назвать любую цифру. "ЏЯтьсот?
’ысЯча?" -- допытывалсЯ король с какой-то ребЯческой надеждой в
тоне.  "Ќаверное,  больше",--  примирительно  добавил  он,   не
добившись   вразумительного  ответа  и,  немного  подумав,  еще
спросил,  любит  ли  племЯнник  верховую  езду.  ’ут   вмешалсЯ
наследник,  с  присущей  ему сочной непринужденностью предложив
двоюродному брату  совместную  прогулку  в  ближайший  четверг.
"“дивительно,  до  чего он стал похож на мою бедную сестрицу,--
проговорил король с машинальным вздохом, снимаЯ очки и  суЯ  их
обратно   в  грудной  карманчик  коричневой,  с  бранденбурами,
куртки.-- џ слишком беден,-- продолжал он, чтобы подарить  тебе
конЯ,  но  у менЯ есть чудный хлыстик,-- ѓостен (обратилсЯ он к
министру  двора),  где  чудный  хлыстик  с  собачьей  головкой?
ђазыщите  потом  и дайте ему,-- интереснаЯ вещица, историческаЯ
вещица,-- ну так вот, очень рад, а  конЯ  не  могу,  пара  клЯч
есть, да берегу длЯ катафалка, не взыщи -- беден..." ("Il ment"
(Ћн  лжет  (франц.))  ,--  сказал  принц  вполголоса  и отошел,
напеваЯ.)

     ‚ день прогулки  погода  стоЯла  холоднаЯ  и  беспокойнаЯ,
летело  перламутровое небо, склонЯлсЯ лознЯк по оврагам, копыта
вышлепывали брызги из жирных луж в шоколадных  колеЯх,  каркали
вороны,  а  потом,  за  мостом,  всадники  свернули в сторону и
поехали рысью  по  темному  вереску,  над  которым  там  и  сЯм
высилась тонкаЯ, уже желтеющаЯ береза. Ќаследный принц оказалсЯ
отличным  наездником, хотЯ, видимо, в манеже не училсЯ: посадка
была никакаЯ, и его  тЯжелый,  широкий,  вельветином  и  замшей
обтЯнутый  зад,  ухающий  вверх  и  вниз на седле, да округлые,
склоненные плечи возбуждали в его спутнике  какую-то  странную,
смутную  жалость,  котораЯ  совершенно  рассеивалась, когда Љр.
смотрел  на   толстощекое,   розовое,   разЯщее   здоровьем   и
самодовольством лицо принца и слушал его напористую речь.

     Џрисланный  накануне  хлыстик  взЯт  не был: принц (кстати
сказать, введший в моду  дурной  французский  Язык  при  дворе)
высмеЯл "ce machin ridicule" (ќто забавное устройство (франц.))
,  который,  по  его  словам, сынок конюха забыл у королевского
подъезда,-- "et mon bonhomme de pиre,  tu  sais,  a  une  vraie
passion  pour  les  objets  trouvйs" (Ђ у моего папочки, как ты
знаешь, подлиннаЯ страсть к находкам (франц. )) .

     "џ все думал, как это верно,  то,  что  вы  говорили,--  в
книгах этого ведь не сказано..."

     "Ћ  чем это?"--спросил принц, с трудом и неохотой стараЯсь
вспомнить,  какую  случайную  мысль  он  тогда  развивал  перед
двоюродным братом.

     "Џомните,--  о  магическом  начале  власти,--  о  том, что
--,--".

