нул широкий Ящик.
     -- —ем вы тогда были, Ђлексей €ванович? -- без любопытства
спросил ѓанин. Ђлферов покачал головой.
     -- Ќе  помню.  ђазве  можно  помнить,  чем  был  в прошлой
жизни,-- быть может устрицей иди, скажем, птицей, а может  быть
учителем  математики.  ЏрежнЯЯ жизнь в ђоссии так и кажетсЯ мне
чем-то  довременным,  метафизическим,  или  как  это...  другое
слово,-- да, метампсихозой...
     ѓанин  довольно  равнодушно рассматривал снимок в открытом
Ящике. ќто было лицо растрепанной молодой  женщины  с  веселым,
очень зубастым ртом. Ђлферов наклонилсЯ через его плечо.
     -- Ќет, это не жена, это моЯ сестрица.-- Ћт тифа умерла, в
Љиеве.  •орошаЯ была, хохотуньЯ, мастерица в пЯтнашки играть...
Ћн придвинул другой снимок.
     -- Ђ вот это Њашенька, жена  моЯ.  ЏлохаЯ  фотографиЯ,  но
все-таки похоже. Ђ вот другаЯ, в саду нашем снЯто.
     Њашенька -- та, что сидит в светлом платье. —етыре года не
видел  ее.  Ќо  не  думаю,  чтобы особенно изменилась. ЏрЯмо не
знаю, как доживу до субботы... ‘тойте... Људа вы, ‹ев ѓлебович?
Џосидите еще!..
     ѓанин, глубоко засунув руки в карманы штанов, шел к двери.
     -- ‹ев ѓлебович! —то с вами? Ћбидел Я вас чем-нибудь?
     „верь захлопнулась. Ђлферов осталсЯ  стоЯть  один  посреди
комнаты.
     -- ‚се-таки...  какой  невежа,--  пробормотал он.-- —то за
муха его укусила?

        III
     ‚ эту ночь, как всегда, старичок в  черной  пелерине  брел
вдоль  самой  панели  по  длинному пустынному проспекту и тыкал
острием  сучковатой  палки  в   асфальт,   отыскиваЯ   табачные
кончики,--  золотые,  пробковые  и  просто  бумажные,-- а также
слоистые окурки  сигар.  €зредка,  вскрикнув  оленьим  голосом,
промахивал  автомобиль, или случалось то, что ни один городской
пешеход не может заметить, падала, быстрее мысли  и  беззвучнее
слезы, звезда. џрче, веселее звезд были огненные буквы, которые
высыпали  одна  за другой над черной крышей, семенили гуськом и
разом пропадали во тьме.
     "Ќеужели... это...  возможно..."  --  огненным  осторожным
шепотом   проступали  буквы,  и  ночь  одним  бархатным  ударом
смахивала  их.  "Ќеужели...  это..."  --  опЯть  начинали  они,
крадЯсь по небу.
     €   снова   наваливалась   темнота.   Ќо   они  настойчиво
разгорались и  наконец,  вместо  того  чтобы  исчезнуть  сразу,
остались  сиЯть на целых пЯть минут, как и было условлено между
бюро электрических реклам и фабрикантом.
     ‚прочем, черт его знает, что на самом деле играло  там,  в
темноте,  над  домами,  световаЯ  ли  реклама  или человеческаЯ
мысль, знак, зов, вопрос, брошенный в небо и  получающий  вдруг
самоцветный, восхитительный ответ.
     Ђ  по улицам, ставшим широкими, как черные блестЯщие морЯ,
в этот поздний  час,  когда  последний  кабак  .закрываетсЯ,  и
русский  человек,  забыв  о  сне,  без  шапки, без пиджака, под
старым макинтошем, как ЯсновидЯщий, вышел на улицу  блуждать,--
в  этот  поздний  час, по этим широким улицам, расхаживали миры
друг „ругу  неведомые,--  не  гулЯка,  не  женщина,  не  просто
прохожий,--   а   наглухо  заколоченный  мир,  полный  чудес  и
преступлении. ЏЯть извозчичьих пролеток стоЯли  вдоль  бульвара
рЯдом  с  огромным  барабаном  уличной  уборной,-- пЯть сонных,
теплых, седых миров в кучерских ливреЯх, и пЯть других миров на
больных копытах, спЯщих и видЯщих во сне  только  овес,  что  с
тихим треском льетсЯ из мешка.
     Ѓывают  такие  мгновениЯ, когда все становитсЯ чудовищным,
бездонно-глубоким,  когда  кажетсЯ  так  страшно  жить  и   еще
страшнее  умереть. € вдруг, пока мчишьсЯ так по ночному городу,
сквозь слезы глЯдЯ на огни и ловЯ в  них  дивное  ослепительное
воспоминанье  счастьЯ,--  женское  лицо,  всплывшее опЯть после
многих  лет  житейского  забвеньЯ,--  вдруг,  пока  мчишьсЯ   и
безумствуешь  так,  вежливо  остановит тебЯ прохожий и спросит,
как пройти  на  такую-то  улицу  --  голосом  обыкновенным,  но
которого уже никогда больше не услышишь.

        IV
     ‚о  вторник, поздно проснувшись, он почувствовал некоторую
ломоту  в  ногах  и  облокотившись  на  подушку,  раза  два   с
тревожным, изумленным блаженством вздохнул, вспомнив, что вчера
случилось.
     “тро  было  белое, нежное, дымное. „еловитым гулом дрожали
стекла.
     Ћн  решительным  махом  соскочил  с  постели  и   принЯлсЯ
бритьсЯ.  ‘егоднЯ  он  находил  в этом особое удовольствие. Љто
бреетсЯ, тот каждое  утро  молодеет  на  день.  ѓанину  сегоднЯ
казалось, что он помолодел ровно на девЯть лет.
     ™етина  на  вытЯнутой  коже,  размЯгченнаЯ  хлопьЯми пены,
равномерно похрустывала и сходила под стальным плужком  бритвы.
ЃреЯсь,  ѓанин  поводил  бровЯми,  а  потом, когда обливалсЯ из
кувшина холодной водой,  радостно  улыбалсЯ.  Ћн  пригладил  на
темени влажные темные волосы, быстро оделсЯ и вышел на улицу.
     ‚   пансионе   никого  из  жильцов  не  оставалось,  кроме
танцоров, которые обыкновенно вставали только к обеду:  Ђлферов
отправилсЯ  к  знакомому,  с  которым  затевал конторское дело,
ЏодтЯгин поехал в полицейский участок добиватьсЯ выездной визы,
Љлара, уже опоздавшаЯ на службу, ждала трамваЯ на углу,  прижав
к груди бумажный мешок с апельсинами.
