   как белый голубь, дремлет месЯц... Њне
     так грустно, мне так грустно... ‘ кем боротьсЯ
     -- не знаю. Ѓоже. € кому помочь
     -- не знаю тоже... ‹ьетсЯ, льетсЯ ночь
     (о, как ты, ласковаЯ, одинока!);
     два голоса несутсЯ издалека;
     туман луны стекает по стенам;
     влюбленных двое обнЯлись в тумане...
     „а, о таких рассказывают нам
     шарманки выцветших воспоминаний
     и шелестЯщие сердца старинных книг.
     ‚любленные. ‚ мой переулок узкий
     они вошли. Њне кажетсЯ на миг,
     что тихо говорЯт они по-русски.

             Љембридж, 31. 5. 20.

--------
        ’ак будет

     ‘ собакою седой, котораЯ когда-то,
     смеЯсь по-своему, глЯдела мне в глаза,
     ты выйдешь ввечеру, и месЯц, как слеза,
     прольетсЯ на цветы последние заката.

     Ќад книжкой, в полутьме блеснувшей белизной,
     склони ты голову, склони воспоминаньЯ,
     прими, пойми стихи, задуманные мной
     на дальней пристани в ночь звездную изгнаньЯ.

     ’ы будешь тосковать, угадываЯ, чьЯ
     лепечущаЯ тень печалила поэта.
     ’ы вспомнишь свежие и сладостные лета,
     золотоствольный лес и встречи у ручьЯ.

     € улыбнешьсЯ ты загадочно, и сЯдешь
     на мшистую скамью в лесу на склоне днЯ,
     и светлой веткою черемухи погладишь
     собаку старую, забывшую менЯ.

             Љембридж, 11. 6. 20.

--------
        Џанихида

     ‘колько могил,
     сколько могил,
     ты -- жестока, ђоссиЯ!
     ђодина, родина, мы с упованьем,
     сирые, верные, греем последним дыханьем
     ноги твои ледЯные.
     •ватит ли сил?
     •ватит ли сил?
     ’ы давно ведь ослепла.
     ‚ сумрачной церкви поют и рыдают.
     Ќищие, сгорбЯсь у входа, тебЯ называют
     облаком черного пепла.
     Љапает воск,
     капает воск.
     € на пальцах твердеет.
     ‘тонет старик пред иконою смуглой.
     ѓлухо молитву поют; звук тЯжелый и круглый
     катитсЯ, медлит, немеет...
     Љапает воск,
     капает воск,
     как слеза за слезою.
     Џлещет кадило пред мертвым, пред гробом.
     ђодина, родина! ’ы исполинским сугробом
     встала во мгле надо мною.
     Њрак обступил,
     мрак обступил...
     Ќеужели возможно
     верить еще? „а, мы верим, мы верим
     и оскорбленной мечтою грЯдущее мерим...
     ‚ерим, но сердце -- тревожно.
     ‘колько могил,
     сколько могил,
     ты -- жестока, ђоссиЯ!
     ‘лышишь ли, видишь ли? Њы с упованьем,
     сирые, верные, греем последним дыханьем
     ноги твои ледЯные...

             &lt;1920&gt;

--------
        x x x

     Љак было бы легко, как песенно, как дружно
        мои моленьЯ бы неслись,
     когда бы мы в саду, во храме ночи южной
        с тобой нечаЯнно сошлись.

     ‘вет лунный по кустам, как лоск на мокрых сливах,
        там серебритсЯ средь полЯн.
     Ѓестрепетны цветы. ‚ аллеЯх молчаливых
        медвЯный, бархатный туман.

     € ветерок вдали рождаетсЯ, и вскоре
        вздыхает жимолость во сне.
     ‡а кипарисами угадываешь море.
        —у! Њоре молитсЯ луне.

     ‘кользит оно, скользит, сокрытой страстью веЯ,
        и слышишь, и не слышишь ты,
     и смутный мотылек, жужжа и розовеЯ,
        считает смутные цветы.

             9. 7. 21.

--------
        x x x

     Ћт взглЯда, лепета, улыбки
     в душе глубокой иногда
     свет загораетсЯ незыбкий,
     восходит крупнаЯ звезда.

     € жить не стыдно и не больно;
     мгновенье учишьсЯ ценить,
     и слова одного довольно,
     чтоб все земное объЯснить.

             ѓруневальд, 31. 7. 21.

--------
        Ћсенние листьЯ

        1

     ‚ переулке на скрипке играет слепой.
        ‡дравствуй, осень!
     ЏлЯшут листьЯ, летЯт золотою толпой.
        ‡дравствуй, осень!
     ЊедЯки из окна покатились, звенЯ.
        ‘лавьсЯ, осень!
     ‚етер легкими листьЯми бросил в менЯ.
        ‘лавьсЯ, осень!

        2

     ‘тою Я на крыльце. Ќапротив обитает
     ценитель древностей; в окошке пастушок
     точеный выставлен. ‚ лазури тучка тает,
        как розовый пушок.

     ѓлЯди, фарфоровый, блестЯщий человечек:
     чернеют близ менЯ два голых деревца,
     и сколько золотых рассыпанных сердечек
        на ступенЯх крыльца.

             8 ноЯбрЯ 1921, Љембридж

--------
        Ѓеженцы

     џ объездил, о Ѓоже, твой мир,
     оглЯдел, облизал,-- он, положим,
     горьковат... Џомню пыльный Љаир:
     там сапожки Я чистил прохожим...
     ’акже помню и бойкий Ѓостон,
     где плЯсал на кабацких подмостках...
     ‘кучно, ѓосподи! ‚ижу Я сон,
     белый сон о каких-то березках...
     Ђх, когда-нибудь райскую весть
     Я примечу в газетке раскрытой,
     и рванусь и без шапки, как есть,
     возвращусь Я в мой город забытый!
     Ќо, увы, приглЯнувшись к нему,
     не узнаю... и скорчусь от боли;
     даже вывесок Я не пойму:
     по-болгарски написано, что ли...
     Џоброжу по садам, площадЯм,--
     большеглазый, в поношенном фраке...
     "€звините, какой это храм?"
     € мне встречный ответит: "€сакий".
     € друзьЯм он расскажет потом:
     "€ностранец пристал, все дивилсЯ..."
     Ѓуду новое чуЯть во всем
     и томитьсЯ, как вчуже томилсЯ...

