т полною грудью,
а над нею раскинут необъЯтный купол неба, и к нему несутсЯ с земли нежные
звуки, издаваемые жабами... —еловек, однако, все умеет испортить, и ђуссо
вполне прав, когда говорит, что все, что вышло из рук творца - прекрасно,
а все, что из рук человека - негодно. ‚ человеке вообще нет цельности. Ћн
роковым образом осужден на раздвоение: если в нем побеждает скот, то это
нравственнаЯ смерть; если побеждает человечное, в лучшем смысле слова, то
эта победа часто сопровождаетсЯ таким презрением к самому себе и отчаЯнием
за других, что почти неизбежна смерть, и притом очень часто от собственной
руки. Ќо боЯтьсЯ смерти не надо. Ќадо о ней думать как можно чаще: это
облагораживает человека и часто удерживает его от падениЯ. Ќо большинство
смотрит не так. Ћбыкновенно, когда человек подымаетсЯ над плоскостью
обыденной жизни, он Ясно видит с этой высоты вдали бездну смерти.
Ќапуганный этим, он тотчас опускаетсЯ в житейскую пошлость - стараетсЯ
занЯть такое положение, чтобы не видеть этой бездны, и готов сидеть все
времЯ на корточках, только бы забыть о ней. Ђ ведь, в сущности, труднее
понЯть, как можно жить, чем как можно умереть. ’о, что даетсЯ опытом
жизни, чувствуетсЯ, но редко может быть доказано. Џоэтому старые люди
часто замыкаютсЯ в себе и уединЯютсЯ. Ќо это не потому, что им нечего
сказать, а потому, что молодость, котораЯ не имеет чувства опыта, их не
понимает.
   “ нас легко раздают титул добрых людей и любЯт замалчивать ужасные
общественные ЯвлениЯ, после того как они перестали существовать, как будто
они не могут повторитьсЯ, только в другой форме. ’ак у нас началось
замалчиванье крепостного права и его ужасов, как только крестьЯне были
освобождены. € люди и отношениЯ были покрыты забвением. џ знал, например,
одного вице-губернатора, пользовавшегосЯ всеобщею любовью и считаемого
очень добрым. Ћн прекрасно вышивал шелками по канве и был "душою
общества", а между тем за ним считалось несколько засеченных насмерть
крестьЯн. ‚ообще человеческаЯ жестокость часто только лишь менЯет формы
или внезапно проЯвлЯетсЯ там, где ее никак нельзЯ было ожидать.
   ‚ конце семидесЯтых годов один очень крупный сановник, слывший когда-то
либералом и затем, очевидно, в этом раскаЯвшийсЯ, приехав в џсную ЏолЯну,
стал доказывать желательность восстановлениЯ телесных наказаний потому,
что содержание под стражей слишком дорого стоит государству, а так как
некоторые весьма искусно устраивают побеги, то длЯ предупреждениЯ
последних можно было бы арестантов, обвиненных в наиболее тЯжких
преступлениЯх, лишать каким-либо искусственным и безболезненным образом
зрениЯ, что сделало бы их навсегда безвредными.
   "џ его, - прибавил, окончив этот рассказ, ’олстой, - попросил больше
менЯ не посещать".
   [“ нас носЯтсЯ с народной любовью к самодержавию, но никакой
действительной любви народ не имеет. € человек, проезжающий в трех поездах
чрезвычайной скорости, причем крестьЯн гонЯт в шею при малейшем
приближении к линии охраны, - длЯ них совершенно чужой. ‘амодержавие
рухнет в один прекрасный день, как глинЯнаЯ статуЯ, и все, что говоритсЯ и
пишетсЯ об отношении к нему народа, как к чему-то свЯщенному, не что иное,
как сказки Laboule, названные им "Contes pour entendre debout"...
["‘казки, которые следует слушать стоЯ" (фр.)] ‘реди наших бесед о
религиозных и нравственных вопросах мне приходилось не раз обращатьсЯ к
моим судебным воспоминаниЯм и рассказывать ’олстому, как нередко Я видел
на практике осуществление справедливости мнениЯ о том, что почти всЯкое
прегрешение против нравственного закона наказываетсЯ еще в этой жизни на
земле. Њежду этими воспоминаниЯми находилось одно, которому суждено было
оставить некоторый след в творческой деЯтельности ‹ьва Ќиколаевича.] Љогда
Я был прокурором Џетербургского окружного суда, в первой половине
семидесЯтых годов, ко мне в камеру пришел однажды молодой человек с
бледным, выразительным лицом, горЯщими глазами, обличавшими внутреннюю
тревогу. …го одежда и манеры изобличали человека, привыкшего вращатьсЯ в
высших слоЯх общества. Ћн, однако, с трудом владел собою и горЯчо высказал
мне жалобу на товарища прокурора, заведовавшего тюремными помещениЯми и
отказавшего ему в передаче письма арестантке по имени ђозалиЯ Ћнни, без
предварительного его прочтениЯ. џ объЯснил ему, что таково требование
тюремного устава и отступление от него не представлЯетсЯ возможным, ибо
составило бы привилегию одним, в ущерб другим. "’огда прочтите вы, -
сказал он мне, волнуЯсь, - и прикажите передать письмо ђозалии Ћнни". ќто
была чухонка-проститутка, судившаЯсЯ с присЯжными за кражу у пьЯного
"гостЯ" ста рублей, спрЯтанных затем ее хозЯйкой - вдовой майора,
содержавшей дом терпимости самого низшего разбора в переулке возле ‘енной,
где сеанс животной любви оценивалсЯ чуть ли не в пЯтьдесЯт копеек. Ќа суд
предстала молодаЯ еще девушка с сиплым от пьЯнства и других последствий
своей жизни голосом, с едва заметными следами былой миловидности и с
циническою откровенностью на всем доступных устах. ‡ащитник сказал
банальную речь, называЯ подсудимую "мотыльком, опалившим свои крыльЯ на
огне порока", но присЯжные не внЯли ему, и суд приговорил ее на четыре
месЯца тюремного заключениЯ. "•орошо, - сказал Я пришедшему, - Я даже не
буду читать вашего письма. ‘кажите мне лишь в самых общих чертах, о чем вы
пишете?" - "џ прошу ее руки и надеюсь, что она примет мое предложение, так
что мы можем скоро и перевенчатьсЯ". - "Ќет, этого не может быть так
скоро, ибо ей придетсЯ высидеть весь свой срок, и браки с содержащимисЯ в
тюрьме разрешаютсЯ тюремным начальством лишь в исключительных случаЯх,
когда один из брачующихсЯ должен оставить Џетербург и быть сослан или
выслан на родину. ‚ы ведь дворЯнин?" - "„а", - ответил он и на дальнейшие
мои расспросы назвал мне старую дворЯнскую фамилию из одной из внутренних
губерний ђоссии, объЯснив, что кончил курс в высшем привилегированном
заведении и состоит при одном из министерств, занимаЯсь в то же времЯ
частными работами. "‚от видите, - сказал Я, - после вашего бракосочетаниЯ
ђозалию пришлось бы перевести в отделение привилегированных по правам
состоЯниЯ женщин, а что они такое - вы сами можете себе представить. Њежду
тем там, где она находитсЯ ныне, среди непривилегированных арестанток,
устроены превосходно организованные работы и к окончанию срока она будет
знать какое-либо ремесло, что при превратностЯх судьбы ей может
пригодитьсЯ. Џритом же перевод ее в господское отделение неминуемо
произвел бы дурное нравственное впечатление на содержащихсЯ с нею вместе.
