанными сцеплениЯми и сменЯющейсЯ
игрою Явлений  внешнего  мира,  такие  народы испытывали  невероЯтную  жажду
покоЯ. ‚озможность счастьЯ, которую они искали в искусстве, заключалась не в
том, чтобы погрузитьсЯ в вещи внешнего мира и насладитьсЯ собою в них, но  в
том,  чтобы  изъЯть  единичную  вещь внешнего  мира  из  ее произвольности и
видимой случайности, увековечив ее через приближение к абстрактным формам, и
таким  образом  найти спокойную точку опоры в  потоке  Явлений". /75-  S.18/
"€так, эти  абстрактные, закономерные формы суть единственные и  высшие,  на
которых человек может отдохнуть перед лицом невероЯтной запутанности мировой
картины". /75- S.21/
     Љак  говорит ‚оррингер,  именно  эстетические формы  и  религии ‚остока
обнаруживают абстрагирующую  установку по отношению к миру.  Џоэтому в общем
людЯм  ‚остока мир  должен представлЯтьсЯ  иначе, нежели  человеку  западной
культуры,   который  одушевлЯет  свой   объект  при   помощи  эмпатии.   „лЯ
представителЯ ‚остока  объект ЯвлЯетсЯ одушевленным  априори и властвует над
ним; и потому субъект отступает  перед ним и  абстрагирует свои впечатлениЯ.
‚ерное представление  о  восточной  установке дает  Ѓудда в  своей "Ћгненной
проповеди", где он говорит:
     "‚се  объЯто пламенем. ѓлаз  и все чувства  объЯты пламенем,  зажженным
огнем  любви,  огнем  ненависти,  огнем  ослеплениЯ; его  зажигает рождение,
старость и  смерть, боль  и жалобы,  заботы, страдание и отчаЯние. ‚есь  мир
стоит  в пламени; весь мир окутан дымом; весь мир  истреблЯетсЯ  огнем; весь
мир содрогаетсЯ".
     €менно этот ужасающий  и  мучительный  облик  мира заставлЯет  буддиста
принЯть  абстрагирующую установку, подобно тому  как  и сам  Ѓудда, согласно
легенде,  вступил  на  свой путь  под  влиЯнием  подобного  же  впечатлениЯ.
„инамическое оживление объекта как основание длЯ абстрагированиЯ нашло  себе
меткое выражение на символическом Языке Ѓудды. ќто оживление покоитсЯ  не на
эмпатии,  а  соответствует  априорной  бессознательной  проекции,  проекции,
котораЯ, собственно говорЯ, существует с самого начала. ‚ыражение "проекциЯ"
оказываетсЯ  даже  неподходЯщим  длЯ  верного  обозначениЯ  этого  феномена.
‘обственно говорЯ, проекциЯ есть акт, который осуществлЯетсЯ, а не имеющеесЯ
налицо с самого начала состоЯние,  о котором, очевидно, идет речь. џ считаю,
что  более  точным  обозначением  такого  состоЯниЯ ЯвлЯетсЯ  "participation
mistique" (мистическое соучастие), предложенное ‹еви-Ѓрюлем,  потому что это
понЯтие  формулирует первоначальную  отнесенность  первобытного  человека  к
своему объекту.  „ело в том, что  его объекты динамически оживлены, зарЯжены
душевным веществом или душевной силой (но отнюдь не  всегда одушевлены,  как
предполагает анимистическаЯ гипотеза!), и  потому они имеют непосредственное
психическое воздействие на  человека, которое слагаетсЯ благодарЯ  тому, что
человек  ЯвлЯетсЯ как  бы  динамически тождественным  со своим  объектом.  ‚
некоторых  примитивных  Языках  предметы обихода  имеют даже род, отличающий
живые существа (суффикс оживлениЯ). Џодобным же  образом  длЯ абстрагирующей
установки объект ЯвлЯетсЯ уже априори живым и самодеЯтельным и  не нуждаетсЯ
во вчувствовании, напротив, он обладает такой  силой влиЯниЯ, что принуждает
к интроверсии. ‘ильнаЯ бессознательнаЯ  оккупированность объекта со  стороны
либидо возникает вследствие  того,  что  он стоит в  отношении  мистического
соучастиЯ к  бессознательному субъекта, имеющего интровертную установку. ќто
Ясно видно из слов Ѓудды: мировой огонь тождествен с огнем либидо, присущего
субъекту с  его пылающей  страстью,  котораЯ ЯвлЯетсЯ  ему,  однако,  в виде
объекта,  потому  что  он  еще  не   превратил  ее  путем  дифференциации  в
субъективно подвластную функцию.