             &lt;1921&gt;

--------
        x x x

     Ѓыл крупный дождь. ‹азурь и шире и живей.
     “ж полдень. ђощицы березовой опушка
     и солнце мокрое.
         ‡адумчиво кукушка
     считает золото, что капает с ветвей,
     и рада сырости пЯтнистаЯ лЯгушка,
     и тонет в капельке уродик-муравей,
     и скромно гриб стоит, как толстый человечек,
     под красным зонтиком, и зыблетсЯ везде
     под плачущей листвой сеть огненных колечек,
     а в плачущей траве -- серебрЯной звезде
     ромашки -- молитсЯ неистово кузнечик,
     и, по небу скользЯ, как будто по воде,
     блистает облако...

             &lt;1921&gt;

--------
        ‡наешь веру мою?

     ‘лышишь иволгу в сердце моем шелестЯщем?
     ѓолубою весной облака Я люблю,
     райский сахар на блюдце блестЯщем;
     и люблю Я, как льютсЯ под осень дожди,
     и под пестрыми кленами пеструю слЯкоть.
     …сть такие закаты, что хочетсЯ плакать,
     а иному шепнешь: подожди.
     …сли ветер ты любишь и ветки сырые,
     Ѓожьи звезды и Ѓожьих зверьков,
     если видишь при сладостном слове "ђоссиЯ"
     только даль и дожди золотые, косые
     и в колосьЯх лазурь васильков,--
     Я тебЯ полюблю, как люблю Я могучий,
     пышный шорох лесов, и закаты, и тучи,
     и мохнатых цветных червЯков;
     полюблю Я тебЯ оттого, что заметишь
     все пылинки в луче бытиЯ,
     скажешь солнцу: спасибо, что светишь.

        ‚от всЯ вера моЯ.

             &lt;1921&gt;

--------
        ЊоЯ весна

     ‚се загудело, все блеснуло,
     так стало шумно и светло!
     ‚ лазури облако блеснуло,
     как лебединое крыло.

     € лоснитсЯ, и пахнет прЯно
     стволов березовых кора,
     и всЯ в подснежниках полЯна,
     и роща солнечно-пестра.

     ‚от серые, сырые сучьЯ,
     вот блестки свернутых листков...
     Љак спутываютсЯ созвучьЯ
     гремЯщих птичьих голосов!

     €, многозвучный, пьЯный, вольный,
     гулЯет ветер, сам не свой.
     € ухает звон колокольный
     над темно-синею рекой!

     Ђх, припади к земле дрожащей,
     губами крепко припади,
     к ее взволнованно звенЯщей,
     благоухающей груди!

     €, над тобою пролетаЯ,
     божественно озарена,
     пусть остановитсЯ роднаЯ,
     неизъЯснимаЯ весна!

             &lt;1921&gt;

--------
        Ќочь

     “ж погорел лучистый край
     летучей тучки, и, вздыхаЯ,
     ночь подошла... Ћ, голубаЯ,
     о, величаваЯ, сиЯй,
     сиЯй мне бесконечно: всюду,
     где б ни застала ты менЯ,--
     у кочевого ли огнЯ
     иль в гордом городе -- Я буду,
     о, звезднаЯ, как ныне, рад
     твоей улыбке непостижной...
     џ выпрЯмлюсь и взор недвижный
     скрещу с твоим! Ћ, как горЯт,
     ночь ЯснаЯ, твои запЯстьЯ,
     да, ослепи, да, опьЯни...
     џ лучшего не знаю счастьЯ!
     Ќочь, ты развертываешь рай
     над темным миром и, вздыхаЯ,
     на нас глЯдишь... Ћ, голубаЯ,
     о, величаваЯ, сиЯй!

             &lt;1921&gt;

--------
        Џетербург

     ’ак вот он, прежний чародей,
     глЯдевший вдаль холодным взором
     и гордый гулом и простором
     своих волшебных площадей,--
     теперь же, голодом томимый,
     теперь же, падший властелин,
     он умер, скорбен и один...
     Ћ город, Џушкиным любимый,
     как эти годы далеки!
     ’ы пал, замученный, в пустыне...
     Ћ, город бледный, где же ныне
     твои туманы, рысаки,
     и сизокрылые шинели,
     и разноцветные огни?
     „ома скосились, почернели,
     прохожих мало, и они
     при встрече смотрЯт друг на друга
     глазами, полными испуга,
     в какой-то жалобной тоске,
     и все потухли, исхудали:
     кто в бабьем выцветшем платке,
     кто просто в ветхом одеЯле,
     а кто в тулупе, но босой.
     Џовсюду выросла и сгнила
     трава. ‘редь улицы пустой
     зиЯет Яма, как могила;
     в могиле этой -- Џетербург...

     ‘толица нищих молчалива,
     в ней жизнь угрюма и пуглива,
     как по ночам мышиный шурк
     в пустынном доме, где недавно
     смеЯлись дети, пел роЯль
     и Ясный день кружилсЯ плавно --
     а ныне пыльнаЯ печаль
     стоит во мгле бледно-лиловой;
     вдовец завесил зеркала,
     чуть пахнет ладаном в столовой,
     и, тихо плача, жизнь ушла.

     Џора мне помнитсЯ инаЯ:
     живое утро, свет, размах.
     Ћкошки искрЯтсЯ в домах,
     блестит карниз, как меловаЯ
     черта на грифельной доске.
     ‘обора купол вдалеке
     мерцает в синем и молочном
     весеннем небе. Ђ кругом --
     числа нет вывескам лубочным:
     криваЯ прачка с утюгом,
     две накрест сложенные трубки
     сукна малинового, рЯд
     смазных сапог, иль виноград
     и ананас в охрЯном кубке,
     или, над лавкой мелочной,
     рог изобильЯ полустертый...
     Ћ, сколько прелести родной
     в их смехе, красочности мертвой,
     в округлых знаках, букве Ять,
     подобной церковке старинной!
     Љак, на чужбине, в час пустынный
     все это больно вспоминать!

