ђазогревшись в тепле да еще чаркой гетманской (хотЯ и запрещенной
кораном!) горилки, Ћсман-чауш сказал, что вместе с дарами высокими длЯ
гетмана ‚ойска ‡апорожского от падишаха ‚ысокаЯ Џорта послала веление
крымскому хану и силистренскому паше помогать казакам своей воинской силой,
а если нужно будет, то деньгами или оружием. Џередал мне еще письмо от
самого падишаха, в котором султан (то есть его великий визирь
Ѓойну-€гри-Њехмед-паша) писал: "‚аши слова, полные покорности и приЯзни, и
все написанное вами о вашем войске и ваших неприЯтелЯх, было обнЯто нашей
мудростью, котораЯ обнимает весь мир".
Џосле этого Ћсман-чауш передал мне в дар от султанской матери
’урхан-валиде двенадцать шелковых платочков, собственноручно вышитых ею. џ
поцеловал эти платочки и поблагодарил за такую честь, а посол еще добавил,
что ’урхан-валиде просила его передать словами, что она днем и ночью взывает
к аллаху, чтобы он держал под своей опекой и в добром здравии храброго
гетмана украинского •мельницкого.
џ развернул один платочек - на нем были вышиты красные петухи, как на
наших рушниках. € на всех двенадцати платочках кукарекали красные петухи,
будто подаваЯ из-за морЯ голос заблудшей души той несчастной дивчины,
захваченной когда-то ордой в Ясырь, проданной в султанские гаремы. ѓей, как
же немилосердно обращаетсЯ судьба с детьми своими! ЏотерЯла эта дивчина и
землю родную, и собственное имЯ, уже зоветсЯ по-чужеземному; никто и не
вспомнит никогда, откуда она и кто, да, может, и сама она уже не вспомнит,
только и остались у нее в памЯти эти вот красные петухи с украинских
рушников, вот и выпустила она их на волю из своей золотой клетки, в которой
сама останетсЯ навеки...
“краинка дала огромной империи нового султана. …сли бы откликнулсЯ в
его крови голос наших степей и милосердие пробудилось в сердце к народу его
матери. †аль говорить! Ќе сумеет сдержать ’урхан-валиде своего норовистого
сына. Љак только взберетсЯ он на конЯ и взмахнет саблей, так сразу и
двинетсЯ со своим черным войском на степи наши нетронутые, будет жечь города
и села, топтать конем иконы в Љаменце, а его главнаЯ жена ЉаЯ-султанша,
дикаЯ черкесскаЯ гаремница, будет велеть набивать сеном засоленные (чтобы
довести целыми с “краины в ‘тамбул!) казацкие головы, насаживать их на пики
и проносить в торжественном походе перед благоденствующим падишахом.
Ћсман-чауш не просил отпуска посольского, потому что имел еще
полномочиЯ ‚ысокой Џорты, которые не мог высказать за один раз, он снова
просилсЯ ко мне, и это было вельми кстати, чтобы как следует подразнить
панов комиссаров, которые не могли дождатьсЯ своей очередности и, наверное,
проклинали в душе этого ничтожного казачка •мельницкого.
Џри втором своем посещении Ћсман-чауш передал мне письмо от султанского
наставника Ѓекташ-аги, моего давнего знакомого и вроде бы друга. Ѓекташ-ага
снова ласково соглашалсЯ называтьсЯ не только отцом-наставником великого
падишаха, но также и отцом гетмана украинского, а чтобы гетман убедилсЯ в
его добром к себе отношении и в силе, которую Ѓекташ-ага имеет возле
аситане-и-сааден, то есть возле Џорога ‘частьЯ, то послу Ћсман-чаушу велено
передать гетману •мельницкому текст договора между его величеством султаном,
и ‚ойском ‡апорожским, и народом русским о вольной торговле на —ерном море.
‘делали мы это, знаЯ об отважных походах казаков и самого гетмана
•мельницкого на —ерном море, а также помнЯ о давней приЯзни гетмана
•мельницкого к бывшему султанскому адмиралу, о чем знает теперь и нынешний
капудан-паша, который передает гетману •мельницкому свой привет.
’акого подарка Я не ожидал не только от Ѓекташа, но и от самого господа
бога! ‘ времен кнЯзЯ Ћлега не было у нас ни с кем договора о —ерном море.
‘ тех пор как сто лет назад ‘улейман ‚еликолепный провозгласил —ерное
море внутренним турецким озером - „ахли кгель, туда и птица клюв не смела
сунуть, разве лишь отважные запорожцы да донцы храбро врывались в море на
своих утлых суденышках и штурмовали турецкие крепости или же схватывались в
неравных боЯх с грозно вооруженными османскими галерами. лЯхта, которой и
не снилось побывать на —ерном море, распространЯла слух, будто все казаки
сплошь хищники и грабители, а теперь этих грабителей сам султан пускал на
море и приглашал как посредников честных в великой торговле между
безграничной ’урецкой империей и двумЯ могущественными приморскими
христианскими державами - Њосквой и Џольшей.
Ѓыли в договоре такие пункты:
1. ‘ултан турецкий разрешает войску казаков и их народу вольное
плавание на —ерном море ко всем своим портам, городам и острогам, также на
Ѓелом* море ко всем своим владениЯм христианским, также ко всем рекам и
городам, с которыми по своему желанию в торги и купеческие дела входить
должны, продавать, покупать и менЯть по своей воле, стоЯть в портах и
выезжать, когда пожелают, без каких-либо помех, сопротивлениЯ и затруднений.
______________
* Ѓелым морем называлось ќгейское.
2. „лЯ способствованиЯ новой торговле ‚ойска ‡апорожского и народа его
султан турецкий освобождает их купцов от любого мыта и подати, а также
товары их, какие только они в его державу ввозЯт или из его державы вывозить
захотЯт, сроком на сто лет (если не на сто, то хотЯ бы на пЯтьдесЯт, или по
крайней мере на тридцать), за чем служебные начальники повсеместно следить
будут, а по окончании ста лет, если аллах позволит, то большее бремЯ подати,
как и сами турки, нести должны.
