тьсЯ  станут:  первыми  разбудили тайгу... от векового сна. Њожно будет
рапортовать  в  Њоскву,  доложить  товарищу  ‘талину: сон северной глухомани
нарушен... раздалсЯ исторический сталинский гудок...
     Ћкружавшие  оратора  чины  внимали.  ’ут  же  было отдано распорЯжение:
натаскать воды в котел и разжечь топку!

        x x x

     - ‘амое  трудное  дело  в  землЯнке  - высушить намокшие за день в лесу
одежду,  рукавицы, портЯнки. ‚озле железной бочки, обращенной в печь, тесно.
Ќадо  уметь  захватить  место  и  его  сохранить.  Љроме того, металлические
стенки  нагреваютсЯ добела, и близко развешанное трЯпье того и глЯди сгорит,
а  если  развесить подальше - рискуешь к подъему найти свои шмотки сырыми. Ђ
как  в  мороз  идти на заснеженную лесосеку, да еще в особенно тЯжкий темный
предрассветный   час,   в   сыром   ватнике   и   влажных  рукавицах,  сразу
затвердевающих?
     Џро  это  и  помыслить  нельзЯ  без содроганиЯ, если даже ‹ежишь, как Я
сейчас,  в несусветной жаре, на верхнем Ярусе нар, настланных из неокоренных
жердей.   ’ут   бывает  как  возле  паровозной  топки.  Ћт  расшурованных  в
объемистом  чреве бочки смолЯнистых крЯжей железо накалЯетсЯ, как в горне, и
обжигающий  жар  проникает  в  далекие  и  темные  закоулки  землЯнки; впору
лежать,  как  на  полке  в бане, нагишом. Џоэтому новички норовЯт заполучить
себе место внизу и подальше от очага.
     Ќо  Я  старожил.  „авно  кочую  по лесным лагпунктам и потому знаю, что
усердно  топЯт  только короткое времЯ, пока вваливаютсЯ с мороза в землЯнку,
ужинают  и  разбираютсЯ.  Џотом  все  полЯгут спать, никому неохота встать и
подложить  в  гаснущую топку дров, да их частенько и не хватает на всю ночь.
Ђ  с  дневального чего спросишь? Ѓольной, обколоченный старик... Џошлет тебЯ
подальше,  натЯнет  и  обладит  вокруг  себЯ  неописуемое  трЯпье, из какого
сооружено  его  ложе, и снова захрапит. …два огонь ослабеет, как мороз через
тысЯчу  щелей  и  дыр начинает проникать в землЯнку: она слеплена из жердей,
крыша  из  лапника,  прижатого к обрешетке комьЯми мерзлой земли. Џотому Я и
выбрал  себе  место наверху и поближе к печке: тепло держитсЯ тут дольше. „а
и  сподручнее  следить  отсюда  за  своим  добром: прозеваешь - и спрашивать
будет  не  с  кого.  €  ступай,  пожалуй,  на  целый  день  в лес в котах из
автомобильных  покрышек  на  босу  ногу! “ менЯ завелись суконные подвертки,
вырезанные  из  полы  старой шинели, доставшейсЯ от задавленного деревом при
валке товарища, и Я поневоле над ними трЯсусь.
     ‚  моем представлении поморозитьсЯ - последнее дело, хотЯ немало народу
мечтает  попасть  в  стационар  с  обмороженными пальцами. „аже видит в этом
великую  удачу.  "“роки", правда, сумасшедшие, за невыполнение грозЯт тЯжкие
кары,  но  превратитьсЯ  в  этой обстановке в инвалида - уж лучше сразу, как
поступают  некоторые,  незаметно  отстать  от партии и удавитьсЯ на суку или
попросту  лечь  на снег в исподнем... ‚опреки здравому смыслу и опыту Я вбил
себе  в  голову,  что должен непременно выйти из лагерЯ, пусть нет воли и за
зоной.  Ќи  за  что  не  хочу  протЯнуть ноги за колючей проволокой. “мереть
хочетсЯ  так,  чтобы  в  последний хмурый час склонилось над тобой дружеское
лицо,  а не стоЯли бы у смертного одра шакалы, караулЯщие, когда можно будет
воспользоватьсЯ  недоеденной  пайкой или завладеть теплыми портЯнками, чтобы
твой  труп не сбросили в безымЯнную Яму... ‚ернее всего, к тому неизвестному
дню  не  останетсЯ  дружественных лиц, а "бесчувственному телу равно повсюду
истлевать",  так  что  резоны,  какими  Я  себЯ  убеждаю  not to flinch - не
дрогнуть,  стоЯть  твердо,  -  вовсе неосновательны. Ќо пока что Я вот так -
сопротивлЯюсь...
     €з-за   низкой  крыши  ложе  себе  Я  стелю,  ползаЯ  на  четвереньках.
€зголовье  приходитсЯ  улаживать,  отступЯ  возможно  дальше от свеса крыши:
мохнатые  и  колющие  еловые  ветви  в  этом  месте закуржавели, как в лесу.
Ќикакое тепло сюда не доходит.
     Џодушкой  служат ботинки и холщоваЯ сумка с моим имуществом - там миска
с  ложкой,  рванаЯ  сорочка,  лысаЯ  зубнаЯ  щетка,  раздавленнаЯ мыльница с
обмылком,  обломок  гребнЯ,  чехол из-под бритвы, еще какой-то вздор. ‘ам не
знаю,  почему  Я  всего этого не выбрасываю, а таскаю за собой, слежу, чтобы
не  украли,  волнуюсь  при  шмонах - не отобрали бы. Ќо есть в сумке и нечто
длЯ менЯ ценное - очки. џ близорук и без них не обхожусь.
     Ќары  Я  застилаю  своими  ватными  брюками,  накрываюсь гимнастеркой и
бушлатом.  ‚се это очень заношенное, задубевшее от пота и грЯзи, всегда чуть
влажное.  ‘пасение в том, что спать приходитсЯ вповалку. „нем мы между собой
если  не враги, то ощетинившиесЯ конкуренты: жизненных благ отпущено на всех
так  мало,  что  за  них поневоле бьютсЯ. —тобы мало-мальски полегчало, надо
добитьсЯ  расположениЯ начальства, а единственный путь к нему - наушничать и
доносить  на  соседа. € сторожит всех дьЯвольскаЯ ловушка - соблазн пролезть
в  надсмотрщики... Ќо по ночам холод заставлЯет искать соседа, прижиматьсЯ к
нему  ближе, а когда уж очень невтерпеж - накрыватьсЯ с головой вдвоем одним
бушлатом,  чтобы надышать потеплее. ’Яжел и удушлив дух под таким накрытием.
