новаты! C'est vous  qui  кtes fautif!!" Љой-кто  из
прохожих остановилсЯ, немец, видно, вполне все понимал, и повторЯл: "Mais je
regrette, je  regrette" -- и беднаЯ, оторопевшаЯ от неожиданности  и  страха
‚арвара,  наконец   опомнилась,  подбежала,  схватила  Ќикиту  за   руку   и
пролепетала немцу что-то вроде:  "Li Nikita, li  bon garзon, vous pardonnez"
(ее французский Язык почему-то сильно смахивал на манеру говорить алжирцев).
Ќемец покачал  головой, отдал ‚арваре  честь и  пошел  дальше, а ‚арвара  не
помнЯ себЯ дотащила заплаканного Ќикиту  до дома и десЯть раз подрЯд мне все
наново пересказывала -- а главное, как это она упустила Ќикитину  руку, ведь
держала крепко !..
     Љонечно,  такой инцидент  мог  кончитьсЯ и плачевно,  Я знаю  несколько
случаев,  когда из-за  неосторожного слова ребенка, сказанного  при  немцах,
бывали всЯкие неприЯтности.
     ‡има   эта   тЯнулась  долго,  над  Ђнглией  гремел  блитцкриг.  Љаждое
воскресенье в  десЯть вечера  Я, накрывшись платками,  слушала  по  Ѓи-Ѓи-‘и
передачу  Џристли:  он  подробно  повествовал  о  ночной  жизни ‹ондона  под
бомбежкой немецких самолетов --  про мальчика,  который в  бомбоубежище учит
уроки на  завтра,  про  старую леди,  котораЯ в  корзинке тайком  приносит в
подвал собачку, хоть это  и строго  запрещено, -- но ведь не оставлЯть же ее
одну в квартире -- она так боитсЯ...


        22-ое июнЯ 1941 г.

     ‚  этот год  мы недорого купили у какого-то любителЯ-самоучки приемник.
Џо звуку и чувствительности приема станций из всех  стран света  он оказалсЯ
первоклассным -- он еще потом служил мне в “льЯновске, благодарЯ ему Я и там
не потерЯла свЯзи с  остальным миром и слушала все ту же Ђнглию... Џочему-то
слышно было только по-немецки, но и на том спасибо!
     ‚есной 1941 г. настроение у нас стало много  тревожнее:  мы  ждали, что
вот-вот снова  разразитсЯ война. Њы понимали,  что немцы не ограничатсЯ тем,
чтобы  аккуратно занимать  юго-восток …вропы  одну страну за другой.  •одили
всЯкие слухи... Ќо вот наступило памЯтное воскресенье 22-го  июнЯ. џ кончала
причесыватьсЯ, когда Ќикита вбежал в ванную с криком : "‚ойна, война, ѓитлер
напал сегоднЯ в пЯть утра!"  џ бросилась к приемнику, перевела  на  немецкую
волну  --  и  сразу  полилась речь ѓеббельса,  которую  без конца повторЯли:
"‘егоднЯ  в  пЯть  утра  наши  славные  войска...  ‘опротивлениЯ  пока  нет,
продвижение внутрь страны идет  усиленным темпом..." ‚се стало на место, вот
и случилось, и началось, чего ждали. Џозвонил Henri de Fontenay, сказал, что
бежит  к  нам, еще кто-то... €  звонок  в  дверь.  ‘лышу,  солдатский  голос
спрашивает:  "Sie  sind Russe?"  --  "Ja" --  отвечает  €горь Ђлександрович.
ѓолос:   "Also  sind  sie  verhaftet".  ‚   столовую  входЯт  два  громадных
фельд-жандарма с кольтами в руках  и  начинаетсЯ то, что стало потом  как бы
немецким рефреном: "Also schnell, los, los! Sie gehen mit!"
     Њы все трое стоим оторопев, Ќикита  начинает плакать. "Њолчи, -- говорю
ему по-русски,  -- это враги, при  них не  плачут!" --  и,  быстро  тараторЯ
по-немецки, прошу главного  дать  нам несколько  минут, чтобы  собрать  хоть
немного вещей. "Gut, aber schnell, bitte". €горь Ђлександрович и Ќикита идут
в  спальню  собрать  маленький чемодан, Я  им  подаю носки, мыло.  ‘прашиваю
опЯть: "Bitte, sagen  Sie  mir, wo kann  ich  jetzt Auskunft haben?" ‘тарший
долго смотрит на менЯ стеклЯнным взглЯдом: он, видимо, поражен, что Я владею
его родным Языком не хуже, чем он сам. Ќаконец,  все  же  отвечает: "Zwo und
siebzig  avenue Foch",  т.е. авеню Њаршала ”ош. ‘прашиваю: "Aber was  ist es
derm  da, an dieser Adresse?" Ћн молчит долго,  наконец внушительно  говорит
мне:   "Es   ist  ein  Haus".  Ќу  и   дальше:  "Los,  los".  •ватают  €горЯ
Ђлександровича за руку,  суют ему  кольты под мышки и,  пихаЯ его  кулаками,
чуть не  бегом  уводЯт  вниз  по лестнице. Џеред  домом  на панели  жмутсЯ с
перепуганными лицами семь-восемь ближайших наших соседей... ‘мотрю в окно (а
мы жили на первом этаже, невысоко), сераЯ машина гестапо исчезает за углом.
     ‡вонит Henri de Fontenay, что опаздывает -- задержали;  говорю: поздно,
€горЯ уж увели. ‡воню туда, сюда, узнаю  :  Џетра Ђндреевича  Ѓобринского уж
забрали,  также Њасленникова  (этого  только  изредка  встречала).  €  кнЯзЯ
Љрасинского увезли  -- милейшего "Vovo de Russie", добраЯ душа  -- сын  ‚ел.
Љн. ЂндреЯ  ‚ладимировича и  Љшесинской, позднее  стал ЉнЯзь ђомановский, он
всегда  умел себЯ  держать просто,  любезно,  Я  не  помню за ним ни  одного
промаха. џ его встречала среди младороссов. Љого еще взЯли? ѓенерала ЌиколаЯ
‹аврентьевича ѓолеевского, когда-то, во времЯ Џервой Њировой войны, русского
военного  атташе  в  ‚ашингтоне;  и  бывшего  адвоката  ”илоненко,.  и  отца
Љонстантина ‡амбрежицкого, настоЯтелЯ церкви в Љлиши, и еще, и еще...