Џоэтому лучше было бы не настаивать на отступлении в данном случае от
общего правила. …сли она примет ваше предложение, Я прикажу допустить вас
до свиданий с нею без свидетелей и когда хотите". Ћн передал мне письмо и
собиралсЯ уходить, когда Я снова пригласил его присесть и, испросив его
разрешениЯ говорить с ним как частный человек и откровенно, вступил с ним
в следующий разговор: "ѓде вы познакомились с ђозалией Ћнни?" - "џ видел
ее в суде". - "—ем же она вас поразила? Ќаружностью?" - "Ќет, Я близорук и
дурно ее рассмотрел". - "—то же вас побуждает на ней женитьсЯ? ‡наете ли
вы ее прошлое? Ќе хотите ли прочесть дело о ней?" - "џ дело знаю: Я был
присЯжным заседателем по нему". - "„умаете ли вы, выражаЯсь словами
Ќекрасова, "извлекши ее падшую душу из мрака заблужденьЯ", переродить ее и
заставить ее забыть свое прошлое и его тЯжелые нравственные условиЯ?" -
"Ќет, Я буду очень занЯт и, может быть, буду приходить домой только
обедать и ночевать". - "‘читаете ли вы возможным познакомить ее с вашими
ближайшими родными и ввести ее в их круг?" Њой собеседник покачал
отрицательно головой. "Ќо в таком случае она будет в полной праздности. Ќе
боитесь ли вы, что прошлое возьмет над нею силу, на этот раз уже без
некоторого оправданиЯ в бедности и бесприютности? —то может между вами
быть общего, раз у вас нет даже общих воспоминаний? ‚аша семейнаЯ жизнь
может представить длЯ вас, при различии вашего развитиЯ и положениЯ,
настоЯщий ад, да и длЯ нее не станет раем! Ќаконец, подумайте, какую мать
вы дадите вашим детЯм!" Ћн встал и начал ходить в большом волнении по
моему служебному кабинету, дрожащими руками налил себе стакан воды и,
немного успокоившись, сказал отрывисто: "‚ы совершенно правы, но Я
все-таки женюсь". - "Ќе лучше ли вам, - продолжал Я, - ближе узнать ее,
устроить ей по выходе из тюрьмы благоприЯтные условиЯ жизни и возможность
честного заработка, а затем уже, увидев, что она сознала всю грЯзь своей
прежней жизни и искренне вступила на другой путь, свЯзать свою жизнь с нею
навсегда? Љак бы не пришлось вам раскаиватьсЯ в своем поспешном
великодушии и начать жалеть о сделанном шаге! ‚едь такое запоздалое
сожаление, без возможности исправить сделанное, составлЯет очень часто
корень взаимного несчастиЯ и озлоблениЯ. ‘пасти погибающую в рЯдах
проституции девушку - дело высокое, но мне не думаетсЯ, чтобы женитьба
была в данном случае единственным средством, и Я боюсь, что приносимаЯ
вами жертва окажетсЯ бесплодной или далеко превзойдет достигнутые ею
результаты. Ќе лучше ли сначала приглЯдетьсЯ к той, о ком мы говорим...
Њне в качестве прокурора приходилось слышать в этом самом кабинете
признаниЯ и заЯвлениЯ о совершающемсЯ или имеющем совершитьсЯ
преступлении, движущие побуждениЯ к которому иногда были вызваны именно
жертвами, напрасными с одной стороны и непонЯтными с другой..." Њой
собеседник очень задумалсЯ, молча и крепко пожал мне руку и ушел.
   Ќа другой день Я получил от него письмо, в котором он благодарил менЯ
за мой с ним разговор, говорЯ, что, несмотрЯ на то что Я, по-видимому,
немногим старше его, ему в моих словах слышалсЯ голос любЯщего отца,
который совершенно прав в своих опасениЯх. ЏодтверждаЯ, однако, свою
твердую решимость женитьсЯ, он просил менЯ, в виде исключениЯ, все-таки
оказать своим влиЯнием содействие к тому, чтобы тюремное начальство не
препЯтствовало ему немедленно венчатьсЯ с ђозалией. џ не успел еще
ответить на это письмо, как поступил ответ ђозалии Ћнни, переданный
смотрителем тюрьмы, в котором она безграмотными каракулЯми заЯвлЯла о
своем согласии вступить в брак. Ђ через день после этого Я получил от
моего собеседника крайне резкое и почти ругательное письмо, в котором он
критиковал мое, как он выражаетсЯ, "вмешательство в его личные планы". Ќе
желаЯ содействовать несчастию, к которому стремилсЯ этот нервно
возбужденный человек, Я, несмотрЯ на это письмо, все-таки уклонилсЯ от
участиЯ в осуществлении его желаниЯ и твердо отклонил оказанное на менЯ в
этом отношении давление со стороны дамского тюремного комитета и одной из
великих кнЯгинь, которую, по-видимому, разжалобил мой собеседник
романическою стороною своего намерениЯ. Њежду тем наступил пост, и вопрос
о немедленном браке упал сам собою. Њой собеседник стал видетьсЯ довольно
часто с ђозалией, причем в первое же свидание она должна была ему
объЯснить, что вызвана из карцера, где содержалась за неистовую брань
площадными словами, которою она осыпала заключенных вместе с нею. Ћн возил
ей разные предметы длЯ приданого: белье, браслеты и материи. Ћна
рассматривала это с восторгом, и затем все принималось на хранение в
цейхгауз на ее имЯ. ‚ конце поста ђозалиЯ заболела сыпным тифом и умерла.
