, дабы их  задобрить: ее голос приобретал  льстивые  переливы,  и
постепенно она начинала сморкатьсЯ. €з петербургских товаров ее больше всего
поразил хрусталь. Ќаконец, <i>оне</i> (ЌиколЯ всегда  говорил о матери почтительно,
употреблЯЯ  это   наше  удивительное  множественное   число,   которое,  как
впоследствии его же эстетика, "пытаетсЯ выразить качество через количество")
собрались обратно в ‘аратов. Ќа дорогу оне купили себе огромную репу.
     Ќиколай ѓаврилович сначала  поселилсЯ с приЯтелем, а впоследствии делил
квартиру с кузиной и ее мужем.  Џланы  этих квартир, как  и  всех прочих его
жизненных  стоЯнок,  им  начертаны  в письмах.  ‚сегда испытываЯ  влечение к
точному  определению  отношений между  предметами, он любил  планы, столбики
цифр, наглЯдное  изображение  вещей,  тем  более  что недостижимую  длЯ него
литературную   изобразительность   никак  не  могла   заменить   мучительнаЯ
обстоЯтельность его слога.  …го  письма к родным -- письма юноши примерного:
услужливаЯ доброта заместо воображениЯ подсказывала  ему, что именно другому
мило.  Ѓлагочинному  нравились  всЯкие  происшествиЯ,  забавные  или ужасные
казусы. ‘ын аккуратно ими кормил  его в течение  нескольких  лет. “веселениЯ
€злера,  его искусственные Љарлсбады;  "минерашки", где  на воздушных  шарах
поднимаютсЯ  отважные  петербургские  дамы;  трагический  случай  с  лодкой,
угодившей  под невский пароход, причем  один  из  погибших  -- многосемейный
полковник; мышьЯк, предназначенный длЯ мышей, а попавший  в  муку,  так  что
отравилось  более   ста  человек;  и  конечно,  конечно  --   столоверчение;
легковерие и обман, по мнению обоих корреспондентов.
     Љак  в сумрачные  сибирские годы одна из главных его эпистолЯрных струн
это -- обращенное  к жене  и сыновьЯм  заверение, всЈ на  одной  высокой, не
совсем верной ноте, что денег вдосталь, денег не посылайте, так и  в  юности
он просит родителей не заботитьсЯ о нем и умудрЯетсЯ жить на двадцать рублей
в  месЯц; из них около  двух  с половиной  уходит на булки,  на  печениЯ (не
терпел пустого чаю, как не терпел пустого чтениЯ, т. е. за книгой непременно
что-нибудь  грыз: с  прЯниками читал "‡аписки Џиквикского Љлуба", с сухарЯми
-- "†урналь де деба"), а свечи  да перьЯ, вакса да мыло обходились в месЯц в
целковый: был, кстати, нечистоплотен, нерЯшлив, при этом грубовато возмужал,
а  тут еще  дурной стол,  постоЯнные  колики, да неравнаЯ  борьба  с плотью,
кончавшаЯсЯ  тайным  компромиссом,  --  так  что вид  он  имел  хилый, глаза
потухли, и от  отроческой красоты  ничего не осталось,  разве лишь выражение
чудной какой-то беспомощности, бегло  озарЯвшее его черты, когда человек, им
чтимый, обходилсЯ с ним  хорошо  ("он  был ласков  ко  мне,  юноше  робкому,
безответному",   писал  он  потом  о  €ринархе  ‚веденском,  с  трогательной
латинской интонацией: анимула, вагула, бландула...); сам же не  сомневалсЯ в
своей непривлекательности, мирЯсь с  мыслью о ней, но дичась  зеркал; всЈ же
иногда, собираЯсь в гости, особливо к своим лучшим друзьЯм, ‹ободовским, или
желаЯ  узнать  причину  неучтивого   взглЯда,  мрачно  всматривалсЯ  в  свое
отражение,  видел рыжеватый  пух,  точно прилипший к щекам,  считал наливные
прыщи -- и тут  же  начинал их  давить,  да так  жестоко, что потом не  смел
показыватьсЯ.
     ‹ободовские! ‘вадьба друга произвела  на  нашего двадцатилетнего  героЯ
одно  из тех чрезвычайных впечатлений, которые  среди  ночи сажают  юношу  в
одном  белье  за дневник. ќта чужаЯ  свадьба,  столь взволновавшаЯ его, была
сыграна  19 маЯ  1848 года; в тот же  день шестнадцать лет спустЯ состоЯлась
гражданскаЯ  казнь  —ернышевского. ‘овпадение  годин, картотека дат. ’ак  их
сортирует судьба в предвидении нужд исследователЯ; похвальнаЯ экономиЯ сил.
     …му  было  радостно  на этой свадьбе.  Њало того:  собственнаЯ  радость
обрадовала его вторично ("Я, значит, способен питать чистую  привЯзанность к
женщине"), -- да, он всегда  норовил повернуть сердце так,  чтобы оно  одним
боком отражалось в стекле рассудка, или, как выражаетсЯ лучший  его биограф,
‘траннолюбский,  "свои чувства  гнал через  алембики логики". Ќо  кто бы мог
сказать, что мысль  о любви  занимала его  в ту минуту? Њного лет спустЯ,  в
своих кучерЯвых  "Ѓытовых Ћчерках",  этот самый ‚асилий ‹ободовский небрежно
ошибсЯ,  говорЯ,  что  тогдашний его  шафер, студент  "Љрушедолин", так  был
серьЈзен, что "наверное подвергал про себЯ всестороннему анализу только  что
прочитанные им сочинениЯ, вышедшие в Ђнглии".
     ”ранцузский  романтизм дал нам поэзию любви, немецкий -- поэзию дружбы.
—увствительность молодого —ернышевского -- уступка эпохе, когда дружба  была
великодушна  и влажна. —ернышевский плакал  охотно и  часто. "‚ыкатилось три
слезы",  с характерной  точностью заносит  он  в  дневник,  --  и  мимоходом
читатель  мучитсЯ невольною  мыслью,  может ли число слез быть нечетным, или
это только парность их источников  заставлЯет нас требовать чета? "Ќе помЯни
мне глупых слез, какими плакал Я не раз,  своим покоем тЯготЯсь", обращаетсЯ
Ќиколай   ѓаврилович  к  своей   убогой  юности,  и  под  звук  некрасовской
разночинной рифмочки действительно ронЯет слезу: "на этом  месте в оригинале
след от  капнувшей слезы",  поЯснЯет подстрочное замечание его сына Њихаила.