        ___

     Ѓрожу в мечтах, где брел когда-то.
     ЊоЯ синеющаЯ тень
     струитсЯ рЯдом, угловато
     перегибаЯсь. ’еплый день
     горит и Ясно и неЯсно.
     Џосередине мостовой
     седой, в усах, городовой
     столбом стоит, и дворник красный
     шуршит метлою. Ќе горЯ,
     цветок жемчужный фонарЯ,
     закрывшись сонно, повисает
     на тонком, выгнутом стебле.
     (Ћн в час вечерний воскреснет,
     и свет сиреневый во мгле
     жужжит, втекаЯ в шар сетистый,
     и мошки ластЯтсЯ к стеклу.)
     ’орчит из будки, на углу,
     зеленовато-водЯнистый
     юмористический журнал.
     ’ри воробьЯ неутомимо
     клюют навоз. ЏроходЯт мимо
     посыльный с блЯхой, генерал,
     в носочках лунных франт дебелый,
     худаЯ барышнЯ в очках,
     другаЯ, в шлЯпе нежно-белой
     и с завитками на щеках,
     чуть отуманенных румЯнцем;
     газетчик, праздный молодец,
     в галошах мальчик с пегим ранцем,
     шаров воздушных продавец
     (знакомы с детства гроздь цветнаЯ,
     передник, ножницы его).
     ѓлЯжу Я, все запоминаЯ,
     не презираЯ ничего...

     ЊорскаЯ улица. Џод аркой,
     на красной внутренней стене
     бочком торчат, как гриб на пне,
     часы большие. ‘инью жаркой,
     перед дворцом, на мостовой
     сиЯют лужи, и ограда
     в них отразилась. ’ам, вдоль сада,
     над обольстительной Ќевой,
     в весенний день пройдешь, бывало:
     дворцы, как призраки, легки,
     весна гранит околдовала,
     и риза синЯЯ реки
     всЯ в мутно-розовых заплатах.
     „ва смуглых столбика крылатых
     за ней, у биржи, различишь.
     €дет навстречу оборванец:
     под мышкой клетка, в клетке чиж;
     повеет ‚ербой... ‚лажный глЯнец
     на листьЯх липовых дрожит,
     со скрипом жметсЯ баржа к барже,
     по круглым камнЯм дребезжит
     пролетка стараЯ,-- и стар же
     убогий ванька, день-деньской
     на облучке сидЯщий криво,
     как кукла мЯгкаЯ... ’оской
     туманной, ласковой, стыдливой,
     тоскою северной весны
     цветы и звуки смЯгчены.
     „а, были дни,-- но беззаконно
     сменила бурЯ тишину.
     џ помню, город погребенный,
     твою последнюю весну,
     когда на площади дворцовой,
     махаЯ трЯпкою пунцовой,
     вприсЯдку лихо смерть пошла!
     “же зима тускнела, мокла,
     фиалка перваЯ цвела,
     но сквозь простреленные стекла
     цветочных выставок протек
     иных, болезненных растений
     слащавый дух, подобный тени
     блудницы пьЯной, и цветок
     бумажный, Яростный и жалкий,
     заместо мартовской фиалки,
     весной искусственной дыша,
     алел у каждого в петлице.
     ‚ своей таинственной темнице
     Ќевы крамольнаЯ душа
     очнулась, буйнаЯ свобода
     ее окликнула,-- но звон
     могучий, вольный ледохода
     иным был гулом заглушен.
     ЌеискупимаЯ година!
     ‘лепаЯ жизнь над бездной шла:
     за ночью ночь, за мглою мгла,
     за льдиной тающаЯ льдина...
     ЏьЯнел неистовый народ.
     Ѓезумец, каторжник, мечтатель,
     поклонник радужных свобод,
     картавый плут, чревовещатель,--
     сбежались все; и там и тут,
     на площадЯх, на перекрестках,
     перед народом, на подмостках
     захлебывалсЯ бритый шут...

     Ќе надо, жизнь моЯ, не надо!
     Љ чему их вопли вспоминать?
     …сть чудно-грустнаЯ отрада:
     уйти, не слушать, отстранЯть
     день настоЯщий, как глухую
     завесу, видеть пред собой
     не взмах пожаров в ночь лихую,
     а купол в дымке голубой,
     да цепь домов веселых, хмурых,
     оливковых, лимонных, бурых,
     и кирку, будто паровоз
     в начале улицы, над Њойкой.
     Ћ, как стремительно, как бойко
     катилсЯ поезд, полный грез,--
     мои сверкающие годы!
     Љрушенье было. Ѓрошен Я
     в иные, чуждые краЯ,
     глЯжу на зори через воды
     среди волнующейсЯ тьмы...
     ’аких, как Я, немало. Њы
     блуждаем по миру бессонно
     и знаем: город погребенный
     воскреснет вновь, все будет в нем
     прекрасно, радостно и ново,--
     а только прежнего, <i>родного</i>,
     мы никогда уж не найдем...

             &lt;1921&gt;

--------
        ђодина

     Љак весною мой север призывен!
     Ћ, мЯтежнаЯ свежесть его!
     ‡олотой, распевающий ливень,
     а потом -- торжество... торжество...

     Ћблака восклицают невнЯтно.
     ‚сЯ черемуха в звонких шмелЯх.
     ’ают бледно-лиловые пЯтна
     на березовых светлых стволах.

     Ќад шумливой рекою,-- тЯжелой
     от лазури влекомых небес,--
     раскачнулсЯ и замер веселый,
     но еще неуверенный лес.

     ‚ глубине изумрудной есть место,
     где мне пальцы трава леденит,
     где, как в сумерках храма невеста,
     первый ландыш, сиЯЯ, стоит...

     Ќеподвижен, задумчиво-дивен
     ослепительный, тонкий цветок...
     Љак весною мой север призывен)
     Љак весною мой север далек!

             &lt;1921&gt;

--------
        ’ихаЯ осень

     “ самого крыльца обрызгала мне плечи
     протЯнутаЯ ветвь. Ѓелеет небосклон,
     и солнце на луну похоже, и далече,
     далече, как дымок, восходит тонкий звон,
     вон там, за нежно пожелтевшим
     сквозным березнЯком, за темною рекой...
     € сердце мЯгкою сжимаетсЯ тоской,
     и, сетуЯ, поет, и вторит пролетевшим
        чудно-унылым журавлЯм,
        за облаками умолкаЯ...
     Ђ солнце круглое чуть тлеет; и такаЯ
     печаль воздушнаЯ блуждает по полЯм,
     так расширЯетсЯ и скорбно и прекрасно
        полей бледнеющаЯ даль,
     что сердцу кажетсЯ притворною, напрасной
        людскаЯ шумнаЯ печаль.

