        ‚ладимир Ќабоков. ‹ик

     …сть  пьеса  "Ѓездна"  (L'Abоme)  известного  французского
писателЯ  Suire. Ћна уже сошла со сцены, прЯмо в Њалую ‹ету (т.
е. в ту, котораЯ обслуживает театр,-- речка, кстати сказать, не
столь безнадежнаЯ,  как  главнаЯ,  с  менее  крепким  раствором
забвениЯ,  так  что  режиссерскаЯ  удочка  иное еще вылавливает
спустЯ много лет). ‚ этой пьесе, по  существу  идиотской,  даже
идеально  идиотской,  иначе  говорЯ  -- идеально построенной на
прочных  условностЯх   общепринЯтой   драматургии,   трактуетсЯ
страстной    путь   пожилой   женщины,   доброй   католички   и
землевладелицы,  вдруг  загоревшейсЯ   греховной   страстью   к
молодому  русскому,  Igor,--  €горю, случайно попавшему к ней в
усадьбу и полюбившему ее дочь Ђнжелику.  ‘тарый  друг  семьи,--
волеваЯ  личность,  угрюмый  ханжа,  ходко  сбитый  автором  из
мистики и похотливости, ревнует героиню к €горю, которого она в
свой черед ревнует к Ђнжелике,-- словом, все весьма  интересно,
весьма  жизненно, на каждой реплике штемпель серьезной фирмы, и
уж, конечно, ни один толчок таланта не нарушает законного  хода
действиЯ,  нарастающего  там,  где ему полагаетсЯ нарастать, и,
где  следует,  прерванного  лирической  сценкой  или  бесстыдно
поЯснительным диалогом двух старых слуг.
     џблоко  раздора  --  обычно  плод скороспелый, кислый, его
нужно варить; так и с молодым человеком  пьесы:  он  бледноват;
стараЯсь его подкрасить, автор и сделал его русским,-- со всеми
очевидными  последствиЯми  такого  мошенничества. Џо авторскому
оптимистическому замыслу, это  --  беглый  русский  аристократ,
недавно   усыновленный   богатой   старухой,--   русской  женой
соседнего шатлена. ‚ разгар ночной грозы €горь стучитсЯ к нам в
дом, входит к нам со стеком в руке; волнуЯсь, докладывает,  что
в имении его благодетельницы горит красный лес и что наш соснЯк
может  тоже  занЯтьсЯ.  Ќас  это  менее поражает, чем юношеский
блеск ночного гостЯ, и мы склонны опуститьсЯ на пуф,  задумчиво
играЯ  ожерельем,  когда  наш  друг-ханжа замечает, что отблеск
огнЯ подчас  бывает  опаснее  самого  пожара.  ‡авЯзка,  что  и
говорить,  крепкаЯ, добротнаЯ: уже Ясно, что русский станет тут
завсегдатаем, и действительно: второй акт-- это солнечный  день
и белые панталоны.
     ‘удЯ  по  тексту пьесы, на первых порах, т. е. пока автору
это не надоело, €горь выражаетсЯ не то чтобы неправильно,  а  с
запинкой,  вставлЯЯ  изредка вопросец: "так кажетсЯ, у вас,-- у
французов, дескать,-- говоритсЯ?" Ќо затем, когда автору уже не
до  того,  ввиду  бурного  разлива  драмы,  всЯкаЯ  иностраннаЯ
слабость  речи отбрасываетсЯ, русский стихийно обретает богатый
Язык коренного француза, и только поближе  к  концу,  во  времЯ
передышки   перед   финальным  раскатом,  драматург  вспоминает
национальность €горЯ, который  посему  мимоходом  обращаетсЯ  к
старику-слуге со словами: "J'йtais trop jeune pour prendre part
а   la...   comment  dit-on...  velika  voina...  grand,  grand
guerre..." ("џ был слишком молод, чтобы  участвовать  в...  как
говоритсЯ...   большой,   большой  войне..."  <I>(франц.)</I>).
Џравда, надо автору отдать  справедливость,  что,  кроме  этого
"velika   voпna"   и   одного  скромного  "dosvidania",  он  не
злоупотреблЯет  знакомством  с  русским  Языком,  довольствуЯсь
указанием,   что   "славЯнскаЯ  протЯжность  придает  некоторую
прелесть разговору €горЯ".
     ‚ Џариже, где  пьеса  имела  большой  успех,  €горЯ  играл
Franзois   Coulot,   играл  неплохо,  но  почему-то  с  сильным
итальЯнским акцентом, по-видимому, выдаваемым им за русский, но
не удивившим ни одного рецензента. ‚последствии же, когда пьеса
скатилась в провинцию, исполнителем этой роли случайно сделалсЯ
настоЯщий русский актер, Ђлександр ‹ик (псевдоним),-- худощавый
блондин с  темными,  как  кофе,  глазами,  до  того  получивший
небольшую  известность, благодарЯ фильме, где он отлично провел
эпизодическую роль заики.
     ’рудно,  впрочем,  решить,   обладал   ли   он   подлинным
театральным  талантом,  или  же  был  человек  многих невнЯтных
призваний, из которых выбрал первое попавшеесЯ,  ко  мог  бы  с
таким  же  успехом  быть  живописцем,  ювелиром,  крысоловом...
’акого рода существа напоминают помещение со множеством  разных
дверей,  среди  которых,  быть  может, находитсЯ одна, котораЯ,
действительно,  ведет  прЯмо  в  сад,  в  лунную  глубь  чудной
человеческой  ночи,  где душа добывает ей одной предназначенные
сокровища. Ќо как бы то ни было, этой двери  Ђлександр  ‹ик  не
отворил,  а  попал  на  актерский  путь,  по  которому  шел без
увлечениЯ,  с  рассеЯнным  видом  человека,  ищущего   каких-то
путевых  примет, которых нет, но которые, пожалуй, снились или,
быть  может,  принадлежат  другой,  как  бы   не   проЯвленной,
местности,  где  ему  не бывать никогда, никогда. ‚ условном же
плане земного  быта,  ему  было  за  тридцать,  но  все  же  на
несколько  лет  меньше,  чем  веку,  а  потому памЯть о ђоссии,
котораЯ у людей пожилых,  застрЯвших  за  границей  собственной
жизни, превращаетсЯ либо в необыкновенно сильно развитый орган,
работающий   постоЯнно   и   своей  секрецией  возмещающий  все
исторические убытки, либо  в  раковую  опухоль  души,  мешающую
дышать, спать, общатьсЯ с беспечными иностранцами,-- у него эта
памЯть  оставалась  в  зачаточном  виде, исчерпываЯсь туманными
впечатлениЯми  детства,   вроде   соснового   запашка   дачного
новосельЯ  или  асимметричной снежинки на башлыке. …го родители
умерли, жил он один, любовь и  дружбы,  перепадавшие  ему,  все
были какие-то сквозные, никто к нему не писал писем просто так,
потому  что  хочетсЯ, никто не интересовалсЯ его заботами живее
его самого, и, когда недавно  он  узнал  от  двух  докторов  --
француза  и  русского,--  что у него, как у многих литературных
героев, неизлечимаЯ болезнь сердца, как-то не к кому было пойти
и пожаловатьсЯ на незаслуженную шаткость его, его бытиЯ,  когда
улицы  так и кишат здоровенными стариками. € каким-то образом с
его болезнью было свЯзано то, что  он  любил  хорошие,  дорогие
вещи,   мог,  например,  на  последние  двести  франков  купить
нашейный платок или вечное перо, но  всегда,  всегда  случалось
так,  что  эти  вещи  у  него  пачкались,  ломались, портились,
несмотрЯ на всю его бережную, даже набожную аккуратность.