3. „лЯ сдерживаниЯ своевольных людей от нападений на море, с разрешениЯ
султана ‚ойско ‡апорожское заложит несколько городов портовых ниже порогов,
до самого устьЯ Ѓуга в „непр, оттуда и торговлю свою чинить, и безопасность
на море против своеволиЯ обеспечить само собой должно.
џ читал этот договор пункт за пунктом вслух, из старшин моих разве лишь
„желалий понимал все до конца, да, собственно, это он и привез неожиданный в
действиЯх земли нашей договор, потому-то Я, прочтЯ два или три пункта,
спрашивал его:
- ‚се ли здесь так, ”илон, как следует?
- „а кажетсЯ, Ѓогдан, что именно так, черти бы его побрали и все
турецкие свЯтые в придачу! - посверкивал он крепкими зубами из-под густых
усов, которые до сих пор еще не брала седина.
- Ђ почему это они в такой спешке снарЯдили этот договор, как ты
думаешь? - спросил Я его еще, вычитав пункт о том, что нам как когда-то еще
при кнЯзьЯх киевских и императорах византийских, выделен и двор в ‘тамбуле
свой во всей неприкосновенности и привилегиЯх необходимых и знатных.
- Ќаверное, боЯтсЯ нас, Ѓогдан. “слышали о нашей силе, а длЯ турка сила
- превыше всего.
- Ђ может, хотЯт, чтобы мы оберегали им море от самих себЯ?
- Њожет, и так, на то же они и хитрые да мудрые и аллаха своего
вспоминают после каждого слова, а мы своего бога, вишь, вспоминаем, лишь
когда нам солоно приходитсЯ.
’огда Я прочел договор еще раз, уже на нашем Языке, чтобы генеральный
мой писарь понЯл, о чем идет речь, и тут же сказал ‚ыговскому уведомить
комиссаров королевских о нем, послав каждому из них список.
‚ыговский послушно наклонил голову, Я же, оказав Ћсман-чаушу особую
честь, спросил его, когда бы он хотел иметь отпуск посольский, чтобы
приготовить длЯ него шертные грамоты и передать подарки длЯ султана, матери
султанской, отца султанского Ѓекташ-аги и садразама Њехмед-паши за их ласку
к моему войску и к народу моему да и ко мне лично.
Џан Љисель тем временем бесилсЯ, сидЯ без дела в ЏереЯславе, запертый в
выделенном длЯ него доме казаками так плотно, что и мышь к нему не
проскользнула бы. Љаждый день присылал мне гневные цидулки, требуЯ начала
проведениЯ их комиссии, а Я либо оставлЯл эти его писаниЯ без ответа, либо
велел ‚ыговскому отписывать, что занЯт державными хлопотами то по приему
турецкого посла, то по отпуску послов молдавского и мунтЯнского, то
опЯть-таки по приему и отпуску посла семиградского.
’ем временем прилетали ко мне вести со всех сторон, и были эти вести не
самыми лучшими.
Ќа ‹итве џнуш ђадзивилл, собрав навербованное войско ‚еликого кнЯжества
‹итовского, двинулсЯ из Ѓреста в ’уров, захватил у казаков Њозырь, вырезав
весь казацкий гарнизон, а казацкого ватажка Њахненко посадил на кол. ’оварищ
гусарский Ѓогуслав Љазимир Њацкевич потом рассказывал об этом: "Џолковник
Њахненко был посажен на кол с другими. ЉнЯзь пан гетман ђадзивилл хотел
посмотреть на трупы и поехал на поле битвы, велев двоим товарищам из каждой
хоругви охранЯть себЯ. € когда между холмами и кустами, голыми в то зимнее
времЯ, объезжали мы трупы казненных, то единственную утеху имели, охотЯсь на
людей, будто на диких зверей, ибо неприЯтели, убегаЯ по болотам и рвам,
каждый старалсЯ спрЯтатьсЯ в зарослЯх, но они ведь были голыми, каждый из
неприЯтелей был виден сверху, и наши одни из ружей, другие из мушкетов
каждый своего убивал, если же кто-нибудь, будто заЯц, прокрадывалсЯ в поле,
то и там не спасалсЯ, потому что хоругви (воинские части), стоЯвшие в поле,
увидев этих беглецов, рубили их и всЯчески истЯзали".
ђадзивилл пошел дальше и стал под Ѓобруйском. ‡лобно морщилсЯ при
рассказах о хлопской отваге, крутил свой пшеничный ус, ждал, что придут
умолЯть о милости, но никто не приходил, вышли с процессией свЯщенники, а
казацкий гарнизон засел в деревЯнной башне и не хотел сдаватьсЯ, когда же
увидели, что не будет спасениЯ ниоткуда, сами себЯ сожгли, а кто выскочил,
тот попал на колы, которые ђадзивилл велел приготовить длЯ непокорных. ‘реди
них были полковник бобруйский Џоддубский, который несколько часов еще
мучилсЯ, просил дать воды напитьсЯ и в церкви по душе своей звонить, чтобы
послушать похоронный звон по себе.
ѓде еще на свете есть такие люди! Џрезрение к смерти вознаграждалось им
свободой, Я же чувствовал, что терЯю свободу с каждым днем больше и больше.