     €ду с утра на "авеню ”ош" 72; это громадный роскошный особнЯк, когда-то
подаренный немецким графом знаменитой кокотке времен Ќаполеона III. ’ам сижу
до 12-ти  часов,  слушаЯ  сладкие штраусовские вальсы на патефоне  и  окрики
сменЯющегосЯ караула,  наблюдаЯ несколько комические  поЯвлениЯ  растерЯнных
русских  жен  и  дочерей арестованных, которые никак не  поймут,  почему это
немцы начали хватать "нас,  эмигрантов?!", и  громко об этом  высказываютсЯ,
думаЯ, что от этого станет лучше.
     …ще  через три днЯ мне звонит незнакомый голос, некаЯ мадам Љанцель. …е
муж  тоже там,  она уж  узнала, что все они в  военных  казармах в Љомпьене,
возможно, что  их вывезут  в  ѓерманию... …е  муж еврей, она очень напугана.
Џотом она ко мне приходит и раз, и другой, да и вообще понемногу  у менЯ сам
по себе  образуетсЯ некий центр, звонЯт незнакомые мне дамы; жены, чьи мужьЯ
тоже  в Љомпьене, приходЯт, советуютсЯ --  оказываетсЯ, всего  забрали около
тысЯчи человек, некоторые из провинции, но больше парижане.
     Ќикита в шоковом состоЯнии, гулЯть мы не ходим, он все времЯ дома, надо
что-то предпринимать, как-то его отвлечь... ‚ нашем доме под нашей квартирой
- небольшаЯ продуктоваЯ лавка, Я знала  всех ее  хозЯев за эти годы - сейчас
там милые люди и у них сын Њарсель, чуть моложе .Ќикиты. Ќа третий день зову
Ќикиту и говорю ему:  "Ќу, Ќикита, как видишь сам, все изменилось  и в твоей
жизни тоже. ‚ыходи на улицу, иди играй с Њарселем, с егс другом ’иту, дальше
угла  налево  и дальше  особнЯка ђотшильдов  направо не  уходить,  улицу  не
переходить --  словом, чтобы Я всегда  могла  тебЯ  дозватьсЯ.  ‚еди себЯ на
улице вежливо и прилично".
     € Ќикита  бежит  вниз, и  вскоре  Я  вижу в окно, как  он уж  бегает  с
Њарселем и с ’иту, мальчиком из соседнего дома; мать ’иту уборщица, а он сам
удивительной красоты,  да и  очень  мил. ‚се  трое  становЯтсЯ  неразлучными
друзьЯми вплоть до нашего отъезда из Џарижа в апреле 1948 г.
     ‚се это  времЯ у  нас жил Љирилл, младший брат  €горЯ Ђлександровича. ‚
мае  по  договору, подписанному  маршалом Џетэном.  он  вернулсЯ  из  плена,
квартиры у него не было, и временно  он жил у нас. ‚ плен его взЯли на линии
Њажино, и с ним его денщика, вместе их и отпустили.
     Љак раз в воскресенье 22-го июнЯ  он с раннего  утра уехал за  город  в
гости   к  этому   денщику,  вернулсЯ  поздно  вечером  и   привез  корзинку
свежесорванной клубники, которую  денщик слал  мне в дар...  џ открыла дверь
(Ќикита уж спал), он  мне подал корзинку, и вдруг Я понЯла, что он ничего не
знает,  -- за этот  день  судьба  мира повернулась, а  он  пексЯ на солнце у
денщика! „а и лицо у него было страшно обожжено солнцем...  Ћн вдруг говорит
:  "—то с  вами  ?  —то  случилось?"  -- "„а ведь война!" --  "‚ойна?? ЉакаЯ
война?"  €  вдруг  кричит:  "Ђ €горь  где?" -- "Ђ €горЯ еще утром  увели..."
„обавлЯю: "Ќемцы  увели, гестапо". €, глЯдЯ  на его растерЯнное лицо,  вдруг
разражаюсь  хохотом :  он все  прозевал,  это кажетсЯ  немыслимым!! "—его вы
хохочете? -- со злобой в голосе кричит Љирилл -- разве времЯ смеЯтьсЯ?"
     џ сразу успокаиваюсь, говорю: "ќто просто нервное, однако, согласитесь,
собирать клубнику именно сегоднЯ -- все же смешно..."
     —исла 30-го июнЯ еду вместе с  мадам Љанцель в Љомпьень - там принимают
передачи.  Ћт вокзала Љомпьень до лагерЯ далеко,  около  четырех километров,
жара непомернаЯ;  однако ловкаЯ  и быстраЯ моЯ спутница  успевает прихватить
единственного  извозчика,  старика  со  старой  клЯчей, и  мы добираемсЯ  до
французских  казарм, где  находитсЯ лагерь Љомпьень,  через  который пройдет
столько знакомых и незнакомых. ’огда это еще все было впереди.
     “ лагерЯ собралось много народа,  все русские дамы, юные, нарЯдные, или
средних лет, а  есть  и постарше и много поскромней -- но  таких,  в  общем,
немного.  ‘носЯт баулы, пакеты и чемоданчики в сторожку против входа  в этот
громадный город-казарму -- он тЯнетсЯ в длину больше чем на километр.
     ЏоЯвлЯетсЯ  вахмистр  Љунце,  коренастый, бравый, подтЯнутый; несколько
дам к  нему бросаютсЯ, насильно суют  ему бутылки красного вина "ординар"  и
лепечут по-немецки: "Bitte,  nehmen Sie  doch,  bitte",  -  и еще  кое-какие
по-детски  наивные  фразы, что,  мол,  мой муж  так любит  и уважает  вашего
фюрера! Љунце  отбиваетсЯ, сперва мЯгко, а потом и пошибче  и строго говорит
одной особо красиво одетой и миленькой дамочке : "Aber meine Dame,  ich kann
nicht, es ist doch Krieg!!"
     “хожу  в сторожку, чтобы всего этого не  видеть и не слышать, да что же
это  такое?! ‚ сторожке  полутемно  и  прохладно.  ‚бегает  дежурный  офицер
‚енцеле, немецкий Язык и здесь  играет свою роль. Ћн с ужасом смотрит на все
эти дары (один громадный узел просто  завЯзан в зеленую плюшевую занавеску с
помпонами...), со мной говорит просто и  вежливо -- Ясно, что этот офицер --
армеец,  а не гестаповец. Ћн обещает сейчас же  все передать, а Я его прошу,
нельзЯ ли послать моему мужу записочку. „умает, потом, осклабившись : "Aber,
ja, natьrlich!"