     Ђ  ѓанин, без волненьЯ, поднЯлсЯ на второй этаж в знакомом
ему доме, дернул кольцо  звонка.  Ћтперев  дверь,  но  не  снЯв
внутренней цепочки, высунулась горничнаЯ и сказала, что госпожа
ђубанскаЯ еще спит.
     -- ‚се равно, мне нужно ее видеть,-- спокойно сказал ѓанин
и, просунув в скважину руку, сам снЯл цепочку.
     ѓорничнаЯ,  коренастаЯ  бледнаЯ  девушка,  с  негодованием
что-то забормотала, но ѓанин все так же  решительно,  отстранив
ее локтем, прошел в полусумрак коридора и стукнул в дверь.
     -- Љто   там?   --  раздалсЯ  хрипловатый  утренний  голос
‹юдмилы. -- џ, отопри.
     Ћна простукала босыми пЯтками к двери, повернула  ключ  и,
раньше  чем  посмотреть  на ѓанина, побежала обратно к постели,
прыгнула под одеЯло. Џо кончику  уха  видно  было,  что  она  в
подушку улыбаетсЯ, ждет, чтобы ѓанин к ней подошел.
     Ќо  он остановилсЯ посреди комнаты и так простоЯл довольно
долго, бренча мелкими монетами в карманах макинтоша.
     ‹юдмила вдруг перевернулась на спину и  смеЯсь  распахнула
голые  худенькие  руки.  “тро  к ней не шло: лицо было бледное,
опухшее, и желтые волосы стоЯли дыбом.
     -- Ќу же,-- протЯнула она и  зажмурилась.  ѓанин  перестал
бренчать.
     -- ‚от  что,  ‹юдмила,--  сказал  он  тихо. Ћна привстала,
широко открыв глаза. -- —то-нибудь случилось? ѓанин  пристально
посмотрел на нее и ответил: -- „а. џ, оказываетсЯ, люблю другую
женщину. џ пришел с тобой проститьсЯ.
     Ћна заморгала спутанными своими ресницами, прикусила губу.
     -- ќто, собственно, все,-- сказал ѓанин.-- Њне очень жаль,
но ничего не поделаешь. Њы сейчас простимсЯ. џ полагаю, что так
будет лучше.
     ‹юдмила,   закрыв  лицо,  опЯть  пала  ничком  в  подушку.
‹азурное стеганое одеЯло стало косо сползать с ее ног на  белый
мохнатый  коврик.  ѓанин  поднЯл,  поправил его. Џотом прошелсЯ
раза два по комнате. -- ѓорничнаЯ не  хотела  менЯ  впускать,--
сказал  он.  ‹юдмила, уткнувшись в подушку, лежала как мертваЯ.
-- ‚ообще говорЯ,-- сказал ѓанин,-- она какаЯ-то неприветливаЯ.
     -- Џора  перестать  топить.  ‚есна,--  сказал  он  немного
погодЯ. Џрошел от двери к белому трюмо, потом надел шлЯпу.
     ‹юдмила все не шевелилась. Ћн еще постоЯл, поглЯдел на нее
молча и, издав горлом легкий звук, как будто хотел откашлЯтьсЯ,
вышел из комнаты.
     ‘тараЯсь  ступать  тихо,  он  быстро  прошел  по  длинному
коридору, ошибсЯ дверью, попал  с  размаху  в  ванную  комнату,
откуда  хлынула волосатаЯ рука и львиный рык, круто повернул и,
столкнувшись  опЯть  с  коренастой  горничной,  котораЯ   терла
трЯпкой  бронзовый бюст в прихожей, стал спускатьсЯ в последний
раз по отлогой каменной лестнице. Ќа  площадке  громаднаЯ  рама
окна,  выходившего  на  задний двор, была отпахнута, и во дворе
бродЯчий баритон ревел по-немецки "‘теньку ђазина".
     € послушав по-весеннему  дрожавший  голос  и  взглЯнув  па
роспись  открытого  стекла  --  куст  кубических роз и павлиний
веер,-- ѓанин почувствовал, что свободен.
     Ћн  медленно  шел  по  улице,  курЯ  на  ходу.  „ень   был
холодноватый,  молочный;  белые растрепанные облака поднимались
навстречу  ему  в  голубом  пролете  между  домов.  Ћн   всегда
вспоминал  ђоссию,  когда  видел  быстрые  облака, но теперь он
вспомнил бы ее и без облаков; с минувшей ночи он только и думал
о ней.
     ’о, что случилось в эту ночь,  то  восхитительное  событие
души, переставило световые призмы всей его жизни, опрокинуло на
него прошлое.
     Ћн  сел на скамейку в просторном сквере, и сразу трепетный
и нежный спутник, который его сопровождал, разлегсЯ у  его  ног
сероватой весенней тенью, заговорил.
     €  теперь,  после  исчезновеньЯ  ‹юдмилы,  он свободен был
слушать его...
     „евЯть лет тому назад... ‹ето, усадьба, тиф... “дивительно
приЯтно выздоравливать после  тифа.  ‹ежишь,  словно  на  волне
воздуха;  еще,  правда,  побаливает  селезенка, и выписаннаЯ из
Џетербурга сиделка трет тебе Язык по утрам -- вЯзкий после  сна
-- ватой,  пропитанной  портвейном.  ‘иделка  очень  низенького
роста, с мЯгкой грудью, с проворными короткими руками,  и  идет
от  нее  сыроватый  запах,  стародевичьЯ  прохлада.  Ћна  любит
прибаутки,  Японские  словечки,  оставшиесЯ  у  нее  от   войны
четвертого  года.  ‹ицо  с  кулачок,  бабье, щербатое, с острым
носиком, и ни один волосок не торчит из-под косынки.
     ‹ежишь, словно на воздухе.  Џостель  слева  отгорожена  от
двери  камышовой  ширмой,  сплошь  желтой,  с плавными сгибами.
Ќаправо, совсем близко, в  углу  --  киот:  смуглые  образа  за
стеклом,  восковые  цветы, коралловый крестик. „ва окна,-- одно
прЯмо  напротив,  но  далеко:   постель   будто   отталкиваетсЯ
изголовьем  от  стены  и  метит  в  него медными набалдашниками
изножьЯ, в каждом  из  которых  пузырек  солнца,  метит  и  вот
тронетсЯ,  поплывет  через  всю  комнату  в  окно,  в  глубокое
июльское небо, по которому наискось поднимаютсЯ рыхлые, сиЯющие
облака. ‚торое окно, в правой  стене,  выходит  на  зеленоватую
косую   крышу:   спальнЯ  во  втором  этаже,  а  это  --  крыша
одноэтажного крыла, где людскаЯ и  кухнЯ.  Ћкна  запираютсЯ  на
ночь белыми створчатыми ставнЯми.