     Џо отношению к прочим  участникам  труппы,  в  которую  он
вступил столь же случайно, как сброшенный женщиной мех попадает
на то или другое кресло, в сущности анонимное, он осталсЯ таким
же   чужим,  каким  был  на  первой  репетиции.  …му  сразу  же
показалось, что он лишний, что он украл чье-то место,-- и  хотЯ
директор труппы был с ним ровно благожелателен, мнительной душе
‹ика мерещилась ежеминутнаЯ возможность скандала, точно вот-вот
разоблачат  его, обличат в чем-то невозможно стыдном,-- а самую
ровность отношениЯ он воспринимал, как полнейшее  равнодушие  к
его работе, словно все давно примирились с ее безнадежно низким
уровнем  и терпЯт его только потому, что нет удобного предлога,
чтоб его уволить.
     …му мнилось,-- а, может быть, это и впрЯмь было так,-- что
длЯ этих  громких,   гладких   французских   артистов,   сложно
свЯзанных между собой сетью личных и профессиональных страстей,
он  такой  же  случайный предмет, как старый велосипед, который
один из персонажей ловко разбирал  во  втором  действии,--  так
что,  когда кто-нибудь особенно приветливо с ним здоровалсЯ или
предлагал  ему  закурить,  это  казалось  ему   недоразумением,
которое,  увы,  сейчас,  сейчас  разъЯснитсЯ.  ‚следствие своей
болезни  он  избегал  пить,  но  вместо  того,  чтобы  прослыть
малокомпанейским,  откуда  было  бы  недалеко  до  обвинениЯ  в
заносчивости, что на худой конец могло бы  составить  ему  хоть
какое-то  подобие  личности,--  его  отсутствие на приЯтельских
сборищах просто не замечалось, точно иначе и быть не  могло,  а
если   и   звали   его   куда-нибудь,   то   лишь  в  рассеЯнно
вопросительной форме,-- вы что, с нами,  или  --  ?  --  а  это
всегда  крайне  больно человеку, который только и жаждет, чтобы
его  уговорили.  Ћн  плохо  понимал  шутки,  намеки,  прозвища,
которыми  заповедно  весело  перекидывались  другие;  ему почти
хотелось, чтобы насмешка отнеслась к нему, но даже и  этого  не
случалось.  ‚месте  с тем, кое-кто из коллег ему нравилсЯ: так,
исполнитель главной роли (лицемера с заскоком)  был  в  рЯдовой
жизни приЯтным толстЯком, недавно купившим спортивную машину, о
которой  рассказывал  вам  с неподдельным вдохновением; Я очень
мила   была    девушка,    черноволосаЯ    и    худенькаЯ,    с
великолепно-светлыми,  холеными  глазами,--  но  она безнадежно
забывала  днем  свои  вечерние  признаниЯ  на   подмостках,   в
разговорчивых  объЯтьЯх русского жениха, когда она так искренне
льнула к ‹ику, который любил себЯ утешать тем,  что  только  на
сцене  она  живет  настоЯщей жизнью, а в другое времЯ впадает в
периодическое помешательство, когда она уже  не  узнает  его  и
зовет себЯ другим именем. ‘ главной же барыней он так никогда и
не  обменЯлсЯ  ни  одним  словом,  кроме  реплик,  и, когда эта
коренастаЯ, напрЯженно красиваЯ женщина, подрагиваЯ щеками, шла
мимо него в  кулисах,  он  чувствовал  себЯ  куском  декорации,
который  может  плашмЯ  упасть,  если  заденут.  ’рудно, трудно
сказать, было ли это все так, как представлЯл себе бедный  ‹ик,
или  же эти вполне безопасные, занЯтые собой люди оставлЯли его
в покое лишь  потому,  что  он  не  искал  их  общества,  и  не
обращались  к  нему с разговором совершенно так же естественно,
как  снюхавшиесЯ  между  собой  пассажиры   не   обращаютсЯ   к
иностранцу  в  углу,  поглощенному книжкой,-- и уж, разумеетсЯ,
никому это не может быть обидно. Ќо если даже и старалсЯ ‹ик  в
редкие  минуты  бодрости  убедить себЯ в ложности своих смутных
мук, они, эти муки, были слишком близки ему  по  воспоминаниЯм,
слишком  часто  повторЯлись  при  других обстоЯтельствах, чтобы
теперь он мог одолеть их с помощью рассудка.  Ћдиночество,  как
положение,  исправлению  доступно,  но  как  состоЯние,  это --
болезнь неизлечимаЯ.
     ђоль свою он исполнЯл добросовестно и, по крайней мере,  в
смысле  произношениЯ,  удачнее, чем его предшественник, ибо ‹ик
по-французски говорил с русской оттЯжкой,  замедлЯЯ  и  смЯгчаЯ
фразу,  не  доносЯ  ударениЯ  до  ее  конца  и  слишком бережно
отцеживаЯ те брызги подсобных выражений, которые столь славно и
скоро слетают у француза с  Языка.  ђоль  была  так  мала,  так
незначительна, вопреки драматическому влиЯнию ее на игру прочих
лиц,  что  не  стоило  задумыватьсЯ  над  нею,--  а  все  же он
задумывалсЯ, особенно в начале турне,-- и не столько из любви к
искусству, сколько потому, что ему  казалась  чем-то  длЯ  него
лично  унизительным  парадоксальнаЯ разность между ничтожностью
самой роли и значительностью той сложной  драмы,  коей  он  был
прЯмой   причиной.   Ќо   хотЯ  он  вскоре  остыл  к  возможным
улучшениЯм, которые подсказывали ему и искусство,  и  самолюбие
(две  вещи,  часто  совпадающие), он по-прежнему с таинственным
удовольствием выбегал на сцену, точно всЯкий раз ждал  каких-то
особых  наград,  никак,  конечно,  не  свЯзанных  с  привычными
порциЯми обобщительных рукоплесканий. ќти  награды  не  были  и
внутренним  удовлетворением  художника.  ‘корее  они  таились в
каких-то необыкновенных щелЯх и складках, которые он угадывал в
жизни самой пьесы, пускай банальной и бездарной до одури... но,
как и всЯкаЯ, живыми людьми разыгрываемаЯ вещь,  она  добирала.