…е жених был, видимо, поражен известием об этой смерти, когда ЯвилсЯ на
свидание, - и в памЯть ђозалии пожертвовал подготовленное длЯ нее приданое
в пользу приюта арестантских детей женского пола. ‡атем он сошел с моего
горизонта, и лишь через много лет его фамилиЯ промелькнула передо мною в
приказе о назначении вице-губернатора одной из внутренних губерний ђоссии.
   Ќо, быть может, это был и не он. ЊесЯца через три после этого почтеннаЯ
старушка, смотрительница женского отделениЯ тюрьмы, рассказала мне, что
ђозалиЯ, будучи очень доброй девушкой, ее полюбила и объЯснила ей, почему
этот господин хочет на ней женитьсЯ. Ћказалось, что она была дочерью
вдовца, арендатора в одной из финлЯндских губерний мызы, принадлежавшей
богатой даме в Џетербурге. Џочувствовав себЯ больным, отец ее отправилсЯ в
Џетербург и, узнав на амбулаторном приеме, что у него рак желудка и что
жить остаетсЯ недолго, пошел просить собственницу мызы не оставить его
будущую круглую сироту - дочь. ќто было обещано, и девочка после его
смерти была взЯта в дом. …е сначала нарЯжали, баловали, портили ей желудок
конфетами, но потом настали другие злобы днЯ или она попросту надоела и ее
сдали в девичью, где она среди всЯкой челЯди и воспитывалась до 16-летнего
возраста, покуда на нее не обратил внимание только что окончивший курс в
одном из высших привилегированных заведений молодой человек - родственник
хозЯйки, впоследствии жених тюремной сиделицы. ѓостЯ у нее на даче, он
соблазнил несчастную девочку, а когда сказались последствиЯ соблазна,
возмущеннаЯ дама выгнала с негодованием вон... не родственника, как бы
следовало, а ђозалию. ЃрошеннаЯ своим соблазнителем, она родила, сунула
ребенка в воспитательный дом и стала опускатьсЯ со ступеньки на ступеньку,
покуда, наконец, не очутилась в притоне около ‘енной.
   Ђ молодой человек между тем, побывав на родине, в провинции,
переселилсЯ в Џетербург и тут вступил в общую колею деловой и умственной
жизни. € вот в один прекрасный день судьба послала ему быть присЯжным в
окружном суде, и в несчастной проститутке, обвинЯемой в краже, он узнал
жертву своей молодой и эгоистической страсти. Њожно себе представить, что
пережил он, прежде чем решитьсЯ пожертвовать ей во искупление своего греха
всем: свободой, именем и, быть может, каким-либо другим глубоким чувством.
‚от почему так настойчиво требовал он осуществлениЯ того своего права,
которое великий германский философ называет правом на наказание.
   ѓлубокий и сокровенный смысл этого происшествиЯ оставил во мне сильное
впечатление. Ќа мой взглЯд, это было не простым случаем, а было
откровением нравственного закона, было тем проЯвлением высшей
справедливости, котораЯ выражаетсЯ в пословице: "Ѓог правду видит, да не
скоро скажет"... Џосмотри! ќто дело твоих рук. ќто ты сделал! ‚ этом т ы
виновен и суди е е, и скажи, что она виновата, когда ты знаешь, что это не
она, а ты! Ќо вместе с тем, нарЯду с тЯжким испытанием ему, провидение
послало ей великую радость без всЯкой примеси горечи. Ћна снова обрела
человека, которого впервые полюбила: он тут, он возле, он будет ее мужем!
Ѓудут нарЯды, украшениЯ... ЌачинаетсЯ жизнь по-господски!.. € накануне
начала взаимных разочаровании и чувства раскаЯниЯ, так легко могущего
перейти с его стороны в ненависть, господь опустил занавес над ее
житейской драмой и прекратил биение бедного сердца, только что пережившего
высокое и последнее в жизни блаженство. € к нему он был милосерден, не
простерев до конца свою карающую десницу. ‚озродив его духовно, дав
испытать заснувшей, быть может, душе нравственный толчок и подъем, он не
допустил ее вновь опустить крыльЯ под влиЯнием житейской прозы и семейных
сцен самого грубого характера. Ћн возродил. Ћн дал урок, но не покарал и
не уничтожил своим отмщением.
   ђассказ о деле ђозалии Ћнни был выслушан ’олстым с большим вниманием, а
на другой день утром он сказал мне, что ночью много думал по поводу его и
находит только, что его перипетии надо бы изложить в хронологическом
порЯдке. Ћн мне советовал написать этот рассказ длЯ "Џосредника" и писал
вскоре после моего отъезда Џ. €. Ѓирюкову:
   "‘ообщите Ђ[натолию] ”едоровичу] Љ [они] статью •илкова о духоборцах...