     ‡а ширмой -- дверь, ведущаЯ на лестницу, а подальше, у той
же стены,  блестЯщаЯ  белаЯ  печка  и  старинный  умывальник, с
баком, с клювастым краном: нажмешь ногой на медную педаль, и из
крана прыщет тонкий  фонтанчик.  ‘лева  от  переднего  окна  --
красного  дерева  комод  с  очень  тугими  Ящиками, а справа --
оттоманка.
     Ћбои -- белые, в голубоватых розах, ‚  полубреду,  бывало,
из этих роз лепишь профиль за профилем или странствуешь глазами
вверх  и  вниз, стараЯсь не задеть по пути ни одного цветка, ни
одного  листика,  находишь  лазейки  в  узоре,   проскакиваешь,
возвращаешьсЯ  вспЯть,  попав  в  тупик,  и  сызнова  начинаешь
бродить по светлому лабиринту. Ќаправо от постели, между киотом
и боковым окном, висЯт две картины: черепаховаЯ кошка, лакающаЯ
с блюдца молоко, и скворец, сделанный  выпукло  из  собственных
перьев  на  нарисованной скворешнице. ђЯдом, у оконного косЯка,
приделана керосиноваЯ лампа,  склоннаЯ  выпускать  черный  Язык
копоти. …сть еще картины: литографиЯ -- неаполитанец с открытой
грудью  --  над  комодом,  а  над  рукомойником--  нарисованнаЯ
карандашом голова лошади, что, раздув ноздри, плывет по воде.
     „ень-деньской кровать скользит в жаркое ветреное  небо  и,
когда  привстаешь,  то  видишь верхушки лип, круто прохваченные
желтым  солнцем,  телефонные  проволоки,  на  которые   садЯтсЯ
стрижи,  и  часть деревЯнного навеса над мЯгкой красной дорогой
перед парадным крыльцом. Ћттуда доносЯтсЯ  изумительные  звуки:
щебетанье, далекий лай, скрип водокачки.
     ‹ежишь,  плывешь  и думаешь о том, что скоро встанешь; и в
солнечной луже играют мухи, и цветной моток шелка,  как  живой,
спрыгивает  с  колен  матери,  сидЯщей  подле, мЯгко катитсЯ по
Янтарному паркету...
     ‚ этой комнате, где в шестнадцать лет выздоравливал ѓанин,
и зародилось то счастье, тот  женский  образ,  который,  спустЯ
месЯц,  он встретил наЯву. ‚ этом сотворении участвовало все,--
и мЯгкие литографии на стенах, и щебет за окном,  и  коричневый
лик •риста в киоте, и даже фонтанчик умывальника. ‡арождавшийсЯ
образ  стЯтивал,  вбирал всю солнечную прелесть этой комнаты и,
конечно, без нее он никогда бы не вырос.  ‚  конце  концов  это
было  просто  юношеское предчувствие, сладкие туманы, но ѓанину
теперь  казалось,  что  никогда  такого  рода  предчувствие  не
оправдывалось  так  совершенно.  €  целый  день он переходил из
садика в садик, из кафе в кафе, и его  воспоминанье  непрерывно
летело  вперед,  как  апрельские  облака по нежному берлинскому
небу. ‹юди, сидевшие в кафе, полагали, что  у  этого  человека,
так  пристально глЯдЯщего перед собой, должно быть какое-нибудь
глубокое горе, а на улице он в рассеЯньи  толкал  встречных,  и
раз  быстрый  автомобиль  затормозил  и  выругалсЯ, едва его не
задев.
     Ћн был богом, воссоздающим  погибший  мир.  Ћн  постепенно
воскрешал  этот  мир, в угоду женщине, которую он еще не омел в
него поместить, пока весь он не будет закончен. Ќо ее образ, ее
присутствие, тень ее воспоминаньЯ требовали того, чтобы наконец
он и ее бы воскресил,-- и он нарочно отодвигал  ее  образ,  так
как желал к нему подойти постепенно, шаг за шагом, точно так же
как тогда, девЯть лет тому назад. ЃоЯсь спутатьсЯ, затерЯтьсЯ в
светлом  лабиринте  памЯти,  он  прежний  путь свой воссоздавал
осторожно, бережно, возвращаЯсь иногда к забытой мелочи, но  не
забегаЯ  вперед. ЃлуждаЯ в этот весенний вторник по Ѓерлину, он
и вправду выздоравливал, ощущал  первое  вставанье  с  пастели,
слабость  в  ногах,  ‘мотрелсЯ  во  все зеркала. Ѓелье и одежды
казались необыкновенно чистыми, просторными и  немного  чужими.
Ћн  медленно  шел по широкой аллее, что вела от площадки дома в
дебри парка. ’ам и сЯм вздувались на  лиловатой  от  лиственной
тени  земле черные червистые холмики,-- работа кротов. Ћн надел
белые  панталоны,  сиреневые   носки.   Ћн   мечтал   встретить
кого-нибудь в парке, кого-- он еще не знал.
     „ойдЯ до конца аллеи, где сиЯла в темной зелени хвой белаЯ
скамьЯ,  он  повернул обратно, и далеко впереди в пролете между
лип виден был оранжевый песок  садовой  площадки  и  блестевшие
стекла веранды.
     ‘иделка  уехала  обратно в Џетербург,-- долго высовывалась
из колЯски, махала коротенькой рукой, и ветер  трепал  косынку.
„ни  пошли  радостные,  бодрые.  ‚ усадьбе была прохлада, плащи
солнца на паркете. € через две недели он уже до  одури  каталсЯ
на  велосипеде,  лупил по вечерам в городки с сыном скотницы. Ђ
еще через неделю случилось то, чего он так ждал.  "€  куда  все
это  делось,--  вздохнул  ѓанин.--  ѓде  теперь  это  счастье и
солнце, эти рюхи, которые так славно  звЯкали  и  скакали,  мой
велосипед  с  низким  рулем и большой передачей?.. Џо какому-то
там закону ничто не терЯетсЯ, материю истребить нельзЯ, значит,
где-то существуют и по сей час щепки от моих  рюх  и  спицы  от
велосипеда.  „а  вот  беда  в  том, что не соберешь их опЯть,--
никогда, џ читал о "вечном  возвращении"...  Ђ  что  если  этот
сложный пасьЯнс никогда не выйдет во второй раз? ‚от... чего-то
никак не осмыслю... „а: неужели все это умрет со мной? џ сейчас
один в чужом городе. ЏьЯн. Ћт коньЯка и пива трещит башка. Ќоги
вдосталь  нашатались.  € вот сейчас может лопнуть сердце,-- и с
ним лопнет мой мир... Ќикак не осмыслю..."
     Ћн оказалсЯ опЯть в том же сквере, но теперь  было  совсем
холодно, небо к вечеру подернулось обморочной бледнотой.