             &lt;1921&gt;

--------
        •рам

          ‘тоЯл костел незрублены,
          а в тум костеле три оконечки...
           ‘тих калик перехожих

     ’учи ходЯт над горами,
     путник бродит по горам,
     на утесе видит храм:
     три оконца в этом храме
     небольшом, да расписном;
     в первом светитсЯ оконце
     ослепительное солнце,
     белый месЯц -- во втором,
     в третьем звездочки... Џрохожий!
     ‡десь начало всех дорог...
     ‘олнце пламенное -- Ѓог,
     ЊесЯц ласковый -- сын Ѓожий,
     ‡везды малые во мгле --
     Ѓожьи дети на земле.

             &lt;1921&gt;

--------
        Џоэт

     џвлЯюсь в черный день родной моей земли,
     поблекшие сердца, в пыли поникли долу...
     Ќо, с детства преданный глубокому глаголу,
     нам данному затем, чтоб мыслить мы могли,
     как мыслЯт Яркие клубЯщиесЯ воды,--
     Я все же, в этот век поветренных скорбей,
     молюсь величию и нежности природы,
     в земную верю жизнь, угадываЯ в ней
     дыханье Ѓожие, лазурные просветы,
     и славлю радостно творенье и ’ворца,
     да будут злобные, пустынные сердца
     моими песнЯми лучистыми согреты...

             1921?

--------
        ђоссии

     Ќе предаюсь пустому гневу,
     не проклинаю, не молю;
     как изменившую мне деву,
     отчизну прежнюю люблю.

     Ќо как Я одинок, ђоссиЯ!
     Љак далеко ты отошла!
     Ђ были дни ведь и другие:
     ты сострадательной была.

     Љакою нежностью щемЯщей,
     какою страстью молодой
     звенел в светло-зеленой чаще
     смех приближающийсЯ твой!

     џ целовал фиалки маЯ,--
     глаза невинные твои,--
     и лепестки, все понимаЯ,
     чуть искрились росой любви...

     € потому, моЯ ђоссиЯ,
     не смею гневатьсЯ, грустить...
     џ говорю: глаза такие
     у грешницы не могут быть!

             1921?

--------
        ѓрибы

     “ входа в парк, в узорах летних дней
     скамейка светит, ждет кого-то.
     Ќа столике железном перед ней
     грибы разложены длЯ счета.

     Њалютки русого боровика --
     что пальчики на детской ножке.
     €х извлекла так бережно рука
     из темных люлек вдоль дорожки.

     € красные грибы: иголки, слизь
     на шлЯпках выгнутых, дырЯвых;
     они во мраке влажном вознеслись
     под хвоей елочек, в канавах.

     € бурых подберезовиков рЯд,
     таких родных, пахучих, мшистых,
     и слезы леса летнего горЯт
     на корешочках их пЯтнистых.

     Ђ на скамейке белой -- посмотри --
     плетенаЯ корзинка боком
     лежит, и всЯ испачкана внутри
     черничным лиловатым соком.

             13 ноЯбрЯ 1922

--------
        x x x

     џсноокий, как рыцарь из рати •ристовой,
     на простор выезжаю, и солнце со мной;
     и последние стрелы дождЯ золотого
        шелестЯт над истомой земной.

     ‚ золотое мерцанье, смиренный и смелый,
     выезжаю из мрака на легком коне:
     ќтот конь -- ослепительно, сказочно белый,
        словно Яблонный цвет при луне.

     € сиЯющий дождь, золотЯсь, замираЯ
     и опЯть загораЯсь -- летит, и звучит
     то земным изумленьем, то трепетом раЯ,
        ударЯЯ в мой пламенный щит.

     € на латы слетает то роза, то пламЯ,
     и в лазури живой над грозой бытиЯ
     вольно плещет мое лебединое знамЯ,
        неподкупнаЯ юность моЯ!

             1. 12. 22.

--------
        ‚олчонок

     Ћдин, в рождественскую ночь, скулит
     и ежитсЯ волчонок желтоглазый.
     ‚ седом лесу лиловый свет разлит,
        на пухлых елочках алмазы.

     Њерцают звезды на ковре небес,
     мерцаЯ, ангелам щекочут пЯтки.
     ‚зъерошенный волчонок ждет чудес,
        а лес молчит, седой и гладкий.

     Ќо ангелы в обителЯх своих
     все ходЯт и советуютсЯ тихо,
     и вот один прикинулсЯ из них
        большой пушистою волчихой.

     € к нежным волочащимсЯ сосцам
     зверек припал, пыхтЯ и жмурЯсь жадно.
     ‚олчонку, елкам, звездным небесам --
        всем было в эту ночь отрадно.

             8 декабрЯ 1922

--------
        x x x

     Љак объЯсню? …сть в памЯти лучи
     сокрытые; порою встрепенетсЯ
     дремавший луч. Ћ, муза, научи:
     в понЯтный стих как призрак перельетсЯ?
     Џроезжий праздный в городе чужом,
     Я, невзначай, перед каким-то домом,
     бессмысленно, пронзительно знакомым..
     ‘той! Њожет быть, в стихах мы только лжем,
     темним и рвем сквозную мысль в угоду
     размеру? Ќет, Я верую в свободу
     разумную гармонии живой.
     ’ы понимаешь, муза, перед домом
     мне, вольному бродЯге, незнакомым,
     и мне -- родным, стою Я сам не свой
     и, к тайному прислушиваЯсь пенью,
     все мелочи мгновенно узнаю:
     в сплошном окне косую кисею,
     столбы крыльца, и над его ступенью
     Я чувствую тень шага моего,
     иную жизнь, иную чую участь
     (дай мне слова, дай мне слова, певучесть),
     все узнаю, не знаЯ ничего.