Ћн обещал написать рассказ в "Џосредник", от которого Я жду многого,
потому что сюжет прекрасный..." Ђ месЯца через два после моего возвращениЯ
из џсной ЏолЯны Я получил от него письмо, в котором он спрашивал менЯ,
пишу ли Я на этот сюжет рассказ? џ отвечал обращенной к нему горЯчею
просьбою написать на этот сюжет произведение, которое, конечно, будет
иметь глубокое моральное влиЯние. ’олстой, как Я слышал, принималсЯ писать
несколько раз, оставлЯл и снова приступал. ‚ августе 1895 года, на мой
вопрос, он писал мне: "Џишу Я, правда, тот сюжет, который вы рассказывали
мне, но Я так никогда не знаю, что выйдет из того, что Я пишу, и куда оно
менЯ заведет, что Я сам не знаю, что пишу теперь"
   Ќаконец, через одиннадцать лет у него вылилось его удивительное
"‚оскресение", произведшее, как мне известно из многих источников,
сильнейшее впечатление на души многих молодых людей и заставившее их
произвести по отношению к самим себе и к житейским отношениЯм нравственную
переоценку ценностей.
   €з первого пребываниЯ моего в џсной мне с особенною Яркостью
вспоминаетсЯ вечер, проведенный с ’олстым в путешествии к родственнице его
супруги, жившей верстах в семи от џсной ЏолЯны и праздновавшей какое-то
семейное торжество. ‹ев Ќиколаевич предложил идти пешком и всю дорогу был
очаровательно весел и увлекательно разговорчив. Ќо когда мы пришли в
богатый барский дом с роскошно обставленным чайным столом, он заскучал,
нахмурилсЯ и внезапно, через полчаса по приходе, подсев ко мне, вполголоса
сказал: "“йдем!" Њы так и сделали, удалившись по английскому обычаю, не
прощаЯсь. Ќо когда мы вышли на дорогу, уже освещенную луною, Я взмолилсЯ о
невозможности идти назад пешком, ибо в этот день мы уже утром сделали
большую полуторачасовую прогулку, причем ’олстой, с удивительной длЯ его
лет гибкостью и легкостью, взбегал на пригорки и перепрыгивал через
канавки быстрыми и решительными движениЯми упругих ног. Њы сели в лесу на
полЯнке в ожидании "катков" (так называетсЯ в этой местности экипаж вроде
длинных дрог или линейки).
   ЋпЯть потекла беседа, и так прошло более получаса. Ќаконец мы заслышали
вдалеке шум приближающихсЯ "катков". џ сделал движение, чтобы выйти на
дорогу им навстречу, но ’олстой настойчиво сказал мне: "Џойдемте,
пожалуйста, пешком!" Љогда мы были в полуверсте от џсной ЏолЯны и перешли
шоссе, в кустах вокруг нас замелькали светлЯки. ‘овершенно с детской
радостью ’олстой стал их собирать в свою "шапоньку" и торжествующе понес
ее домой в руках, причем исходивший из нее сильный зеленоватый,
фосфорический свет озарЯл его оживленное лицо. Ћн и теперь точно стоит
передо мною под теплым покровом июньской ночи, как бы в отблеске
внутреннего сиЯниЯ своей возвышенной и чистой души.
   џ пробыл в џсной ЏолЯне пЯть или шесть дней. ‚ день отъезда рано утром
мы вышли со ‹ьвом Ќиколаевичем пешком на станцию Љозловка-‡асека и там
сердечно простились. џ долго смотрел из окна удалЯвшегосЯ поезда на его
милую типическую фигуру с незабываемым русским мужицким лицом, стоЯвшую на
платформе. ‘ердце мое было исполнено благодарностью судьбе, пославшей мне
не одно близкое духовное общение с ним, но и сознание, что Я увожу в моей
душе его образ не только не потускневшим, но даже выше и краше, чем тот,
который рисовалсЯ мне, когда между строк его великих произведений Я
старалсЯ разглЯдеть душу автора. Џоезд без пересадки примчал менЯ в
Џетербург, и Я вступил в обычную колею своей трудовой жизни, в которой не
было недостатка ни в серьезных интересах, ни в интересных людЯх. ’ем не
менее мне было душно в этой жизни первые дни. ‚се казалось так мелко, так
условно и, главное, так... так ненужно... џ чувствовал себЯ в этой обычной
нравственной атмосфере так, как должен себЯ чувствовать человек, быстро
спустившийсЯ с чистых альпийских высот в шумный и пыльный город и вошедший
в душную комнату, где сильно накурено табаком, пахнет неконченной трапезой
и слышатсЯ раздраженные голоса спорЯщих. ќто чувство прошло не скоро,
оставив во мне после себЯ Ясное сознание, что, даже не во всем соглашаЯсь
с ’олстым, надо считать особым даром судьбы возможность видетьсЯ с ним и
совершить то, что Я впоследствии не раз называл- дезинфекцией души.


        III


   Џосле первого знакомства с ‹. Ќ. ’олстым между нами установились добрые
и сочувственные личные отношениЯ.
   ‘ моей стороны в этом не было ничего удивительного.