     "Ћсталось  четыре днЯ: среда, четверг, пЯтница, суббота. Ђ
Я сейчас могу умереть..."
     "ЏодтЯнутьсЯ! --  вдруг  пробормотал  он,  сдвинув  темные
брови.-- „овольно. Џора домой",
     Ќа  площадке  лестницы он встретилсЯ с Ђлферовым, который,
слегка сгорбившись в  своем  широченном  пальто  и  старательно
выпучив губы, совал ключ в замочную скважину лифта.
     -- €ду  газету  покупать,  ‹ев  ѓлебович.  •отите,  вместе
пройдемсЯ?
     -- Ѓлагодарю,-- сказал ѓанин и прошел к себе. Ќо  взЯвшись
за  ручку двери, он остановилсЯ. €м овладел мгновенный соблазн.
Ћн услышал, как Ђлферов вошел в  лифт,  как  машина  с  трудным
глухим грохотом опустилась до низу и там лЯзгнула.
     "“несло...--  подумал  он,  покусываЯ  губы.--  Ђ  черт...
рискну". ‘удьба так захотела, чтобы  минут  пЯть  спустЯ  Љлара
постучалась  к Ђлферову, чтобы спросить, нет ли у него почтовой
марки. ‘квозь верхнее  матовое  стекло  двери  желтел  свет,  и
потому она решила, что Ђлферов дома.
     -- Ђлексей €ванович,-- сказала Љлара, одновременно стуча и
приоткрываЯ дверь,-- нет ли у вас...
     Ћна в изумленьи запнулась. “ письменного стола стоЯл ѓанин
и поспешно задвигал Ящик. Ћн оглЯнулсЯ, блеснув зубами, толкнул
Ящик бедром и выпрЯмилсЯ.
     -- Ђх,  Ѓоже  мой,--  тихо  сказала  Љлара и попЯтилась из
комнаты.
     ѓанин быстро  шагнул  к  ней,  на  ходу  выключив  свет  и
захлопнув  дверь.  Љлара  прислонилась  к  стене  в  полутемном
коридоре и с ужасом глЯдела  на  него,  прижав  пухлые  руки  к
вискам.
     -- Ѓоже  мой...--  повторила  она  так  же  тихо.-- Љак вы
могли...
     ‘ медленным грохотом, словно отдуваЯсь, поплыл вверх лифт.
     -- ‚озвращаетсЯ...-- таинственно шепнул ѓанин. -- Ћ, Я  не
выдам   вас,--  горько  воскликнула  Љлара,  не  сводЯ  с  него
блестЯщих, влажных глаз,-- но как вы могли? ‚едь он  не  богаче
вас... Ќет, это кошмар какой-то.
     -- Џойдемте  к  вам,--  сказал  с  улыбкой ѓанин.-- џ вам,
пожалуй, объЯсню...
     Ћна медленно отделилась от стены и, нагнув голову, пошла в
свою комнату. ’ам было тепло, пахло хорошими духами,  на  стене
была  копиЯ  с  картины  Ѓеклина  "Ћстров  мертвых", на столике
стоЯла фотографиЯ -- ‹юдмилино лицо, очень подправленное.
     -- Њы  с  нею  поссорились,--  кивнул  ѓанин   в   сторону
снимка,-- Ќе зовите менЯ, если она будет у вас. ‚се кончено.
     Љлара села с ногами на кушетку и, кутаЯсь в черный платок,
исподлобьЯ глЯдела на ѓанина.
     -- ‚се  это  глупости,  Љлара,-- сказал он, садЯсь рЯдом с
ней и опираЯсь на выпрЯмленную руку.-- Ќеужели вы думаете,  что
Я  действительно крал деньги? Ќо, конечно, мне будет неприЯтно,
если Ђлферов узнает, что Я залезал к нему в стол.
     -- „а что  же  вы  делали?  —то  могло  быть  другого?  --
зашептала Љлара.-- џ от вас не ожидала этого, ‹ев ѓлебович.
     -- ЉакаЯ  вы  право смешнаЯ,-- сказал ѓанин и заметил, что
ее  большие,  ласковые,  слегка  навыкате  глаза  чересчур   уж
блестЯт,  что  слишком уж взволнованно поднимаютсЯ и спадают ее
плечи под черным платком.
     -- Џолноте,-- улыбнулсЯ он.-- Ќу хорошо, предположим, Я --
вор, взломщик. Ќо почему это вас так тревожит?
     -- “ходите, пожалуйста,-- тихо сказала Љлара  и  отвернула
голову. Ћн рассмеЯлсЯ, пожал плечом...
     Љогда же дверь за ним закрылась, Љлара заплакала и плакала
долго,   тЯжелыми   блестЯщими   слезами,   которые  равномерно
возникали на ее ресницах и сползали продолговатыми  каплЯми  по
ее запылавшим от рыданий щекам.
     -- Ѓедный  мой,--  бормотала  она,--  до чего жизнь довела
его. € что Я могу ему сказать...
     ђаздалсЯ легкий стук в стену из  комнаты  танцоров.  Љлара
сильно   высморкалась,  прислушалась.  ‘тук  повторилсЯ  опЯть,
по-женски бархатный: это, верно, стучал Љолин. Џотом прокатилсЯ
смех, кто-то воскликнул: "Ђлек, о Ђлек, перестань...",-- и  два
голоса глухо и нежно затараторили.
     Љлара  подумала о том, что завтра, как всегда, нужно ехать
на службу, до  шести  стучать  по  кнопкам,  следЯ  за  лиловой
строчкой,  котораЯ с зернистым потрескиваньем высыпает на лист,
или же, если дела нет, читать, подперев ее об черный ремингтон,
одолженную, бесстыдно растрепанную книгу. Ћна сварила себе чай,
вЯло поужинала,  потом  долго  раздевалась,  вздыхаЯ  и  лениво
двигаЯсь.  ‹ежа  в  постели, она слышала, что рЯдом, в номере у
ЏодтЯгина, голоса, кто-то  входил,  выходил,  неожиданно  голос
ѓанина что-то громко сказал, ЏодтЯгин ответил тихо, сокрушенно.
Ћна  вспомнила, что старик сегоднЯ опЯть ездил насчет паспорта,
что у него  тЯжелаЯ  болезнь  сердца,  что  жизнь  проходит:  в
пЯтницу  ей минет двадцать шесть лет. Ђ голоса все звучали,-- и
Љларе казалось, что она живет в стеклЯнном доме, колеблющемсЯ и
плывущем куда-то. ум поездов,  особенно  Ясно  слышный  по  ту
сторону  коридора,  добиралсЯ  и  сюда,  и  кровать  как  будто
поднималась и покачивалась. Џеред ней мелькнула  спина  ѓанина,
который  склонЯлсЯ  над столом и оглЯдывалсЯ через плечо, скалЯ
Яркие зубы. Ђ потом она уснула и во сне видела  какую-то  чушь:
будто  села  в трамвай, а рЯдом старушка, необыкновенно похожаЯ
на ее тетку, жившую в ‹одзи, быстро говорит что-то  по-немецки,
и  оказываетсЯ  понемногу,  что  это  вовсе  не  ее тетка, а та
радушнаЯ торговка, у которой Љлара по дороге на службу покупает
апельсины.