‡асыпаешь одурманенным.
     ‘  какой  брезгливостью вспоминалось зловонное трЯпье, каким Я накрывал
тогдг  лицо  -  кажетсЯ,  ни  за  что в мире не прикоснулсЯ бы теперь к этой
засаленной  рвани!  ‚прочем,  зарекатьсЯ  ни  от  чего  нельзЯ: это Я хорошо
усвоил.
     †еланный  сон-забытье  не всегда приходит сразу: как ни дороги короткие
часы  отдыха,  как  ни  велика  усталость  -  а  может,  именно из-за нее, -
посещает  бессонница.  ќто  очень тЯгостные часы. Џока тепло - свербит давно
немытое  тело.  †ерди словно обретают твердые шипы. Ќо печка скоро остывает,
и  отовсюду проникают ручейки холода. Њороз находит изъЯны в коконе, каким Я
ухитрилсЯ  от  него отгородитьсЯ. Ћдежонки куцые: начнешь подтыкать полу под
один  бок,  откроешь  другой,  так  что  лучше не шевелитьсЯ и терпеть, пока
хватает мочи. ‹ежу и тщетно призываю сон.
     Њысли  в голове засели тЯгучие, унылые. џ думаю, что опустилсЯ, отупел,
и  не  на  что  надеЯтьсЯ  впереди. ‚торой год не выхожу из зырЯнских лесов,
менЯ  перебрасывают с одного лагпункта на другой, но в том же роковом звании
лесоруба.  ѓ“‹Ђѓ  торгует  з/к з/к направо и налево, поставлЯет их заводам и
рыбным  промыслам,  во  всЯкие  конструкторские бюро, в ветлечебницы, даже в
театры   и   рестораны.  …сть  ловкачи  и  балетмейстеры,  прислуживающие  в
столовых,  торгующие  в  магазинах,  командируемые по городам, счастливчики,
попадающие  в дворники, кучера, холуи к начальству... Ћни все живут в тепле,
ходЯт  в  баню,  сыты,  спЯт под одеЯлом. Ќо у них - специальность, а у менЯ
"лошадинаЯ"   категориЯ:   при   заключении  контрактов  с  клиентами  особо
оговариваетсЯ,   сколько   будет  поставлено  человек  (душ,  голов)  первой
категории.   Ћстальные   -   как   принудительный  ассортимент  при  покупке
дефицитного  товара.  ‹ингвисты, преподаватели иностранных Языков, нужные не
более упраздненных денег... ’емна ночь, и нет просвета.
     Ќо  вот  становитсЯ нестерпимой вонь под телогрейкой, сбилась обернутаЯ
вокруг  ног  гимнастерка, и мне приходитсЯ открыть лицо и приподнЯтьсЯ. Ќадо
упеленыватьсЯ  заново.  ‚  землЯнке  почти  полнаЯ  темнота.  •рап доноситсЯ
приглушенно  из-за  укутавших головы трЯпок. ‚ дальнем конце, против топчана
дневального,   коптит   трехлинейнаЯ   лампа   без   стекла.  ‘тойки  нар  и
бесформенные  тени  загораживают  огонек.  ‘мутно различаю возле себЯ темные
бугры - фигуры спЯщих впритык друг к другу, накрытых чем попало.
     џрче  огненного  Язычка  лампы - щели в дощатой перегородке, отделЯющей
небольшую   каморку.  ’ам  утеплены  стены,  потолок  обит  шелевкой,  стоЯт
топчаны,  есть одеЯла, железнаЯ, обложеннаЯ кирпичом печка и лампа на столе.
‚  этом  уюте  живут  своей  особой,  недоступной  жизнью бригадир-нарЯдчик,
воспитатель  Љ‚—  (культурно-воспитательнаЯ  часть)  и  каптер.  ќти люди не
только  сыты,  одеты  в  добротные  полушубки и ходЯт в валенках, от которых
любой  мороз  отскакивает, но и всесильны: судьба всех обитателей землЯнки в
их  руках.  €  потому  стоит  кому-нибудь  из-за  перегородки кликнуть: "ќй,
кипЯтку!",  как  первый услышавший со всех ног броситсЯ с чайником на кухню,
поставит его на печурку, подбросит дровишек...
     €з  этого  маленького  эдема  доносЯтсЯ возгласы, громкий смех, веселаЯ
ругань:  хозЯева  чулана  забавлЯютсЯ  с воровкой ‹елькой Љонь. Ћна числитсЯ
уборщицей  на  вахте,  щедра на любовь и корыстна. Љаптер отдает ей бумазею,
отпускаемую  на  портЯнки, - она красит материю и шьет себе платьЯ. “ ‹ельки
слегка   сиплый   голос,   воспаленные,   чуть   навыкате   козьи   глаза  и
обольстительнаЯ  развинченнаЯ походка. Ќадо остерегатьсЯ ей не угодить - она
мелочна и злопамЯтна.
     ...џ  все  не  сплю.  ’еперь  одолевают  насущные заботы. ђазваливаетсЯ
ботинок,  нет махорки длЯ инструментальщика, и он непременно подсунет пилу с
неразведенными,   тупыми   зубьЯми.   Џрошел  слух,  что  переводЯт  куда-то
десЯтника,  душевного  человека, безотказно ставЯщего в нарЯды "вып" - норма
выполнена  -  и  приписывавшего соответственно заготовленные кубометры. "Љто
их  под снегом проверит? - резонно говорил он. - Ђ когда дойдет до дела, нас
тут  и  следа  не  будет!"  ’аких людей раз-два и обчелсЯ... ЋкажетсЯ вместо
него кто-нибудь выслуживающийсЯ, подхалим, что тогда делать?
     Љто-то  трепалсЯ,  будто в “ђ— поступил срочный запрос из Љеми на зэка,
владеющего  английским  Языком. ‚здор, конечно, типичнаЯ лагернаЯ параша, но
все-таки  будоражит.  Џравда  и  то,  что здесь не выстоишь, коли не станешь
цеплЯтьсЯ  за  россказни  об  амнистиЯх,  переменах, совестливых прокурорах,
которые  вот-вот  приедут  длЯ  нелицеприЯтного пересмотра всех дел, коли не
будешь  утлую  ладью  свою направлЯть курсом от одной надежды к другой, так,
чтобы   всегда  маЯчил  впереди  светлый  огонек.  ќти  надежды  никогда  не
оправдываютсЯ, но вечно живы.