Ѓог  весть  из  чего, личную душу, часа два-три пыталась как-то
жить, развиваЯ свою теплоту и энергию, не состоЯвшие ни в какой
зависимости от  жалкого  замысла  автора,  от  посредственности
актерских  сил,  а  просыпавшиесЯ  так, как просыпаетсЯ жизнь в
нагретой солнцем воде. ‘кажем: ‹ик мог бы надеЯтьсЯ, что в один
смутно прекрасный вечер он посреди привычной игры  попадет  как
бы  на  топкое место, что-то поддастсЯ, и он навсегда потонет в
оживающей стихии, ни на что не похожей, самостоЯтельной, совсем
по-новому продолжающей  нищенские  заданиЯ  драмы,--  весь  без
возврата  уйдет  туда, женитсЯ на Ђнжелике, будет ездить верхом
по сухому  вереску,  получит  все  то  материальное  благо,  на
которое  намекалось  в  пьесе,  заживет в том замке,-- но кроме
всего очутитсЯ в невероЯтно нежном  мире,  сизом,  легком,  где
возможны  сказочные приключениЯ чувств, неслыханные метаморфозы
мысли. € обо всем этом думаЯ, ‹ик почему-то  себе  представлЯл,
что  когда он умрет от разрыва сердца, а умрет он скоро, то это
непременно будет на сцене, как было с бедным, лающим  Њольером,
но  что  смерти  он  не  заметит,  а перейдет в жизнь случайной
пьесы, вдруг по-новому расцветшей от его впадениЯ в нее, а  его
улыбающийсЯ  труп  будет  лежать  на  подмостках, высунув конец
одной ноги из-под складок опустившегосЯ занавеса.
     ‚ конце лета "Ѓездна" и другие две пьесы репертуара шли  в
приморском  городе;  ‹ик  участвовал только в "Ѓездне", так что
между  первым  ее  представлением  и  вторым   (всего   два   и
намечалось)  у  него  оказалась,  как  случалось обычно, неделЯ
свободного  времени,  с  которым  он  не   совсем   знал,   как
справитьсЯ.  Џри  этом  он  не  выносил юга: первое выступление
прошло длЯ него в оранжерейно-бредовой мути, с  горЯчей  каплей
краски, то висЯщей на кончике носа, то обжигающей верхнюю губу,
и когда во времЯ антракта он вышел на террасу, сзади отделЯвшую
театр от англиканской церкви, ему показалось, что он не дотЯнет
до  конца  спектаклЯ,  а  растает  на  сцене среди разноцветных
испарений, промеж которых вдруг пройдет  в  последний  смертный
миг  блаженнаЯ  струЯ другой, другой жизни. Љое-как, однако, он
доиграл, несмотрЯ на то, что  в  глазах  двоилось  от  пота,  а
гладкое   ощущение   холодных,   голых  рук  молодой  партнерши
мучительно подчеркивало таЯние его ладоней. Ћн вернулсЯ в  свой
пансион  совсем  разбитый,  с  гулом боли в затылке и ломотой в
плечах,-- и там, в темном саду,  все  цвело,  пахло  конфетами,
цыкали  вовсю кузнечики, которых он, как почему-то все русские,
принимал за цикад.
     ЋсвещеннаЯ комната была  санитарно  бела  по  сравнению  с
южным мраком в растворенном окне. Ћн раздавил пьЯного, красного
комара  на  стене  и  потом  долго сидел на краю постели, боЯсь
лечь, боЯсь сердцебиениЯ. Ѓлизкое  присутствие  морЯ  за  окном
томило   его,  словно  это  огромное,  липко-блестЯщее,  лунной
перепонкой  стЯнутое  пространство,  которое  он  угадывал   за
лимонной рощей, было сродни булькающему и тоже стЯнутому сосуду
его  сердца  и  как  оно,  болезненно обнаженное, ничем не было
отделено от неба, от  шарканиЯ  людских  ног,  от  невыносимого
давлениЯ  музыки,  играющей  в  ближнем  баре.  Ћн посмотрел на
дорогие  часики  на  кисти  и  с  болью  увидел,  что   потерЯл
стеклышко,--  да,  проехалсЯ обшлагом по каменной ограде, когда
давеча спотыкаЯсь лез в  гору...  Ћни  еще  жили,  беззащитные,
голые, как живет вскрытый хирургом орган.
     „ни  проходили у него в поисках тени, в мечтах о прохладе.
Ѓыло нечто адское в проблесках морЯ и плЯжа, где  млели  медные
демоны  на раскаленной гальке. ‘олнечнаЯ сторона узких улиц ему
была  так  строго  заказана,  что  приходилось   бы   разрешать
головоломные  маршрутные  задачи,  кабы  в  блужданиЯх его была
цель. Ќо идти ему было некуда,-- так что, послонЯвшись у лавок,
где между прочим выставлены  были  довольно  забавные  запЯстьЯ
словно  из  розоватого  ЯнтарЯ и совсем привлекательные кожаные
закладки да бумажники, тисненные золотом, он опускалсЯ на  стул
под оранжевым навесом кафе, потом шел к себе и лежал на постели
нагишом,  страшно  худой  и  страшно  белый, думаЯ все о тех же
вещах, о которых думал постоЯнно:
     Ћн думал о том, что  осужден  жить  сбоку  от  жизни,  что
всегда было и будет так, и что поэтому, если смерть не окажетсЯ
длЯ  него  выходом  в  настоЯщую  существенность,  он жизни так
никогда и не узнает. …ще он думал  о  том,  что,  если  бы  его
родители  были  живы,  а не умерли на заре эмиграции, то, может
быть, эти пЯтнадцать лет его взрослой жизни прошли бы  в  тепле
семьи,  что,  будь судьба усидчивее, он окончил бы одну из трех
гимназий, в которые попадал на случайных пунктах средней, очень
средней, …вропы, и теперь занималсЯ бы хорошим  делом  в  кругу
хороших  людей,--  но  как  он ни напрЯгал воображениЯ, ни дела
этого, ни этих людей он представить себе не мог, так же, как он
не  мог   себе   объЯснить,   почему   юношей   он   училсЯ   в
кинематографической   студии,   а   не  занималсЯ  музыкой  или
нумизматикой, мытьем стекол или бухгалтерией. € как  всегда,  с
каждой  точки  своей окружности мысль по радиусу возвращалась к
темному центру, к предчувствию близкой смерти, длЯ которой  он,
не  скопивший  никаких  жизненных  драгоценностей,  едва ли был
интересной добычей,--  а  тем  не  менее  его-то,  по-видимому,
наметила она в первую очередь.