     Џоэтому   абстрагирование   ЯвлЯетсЯ   функцией,   ведущей   борьбу   с
первоначальным мистическим соучастием.  Ћно  отрывает от  объекта  длЯ того,
чтобы расторгнуть скованность с ним. Ћно ведет, с одной стороны, к  созданию
эстетических форм, с другой стороны - к  познанию  объекта. ђавным образом и
функциЯ  эмпатии  ЯвлЯетсЯ  органом  как  эстетического  творчества,  так  и
познаниЯ.  Ћднако  эмпатиЯ  осуществлЯетсЯ  на совершенно  иной основе,  чем
абстрагирование.  Џодобно  тому как  это  последнее  основано на  магическом
значении  и  силе объекта,  так  эмпатиЯ  основана  на  магическом  значении
субъекта,  который овладевает объектом при помощи <i>мистической идентификации.</i>
Љак, с одной стороны,  первобытный человек находитсЯ под магическим влиЯнием
силы фетиша, так,  с другой стороны, он ЯвлЯетсЯ и чародеем, и аккумулЯтором
магической  силы,  "зарЯжающим"  фетиш.  (‘р.  с  этим   ритуал   шуринга  у
австралийцев. /65/)
     Ѓессознательное    депотенцирование   объекта,   предшествующее    акту
вчувствованиЯ, ЯвлЯетсЯ также длительным состоЯнием с более слабым ударением
на объект. Ќо зато у  вчувствующегосЯ бессознательные содержаниЯ оказываютсЯ
тождественными с объектом и  сообщают  ему неживое и неодушевленное  обличье
[Џотому  что бессознательные содержаниЯ вчувствующегосЯ сами относительно не
оживлены.], почему  эмпатиЯ и становитсЯ  необходимой длЯ  познаниЯ сущности
объекта.  €так,  в  данном  случае  можно  было  бы  говорить  о  постоЯнном
бессознательном   абстрагировании,   которое   и   выставлЯет   объект   как
неодушевленный.  €бо  абстрагирование  всегда  действует  так:  оно  убивает
самодеЯтельность объекта, поскольку она стоит в магическом  отношении к душе
субъекта.  Џоэтому  абстрагирующий  сознательно  пускает  его  в  ход, чтобы
оградить  себЯ  от  магического  влиЯниЯ со стороны  объекта.  €з  априорной
неоживленности объектов проистекает и доверчивое отношение вчувствующегосЯ к
миру:  нет  ничего, что могло  бы враждебно повлиЯть на него и подавить его,
ибо лишь он один наделЯет объект жизнью и душою, хотЯ его сознанию  кажетсЯ,
что дело  обстоит как раз обратным  образом. ‚ противоположность  этому  длЯ
абстрагирующего  мир  наполнен   властно  действующими  и  потому   опасными
объектами, почему он и ощущает страх и, в сознании своей немощи, он избегает
слишком  близкого соприкосновениЯ с миром, чтобы создать те мысли и формулы,
с  помощью  которых  он  надеетсЯ одержать верх. Џоэтому его психологиЯ есть
психологиЯ угнетенного человека, тогда как эмпатирующий подходит к объекту с
априористической   уверенностью,  потому   что   объект,   вследствие  своей
неоживленности, неопасен. ’акаЯ характеристика, конечно, схематична и отнюдь
не  стремитсЯ охарактеризовать всю  сущность экстравертной или  интровертной
установки, она  подчеркивает  только  некоторые  оттенки,  имеющие,  однако,
немаловажное значение.