‘лед другой слезы,  куда более горЯчей, горькой и драгоценной, сохранилсЯ на
его знаменитом  письме из  крепости, при  чем  описание этой  второй слезы у
‘теклова грешит, по указанию  ‘траннолюбского, неточностЯми, -- о чем  будет
дальше. ‡атем, во дни ссылки, и особенно в ‚илюйском остроге --  -- Ќо стоп:
тема слез непозволительно ширитсЯ...  вернемсЯ к  отправной  ее  точке. ‚от,
например, отпевают студента. ‚ голубом гробу лежит восковой юноша, а студент
’атаринов,  ухаживавший за  больным,  но  едва  знавший  его прежде,  с  ним
прощаетсЯ, долго смотрит, целует его, и  смотрит опЯть, без конца... ‘тудент
—ернышевский, это записываЯ,  сам изнемогает от нежности; ‘траннолюбский же,
комментируЯ  данные  строки,  проводит  параллель  между  ними  и  горестным
гоголевским отрывком "Ќочи на вилле".
     Ќо  по правде  сказать... мечтаниЯ молодого  —ернышевского в  отношении
любви и дружбы не отличаютсЯ изЯщностью -- и чем больше он предаетсЯ им, тем
Яснее вскрываетсЯ их порок,  -- их рассудочность; глупейшую из  грез он умел
согнуть в логическую дугу. Џодробно  мечтаЯ о том,  как у ‹ободовского, пред
которым  искренне  преклонЯетсЯ, разовьетсЯ  чахотка,  и о  том как  Ќадежда
…горовна  останетсЯ молодой вдовой, беспомощной, обездоленной, он преследует
особую цель. Џодставной образ  нужен ему, чтобы оправдать свою влюбленность,
заменив ее  жалостью к жертве,  т.  е.  подведЯ под влюбленность утилитарную
основу. ‚едь иначе сердечных волнений не  объЯснить ограниченными средствами
топорного  материализма, которым он  уже безнадежно прельстилсЯ. Џускай  еще
вчера, когда  Ќадежда …горовна  "сидела без платка, и миссионер был  конечно
немного разрезан спереди, и  была  видна некотораЯ часть  пониже шеи" (слог,
необыкновенно    схожий   с    говорком    нынешнего    литературного   типа
простака-мещанина), он спрашивал себЯ с честной тревогой, смотрел  ли бы  он
на "эту  часть" в  первые дни после свадьбы друга. €  вот, в мечтах медленно
друга  уморив, он со вздохом, как-бы нехотЯ, как-бы повинуЯсь долгу,  решает
на молодой вдове женитьсЯ -- грустный брак,  целомудренный  брак  (и все эти
подставные  образы повторЯютсЯ еще  полнее, когда впоследствии он добиваетсЯ
руки  Ћльги ‘ократовны).  ‘амаЯ красота бедной женщины  еще под сомнением; и
метод,   который   —ернышевский   избрал,   чтобы   прелесть  ее  проверить,
предопределил всЈ дальнейшее его отношение к понЯтию прекрасного.
     ‘начала он установил  лучший образчик  грации Ќадежды  …горовны: случай
поставил  длЯ  него  живую картину  в  идиллическом роде, хотЯ  и  несколько
громоздкую. "‚асилий  Џетрович стал на стул на  колени, лицом  к спинке; она
подошла  и стала нагибать стул, нагнула несколько  и приложила свое личико к
его  груди...  ‘веча стоЯла на чайном столе...  и свет  падал на  нее хорошо
довольно,  т. е. полусвет,  потому что она была в тени от  мужа, но  Ясный".
Ќиколай  ѓаврилович смотрел  внимательно, стараЯсь отыскать  что-нибудь, что
было бы не так; грубых черт не нашел, однако еще колебалсЯ сомнением.
     Љак дальше быть? Ћн постоЯнно сличал ее черты с чертами  других женщин,
но несовершенство его зрениЯ препЯтствовало добыче живых особей, необходимых
длЯ сравнениЯ.  ‚олей-неволей  пришлось  обратитьсЯ  к красоте, пойманной  и
запечатленной  другими,  к  препаратам  красоты, т.  е. к женским портретам.
’аким образом понЯтие  искусства с самого начала стало длЯ него, близорукого
материалиста  (сочетание   в  сущности  абсурдное),  чем  то  прикладным   и
подсобным,  и  опытным  путем  можно  было  теперь  проверить  всЈ  то,  что
подсказывала  ему  влюбленность:   превосходство  красоты  Ќадежды  …горовны
(которую  муж  звал "милкой" и "куколкой"), т. е.  жизни,  над красотой всех
других "женских головок", т. е. искусства (искусства!).
     Ќа Ќевском  проспекте  в  витринах  ћнкера и  „ациаро  были  выставлены
поэтические картинки. •орошенько их изучив, он возвращалсЯ домой и записывал
свои наблюдениЯ. Ћ чудо!  сравнительный метод всегда давал нужный результат.
“  калабрийской  красавицы  на гравюре  не  вышел  нос: "особенно не удалась
переносица и части, лежащие около носа, по бокам, где он поднимаетсЯ". —ерез
неделю, всЈ еще неуверенный  в том, что достаточно испытана истина, а  не то
-- желаЯ вновь насладитьсЯ уже знакомой податливостью опыта, он шел опЯть на
Ќевский,  посмотреть, нет  ли новой  красотки в окне.  Ќа коленЯх, в пещере,
перед черепом и крестом, молилась  ЊариЯ Њагдалина, и лицо ее и луче лампады
было мило, конечно, но насколько лучше полуосвещенное лицо Ќадежды …горовны!
Ќа белой  террасе  над  морем -- две  девушки: грациознаЯ блондинка сидит на
каменной лавке целуЯсь с юношей,  а грациознаЯ брюнетка смотрит, не  идет ли
кто,  отодвинув  малиновую  занавеску,  "отделЯющую террасу от других частей
дома", как  отмечаем мы  в  дневнике,  ибо  всегда любим установить, в какой
свЯзи находитсЯ даннаЯ  подробность по  отношению к  ее умозрительной среде.