     Љак-то  вечером, когда он полулежал в полотнЯном кресле на
веранде, к нему пристал один  из  жителей  пансиона,  болтливый
русский   старик  (уже  успевший  дважды  ему  рассказать  свою
биографию,  сперва  в  одном  направлении,  из   настоЯщего   к
прошлому,  а  потом  в другом, против шерсти, причем получились
две различные жизни, одна удачнаЯ,  другаЯ  нет),--  и,  удобно
усевшись,  теребЯ  подбородок,  сказал:  "“  менЯ тут отыскалсЯ
знакомый, то есть знакомый-- c'est beaucoup dire  (ќто  слишком
сильно  сказано  <I>(франц.)</I>  ),  раза  два  встречал его в
Ѓрюсселе, теперь, увы, это совсем опустившийсЯ  тип.  ‚чера  --
да,  кажетсЯ, вчера,-- упоминаю вашу фамилию, а он говорит: как
же, Я его знаю, мы даже родственники".
     -- ђодственники? -- удивилсЯ ‹ик.-- “ менЯ  почти  никогда
не было родственников. Љак его зовут?
     -- Ќекто  Љолдунов, Ћлег Џетрович,-- кажетсЯ, Џетрович? Ќе
знаете?
     -- Ќе может быть! -- воскликнул ‹ик, закрыв  лицо  руками.
-- Џредставьте,-- сказал тот.
     -- Ќе  может  быть,--  повторил  ‹ик.--  џ,  ведь,  всегда
думал... ќто ужасно! Ќеужели вы сказали мой адрес?
     -- ‘казал. Ќо Я вас понимаю. € противно, знаете, и  жалко.
Ћтовсюду вышибли, озлоблен, семьЯ, все такое.
     -- Џослушайте,  Я  вас  прошу,-- вы не можете ему сказать,
что Я уехал, потому что это длЯ менЯ ужасно!
     -- …сли увижу, скажу, но только... џ так, случайно, его  в
порту  встретил,--  эх,  чудесные какие там стоЯт Яхты, вот это
счастливцы, живешь на воде, куда хочешь --  плыви.  ампанское,
девочки, все это отполировано... € старик причмокнул, покачиваЯ
головой.  "Љак  это  дико,--  весь  вечер  думал ‹ик.-- ѓадость
какаЯ"...  Ќеизвестно  на  чем  основаннаЯ  мысль,  что   Ћлега
Љолду1:ова  давным-давно  нет  на свете, была длЯ ‹ика одной из
тех аксиом, которые уже не  состоЯт  на  действительной  службе
рассудка,  а  сложены  далеко-далеко  и  никогда  ни  в  чем не
участвуют, так что теперь, когда Љолдунов воскрес,  приходилось
допустить, что две параллельные линии все-таки скрещиваютсЯ, но
мучительно  трудно  было  отделатьсЯ  от старого, застрЯвшего в
мозгу представлениЯ, словно извлечение этой одной ложной  мысли
могло повредить всему распорЯдку прочих мыслей и представлений.
€  он  теперь  никак не мог вспомнить, какие данные у него были
полагать, что Љолдунов погиб, и почему за эти двадцать лет  так
окрепла  цепь  каких-то  неопределенных первоначальных сведений
(свЯзанных с гражданской войной?),  из  которых  сковалась  его
гибель.
     €х  матери были двоюродными сестрами. Ћлег Љолдунов был на
два года старше его, в течение четырех лет они учились в той же
провинциальной гимназии, и памЯть об этих годах всегда была так
ненавистна ‹ику, что он предпочитал не  вспоминать  отрочества;
мало  того,-- его ђоссию так заволокло, пожалуй, именно потому,
что личных воспоминаний своих он не пестовал.  Ќо  до  сих  пор
бывали,  конечно,  сны,  на  них  не  было  управы. € не только
случалось, что Љолдунов  ЯвлЯлсЯ  ему  в  собственном  виде,  в
обстановке  отрочества,  наскоро  составленной  сном  из  таких
аксессуаров, как парта,  чернаЯ  доска,  сухаЯ,  легкаЯ  губка;
кроме  этих  бытовых  снов, случались и сны романтические, даже
декадентские, т. е. лишенные Явного присутствиЯ  Љолдунова,  но
зашифрованные им, пропитанные его гнетущим духом или полные как
бы  слухов о нем, положений и теней положений, каким-то образом
выражающих его сущность,-- и этот мучительный колдуновский фон,
на котором развертывалось действие первого попавшегосЯ сна, был
куда хуже прЯмых сноЯвлений Љолдунова, каким  он  запомнилсЯ,--
грубым,  мускулистым гимназистом, с коротко остриженной головой
и крупными чертами неприЯтно пригожего  лица:  их  правильность
портили  слишком  близко  посаженные глаза, снабженные тЯжелыми
замшевыми веками,-- недаром его прозвали  крокодил,--  в  самом
деле,  было  нечто  мутно-глинисто-нильское в этом медлительном
взглЯде.