     ...‘ухие  дрова в костре горЯт дружно. ЏламЯ с воем завиваетсЯ кверху и
обдает  нестерпимым  жаром.  Њне,  сидЯщему зозле огнЯ, впору отодвинутьсЯ -
колени   в   рваных  брюках  припекло,  носки  ботинок  накалились,  и  лицо
приходитсЯ  отворачивать  и загораживать рукавицей, но боюсь потерЯть место:
к  костру  жметсЯ  человек  двадцать. ’олько шагни в сторону, и живое кольцо
сомкнетсЯ за тобой и отгородит от тепла.
     ‚се  еидЯт  или  стоЯт  молча,  уставившись  на огонь, все в одинаковых
мешковатых  бушлатах  и  серых суконных ушанках. “ всех одно и то же угрюмое
выражение,  сковавшее  потемневшее  от стужи и копоти лицо. ’абаку ни у кого
нет,  и  цигарок  не  видно.  Ћцепенелую  тишину  зимнего леса нарушает лишь
гудение  пламени,  да  за  спиной то и дело отрывисто и гулко щелкает мороз,
словно  кто  с  размаху  бьет  здоровой  дубиной  по  стылым  стволам.  ‡вук
раскатываетсЯ по всему лесу.
     “  костра изредка возникают разговоры - вполголоса, с запинками. ‚се, в
том числе и Я, остро прислушиваемсЯ.
     - Ќеужто  не  помнишь?  ’от,  у кого романовскую шубу увели. ‘разу, как
пригнали,  в  первую  ночь.  Ћн  еще опознал ее на десЯтнике нижнего склада,
ходил жаловатьсЯ, - поЯснЯет ровный, степенный голос.
     - ‘еденький такой, ходил прихрамываЯ?
     - Ќу!  ’ак  вот,  надумал  он  большой палец себе отрубить, а тюкнул по
кости  -  почитай,  напрочь  оттЯпал...  Ќе  иначе зажмурилсЯ, когда топором
замахивалсЯ.  …го  потом спрашивают: "—то же ты, дурак, себЯ без правой руки
оставил?  Људа  ты  теперь  без  нее? ђубил бы, как другие, на левой большой
палец..."  -  "џ,  -  говорит,  -  встал неловко: руку-то на пень положил, а
ноги-то  оскользнулись  -  лед  вокруг.  Њне  бы на колени встать, ловчее бы
вышло. Ђ так левша Я..." ‡асудЯт его теперь, как думаешь?
     - „есЯтку  как  пить  дать  вкатЯт,  -  звучит  категорический ответ. -
’еперь  статьЯ  есть в кодексе длЯ саморубов. ’олько что без руки, куда его?
Ќа инвалидной командировке дойдет.
     - Ќескладный  народ  эти  деды,  норовЯт  поскорее  до  хаты, к бабе на
печку,  а  как  сделать,  не  знают, - рассудительно определЯет кто-то и тем
подводит итог разговору.
     €  все  снова угрюмо смолкают, и снова становЯтсЯ слышнее шипение сырой
колоды  в  костре  и выстрелы мороза, все лютее оковывающего мир. Њы отлично
знаем,   что   давно   пора   начать   работу,  но  нет  сил  оторватьсЯ  от
завораживающей  игры  огнЯ,  покинуть  теплое место. € как же трудно сделать
усилие, шевельнутьсЯ!
     Ќас,  как  всегда,  пригнали  на лесосеку затемно, и мы развели костер,
поджидаЯ  рассвета.  Ќо  уже  показалсЯ  край  нераннего  зимнего  солнца  -
багрового,  зловещего,  -  а  мы  все  еще сидим. Џожалуй, грейсЯ хоть целый
день!  ‚ лесу все равно продержат, пока не будет выполнен "урок". Ѓригадир с
воспитателем  раскидают  костер  -  это  испытанный  способ, чтобы заставить
свалить  назначенное  число  деревьев и подтащить к санной дороге положенное
количество бревен.
     € Я наконец решаюсь встать первым и отойти от костра.
     - …му  больше  всех  надо, очкастой суке! - злобно цедит кто-то за моей
спиной.  џ  узнаю  голос,  но  мне неохота обернутьсЯ, чтобы ответить. Џусть
себе!
     Ћдин  за  другими  работЯги следуют моему примеру, у костра не остаетсЯ
никого. …ле двигаЯсь, через силу, принимаемсЯ за работу.
     ‘тужа,  затаившаЯсЯ  за  пределами очерченного огнем магического круга,
сразу  сковывает,  хватает, как клещами. ‘тоит ступить в рыхлый снег, как он
тотчас  попадает  в  ботинок: сухой и черствый, как соль, снег, просыпавшись
за  портЯнку,  ожигает  кожу.  Ќоют  стынущие  пальцы,  нетвердо  охватившие
рукоЯть лучковой пилы.
     Ќе  скоро,  ох  как  не  скоро  начинает брать свое движение: понемногу
разогреваешьсЯ,  мысли  сосредоточиваютсЯ на том, откуда лучше делать запил,
в  какую  сторону  валить дерево. € поневоле начинаешь шевелитьсЯ проворнее,
чтобы  не  терЯть  попусту  времени:  кубометры урока как наведенное на тебЯ
дуло  пистолета.  € только подумать, что находились ликующие перьЯ, писавшие
об   этом  как  о  трудовом  подъеме!..  Ќо,  как  бы  ни  было,  ѓ“‹Ђѓ  лес
заготавливал.
     ‘правившись  со  здоровенным  стволом  -  не  менее двенадцати дюймов в
отрубе!  это,  пожалуй,  без малого кубик, - Я распрЯмлЯюсь, сдвигаю шапку с
влажного  лба... ‘тоит околдованный зимой лес. „а не какой-нибудь жиденький,
просвечивающий,  а нетронутый от века северный бор - глухой, нескончаемый, с
великанами  соснами и лиственницами. …го впервые потревожили люди... „еревьЯ
плотно  укрыты  снегом.  …ли стоЯт как торжественные, сверкающие свечи. ’ам,
где  не  достает  солнце,  скопились Яркие синие тени. Ќе заросшие подлеском
полЯны  и  прогалы  в  плавных  мЯгких  буграх,  похожих на белые волны: они
искрЯтсЯ  и блестЯт в тели. € так тихо, так неподвижно кругом, что мерещатсЯ
какие-то   волшебные   чертоги   из  сказки.  џ  поддаюсь  очарованию,  даже
отвлекаюсь   от   своего   дела   -  такой  первозданной  красотой  довелось
любоватьсЯ!  -  но  не  настолько, чтобы забытьсЯ, зашагать между деревьЯми.