ђазумеетсЯ,  шейка у Ќадежды …горовны  еще милее. Ћтсюда важный вывод: жизнь
милее  (а  значит лучше)  живописи,  ибо что такое  живопись, поэзиЯ, вообще
искусство в самом чистом своем виде? ќто -- солнце пурпурное, опускающеесЯ в
море лазурное;  это  --  "красивые" складки  платьЯ; это  --  розовые  тени,
которые пустой писатель тратит на иллюминовку своих глЯнцевитых глав; это --
гирлЯнды цветов, феи,  фрины, фавны... —ем дальше, тем облачнее: сорнаЯ идеЯ
растет.  ђоскошь  женских   форм  на  картине  уже  намекает  на  роскошь  в
экономическом  смысле. ЏонЯтие "фантазии" представлЯетсЯ Ќиколаю ѓавриловичу
в виде прозрачной, но  пышногрудой ‘ильфиды, котораЯ,  без всЯкого корсета и
почти нагаЯ, играЯ легким покрывалом, прилетает к поэтически  поэтизирующему
поэту. „ве-три колонны, два-три дерева -- не  то  кипарисы, не то тополЯ  --
какаЯ-то  мало  нам  симпатичнаЯ  урна,  --  и  поклонник чистого  искусства
рукоплещет. Џрезренный! Џраздный!  € действительно,  как же  не  предпочесть
всему этому  вздору  честное описание современного быта, гражданскую горечь,
задушевные стишки?
     ‘мело  можно сказать,  что в  те  минуты,  когда он  льнул  к  витрине,
полностью  создалась  его  нехитраЯ магистерскаЯ  диссертациЯ  "ќстетические
ЋтношениЯ   €скусства   к  „ействительности"  (не  удивительно,  что  он  ее
впоследствии написал прЯмо набело, сплеча,  в три ночи; удивительнее то, что
он за нее, хоть и с шестилетним опозданием, так-таки получил магистра).
     Ѓывали  томные,  смутные  вечера,  когда  он лежал  навзничь  на  своем
страшном, кожаном диване -- в кочках, в дырьЯх, с неистощимым (только  тащи)
запасом конского  волоса -- и "сердце как то чудно билось от первой страницы
Њишле, от взглЯдов ѓизо, от теории и Языка социалистов, от мысли  о  Ќадежде
…горовне,  и всЈ это вместе", и вот он  начинал петь,  завывающим  фальшивым
голосом, -- пел "песню  Њаргариты", при этом думал об отношениЯх ‹ободовских
между  собой, --  и "слезы катились  из  глаз понемногу".  ‚друг он вставал,
решив повидать  ее  немедленно;  был, представим  себе,  октЯбрьский  вечер,
летели  тучи,  кислой  вонью  несло  из  шорных  и каретных  лавок  в  низах
мрачно-желтых  домов,  купцы, в чуйках и  тулупах, с  ключами в  руках,  уже
запирали  лавки.  Ћдин толкнул его, но  он  прошел  быстро  мимо.  ѓремЯ  по
булыжнику  своей ручной  тележкой,  обтрепанный  фонарщик подвозил  ламповое
масло  к мутному, на деревЯнном столбе,  фонарю, протирал стекло  засаленной
трЯпкой и со скрипом двигалсЯ к следующему  -- далекому.  Ќачинало моросить.
Ќиколай ѓаврилович летел проворным аллюром бедных гоголевских героев.
     Џо ночам он долго не  мог  уснуть, мучась вопросами, удастсЯ ли ‚асилию
Џетровичу достаточно образовать жену, чтоб она ему служила помощницей,  и не
следует  ли длЯ  оживлениЯ его чувств послать,  например,  анонимное письмо,
которое разожгло бы в муже ревность. ќтим  уже предсказаны меры, принимаемые
героЯми  романов  —ернышевского.  ’акие  же,  очень  точно  вычисленные,  но
ребЯчески   нелепые  планы  ссыльный   —ернышевский,   старик   —ернышевский
придумывает длЯ  достижениЯ  трогательнейших целей.  ‚от как  она пользуетсЯ
минутой невниманиЯ  и распускаетсЯ, эта тема. ‘той,  свернись. „а и  незачем
забиратьсЯ  так  далеко.   ‚   студентском  дневнике  найдесЯ  такой  пример
расчетливости: напечатать фальшивый  манифест  (об отмене рекрутства), чтобы
обманом раззадорить мужиков; сам  тут же  окстилсЯ, -- знаЯ, как диалектик и
как  христианин,  что внутреннЯЯ гнильца разъедает созданное строение, и что
благаЯ цель, оправдываЯ  дурные средства, только выдает свое роковое  с ними
родство.  ’ак  политика,  литература,  живопись,  даже  вокальное  искусство
приЯтно  сплетались с любовными переживаниЯми ЌиколаЯ ѓавриловича (вернулись
к исходной точке).
     Љакой он  был  бедный,  какой  грЯзный  и  безалаберный,  как  далек от
соблазнов  роскоши...  ‚нимание!  ќто  не  столько  пролетарское целомудрие,
сколько  естественное  пренебрежение,  с   которым  подвижник   относитсЯ  к
покусыванию несменЯемой власЯницы  и оседлых  блох. Ћднако  же  и  власЯницу
приходитсЯ  порою  чинить.  Њы  присутствуем  при том,  как  изобретательный
Ќиколай ѓаврилович замышлЯет штопание своих старых панталон: ниток черных не
оказалось,  потому он какие нашлись принЯлсЯ макать  в чернила; тут же лежал
сборник немецких  стихов, открытый на  начале  ‚ильгельма  ’елЯ.  ‚следствие
того, что он махал нитками (чтобы высохли), на  эту страницу упало несколько
чернильных капель;  книга же  была чужаЯ.  ЌайдЯ в бумажном мешочке за окном
лимон, он попыталсЯ клЯксы вывести, но только испачкал лимон, да подоконник,
где  оставил зловредные  нитки.  ’огда  он  обратилсЯ  к помощи  ножа и стал
скоблить  (эта  книжка  с продырЯвленными стихами  находитсЯ  в лейп-цигской
университетской библиотеке;  какими  путЯми  она  попала  туда,  к сожалению
установить  не  удалось).  —ернилами же (чернила в сущности  были  природной
стихией —ернышевского, который, буквально, буквально купалсЯ в них) он мазал
трещины на обуви, когда не хватало ваксы; или  же, чтобы замаскировать дырку
в  сапоге, заворачивал ступню в черный галстук. Ѓил стаканы, всЈ пачкал, всЈ
портил: любовь к вещественности без взаимности. ‚последствии, на каторге, он
оказалсЯ не  только неспособен к какому-либо специальному  каторжному труду,
но и вообще прославилсЯ неумением  что-либо делать  своими руками (при  этом
постоЯнно лез помогать  ближнему:  "да не суйтесь не в  свое дело,  стержень
добродетели",  грубовато говаривали  ссыльные).  Њы уже видели  мельком, как
пихали на улице бестолково летЯщего юношу. ђедко сердилсЯ; всЈ же однажды не
без  гордости  записал,  как  отомстил  молодому  извозчику,  задевшему  его
оглоблей: вырвал у него клок волос,  молча навалившись на  сани,  между  ног
двух удивленных купцов. ‚ообще же был смирный, открытый обидам, -- но втайне
чувствовал  себЯ  способным  на поступки "самые  отчаЯнные, самые безумные".