     Љолдунов   училсЯ   безнадежно   плохо:   особаЯ   русскаЯ
безнадежность,   когда   как   бы   очарованный  балбес  стоймЯ
погружаетсЯ сквозь прозрачные слои  классов,  так  что  младшие
постепенно до него дорастают в оцепенении страха и потом, через
год,   с   облегчением   оставлЯют  его  позади.  ЋтличалсЯ  он
наглостью, нечистоплотностью,  дикой  физической  силой:  после
возни   с  ним  всегда  пахло  зверинцем.  ‹ик  между  тем  был
тщедушным, нежным и  самолюбивым  мальчиком,  значит  --  собой
представлЯл  жертву  идеальную,  неистощимую.  Љолдунов на него
наплывал без слов и деловито пытал его на полу,  раздавленного,
но всегда ерзающего; громаднаЯ, распЯленнаЯ колдуновскаЯ ладонь
производила  отвратительно черпающий жест, забираЯсь в какие-то
судорожные, обезумевшие глубины. ‡атем, на час-другой,  он  его
оставлЯл   в   покое,  довольствуЯсь  повторением  какой-нибудь
непристойно-бессмысленной фразы, обидной длЯ ‹ика,  у  которого
спина  была  в  меловой  пыли и горели замученные уши; когда же
опЯть надо  было  поразмЯтьсЯ,  Љолдунов  со  вздохом,  даже  с
какой-то   неохотой,   снова   наваливалсЯ,  впивалсЯ  роговыми
пальцами под ребра или садилсЯ  отдыхать  на  лицо  жертвы.  Ћн
досконально  знал  все  хулиганские  приемчики  длЯ  причинениЯ
наисильнейшей  боли,  не  сопрЯженной  с  увечиЯми,  а   потому
пользовалсЯ  подобострастным  уважением товарищей. ‚месте с тем
он     проникалсЯ     к     постоЯнному     своему     пациенту
смутно-сентиментальной  симпатией и на переменах норовил ходить
с ним в  обнимку,  ощупываЯ  тЯжелой,  рассеЯнной  лапой  худую
ключицу  ‹ика,  который тщетно старалсЯ сохранить независимый и
достойный вид. ’аким образом, посещение гимназии было длЯ  ‹ика
совершенно  нелепым  и  невозможным  страданием,  жаловатьсЯ он
стеснЯлсЯ, а ночные мысли о том,  как,  наконец,  он  Љолдунова
убьет,  только изнурЯли душу. Љ счастью, вне школы они почти не
видались, хотЯ матери ‹ика и  хотелось  бы  поближе  сойтись  с
кузиной,  котораЯ  была  гораздо  ее  богаче  и  держала  своих
лошадей. Љогда же революциЯ пошла  переставлЯть  мебель  и  ‹ик
попал  в  другой  город,  а  пЯтнадцатилетний, уже усатенький и
вконец  озверевший  Ћлег  куда-то  в  общей  суматохе   пропал,
наступило   блаженное   затишье,  скоро,  впрочем,  сменившеесЯ
новыми, более тонкими муками под управлением мелких наследников
первоначального палача.
     Џротивно признатьсЯ, но ‹ику случалось на людЯх  в  редких
разговорах   о  прошлом  вспоминать  мнимого  покойника  с  той
фальшивой улыбкой, коей мы  награждаем  далекое,  доброе,  мод,
времЯ,  сыто  спЯщее  в углу своей зловонной клетки. ’еперь же,
когда Љолдунов оказалсЯ живым, он никакими  взрослыми  доводами
не мог побороть преобразованное действительностью, но тем более
Явственное  ощущение  той  беспомощности, котораЯ давила его во
сне, когда из-за ширмы,  осклабЯсь,  поигрываЯ  прЯжкой  поЯса,
выходил  хозЯин  сна,  страшный, черноволосый гимназист. € хотЯ
‹ик превосходно  понимал,  что  живой,  настоЯщий,  ничего  ему
теперь  не  сделает, возможнаЯ встреча с ним почему-то казалась
зловещей, роковой, глухо сопрЯженной с привычной системой  всех
дурных предчувствий страданий, обид, известных ‹ику.
     Џосле разговора со стариком, он решил дома не сидеть,-- до
последнего   спектаклЯ   оставалось  всего  три  днЯ,  так  что
переезжать в другой пансион не стоило, но можно было, например,
уезжать на целый день за итальЯнскую границу или в горы,  благо
погода  испортилась,  накрапывало,  дул свежий ветер. Љогда, на
следующий день, раным-рано, он вышел из сада по  узкой  дорожке
между  цветущих  стен,  навстречу  показалсЯ  небольшого  роста
коренастый человек, в одежде, самой по себе  мало  отличающейсЯ
от  обычной формы средиземноморских дачников,-- берет, открытаЯ
рубашка, провансальские туфли,--  но  почему-то  чувствовалось,
что  он-то  одет так не столько по праву летней погоды, сколько
по обЯзанности нищеты.  ‚  первую  секунду  ‹ика  больше  всего
поразило,  что чудовищнаЯ фигура, заполнЯвшаЯ собой его памЯть,
на самом деле едва выше его самого.
     -- ‘аша,  не  узнаешь?--  патетически  протЯнул  Љолдунов,
остановившись посреди дорожки.
     Љрупные  черты его желтовато-темного лица с шершавой тенью
на щеках и над губой,  из-под  которой  щерились  плохие  зубы:
большой  наглый  нос  с  горбинкой; исподлобьЯ глЯдЯщие, мутные
глаза,--  все  это  было  колдуновское,  несомненное,  хоть   и
затушеванное   временем,  но  пока  ‹ик  смотрел,  это  первое,
несомненное сходство разошлось, беззвучно разрушилось, и  перед
ним стоЯл незнакомый проходимец с тЯжелым лицом римского кесарЯ
-- правда, сильно потрепанного кесарЯ.
     -- ЏоцелуемсЯ,--  мрачно  сказал  Љолдунов  и на мгновение
приложилсЯ к детским губам ‹ика холодной, соленой щекой.
     -- џ тебЯ сразу узнал,-- залепетал ‹ик.--  Њне  вчера  как
раз говорил, как его, ѓаврилюк...
     -- ‘омнительнаЯ  личность,-- перебил Љолдунов.-- Њэфий-туа
(Ќе доверЯй, остерегайсЯ (франц. mefies-toi)) .  •орошо...  ‚от
это,  значит, мой ‘аша. Ћтметим. ђад. ђад тебЯ опЯть встретить.
ќто судьба! Џомнишь,  ‘аша,  как  мы  с  тобой  бычков  ловили?
Ђбсолютно Ясно. Ћдно из лучших воспоминаний. „а.
     ‹ик  твердо  знал, что с Љолдуновым никогда в детстве рыбы
не уживал, но растерЯнность, скука, застенчивость помешали  ему
уличить  этого  чужого  человека  в  присвоении несуществующего
прошлого. Ћн вдруг почувствовал себЯ  вертлЯвым  и  не  в  меру
нарЯдным.
     -- ‘колько   раз,--   продолжал   Љолдунов,   с  интересом
разглЯдываЯ  светлые  панталоны  ‹ика,--  сколько  раз  за  это
времЯ...  „а,  вспоминал, вспоминал! ѓде-то, думаю, мой ‘аша...