   ‚ моем представлении к образу великого писателЯ и тонкого наблюдателЯ
жизни присоединилсЯ и возвышенный образ человека, способный оставлЯть
глубокое впечатление, даже если бы этому человеку и не предшествовала
столь заслуженнаЯ слава. ЌесмотрЯ на узкое и нелепое "критиканство"
   разных зоилов и проповедников сыска в частной и домашней жизни, Я нашел
в џсной ЏолЯне удовлетворение давнишней жажды встретить человека, который
олицетворЯл бы в словах, стремлениЯх, побуждениЯх и поступках неуклонную
правду - la verite sans phrases [правду без фраз (фр.)], столь редкую
среди житейской обычной лжи, лукавства и притворства. Ќо его отношение ко
мне Я могу объЯснить лишь тем, что он не усмотрел в моих взглЯдах и
деЯтельности проЯвлениЯ того, что вызывало его несочувственный взглЯд на
наше судебное дело и суровое осуждение им некоторых сторон в деЯтельности
служителей последнего. "‚оскресение" послужило впоследствии выражением
такого его взглЯда. ‘о сдержанным негодованием передавал он мне эпизоды из
своего призыва в качестве присЯжного заседателЯ в ’улу и свои наблюдениЯ
над различными эпизодами судоговорениЯ и над отдельными лицами из
судебного персонала и адвокатуры. ЏоказнаЯ и, если можно так выразитьсЯ, в
некоторых случаЯх спортивнаЯ сторона в работе обвинителей и защитников
всегда менЯ от себЯ отталкивала, и, несмотрЯ на неизбежные ошибки в моей
судебной службе, Я со спокойной совестью могу сказать, что в ней не
нарушил ни одного из основных правил кантовской этики, то есть не смотрел
на человека как на средство длЯ достижениЯ каких-либо, хотЯ бы даже и
возвышенных, целей. Ѓыть может, это почувствовал ’олстой, и на этом
построилось его доброе ко мне отношение, несмотрЯ на его отрицательный
взглЯд на суд. Ќапечатав "Ћбщие основаниЯ судебной этики", Я послал ему
отдельный оттиск. "‘удебную этику Я прочел, - писал он мне в 1904 году, -
и хотЯ думаю, что эти мысли, исходЯщие от такого авторитетного человека,
как вы, должны принести пользу судейской молодежи, но все-таки лично не
могу, как бы ни желал, отрешитьсЯ от мысли, что как скоро признан высший
нравственный закон - категорический императив Љанта, - так уничтожаетсЯ
самый суд перед его требованиЯми. Њожет быть, и удастсЯ еще повидатьсЯ,
тогда поговорим об этом. „ружески жму вашу руку". Ђ. Њ. Љузминский сказал
мне: "‚ы знаете, ведь ‹ев Ќиколаевич терпеть не может "судебных" и,
например, ни за что не хочет знать своего дальнего свойственника NN, а вас
он искренно любит".
   ќта приЯзнь ’олстого выразилась, между прочим, и при наших,
сравнительно редких последующих свиданиЯх, и в многочисленных письмах, с
которыми он ко мне обращалсЯ впоследствии, очевидно, видЯ во мне не только
"судейского чиновника". Ќиже Я расскажу и содержание этих писем, во многом
рисующих ’олстого. ’еперь же скажу о наших встречах и свиданиЯх.
   Џосле 1887 года каждый раз, проезжаЯ через Њоскву, Я заходил ко ‹ьву
Ќиколаевичу и проводил вечер в его семействе. Ћн был - как всегда -
интересен и глубоко содержателен, много говорил об искусстве, но нам почти
не удавалось быть наедине... ’олько раз, в 1882 году, на пасхе, провожаЯ
менЯ, он в передней задержал мою руку в своей и сказал мне: "Ђ мне давно
хочетсЯ вас спросить: боитесь ли вы смерти?" - и ответил теплым
рукопожатием на мой отрицательный ответ. ќтот вопрос возникал у нас с ним
несколько раз. ’ак, в 1895 году, он писал мне: "“тешаю себЯ мыслью, что
доктора всегда врут и что ваше нездоровье не так опасно, как вы думаете.
‚прочем, думаю и от всей души желаю вам этого, если у вас его нет, веры в
жизнь вечную и потому бесстрашиЯ перед смертью, уничтожающего главное жало
всЯкой болезни". ѓораздо позднее, через одиннадцать лет, он писал мне: "Ћ
себе могу сказать, что чем ближе к смерти, тем мне все лучше и лучше.
†елаю вам того же. ‹юбЯщий вас ‹. ’." ‚ том же 1892 году, осенью, в
разговоре о холерных беспорЯдках, которыми тогда омрачена была русскаЯ
жизнь, он объЯснЯл их - в тех случаЯх, когда они направлЯлись на принЯтые
против холеры меры, - инстинктивным отвращением народа к мало„ушным
опасениЯм в ожидании смертельной болезни.
   ‚о времЯ этих посещений Я заставал женскую часть семьи ‹ьва Ќиколаевича
обыкновенно в полном сборе. Љаждал из дочерей ‹ьва Ќиколаевича
представлЯла из себЯ особую индивидуальность, оставлЯющую впечатление
самостоЯтельного развитиЯ, не стесненного предвзЯтыми взглЯдами светского
воспитаниЯ. ‚ общем - они походили наружностью на отца, но типические
черты последнего и его строгий взглЯд смЯгчались у них чистой прелестью
той кроткой женственности, котораЯ присуща настоЯщей русской женщине.
ЏостоЯннаЯ и по временам тревожнаЯ забота о муже не мешала, однако,
проЯвлениЯм радушиЯ графини ‘офьи Ђндреевны. „ом в •амовниках был полон, -
быть может, слишком полон, - домочадцами и посетителЯми, и застать ‹ьва
Ќиколаевича одного, кроме тех часов, когда он запиралсЯ длЯ работы, было
очень трудно. Ђ в другое времЯ молодаЯ жизнь нередко мешала своим бурным
потоком спокойной беседе в ним. €ногда, когда мы сидели вдвоем или втроем
с моим старым слушателем по училищу правоведениЯ Њ. Ђ. ‘таховичем, в
соседних комнатах раздавались взрывы неудержимого молодого весельЯ или
звуки балалаек, и по временам через гостиную мчалась, как вихрь, толпа
юнцов и юниц.
   Џоэтому мои воспоминаниЯ об этих встречах довольно отрывочны, но
помнитсЯ, что в одно из этих посещений мне рассказывали у ’олстых о
проживавшей на покое в џсной ЏолЯне престарелой горничной бабушки ‹ьва
Ќиколаевича.
   ‚ысокаЯ, сухаЯ и прЯмаЯ старуха, строптиваЯ, решительнаЯ и независимаЯ,
эта ЂгафьЯ Њихайловна (в молодости ѓлаша) представлЯла своеобразный и ныне
исчезнувший тип. ‚ернаЯ до самозабвениЯ своим господам, она знала только
две веры и две службы: в бога и богу, в них и им.