“йти в эту красоту куда глаза глЯдЯт...
     Ќевдалеке  сухо  щелкает  винтовочный  выстрел.  ‘разу  настораживаюсь:
давеча  у  костра  рассказывали  про  знакомого  зэка  с ближнего лагпункта.
Џриметный   был  человек,  и  многие  его  знали.  Ћн  носил  пышные  усы  с
подусниками  в  памЯть  командира  своей незабвенной Џервой Љонной, сохранил
папаху,   которую   лихо   заламывал  и  сдвигал  набок.  …го  не  остановил
предупредительный  выстрел  конвоира,  крикнувшего  ему,  чтобы  не  заходил
дальше  прибитой  к дереву дощечки с выведенными углем буквами: "‡она". ќтот
бывший   буденовец,   сильно   поморозившийсЯ   накануне,  будто  бы  сказал
товарищам:  "—ем тут понемногу десЯть лет сдыхать, лучше разом кончить" - и,
зашвырнув  топор  в  снег,  открыто попер мимо часового... ’ак, должно быть,
когда-то  бесстрашно  шел он на цепи белых. —етвертым выстрелом часовой убил
его наповал.
     Ћднако на этот раз все было вовсе иначе.
     Џослышалось  тугое  поскрипывание снега под бойкими шагами, и на дороге
из-за   деревьев   показалсЯ   припорошенный   снежком  человек  в  коротком
полушубке,   с   раскрасневшимсЯ  на  морозе  оживленным  лицом:  он  издали
приподнЯл  -  смотрите, мол! - убитого глухарЯ, которого держал за лапы. ќто
-  конвоир.  Ќо  сейчас  он  только  охотник,  хвастающийсЯ  своей  добычей,
радующийсЯ  удаче.  Џодправив  винтовку  на  ремне  за  плечом,  он запросто
подходит  к кучке заключенных, рассказывает, демонстрирует убитую птицу, "аж
в  сердце  угодил".  Џотом,  вынув  кисет и закурив, отрывает бумажки и дает
щепоть махорки:
     - Џокурите, ребЯта!
     ЏроснулсЯ  и  во  мне охотник: не отрываЯ взглЯда, любуюсь великолепной
птицей,  просто  вижу,  как  сидит на вершине сосны темный, отливающий синим
блеском  глухарина.  Њне  хочетсЯ  сказать,  что  и  Я  ходил на тока, метко
стрелЯл  из мелкокалиберки, расспросить его, как все произошло, но... ‘квозь
мимолетный  приступ  добродушиЯ  проглЯдывает  -  ее не спрЯчешь - привычнаЯ
настороженность  конвоира,  зоркие  глаза  его  помимо воли шарЯт и шарЯт по
нашей  кучке.  „а  и  винтовка  с  боевыми  патронами  выдана этому сытому и
крепкому, самодовольному парню вовсе не длЯ стрельбы по боровой дичи...

        x x x

     ‚  растворенные  настежь  ворота  лагпункта  с  прибитым  к перекладине
кумачом  со  слинЯвшей  надписью  "„обро  пожаловать"  входЯт быстрым шагом,
шеренга  за  шеренгой,  люди  с  кладью  в руках и на спине. Љонвоиры с двух
сторон  громко  отсчитывают  пЯтерки.  Ќачальство  стоит в стороне, оцениваЯ
пополнение.  ‚округ  преданно  суетЯтсЯ  сотрудники  “ђ— из заключенных. Ћни
тоже  считают  людей,  делают  перекличку,  сличают  приметы с установочными
данными  в  формулЯрах.  Џроисходит  предварительнаЯ сортировка прибывших по
статьЯм  - этих в барак, тех - в землЯнку, а вот того сразу в шизо (штрафной
изолЯтор)  -  в  зависимости  от спецуказаний при каждом пакете. ‚рачи бегло
всех  осматривают и тут же проставлЯют категорию трудоспособности. Љого-то с
места отправлЯют в стационар.
     Њы  стоим в некотором отдалении. ЏриглЯдываемсЯ к лицам, вслушиваемсЯ в
выкликаемые  фамилии. Љаждый ожидает - и страшитсЯ - встретить родственника,
друга,  прежнего сослуживца. •отЯ расспросы впереди и сейчас разговаривать с
новобранцами  запрещено,  у  иных  не  хватает терпениЯ. Ћни бросают наугад:
"Љто,   может,   встречал   такого-то?"   ќти  навернЯка  ждут  сведений  об
арестованных близких.
     Ѓольшинство  в  партии - военные в комсоставовских длиннополых шинелЯх,
без  форменных  пуговиц  и  знаков  различиЯ.  Њного  и штатских. ‹юди самые
разные,  но  вид у всех растерЯнный: на лицах - обида и недоумение. ќтапники
словно   не   вполне  очнулись  после  водоворота  событий  -  изматывающего
следствиЯ,   шока   приговора,  мытарств  пересылок.  €  наконец,  последних
ритуалов,  как  бы  подытоживающих  переходное состоЯние и открывающих новую
лагерную  главу  жизни:  их  стригут  и  рЯдЯт  в  арестантские  бушлаты.  “
некоторых  выражение,  словно они не вполне осознают происходЯщее, надеютсЯ,
что  это  им  померещилось:  они  вот-вот  очнутсЯ  и  возвратЯтсЯ  к  своим
привычным  делам  -  будут  командовать  воинскими частЯми, сидеть в штабах,
руководить,  приказывать,  выполнЯть  ответственные  поручениЯ  за  рубежом.
‘ловом,  снова вкусЯт сладости своего положениЯ. ЏоложениЯ лиц, включенных в
сословие советских руководителей...
     ќта  уже  в те годы достаточно четко выделившаЯсЯ общественнаЯ формациЯ
успела  приобрести  черты,  которые  отличали  ее ото всех когда- и где-либо
прежде  складывавшихсЯ  аппаратов  управлениЯ  и бюрократии. —тобы попасть в
эту   элиту,   не  требуетсЯ  знаний,  тем  более  умениЯ  самому  работать.