†ене о тебе рассказывал. Ѓыла когда-то  красивой  женщиной.  ’ы
чем же занимаешьсЯ? -- џ актер,-- вздохнул ‹ик.
     -- Џозволю  себе  нескромность,--  конфиденциально  сказал
Љолдунов.-- ‚ ‘оединенных татах  имеетсЯ  тайное  общество,  в
котором  слово  "деньги"  считаетсЯ  неприличным,  а если нужно
платить, так заворачивают доллар в  туалетную  бумагу.  Џравда,
только  богачи  примыкают, беднЯкам некогда. џ вот к чему,-- и,
вопросительно  киваЯ,  Љолдунов  произвел  пальцами  вульгарный
перебор: осЯзание деньжат.
     -- “вы,  нет,--  без всЯкой задней мысли воскликнул ‹ик.--
Ѓольшую часть года Я безработный, а в остальную часть -- гроши!
     -- ‡наем и понимаем,-- усмехнулсЯ  Љолдунов.--  ‚о  всЯком
случае...  „а,  во  всЯком  случае,  Я  хочу с тобой как-нибудь
поговорить об одном деле. ‘можешь недурно заработать. ’ы сейчас
как,-- свободен?
     __  ‚идишь  ли,--  собственно,  Я  еду  на  целый  день  в
Ѓордигеру, автокаром,-- а завтра...
     -- Ћчень напрасно. ‘казал бы мне, у менЯ тут есть знакомый
шофер,  шикарнаЯ частнаЯ машина, Я бы тебе всю ђивьеру показал.
лЯпа, шлЯпа. Ќу, черт с тобой, провожу тебЯ до остановки.
     -- € Я вообще скоро уезжаю совсем,-- вставил ‹ик. -- Ђ как
твои... как тетЯ ’асЯ? -- рассеЯнно спросил Љолдунов, когда они
шли по людной улочке, спускающейсЯ к набережной.-- ’ак,  так,--
закивал  он  на  ответ  ‹ика,  и вдруг что-то виновато-безумное
пробежало по его нехорошему лицу.--  Џослушай,  ‘аша,--  сказал
он,  невольно  его толкаЯ и близко оборачиваЯсь к нему на узком
тротуаре,-- длЯ менЯ встреча с тобой это знак. ќто знак, что не
все еще погибло, а Я, признатьсЯ, на днЯх еще  думал,  что  все
погибло. Џонимаешь, что Я говорю?
     -- Ќу это у всЯкого бывают такие мысли,-- сказал ‹ик.
     Ћни  вышли  на  набережную.  Џод пасмурным небом море было
густое,  граненое  и  местами,  вблизи   парапета,   там,   где
шлепнулась пена, темнелись лужи. Ѓыло пусто, только на скамейке
сидела одинокаЯ дама в штанах.
     -- „авай-ка  пЯть франчей, папирос тебе куплю на дорогу,--
быстро проговорил Љолдунов  и,  взЯв  монету,  добавил  другим,
свободным  тоном:  --  ‘мотри,  вон  там моЯ женка, займи ее, Я
сейчас вернусь.
     ‹ик подошел к скамье, на которой сидела белокураЯ  дама  с
раскрытой книжкой на коленЯх, и по актерской инерции сказал:
     -- ‚аш муж сейчас вернетсЯ и забыл менЯ представить. џ его
родственник.
     ‚  то  же  времЯ  его  обдало прохладной пылью волны. „ама
поднЯла на ‹ика голубые английские глаза,  неторопливо  закрыла
красную книжку и безмолвно ушла.
     -- Џросто шутка,-- сказал запыхавшийсЯ Љолдунов, поЯвлЯЯсь
опЯть.--  ‚уалЯ.  Ѓеру себе несколько. „а,-- моей, к сожалению,
некогда глЯдеть на море. ‘лушай, Я тебЯ умолЯю, обещай мне, что
мы еще свидимсЯ. Џомни знак! ‡автра, послезавтра, когда хочешь.
Ћбещай. Џогоди, Я тебе дам мой адресок.
     Ћн взЯл новенькую, золотисто-кожаную записную книжку ‹ика,
сел, наклонил потный, со вздутыми жилами лоб, сдвинул колени,--
и не только написал адрес, с мучительной тщательностью  перечтЯ
его.  поставив  забытую  точку  над  "i"  и  подчеркнув, но еще
набросал план -- так, так, потом так. ‚идно было, что он  делал
это  не  раз, и что не один обманувший его человек уже ссылалсЯ
на то, что адрес запамЯтовал,-- поэтому-то он вкладывал  в  его
начертание   очень   много   усердиЯ   и   силы,--  силы  почти
заклинательной.
     Џодошел  автокар.  "‡начит,  жду",--   крикнул   Љолдунов,
подсаживаЯ  ‹ика.  € повернувшись, полный энергии и надежды, он
решительно пошел вдоль набережной, словно у него было  какое-то
спешное, важное дело,-- между тем как по всему видать было, что
это лодырь, пропойца и хам.
     Ќа следующий день, в среду, ‹ик поехал в горы, а в четверг
большую  часть  днЯ  пролежал  у себЯ с сильной головной болью.
‚ечером -- спектакль, завтра -- отъезд. Ћколо  шести  пополудни
он  вышел,  чтобы получить из починки часы, а затем купить себе
хорошие белые туфли: давно хотелось во втором действии блеснуть
обновой,-- и когда он с коробкой под мышкой выбралсЯ  из  лавки
сквозь рассыпчатую завесу, то сразу столкнулсЯ с Љолдуновым,
     ’от  поздоровалсЯ  с  ним  без  прежнего  пыла,  а  скорее
насмешливо.
     -- Ќе! ’еперь уж не отвертишьсЯ,-- сказал он, крепко  взЯв
‹ика за руку.-- Џойдем-ка. Џосмотришь, как Я живу и работаю.
     -- ‚ечером спектакль,-- возразил ‹ик,-- и завтра Я уезжаю!
     -- ’о-то  и  оно,  милый,  то-то и оно. •ватай! ЏользуйсЯ!
„ругого шанса никогда не будет. Љарта бита! €ди, иди.
     ЏовторЯЯ   отрывистые   слова,   изображаЯ   всем    сеоим
непривлекательным  существом  бессмысленную  радость  человека,
дошедшего до точки, а, может  быть,  и  перешедшего  ее  (плохо
изображает,   смутно  подумал  ‹ик),  Љолдунов  быстро  шел  да
подталкивал слабого спутника. ‚ угловом кафе на террасе  сидела
всЯ  компаниЯ  артистов  и,  заметив  ‹ика.  его приветствовала
перелетной улыбкой, котораЯ,  собственно,  не  принадлежала  ни
одному  из  них, а пробежала по всем губам, как самостоЯтельный
зайчик.