   —рез это преломлЯлись все ее житейские отношениЯ. "‚от, батюшка, какое
у менЯ горе, - рассказывала она, - церковь у нас далеко, и церковных свеч
купить негде, так что иногда и к образу поставить нечего. ђаз приходит ко
мне управлЯющий да и говорит: "ЂгафьЯ Њихайловна! ‚едь какаЯ у нас беда:
молодого барина ‘ергеЯ ‹ьвовича собаки убежали на село. Џожалуй,
чью-нибудь овцу разорвут, да коли и не разорвут, все равно ‹ев Ќиколаевич
прикажет заплатить, что с него эти разбойники ни спросЯт. Ћдно разорение!
Џослали ловить на село, да где тут! ђазве сами прибегут". “шел он, а Я и
думаю: поставлю свечку Ќиколеугоднику! Џошла в комод. ѓлЯдь, а свечки-то у
менЯ нет!
   Џоследнюю за полчаса поставила ему же, чтоб барышпин брат Ѓерс экзамен
в правоведении выдержал. Љак тут быть?!
   џ стала перед образом, прекрестилась да и говорю: "Ѓатюшка! Ѓатюшка,
угодничек божий! ќто что за молодого барина поставлена свечка - так это
потом будет, теперь это за то, чтоб собаки вернулись и крестьЯнских овец
не рвали". Ћна проводила времЯ в вЯзании носков, любила и умела бывать
сиделкой при больных и со страстною нежностью относилась к животным. ‚
последние годы жизни она стала путать времЯ. ’огда ‹ев Ќиколаевич подарил
ей простые стенные тульские часы с маЯтником. Ћна была им чрезвычайно
рада, но днЯ через три принесла назад. "Ќет, батюшка, возьми их обратно, -
сказала она. - џ человек старый, - как лЯгу, так думаю о божественном да о
свете господнем, а не то, чтобы все о себе, да только о себе. Ђ они тут,
проклЯтые, как нарочно над головой знай себе все одно: "что ты?! кто ты?!
   что ты?! кто ты?! что ты?! кто ты?!" Ќу их совсем!"
   Њы виделись затем в 1898 году, причем мне пришлось иметь спор с ‹ьвом
Ќиколаевичем по поводу ”едора Џетровича ѓааза, которого он упрекал в том,
что он не отрЯс прах с ног своих от тюремного дела, а продолжал быть
старшим тюремным врачом. ‚ конце концов, однако, он согласилсЯ со мною в
оценке нравственной личности свЯтого доктора.
   ‚ это времЯ он писал свое сочинение об искусстве и ходил, между прочим,
в театр присутствовать при репетиции.
   ‘ непередаваемым юмором рассказывал он свои впечатлениЯ и описывал, как
хористы поют какую-то чувствительную бессмыслицу, а ближайший руководитель
уже вовсе не сентиментально на них покрикивает. ‚ день отъезда Я заехал к
нему проститьсЯ, но слуга сказал мне, что ‹ев Ќиколаевич уехал кататьсЯ на
велосипеде и вернетсЯ лишь часа через два. џ не мог ожидать и думал, что в
этот раз его больше не увижу. Ќо перед самым моим отъездом из гостиницы
"Љонтиненталь", на ’еатральной площади, к крыльцу подкатил всадник, и это
оказалсЯ ’олстой, которому уже было семьдесЯт лет.
   Њы виделись, впрочем, еще перед этим в 1897 году в Џетербурге, куда
’олстой приезжал проститьсЯ с —ертковым, которого в то времЯ постыдной
религиозной нетерпимости высылали за границу. —асов в одиннадцать вечера,
вернувшись домой из какого-то заседаниЯ, Я сел за работу, развлекаемый
долетавшими из соседней квартиры, - где жило семейство, занимавшеесЯ
торговлею под фирмою "парфюмериЯ ђосс", - звуками музыки, командными
словами танцев и топотом ног. ’ам справлЯли нечто вроде нашего старинного
девичника, называемого у немцев "Polteabend". ЊоЯ стараЯ прислуга сказала
мне, что менЯ спрашивает какой-то мужик. Ќа мой вопрос, кто он такой и что
ему надо так поздно, она вернулась со справкой, что его зовут ‹ев
Ќиколаевич. ‘ нежным уважением провел Я "мужика" в кабинет, и мы
пробеседовали целый час, причем он поражал менЯ своим возвышенным и
всепрощающим отношением к тому, что было сделано с —ертковым. Ќи слова
упрека, ни малейшего выражениЯ негодованиЯ не сорвалось с его уст. Ћн
произвел на менЯ впечатление одного из тех первых христиан, которые умели
смотреть бестрепетно в глаза мучительной смерти и кротостью победили мир.
џ не обратил вниманиЯ, что музыка у соседей затихла, но когда ’олстой стал
уходить и Я вышел его проводить на лестницу, то мы увидели, что на ней в
ожидании столпились гости "парфюмерии ђосс" - декольтированные барышни и
молодые люди во фраках. ’олстой нахмурилсЯ, надвинул на самые глаза шапку
и почти бегом побежал вниз. Ћказалось, что служанка, увидев радостную
почтительность, с которою Я принЯл неизвестного мужика, усомнилась в его
подлинности, стала из-за дверей вглЯдыватьсЯ в его фигуру и вдруг была
поражена сходством пришедшего с большим фотографическим портретом,
подаренным мне ђепиным.
   Ћна догадалась, в чем дело, торжественно провозгласила об этом в кухне,
и - "пошла писать губерниЯ"...
   ‚ этот же его приезд в Џетербург одна моЯ знакомаЯ девушка ехала с
даваемого ею урока на службу по "конке".
   ‚ вагон вошел одетый по-простонародному старик, на которого она не
обратила никакого вниманиЯ, и сел против нее.
   Ћна читала дорогою купленную ею книжку о докторе ѓаазе.
   "Ђ вы знаете автора этой книги?" - вдруг спросил ее старик, рассмотрев
обложку. € на ее утвердительный ответ он просил ее передать мне поклон.
’олько тут, вглЯдевшись в него, она понЯла, с кем имеет дело. "Њне
захотелось, - рассказывала она, - броситьсЯ тут же в вагоне перед ним на
колени, и Я невольно воскликнула: "‚ы, вы - ‹ев Ќиколаевич?!" - так что
все обратили на нас внимание. ’олстой утвердительно наклонил голову, подал
ей руку и поспешно вышел из вагона.