‚се от менЯ чего-то ждут, просЯт, требуют, надеютсЯ: казаки и посполитые,
мещане и старшины, соседние державы и отдаленные властелины, король и
султан, кнЯзьЯ и воеводы, церковные иерархи и умы независимые. Ћт всех Я
теперь, выходит, становилсЯ зависимым, всем был чем-то обЯзан, всем должен
был служить, а мне - никто. џ каждому кланЯлсЯ и перед каждым заискивал, но
гордо выпрЯмлЯлсЯ и голос мой гремел, когда речь заходила о земле моей и ее
свободе. џ металсЯ от одного могущественного владыки к другому, порой
прибегал к хитрости, давал обещаниЯ, которых вовсе не собиралсЯ
осуществлЯть, но во всем этом никогда не переходил межи, отделЯвшей свободу
народа от рабства. Ќи один чужой воин не вошел в “краину без моего согласиЯ,
все мои заверениЯ о подданстве королю, султану или хану даже так и
оставались на бумаге, ибо вызваны они были тЯжкими потребностЯми момента, но
Я ведал хорошо, что следующаЯ волна смоет и сотрет их бесследно. ‚о имЯ
будущего Я вел нелегкую и опасную игру, и кто же менЯ осудит за это!
Љоролевские комиссары присматривались к тому, как полнитсЯ гетманский
двор посольскими оршаками-свитами, их била лихорадка нетерпениЯ, они
переписывались с моим генеральным писарем, добиваЯсь начала своей комиссии,
Я же советовал панам комиссарам получше подумать о кровопролитии, творЯщемсЯ
на ‹итве, грозЯсь, что за одного моего полковника, которого ђадзивилл велел
посадить на кол, сделаю то же самое с четырьмЯ тысЯчами лЯшских пленных,
которых имею с Љодака и Ѓара.
Љисель рвалсЯ ко мне, Я не пускал к себе, спихивал на ‚ыговского, чтобы
он стал моим ухом, там пан сенатор давал себе волю в разглагольствованиЯх и
поучениЯх. Ќе отставал от него и мой генеральный писарь. ‚ерные люди вносили
мне в уши каждое слово ЉиселЯ и пана €вана, и утешениЯ от этого было мало.
Љисель возмущалсЯ: "•лопы нахальны в счастье. џ избран вестником мира,
а не вестником войны, а пан •мельницкий трактует менЯ таким унизительным
способом. ђазве не видит, что без моих советов утонет в этом море хлопской
ребелии и своевольства? …сли хочет уберечьсЯ, пусть поскорее отделЯет
казаков от посольства, составлЯет реестр из самого пограничного казачества,
обеспечивает свои собственные дела и со всем послушным ему ‡апорожским
‚ойском уходит на ‡апорожье, а уж мы бы умиротворили всех, не прибегаЯ ни к
каким тиранствам, но и не разрешаЯ мЯтежному плебсу поднимать голову.
•мельницкий чинит невыносимую пролонгацию длЯ комиссаров, а должен был бы
взЯтьсЯ за ум и начать трактаты. Љто же склонит его к этому, тот получит
вечную благодарность от королЯ и отчизны".
Џан €ван, хорошо знаЯ, какаЯ у менЯ негнущаЯсЯ шеЯ, не очень спешил в
помощники к Љиселю, однако не мог упустить случаЯ, чтобы не похвалитьсЯ
своими влиЯниЯми. "’еперь уже всем известно, - говорил он, - что с божьей
помощью Я в ‚ойске ‡апорожском владец во всех делах первейший. € гетман, и
полковники, и все ‡апорожское ‚ойско слушают менЯ и уважают. ‡нают об этом и
крымский царь, и его мурзы, и кто у них есть властелин, знают и в –арьграде,
и в ‚алахии. Љороль венгерский ђакоци зовет менЯ к себе и дает мне власть
над войском и полторы тысЯчи золотых в год и многие города в собственность.
Ќо Я не мыслю куда-либо уезжать, ибо уже теперь вижу, что пану •мельницкому
без моих советов туго придетсЯ".
Ќаверное, все царедворцы одинаково нахальны и одинаково лживы, ибо и
тогда, когда дуют в одну дудку, не верЯт друг другу. ‚ыговский тарахтел пану
Ђдаму о своей значимости у казаков, а сам уже под утро расстилалсЯ передо
мною ничтожной подстилкой. Љисель, вроде бы зазываЯ пана €вана в свои
исповедники, ночью пробралсЯ к —арноте и подбивал его против менЯ, обещал
гетманство от королЯ и всЯкую ласку.
Љогда Я утром вышел из ложницы, в светлице увидел —арноту, который
сидел за столом и цедил горилку. Џродолжалось это, наверное, долго, ибо
голова у —арноты была низко опущена и все тело его будто расползлось, как
глинЯнаЯ гора от долгих дождей.
- —то пропиваешь, пан обозный? - спросил Я его полушутЯ. - Ќе армату ли
казацкую? ’ак она ведь теперь такаЯ, что врЯд ли и пропьешь в одиночку!
- ’ебЯ пропиваю, - мрачно промолвил —арнота. - Њожет, и ты
благословишьсЯ с утра, пане гетмане?
- …сли менЯ пропиваешь, то не со мной же сие делать должен, а с тем,
кому хочешь пропить.
- Ќе был бы он под твоей защитой гетманской, то уже по нему третью
молитву бы отпевали! - скрежетнул зубами обозный.
- Љто же это такой неприкосновенный? - удивилсЯ Я.
- ’вой приЯтель милый пан сенатор и комиссар королевский пан Љисель!
Џодбивал менЯ на гетманство, а тебЯ чтобы присмирить.
- Љаким же способом присмирить?
- ќто уже Я должен был придумать - саблей, или веревкой, или же Ядом...
- Ќу и как же ты?
- „а что! Џан Ѓогдан, за кого принимаешь —арноту своего! € почему же
это он - собачьЯ вера! - менЯ избрал длЯ своих подлых наущений! Ќу, скажи
мне, гетман, почему менЯ?
Ћн стукнул кулаком по столу и заплакал.
џ подсел к —арноте, положил ему руку на плечо, другой налил чарку ему и
себе.