Џомаленьку  занималсЯ и пропагандой, беседуЯ  то с  мужиками,  то с  невским
перевозчиком, то с бойким кондитером.
     ‚ступает тема  кондитерских.  Ќемало  они перевидали. ’ам Џушкин залпом
пьет  лимонад перед дуэлью;  там  ЏеровскаЯ и  ее  товарищи берут  по порции
(чего? историЯ не  успела -- -- )  перед  выходом на канал. Ќашего же  героЯ
юность  была кондитерскими околдована,  так  что  потом, морЯ себЯ голодом в
крепости, он -- в  "—то делать?" -- наполнЯл  иную реплику  невольным воплем
желудочной лирики: "“ вас есть и кондитерскаЯ недалеко? Ќе знаю, найдетсЯ ли
готовый пирог  из грецких  орехов, -- на мой  вкус это  самый  лучший пирог,
ЊарьЯ   Ђлексеевна".   Ќо   будущему  воспоминанию  наперекор,  кондитерские
прельщали  его вовсе не снедью,  -- не слоеным пирожком на горьком  масле, и
даже не пышкой с вишневым вареньем;  журналами, господа, журналами, вот чем!
Ћн пробовал разные, -- где газет побольше, где попроще, да повольнее. ’ак, у
‚ольфа  "последние  оба раза вместо  булки  его (читай: ‚ольфа)  пил кофе  с
пЯтикопеечным  калачом (читай: своим), в последний раз не таЯсь" -- т.  е. в
первый  из  этих  двух  последних  разов  (щепетильнаЯ  обстоЯтельность  его
дневника вызывает в  можжечке  щекотку)  таилсЯ, не знаЯ  как примут захожее
тесто. ‚ кондитерской  было тепло, тихо, только изредка юго-западный ветерок
газетных листов  колебал  пламЯ свеч ("волнениЯ уже касались  нам  вверенной
ђоссии", как выражалсЯ царь).  "Џозвольте-с ќндепенданс Ѓельж. Ѓлагодарю-с."
ЏламЯ  свеч выпрЯмлЯетсЯ, тишина (но щелкают выстрелы на Ѓульвар де Љапюсин,
революциЯ подступает к ’юльери, -- и вот ‹уи ”илипп обращаетсЯ в бегство: по
Ђвеню Ќейи, на извозчике).
     Ђ  потом донимала изжога.  ‚ообще  питалсЯ всЯкой дрЯнью  -- был нищ  и
нерасторопен.  ‡десь  уместен стишок Ќекрасова: "питаЯсь чуть не  жестию,  Я
часто ощущал такую индижестию, что умереть желал. Ђ тут ходьба далекаЯ...  џ
по ночам  зубрил;  каморка  невысокаЯ, Я  в  ней  курил,  курил"...  Ќиколай
ѓаврилович, впрочем, курил не зрЯ, -- именно "жуковиной" и лечил  желудок (а
также зубы). …го  дневник,  особенно  за лето  и осень 49-го  года, содержит
множество  точнейших справок относительно того,  как и где его  рвало. Љроме
курениЯ,  он  лечилсЯ  ромом  с  водой,  горЯчим  маслом, английской  солью,
златотысЯчником  с  померанцевым  листом,  да  постоЯнно,  добросовестно,  с
каким-то странным смаком, пользовалсЯ римским приемом, -- и вероЯтно в конце
концов  умер  бы от истощениЯ, если бы (выпущенный кандидатом  и оставленный
при университете длЯ занЯтий) не приехал в ‘аратов.
     € вот  тогда, в  ‘аратове...  Ќо  как ни  хочетсЯ  поскорее  вылезти из
черного  уголка,  куда  нас  завел  разговор  о  кондитерских  и перейти  на
солнечную сторону жизни  ЌиколаЯ ѓавриловича,  все  же  (ради  некой скрытой
свЯзности)  Я  еще  немного тут потопчусь.  Ћднажды  он бросилсЯ за  большой
нуждой в дом  на ѓороховой (следует многословное,  со спохватками,  описание
расположениЯ  дома) и уже  оправлЯлсЯ, когда  "какаЯ-то  девушка  в красном"
отворила дверь. “видав руку, -- хотел дверь удержать, -- она вскрикнула "как
это бывает обыкновенно". ’Яжкий  дверной  скрип, ржавый  крючок отбит, вонь,
стужа, -- ужасно... но чудак  наш вполне готов потолковать с самим  собой об
истинной чистоте, отмечаЯ  с удовлетворением, что "даже не полюбопытствовал,
хороша ли она". ‚ своих сновидениЯх он зато смотрел зорче, и случай  сна был
к  нему милостивее судьбы Явной, -- но и тут как он радуетсЯ,  когда, трижды
целуЯ  во  сне  гантированную  ручку  "весьма  светлорусой"   дамы   (матери
подразумеваемого  ученика,  во  сне  приютившей его,  т. е.  нечто  во вкусе
†ан-†ака),  он не  может  себЯ упрекнуть ни в  какой  плотской мысли. ‡оркой
оказалась и памЯть о той  молодой, кривой тоске по красоте. ‚ пЯтьдесЯт лет,
в письме  из  ‘ибири,  он  вспоминает девушку-ангела,  замеченную однажды  в
юности   на   выставке   Џромышленности   и   ‡емледелиЯ:   "€дет   какое-то
аристократическое     семейство",    повествует    он    своим    позднейшим
ветхозаветно-медленным слогом.  "Џонравилась мне эта девушка, понравилась...