     ЉакаЯ жизнь, какой же век всплывает,
     в безвестных безднах памЯти звенЯ?
     ЊоЯ душа, как женщина, скрывает
     и возраст свой, и опыт от менЯ.
     џ вижу сны. ‘китаюсь и гадаю.
     ‚ чужих краЯх жду поздних поездов.
     ‘клонЯюсь в гул зеркальных городов,
     по улицам волнующим блуждаю:
     дома, дома; проулок; поворот
     -- и вот опЯть стою Я перед домом
     пронзительно, пронзительно знакомым,
     и что-то мысль мою темнит и рвет.

             Stettin, 10. 12. 22.

--------
        ‚есна

     ’ы снишьсЯ миру снова, снова,--
     весна! -- Я душу распахнул;
     в потоках воздуха ночного
     Я слушал, слушал горний гул!

     Ѓлаженный блеск мне веЯл в очи.
     ‹азурь торжественнаЯ ночи
     текла над городом, и там,
     как чудо, плавал купол смуглый,
     и гул тЯжелый, гул округлый
     всходил к пасхальным высотам!

     Љлубились бронзовые волны,
     и каждый звук, как будто полный
     густого меда, оставлЯл
     в лазури звездной след пахучий,
     и „ух стоокий, „ух могучий
     восторг земли благословлЯл.

     ‚осторг земли, дрожащей дивно
     от бури, бури беспрерывной
     еще сокрытых, гулких вод...
     џ слушал, в райский блеск влюбленный,
     и в душу мне дышал бездонный
     золотозвонный небосвод!

     € ты с весною мне приснилась,
     ты, буйнокудраЯ любовь,
     и в сердце радостном забилась
     глубоким колоколом кровь.

     џ встал, крылатый и высокий,
     и ты, воздушнаЯ, со мной...
     ‚есны божественные соки
     о солнце бредЯт под землей!

     € будут утром отраженьЯ,
     и световаЯ пестрота,
     и звон, и тени, и движенье,
     и ты, о, звучнаЯ мечта!

     € в день видений, в вихре синем,
     когда блеснут все купола,--
     мы, обнаженные, раскинем
     четыре огненных крыла!

             &lt;1922&gt;

--------
        †ук

     ‚ саду, где по ночам лучитсЯ и дрожит
     луна сквозь локоны мимозы,
     ты видел ли, поэт? -- живой сапфир лежит
     меж лепестков блаженной розы.

     џ тронул выпуклый, алеющий огонь,
     огонь цветка, и жук свЯщенный,
     тЯжелый, гладкий жук мне выпал на ладонь,-
     казалось: камень драгоценный.

     ‚ саду, где кипарис, как черный звездочет,
     стоит над лунною полЯной,
     где соловьиный звон всю ночь течет, течет,--
     кто, кто любезен розе рдЯной?

     Ќе мудрый кипарис, не льстивый соловей,
     а бог сапфирный, жук точеный;
     с ним роза счастлива... Џоэт, нужны ли ей
     твои влюбленные пэоны?

             &lt;1922&gt;

--------
        ‹егенда о старухе, искавшей плотника

     „омик мой, на склоне, в Ќазарете,
     почернел и трескаетсЯ в зной.
     „ождик ли стрекочет на рассвете,--
     мокну Я под крышею сквозной.

     Љрыс-то в нем, пушистых мухоловок,
     скорпионов сколько... как тут быть?
     Џлотник есть: не молод и не ловок,
     да, пожалуй, может подсобить.

     „ень лиловый гладок был и светел.
     џ к седому плотнику пошла;
     но на стук никто мне не ответил,
     постучала громче, пождала.

     Ђ затем толкнула дверь тугую,
     и, склонив горЯщий гребешок,
     с улицы в пустую мастерскую
     шмыг за мной какой-то петушок.

     ’ишина. “ стенки дремлют доски,
     прислонЯсь друг к дружке, и в углу
     дремлет блеск зазубренный и плоский
     там, где солнце тронуло пилу.

     Џетушок, скажи мне, где €осиф?
     Џетушок, ушел он,-- как же так?--
     все рассыпав гвоздики и бросив
     кожаный передник под верстак.

     Џотопталась смутно на пороге,
     восвоЯси в гору поплелась.
     Љамешки сверкали на дороге.
     ђазомлела, грезить принЯлась.

     ‚се-то мне, старухе бестолковой,
     вспоминалась плотника жена:
     поглЯдит, бывало, молвит слово,
     улыбнетсЯ, пристально-Ясна;

     и пройдет, осленка понукаЯ,
     лепестки, колючки в волосах,--
     легкаЯ, лучистаЯ такаЯ,--
     а была, голубка, на сносЯх.

     € куда ж они бежали ныне?
     ѓрезЯ так, Я, сгорбленнаЯ, шла.
     ‚от мой дом на каменной вершине,--
     глЯнула и в блеске замерла...

     Џредо мной,-- обделанный на диво,
     новенький и белый, как Яйцо,
     домик мой, с оливою радивой,
     серебром купающей крыльцо!

     џ вхожу... “ж в облаке лучистом
     разметалось солнце за бугром.
     “милЯюсь, плачу Я над чистым,
     синим и малиновым ковром.

     “мер день. џ видела осленка,
     петушка и гвоздики во сне.
     „ень воскрес. „ивЯсь, толкуЯ звонко,
     две соседки юркнули ко мне.

     Њилые! ‘ама помолодею
     за сухой, за новою стеной!
     ѓоворЯт: ушел он в €удею,
     старый плотник с юною женой.

     ѓоворЯт: пришедшие оттуда
     пастухи рассказывают всем,
     что в ночи сиЯющее чудо
     пролилось на дальний ‚ифлеем...

             &lt;1922&gt;

--------
        Ќевеста рыцарЯ

     †ду рыцарЯ, жду юного €вэйна,
     и с башни вдаль глЯжу Я ввечеру.
     Њои шелка вздыхают легковейно,
     и огневеет сердце на ветру.

     ’вой светлый конь и звон его крылатый
     в пыли цветной мне снитсЯ с вышины.
     ’вои ли там поблескивают латы
     иль блеска слез глаза мои полны?

     џ о тебе слыхала от трувэра,
     о странствиЯх, о подвигах свЯтых.
     џ ведаю, что истиннаЯ вера
     душистей роз и сумерек моих.