- •отЯ и горька она, но давай выпьем по-братски, —арнота, ибо что на
этом свете сладкое? “дивлЯешьсЯ, что пан Љисель хочет моей смерти? Ђ какой
же пан ныне не хочет этого? „авно уже смерть ходит за мной по пЯтам. “же и
не на цыпочках, а полной стопою, не украдкой, а нахально - и торопит,
гневаЯсь, что задерживаю ее. Ђ менЯ бережет от смерти народ. € окружен Я не
лукавыми придворными, а народом. ЏонЯть ли это киселЯм? ’ы хоть повел себЯ с
паном сенатором с надлежащим казацким достоинством?
- ‚ыгнал из своей хаты! Љак только услышал его шипЯщие слова, вскочил
из-за стола и вылил горилку на руки, чтобы смыть с них следы прикосновениЯ
Љиселевой десницы, плюнул и побежал сюда. Ќо почему же именно ко мне
прибилсЯ этот мерзкий апостат?* Ќе потому ли, что Я сильнее всех кричал
против тебЯ, Ѓогдан, может, сильнее ЌечаЯ? ’ак это же моЯ глупаЯ голова
виновна и нрав мой подлый...
______________
* Ђпостат - вероотступник, отщепенец.
- Ќе слишком ломай себе голову. Љто бьетсЯ за чужую свободу, хочет
свободы и длЯ себЯ, нет в сем греха никакого.
- ’ак почему же одни кричат про свою свободу, как вот Я с дурной своей
головы, а другие молчат?
- Њожет, они кричат молча, —арнота? ‚ душе своей кричат, и этот крик
иногда страшнее услышанного. Ќет человеку покоЯ и в наивысших обретениЯх.
‚от мы завоевали свободу, но свободны ли в своих поступках? ‘разу заметили
нас даже те, кто и не знал о нашем существовании, и уже просЯт, обещают,
требуют, угрожают, ставЯт условиЯ. ’ак и паны комиссары королевские. „ержал
их, пока мог, чтобы ощутили наше казацкое превосходство над ними, но уже
придетсЯ пустить их к себе, пустить, а потом и отпустить с богом ихним. Ђ о
сем происшествии ночном забудь, —арнота.
- Љак же забыть такое?
- …ще и не такое будет.
Њы еще раз выпили по чарке, но тут вошла в светлицу Њатрона и застыла
на пороге. —арнота, как ни пьЯн был, мгновенно встрепенулсЯ, выгнул спину,
вскочил из-за стола, резко наклонил голову перед Њатроной.
- ѓетманша наша, дорогаЯ! —елом тебе! Џочтение казацкое! ‹юбим тебЯ
все, как и гетмана нашего.
Њатрона смеЯлась глазами, обращенными ко мне из-за склоненной в поклоне
головы —арноты, потом подала ему обе руки - не длЯ поцелуЯ, как шлЯхтЯнки, а
длЯ пожатиЯ - и подвела обозного снова к столу, но Я показал, что с него уже
хватит, и тоже встал из-за стола, и так мы вдвоем проводили нашего гостЯ до
двери.
- ѓетманша наша, - бормотал —арнота, - за тебЯ... головы свои...
костьми лЯжем... ’ы длЯ нас...
—тобы склонить менЯ лаской королевской, Љисель намерилсЯ сначала
торжественно вручить мне гетманские знаки (которые, кстати, џн Љазимир
передал длЯ менЯ без ведома сената и сейма), а уж потом начинать переговоры.
Њесто длЯ этой церемонии Я назначил перед своим двором, чтобы послы
московский и семиградский, жившие поблизости, могли присматриватьсЯ.
Џрошел на конЯх мой полк охранный, за ним музыканты с гетманскими
бубнами и трубами, потом несли новую королевскую хоругвь, красную с белым
вышитым орлом и надписью "€оаннес Љазимирус рекс", затем булаву гетманскую,
саженную бирюзой, затем шли комиссары, которых Я ждал в кругу полковников и
старшин. Ѓыл на мне красный алтембасовый кобенЯк, подбитый соболЯми, рЯдом
со мною стоЯла Њатрона в том соболином кунтуше, в котором встречала менЯ в
—игирине, над нами держали бунчук из белого конского хвоста и хоругвь
запорожскую с архангелом Њихаилом, поражающим мечом всЯкую скверну.
Њороз был изрЯдный, не помогало и солнце, светившее в то утро Ярко и
щедро, паны комиссары, хотЯ и закутаны были в меха, окоченели так, что и
слова никто из них не мог промолвить, поэтому Я не очень и затЯгивал
церемонию, а пригласил комиссаров в дом на небольшую трапезу перед обедом.
Љомиссары оттаивали с мороза, вскоре раскрылись их рты не только длЯ
чарки, но и длЯ слова, и от этого чуть было не случилась беда. ЉоролевскаЯ
булава мешала мне, так Я положил ее на край стола, а потом попросил Њатронку
и вовсе убрать. Ќо как только Њатрона взЯлась за булаву, вскочил вдруг
ксендз ‹ентовский и довольно сухо заметил, что негоже какой-то женщине
прикасатьсЯ к тому, что освЯщено прикосновением рук владыки польского.
Ќа это замечание неожиданно вспыхнул самый рассудительный из моих
полковников ”едор ‚ешнЯк, потрЯсаЯ полковницким перначем над головой
ксендза, закричал:
- ќто гетманша наша, а не "какаЯ-то женщина", пане преосвЯщенный. €ли,
может, прибыл сюда вводить у нас свои целибаты римские?
Ћстальные полковники тоже порывались к ксендзу, а Я не мешал им, чтобы
пан Љисель убедилсЯ, в каком почете тут не только гетман, но и его жена.
Џан Ђдам кинулсЯ спасать своего незадачливого отца преосвЯщенного. Ћн
хлопнул в ладоши, и на этот знак в светлицу комиссарские пахолки внесли
огромные, в человеческий рост, часы дивной работы, с многими шкалами,
которые показывали не только часы и минуты, но и дни, месЯцы, движение
‘олнца, ‹уны, планет, расположение звезд и знаков ‡одиака.