Џригодность   кандидата   определЯетсЯ  в  первую  очередь  его  готовностью
беспрекословно  выполнЯть  любые  указаниЯ  и  требованиЯ  "вышестоЯщего"  и
заставлЯть   подчиненных  работать  не  рассуждаЯ.  ‘амо  собой  исключаютсЯ
умствованиЯ,  нравственнаЯ  брезгливость:  все,  что  на  жаргоне  советских
сановников  презрительно  отнесено  к  разрЯду "эмоций". ‡ато безоговорочнаЯ
исполнительность,   рвение   в   стиле  аракчеевского  девиза  "усердие  все
превозмогает"     и     льстивость     обеспечивали    подчиненным    полную
безответственность,  в  смысле  ответа за результаты своей деЯтельности. ’ут
они  всегда  могут рассчитывать, что их прикроют, выгородЯт. …сли уж слишком
скандальны  злоупотреблениЯ  или  провал, тихонько уберут... чтобы также без
рекламы пристроить на другое, одинаково прибыльное место.
     ‘частливец,  попавший  в  номенклатуру,  то  есть  зачисленный  в некие
списки,  обеспечивающие  до смертного часа жизнь в свое удовольствие за счет
государства,  паче  всего  должен  уметь вдалбливать своим подчиненным - при
помощи  вышколенного  аппарата  в  полном  смысле купленных пропагандистов и
агитаторов    -    представление    о   несравненных   достоинствах   строЯ,
привилегированном  положении советских трудЯщихсЯ, о непогрешимости партии и
т.  д.  и  т.  п,  €  особой  заслугой  признаетсЯ  умение внушить окружению
представление  исключительности  природы "слуг народа", как всерьез называют
себЯ  самые  разжиревшие  тунеЯдцы,  занимающие  высокие и высочайшие посты,
требующие, само собой, и чрезвычайной обеспеченности.
     ќти  присвоенные  высоким  чинам  привилегии  ответственные  работники,
особенно  высшаЯ  прослойка,  до поры до времени маскировали. ‘верхснабжение
шло  скрытыми  каналами,  и  даже  жены  и  любовницы  наркомов не рисковали
щеголЯть  драгоценностЯми  и  туалетами.  €з  рЯда  выходЯщим  случаем  были
бриллианты,  утверждали  - из царского алмазного фонда, - демонстрируемые со
сцены  ђозанель,  названной  смелым  карикатуристом  "ненаглЯдным  пособием"
Ќаркомпроса.  ’олько  положение  дарителЯ (наркома просвещениЯ ‹уначарского)
спасало от скандала.
     Ќо  после  того,  как  было предложено придерживатьсЯ стилЯ "жить стало
лучше,  жить  стало  веселее",  а  народ  оказалсЯ  взнузданным до состоЯниЯ
столбнЯка,  фиговые  листки  были  отброшены.  ‹имузины, фешенебельные дачи,
царские  охоты,  заграничные  поездки  и курорты, больницы-хоромы, дворцовые
штаты  прислуги,  закрытые  резиденции и, разумеетсЯ, магазины, ломЯщиесЯ от
заморских  товаров  и  изысканных  Яств,  потому что-что другое, а выпивку и
закуску  "номенклатура",  как  и  все  выскочки,  ценит, - все это сделалось
узаконенной  принадлежностью  быта  ответработников.  ђазумеетсЯ,  в строгом
соответствии с табелью о рангах - важностью занимаемой должности.
     ’огда,  в  конце тридцатых годов, не была еще вполне изжита ненавистнаЯ
длЯ  партийных  боссов  "уравниловка"  -  отголосок  счастливо  канувшего  в
преисподнюю  периода  ношениЯ  потертых  кожанок,  партмаксимума,  сидениЯ в
голых  кабинетах  и  привитиЯ  личным примером населению пуританских нравов.
ђегламентациЯ  атрибутов  власти  еще  не  приобрела  нынешние  четкие грани
етройной  системы  (поЯсню:  если,  например, заведующему отделом полагаетсЯ
всего  место  в  служебном  автобусе,  то начальнику главка даетсЯ "‚олга" в
служебное   времЯ,   а   заму  министра  -  она  же  в  личное  пользование.
‚торостепенному  министру  выделЯетсЯ  "‚олга"  в  экспортном  исполнении  -
чернаЯ,  а  министру  ведущего ведомства - —айка", и так все выше, вплоть до
бронированного  персонального лимузина с вмонтированными фирмой "ђоллс-ройс"
баром,  телевизором  и  прочими  дорожными  необходимостЯми... ’а же шкала в
закрытых  распределителЯх.  Љому  под  праздник  приносЯт с почтением на дом
пудовый  короб со всЯкой снедью, а кто сам отправлЯетсЯ на улицу ѓрановского
и  получает  строго  по  норме  полкило балычка, звенышко осетрины, копченой
колбасы,  баночку икры - тут опЯть по чину: кому черной, а кому кетовой. ќто
-  вожделенный  кремлевский паек). ‘набжались не по чину, отчасти стихийно -
кто сколько урвет.
     Ќо  как бы ни было" большинство расходившихсЯ по лагпункту, подгонЯемых
дневальными,  обрЯжаемых  в  лагерную  срЯду новичков переживало внезапное и
крутое  ниспровержение,  тем  более  горькое  длЯ  многих, что этому резкому
переходу  "из  кнЯзи в грЯзи" предшествовало длинное и упорное, унизительное
выкарабкивание из низов.
     Ќо  было  не  только  пробуждение  у  разбитого  корыта,  а  еще и шок,
встрЯска  всего  существа,  вызванные  полным крахом нехитрого миропониманиЯ
этих  людей.  €х крушение нельзЯ назвать нравственным, потому что длительное
пребывание  у  власти,  при полной безответственности и безнаказанности, при
возможности  не  считатьсЯ ни с чьим мнением, критикой, законом, совестью, -
настолько  притупили  у  этих  "государственных  мужей"  понимание того, что
нравственно,  а  что  безнравственно, понимание границ дозволенного, что они
сделались глухи к морали и этическим нормам.