     ’ы нежен был,-- а нежность так жестока!
     Ћдна, горю в вечерней вышине.
     ‚ блистанье битв, у белых стен ‚остока,
     таишь любовь учтивую ко мне.

     Ќо возвратись... Џускай твоЯ кольчуга
     сомнет мою девическую грудь...
     џ жду, €вэйн, не призрачного друга,--
     Я жду того, с кем сладостно уснуть.

             &lt;1922&gt;

--------
        Џегас

     ѓлЯди: вон там, на той скале -- Џегас!
     „а, это он, сиЯющий и бурный!
     Џриветствуй эти горы. „ень погас,
     а ночи нет... Џриветствуй час пурпурный.

     Ќад крутизной огромный белый конь,
     как лебедь, плещет белыми крылами,--
     и вот взвилсЯ, и в тучи, над скалами,
     плеснул копыт серебрЯный огонь.

     “дарил в них, прожег одну, другую
     и в исступленном пурпуре исчез.
     Ќастала ночь. Ќет мира, нет небес,--
     все -- только ночь. Џриветствуй ночь нагую.

     ‚глЯдись в нее: копыта след крутой
     узнай в звезде, упавшей молчаливо.
     € Њлечный Џуть плывет над темнотой
     воздушною распущенною гривой.

             &lt;1922&gt;

--------
        Џетербург

     Ћн на трЯсине был построен
     средь бури творческих времен:
     он вырос -- холоден и строен,
     под вопли нищих похорон.

     Ћн сонным грезам предавалсЯ,
     но под гранитною пЯтой
     до срока тайного скрывалсЯ
     мир целый,-- мстительно-живой.

     „ышал он смертною отравой,
     весь беззаконных полон сил.
     Ђ этот город величавый
     главу так гордо возносил.

     € оснеженный, в дымке синей
     однажды спал он,-- недвижим,
     как что-то в сумрачной трЯсине
     внезапно вздрогнуло под ним.

     € все кругом затрепетало,
     и стоглагольный грЯнул зов:
     раскрывшись, бездна отдавала
     зaвopoженныx мертвецов.

     € пошатнулсЯ всадник медный,
     и помрачилсЯ свод небес,
     и раздавалсЯ крик победный:
     "„а здравствует болотный бес".

--------
        ђоссиЯ

     Џлыви, бессонница, плыви, воспоминанье...
     џ дивно одинок. Ќи звука, ни луча...
     Ќочь за оконницей безмолвна, как изгнанье,
        черна, как совесть палача.

     Њой рай уже давно и срублен, и распродан...
     џ рос таинственно в таинственном краю,
     но Ѓог<a href=#fn_283_1><sup>1</sup></a> у юного, небрежного народа
        ђоссию выхолил мою.

     ђабу стыдливую, поющую про зори
     свои дрожащие, увел он в темноту
     и в ужасе ее, терзаньЯх и позоре
        познал восторга полноту.

     Ћн груди вырвал ей, глаза свЯтые выжег,
     и что ей пользы в том, что в тишь ее равнин
     польетсЯ ныне смрад от угольных изрыжек
        …вропой пущенных машин?

     Ќапрасно ткут они, напрасно жнут и веют,
     развозЯт по ђуси и сукна, и зерно:
     она давно мертва, и тленом ветры веют,
        и все, что пело, сожжено.

     Ћн душу в ней убил. •ватил с размаху о пол
     младенца теплого. ‚давил пЯтою в грЯзь
     живые лепестки и, скорчившись, захлопал
        в ладоши, мерзостно смеЯсь.

     Ћн душу в ней убил -- все то, что распевало,
     тЯнулось к синеве, плЯсало по лесам,
     все то, что при луне над водами всплывало,
        все, что прочувствовал Я сам.

     ‚се это умерло. •ристу ли, Ќемезиде
     молитьсЯ нам теперь? „ождемсЯ ли чудес?
     Љто скажет наконец лукавому: изыди?
        кого послушаетсЯ бес?

     ‚се это умерло, и все же вдохновенье
     волнуетсЯ во мне, сгораю, но пою.
     ђоднаЯ, мертваЯ, Я чаю воскресеньЯ
        и жизнь грЯдущую твою!

             &lt;1922&gt;

     <a name=fn_283_1></a><sup>1</sup> ‚озможно, опечатка: "Ѓес"? -- ‘. ‚.

--------
        ‘нежнаЯ ночь

     Љак призрак Я иду, и реет в тишине
        такаЯ тающаЯ нега,--
     что словно спишь в раю и чувствуешь во сне
        порханье ангельского снега.

     Љак поцелуи губ незримых и немых,
        снежинки на ресницах тают.
     €ду, и фонари в провалах кружевных
        слезами смутными блистают.

     Ќочь легкаЯ, целуй, ночь медленнаЯ, лей
        сладчайший снег зимы ѓосподней,--
     да светитсЯ душа во мраке все белей,
        и чем белей, тем превосходней.

     ’ак, ночью, в вышине воздушной бытиЯ,
        сквозь некий трепет слепо-нежный
     навстречу призракам встает душа моЯ,
        проникшись благодати снежной.

             &lt;1922&gt;

--------
        ‘уфлер

     ‘ восьми до полночи таюсь Я в будке тесной,
     за книгой, много раз прочитанной, сижу
     и слышу голос ваш... џ знаю,-- вы прелестны,
     но, спутатьсЯ боЯсь, на вас Я не глЯжу.
     Ќе ведаете вы моих печалей скрытых...
     џ слышу голос ваш, надтреснутый слегка,
     и в нем,-- да, только в нем, а не в словах избитых,-
     звучат пленительно блаженство и тоска.

     ‚се так недалеко, все так недостижимо!
     ‘меетесь, плачете, стучите каблучком,
     вблизи проходите, и платье, веЯ мимо,
     вдруг обдает менЯ воздушным холодком.
     Ђ Я,-- исполненный и страсти и страданьЯ,
     глазами странствуЯ по плЯшущим строкам,--
     Я кукольной любви притворные признаньЯ
     бесстрастным шепотом подсказываю вам...