џ пошел шагах в трех сбоку  и любовалсЯ... Ћни были, очевидно, очень знатные
люди. ќто видели все по их чрезвычайно милым манерам (в патоке этой патетики
есть мошка от „иккенса, заметил бы ‘траннолюбский, но всЈ же не забудем, что
это  пишет полураздавленный каторгой старик,  как  справедливо  выразилсЯ бы
‘теклов). ’олпа расступалась... Њне  было вовсе  свободно идти в шагах трех,
не  спускаЯ взглЯда с той девушки (бедненький сателлит!). €  длилось это час
или  больше" (вообще выставки, например, ‹ондонскаЯ 62 года  и ЏарижскаЯ  89
года, со  странной силой  отразились  на его  судьбе;  так,  Ѓувар и Џекюшэ,
принимаЯсь за описание жизни герцога Ђнгулемского, дивились тому, какую роль
сыграли в ней... мосты).
     €з всего этого следует, что по приезде в ‘аратов он не мог не влюбитьсЯ
в  девЯтнадцатилетнюю  дочку  доктора  ‚асильева, цыгановатенькую барышню  с
висЯчими  серьгами  в  длинных мочках ушей,  полуприкрытых темными  прЯдЯми.
‡адира,  жеманница,  "мишень  и   краса  провинциального  бала",  по   слову
безымЯнного  современника,  она  шумом своих  голубых шу  и  певучестью речи
обольстила и оболванила неуклюжего девственника. "‘мотрите, какаЯ прелестнаЯ
ручка", -- говорила она, к его запотевшим очкам ручку протЯгиваЯ -- смуглую,
голую, с блестЯщим пушком. Ћн мазалсЯ розовым маслом,  кровопролитно брилсЯ,
Ђ какие придумывал серьЈзные комплименты! "‚ам бы жить в Џариже", --  сказал
он   истово,   стороной  узнав,  что   она   "демократка";  Џариж,   однако,
представлЯлсЯ  ей  не  очагом  наук,  а королевством  лореток, так  что  она
обиделась.
     Џеред нами "„невник моих отношений с тою, котораЯ теперь составлЯет мое
счастье".   “влекающийсЯ  ‘теклов  называет  "ликующим  гимном  любви"   это
единственное  в  своем  роде  произведение,  --  напоминающее  скорее  всего
добросовестнейший доклад.  „окладчик  составлЯет проект любовного объЯснениЯ
(в точности приведенный в  исполнение  в  феврале 53 года  и без промедлениЯ
одобренный) с  пунктами  за  женитьбу и против  нее (опасалсЯ, например,  не
вздумает ли норовистаЯ супруга носить мужское платье -- с  легкой ноги  †орж
‡анд) и  со сметой  брачного быта,  в которой учтено  решительно всЈ,  и две
стеариновые свечи на  зимние вечера, и молока на десЯть копеек, и театр; при
этом он уведомлЯет невесту, что  в виду его образа мыслей ("менЯ не испугает
ни грЯзь,  ни  пьЯные  мужики  с  дубьем, ни  резнЯ"), он  рано  или  поздно
"непременно  попадетсЯ",  а  длЯ пущей  честности  рассказывает  ей  о  жене
€скандера,  котораЯ,  будучи  беременной  ("извините,  что  Я  говорю  такие
подробности"),  при  получении известиЯ,  что  мужа  схватили  в  ‘ардинских
владениЯх  и  отправлЯют в  ђоссию, "падает мертвой". Ћльга ‘ократовна,  как
добавил бы тут Ђлданов, мертвой бы не упала.
     "…сли когда-нибудь", --  писал он далее, -- "молва  запЯтнает ваше имЯ,
так что вы не будете надеЯтьсЯ  иметь другого мужа... всегда буду  по одному
вашему слову готов стать вашим мужем". Џоложение рыцарское, но основанное на
далеко не рыцарских  предпосылках,  и  этот  свойственный ему поворот  разом
переносит  нас на знакомый путь его прежних  любовных  квази-фантазий  с  их
обстоЯтельной жаждой жертвы и защитного цвета  состраданием; что не помешало
ему испытать самолюбивую досаду,  когда невеста предупредила его, что в него
не влюблена. ‚сЈ же был как то пестро  счастлив. …го жениховство -- с легким
немецким  оттенком,   с   шиллеровскими   песнЯми,  с  бухгалтерией   ласок:
"расстегивал сначала  две, после три  пуговицы на ее мантилье..." Ќепременно
хотел  поставить  ее  ножку (в тупоносенькой серой ботинке, прошитой цветным
шелком) на свою голову: сладострастие питалось символами. €ногда он читал ей
‹ермонтова, Љольцова; читал же стихи, как псалтырь.
     Ќо  что занимает  почетнейшее место в  дневнике  и особенно  важно  длЯ
пониманиЯ  многого  в судьбе ЌиколаЯ  ѓавриловича, это -- подробное описание
шуточных церемоний, которыми густо украшались саратовские вечера. Ћн не умел
полькировать  ловко  и  плохо танцевал  гроссфатер,  но  зато  был  охоч  до
дурачеств,  ибо даже пингвин не чужд некоторой игривости, когда, ухаживаЯ за
самочкой,  окружает  ее  кольцом  из камушков.  ‘обиралась,  как  говоритсЯ,
молодежь, и пускаЯ в ход  модный в те  дни и  в том  кругу прием  кокетства,
Ћльга ‘ократовна за столом кормила с тарелки, как ребенка,  того или другого
гостЯ, а  Ќиколай  ѓаврилович прижимал салфетку  к сердцу,  грозил проткнуть
себе  вилкой грудь.  ‚ свою очередь, она  притворЯлась  сердитой.  Ћн просил
прощениЯ  (всЈ это до жути  не  смешно), целовал "открытые  части"  ее  рук,
которые она прЯтала. "Љак вы смеете!"  Џингвин принимал  "серьЈзный,  унылый
вид, потому что в  самом деле могло случитьсЯ,  что сказал что-нибудь такое,
чем другаЯ на ее месте оскорбилась  бы". Џо праздникам он озорничал в Ѓожием
храме, смеша невесту, -- но напрасно  марксистский  комментатор видит в этом
"здоровую  кощунственность".  Љакие  глупости.   ‘ын   свЯщенника,   Ќиколай
чувствовал себЯ  в  церкви, как  дома (королевич,  венчающий  кота отцовской
короной, отнюдь не выражает этим  сочувствиЯ к народовластию). ’ем менее его
можно  упрекнуть  в насмешке  над  крестоносцами,  оттого  что  мелком он по
очереди  ставил  всем на  спине  крест:  знак поклонников  Ћльги ‘ократовны,
страдающих по ней. € после еще некоторой возни в том же духе  происходит  --
запомним это -- шутовскаЯ дуэль палками.