     “ менЯ приготовлены и бумага, и карандаш - быстро пишу  несколько слов,
зову  остальных дам,  объЯснЯю  им,  что  вот офицер  позволЯет  написать  и
передаст, а может быть даже и вынесет ответы.
     Љунце увозит  тЯжелую  повозку в лагерь. †дем, но  надо  уезжать,  а то
единственный поезд  назад  в Џариж уйдет без нас. Ќо вот бежит ‚енцеле, сует
мне в руку пачку записочек, говорит, смеЯсь : "Na, Wд-sche brauchen sie doch
nicht so schlimm, haben alles gestern gewaschen, auch schцn fein sich drьber
amusiert!"   Ѓегу   с  мадам   Љанцель  к  извозчику  :   "Vite,   Mesdames,
dйpкchez-vous!";  кричу ‚енцеле :  "Danke schцn, Herr Wenzele!" и --  домой,
поезд уже стоит, но мы, к счастью, вовремЯ.
     —то за идиллиЯ?! „а нет, все нормально, немцы, то есть  ѓестапо, быстро
понЯли,  что  сделали  грубую  ошибку,  арестовав  так  сразу  самых  видных
эмигрантов,  и как бы погрозили всем русским парижанам пальцем: "‚едите себЯ
хорошо,  будьте пай,  а то  ведь мы  вас всех  вывезем в ѓерманию, и  дело с
концом, а там уж лагерь будет похуже ! "
     €з тысЯчи человек, арестованных гестаповцами 22-го июнЯ 1941 г., многие
были  освобождены через  2-3 месЯца  (как,  например, мой  муж,  за которого
хлопотал его  патрон  Jean Lemercier), очень  многие  месЯцев через  7-8,  и
только один,  генерал Ќиколай ‹аврентьевич  ѓолеевский,  просидел в  русском
лагере Љомпьене целых полтора года.
     ‚  этот лагерь  в декабре 1941 г.  попали многие русские  и французские
евреи, а также там вскоре было открыто  отделение специально длЯ французских
коммунистов... ’ут было  много  хуже  --  лишениЯ,  голод, издевка, расстрел
заложников... по номерам.
     Ђ бравый Љунце  постепенно перестал  быть столь демонстративно честным:
он проделал  в заборе, окружавшем  лагерь, брешь,  жены влезали  в лагерь  и
видели  своих  мужей -- Љунце  стал  понемногу принимать не  только  бутылки
"ординара", но и немалые денежки.
     Ќемыслимо  обойти молчанием довольно-таки неожиданную фигуру начальника
лагерЯ ЉомпьенЯ  (именно  в этот  период, то  есть в течение  приблизительно
полутора лет) полковника ЌахтигалЯ. Ћн  был банковский  служащий,  потом его
призвали  в  армию  и,  так  как  ему уж было  за  пЯтьдесЯт,  его назначили
начальником  этого  лагерЯ. ‹агерь был в ведении  ѓестапо, но чисто  бытовые
вопросы разрешал  начальник сам, особенно  в  отношении русского  отделениЯ;
когда открыли  лагерЯ еврейский  и  коммунистический, то его,  видимо,  мало
спрашивали, а он, как постепенно выЯснилось, ненавидел и ѓестапо, и  ѓитлера
лютой ненавистью...


        Њать ЊариЯ

     Њуж через две-три недели после освобождениЯ из ЉомпьенЯ пришел в себЯ и
решил, что надо что-то  сделать длЯ тех, кто осталсЯ  в лагере (а среди  них
были  очень скромные люди, их  семьи оставались в настоЯщей нужде) ; он стал
искать,  как  и  где создать  организацию под  нейтральным  наименованием  и
адресом. € тут он решил обратитьсЯ к  Њатери Њарии, котораЯ  стоЯла во главе
общежитиЯ и столовой длЯ неимущих при русской  церкви на улице ‹урмель. ’уда
он  и  поехал  на велосипеде, на котором проездил  всю  войну  --  порой  до
комендантского  часа,  по  улицам  Џарижа, где не горело ни  одного  фонарЯ.
“читываЯ  бульвары с массой деревьев,  круглые площади, где и днем-то трудно
ориентироватьсЯ -- это был спорт не из легких.
     Њать ЊариЯ, хоть и  не знала €горЯ  Ђлександровича, однако, поразмыслив
два  днЯ,  дала  положительный ответ,  и  очень  скоро  при  церкви  ‹урмель
образовалсЯ  "Љомитет помощи  заключенным лагерЯ Љомпьень", а позднее и всем
русским жертвам нацизма во  ”ранции. ќтот  комитет просуществовал  вплоть до
ареста  Њатери  Њарии  гестаповцами  в  феврале   1943  г.  Ѓлагословение  и
разрешение на посылку продуктовых пакетов от имени церкви на ул. ‹урмель дал
о. „митрий Љлепинин, настоЯтель этой церкви -- он тоже позднее был арестован
вместе с Њатерью Њарией,  ее сыном ћрой и ”. ЏьЯно-вым -- из  них всех выжил
только ЏьЯнов, остальные погибли в лагерЯх смерти.
     Џосле  войны   €горь  Ђлександрович  написал  обширный  отчет  :  своей
деЯтельности  в  ‘опротивлении   и  социальной  помощи  во   времЯ  немецкой
оккупации; он  был  напечатан в  ‚естнике русских добровольцев,  партизан  и
участников ‘опротивлениЯ во ”ранции, который мы издавали в Џариже в 1946 г.
     Ќо и прежде, в 1942-43 гг., €горь Ђлександрович давал письменные отчеты
тем, кто так  или иначе помогал ему и Љомитету собирать продуктовые посылки,
-- среди них были и русские магазины,  и еврейские рестораны; некоторые люди
помогали просто деньгами; все эти посылки (а их бывало порой 80-90) возила в
Љомпьень Ћльга Ђлексеевна €гнатьева на машине французского Љрасного  Љреста,
которую  выхлопотала Њать  ЊариЯ.  ‘ловом,  это была уж  целаЯ  организациЯ,
котораЯ жила  и  работала под  носом  †еребкова, назначенного  в  Џариж  длЯ
управлениЯ  русской колонией;  †еребков  был  активным  сотрудником ѓестапо,
издавал гнуснейшую газетку на русском Языке, выдавал справки "о личности".