Џан Љисель объЯснил, что эти часы из ‚ены, сделаны императорскими
прославленнейшими умельцами, их подносит в дар гетману •мельницкому его
милость король џн Љазимир и шлет вместе с часами и искусного
мастера-зегармистра пана –иприана Љурциуса.
Џолковники, как дети малые, разинули рты на это венское чудо. …ще
большее удивление вызвал пан –иприан, человек словно бы сложенный из двух
половин, свинченный странным образом, как и те часы, к которым он был
приставлен королевской волей. ‡егармистр был в одежде из черного оксамита,
прилегающей к телу так плотно, что казалась уже и не одеждой, а как бы
черной блестЯщей кожей. ’уловище у него было как и у всех взрослых мужчин,
вроде бы длинноватое и к тому же дебелое, а подпирали это туловище какие-то
несоответствующие ему ножки - очень короткие, будто детские, какие-то сухие,
напоминавшие две палочки, и воткнуты снизу в основу туловища так близко одна
к другой, что, наверное, эти плотные плюдры пана зегармистра должны были
протиратьсЯ в этих местах каждую неделю, если не чаще. Љарлик не карлик, но
и не человек, а так себе. Џолковники немало подивились часам и пану
–иприану. ‚скоре были забыты невзгоды, и все приступили к торжественному
обеду в честь панов комиссаров.
Џан Љисель первым держал речь, в которой на все лады расхваливал
королевскую ласку, призывал принЯть все требованиЯ королевские, утихомирить
восставший люд, возвратить отнЯтые у панов маетности, возместить убытки,
благодарить за амнистию, которую обещает его величество король, в то же
времЯ просил склонить повинные головы перед своими панами и своей
послушностью заслужить их милость.
џ изо всех сил сдерживал себЯ, начинаЯ свою речь, но все равно не мог
скрыть насмешки, когда благодарил за милость, которой Я удостоилсЯ от
королЯ, за власть над всем войском и за прощение моих прежних проступков. Ќо
на этом и наступил конец моего терпениЯ, ибо сразу же Я и ошеломил панов
комиссаров, сказав, что собрать комиссию сейчас трудно, так как войска нет,
оно распущено до травы, полковники и старшины не все со мною, кто-то здесь,
а кто-то и далеко, а без них Я ничего решить не могу, не рискуЯ своей
жизнью. Љроме того, и далее не слышу ответа на наше требование наказать
‚ишневецкого и Љонецпольского и выдать мне мерзкого —аплинского. Џока не
будут выполнены все наши требованиЯ, мы ни на что не пойдем. ’огда или мне
погибнуть со всем ‚ойском ‡апорожским, или всей польской земле, всем
сенаторам, кнЯзьЯм, королькам и шлЯхте погибнуть. ‘нова пустить панов в
“краину? Џусть лучше хлеб наш мыши съедЯт, чем мы допустим это!
Џан ‘мЯровский кинулсЯ напоминать мне, как благосклонно говорил Я о
короле и о своей преданности ему под ‡амостьем.
- Њолвил и молвить буду! - сказал Я. - Њой король, потому как Я его вам
поставил! Ќе почитали никогда своих королей, попробуете не почитать и этого.
‡наю уже. Ќо Я заставлю вас.
Љисель начал крутить, обещаЯ уступчивость, мол, они могут пойти и на
увеличение казацкого реестра от двенадцати до пЯтнадцати тысЯч да и длЯ
старшин привилеи сделают еще.
Њне стало тошно от этих пустых речей, Я шепнул Њатронке, чтобы принесла
нюхательный табак, она же, голубка моЯ, догадалась не только мне угодить, но
и огорчить шлЯхетских комиссаров. Џринесла табак в горшочке и начала его
растирать, так что вскоре зачихал пан Љисель, а за ним и пан ксендз стал
морщить свой дебелый нос, привыкший к ладанам и тимьЯнам. џ запускал в
горшочек пальцы, закладывал щепотки табаку то в одну ноздрю, то в другую,
паны комиссары переглЯдывались между собою слезЯщимисЯ глазами, не
отваживаЯсь сказать что-нибудь о табаке, а Њатронка мстила им за
пренебрежениЯ к себе и словно бы даже наклонЯла горшочек то в одну сторону,
то в другую, чтобы больше донимало и пронизывало панов до самых кишок.
Ћх, дитЯ мое дражайшее! ѓотов был схватить ее здесь в объЯтиЯ при всех,
целовать и миловать, и никто бы из моего товарищества не упрекал менЯ за
это, ведь так сумела осадить чванливых панов, как никто из нас, однако Я
должен был владеть своей необузданной казацкой душой. ‘мЯровский, наверное,
самый терпеливый из всех комиссаров и на все наши выпады и на черный
Њатронкин табак сказал, что по дороге в ЏереЯслав, шествуЯ по волостЯм, на
этой и на той стороне „непра видели они, мол, толпы хлопства, которые
истЯзали шлЯхетских пленных, топили в прорубЯх, обливали водой на морозе,
прокалывали вилами, живьем обстругивали ножами, как же это так? € Љисель,
перестав чихать и вытерев слезЯщиесЯ глаза, тоже вдруг воспрЯнул и добавил,
что и в Љиеве, как ему говорЯт, идет безудержное мучение, истЯзание людей
нобилитованных или же тех, кто к ним тЯнетсЯ.
- Ќу и врете же, панство вельможное! - тихо, но так, чтоб все услышали,
промолвил Я им. - Ќевинных убивать ни Я, ни кто-либо другой не велел
никогда! •отЯ и то сказать, что в нашей земле вольно нам распорЯжатьсЯ по
своему усмотрению. Ќаша же землЯ. „ал нам бог это да сверх этого - саблЯми
нашими и смертЯми нашими добыли. †аль говорить! …сли будете тыкать мне в нос
милосердием и вспоминать о зверствах, то напомню вам и ваши зверства,
‚ишневецкого и Џотоцкого. ђазве не сдирали кожу с нас и не набивали соломой?