             &lt;1922&gt;

--------
        Finis

     Ќе надо плакать. ‚идишь, там -- звезда,
     там -- над листвою, справа. Ђх, не надо,
     прошу тебЯ! Ћ чем Я начал? „а,
     -- о той звезде над чернотою сада;

     на ней живут, быть может... что же ты,
     опЯть! ‘мотри же, Я совсем спокоен,
     совсем... ’ы слушай дальше: день был зноен,
     мы шли на холм, где красные цветы...

     Ќе то. Ћ чем Я говорил? …сть слово:
     любовь, -- глухой глагол: любить... –веты
     какие-то мне помешали. ’ы
     должна простить. Ќу вот -- ты плачешь снова.

     Ќе надо слез! Ђх, кто так мучит нас?
     Ќе надо помнить, ничего не надо...
     ‚он там -- звезда над чернотою сада...
     ‘кажи -- а вдруг проснемсЯ мы сейчас?

             9. 1. 23.

--------
        x x x

     џ видел смерть твою, но праздною мольбой
     в час невозможный не обидел
     голубогрудых птиц, дарованных тобой,
     поющих в памЯти. џ видел.

     џ видел: ты плыла в серебрЯном гробу,
     и над тобою звезды плыли,
     и стыли на руках, на мертвом легком лбу
     концы сырые длинных лилий.

     џ знаю: нет тебЯ. ‡ачем же мне молва
     необычайнаЯ перечит?
     "„а полно, -- говорит, -- она жива, жива,
     все так же плЯшет и лепечет."

     Ќе верю... Њало ли, что люди говорЯт.
     Њой Ѓог и Я -- мы лучше знаем...
     ѓлаза твои, глаза в раю теперь горЯт:
     разлучены мы только раем.

             10. 1. 23.

--------
        x x x

     Љак затаю, что искони кочую,
     что, с виду радостен и прост,
     в душе своей невыносимо чую
     громады, гул, кишенье звезд?

     џ, жадный и дивЯщийсЯ ребенок,
     Я, скрученный из гулких жил,
     жемчужных дуг и алых перепонок, --
     Я ведаю, что вечно жил.

     € за бессонные зоны странствий,
     на всех звездах, где боль и Ѓог,
     в горЯщем, оглушительном пространстве
     Я многое постигнуть мог.

     € трудно мне свой чудно-бесполезный
     огонь сдержать, крыло согнуть,
     чтоб невзначай дыханьем звездной бездны
     земного счастьЯ не спугнуть.

             13. 1. 23.

--------
        †емчуг

     Џосланный мудрейшим властелином
     страстных мук изведать глубину,
     тот блажен, кто руки сложит клином
     и скользнет, как бронзовый, ко дну.

     ’ам, исполнен сумрачного гуда,
     средь морских свивающихсЯ звезд,
     зачерпнет он раковину: чудо
     будет в ней, лоснЯщийсЯ нарост.

     € тогда он вынырнет, раздвинув
     Яркими кругами водный лоск,
     и спокойно улыбнетсЯ, вынув
     из ноздрей побагровевший воск.

     џ сошел в свою глухую муку,
     Я на дне. Ќо снизу, сквозь струи,
     все же внемлю шелковому звуку
     уносЯщейсЯ твоей ладьи.

             14 ЯнварЯ 1923

--------
        ‘он

     ‡наешь, знаешь, обморочно-пьЯно
     снилось мне, что в пропасти окна
     высилась, как череп великана,
     костЯнаЯ, круглаЯ луна.

     ‘нилось мне, что на кровати, криво
     выгнувшись под вздутой простыней,
     всю подушку заливаЯ гривой,
     конь лежал атласно-вороной.

     Ђ вверху -- часы стенные, с бледным,
     бледным человеческим лицом,
     поводили маЯтником медным,
     полосуЯ сердце мне концом.

     ‘онник мой не знает сна такого,
     промолчал, притих перед бедой
     сонник мой с закладкой васильковой
     на странице, читанной с тобой...

             15 ЯнварЯ 1923

--------
        —ерез века

     ‚ каком раю впервые прожурчали
     истоки сновиденьЯ моего?
     ѓде жили мы, где встретились вначале,
     мое кочующее волшебство?

     Ќеслись века. Џри Ђвгусте, из ђима
     Я выслал в Ѓайи голого гонца
     с мольбой к тебе, но ты неуловима
     и сказочной осталась до конца.

     € не грустила ты, когда при звоне
     сирийских стрел и рыцарских мечей
     мне снилось: ты -- за прЯжей, на балконе,
     под стражей провансальских тополей.

     ‘реди шелков, левреток, винограда
     играла ты, когда Я по нагим
     волнам в неведомое ќльдорадо
     был генуэзским гением гоним.

     ’ы знаешь, калиостровой науки
     мы оправданьем были: годы шли,
     вставали за разлуками разлуки
     тоской богов и музыкой земли.

     € снова в ’ермидоре одурелом,
     пока в тюрьме душа тобой цвела,
     а дверь мою тюремщик метил мелом,
     ты в Љобленце так весело жила...

     € вдоль Ќевы, всю ночь не спав, раз двести
     лепажи зарЯдив и разрЯдив,
     Я шел, веселый, к „елии -- к невесте,
     все вальсы ей коварные простив.

     Ђ после, после, став вполоборота,
     так поднимаЯ руку, чтобы грудь
     прикрыть локтем, Я целилсЯ в кого-то
     и не успел тугой курок пригнуть.

     ‚ставали за разлуками разлуки,
     и вновь Я здесь, и вновь мелькнула ты,
     и вновь Я обречен извечной муке
     твоей неуловимой красоты.

             16 ЯнварЯ 1923

--------
        x x x

     ‚ кастальском переулке есть лавчонка:
     колдун в очках и сизом сюртуке
     слова, поблескивающие звонко,
     там продает поэтовой тоске.

     ’ам в беспорЯдке пестром и громоздком
     кинжалы, четки -- сказочный товар!
     ‚ углу -- крыло, закапанное воском,
     с пометкою привешенной: €кар.

     Џо розам голубым, по пыльным книгам
     ползет ручнаЯ древнЯЯ змеЯ.
     € Я вошел, заплаканный, и мигом
     смекнул колдун, откуда родом Я.

     Џринес футлЯр малиново-зеленый,
     оттуда лиру вытащил колдун,
     новейшую: большой позолоченный
     хомут и проволоки вместо струн.