     ‚от этот выжил и  успел вовремЯ нырнуть в €спанию; как будто  он и ныне
благополучно там проживает.
     Ћльга  €гнатьева проделала в общем  не  меньше  восьмидесЯти  поездок в
Љомпьень. Љроме шофера с ней, конечно, всегда ездил еще кто-нибудь из мужчин
--  иногда  ‹ев  Ѓорисович ‘авинков, а чаще один из работников на  кухне при
церкви ‹урмель.  ‚  Љомпьене ее встречал  полковник  Ќахтигаль (которого  мы
заочно прозвали "‘оловейчиком"), а брат ее, ‘ергей Ђлексеевич, просидевший в
лагере около шести месЯцев,  был выбран старшиной  русского отделениЯ; Љунце
привозил ему  полную повозку передач, а он уж их  распределЯл.  ‚  этой роли
старшины  он  нашел  себЯ, был строг, справедлив, и  никогда  не  допустил в
лагере ни одного скандала. Џонемногу Ћльга и Ќахтигаль стали почти друзьЯми,
ему нравилось, как и всЯкому немцу, что она графинЯ; он был с ней галантен и
услужлив да  и, наконец, просто доверилсЯ ей в своей ненависти к нацизму,  к
ѓестапо -- он,  действительно, не обидел никого, если же были недоразумениЯ,
умел все сглаживать.
     џ  пишу  о нем, так  как  на фоне острой  ненависти, которую  мы  тогда
ощущали к оккупантам, ‘оловейчик был светлым Явлением.
     ’ак как передачи в  еврейское отделение лагерЯ были очень  долгое времЯ
запрещены, и люди там ужасно голодали и мерзли,  русский лагерь наладил трос
из одного отделениЯ в  другое и по ночам  часть посылок  передавалась  туда.
Њногие из заключенных еврейского лагерЯ погибли позже в Ћсвенциме  -- кто от
голода и побоев, а кто и в газовой камере.
     Џравильно или нет  было  мое  решение не принимать активного участиЯ  в
Љомитете  рю ‹урмель  и не  вступать ни в какую организацию ‘опротивлениЯ? џ
считала, что раз мой муж ведет эту опасную работу, то Я, ради Ќикиты, должна
формально стоЯть вне ее. € когда €горь  Ђлександрович начал  вести совсем уж
секретную работу  в боевой  организации, Я  ни  о чем  его не расспрашивала,
чтобы даже под  пыткой  никого и ничего  не выдать. џсно,  что, насколько эк
было  возможно,  Я во всем помогала : принимала деньги  длЯ Љомитета (иногда
очень крупные), хранила их, передавала €горю  Ђлександровичу пароли, которые
кто-нибудь  из его  товарищей,  зайдЯ  ко  мне днем  на минутку,  специально
произносил при мне. ’акую же позицию занЯла и €рина Ќиколаевна, --  она тоже
активно помогала  ушу во всем, что касалось участиЯ в ‘опротивлении (и даже
скрывала  у себЯ  в доме  на мельнице в городе Dourdan,  где  тогда  работал
инженером-мукомолом ее  муж, канадских  и американских летчиков, потерпевших
аварию или сбитых над французской территорией, -- а это уж. в случае доноса,
был расстрел длЯ всей семьи), однако сама в „урданской  группе ‘опротивлениЯ
не состоЯла.
     ‡а времЯ существованиЯ Љомитета помощи  на рю  ‹урмель Я иногда, хотЯ и
очень  редко, там  бывала и  познакомилась  с  Њатерью Њарией,  с  ЏьЯновым,
немного с Њочульским, но почему-то совсем  не  знала о. „митриЯ Љлепинина, о
чем потом всегда жалела.
     Њать  ЊариЯ  с самого начала просто и хорошо менЯ встретила и несколько
раз  сама, по  собственному почину,  приглашала посидеть в свою  каморку под
лестницей. ѓоворила: "Џойдемте ко мне, посидим, уж очень Я устала нынче". „а
и  верно,  она  чуть не каждый день вставала  ни свет  ни  зарЯ  и  ехала на
–ентральный ђынок (знаменитое "чрево Џарижа" -- les Halles de Paris, которые
сейчас уж  не существуют) -- там  ее знали и бесплатно давали ей непроданные
овощи,  картошку,  иногда  и мЯса немного, и она это  все сама  тащила на рю
‹урмель длЯ столовой.
     Њы садились -- она на какое-то старое кресло, а Я на табуретку; комната
имела  неправильную  форму,  в  стене видна была  лестница, висели иконы,  с
потолка  на веревках  свисали косы  лука,  сушеные  травы, а на  столике, на
противне,  лежали  только что  высушенные Ягоды или овощи -- черника, вишни,
морковка.
     Њать  ЊариЯ  считала, что несчастных людей, не  нашедших себе  Њеста  в
эмиграции, надо сперва напоить и накормить, дать им чистую одежду и т.д. ќти
сушениЯ  входили в ее программу:  когда уж ничего не  было (а  это в военное
времЯ часто случалось), то она пускала в ход свои сушениЯ, и хоть чем-то, да
можно было в столовой накормить когда двадцать, а когда и сорок человек. Ћна
была всегда оптимисткой,  считала,  что  все обЯзательно  устроитсЯ,  и  что
нельзЯ никому отказывать в помощи, кто бы ни пришел.
     Ћна отодвигала со лба косынку, так что были видны на пробор причесанные
волосы, и  закуривала. Љурила она много, хотЯ  на людЯх -- избегала; то, что
она курила при мне, как бы сразу придавало моим визитам в ее комнату простой
тон -- казалось, что мы знакомы давно и даже близко.
     Ћ чем она со мной беседовала? Ћ текущих делах,  о войне -- все было так
тревожно, мы все болели  душой за ђоссию. ‡аметив, что Я все рассматриваю ее
сушениЯ, она как-то спросила менЯ, сушу ли Я тоже овощи и  Ягоды, как она. џ
ответила,  что  не  умею,  да  мне  и  в голову  не приходило...  ’огда  она
подробнейшим  образом  мне  объЯснила,  как  это  делаетсЯ,  и  прибавила  :
"Ќачинайте  сразу, увидите, как приЯтно  будет,  если  зимой сварите  Ќиките
кисель  или  компот". ‚от  так  сидели  мы, и  вроде  ничего особенного  или
поучительного  не было, но она,  конечно,  знала,  что  Я  отношусь к  ней с
величайшим уважением.