     ’ут  удобно  сослатьсЯ  на поЯвившеесЯ в шестидесЯтых годах в самиздате
сочинение  Ђксеновой-ѓинзбург.  Ћна  очень  честно  рассказала,  скрупулезно
придерживаЯсь  запомнившихсЯ фактов, о своих тюремных и лагерных мытарствах,
начавшихсЯ   в   1937  году.  …е  воспоминаниЯ  -  это  документ.  „окумент,
характерный  длЯ  лиц очерченного выше сословиЯ "ответственных". Ђвтор не то
троц-кистка,  не  то  вдова  крупного  партийца-троцкиста,  то есть плоть от
плоти  этой  породы.  Љак  же  неподдельно  горЯчо  она обличает "произвол",
задевший  ее  "неприкосновенную"  особу  -  ведь  она  старый  член  партии,
сподвижница   "вождей",   проводница  ленинских  заветов!  €  какой  конфуз:
оказалась  за  решеткой  и  на этапе вместе с... да вот именно, почтеннейшаЯ
поклонница  ‹ьва  „авидовича...  с  кем?  “ж  не  назовете  ли  вы,  …вгениЯ
‘еменовна,  врагами  народа  вот  ту тройку бородатых работЯг в лохмотьЯх, с
наследственными  мозолЯми  на  руках,  которых оторвали вы от плуга, помогли
разорить  и  благословили  сослать  сюда, на каторжную работу? €ли этих двух
истощенных  лесорубов,  что  точат  возле  инструменталки топоры, обреченных
сложить  здесь кости только из-за того, что они, поверив вашим обещаниЯм, не
уехали  от  вас  подальше,  а  остались  работать  на Љ‚†„ - один сцепщиком,
другой  стрелочником,  -  когда вы вырвали дорогу из цепких Японских лап? ‚ы
описываете,  как  выстраивали  вас на поверки. ЏройдемсЯ с вами вдоль строЯ,
вглЯдимсЯ  в лица, порасспросим... €з десЯти вброшенных в этот ад - такой не
могли  видеть  около  ста  лет  назад —ехов на ‘ахалине и почти полтораста -
„остоевский  в  "Њертвом  доме",  -  девЯть  человек  попали по выдуманному,
вздорному обвинению.
     Ћни  здесь  лишь  потому,  что вы и ваши сподвижники если и не работали
сами   в  карательных  органах,  то  есть  лично  не  отправлЯли  сюда  этих
несчастных,  то  одобрЯли эти расправы, голосовали всегда "за". „лЯ вас было
нормой,  в  порЯдке  вещей,  чтобы  тихого  и  робкого деревенского батюшку,
обремененного  многочисленной  семьей,  придавленного  нуждой, невежеством и
страхом,  хватали,  держали  в  подвалах  —Љ,  до  смерти  пугали и, вдоволь
наглумившись,   "шлепали".   ќка  штука,  одним  попом  меньше!..  Ђ  не  то
истерзанного,  сломленного,  ссылали  умирать  с  голоду  в  ’мутаракань,  а
изгнанным  отовсюду  "матушкам" с исключенными из школы детьми предоставлЯли
погибать,  как  им  заблагорассудитсЯ...  ‚ы  сидели  в первом рЯду партера,
когда  уничтожали  ветхих,  впавших в детство царских "сатрапов", кадровых и
случайных  прежних  военных,  духовенство,  чиновников.  „аже  лавочников  и
церковных  старост...  €  приветствовали,  и  поддерживали: "‚раги, так им и
надо!" Ќо вот очередь дошла до вас...
     Ѓеды  и  страхи,  что вы считали справедливым обрушивать на всех, кроме
вашей   "элиты",   коснулись   вас.   ѓрызнЯ  за  власть  закончилась  вашим
поражением.  …сли  бы взЯла ваша - ’роцкий одолел Coco, - вы бы точно так же
стали   бы   избавлЯтьсЯ  от  настоЯщих  и  предполагаемых  конкурентов!  ‚ы
возмущаетесь,  клеймите  порЯдки, но отнюдь не потому, что прозрели, что вам
открылась  их  бесчеловечность, а из-за того, что дело коснулось лично вашей
судьбы.
     €  потому,  что Ђксенова-ѓинзбург пишет обо всем этом, так и не углЯдев
по  прошествии  лет,  как, в сущности, безнравственна и подла такаЯ позициЯ,
можно  думать,  что и прежние ее единомышленники и друзьЯ, пригонЯемые тогда
в  лагерь,  не  сознавали,  что  угодили  под  жернова, ими же приведенные в
движение  и  уже  подавившие  и  уничтожившие миллионы и миллионы безвинных.
Џритом  людей,  не  рвавшихсЯ,  подобно им, к власти, а со страхом вжимавших
голову  в  плечи  перед  грозой, людей, непричастных к политической борьбе и
потому  не  лишивших  себЯ, подобно "оклеветанным ленинцам", права роптать и
возмущатьсЯ. Ќо воистину - поднЯвший меч от меча и погибнет...
     €  еще  мемуары  ѓинзбург  позволЯют  заключить  об  общем нравственном
одичании  утратившей  совесть советской "интеллигенции", перенЯвшей мораль и
понЯтиЯ  правЯщей  клики [‘вои суждениЯ о воспоминаниЯх Ђксеновой-ѓинзбург Я
основываю  на  ознакомлении  с  ходившей  по  рукам в Њоскве самиздатов-ской
машинописной  копией.  (ђечь,  по-видимому,  идет  о  первом  томе  "Љрутого
маршрута",  который …. ‘. Ђксенова-ѓинзбург писала в надежде на публикацию в
‘‘‘ђ. - ђед.)].
     ЏотрЯсение,  о котором Я упомЯнул выше, не было тем ужасом и отчаЯнием,
что  охватывают  человека,  вдруг  уразумевшего  мерзость  и  непоправимость
совершенных  им  злых  дел.  Ќе  было началом раскаЯниЯ при виде причиненных
людЯм  страданий,  а  лишь  возмущением  обстоЯтельствами, швырнувшими их на
одни  нары  с  тем  бессловесным и безликим "быдлом", что служило им дешевым
материалом  длЯ  безответственных  социальных  экспериментов  и политической
игры.  Ћни  не  только  не  протЯнули  руку братьЯм, с которыми их соединило
несчастье,  но  злобились  и  обосабливались,  как  могли  отгораживались от
лагерников  прежних  наборов. ‚сЯкое соприкосновение с ними пЯтнало, унижало
этих безупречных, стопроцентно преданных слуг режима.
     ‚се  это,  считали  отставные  советские  партдеЯтели,  происки врагов,
агентов   капитализма.   Љак  удобно  этой  емкой  формулой  все  объЯснить,
оправдать и ждать "happy end"...
     €менно  агенты  пробрались  в  карательные органы, чтобы расправитьсЯ с
вернейшими   солдатами   партии   и   подорвать  веру  в  непогрешимость  ее
"генеральной  линии". Џусть им удалось там, наверху, оклеветать достойнейших
-  ложь будет неминуемо опровергнута, и тогда ‚ождь вновь взглЯнет отеческим
оком  на  своих оговоренных верных холопов, и они станут с удвоенным рвением
и  преданностью  выполнЯть  его  предначертаниЯ.  ЏартиЯ  разберетсЯ, партиЯ
непогрешима,  партиЯ  победит! Њожно, положа руку на сердце, возгласить: "„а
здравствует ее мозг и сердце, великий вождь ‘талин!"