Ѓыло. ‚се было. Ќо теперь уже больше не позволим. Ђ чтобы показать вам вашу
зловредную брехню, велю доставить в ЏереЯслав невольников кодацких и
барских, и вы увидите, что все они целы и здоровы. € если будет доброе
согласие войска моего, Я передам всех их вам в целости и сохранности.
„уша моЯ перевернулась и взбунтовалась от этой лжи ‘мЯровского и
ЉиселЯ. ‚спомнил свои битвы кровавые, неизвестность и неопределенность,
мучавшие менЯ в степЯх, под Љорсунем, на ЏилЯве, вспомнил кровь нашу, слезы
матерей и детей и не мог сдержатьсЯ. ’ам были битвы, победы, а здесь
поднималсЯ дух народа всего, этот дух охватил и понес менЯ в дали
заоблачные, и что ему до каких-то там комиссариков, панов и подпанков.
- Џосидите-ка да послушайте, панове, а Я расскажу свою сказочку, -
молвил Я. - ‚ы принесли вроде бы и прекрасные посулы от королЯ. Ќо возможно
ли их принЯть? ‚от вам сказка на это. „авно, говорЯт, жил селЯнин, очень
зажиточный, все завидовали ему. ‚ доме у него был уж, который никого не
кусал. •озЯева подавали ему молоко в дыру, и он часто заползал к ним в дом.
Ћднажды дали маленькому хлопчику, хозЯйскому сыну, молока. Џодполз уж и
начал пить из кувшинчика, хлопец ударил его ложкой по голове, тогда уж
укусил хлопца. Ќа жалобный крик дитЯти прибежал отец, и уж успел спрЯтать в
нору голову, а хвост ему не удалось спрЯтать. Ћтец отрубил хвост. •лопец
умер, а уж осталсЯ калекой и больше не выползал из норы. ‚скоре хозЯин очень
обеднел, побежал к знахарЯм и стал спрашивать: "‘кажите мне, почему это
раньше у менЯ было много волов, коровы щедро доились, кобылы славных жеребЯт
приводили, овцы пышную шерсть имели, на пасеке роилась пчела; бывали и
гости, и у менЯ было чем помогать бедным. ‚сЯкого добра было вдосталь, но
вот за несколько лет все потерЯл, и Я стал беднее всех, и как бы ни работал,
однако ничто не идет мне на пользу, с каждым днем - все хуже. ‘кажите,
нельзЯ ли мне помочь?" ‡нахари ответили ему: "Џока ты хорошо обращалсЯ со
своим ужом, он брал на себЯ все несчастьЯ, угрожавшие тебе, а теперь, когда
настигла вражда, все беды пали на тебЯ. …сли хочешь снова счастьЯ, помирись
с ужом". †ена понесла ужу молоко, но уж молоко съел и скрылсЯ. ’огда хозЯин
начал взывать к нему о дружбе. "Ќапрасно ты стараешьсЯ, - ответил уж. - Љак
взглЯну Я на свой хвост, сразу возвращаетсЯ зло на тебЯ, да и ты, как
вспомнишь о сыне, тут же негодуешь. € потому не будет у нас дружбы. †иви в
своем доме, как тебе любо, а Я буду жить в своей норе".
‚от так и у нас. Ѓыло времЯ, когда в великом доме ђечи Џосполитой все
мы были счастливы, казаки ограждали королевство от врагов, а шлЯхта не
сердилась, когда и мы хлебали из одного горшочка. ’огда наше войско всегда
было единым и всегда триумфовало. Љогда же шлЯхта начала нарушать нашу волю
и бить нас по голове, а мы начали кусать, то пошел раздор и теперь нет
согласиЯ. Џусть ђечь ЏосполитаЯ отречетсЯ от всего, что принадлежало
кнЯжествам земли русской, пусть отдаст всю ђусь до ‚ладимира, и ‹ьвов, и
џрославль, и Џеремышль, а мы будем громить врагов, которые попытаютсЯ
нападать на королевство. Ќо Я знаю: если бы в ђечи осталось всего лишь сто
панов, то и тогда они не согласились бы с этим. € пока у казаков будет
оружие, они тоже не отступЯт от своего права. Ђ где казаки, там и Я, их
гетман. ‚от как оно, панове. †аль говорить много! Ѓыло времЯ договариватьсЯ
с нами, когда менЯ Џотоцкие искали, преследовали за „непром и на „непре.
Ѓыло времЯ после желтоводской и корсунской игрушек, было под ЏилЯвцами и под
‘тароконстантиновом! Ѓыло, наконец, под ‡амостьем и когда Я от ‡амостьЯ
шесть недель шел до Љиева. ’еперь уже времени нет! џ уже доказал, о чем
никогда не мыслил, докажу и потом, что задумал! ‚ыбью из панской неволи весь
народ русский! ђаньше Я за обиды и кривду воевал - теперь буду воевать за
нашу православную веру! ‡ачем сушить голову над реестрами, писать столько и
столько? ‘колько нас станет - столько и будет. Ќе хватит сто тысЯч - будет
столько, сколько захочу! “же и в полки послал весть, чтобы коней кормили и в
дорогу готовы были - без возов и без арматы, ибо найду все это, как нашел
под ЏилЯвцами! …сли кто-нибудь из казаков хоть один воз возьмет на войну,
велю снЯть ему голову, не возьму и сам с собою ничего, разве лишь вьюки и
саки. ‚ы мне пером перечеркивать все будете, а Я саблей с вами расправлюсь.
‚от и всЯ комиссиЯ ваша! Ђ на сегоднЯ конец речам: хочу еще побывать в
гостЯх у моего товарища сердечного, генерального обозного —арноты!
Џри этих словах Я остро взглЯнул на ЉиселЯ, но в его глазах
студенистых, как холодец, хотЯ бы тебе что-нибудь вздрогнуло. Ќу, да ладно!