        V
     ‚ этот вечер к Ђнтону  ‘ергеевичу  зашел  гость.  ќто  был
старый   господин   с   желтоватыми  усами,  подстриженными  на
английский манер, солидный, очень опрЯтно одетый, в  сюртуке  и
полосатых штанах... ЏодтЯгин его потчевал бульоном магги, когда
вошел ѓанин. ‚оздух был синеват от папиросных паров.
     -- ѓосподин  ѓанин, господин Љуницын,-- и Ђнтон ‘ергеевич,
сиЯЯ стеклами пенсне и посапываЯ, вдавил  ѓанина  своей  мЯгкой
рукой в кресло.
     -- ќто,  ‹ев  ѓлебович,  мой  старый  однокашник, когда-то
шпаргалки мне писал. Љуницын осклабилсЯ.
     -- Ѓыло дело,-- проговорил он низким, круглым голосом.-- Ђ
позвольте вас спросить, дорогой Ђнтон ‘ергеевич, который теперь
час?
     -- „а ну вас, час детский,  можно  еще  посидеть.  Љуницын
встал, подтЯгивал жилет. -- ‘упруга ждет, не могу.
     -- Ќу  что  же,  не смею удерживать,-- развел руками Ђнтон
‘ергеевич и бочком, через пенсне поглЯдел на  гостЯ,--  а  жене
вашей кланЯйтесь. 'Ќе имею чести знать, но поклон передайте.
     -- Ѓлагодарю,--  сказал  Љуницын.--  Ћчень  приЯтно. ‚сего
доброго. Џальто Я, кажетсЯ, в передней оставил.
     -- џ  вас  еще  провожу,--  сказал  ЏодтЯгин.--  Џростите,
пожалуйста, ‹ев ѓлебович, сейчас вернусь,
     Ћставшись  один,  ѓанин  поудобнее уселсЯ в старом зеленом
кресле и в раздумье улыбнулсЯ. Ћн зашел к старому поэту, оттого
что это был, пожалуй,  единственный  человек,  который  мог  бы
понЯть  его волненье. …му хотелось рассказать ему о многом,-- о
закатах над русским шоссе, о березовых рощах.  ‚  переплетенных
старых   журналах   "‚семирнаЯ   €ллюстрациЯ"   да  "†ивописное
Ћбозрение"  ведь  бывали  под  виньетками  стихи  этого  самого
ЏодтЯгина.  Ђнтон  ‘ергеевич вернулсЯ, хмуро покачиваЯ головой.
-- Ћбидел  менЯ,--  сказал  он,  садЯсь  к  столу  и   барабанЯ
пальцами.--  Ђх,  как  обидел...  --  ‚  чем дело? -- улыбнулсЯ
ѓанин.
     Ђнтон ‘ергеевич снЯл пенсне, вытер его краем скатерти.
     -- Џрезирает он менЯ, вот в чем дело. ‡наете, что  он  мне
давеча  сказал?  Џосмотрел  с этакой холодной усмешечкой,-- вы,
говорит, стихи свои пописывали, а Я не читал. Ђ если бы  читал,
терЯл  бы  то времЯ, что отдавал работе. ‚от что он мне сказал,
‹ев ѓлебович; Я вас спрашиваю, умно ли это?
     -- Ђ кто он такой? -- спросил ѓанин. -- „а черт его знает.
„еньги делает. ќх-ма. Ћн человек, видите ли...
     -- —то же тут обидного, Ђнтон ‘ергеич? “ него  одно,  а  у
вас другое. ‚едь вы его, небось, тоже презираете.
     -- Ђх, ‹ев ѓлебович,-- заволновалсЯ ЏодтЯгин,-- да разве Я
не прав,  коли  презираю  его? Ќе это ведь ужасно, а ужасно то,
что такой человек смеет мне деньги предложить...
     Ћн открыл кулак,  выбросил  на  стол  смЯтую  бумажку.  --
...ужасно  то,  что  Я  принЯл. €звольте любоватьсЯ,-- двадцать
марковей, чтобы их черт подрал.
     ‘тарик совсем растрепеталсЯ, жевал губами, седаЯ щетка под
нижней губой прыгала, толстые пальцы барабанили по столу. Џотом
он с болезненным присвистом вздохнул и покачал головой.
     -- Џетька Љуницын... Љак же, все помню...  •орошо  училсЯ,
подлец. € аккуратный такой был, при часах. Џальцем показывал во
времЯ урока, сколько минут до звонка. Џервую гимназию с медалью
кончил.
     -- ‘транно  должно  быть  вам  это вспоминать,-- задумчиво
сказал ѓанин.-- ‘транно вообще вспоминать, ну хотЯ бы  то,  что
несколько  часов  назад  случилось, ежедневную -- и все-таки не
ежедневную -- мелочь. ЏодтЯгин внимательно и мЯгко посмотрел на
него. -- —то это с  вами.  ‹ев  ѓлебович?  ‹ицо  у  вас  как-то
светлее.   ЋпЯть,   что  ли,  влюблены?  Ђ  насчет  странностей
воспоминаньЯ... ”у ты, как хорошо улыбнулсЯ... -- џ  недаром  к
вам  зашел,  Ђнтон  ‘ергеич...  --  Ђ  Я вас Љуницыным угостил.
Ѓерите пример с него. ‚ы как учились?
     -- ’ак  себе,--  опЯть  улыбнулсЯ  ѓанин.--   Ѓалашовское.
училище   в   Џетербурге,   знаете?  --  продолжал  он,  слегка
подлаживаЯсь под тон ЏодтЯгина, как  это  часто  бывает,  когда
говоришь  со  стариком.--  Ќу,  вот.  Џомню тамошний двор. Њы в
футбол лупили. Џод  аркой  были  сложены  дрова.  ЊЯч,  бывало,
собьет полено.
     -- Њы  больше  в  лапту  играли  да в казаки-разбойники,--
сказал ЏодтЯгин.-- ‚от жизнь и прошла,-- добавил он неожиданно.
     -- Ђ Я, знаете, Ђнтон ‘ергеевич, сегоднЯ вспоминал  старые
журналы, в которых были ваши стихи. € березовые рощи.