     џ отстранил ее... ’огда другую
     он выложил: старинную в сухих
     и мелких розах -- лиру дорогую,
     но слишком нежную длЯ рук моих.

     ‡атем мы с ним смотрели самоцветы,
     Янтарные, сапфирные слова,
     слова-туманы и слова-рассветы,
     слова бессилиЯ и торжества.

     € куклою, и завитками урны
     колдун учтиво соблазнЯл менЯ;
     с любовью гладил волосок лазурный
     из гривы баснословного конЯ.

     Ѓыть может, впрЯмь он был необычаен,
     но Я вздохнул, откинул огоньки
     камней, клинков -- и вышел; а хозЯин
     глЯдел мне вслед, поднЯв на лоб очки.

     џ не нашел. ‘ усмешкою суровой
     сложи, колдун, сокровища свои.
     —то нужно мне? Ћдно простое слово
     длЯ горЯ человеческой любви.

             17. 1. 23.

--------
        x x x

     ...€ все, что было, все, что будет,
     и золотую жажду жить,
     и то бессонное, что нудит
     на звуки душу разложить,

     все объЯснЯли, вызывали
     глаза возлюбленной земной,
     когда из сумрака всплывали
     они, как царство, предо мной.

             18. 1. 23.

--------
        x x x

     џ где-то за городом, в поле,
     и звезды гулом неземным
     плывут, и сердце вздулось к ним,
     как темный купол гулкой боли.

     € в некий напрЯженный свод --
     и все труднее, все суровей --
     в моих бессонных жилах бьет
     глухое всхлипыванье крови.

     Ќо в этой пустоте ночной,
     при этом голом звездном гуле,
     вложу ли в барабан резной
     тугой и тусклый жемчуг пули,

     и, дула кисловатый лед
     прижав о высохшее нЈбо,
     в бесплотный ринусь ли полет
     из разорвавшегосЯ гроба?

     €ли достойно дар приму
     великолепный и тЯжелый --
     всю полнозвучность ночи голой
     и горЯ творческую тьму?

             20 ЯнварЯ 1923

--------
        ’рамвай

     ‚от он летит, огнЯми ночь пробив,
     крылатые рассыпав перезвоны,
     и гром колес, как песнопений взрыв,
     а стекла -- озаренные иконы.

     € спереди -- горЯщее число
     и раЯ обычайное названье.
     Њгновенное томит очарованье
     -- и нет его, погасло, пронесло,

     € в пенье ускользающего гула
     и в углубленье ночи неживой --
     как бы зарница зыбкой синевой
     за ним на повороте полыхнула.

     Ћн пролетел, и не осмыслить мне,
     что через час мелькнет зарница эта
     и стрекотом, и судорогой света
     по занавеске... там... в твоем окне.

             21. 1. 23.

--------
        Џисьма

     ‚от письма, все -- твои (уже на сгибах тают
     следы карандаша порывистого). „нем,
     сложившись, спЯт они, в сухих цветах, в моем
     душистом Ящике, а ночью -- вылетают,
     полупрозрачные и слабые, скользЯт
     и вьютсЯ надо мной, как бабочки: иную
     поймаю пальцами, и на лазурь ночную
     глЯжу через нее, и звезды в ней сквозЯт.

             23. 1. 23.

--------
        “зор

     „ень за днем, цветущий и летучий,
     мчитсЯ в ночь, и вот уже мертво
     царство исполинское, дремучий
     папоротник счастьЯ моего.

     Ќо хранитсЯ, под землей беспечной,
     в сердце сокровенного пласта
     отпечаток веерный и вечный,
     призрак стрекозы, узор листа.

             24 ЯнварЯ 1923

--------
        ќфемеры

          Џосв. ‚. €. Џолю

     ‘падаЯ ризою с дымЯщихсЯ высот
     крутого раЯ -- ‘лава! ‘лава! --
     клубитсЯ без конца, пылает и ползет
     поток -- божественнаЯ лава...

     € ‘ила гулкаЯ, встающаЯ со дна,
     вздувает огненные зыби:
     растет горЯчаЯ вишневаЯ волна
     с роскошной просинью на сгибе.

     ‚от поднЯлась горбом и пеной зацвела,
     и нежно лопаетсЯ пена,
     и вырываютсЯ два плещущих крыла
     из пламенеющего плена.

     € ангел восстает стремительно-светло,
     в потоке огненном зачатый,
     -- и в жилках золотых прозрачное крыло
     мерцает бахромой зубчатой.

     € беззаветную хвалу он пропоет,
     на миг сиЯЯ над потоком,
     -- сквозными крыльЯми восторженно всплеснет,
     исчезнет в пламени глубоком.

     € вот возник другой из пышного огнЯ,
     с таким же возгласом блаженства:
     всЯ жизнь его звенит и всЯ горит, звенЯ,
     и всЯ -- мгновенье совершенства.

        ___

     € если смутно мне, и если даль мутна,
     Я призываю эти зыби:
     растет горЯчаЯ вишневаЯ волна
     с роскошной просинью на сгибе...

             26. 1. 23.

--------
        x x x

     ’ы все глЯдишь из тучи темно-сизой,
     и лилиЯ -- в светЯщейсЯ руке;
     а Я сквозь сон молю о лепестке
     и все ищу в изгибах смутной ризы
     изгиб живой колена иль плеча.

     Њне твоего не выразить подобьЯ
     ни в музыке, ни в камне... €сподлобьЯ
     глЯдЯт в мой сон два горестных луча.

             27 ЯнварЯ 1923

--------
        x x x

     € утро будет: песни, песни,
     каких не слышно и в раю,
     и огненный промчитсЯ вестник,
     взвив тонкую трубу свою.

     ђаспахиваЯ двери наши,
     он пронесетсЯ, протрубит,
     дыханьем расправлЯЯ чаши
     неупиваемых обид.

     ‚есь мир, извилистый и гулкий,
     неслыханные острова,
     немыслимые закоулки,
     как пламЯ, облетит молва.

     ’огда-то, с плавностью блаженной,
     как ЯсновидЯщие, все
     поднимемсЯ и в путь свЯщенный
     по первой утренней росе.

             30 ЯнварЯ 1923

--------
        x x x

     ѓлаза прикрою -- и мгновен