     €  первой  заботой низвергнутых ответственных, вернее, безответственных
сановников  было  установить  -  чтобы  видело и оценило начальство - четкий
водораздел  между  собой  и  прочими  лагерниками. ‚ разговоры с нами они не
вступали, а если уж приходилось, то это был диалог с парией.
     Ћднако   скученность   и   теснота   брали   свое.  џ  приглЯдывалсЯ  и
прислушивалсЯ  к  заносчивым  новичкам,  стараЯсь  разобратьсЯ - истиннаЯ ли
вера  и  убежденность  движут  этими  твердокаменными "партийцами"? €ли в их
поведении  и  высказываниЯх  расчет,  надежда на то, что дойдет же какими-то
путЯми  до  Ћтца  и  “чителЯ,  как  пламенно горЯт любовью к нему сердца под
лагерными  бушлатами, как далеки они все от ропота и неколебимы в своей вере
в  правоту  вождЯ  и  как ждут, когда он сочтет нужным шевельнуть мизинцем -
поманить,  и они ринутсЯ наперегонки восхвалЯть его и славить, служить ему -
‚еликодушному      и     ‘праведливому!     —ураЯсь     зэков-некоммунистов,
"твердокаменные"   пытались   сомкнутьсЯ  с  начальством,  держатьсЯ  с  ним
по-свойски,  словно  их  -  вчерашних соратников и единомышленников, рука об
руку   укреплЯвших   престол   ‚ождЯ,   -   разделило  всего  недоразумение,
случайность, которые вот-вот будут устранены"
     €  потом,  разве  нет  больше на крупных постах, даже среди тех, кто на
снимках  и  в  газетах  удостаиваетсЯ  быть  названным "ближайшим учеником",
приЯтелей,  с кем от века на "ты"? ‘ кем неделимы воспоминаниЯ о гражданской
войне,  с  кем  рука  об  руку  водили продотрЯды, раскулачивали, устраивали
процессы, работали в органах? Ћни заступЯтсЯ.,.
     ‹агерное   начальство   на   первых  порах  растерЯлось:  безопасно  ли
мордовать  нынче  тех,  перед  которыми  вчера  тЯнулсЯ?  ‚вело послаблениЯ:
отдельные  бараки,  особый  стол,  освобождение  от общих работ. „оходило до
полных переворотов.
     ...џ   лежал  в  центральной  больнице  лагерЯ.  Ћднажды  с  утра  наше
отделение  обошел начальник санчасти со свитой врачей - и началась суматоха.
‚сех  больных стали срочно переводить в другие отделениЯ, а то и выписывать.
ЋставшихсЯ  напихали по-барачному, а освобожденные помещениЯ принЯлись мыть,
скоблить,   застилать   койки   новым   бельем.   Џарадом  командовала  ђоза
‘оломоновна,   врач,   ведавшаЯ  терапевтическим  отделением.  Ѓыла  она  из
отбывших  короткую  ссылку  по  одному  из  ранних  процессов вредителей и в
лагере   работала   вольнонаемной.   Ѓольных   зэков   лечила   сравнительно
добросовестно, но держалась недоступно.
     Њне  не  приходилось  прежде  видеть ђозу ‘оломоновну в таких хлопотах.
Ћна  вдохновенно  входила  во  все  мелочи,  требовала  со  складов санчасти
пружинных   кроватей,  собственноручно  застилала  тумбочки  накрахмаленными
салфетками.
     …ще  не  все  приготовлениЯ  были  закончены,  а в освобожденные от нас
палаты  поступило  пополнение:  люди  в  штатском,  неотрепанные, все больше
средних  лет,  не  растерйвшие  самоуверенности и нисколько не походившие на
ссыльных  и  больных.  Њы скоро узнали, что то были средней руки аппаратчики
партийных  органов, которых по чьему-то распорЯжению прЯмо с этапа отправили
в  ‘ангородок  -  отдохнуть  и прийти в себЯ после тюрьмы - до подысканиЯ им
подходЯщих должностей в лагерном управлении.
     ђозу  ‘оломоновну  мы  теперь  видели  редко  и  мимолетно: обежав наши
переполненные   коридоры,   она   исчезала   за  дверЯми  привилегированного
отделениЯ.  Њы  слышали,  как  она  из  своего  кабинета  обзванивает  отдел
снабжениЯ,  требуЯ  "курочек"  и  "Яичек"  длЯ  своих  истощенных  будто  бы
больных. Ћна заботилась о них, как о близких.
     Ћднако  эта  вознЯ с отставленными опорами режима продолжалась недолго.
’олько  было  некоторые из них стали примерЯтьсЯ к должностЯм в следственном
отделе,  по  снабжению или, на худой конец, брезгливо усаживатьсЯ в каких-то
плановых  отделах,  как  из  центра  грЯнули  боевые предписаниЯ и понаехали
комиссии.  Ћдних  лагерных  начальников.поснимали, другим дали нахлобучку, а
всю  "троцкистскую  сволочь"  распорЯдились держать исключительно на тЯжелых
работах,  поселить  с  уголовниками  и вообще перевести на положение злейших
врагов,  и  в  лагере  подкапывающихсЯ под авторитет ѓенсека. Ќадежды падших
ангелов на привилегированное место в аду были грубо похерены.
     €  пришлось  им  поневоле  вживатьсЯ  в  долю работЯг. Ћни стали искать
смычки  с  уголовниками  (против  контры!),  надеЯсь панибратским отношением
обезопасить   от   раскурочиваниЯ   свои   полновесные  "сидоры".  ‚оры  их,
разумеетсЯ,  обобрали  и стали вдобавок презирать. Ќадо сказать, что в очень
короткие   сроки   обнаружилось,  как  нестойки  эти  внешне  решительные  и
самонадеЯнные   люди,   едва  им  пришлось  хлебнуть  лагерной  житухи.  Ћни
становились  отчаЯнными  стукачами, кусочниками, причем нередко обнаруживали
шакалью  хватку.  Ћни  позорно,  пасовали  перед  суровостью условий, как бы
обнажившей   их   нравственное   убожество.   ђазумеетсЯ,  встречалсЯ  среди
сосланных оппозиционеров народ иного склада.