     -- Ќеужели  помните,--  ласково  и насмешливо повернулсЯ к
нему старик.-- „ура Я, дура,-- Я ведь из-за этих берез всю свою
жизнь проглЯдел, всю ђоссию.  ’еперь,  слава  Ѓогу,  стихов  не
пишу.  Ѓаста.  ‘овестно  даже  в  бланки  вписывать: "поэт". џ,
кстати,  сегоднЯ  опЯть  ни  черта  не  понЯл.  —иновник   даже
обиделсЯ. ‡автра снова поеду. ѓанин посмотрел себе на ноги и не
спеша  заговорил: -- ‚ школе, в последних классах, мои товарищи
думали, что у менЯ есть любовница, да еще какаЯ: светскаЯ дама.
“важали менЯ  за  это.  џ  ничего  не  возражал,  так  как  сам
распустил этот слух.
     -- ’ак,  так,--  закивал  ЏодтЯгин.--  ‚  вас  есть что-то
хитрое, ‹евушка... ќто хорошо...
     -- Ђ на самом деле Я был до смешного чист. € совершенно не
страдал от этой чистоты. ѓордилсЯ ею, как особенной  тайной,  а
выходило,  что  Я  очень опытен. Џравда, Я вовсе не был стыдлив
или застенчив. Џросто очень удобно жил в самом себе и  ждал.  Ђ
товарищи  мои,  те,  что  сквернословили,  задыхались при слове
"женщина",  были  все  такие  прыщеватые,  грЯзные,  с  мокрыми
ладонЯми.  ‚от  за  эти прыщи Я их презирал. € лгали они ужасно
отвратительно о своих любовных делах.
     -- Ќе могу скрыть от вас,-- своим матовым  голосом  сказал
ЏодтЯгин,--  что  Я  начал  с горничной. Ђ какаЯ была прелесть,
тихаЯ, сероглазаЯ. ѓлашей звали. ‚от какие дела.
     -- Ќет, Я ждал,-- тихо сказал ѓанин.--  Ћт  тринадцати  до
шестнадцати  лет,  три, значит, года. Љогда мне было тринадцать
лет, мы играли раз в прЯтки, и Я оказалсЯ со сверстником вместе
в платЯном шкалу. Ћн в темноте ч рассказал  мне,  что  есть  на
свете  чудесные  женщины,  которые  позволЯют себЯ раздевать за
деньги. џ не расслышал правильно, как он их назвал,  и  у  менЯ
вышло: принститутка. ‘месь институтки и принцессы. €х образ мне
казалсЯ  поэтому  особенно  очаровательным, таким таинственным.
Ќо, конечно, Я вскоре понЯл, что ошибсЯ, так  как  те  женщины,
которые   вразвалку   ходили   по   Ќевскому  и  называли  нас,
гимназистов, "карандашами" вовсе  менЯ  не  прельщали.  €  вот,
после  трех  лет такой гордости и чистоты, Я дождалсЯ. ќто было
летом, у нас в деревне.
     -- ’ак, так,--  сказал  ЏодтЯгин.--  ‚се  это  Я  понимаю.
’олько вот скучно немного. естнадцать лет, роща. любовь...
     ѓанин посмотрел на него с любопытством. -- „а что же может
быть лучше, Ђнтон ‘ергеевич?
     -- ќх,  не  знаю,  не  спрашивайте  менЯ,  голубчик. џ сам
поэзией охолостил жизнь, а теперь поздно начать  жить  сызнова.
’олько думаетсЯ мне, что в конце концов лучше быть сангвиником,
человеком  дела,  а если кутить, так, чтоб")! зеркала лопались.
-- €  это  было,--  усмехнулсЯ  ѓанин.   ЏодтЯгин   на   минуту
задумалсЯ. -- ‚от вы о русской деревне говорили, ‹ев ѓлебович.
     ‚ы-то,  пожалуй, увидите ее опЯть. Ђ мне тут костьми лечь.
€ли, если не здесь,  то  в  Џариже.  ‘овсем  Я  сегоднЯ  раскис
что-то. Џростите,
     Ћба   замолкли.   Џрошел  поезд.  „алеко,  далеко  крикнул
безутешно и вольно паровоз. Ќочь в незавешенном стекле  холодно
синела, отражаЯ абажур лампы и край освещенного стола. ЏодтЯгин
сидел  сутуло,  опустив  седую  голову  и вертЯ в руках кожаный
футлЯр портсигара. Ќикто бы не мог сказать, о чем он размышлЯл.
Ѓыли ли то думы о бледно  прошедшей  жизни,  или  же  старость,
болезнь,  нищета, с темной Ясностью ночного отраженьЯ, ЯвлЯлись
перед ним,-- были ли это думы о паспорте, о Џариже, или  просто
-- скучнаЯ мысль о том, что вот узор на коврике как раз вмещает
носок  сапога,  что  хорошо бы выпить холодного пива, что гость
засиделсЯ, не уходит,-- Ѓог  весть;  но  ѓанин,  глЯдЯ  на  его
большую  поникшую голову, на старческий пушок в ушах, на плечи,
округленные писательским трудом,  почувствовал  внезапно  такую
грусть,  что уже не хотелось рассказывать ни о русском лете, ни
о тропинках  парка,  ни  тем  более  о  том  удивительном,  что
случилось вчера.
     -- Ќу  вот,  Я  пойду. ‘пите спокойно, Ђнтон ‘ергеевич. --
‘покойной  ночи,  ‹евушка,--  вздохнул  ЏодтЯгин.--  •орошо  мы
потолковали с вами. ‚ы вот не презираете менЯ за то, что Я взЯл
у Љуницына денег.
     €  только в последнюю минуту, уже на пороге комнаты, ѓанин
остановилсЯ, сказал:
     -- ‡наете что, Ђнтон ‘ергеевич? “ менЯ началсЯ чудеснейший
роман.  џ  сейчас  иду  к  ней.  џ  очень  счастлив.   ЏодтЯгин
приветливо кивнул.
     -- ’ак, так. ЉланЯйтесь. Ќе имею чести знать, но все равно
кланЯйтесь.

        VI
     Ћн,  странно  сказать, не помнил, когда именно увидел ее в
первый раз.  Ѓыть  может,  на  дачном  концерте,  устроенном  в
большой  риге  на  лугу.  Ђ может быть, и до того он мельком ее
видал. Ћн как будто бы уже знал  ее  смех,  нежную  смуглоту  и
большой  бант,  когда  студент-санитар  при  местном солдатском
лазарете рассказывал ему о барышне "милой и  замечательной"  --
так  выразилсЯ  студент,--  но  этот разговор происходил еще до
концерта. ѓанин теперь напрасно напрЯгал памЯть: первую,  самую
первую  встречу он представить себе не мог. „ело. в том, что он
ожидал ее с такою  жадностью,  так  много  думал  о  ней  в  те
блаженные  дни  после  тифа, что сотворил ее единственный образ
задолго до того, как действительно ее  увидел,  потому  теперь,
через  много  лет,  ему  и  казалось,  что  та встреча, котораЯ
мерещилась  ему,  и  та  встреча,  котораЯ   наЯву   произошла,
сливаютсЯ,  переходЯт  одна в другую незаметно, оттого что она,
живаЯ, была только плавным продленьем образа, предвещавшего ее.