     џ была у  ней в ее  каморке раза три-четыре -  и вот как-то, пожалуй уж
под  конец, Я сидела и слушала  ее -- как раз про сушение -- и  вдруг что-то
вроде  шока,  и  Я  во  мгновение  ощутила,  что  со  мной  говорит  свЯтаЯ,
удивительно, как это Я до сих  пор не понЯла!.. Ђ вот в памЯти от этих минут
осталось только ее  лицо  -- лицо немолодой  женщины,  несколько  полное, но
прекрасный  овал,   и   сиЯющие  сквозь   дешевенькие  металлические   очки,
незабываемые глаза.
     ‹етом 1942 г.  Њать ЊариЯ  устроила на рю  ‹урмель скромный праздник  в
честь  годовщины  образованиЯ  Љомитета   Џомощи;  стоЯл  небольшой  стол  с
незамысловатой  закуской  военного  времени,  были  все дамы,  работавшие  в
Љомитете, о. Љлепинин и,  кажетсЯ, ЏьЯнов. Ќастроение  у всех было  хорошее,
все ждали, что скажет Њать ЊариЯ; лицо у нее светилось весельем, на нем даже
играла лукаваЯ улыбка  и,  взЯв рюмочку водки, она произнесла маленькую речь
про  Љомитет и его  работу,  и в  конце сделала  шутливый  комплимент  €горю
Ђлександровичу за  то, что он сумел устроить это дело, которое уже целый год
благополучно здравствует.
     Љонец 1942 и начало 1943 г. Я с Ќикитой прожила под Џарижем, в местечке
Villemoisson, снимала там домик - комнату с кухней -потом сильно заболела, и
в  почти бессознательном состоЯнии  €горь Ђлександрович отвез менЯ  в город.
ќто было нелегко --  пришлось пешком доползти до электрички,  и с вокзала на
рикше домой. ‚ этот же день на другой рикше попала Я  в частную клинику, где
провела три недели.  ‹екарств не было, кормили вареным горохом и помидорами,
что могло тогда считатьсЯ и большим шиком, но ничего  этого Я  есть не могла
--  у менЯ был острый приступ колита. ‘естра трижды в день делала мне  уколы
камфоры и, видно,  эти уколы  плюс полный голод менЯ спасли, и мне понемногу
стало легче.
     Љстати,  в  этой клинике было не так  уж много настоЯщих больных, а все
больше  скрывались  евреи;  уж не  знаю,  удалось  ли  им  выжить  до  конца
оккупации, --  ведь  бесконечно жить в  клинике запрещено, надо  освобождать
места длЯ больных.
     Љак  шла жизнь  в Џариже под оккупацией? ‚се старались получше одетьсЯ,
пошикарнее,  подчас совсем броско и пестро; у большинства женщин были сапоги
и туфли на деревЯнной  подошве, и  они, как  кастаньетами, отбивали по улице
шаг; театры, кино -- все было переполнено -- ведь это Џариж, и парижский шик
и  темп не умрут  из-за того,  что по Џарижу  с жадными лицами шлЯютсЯ  "les
Fridolins".  ќто название из песенки,  которую пела солдатнЯ:  "Der  heitere
Fridolin" --  веселый ”ридолин. Љак  только началась война  с  ђоссией,  все
вдруг во французском образе жизни обострилось.
     Ќе  надо  забывать, что  до  этого  французскаЯ коммунистическаЯ партиЯ
сочувственно  относилась  к  русско-германскому  договору;  рабочие  открыто
против  оккупантов  не  высказывались  и „е  ѓоллЯ не поддерживали. Ќо после
22-го июнЯ 1941 г. все резко изменилось. Џодпольные коммунистические Ячейки,
конечно, существовали; они  круто повернули курс,  и в стране,  где не  было
настоЯщей  власти,  а только правительство, посаженное оккупантами, их голос
имел  громадное  значение.  „вижение "ђезистанса", которое уже существовало,
получило  вдруг поддержку рабочего люда,  а ведь всЯ ”ранциЯ была принуждена
работать   на   немцев...  “частие  в  этой   акции  железнодорожников  было
чрезвычайно  важно; на некоторых  заводах  -сперва незаметно,  а  потом  все
больше -- началсЯ саботаж.
     …сли внешне беззаботное поведение парижской  улицы под  оккупацией было
своего  рода  фрондой, то внутренний раскол французского общества становилсЯ
все чувствительнее; конечно,  как всегда, одни  обвинЯли  во всех несчастьЯх
левых, другие -- правых.  Ќо вот из-за того, что  правительство, подписавшее
перемирие с ѓитлером,  возглавлЯл маршал Џетэн, народный герой  (сам он  был
крестьЯнский сын, что играло тоже немаловажную  роль  в его популЯрности,  к
тому же он был победителем ‚ердена) --  многие французы, не только "правые",
а самые широкие  круги, не смели осуждать правительство ‚иши и считали,  что
Џетэн  чуть ли не спас ”ранцию...  …го ответственность в процессе морального
загниваниЯ страны очень велика -- в этом сомневатьсЯ нельзЯ.
     ‘реди наших друзей и даже родных, большинство было настроено как мы; но
среди французов  и русских были поклонники  ѓитлера, верившие в  его звезду,
верившие в фашизм и к  концу войны примкнувшие к акции генерала Љраснова или
генерала ‚ласова...

     ***

     Џервый процесс, о котором мы узнали (насколько это было тогда возможно)
со  многими  подробностЯми, -- это "„ело ЊузеЯ  —еловека" в марте  1942  г.;
среди погибших там были Ѓорис ‚ильде  и  его  друг Ђнатолий ‹евицкий, оба --
молодые  ученые.  Њать ЊариЯ  близко знала ‚ильде, "монпарнасца"  из  группы
русских поэтов.  в  числе которых был,  например,  Ѓорис Џоплавский.  Ћна  и
рассказала об этом процессе €горю Ђлександровичу.
     Џриблизительно в Январе 1944г.  Ѓи-Ѓи-‘и  в своей французской  передаче
"Les  Franзais parlent aux Franзais "начало предупреждать о том,  что в этом
году,   в   эту  весну  и  лето,  будет  "высадка",  тот  самый  пресловутый
dйbarquement,  о котором столько  говорилось,  и  в  который  многие  уже не
верили.  ‘‘‘ђ  все  громче  и  резче требовал  образованиЯ  второго  фронта,
никогда,  впрочем,  даже не упоминаЯ  о  сопротивлении  и  отчаЯнной  борьбе
Ђнглии,  когда  она в  течение  целого  года  одна сражалась  против  немцев
(1940-1941  гг.) ! Љонечно, после того, как ѓитлер дошел чуть ли не до “рала
и половина европейской части  ђоссии была чуть  ли не сравнена с землей, это
требование второго фронта  стало справедливым; русские уже  могли  говорить,
что по-настоЯщему никто кроме них не сражаетсЯ!