     Њоим.соседом  по  нарам  стал  бывший военный. - начальник дивизии €ван
‘еменович  ’ерехов.  ‚ этом тщедушном, невысоком человеке таилась недюжиннаЯ
.нервнаЯ  сила,  угадывалось  мужество.  Ћн  едва ли не один из всех отстоЯл
свою  длинную, до земли, шинель с кавалерийским разрезом и ходил в ней, хоть
и  сутулЯсь  от  донимавшего  его  судорожного  кашлЯ,  но с большим пальцем
правой   руки,  засунутым  по-командирски  за  борт.  Ѓыл  он,  по-видимому,
настолько  болен,  что  его  не  угнали  на  лесозаготовки,  а  оставили  на
лагпункте  конторщиком  в  хозЯйственной  части.  ‘держанный  и  молчаливый,
’ерехов  никогда  не  жаловалсЯ,  но как-то ночью, измученный кашлем, сказал
мне:
     - ‚се   внутри  отбили:  после  допросов  фельдшер  приходил  в  камеру
отхаживать.  Ќа мне нет живого места... ЏротЯну недолго. Ђх, что за гады там
засели!
     ’ерехова  вскоре  увезли  в  ‘ангородок  -  у  него  открылась чахотка.
Џростились  мы  с  ним  по-дружески. ќтот бывший начдив вел себЯ не в пример
другим  командирам:  был  справедлив,  корректен  и  не заискивал - ни перед
начальством,  ни  перед  шпаной. Ќапоследок ’ерехов разговорилсЯ - и то были
речи отчасти прозревшего человека.
     Ћн  говорил,  что  если  бы  ему  пришлось  начать  все сызнова, он, не
задумываЯсь,  как  и  в  восемнадцатом году, бежал бы из гимназии воевать за
‘оветскую  власть - но не за "власть райкомов"! Џолностью отречьсЯ от партии
он  еще  не мог и уверЯл, что вступил бы в нее опЯть. Џотому что она во всем
права,  вот  только  сбилась  с пути: нельзЯ было, по его мнению, переносить
суровые  и  жестокие  меры  военного-  времени  на  мирные  дни  и тем более
воспитывать   в   людЯх  привычку  к  слепому  подчинению.  „остаточно  было
холопства в старое времЯ, вот и могли любые держиморды командовать.
     Ђ  ныне  раболепства и страха перед начальством больше, чем когда-либо:
в  стране  слышен  только  один  голос, ему вторит холуйский хор. Љак тут не
сбитьсЯ с пути, не наделать ошибок? Ќе забыть об ответственности?
     ...  -  •отите,  запомните  мои слова, но не повторЯйте - это опасно...
Ђх,  свежий  воздух нам нужен, сквознЯчок, задохнулись мы. Џрощайте, спасибо
за  добрые  соседские  услуги. …сли доведетсЯ встретитьсЯ, буду рад. Ќо врЯд
ли.
     Ќет,  честный мой и искренний, но слепой командир, не стану Я повторЯть
ваших  слов. Ќе только из осторожности, а потому что в них - заблуждение: вы
прозрели  лишь  чуть-чуть,  краешек только правды увидели. €стина от вас еще
закрыта.
     ‘ейчас   недоумеваешь,  вспомнив  про  сомнениЯ,  какие  нет-нет  да  и
возникали  в  то  времЯ:  да  полноте,  думалось, уж вовсе ли без основаниЯ,
вовсе  зрЯ  оказались за решеткой вчерашние капитаны жизни? Ћни, быть может,
виновны  косвенно,  помимо  воли,  но  все  же  замешаны во вредительстве, в
заговорах,  пусть  в  роли  марионеток  иностранных  разведок?..  ’еперь эти
сомнениЯ  выглЯдЯт  наивными.  Ќо если представить себе, какой оглушительной
демагогической  декламацией  сопровождались  массовые  репрессии, чудовищные
дутые  процессы,  нетрудно  понЯть, что и люди более искушенные, чем Я, были
не  всегда способны увидеть за этой завесой беспринципную борьбу за власть -
вернее,  единовластие  -  средствами террора и устранениЯ действительных или
возможных  конкурентов. ’огда могло выглЯдеть, что в рЯды верных сторонников
и слуг пробрались враги...
     ђазобратьсЯ  в  этом  мне помог один случай. Џри поступлении очередного
этапа Я с изумлением услышал, как выкликнули: "Љопыткин ‘ергей!"
     Џомнил  Я  его  деревенским пареньком, сиротой. ‘адовник в имении моего
отца  взЯл  мальчика к себе и обучил своему искусству. ‘ ‘ергеем у менЯ было
свЯзано  немало  детских  воспоминаний.  Ѓыл  он старше менЯ, его призвали в
армию  еще  в  пЯтнадцатом  году.  ‚ернулсЯ  он в родные Џалестины уже после
октЯбрьского  переворота  -  Яростным  большевиком, ринувшимсЯ перестраивать
жизнь  в  наших  захолустьЯх.  ќто не помешало ему тогда же вызволить менЯ -
восемнадцатилетнего  заложника  -  из уездной тюрьмы. ‘ дружеским внушением:
примкнуть  к  провозвестникам  грЯдущего счастливого устроениЯ человечества,
взЯтьсЯ  работать  с  ними и громить старые порЯдки. ‘ам он был преданнейшим
сторонником  и  борцом за ‘оветскую власть, свЯто верившим в провозглашаемые
тогда  Urbi  et  Orbi  истины.  €  то,  что  ‘ергей  Љопыткин в лагере, было
лакмусовой   бумажкой:   значит,   расправлЯютсЯ   со   ставшими  неугодными
соратниками.
     Љак  бы  ни  было,  этому  человеку, несмотрЯ на разделЯвшие нас бездны
разногласий  и  непониманиЯ,  Я  доверЯл  как себе и не боЯлсЯ высказать ему
все, что думаю.
     Њы  оба  подивились,  как  сильно  изменили нас годы. Џохудевший, почти
лысый  ‘ергей  не  утратил  прежнего  решительного  и  открытого  выражениЯ.
„ержалсЯ он превосходно: с достоинством, мужественно.
     …му,   занимавшему   после   вуза   значительные   должности  по  своей
специальности  (сказались  юные  годы, проведенные у парников и в оранжерее:
он   стал   ботаником-селекционером),   припомнили  какое-то  голосование  в
середине  двадцатых годов и обвинили в троцкизме. ’ребовали, чтобы он назвал
сотрудников   своего   института,  завербован