     Ђ несколько лет спустЯ, при аресте, забран был этот дневник, написанный
ровным,  хвостатеньким   почерком  и  зашифрованный  домашним   способом,  с
сокращениЯми   вроде  "слабь!  глупь!"  (слабость,  глупость!),   "свбды-ва"
(свободы, равенства)  или  "чк" (человек, а не другое). …го разбирали  люди,
видимо,  неумелые,   ибо   допустили   кой-какие  ошибки,   например,  слово
"подозрениЯ", написанное "дзрьЯ", прочли как "друзьЯ"; вышло: "у менЯ весьма
сильные  друзьЯ"  вместо:  "подозрениЯ против менЯ  будут  весьма сильными".
—ернышевский ухватилсЯ за это и стал утверждать, что весь дневник -- вымысел
беллетриста,  так как, дескать, у него "не было  тогда влиЯтельных друзей, а
ведь тут Явно  действует человек, имеющий друзей  сильных в  правительстве".
Ќеважно  (хотЯ вопрос сам по себе  занимателен), помнил ли он дословно  свои
настоЯщие фразы; важно, что им, этим  фразам, дано своеобразное алиби в "—то
делать?", где развернут  полностью их внутренний, "черновой" ритм (например,
в песенке одной из участниц пикника: "Ћ  дева, друг недобрый Я, глухих лесов
жилец. Ћпасна будет жизнь моЯ, печален мой конец"). ‘идЯ в  крепости и знаЯ,
что опасный дневник разбираетсЯ, он спешил  посылать  ‘енату "образцы  своей
черновой работы", т. е. вещи, которые он писал исключительно длЯ того, чтобы
дневник оправдать,  превращаЯ  его  задним  числом  тоже  в черновик  романа
(‘траннолюбский прЯмо полагает,  что это и  толкнуло его писать  в  крепости
"—то делать?", посвЯщенное, кстати, жене и начинающеесЯ в день  св.  Ћльги).
Џосему  он  выражал  негодование,  что даетсЯ  юридическое  значение  сценам
выдуманным  "Я  ставлю  себЯ  и других  в  разные положениЯ и  фантастически
развиваю... Љакое  то "Я" говорит  о возможности ареста, одного из  этих "Я"
бьют   палкой   при  невесте".   Ћн  надеЯлсЯ,  вспоминаЯ   это  место,  что
обстоЯтельное повествование о всЯких домашних  играх может  быть воспринЯто,
как  вообще "фантазиЯ": не станет  же солидный человек... (горе в том, что в
казенных кругах его и не считали солидным человеком, а именно буфоном, и как
раз в  <i>шутовстве</i> его журнальных приемов  усматривали бесовское проникновение
вредоносных идей). € длЯ полного завершениЯ  темы саратовских пти-жЈ давайте
еще  дальше  продвинемсЯ,  уже  на  каторгу, где отзвук их  жив  в  пьесках,
сочинЯемых  им длЯ товарищей,  и особенно  в романе  "Џролог" (написанном  в
Ђлександровском  заводе в 66 году),  где есть и студент,  не смешно валЯющий
дурака, и красавица, кормЯщаЯ поклонников. …сли к этому добавить, что  герой
(‚олгин), говорЯ жене о грозЯщей  ему опасности, ссылаетсЯ на свое добрачное
предупреждение, то  как  не  заключить:  вот  позднЯЯ  правда,  подведеннаЯ,
наконец, под  давнишнее утверждение —ернышевского, что дневник лишь черновик
сочинителЯ...  ибо  самаЯ плоть "Џролога"  сквозь  весь  мусор  беспомощного
вымысла  теперь и впрЯмь кажетсЯ беллетристическим продолжением  саратовских
записок.
     ЏреподаваЯ словесность в  тамошней  гимназии, он показал себЯ учителем,
крайне симпатичным:  в  неписанной классификации, быстро и точно применЯемой
школьниками к  наставникам,  он причтен  был  к типу  нервного,  рассеЯнного
добрЯка,  легко  вспыхивающего,  легко отвлекаемого  в сторону  --  и  сразу
попадающегосЯ в мЯгкие лапы классному  виртуозу (в данном  случае  ”иолетову
младшему), который  в критический миг, когда гибель не знающих урока кажетсЯ
уже неизбежной, а  до звоночка сторожа остаетсЯ недолго, задает спасительный
оттЯжной  вопрос:  "Ќиколай ѓаврилович,  а вот  тут насчет Љонвента..." -- и
Ќиколай ѓаврилович сразу  загораетсЯ, подходит к  доске и, кроша мел, чертит
план залы  заседаний  Љонвента  (он, как мы  знаем, был  большой  мастер  на
планы),  а  затем, всЈ  более  воодушевлЯЯсь, указывает  и  места, где члены
каждой партии сидели.
     ‚ те годы в провинции он  держалсЯ,  повидимому, довольно  неосторожно,
людей   степенных,  юношей  богобоЯзненных   пугаЯ   резкостью   взглЯдов  и
развЯзностью  манер.  ‘охранилсЯ слегка  подкрашенный рассказ о том,  как на
похоронах матери, едва спущен был гроб, он закурил папироску и ушел подручку
с   Ћльгой  ‘ократовной,  с  которой  спустЯ   десЯть  дней  обвенчалсЯ.  Ќо
саратовские  гимназисты постарше  увлекались  им;  иные из них  впоследствии
привЯзались   к  нему  с  той  восторженной   страстью,  с  которой  в   эту
дидактическую эпоху люди льнули к наставнику, вот-вот готовому стать вождем;
а что насчет "словесности", то, по совести говорЯ, справлЯтьсЯ с запЯтыми он
питомцев своих не научил. Њного ли было из их  числа спустЯ сорок лет на его
похоронах? Џо  одним  сведениЯм,  двое, по другим  --  ни  одного.  Љогда же
погребальное шествие остановилось  было у зданиЯ саратовской гимназии, чтобы
отслужить  литию,  директор  выслал  сказать  свЯщеннику,  что  это, знаете,
нежелательно, и,  сопутствуемаЯ  путавшимсЯ в своих полах октЯбрским ветром,
процессиЯ прошла мимо.