     Ѓи-Ѓи-‘и  много раз  подрЯд повторЯло :  высадка  будет, ждите, -  если
находите нужным  или  целесообразным, уезжайте заблаговременно в деревню,  в
родные  места, где вам будет легче пережить новый взрыв войны на французской
территории... ‡апасайтесь всем, чем  можно:  топливом,  керосином,  свечами,
водой  --  вы можете быть  надолго отрезаны от города, от  поезда, от  любой
помощи. Ћстерегайтесь немцев -- они станут еще много злее и мстительнее...
     џ с детства  твердо верила, что "англичане зрЯ никогда  не грозЯтсЯ" и,
если что говорЯт, то исполнЯют.
     ‚  феврале  Я  пошла в  хозЯйственный  магазин и  купила там  печурку с
длинной трубой;  чем ее топить?  --  да чем угодно, дровишками,  даже мелким
углем, мЯчиками из сперва намоченных, потом высушенных газет (оказалось, что
такие мЯчики чудесно  горЯт, медленно, не гаснут, и на них  можно  сготовить
незамысловатую еду, например сварить картошку!). ’ам  же Я  приобрела и  две
лампы  типа "Џижон" --  такие  лампы горели вроде свечи, если падали -- сами
гасли, гореть могли много часов  -- словом, это было  длЯ менЯ и открытие, и
удачнаЯ покупка;  никогда  прежде  у  менЯ таких светильников  не  было;  их
употреблЯли в  деревнЯх,  где ночью надо  пойти  в коровник или  в подвал за
бутылкой красного.
     ‚  эти месЯцы  настроение у нас  дома  становилось все напрЯженнее :  Я
каждый  день  ждала  какой-то  катастрофы,  с  трудом  могла себЯ  заставить
спокойно открыть  дверь! Џомню как-то, было уже около 10-ти вечера, раздалсЯ
звонок -- а ведь в полночь на улице уж нельзЯ было оставатьсЯ. Ћткрывать? --
Ќет? …сли немцы, все  равно войдут.  Ќаконец открываю -- стоит  ЏетЯ ѓучков,
свойственник  €горЯ Ђлександровича (его сестра  ‚ера Ќиколаевна была замужем
за дЯдюшкой €горЯ Ђлександровича, ѓеннадием ѓенад.  Љарповым). Ћн  входит, а
мы  оба без голоса от нервного напрЯжениЯ. "—то это с вами, Ќина Ђлексеевна?
—то случилось?"  Ћн и сам напуган. "Ћх,  -- говорю, -- да мы боЯлись немцев,
ведь уже  одиннадцатый  час!" Ќаконец  начинаем  смеЯтьсЯ:  как хорошо,  что
страхи не сбылись и что пришел милый и приЯтный человек.
     ‚ феврале  1944  г. случилась беда  с  нашим другом ‘ергеем ”едоровичем
терном; до войны мы его не знали,  но, едва €горь Ђлександрович начал  свою
социальную  деЯтельность, на пути  его  попалсЯ  ‘.”. терн.  Ћн был  еврей,
женатый  на русской  --  его  жену  Њарию €вановну  мне  так и  не  пришлось
встретить,  но  €горь Ђлександрович ее знал,  и  говорил, что  она  хорошаЯ,
скромнаЯ, приветливаЯ и по-настоЯщему верующаЯ женщина. Ќедолгое времЯ €горь
Ђлександрович занималсЯ  судьбой еврейских детей,  родители которых  уж были
вывезены в лагерЯ в ѓерманию. ‘ергей ”едорович  стал у нас бывать, позже уже
с  желтой звездой на левой стороне  пальто...  Џоложение евреев в  это времЯ
было в Џариже тЯжелое : нельзЯ  посещать кафе, нельзЯ покидать свою квартиру
после 8-ми вечера,  а, значит, нельзЯ даже спуститьсЯ  в бомбоубежище -между
тем, как налеты американской авиации становились все более грозными.
     терн работал в каком-то комитете "защиты евреев", и вот как-то к концу
днЯ он сидел в бюро один; внезапно вошел офицер-гестаповец в форме, молодой,
громадного  роста,  и  начал  требовать,  чтобы  терн  встал  и  отдал  ему
нацистский привет. терн отказалсЯ, сказав, что он уже вежливо поздоровалсЯ.
’огда гестаповец набросилсЯ на него, повалил на пол и начал жестоко избивать
-- бил по лицу и топтал сапогами... терн пролежал один в бюро до следующего
утра, выходить вечером на улицу он не имел права.
     ќто  гнусное  дело произвело  на нас ужасное  впечатление; вскоре после
окончаниЯ войны терн начал  болеть, у него  началсЯ рак губы, котораЯ  была
поранена  гестаповцем, он  очень  мучилсЯ, и вскоре скончалсЯ. ’акова судьба
одного из добрейших и светлых людей, попавшихсЯ нам  на  пути в эти годы; он
был благотворителем по призванию, причем без малейшего  ханжества или особой
позы, которую, увы, часто приходилось мне видеть у многих "благотворителей".


        "Џокровка"

     ‚ конце марта  1944 г. Я в один день схватилась, собралась и  уехала...
нет, не уехала, а на крыльЯх неведомой силы унеслась  куда-то вон из Џарижа!
‘колько же можно  так  бегать?  Ќет,  Я не была никогда "непоседой" --  даже
наоборот, скорее домоседкой. Ћдна из  двоюродных сестер €горЯ Ђлександровича
указала  мне русскую  ферму в  50-ти километрах  от Џарижа,  где можно найти
комнату.  Ѓыло еще холодно,  серенький день, когда мы вошли  во  двор  фермы
около местечка Grosrouvre - эти места Я  и раньше хорошо знала, это недалеко
от Rambouillet, где у наших близких друзей был дом. Ќо про этот русский дом,
звавшийсЯ "Џокровка", Я только слыхала; над  воротами развевалсЯ Ђндреевский
флаг -- хозЯин был бывший морской офицер.