   Ќеотложные занЯтиЯ, частое нездоровье и нередкие тревоги личной жизни
лишали менЯ, несмотрЯ на горЯчее желание, возможности посещать ’олстого
так часто, как бы Я хотел. Ђ один раз в последние годы, когда Я совсем
собралсЯ ехать в џсную ЏолЯну, пришло письмо от графини ‘офьи Ђндреевны о
том, что домашний пожар должен вызвать отсрочку этой поездки. Џоэтому лишь
в 1904 году, на пасхе, Я снова посетил и, быть может, уже в последний раз
џсную ЏолЯну.
   џ нашел на этот раз ‹ьва Ќиколаевича физически сильно состарившимсЯ,
осунувшимсЯ и похудевшим. Ѓыло очевидно, что предшествующие годы болезни
оставили на нем глубокий след, но след, конечно, физический, а не
духовный. ‚ последнем отношении Я заметил в нем только одну особенность
против прежнего. Ћн стал еще мЯгче и снисходительнее к другим и строже к
самому себе. ђисуЯ иногда двумЯ-тремЯ глубокохудожественными фактическими
штрихами чью-либо личность, он тщательно воздерживалсЯ от неблагоприЯтных
выводов и однажды, когда слово осуждениЯ вырвалось у него невольно,
внезапно нахмурилсЯ, покраснел и с видимым неудовольствием сказал: "Ќет!
   Ќет, не нужно злословить, не будем осуждать!" Ћн весь был против
пагубной войны, на которую высокомернаЯ "волокита" нашей дипломатии и наша
самонадеЯннаЯ неподготовленность и презрение к урокам истории толкнули
џпонию с давно ею затаенным оскорблением своего национального чувства. Ќо
его русское сердце сжималось с тоскою и тревогой по поводу результатов
предстоЯщей бойни. Џри мне пришло известие о гибели Њакарова, чрезвычайно
его расстроившее. Ћн интересовалсЯ всеми телеграммами, ездил за ними сам в
’улу верхом и постоЯнно возвращалсЯ в разговорах к случившемусЯ. „урнаЯ
погода и весенний разлив мешали нам предпринимать прогулки, и он проводил
большую часть днЯ дома, где все, кроме него, вставали довольно поздно. Њы
же сходились утром вдвоем за чаем в восемь часов и подолгу беседовали
вечером в его маленьком кабинете, куда он зазывал менЯ перед сном и где
опЯть повторЯлись старые задушевные разговоры, как семнадцать лет назад,
только на этот раз уже Я сиживал около его постели.
   Џо вечерам он иногда читал вслух с удивительной простотой и в то же
времЯ выразительностью. ’ак, мне помнитсЯ особенно Ярко чтение им рассказа
Љуприна "‚ казарме".
   Ћн признавал большой талант за этим писателем.
   ‚ эти памЯтные длЯ менЯ дни он дал мне прочесть в рукописи три своих
произведениЯ: "Ѓожеское и человеческое", "Џосле бала" и "•аджи-Њурат" и
неоконченный трактат о експире. ‘ последним трудно было согласитьсЯ, хотЯ
и там были Яркие и глубокие мысли. „рама, по мнению ’олстого, должна быть
непременно религиозной.
   ’акою и была древнЯЯ драма, ибо человеческие страсти, страданиЯ и самаЯ
судьба составлЯли содержание античной религии. Џотом драма утратила этот
характер, и когда ее пожелали возобновить, то взЯли лишь античную форму
без ее содержаниЯ. Ќемцы, под влиЯнием ѓете, отвращаЯсь от этого
псевдоклассицизма, обратились к експиру и положили начало особому
шекспировскому культу. Ќо у експира, по мнению ’олстого, прежде всего
бросаетсЯ в глаза отсутствие искренности, грубое и низменное содержание,
облеченное в неудачную форму. Ћбилие грубости в устах действующих лиц,
один и тот же Язык, которым говорЯт все, и полное отсутствие резко
очерченных характеров ставЯт даже знаменитых ‹ира и Ћтелло ниже их
иностранных первообразов. џ возражал ’олстому как умел, будучи безусловным
поклонником експира и находЯ в его творениЯх не только удивительное
изображение именно характеров, но разрешение многих важнейших проблем
человеческого духа.
   Ќо ’олстой, приводЯ исключительные примеры, стоЯл на своем с внешней
мЯгкостью, но с внутренним упорством, носившим на себе даже оттенок
некоторого раздражениЯ.
   џ думаю, что литературный кружок, в который он вошел после ‘евастополЯ,
чрезмерно старалсЯ - в лице „ружинина, ’ургенева и Ђнненкова - начинить
молодого офицера фетишизмом по отношению к великому драматургу и
свойственнаЯ натуре ’олстого реакциЯ принЯла грубокую и неискоренимую
форму. Ќо зато три остальные вещи заставили менЯ провести чудные минуты и
- откровенно говорЯ - не раз вызывали умиление перед величием таланта
автора и его способностью "заражать" читателЯ своим настроением. ’рудно
передать всю глубину и всю прелесть простоты этих произведений. Њне
невольно приходит на памЯть ѓанс Њемлинг в Ѓрюгге с его миниатюрами из
житиЯ свЯтой “рсулы, где все так жизненно, правдиво и просто, недосЯгаемо
просто! ‚ нарисованных ’олстым в "Ѓожеском и человеческом" образах -
южного генералгубернатора, матери приговоренного ЂнатолиЯ ‘ветлогуба, ее
сына, раскольника, ищущего истинную веру, и террориста Њеженецкого нет ни
одной лишней черты. L'elimination du superflu [€сключение излишнего
(фр.)], составлЯющее необходимое условие всЯкого художественного
произведениЯ, доведено до совершенства, и впечатление получаетсЯ огромное.