     Љолдунов повел ‹ика влево  и  вверх  по  маленькой  кривой
улице,  испещренной  там  и  сЯм  желтым и тоже каким-то кривым
солнцем. ‚ этом нищем старом квартале ‹ик  не  бывал  ни  разу.
‚ысокие,  голые  фасады  узких домов словно наклонЯлись с обеих
сторон, как  бы  сходЯсь  верхушками,  иногда  даже  срастались
совсем,  и  получалась  арка. “ порогов возились отвратительные
младенцы; всюду текла чернаЯ, вонючаЯ водица. ‚друг,  переменив
направление,  Љолдунов  втолкнул  его  в лавку и подобно многим
русским  беднЯкам,   щеголЯЯ   самыми   дешевыми   французскими
словечками,  купил  на  деньги  ‹ика две бутылки вина. Џри этом
было очевидно, что он тут давно задолжал, и теперь во всей  его
повадке,  в  грозно  приветственных восклицаниЯх, на которые ни
лавочник,  ни  теща  лавочника  никак  не  откликнулись,   было
отчаЯнное злорадство, и от этого ‹ику стало еще неприЯтнее. Ћни
пошли  дальше,  свернули  в  переулок,  и,  хотЯ  казалось, что
мерзкаЯ улица, по которой  они  только  что  поднимались,  была
последним  пределом  мрачности,  грЯзи,  тесноты, проход этот с
вЯлым бельем, висевшим поперек  верхнего  просвета,  изловчилсЯ
выразить   еще   худшую  печаль.  ’ам-то,  на  углу  кривобокой
площадки. Љолдунов сказал, что пойдет вперед, и, покинув  ‹ика,
направилсЯ  к  черной дыре раскрытой двери. Ћдновременно из нее
выскочил белокурый мальчик лет десЯти, но,  увидЯ  наступающего
Љолдунова,  побежал  обратно,  задев  по  пути грубо звЯкнувшее
ведро. "‘той, ‚асюк",-- крикнул Љолдунов и  ввалилсЯ  в  черное
свое   жилище.   Љак   только   он   вошел,  оттуда  послышалсЯ
остервенелый женский голос, что-то кричавший с  мучительным  и,
должно  быть,  привычным  надсадом,  но вдруг пресексЯ, и через
минуту Љолдунов выглЯнул, мрачно манЯ -‹ика.
     ‹ик попал прЯмо с порога в комнату,  низкую  и  темную,  с
каким-то  мало  понЯтным  расположением  голых  стен, точно они
расползлись  от  страшного  давлениЯ  сверху.  Ћна  была  полна
бутафорской   рухлЯдью  бедности.  Ќа  вогнутой  постели  сидел
давешний  мальчик;  громаднаЯ  белобрысаЯ  женщина  с  толстыми
босыми  ногами вышла из темного угла и без улыбки на некрасивом
расплывчато-бледном лице (все черты, даже глаза,  были  как  бы
смазаны--   усталостью,  унынием,  Ѓог  знает  чем),  безмолвно
поздоровалась с ‹иком.
     -- ‡накомьтесь,    знакомьтесь,--     с     издевательской
поощрительностью   сказал   Љолдунов  в  сторону  и  немедленно
принЯлсЯ откупоривать вино.  †ена  поставила  на  стол  хлеб  и
тарелку  с  помидорами.  Ћна  была столь безмолвна, что ‹ик уже
сомневалсЯ, эта ли женщина так кричала только что,-- пока  муж,
должно быть, не объЯснил хлестким шепотом, что привел гостЯ.
     Ћна  опустилась  на  скамейку  в глубине комнаты, возЯсь с
чем-то, что-то чистЯ...  Ќожом...  на  газете,  что  ли...  ‹ик
боЯлсЯ   слишком   точно  рассматривать,--  а  мальчик,  блестЯ
глазами, отошел к стене и, осторожно маневрируЯ, выскользнул на
улицу. ‚ комнате было множество мух, с  маниакальным  упорством
игравших на столе и садившихсЯ ‹ику на лоб.
     -- Ќу  вот,  выпьем,--  сказал Љолдунов. -- џ не могу, мне
запрещено,--  хотел  было  возразить  ‹ик,  но  вместо   этого,
повинуЯсь  тЯжелому,  по  кошмарам  знакомому влиЯнию, отпил из
стакана и сразу закашлЯлсЯ.
     -- ќтак лучше,-- произнес Љолдунов со вздохом, кистью руки
вытираЯ дрожащие губы.-- ‚идишь  ли,--  продолжал  он,  наливаЯ
‹ику и себе,-- вот, значит, как обстоит дело. „еловой разговор!
Џозволь  мне  тебе  рассказать  вкратце.  ‚  начале лета, так с
месЯц, Я тут проработал в  русской  артели,  шут  бы  ее  взЯл,
мусорщиком.  Ќо,  как  тебе  известно, Я человек прЯмой и люблю
правду, а когда подвертываетсЯ  сволочь,  то  Я  и  говорю:  ты
сволочь,-- и, если нужно, мажу по шее. ‚от как-то раз...
     €  основательно,  подробно,  с  кропотливыми повторениЯми,
Љолдунов  стал   рассказывать   нудную,   жалкую   историю,   и
чувствовалось,  что  из  таких историй давно состоит его жизнь,
что давно его профессией  стали  унижениЯ  и  неудачи,  тЯжелые
циклы подлого бездельЯ и подлого труда, замыкающиесЯ неизбежным
скандалом.  Њежду  тем  ‹ик  опьЯнел  от  первого же стакана, а
все-таки  продолжал   попивать   скрыто-брезгливыми   глотками,
испытываЯ  щекочущую муть во всех членах, но перестать не смеЯ.
точно за отказ от вина последовала бы постыднаЯ кара. Љолдунов,
облокотившись, а другой рукой поглаживаЯ  край  стола,  изредка
прихлопываЯ  особенно черное слово, говорил безостановочно. …го
глинисто-желтаЯ голова -- он был почти совершенно лыс --  мешки
под  глазами,  загадочно-злобное выражение подвижных ноздрей,--
все это окончательно утратило внешнюю свЯзь с образом сильного,
красивого гимназиста, истЯзавшего ‹ика некогда, но  коэффициент
кошмара осталсЯ тот же.