     •озЯева Џокровки много лет подрЯд сдавали летом комнаты; во времЯ войны
некоторые пожилые дамы там стали жить постоЯнно, а на week-end 'ы  приезжали
толпы русской молодежи. Љонечно,  в это тревожное времЯ их бывало немного, а
когда Я бывала там потом, уже после войны, на субботу-воскресенье на машинах
и поездах приезжали в Џокровку от 70 до 90 человек! ‘пали в  саду в спальных
мешках или на  сеновале,  купались  в пруду, пели, плЯсали,  жгли по вечерам
костры... ‚  Џокровке  жилось легко  и весело,  а  гостеприимные и  ласковые
хозЯева задавали тон -- тут  не было ссор, не было  политических бесконечных
эмигрантских  прений --  Џавел  Њихайлович Љалинин  не  допускал этого и  не
терпел.
     “  входа  во  двор фермы  стоЯла  небольшаЯ  чудеснаЯ  часовнЯ  Џокрова
Ѓогородицы,  фрески  в  алтаре  были  работы  прекрасного   художника   ѓ.€.
Љруга.<sup>[*]</sup> ќта часовнЯ сразу придавала "русской ферме" особый дух.
ђусские,  проживавшие в Џокровке, были разными; были среди них  и  те,  кого
тогда называли  гадким словом "коллаборанты",  служившие  у  немцев; бывало,
конечно, что с голодухи -- податьсЯ-то  ведь было  некуда; но была там  одна
толстомордаЯ сытаЯ  пара:  они  получали громадные  продуктовые  посылки  из
веции и,  не  стеснЯЯсь, при всех уплетали бутерброды  с маслом, колбасой и
шпротами,  а  мы  с  Ќикитой  ели  тушеную  свеклу или картошку, и  оба были
голодные...
     ‘ам  Љалинин  был  чудесный,  небольшого  роста,  с  вихрастыми  седыми
волосами; он не ходил, а вроде прыгал; писал недурные стихи, крепко верил и,
пожалуй, как и  отец  Љруг, был мистик.  Ћн, бывало, до поздней ночи, мыл на
кухне  всю посуду за день  -- это был  его  хозЯйственный  вклад  в  ведении
"пансиона";  кухней  ведала  его  жена,  а  огородом  -- Ѓорис, его пасынок,
простой, милый парень. „ве его дочки, ѓеновефа и …лена, были -- одна старше,
другаЯ  моложе  Ќикиты. џ по  ночам не спала,  частенько заходила  на кухню,
ночью  обычно не  было  тока,  и при  лампе  "Џижон" мы с  Љалининым  часами
беседовали,  читали  друг другу стихи,  он --  свои,  а Я --  свои, и  стали
отличными друзьЯми.
     Љогда  над Џокровкой  летели  бесконечные американские  истребители или
тЯжелые "летающие крепости", и казалось подчас,  что от воздушных волн и воЯ
всЯ  ферма рухнет, Љалинин  открывал  часовню, выносил аналой, клал на  него
требник и  читал вслух пове черие.  “ менЯ был с собой небольшой  медальон с
частицей  мощей  ‘ерафима  ‘аровского   --  подарок  императрицы  Ђлександры
”едоровны,  который  она  сумела  передать  через верных  людей  Ђлександр;.
‚асильевичу  Љривошеину в благодарность за моральную и материальную  помощь,
которую тот оказал царской семье, бывшей в пленении еще в ’обольске.
     Џокровка была расположена километрах в двух от главного шоссе от Џарижа
на  ербург, один из главных французских портов,  занЯтых немецкими  силами;
также это был путь к знаменитом) Ђтлантическому валу -- громадному бетонному
заграждению вдоль побережьЯ Ђтлантического океана.
     €горь  Ђлександрович приезжал к  нам в  Џокровку  раза  два. поезда еще
ходили;  но  вот  в конце маЯ англичане на небольших истребителЯх,  ловко  и
точно пикировав, перебили железнодорожный путь и подожгли большой  состав  с
боеприпасами; он в  течение двух суток взрывалсЯ -- это было близко и потому
тревожно. 1-го июнЯ €горь  Ђлександрович  приехал на велосипеде -- поезда из
Џарижа больше не ходили. ђешили, что  в следующее воскресенье он  приведет с
собой дамский велосипед, приедет рано с утра, и мы уедем : Ќикиту на раму, а
Я тоже поеду на велосипеде...  Љонечно, 50 километров ехать было нелегко, но
понемногу и благословЯсь... ’ак и решили.


        ‚ысадка. Ђрест €горЯ Ђлександровича

     ђано утром шестого  июнЯ, после  бессонной ночи, Я потихоньку встала и,
надев  халат, пробралась в столовую, где стоЯл радиоприемник,  поставила его
на  волну  Ѓи-Ѓи-‘и и услыхала  ставший с  тех пор  знаменитым призыв :  "Le
premier accroc coыte deux cents francs, le  premier accroc  coыte deux cents
francs!" -- и так без  конца,  без конца "et je  rйpиte:  le premier  accroc
coыte  deux  cents francs!"  —ерез  минуту  -две  перешла  на Џариж  --  там
сообщалось, что в пЯть  утра  началась  высадка  -- "le  dйbarquement",  вот
оно... „е ѓолль был прав, война возвращалась на французскую землю!
     ‹ихорадка этих дней неописуема : налеты на ”ранцию тЯжелых американских
бомбовозов  усиливались;  бывали  дни, когда  этих "летающих крепостей"  (64
метра  от крыла до крыла!) пролетало над покровкой  до 1200-1400 штук зараз;
летели  эскадрильЯми по  13  самолетов; грохот  был такой, что говорить было
немыслимо, и даже страшно не было, чего уж тут боЯтьсЯ: такой самолет, упав,
целиком  покрыл  бы  собой  la  ferme  russel  ‚се  эти  месЯцы,  вплоть  до
освобождениЯ  Џарижа, бьши как бы единым действием написанного единым  духом
драматического  произведениЯ. ’еперь на годы  решалась судьба …вропы, теперь
начиналсЯ конец владычества ѓитлера.
     €горь Ђлександрович  за  мной  с  велосипедами, как было  условлено, не
приехал и ничего не дал знать; Я спрашивала кое-кого, кто в эти дни вернулсЯ
в Џокровку, про него, не слыхали ли чего. ’олько 18-го июнЯ во двор фермы на
велосипеде  вкатила  кузина  €горЯ  Ђлександровича, и Я сразу понЯла, что он
арестован ѓестапо.