     € в июльский вечер ѓанин нажал на железную, певучую  дверь
парадного крыльца и вышел в синеву сумерек. ‚ сумерках особенно
легко шел велосипед, шина с шелестом нащупывала каждый подъем и
выгиб  в  утоптанной земле по краю дороги. € когда он скользнул
мимо темной конюшни, оттуда пахнуло теплом,  фырканьем,  нежным
стуком  переставленного  копыта.  €,  дальше, дорогу охватили с
обеих сторон бесшумные в этот час березы, и в стороне,  посреди
луга,  был  мЯгкий  свет, словно на гумне тлел пожар, и темными
полЯми  к  отдельно  стоЯвшей  риге  шли  вразброд,  не  спеша,
по-праздничному гудевшие люди.
     ‚нутри  был  сколочен  помост,  расставлены скамейки, свет
обливал головы и плечи,  играл  в  глазах,  пахло  леденцами  и
керосином.  Ќароду  набралось  много:  в  глубине  разместились
мужики и бабы, посередке дачники и дачницы, впереди же на белых
парковых  скамейках--  человек  двадцать  солдат  из  сельского
лазарета,  нахохленных,  тихих,  с  проплешинами в серой синеве
стриженых, очень круглых голов. Ђ в стенах,  украшенных  еловой
хвоей,  там  и  сЯм  были щели, сквозь которые глЯдели звезднаЯ
ночь да черные тени мальчишек, взгромоздившихсЯ по той  стороне
на высоко наваленные бревна.
     €з  Џетербурга  приехавший  бас, тощий, с лошадиным лицом,
извергалсЯ глухим  громом;  школьный  хор,  послушный  певучему
щелчку камертона, подтЯгивал ему.
     €   среди   желтого,   жаркого   блеска,   среди   звуков,
становившихсЯ зримыми в виде  складок  пунцовых  и  серебристых
платков,  мигавших  ресниц,  черных  теней  на  верхних балках,
перемещавшихсЯ, когда  продувал  ночной  ветерок,  среди  этого
мерцаньЯ  и  лубочной  музыки,  среди  всех  плеч  и  голов,  в
громадной, битком набитой риге,-- длЯ ѓанина было только  одно:
он  смотрел перед собой на каштановую косу в черном банте, чуть
зазубрившемсЯ на краЯх, он гладил глазами темный  блеск  волос,
по-девически ровный на темени. Љогда она поворачивала в сторону
лицо, обращаЯсь быстрым, смеющимсЯ взглЯдом к соседке, он видел
и  темный  румЯнец  ее  щеки, уголок татарского горЯщего глаза,
тонкий изгиб ноздри, котораЯ то  щурилась,  то  расширЯлась  от
смеха.
     Ђ   потом,  когда  все  кончилось,  и  огромный  заводской
автомобиль, таинственно озарив  траву  и  затем  взмахом  света
ослепив  спЯщую  березу  и  мостик над канавой, увез столичного
баса, и в синюю темноту по клеверной росе поплыли, празднично и
зыбко белеЯсь, дачницы, и кто-то в темноте закуривал,  держа  в
горстЯх   у   освещенного  лица  вспыхнувший  огонек,--  ѓанин,
взволнованный и одинокий,  пошел  домой,  катЯ  за  седло  чуть
стрекотавший спицами велосипед.
     Ћкно  большой  старомодной  уборной  в  крыле  дома, между
чуланом и комнатушкой экономки, выходило на  заброшенную  часть
садовой  площадки,  где  чернела  в  тени железного навеса чета
колес над колодцем, и шли по земле деревЯнные желоба  водостока
между  обнаженными вьющимисЯ корнЯми трех огромных, разросшихсЯ
вширь тополей. Ћкно было расписное: цветной копьеносец казал на
стекле свою квадратную  бороду  и  могучие  икры,--  и  странно
светилсЯ  он  при  тусклом  блеске керосиновой лампы с жестЯным
рефлектором, висевшей подле тЯжелого бархатного шнура: дернешь,
и в таинственных недрах дубового кресла  закипит  влажный  гул,
глухие глотки. ѓанин отпахнул пошире раму цветного окна, уселсЯ
с  ногами  на  подоконник,-- и бархатный шнур тихо качалсЯ,-- и
звездное небо между черных тополей  было  такое,  что  хотелось
поглубже вздохнуть. € эту минуту, когда он сидел на подоконнике
мрачной  дубовой  уборной  и  думал о том, что, верно, никогда,
никогда он не узнает ближе барышни с черным  бантом  на  нежном
затылке,  и  тщетно  ждал,  чтобы  в тополЯх защелкал фетовский
соловей,-- эту минуту ѓанин  теперь  справедливо  считал  самой
важной и возвышенной во всей его жизни.
     Ћн  не  помнил,  когда  он ее увидел опЯть,-- на следующий
день  или  через  неделю.  Ќа  закате,  до  вечернего  чаЯ,  он
взмахивал  на  пружинистый  кожаный  клин,  упиралсЯ  руками  в
рулевые рога и катил прЯмо в зарю. Ћн избирал всегда один и тот
же путь, круговой, мимо  двух  деревень,  разделенных  сосновым
лесом,  и  потом  по  шоссе, между полей, и домой через большое
село ‚оскресенск, что лежит на реке Ћредеж, воспетой  ђылеевым.
Ћн  знал  самый  путь,  то  узкий, утрамбованный, бегущий вдоль
опасной канавы, то мощенный  булыжниками,  по  которым  прыгало
переднее  колесо,  то  изрытый  коварными  колеЯми, то гладкий,
розоватый, твердый,-- он знал этот путь на ощупь и на глаз, как
знаешь живое тело, и катил по нему  без  запинки,  вдавливаЯ  в
шелестЯщую пустоту упругие педали.
     ‚  сосновом  перелеске,  на  шероховатых стволах, вечернее
солнце лежало огненно-румЯными  полосками.  €з  дачных  садиков
доносилсЯ  стук  крокетных  шаров;  и  в  рот, в глаза попадали
мошки.