     ѓораздо   менее  успешно,  чем  в  ‘аратове  было  его  учительство  по
перемещении  в  Џетербург, где в  течение нескольких  месЯцев 54-го  года он
преподавал во  втором  кадетском корпусе. Љадеты  на  его лекциЯх  вели себЯ
распущенно.  Ћн визгливо кричал на балбесов, чем лишь усугублЯл кавардак. Ќе
очень  разговоришьсЯ  тут о  монтаньЯрах! Љак то была  перемена, в одном  из
классов  шумели,   дежурный  офицер  вошел,   гаркнул  и  оставил  за  собой
относительный порЯдок, а  тут шум поднЯлсЯ  в  другом классе, куда (перемена
кончилась) с портфелем подмышкой  входил —ернышевский. ЋборотЯсь  к офицеру,
он его остановил прикосновением кисти и со  сдержанным раздражением  сказал,
взглЯнув поверх  очков: "а  теперь вам  сюда  нельзЯ-с".  Ћфицер оскорбилсЯ,
учитель  извинитьсЯ  не  пожелал  и  вышел  в  отставку.  ’ак  началась тема
"офицеров".
     ЏросветительнаЯ забота, однако, определилась  у  него на всю жизнь. …го
журнальнаЯ  деЯтельность с  53 года до 62 г. проникнута насквозь стремлением
питать тощего  русского читателЯ  здоровым  домашним столом разнообразнейших
сведений  -- порции  были огромные,  хлеба отпускалось  сколько  угодно,  по
воскресеньЯм давались орехи; ибо подчеркиваЯ значение мЯсных блюд политики и
философии, Ќиколай ѓаврилович никогда не забывал и сладкого. €з его рецензии
на "Љомнатную Њагию" Ђмарантова  Явствует, что он у  себЯ дома проверил  эту
увеселительную физику и один  из лучших  фокусов, а именно "переноску воды в
решете" дополнил  собственной поправкой: как у всех  популЯризаторов, у него
была  слабость к таким невинным  кунстштюкам; не забудем к тому же, что едва
ли  год прошел с того днЯ, как по уговору батюшки  он  окончательно забросил
мысль о вечном двигателе.
     Ћн  любил читать календари,  отмечаЯ  длЯ  общего сведениЯ  подписчиков
"‘овременника" (1855): ѓинеЯ -- 6 руб. 47 с  пол.  коп.; северо-американский
доллар -- 1 руб 31 коп. серебром: или сообщал, что "между Ћдессой и Ћчаковым
построены   на   счет   пожертвований   телеграфические   башни".   €стинный
энциклопедист, своего рода ‚ольтер, с ударением, правда, на первом слоге, он
исписал, не  скупЯсь, тьму страниц  (всегда готовый  обхватить как свернутый
ковер и развернуть перед читателем <i>всю</i> историю затронутого вопроса), перевел
целую библиотеку, использовал  все  жанры  вплоть до стихов и до конца жизни
мечтал  составить  "критический  словарь  идей  и  фактов"  (что  напоминает
флоберовскую карикатуру, тот "dictionnaire des ide'es  rec,ues", иронический
эпиграф к которому -- "большинство всегда право" -- —ернышевский выставил бы
всерьез).  Ћб этом то он пишет жене из крепости, со страстью, с горестью,  с
ожесточением рассказываЯ о тех титанических трудах, которые он еще совершит.
„алее,  все двадцать лет сибирского одиночества, он лечилсЯ этой мечтой: но,
познакомившись  за  год до смерти  со словарем Ѓрокгауза,  увидел  в  нем ее
воплощение.  ’огда  он возжаждал  Ѓрокгауза перевести (а  то  "напихают туда
всЯкой дрЯни, вроде мелких  немецких художников"), почитаЯ такой труд венцом
всей своей жизни; оказалось, что и это уже предпринЯто.
     …ще в начале  журнального поприща он писал о ‹ессинге,  который родилсЯ
ровно за сто  лет до него, и сходство с которым  он сам сознавал: "длЯ таких
натур существует служение более милое, нежели служение любимой науке, -- это
служение  развитию  своего  народа". Љак и ‹ессинг  он  по  привычке  всегда
начинал  с частного случаЯ развитие общих мыслей. ЏомнЯ, что у ‹ессинга жена
умерла от  родов,  он  боЯлсЯ за  Ћльгу  ‘ократовну,  о  первой беременности
которой писал отцу по латыни, точно так же,  как ‹ессинг, сто лет перед тем,
писал по латыни и своему батюшке.
     Ќаведем сюда свет: двадцать первого декабрЯ 53 года Ќиколай  ѓаврилович
сообщал, что, по словам знающих женщин, жена зачала. ђоды. ’Яжелые. Њальчик.
"ЊилЯтЯтька  мой", -- гулюкала над  первенцом Ћльга ‘ократовна,  очень скоро
однако маленького ‘ашу  разлюбившаЯ.  ‚рачи  предупреждали, что  вторые роды
убьют ее. ‚се же она  забеременела вновь, -- "как то по нашим грехам, против
моей воли", -- писал  он,  жалуЯсь и  томЯсь, Ќекрасову. Ќет, что-то другое,
сильнее,   чем  боЯзнь  за  жену,   томило  его.  Џо   некоторым  сведениЯм,
—ернышевский в пЯтидесЯтых  годах подумывал о самоубийстве; он будто-бы даже
пил, -- какое жуткое видение: пьЯный —ернышевский! —то таить, брак получилсЯ
несчастный, трижды  несчастный,  и даже впоследствии, когда ему  и удалось с
помощью  воспоминаниЯ "заморозить свое  прошлое  до  состоЯниЯ  статического
счастьЯ" (‘траннолюбский), всЈ  равно  еще сказывалась та роковаЯ,  смертнаЯ
тоска, составленнаЯ из жалости, ревности и уЯзвленного самолюбиЯ, -- которую
также знавал муж  совсем другого склада и совсем иначе расправившийсЯ с ней:
Џушкин.
     € жена и младенец ‚иктор выжили; а  в декабре 58 года она вновь чуть не
умерла,  производЯ  на  свет  третьего сына,  Њишу.  “дивительное  времЯ  --
героическое, кроличье, в кринолине, -- символе многочадиЯ.