     Џодобно  тому как эмпатирующий, сам  того не сознаваЯ,  наслаждаетсЯ  в
объекте  самим   собою,  так  абстрагирующий,  размышлЯЯ  над  впечатлением,
произведенным на него  объектом, созерцает, не знаЯ  того, самого  себЯ. €бо
то,  что  эмпатирующий  переносит  в  объект,  есть  он  сам,  то  есть  его
собственное бессознательное  содержание, и то, что  абстрагирующий  думает о
своем  впечатлении  от  объекта,  он  думает о  своих  собственных чувствах,
ЯвившихсЯ ему  в  объекте. Ћтсюда Ясно, что  длЯ  действительного постижениЯ
объекта  нужны обе функции, так  же как и длЯ действительного  эстетического
творчества.  Ћбе  функции  и имеютсЯ всегда налицо  у индивида,  но только в
большинстве случаев они неравномерно дифференцированы.
     ‚оррингер   усматривает   общий  корень   этих   двух   основных   форм
эстетического переживаниЯ в стремлении к <i>самоотчуждению</i> (Selbstentauberung).
/75-  S.26/ ‚ абстракции человек  стремитсЯ  к  тому,  чтобы  "в  созерцании
необходимого  и незыблемого освободитьсЯ от случайностей человеческого бытиЯ
вообще, от кажущегосЯ  произвола  всеобщего органического  существованиЯ". ‚
противоположность запутывающему и поражающему множеству оживленных  объектов
человек создает себе абстракцию,  то  есть абстрактный общий  образ, властно
вводЯщий  впечатлениЯ в  закономерную  форму.  ќтот  образ имеет  магическое
значение против  хаотической смены  переживаний.  —еловек погружаетсЯ в этот
образ и  настолько терЯет себЯ  в нем,  что  ставит наконец свою абстрактную
истину  выше реальности  жизни и тем самым вообще  подавлЯет  жизнь, котораЯ
могла бы нарушить наслаждение абстрактной  красотой. ’ем самым  он  возводит
самого себЯ до абстракции, он отождествлЯет себЯ с вечной значимостью своего
образа  и  застывает в  нем, причем образ  становитсЯ  длЯ него до известной
степени освобождающей формулой. ’аким способом он отчуждаетсЯ от самого себЯ
и переносит  свою  жизнь  на  свою  абстракцию,  в  которой  он  ее  как  бы
кристаллизирует.
     „алее, эмпатирующий, вчувствуЯ в объект свою деЯтельность, свою  жизнь,
также уходит этим в объект, поскольку эмпатированное содержание представлЯет
собой  существенную   часть  субъекта.  ‘убъект   становитсЯ  объектом,   он
отождествлЯет  себЯ  с ним и,  таким  образом, избавлЯетсЯ  от себЯ  самого.
ЋбъективируЯ себЯ, он слагает с себЯ субъективность. ‚оррингер говорит: "Ќо,
эмпатируЯ эту волю  к деЯтельности в другой объект, мы  и <i>находимсЯ</i> в другом
объекте. Њы избавлены от нашего индивидуального бытиЯ на  то времЯ, пока мы,
в  нашем  стремлении  к переживаниЯм, растворЯемсЯ  во  внешнем  объекте, во
внешней форме.  Њы чувствуем, как наша индивидуальность  как бы  вливаетсЯ в
твердые  грани,  в   противоположность  беспредельной   дифференцированности
индивидуального  сознаниЯ. ‚  этом самообъективировании лежит отчуждение  от
себЯ.   ќто  утверждение   нашей   индивидуальной  потребности  в   действии
представлЯет  собой в то  же времЯ предел длЯ ее беспредельных возможностей,
отрицание   ее   несоединимых   дифференцированностей.   ‚   пределах   этой
объективации  мы,  с нашим  внутренним  стремлением  к  активности,  находим
отдых". /75- S.27/
     Џодобно  тому  как  длЯ  абстрагирующегосЯ абстрактный  образ  ЯвлЯетсЯ
оплотом,   защитой  от  разлагающих  воздействий  бессознательно  оживленных
объектов [Fr. Th. Vischer  в своем романе "Auch Einer" дает  меткое описание
оживленных  объектов.  /80/],  так  длЯ эмпатирующего  перенесение на объект
становитсЯ   защитой   от  разлагающего  действиЯ   внутренних  субъективных
факторов, беспредельных возможностей фантазии и  соответствующих влечений  к
деЯтельности, основанной на беспредельных, фантастических возможностЯх. Љак,
по Ђдлеру, интровертный невротик цеплЯетсЯ за "фиктивную руководЯщую линию",
так  экстравертный  невротик  цеплЯетсЯ  за  объект, на который он  совершил
перенос.  €нтровертный  абстрагировал  свою  "руководЯщую  линию"  от  своих
хороших или дурных испытаний, пережитых на объекте, и доверЯетсЯ формуле как
средству защиты от беспредельных возможностей жизни.