     €ногда на шоссе у пирамидки щебнЯ, над которым пустынно  и
нежно  гудел  телеграфный столб, облупившийсЯ сизыми струпьЯми,
он останавливалсЯ и, опираЯсь на велосипед, глЯдел  через  полЯ
на  одну  из  тех  лесных  опушек,  что бывают только в ђоссии,
далекую,  зубчатую,  черную,  и  над  ней  золотой  запад   был
пересечен  одним  только  лиловатым  облаком,  из-под  которого
огненным веером расходились лучи. € глЯдЯ на  небо,  и  слушаЯ,
как  далеко-далеко  на  селе почти мечтательно мычит корова, он
старалсЯ понЯть, что все это значит-- вот это небо, и  полЯ,  и
гудЯщий  столб;  казалось,  что  вот-вот сейчас он поймет,-- но
вдруг начинала кружитьсЯ голова, и светлое томленье становилось
нестерпимым.
     Ћн никогда не знал, где встретит, где обгонит ее, на каком
повороте дороги, в этом ли перелеске или в следующем. Ћна  жила
в  ‚оскресенске,  и  в тот же час, как и он, выходила бродить в
пустыне солнечного  вечера.  Ћн  замечал  ее  издали,  и  сразу
холодело  в  груди.  Ћна  шла  быстро,  засунув  руки в карманы
темно-синей, под цвет юбки, шевиотовой кофточки, надетой поверх
белой блузки, и ѓанин, как тихий ветер нагонЯЯ ее, видел только
складки  синей  материи,  которые  на  спине   у   нее   слегка
натЯгивались   и   переливались,   да   черный  шелковый  бант,
распахнувший крыльЯ. ЏролетаЯ мимо, он никогда не заглЯдывал ей
в лицо, а притворЯлсЯ углубленным в езду,  хотЯ  за  минуту  до
того,  представлЯЯ  себе  встречу,  клЯлсЯ,  что  улыбнетсЯ ей,
поздороваетсЯ. …му казалось в эти дни, что у  нее  должно  быть
какое-нибудь необыкновенное, звучное имЯ, а когда узнал от того
же  студента,  что ее зовут Њашенька, вовсе не удивилсЯ, словно
знал наперед,-- и  по-новому,  очаровательной  значительностью,
зазвучало длЯ него это простенькое имЯ.
     "Њашенька,  Њашенька,-- зашептал ѓанин,-- Њашенька..."-- и
набрал побольше воздуха, и замер, слушаЯ,  как  бьетсЯ  сердце.
Ѓыло  около  трех часов ночи, поезда не шли, и потому казалось,
что дом остановилсЯ. Ќа  стуле,  раскинув  руки,  как  человек,
оцепеневший  среди  молитвы, смутно белела в темноте сброшеннаЯ
рубашка.
     "Њашенька",-- опЯть повторил ѓанин, стараЯсь вложить в эти
три слога все то, что пело в них  раньше,--  ветер,  и  гудение
телеграфных  столбов,  и  счастье,-- и еще какой-то сокровенный
звук, который был самой жизнью этого слова. Ћн лежал  навзничь,
слушал  свое  прошлое.  €  вдруг  за  стеной  раздалось  нежно,
тихонько, назойливо: туу...  ту...  ту-ту...  Ђлферов  думал  о
субботе.

        VII
     “тром  на  следующий  день,  в  среду,  рыжаЯ ручища ќрики
просунулась в номер второго апрелЯ и  уронила  на  пол  длинный
сиреневый  конверт.  Ќа  конверте ѓанин равнодушно узнал косой,
крупный, очень правильный  почерк.  Њарка  была  наклеена  вниз
головой,  и  в  углу  толстый  палец ќрики оставил жирный след.
Љонверт был  крепко  надушен,  и  ѓанин  мельком  подумал,  что
надушить  письмо  то  же, что опрыскать духами сапоги длЯ того,
чтобы перейти через улицу. Ћн надул  щеки,  выпустил  воздух  и
сунул  нераспечатанное  письмо в карман. ‘пустЯ несколько минут
он его опЯть вынул, повертел в руках и  кинул  на  стол.  Џотом
прошелсЯ раза два по комнате.
     ‚се  двери  пансиона  были  открыты. ‡вуки утренней уборки
мешались  с  шумом  поездов,  которые,  пользуЯсь  сквознЯками,
прокатывали  по  всем  комнатам.  ѓанин,  остававшийсЯ по утрам
дома,  обычно  сам  выметал  сор,  стелил  постель.  Ћн  теперь
спохватилсЯ,  что  второй  день  не  убирал  комнаты, и вышел в
коридор в поисках щетки и трЯпки. ‹идиЯ Ќиколаевна с  ведром  в
руке  шуркнула  мимо  него,  как мышь, и на ходу спросила: "‚ам
ќрика передала письмо?"
     ѓанин молча кивнул  и  взЯл  половую  щетку,  лежавшую  на
дубовом  бауле. ‚ зеркале прихожей он увидел отраженную глубину
комнаты Ђлферова, дверь которой была настежь  открыта.  ‚  этой
солнечной  глубине  --  день был на диво погожий -- косой конус
озаренной пыли проходил через угол письменного стола,  и  он  с
мучительной  Ясностью  представил  себе  те фотографии, которые
сперва ему показывал  Ђлферов,  и  которые  он  потом  с  таким
волненьем  рассматривал один, когда помешала ему Љлара. Ќа этих
снимках Њашенька была совсем  такой,  какой  он  ее  помнил,  и
теперь  страшно  было  подумать,  что его прошлое лежит в чужом
столе. ‚ зеркале отраженье захлопнулось: это ‹идиЯ  Ќиколаевна,
мышиными  шажками  просеменив  по  коридору,  толкнула открытую
дверь.
     ѓанин со щеткой в руке вернулсЯ в свою комнату.  Ќа  столе
лежало  сиреневое  пЯтно.  Ћн  вспомнил  по  быстрому сочетанью
мыслей, вызванных этим пЯтном и отраженьем стола в зеркале,  те
другие,  очень  старые  письма,  что  хранились у него в черном
бумажнике,  лежащем  рЯдом  с  крымским  браунингом,   на   дне
чемодана.
     Ћн загреб длинный конверт со стола, локтем отпахнул пошире
оконную  раму  и  сильными  своими  пальцами  разорвал  накрест
письмо, разорвал опЯть каждую долю, пустил лоскутки по ветру, и
бумажные снежинки полетели,  сиЯЯ,  в  солнечную  бездну.  Ћдин
лоскуток  порхнул  на подоконник, ѓанин прочел на нем несколько
изуродованных строк:

     нечно, сумею теб
     юбовь.
     џ только про
     обы ты был сча

     Ћн щелчком скинул его с подоконника в бездну, откуда веЯло
запахом углЯ, весенним простором, и, облегченно двинув плечами,
принЯлсЯ убирать комнату.
     Џотом он слышал, как один за другим возвращались  к  обеду
соседи,  как  Ђлферов громко смеЯлсЯ, как ЏодтЯгин что-то мЯгко
бормотал. € еще спустЯ некоторое времЯ, ќрика вышла в коридор и
уныло забухала в гонг.
     €дЯ к обе