Љисель проЯвил нахальство и на следующий день, когда Я еще не пришел в
себЯ после вчерашнего, прислал ко мне своего брата ЌиколаЯ и кнЯзЯ
—етвертинского, и они стали просить назначить времЯ длЯ разговора с
комиссарами. Ђ прЯмо перед их приходом прискакали ко мне гонцы с вестью, что
на Џодолии какой-то ‘трижевский захватил Ѓар, всколыхнул всю “краину и войну
возвестил. Њною овладела фуриЯ, не мог и видеть этих панков перед глазами.
‘казал им: "‡автра справа и розправа, ибо сейчас Я опьЯнел от вестей и
семиградского посла отправлЯю! ‘кажу коротко: из этой комиссии ничего не
получитсЯ - уже война, война должна быть, которую вы же сами и начинаете
снова! •отел возвратить вам невольников ваших - теперь жаль о том и
говорить! Ѓог мне это дал. Ћтпущу их, когда уже ни одной зацепки на войну с
вашей стороны не будет. Ќа моей Џодолии кровь христианскаЯ льетсЯ. џ уже
велел посылать туда мои полки и живьем всех виновников шлЯхетских ко мне
привести. ‡а эти три или четыре недели переверну все вверх тормашками и
растопчу так, что будете под моими стопами, а напоследок отдам вас царю
турецкому в неволю! Љороль королем пусть и остаетсЯ таким, чтобы и карал и
рубил шлЯхту, богачей и кнЯзей - или имел волю: согрешит кнЯзь - отрубить
ему голову, согрешит казак - то же самое учинить. Ђ не захочет король быть
вольным королем - как ему угодно. ‘кажите об этом пану воеводе брацлавскому
и панам комиссарам: угрожают мне, будто џн Љазимир нанимает против казаков
большое войско у шведов, - и те мои будут. Ђ хоть бы и не были, хоть бы их
было пЯтьсот и шестьсот тысЯч - не одолеют русской и запорожской мощи.
Џравда и то, что Я злой, малый человек, но мне бог это дал, что Я есьм
властелин и самодержец украинский! ‘ тем и уходите! ‡автра будет справа и
одправа!"
Џахло снова войною, и к чему мне были теперь пышные комиссарские
орации!
Љисель все же затЯнул менЯ на обед к себе, пугал менЯ неверностью хана
крымского и султанских визирей, уговаривал: пусть хлопы пашут, а казаки
воюют, восстание наше называл затмением, которое лишило нас отеческого,
кровью и потом добытого света, жаловалсЯ, что потерЯл за „непром на сто
тысЯч дохода, говорил до слез, но менЯ не разжалобил.
- —то же, пан сенатор, - сказал Я ему, хочешь, чтобы отступил на
‡апорожье, сел там сложа руки и присматривалсЯ, как шлЯхта возвращаетсЯ в
свои имениЯ? ‚се паны, а кто же будет свиней пасти? „умаешь, что победы мои
были кратковременными и ничего не значили? ѓей-гей! Љогда €льЯ воскресил
сына сарептской вдовы, а пророк …лисей сына самаритЯнки, а господь наш -
‹азарЯ и сына наинской вдовы, то чудо было не временное, а длЯщеесЯ. Џочему
же вы считаете, будто наше казацкое чудо продлитсЯ лишь несколько месЯцев,
да и только?! ‡акрепим его на целые века! Ђ длЯ этого не должны послушно
наклонЯть шею снова длЯ панского Ярма, поддаваЯсь лености духа и тела, а
будем крепко стоЯть на своем впредь - будем битьсЯ, грызтьсЯ зубами, если
нужно! ‘аллюстий в своей книге о ћгуртинских войнах говорил, что никто не
был вписан в книги вечного бессмертиЯ за леность и ни один отец, заботЯсь о
потомках своих, не пожелал бы им безделиЯ, ибо что же может быть пагубнее
длЯ человека? ’ак €сав утратил первородство, пожелав воспользоватьсЯ готовой
едой, а не добывать ее трудом, и не ‘ципион, а ЉапуЯ, открыв без боЯ врата
свои, положила конец победам ѓаннибала. •очешь, пане Ђдам, чтобы в наших
шлемах трусливаЯ наседка, никого не боЯсь, устроила себе гнездо, чтобы мечи
наши перековывались на орала, сабли - на серпы, а уцелевшее оружие
покрывалось ржавчиной? Љак это сказано когда-то: ат тристиа дури милитис ин
тенебрис оккупат арма ситус - печально во тьме съедает ржавчина доспехи
закаленного в битвах воина, - этого вы хотели и от менЯ? †аль говорить! Ќе
только взЯл под защитную руку сию землю, а еще и выбью из панской неволи
украинский народ весь. Џоможет мне в этом чернь всЯ - до ‹юблина и до
Љракова, котораЯ не отступитсЯ от нас, и Я не отступлюсь от нее, потому как
это праваЯ рука наша: кабы вы, покорив хлопов, по казакам не ударили. Џрежде
мы, повторЯю, за свои обиды и кривды воевали, теперь будем воевать за нашу
православную веру. Ѓуду иметь двести, триста тысЯч своих, орду всю при этом,
ногайцев ’угай-беЯ. Ќа ‘аврани мой брат, моЯ душа, единственный сокол на
свете! ѓотов сейчас сделать все, что Я захочу. ‚ечна наша казацкаЯ приЯзнь,
и ничто на свете не разрушит ее! ‘тану по ‹ьвов, по •олм и ѓалич, скажу
шлЯхте: сидите там и молчите, панове! Ђ если будут еще и там брыкатьсЯ,
найду их и там! Ќе Я начинаю новую войну - вы начинаете! ‚озвращайтесь к
королю и к сенату, напишу королю обо всем, что творитсЯ, пусть знает, что
кровавые горести наши к тому нас привели, что задумали мы искать чужих панов
и кровавой войной выбиватьсЯ из неволи.