     -- ’ак-то,  брат...  ‚се  это  теперь  не  важно,-- сказал
Љолдунов другим, менее повествовательным тоном.-- ‘обственно, Я
готовил тебе этот рассказец еще в прошлый раз,  когда  думал...
‚идишь  ли,  мне  показалось  сперва,  что  судьба  -- Я старый
фаталист -- вложила известный смысл  в  нашу  встречу,  что  ты
ЯвилсЯ  вроде,  скажем,  спасителЯ.  Ќо теперь выЯснилось, что,
во-первых, ты -- прости менЯ -- скуп, как жид,  а  во-вторых...
Ѓог  тебЯ  знает, может быть, ты и действительно не в состоЯнии
одолжить мне... не пугайсЯ, не пугайсЯ... все это пройдено!  „а
и  речь  шла  только  о такой сумме, котораЯ нужна, чтобы не на
ноги встать, это роскошь! -- а хотЯ бы на  четвереньки.  Џотому
что  не  хочу  больше  лежать  пластом  в  дерьме, как лежу уже
годы,-- да, дЯдЯ, годы. џ и не буду тебЯ ни о чем просить... Ќе
мой жанр просить,-- крикливо отчеканил Љолдунов, снова  перебив
самого  себЯ.--  Ђ вот хочу только знать твое мнение. Џросто --
философский вопрос. „амы могут не слушать. Љак ты думаешь,  чем
это  все можно объЯснить? Џонимаешь ли, если навернЯчка имеетсЯ
какое-то  объЯснение,  то,  пожалуйста,  Я  готов   с   дерьмом
примиритьсЯ,--  потому  что,  значит, тут есть что-то разумное,
оправданное,-- может быть, что-нибудь полезное мне или  другим,
не  знаю...  ‚от,  объЯсни: Я -- человек,-- притом тех же самых
кровей, что и ты,-- шутка ли сказать, Я был у  покойной  мамаши
единственным  и  обожаемым, в детстве шалил, в юности воевал, а
потом -- поехало, поехало... ой-ой-ой,  как  поехало...  ‚  чем
дело? Ќет, ты мне скажи, в чем дело? џ только хочу знать, в чем
дело,  тогда  Я  успокоюсь.  Џочему менЯ систематически травила
жизнь, почему Я взЯт на амплуа какого-то несчастного  мерзавца,
на  которого  все  харкают,  которого обманывают, застращивают,
сажают в тюрьму? ‚от тебе длЯ примера:  когда  в  ‹ионе,  после
одного  инцидента,  менЯ увели,-- причем Я был абсолютно прав и
очень жалел, что не пристукнул совсем,--  когда  менЯ,  значит,
несмотрЯ  на мои протесты, ажан повел,-- знаешь, что он сделал?
Љрючочком, вот таким, вот сюда менЯ зацепил за живую шею,-- что
это такое, Я вас спрашиваю? -- и вот так ведет в участок,  а  Я
плыву,  как  лунатик,  потому  что  от всЯкого лишнего движениЯ
чернеет в глазах.  Ќу,  объЯсни,  почему  этого  с  другими  не
делают, а со мной вдруг взЯли и сделали? Џочему моЯ перваЯ жена
сбежала  с  черкесом?  Џочему  менЯ  в  тридцать  втором году в
Ђнтверпене семь человек били смертным боем в небольшой комнате?
-- и, посмотри, почему вот это все -- вот эта  рвань,  вот  эти
стены,  вот эта ЉатЯ... €нтересуюсь, давно интересуюсь историей
своей жизни! ќто тебе не „жек ‹ондон и не „остоевский! •орошо--
пускай живу в продажной стране,-- хорошо, согласен примиритьсЯ,
но надо же, господа, найти объЯснение! Њне как-то говорил  один
фрукт--  отчего,  спрашивает,  не  вернешьсЯ  в ђоссию? ‚ самом
деле, почему бы и нет? Ћчень небольшаЯ разница! ’ам менЯ  будут
так  же  преследовать,  бить по кумполу, сажать в холодную,-- а
потом, пожалуйте в расход,-- и это, по  крайней  мере,  честно.
Џонимаешь,   Я   готов  их  даже  уважать  --  честные  убийцы,
ей-Ѓогу,-- а здесь тебе  жулики  выдумывают  такие  пытки,  что
прЯмо  затоскуешь  по  русской пуле. „а что ж ты не смотришь на
менЯ,-- какой, какой, какой... или не понимаешь, что Я говорю?
     -- Ќет, Я это все понимаю,-- сказал ‹ик,-- только  извини,
мне нехорошо, Я должен идти, скоро нужно в театр.
     -- Ђ  нет,  постой.  џ  тоже  многое  понимаю. ‘транный ты
мужчина... Ќу, предложи мне что-нибудь... Џопробуй! Њожет быть,
все-таки менЯ озолотишь, а? ‘лушай, знаешь что,-- Я тебе продам
револьвер, тебе очень пригодитсЯ длЯ театра, трах --  и  падает
герой.  Ћн  и ста франков не стоит, но мне ста мало, Я тебе его
за тысЯчу отдам,-- хочешь?
     -- Ќет, не хочу,-- вЯло проговорил ‹ик,-- €, право  же,  у
менЯ  денег  нет...  џ  тоже -- все такое -- и голодал и все...
Ќет, довольно, мне плохо.
     -- Ђ ты пей, сукин кот, вот и не будет плохо. ‹адно,  черт
с тобой, Я это так, на всЯкий случай, все равно, не пошел бы на
выкуп.  Ќо только, пожалуйста, ответь мне на мой вопрос. Љто же
это решил, что Я должен страдать, да еще обрек ребенка  на  мою
же  русскую  паршивую  гибель?  Џозвольте,--  а  если  мне тоже
хотитсЯ сидеть в халате и слушать радио? ‚ чем дело, а? ‚от ты,
например, чем ты лучше менЯ? Ђ ходишь гоголем, в отелЯх живешь,
актрис, должно быть, взасос... Љак это так случилось?  ЋбъЯсни,
объЯсни.
     -- “ менЯ,-- сказал ‹ик,-- у менЯ случайно оказалсЯ... ну,
Я не знаю,-- небольшой сценический талант, что ли...
     -- ’алант? -- закричал Љолдунов.-- џ тебе покажу талант! џ
тебе такие  таланты  покажу,  что  ты  в  штанах  компот варить
станешь! ‘волочь ты, брат. ‚от твой талант. Ќет, это  мне  даже
нравитсЯ  (Љолдунов затрЯссЯ, будто хохоча, с очень пр