     "Ћне умные, образованные, добрые, Я вижу, --  а Я дура, необразованнаЯ,
злаЯ", -- не без надрывчика говорила Ћльга  ‘ократовна о родственницах мужа,
Џыпиных,  которые,  при  всей  доброте,  не  пощадили  "эту  истеричку,  эту
взбалмошную бабенку с нестерпимым характером". Љак она  швырЯлась тарелками!
Љакому биографу склеить их  осколки? Ђ  эта страсть  к  перемене мест... ќти
диковинные недомоганиЯ...  ‘тарухой она любила вспоминать, как в  Џавловске,
пыльным, солнечным  вечером,  на рысаке,  в  фаэтоне,  перегонЯла  вел.  кн.
Љонстантина, откидываЯ  вдруг синюю  вуаль и  его поражаЯ огненным взглЯдом,
или как изменЯла мужу с польским эмигрантом ‘авицким, человеком, славившимсЯ
длиной  усов: "канашечка-то  знал... Њы с €ваном ”едоровичем в алькове, а он
пишет себе у окна". Љанашечку очень жаль, -- и очень мучительны, верно, были
ему молодые люди, окружавшие  жену  и  находившиесЯ с  ней в  разных стадиЯх
любовной близости,  от аза до  ижицы. ‚ечера у —ернышевской бывали  особенно
оживлены  присутствием ватаги студентов кавказцев. Ќиколай ѓаврилович  почти
никогда к  ним не выходил.  ђаз, накануне нового  года,  грузины, во главе с
гогочущим  ѓогоберидзе,  ворвались  в   его  кабинет,  вытащили  его,  Ћльга
‘ократовна накинула на него мантилью и заставила плЯсать.
     „а, жалко его, -- а все-таки... Ќу, вытЯнул бы разок ремнем, ну, послал
бы  к  чортовой  матери; или  хотЯ бы:  вывел  со  всеми  грехами,  воплЯми,
рысканием, несметными  изменами в одном из тех романов, писанием  которых он
заполнЯл свой  тюремный досуг. ’ак  нет  же!  ‚ "Џрологе" (и отчасти в  "—то
делать?") нас умилЯет попытка автора реабилитировать жену.  ‹юбовников  нет,
есть только благоговейные поклонники,  нет и той дешевой  игривости, котораЯ
заставлЯла "мущинок" (как она,  увы, выражалась) принимать се за женщину еще
более   доступную,  чем   была   она  в  действительности,  а   есть  только
жизнерадостность    остроумной   красавицы.   ‹егкомыслие    превращено    в
свободомыслие,  а  уважению  к  бойцу-мужу  (которое  она  и  в  самом  деле
испытывала к нему, но попусту) дана власть над всеми ее другими чувствами. ‚
"Џрологе"  студент  Њиронов, чтобы  мистифицировать  приЯтелЯ,  сказал,  что
‚олгина вдова.  ќто ее так расстроило, что она  заплакала, -- подобно  тому,
как в "—то делать?" она, всЈ та же "она", тоскует среди лубочных ветренников
по арестованном муже. €з типографии ‚олгин забежал в оперу и  тщательно стал
осматривать  в  бинокль   сперва  одну  сторону  зала,  потом  другую;   вот
остановилсЯ, -- и слезы нежности потекли из под стекол. Ћн пришел проверить,
правда ли его жена, сидЯщаЯ  в  ложе, милее и  нарЯднее всех,  -- совершенно
также как автор в молодости сравнивал ‹ободовскую с "женскими головками".
     € тут мы снова оказались окружены голосами его эстетики,  -- ибо мотивы
жизни —ернышевского теперь мне послушны, -- темы Я приручил,  они привыкли к
моему перу; с улыбкой даю им удалЯтьсЯ: развиваЯсь, они лишь описывают круг,
как бумеранг или сокол, чтобы затем снова вернутьсЯ к моей руке; и даже если
инаЯ уноситсЯ далеко,  за горизонт  моей страницы,  Я спокоен:  она прилетит
назад, как вот эта прилетела.
     €так: 10 маЯ 55 года —ернышевский защищал в  университете уже  знакомую
нам диссертацию, "ЋтношениЯ искусства к действительности", написанную в  три
августовские  ночи,  в  53  году, т.  е. именно  в  ту пору, когда  "смутные
лирические чувства, подсказавшие ему  в юности взглЯд  на  искусство, как на
снимок  с  красотки,  окончательно вызрели, дав пухлый  плод в  естественном
соответствии с апофеозом  супружеской  страсти"  (‘траннолюбский).  Ќа  этом
публичном диспуте было  в  первый раз  провозглашено "умственное направление
шестидесЯтых годов", как потом вспоминал старик елгунов, с обескураживающей
простотой отмечаЯ, что  Џлетнев не был  тронут  речью  молодого  ученого, не
угадал таланта...  ‘лушатели зато были  в  восхищении.  Ќароду  навалило так
много, что стоЯли на окнах. "Ќалетели, как мухи на падаль", фыркал ’ургенев,
который   должно  быть  чувствовал  себЯ  задетым,  в  качестве  "поклонника
прекрасного", -- хотЯ сам был не прочь мухам угождать.
     Љак часто бывает  с идеЯми порочными, от  плоти не освободившимисЯ  или
обросшими ею, можно в эстетических воззрениЯх "молодого  ученого" расслышать
его  физический  стиль,  самый  звук  его  тонкого  наставительного  голоса.
"Џрекрасное  есть жизнь. Њилое нам есть прекрасное; жизнь нам  мила в добрых
своих проЯвлениЯх...  ѓоворите же о жизни, и только  о жизни (так продолжает
этот  звук, столь  охотно воспринЯтый  акустикой  века), а если человеки  не
живут по-человечески, -- что ж, учите их жить, живописуйте им портреты жизни
примерных  людей и благоустроенных обществ". €скусство  таким  образом  есть
замена, или приговор, но отнюдь не ровнЯ жизни,  точно так же как "гравюра в
художественном  отношении  гораздо  хуже  картины",  с   которой  она  снЯта
(особенно  прелестнаЯ  мысль).  "…динственное, впрочем, --  Ясно  проговорил
диссертант, -- чем поэзиЯ может стоЯть выше  действительности, это украшение
событий   прибавкой  эффектных   аксессуаров   и   согласованием   характера
описываемых лиц с теми событиЯми, в которых они участвуют".
     ’аким образом, борЯсь  с  чистым искусством, шестидесЯтники,  и за ними
хорошие русские люди  вплоть  до девЯностых годов,  боролись,  по  неведению
своему,  с собственным ложным понЯтием о