“езжали комиссары уже без всЯких торжеств и без проводов пышных, а под
насмешливые казацкие выкрики, да и то еще хорошо, что били их только
словами, а не чем-нибудь более тЯжелым. Џока выбирались из ЏереЯслава, всюду
окружал их люд, швырЯЯ вслед слова тЯжелые и немилосердные:
- ‘ чем приехали, с тем и уехали!
- Ќесолоно хлебавши уезжают!
- ‚ишь, сколько их набежало!
- Ћно и не чудно, что конь сдох, да кто же псам дал знать?
- ѓоворЯт, хотели гетману нашему шею нагнуть?
- ‚идали их! ‡алезли в чужую солому да еще и шелестЯт!
Ђ Я пошел к отцу ”едору исповедатьсЯ в грехах своих, которые он и
отпустил мне, прочтЯ мою любимую молитву еще с времен первого нашего
русского митрополита €ллариона, поставленного когда-то в Љиеве самим
џрославом Њудрым: "Ќе воздеваем рук наших к богу чуждому, не последуем
какому-либо пророку, не держимсЯ учениЯ еретического. Ќе напускай на нас
скорби, глада, внезапной смерти, огнЯ, потоплениЯ, немного накажи, немного
помилуй, не сильно порази, но милостиво исцели, ненадолго оскорби, но вскоре
утешь. ‚рагов прогони, мир утверди, народы укроти, голод вознагради
изобилием, государей наших сделай грозными народам, города распространи,
достоЯние твое соблюди, мужей, жен, детей спаси, находЯщихсЯ в рабстве, в
пленении, в заточении, в путешествии, в плавании, темницах, алчбе, жажде и
наготе всех помилуй, всех утешь, всех обрадуй, подавай им радость телесную и
душевную".
ђадость телесную и душевную - кто бы не хотел такого!
31
Џанове комиссары отомстили мне "ЏамЯтной книгой" Њихаловского,
написанной одним из тех, кто Якобы был в ЏереЯславе и, мол, правдиво
воссоздал весь ход событий тех дней, тЯжелых длЯ ЉиселЯ и его спутников. Њы
не заботились о том, чтобы перейти в вечность в словах пустых, и сам писарь
мой генеральный не имел времени на пустую похвальбу перед историей, только и
знал что составлЯл посланиЯ к иноземным владетелЯм и универсалы к полкам,
городам и селам, этому же неприЯзненному человеку чужаЯ неграмотность
помешала писать, вот и вышло так, что в его "ЏамЯтной книге" на каждом шагу
наталкиваешьсЯ на то, что гетман пил у —арноты, гетмана застали за горилкой
с товариществом, гетман приехал к Љиселю пьЯный с товариществом, которое
зачастую забавлЯет его и обещает счастьЯ на войне.
„ругой напишет, что гетман боЯлсЯ заглЯнуть в свою душу. —то может быть
дальше от истины? ‚ душу свою заглЯдывал каждый день и каждый час, а потом в
душу всего народа и там читал письмена тайные и великие, и ждал, когда обе
души эти сольютсЯ воедино. ‘ливались ли и когда? Њожет, в те неуловимые
мгновениЯ, когда пролетел могучий дух рождениЯ нашего под †елтыми ‚одами и
под Љорсунем? Њожет, когда волею своею ставил над шлЯхтой их королЯ? Ђ
может, и тогда, когда отсылал из ЏереЯслава королевских посланцев ни с чем?
Ѓыл гетманом, но одновременно и простым смертным, так стоит ли
удивлЯтьсЯ, что нуждалсЯ в поддержке своего положениЯ и своих намерений не
только в битвах, но и в повседневном быту, поэтому радостно созывал всех
своих приближенных длЯ совета и душевной отрады, а там бывало всЯкое.
Џоставить каждого на свое место, оставаЯсь над всеми, - вот мудрость
полководца и владетелЯ державы. ќто только в небесах никому не разрешаетсЯ
стоЯть позади ближнего и смотреть ему в затылок. Џотому-то иконописцы не
знают перспективы, кроме обратной, и на их иконах то, что впереди, всегда
мельче того, что позади.
Ќа земле все было иначе, и никто, собственно, и не суперечил
установившемусЯ порЯдку, каждый принимал это радостно и с воодушевлением, и
чем ближе к вершинам, тем больше воодушевлениЯ. џ поставил своих соратников
выше родичей: те были возле менЯ по происхождению, а эти пришли по велению
сердца. Ќаверное, Я часто бывал неразборчивым, ибо измерЯл ценность своих
помощников одной лишь совестливостью и показной верностью, и они это
понимали, и никто из них не пробовал возвести менЯ в сан свЯтого и пророка,
но и не жалели слов длЯ восхвалениЯ моей доблести, высоты духа, щедрости
души. Ќе все они были искренни, не всем нужно было верить до конца, как
говоритсЯ: в одной руке пальцы, да неодинаковы. Ќо Я упивалсЯ их словами,
будто крепким напитком, они кружили мне голову, часто видел Я неискренность
и нарочитость, но это не раздражало менЯ, наоборот, - Я чувствовал себЯ
наверху блаженства от этих прозрений своих и умениЯ проникать в
сокровеннейшее, читать в умах и душах, видеть каждого насквозь, самому
оставаЯсь - темно-загадочным и величественно неприступным.
Ћни вспоминали мои слова, которые Я уже давно забыл (а может, никогда и
не произносил?), распевали строчки из песен и дум, сложенных мною в часы
душевного смЯтениЯ (неизвестно только, как могли их услышать, - может,
подслушали?); восторгались решительностью моей в битвах, хотЯ в этих же
битвах корили менЯ прежде всего за нерешительность; превыше всего ставили
мою эдукованность, котораЯ, вообще говорЯ, длЯ многих из них, не умевших и
расписатьсЯ, не стоила и понюшки табаку; удивлЯлись моему умению объединЯть
людей (и н