ѓлубокой верой звучит этот рассказ с лаконическим описанием казни, где за
физическим ужасом, за болью и прекращением ее следует восторг нового
рождениЯ и возвращениЯ к тому, от кого человек исшел и к кому шел, умираЯ,
- в свЯзи с приводимым ’олстым текстом от €оанна... Ћт рассказа "Џосле
бала" веет таким молодым целомудренным чувством, что этой вещи нельзЯ
читать без невольного волнениЯ.
   Ќужно быть не только великим художником, но и нравственно высоким
человеком, чтобы так уметь сохранить в себе до глубокой старости, несмотрЯ
на "охлажденны лета", и затем изобразить тот почти неуловимый строй
наивных восторгов, чистого восхищениЯ и таинственно-радостного отношениЯ
ко всему и всем, который называетсЯ первою любовью. ќта любовь, возникшаЯ
внезапно в сердце молодого студента, налетевшаЯ на него, как шквал, и
заставившаЯ его с одинаково умиленным чувством относитьсЯ и к красавице
девушке и к танцующему с нею на бале мазурку отцу ее, воинскому
начальнику, - не выдерживает столкновениЯ с ужасающей действительностью,
когда утром после бала не могущий заснуть от взволнованного очарованиЯ
студент видит, совершенно неожиданно, этого отца управлЯющим прогнанием
сквозь строй татарина-дезертира и бьющим по лицу нанесшего слабый удар
молодого солдата со словами:
   "џ тебЯ научу мазать; будешь?" ќтот роковой диссонанс действует сильнее
всЯкой длинной и сложной драмы. Ќаконец, "•аджи-Њурат" по разнообразию
картин и положений, по глубине и Яркости изображений и по этическому
своему характеру может, по моему мнению, стать наравне с "‚ойной и миром"
в своих несравненных переходах от рубки леса к балу у наместника Љавказа,
от семейной сцены в отдаленной русской деревне к кабинету императора
ЌиколаЯ Џавловича и к сакле горного аула, где мать •аджиЊурата поет
народную песню о том, как она залечила тЯжелую рану, нанесенную ей в грудь
кинжалом, приложив к ней своего маленького сына. Ћсобенно сильно было в
этом рассказе изображение ЌиколаЯ Џавловича с его наружностью, взглЯдом,
отношением к женщинам, к полЯкам, в действиЯх которых он стараетсЯ найти
оправдание себе в принимаемых против них суровых мерах, и с его мыслЯми о
том, "что была без менЯ ђоссиЯ..." ѓоворю: было, потому что ’олстой считал
главу о Ќиколае Џавловиче неоконченной и даже хотел вовсе ее уничтожить,
опасаЯсь, что внес в описание нелюбимого им монарха слишком много
субъективности в ущерб спокойному беспристрастию. Њожно опасатьсЯ, что он
осуществит свой скептический взглЯд, столь пагубный со времен ѓоголЯ длЯ
русской литературы.
   ‘мена родных, приезд знакомых и разных иностранцев мешали мне
насладитьсЯ ‹ьвом Ќиколаевичем "всласть".
   Ќо тем не менее и на этот раз Я увез из џсной ЏолЯны несколько
художественных образов, мелькнувших в рассказах ’олстого, и теплое
воспоминание о наших беседах.
   Џоследние часто касались вопросов веры. ‚ обсуждение их ‹ев Ќиколаевич
вносил особую задушевность. ‚идно было что в том возрасте, в котором
большинство склонных к мышлению людей обращаетсЯ по отношению к
интересовав шим их когда-то нравственным и религиозным вопросам в то, что
Ѓисмарк называл "eine beurlaubte Leiche" ["уволенный в отпуск труп"
(нем.)], ’олстой живет полной жизнью. …го тревожат и волнуют эти вопросы,
и он ЯвлЯетсЯ "взыскующим града", пытливо вдумываЯсь в их наиболее
приемлемое душою объЯснение. ’ак, однажды вечером он сказал мне, что его
интересует вопрос о том, возможно ли и мыслимо ли за гробом индивидуальное
существование души или же она сольетсЯ со всем остальным миром и
существование ее будет, так сказать, космическое.
   џ рассказал ему об одном своем приЯтеле, который твердо и горЯчо
убежден, что душа сохранит или, вернее, выразит свою земную
индивидуальность, воплотившись в какуюнибудь неведомую, но, конечно, более
совершенную форму, причем длЯ нее, как это бывает в сновидениЯх, не будет
двух ограничительных в нашем земном бытии условий:
   времени и пространства. “тром на другой день ’олстой сказал мне при
первой нашей встрече, что много думал ночью о нашем разговоре и согласен
со взглЯдом моего приЯтелЯ. "„а! - прибавил он. - ‡а гробом будет
индивидуальное существование, а не нирвана и не слиЯние с мировой душой".
   "ЊенЯ интересует, - сказал он в другой раз, - как представлЯете вы себе
наши отношениЯ к •озЯину и считаете ли, что должно существовать возмездие
в будущей жизни?"
   џ высказал ему свой взглЯд на веру в бога как на непреложное убеждение
в существовании вечного и неизбежного свидетелЯ всех наших мыслей,
поступков и побуждений, благодарЯ чему человек никогда и ни при каких
обстоЯтельствах не бывает один. ќто сознание вместе с мыслью о смерти и
следующей за нею жизни, в которой наступит ответственность, должно
руководить земною жизнью человека и свЯзывать его с •озЯином. Ќе быть в
этом отношении "рабом ленивым и лукавым" - нравственнаЯ задача человека.
Ћтветственность и возмездие, конечно, не могут быть понимаемы в
материальном смысле или в образах, созданных необходимостью подействовать
на воображение.
   Љак "царство божие внутрь нас есть", так и ад и рай внутрь нас... Њне
думаетсЯ, что наша душа, освобожденнаЯ от бренного футлЯра - тела, получит
возможность великого по своему объему и глубине созерцаниЯ и увидит земную
жизнь свою сразу во всем ее течении, как реку на ландкарте, со всеми ее
извивами и разветвлениЯми. Џред лицом вечной правды и добра познает она
свои умышленные за блуждениЯ и сознательно причиненное зло, но увидит
также и добрую струю, оплодотворившую прибрежную поч