     ќмпатиЯ  и  абстрагирование, экстраверсиЯ и интроверсиЯ суть  механизмы
приспособлениЯ и защиты. Џоскольку они дают  возможность приспособлениЯ, они
защищают  человека от внешних опасностей.  Џоскольку они  <i>суть  направленные
функции</i> [Џо вопросу о направленном мышлении /29/], они  освобождают человека
от  всего,  носЯщего  характер  случайного  влечениЯ,  мало  того,  они даже
защищают его от этого, даваЯ ему  возможность <i>самоотчуждениЯ.</i> Љак показывает
повседневный психологический опыт, есть очень  много людей, которые  всецело
отождествлЯютсЯ  со своей направленной функцией ("ценной" функцией); таковы,
между  прочим,  типы,  обсужденные  здесь.  Ћтождествление   с  направленной
функцией  имеет  то неоспоримое  преимущество, что этим  человек лучше всего
приспособлЯетсЯ  к  коллективным  ожиданиЯм  и  требованиЯм  и, кроме  того,
получает   еще  возможность  путем  самоотчуждениЯ   уклонЯтьсЯ   от   своих
подчиненных (неполноценных), недифференцированных и ненаправленных  функций.
Љ  тому же с точки  зрениЯ  социальной  морали  "самоотверженность" ЯвлЯетсЯ
особенной  добродетелью.  Ћднако,   с  другой  стороны,   отождествление   с
направленной функцией имеет и крупный минус,  а именно <i>дегенерацию</i> индивида.
Ќесомненно, человек в широкой мере способен к механизации, но все-таки не до
такой степени, чтобы  он мог совсем отказатьсЯ от себЯ, не потерпев от этого
вреда. €бо чем  больше он отождествлЯет  себЯ с одной функцией, тем более он
вкладывает в нее либидо и тем более он отвлекает либидо от других функций. ‚
течение довольно долгого времени эти функции выносЯт значительное отвлечение
либидо; но однажды он начинает реагировать. €бо  вследствие того, что либидо
отвлекаетсЯ  от  них,  они  понемногу  опускаютсЯ  под  порог  сознаниЯ,  их
ассоциативнаЯ  свЯзь  с сознанием  ослабевает  и  от этого  они  мало-помалу
погружаютсЯ  в  бессознательное.  ќто  равносильно  регрессивному  развитию,
именно  - возвращению  относительно  развитой  функции  на  инфантильную  и,
наконец, на архаическую ступень. Ђ так как человек провел в культивированном
состоЯнии лишь  сравнительно  немного  тысЯчелетий,  а в  некультивированном
состоЯнии - много сотен тысЯч лет,  то функции архаического характера у него
еще  чрезвычайно  жизнеспособны и легко поддаютсЯ новому оживлению. €  когда
благодарЯ оживлению  либидо известные функции подвергаютсЯ дезинтеграции, то
в бессознательном начинают функционировать их архаические основы.
     ’акое состоЯние означает диссоциацию ли