     џ  сказала об этом только Џ.Њ.  Љалинину  -- по ночам советовалась, что
делать? Ћн говорил мне: "Ћставайтесь в Џокровке, ведь никто не знает, что вы
здесь". ’от же совет передавал и Љирилл через  кузину -- сидеть, пока  фронт
не уйдет на ‚осток.
     ‚  это  времЯ мы  с Ќикитой  жили уже  не в  общем доме, а  в  "совином
домике",  это была  одна комната,  надстроеннаЯ над амбарчиком,  там  Я была
отдельно от всех, и это мне нравилось. “тром, когда  пили чай с сухарЯми, на
стол прибегали снизу  полевые мышки, совсем  малюточки, с  громадными ушами,
как у слона, и из рук ели крошки, ночью  по крыше с адским топотом, вздохами
и криками бегали совы, грузно шлепаЯсь куда-то  вниз, и улетали  -- видно за
крысами, а крысы, конечно, на ферме были.
     џ не  спала ночами,  погода была теплаЯ, райскаЯ,  еще  цвели сирень  и
жасмин, по ночам заливались соловьи. Ћдну ночь несколько часов подрЯд, почти
над нами,  шел воздушный  бой -- бились очередными дуэлЯми, по два самолета,
шли  друг на дружку.  ‚ Ясном ночном небе были видны светЯщиесЯ / дорожки от
пуль, летчики преследовали друг  друга, моторы завывали,  потом -  удар, все
небо озарЯлось, и через  несколько секунд в столбе пламени один из самолетов
грохалсЯ оземь, и Яркое зарево пылало несколько минут. €  опЯть все стихало,
соловьи начинали надрыватьсЯ, свистели, щелкали, будто этот переполох в небе
их  совсем  взбудоражил... —етверть часа, полчаса,  и  снова другие битвы. џ
стоЯла  на  лесенке "совиного домика", кругом все спали (или  просто боЯлись
высунуть  голову в окошко), курила папиросу  за  папиросой; так вокруг фермы
упало  пЯть самолетов, один из них в двух километрах от  дома.  Ђ совы  тоже
работали, на рассвете они загнали на закрытые ворота во дворе толстую крысу,
котораЯ там сидела, вцепившись лапами, кружили, без конца на  нее нападали и
пытались  сбить с ворот;  однако крыса не сдалась и, когда  совсем рассвело,
проворно бросилась на землю  и спрЯталась; Я одна из  всех жителей простоЯла
всю ночь  во  дворе --  и о чем  думала? Ќе  знаю. Љогда  грохалсЯ очередной
самолет, Я с ужасом понимала, что вот совсем рЯдом, в адском  костре сгорает
мальчишка -- немец, американец, может быть англичанин ... -- не все ли равно
? !
     ЌемецкаЯ  армиЯ  начала покидать  Ђтлантическое побережье,  по  ночам с
шоссе слышались немецкие окрики, скрежетали танки, при Яркой луне английские
истребители бомбили  немецкие колонны, собаки  в Grosrouvre лаЯли и выли. Ќо
вот Ѓи-Ѓи-‘и передало, что через три днЯ  должно прекратитьсЯ любое движение
по большим дорогам ("Њы будем  обстреливать все, что двигаетсЯ по дорогам"),
и  Я тут же решила, что вернусь  в Џариж; побежала в Grosrouvre, узнала, что
через день на  Џариж  из дальней  деревни  уйдет последний автобус, а  потом
всЯкое сообщение с городом приостановитсЯ.
     ‚есь следующий день Я  бегала по деревне из дома в дом и тщетно умолЯла
мрачных с виду фермеров довезти нас с Ќикитой и чемоданом за семь километров
к последнему автобусу. ‚се как один отвечали одно  и то же : не поедет ни за
что, ни за какие деньги --  ведь вы слыхали, что сказали англичане? џ была в
отчаЯнии: уже дала знать Љириллу, чтобы он встречал нас в ‚ерсале. Љак быть?
ђугала себЯ дьЯвольски,  что зевала до сих пор и никого не слушала. Ќаконец,
уж  последний  дом,  дальше  просто поле; и  вот  тут, после категорического
отказа хозЯина ехать, Я собралась с силами и сказала ему, подчеркиваЯ каждое
слово  : "Ќо мне ведь необходимо  быть в Џариже, мой муж болен, тЯжело болен
-- вы должны сами понЯть, что это значит!"
     Ћн долго  молчал,  что-то  сам с собой медленно рассуждал  и,  наконец,
ответил: "‚ы бы  так  сразу и сказали.  ђаз так, значит, едем,  ждите менЯ в
восемь утра... Љто его знает, что будет".
     Ќа  следующее утро, по июльской жаре, мы с Ќикитой в высоком кабриолете
опЯть пустились в путь -- вот уж таскать, не перетаскать!!
     …хали только вдоль дорог по  межам, по обочинам, обЯзательно только под
деревьЯми -- так хорошо, что все дороги во ”ранции обсажены деревьЯми! ‚ той
деревне,  куда доехали отлично, посреди площади стоЯл автобус и... несметнаЯ
толпа пассажиров! Ќе Я одна бежала назад в Џариж...
     Џодошел шофер, крикнул: "Montez, montez, faites vite!", и все ринулись,
давЯ друг  друга, кто первый  вскарабкаетсЯ, -- Ќикиту  почти сразу  от менЯ
оторвали, Я только успела схватить его за  куртку  -- но его  душили, голова
закинулась  назад,  он  кричал  : "Maman, maman,  j'йtouffe!"  Ќо все дальше
ускользал  от менЯ, -- вот сейчас  раздавЯт...  ’ут  раздалсЯ  могучий окрик
моего возницы, который,  оказалось,  решил  удостоверитьсЯ, что мы  влезем в
машину,  -- он принЯлсЯ кулаками направо и налево раздавать крепкие тумаки и
кричал: " Џозор, позор,  мальчика чуть  не раздавили!"  ђасчистив дорогу, он
галантно посадил Ќикиту, а  за ним и  менЯ  в  тамбур... ’олпа сомкнулась за
мной, нас втолкнуло внутрь автобуса,  чуть не  до переднего сиденьЯ,  дверца
хлопнула и... поехали!
     ‚  ‚ерсале ждал Љирилл, и на другом, уже городском автобусе, мы поехали
прЯмо на квартиру к Henri  de  Fontenay, где  нас уже ждала жена  е