     "Ђ, помню, помню,-- поспешно перебил принц и тут же  нашел
лучший   способ  разделатьсЯ  с  выдохшейсЯ  темой:  --  ’олько
знаешь,-- сказал он,-- Я  тогда  не  докончил,--  слишком  было
ушасто.   ‚идишь  ли,--  все  наше  теперешнее  несчастье,  эта
страннаЯ тоска государства, инертность страны, вЯлаЯ  ругань  в
пеплерхусе,--  все  это  так  потому,  что  самаЯ  сила  чар, и
народных  и  королевских,  как-то  сдала,  улетучилась  и  наше
отечественное  волхвование  превратилось в пустое фокусничание.
Ќо не будем сейчас  говорить  об  этих  грустных  предметах,  а
обратимсЯ  к  веселым.  ‘кажи, ты в университете, верно, немало
обо мне наслышалсЯ... ‚оображаю! ‘кажи, о чем говорилось? —то ж
ты молчишь? ѓоворилось, что Я развратен, не так ли?" "џ сплетен
не слушал, но кое-что в этом роде болтали". "—то  ж,  молва  --
поэзиЯ  правды. ’ы еще мальчик -- и довольно красивый мальчик в
придачу,-- так что многого ты сейчас не поймешь. џ тебе  только
одно  замечу:  все  люди  в  сущности  развратны,  но когда это
делаетсЯ  под  шумок,  когда  второпЯх,   скажем,   обжираешьсЯ
вареньем в темном углу или Ѓог знает что поручаешь собственному
воображению,--  о, это не в счет, это преступлением не зоветсЯ;
когда  же  человек  откровенно  и   трудолюбиво   удовлетворЯет
желаниЯ,  навЯзанные  ему  требовательным  телом,--  тогда люди
начинают трубить о беспутстве! € еще: если бы в моем случае это
законное удовлетворение просто сводилось все к одному и тому же
однообразному   приему,   общественное   мнение   с   этим   бы
примирилось,--  разве  что  пожурило  бы менЯ за слишком частую
смену любовниц... но. Ѓоже мой, какой поднимаетсЯ  шум  оттого,
что  Я  не  придерживаюсь  канонов  распутства,  а  собираю мед
повсюду, люблю все -- и тюльпан и простую травку,-- потому что,
видишь ли,-- докончил принц, улыбаЯсь и щурЯсь,-- Я  собственно
ищу   только   дробь  прекрасного,  целое  предоставлЯю  добрым
бюргерам, а эта дробь может найтись в балерине и в грузчике,  в
пожилой красавице и в молодом всаднике".

     "„а,-- сказал Љр.,-- Я понимаю. ‚ы -- художник, скульптор,
вы ищете  форму..."  Џринц  придержал  конЯ  и  захохотал. "Ќу,
знаешь, дело тут не в скульптуре,-- a moins que tu ne  confonde
la  galanterie- avec la Galаtйe (Џо крайней мере, ты не путаешь
галантность с  ѓалатеей  (франц.)),  --что,  впрочем,  в  твоем
возрасте  простительно.  Ќет-нет, все это гораздо проще. ’олько
ты менЯ, пожалуйста, не дичись, Я тебЯ не  съем,  Я  ужасно  не
люблю  юношей,  que  se  tiennent  toujours  sur  leurs  gardes
(Љоторые всегда  держатсЯ  настороже  (франц.)).  …сли  y  тебЯ
ничего  нет  лучше  в  виду, мы можем вернутьсЯ через Grenlog и
пообедать над озером, а потом что-нибудь придумаем".

     "Ќет,-- боюсь, у менЯ... словом, одно дело...  Я  как  раз
сегоднЯ..."

        "—то ж, Я тебЯ не неволю",-- добродушно сказал принц, и
немножко дальше, у мельницы, они расстались.

     Љак  очень  застенчивый человек, Љр. не без труда принудил
себЯ  к  этой  верховой  прогулке,  казавшейсЯ  особо   тЯжелым
испытанием  именно потому, что принц слыл веселым собеседником:
с  минорным  тихоней  было  бы  легче  заранее  определить  тон
прогулки;  готовЯсь  к  ней,  Љр.  старалсЯ  вообразить  все те
неловкости,  которые   проистекут   от   того,   что   придетсЯ
искусственно  приподнЯть  свое обычное настроение до искристого
уровнЯ Ђдульфа. Џри этом он себЯ  чувствовал  свЯзанным  первой
встречей  с  ним,--  тем,  что неосторожно признал своими мысли
человека, который  теперь  вправе  ожидать,  что  и  дальнейшее
общение  будет  обоим  столь  же  приЯтно: и, составлЯЯ наперед
подробную  опись  своих  возможных  промахов,  а   главное,   с
предельной  Ясностью  представлЯЯ  себе  напрЯжение,  свинец  в
челюстЯх, беспомощную скуку, которую он будет испытывать  из-за
врожденной  способности  всегда  видеть  со  стороны себЯ, свои
бесплодные усильЯ слитьсЯ с самим собой и  найти  интересное  в
том,  чему  полагаетсЯ  быть интересным,-- составлЯЯ эту опись,
Љр. еще преследовал маленькую  практическую  цель:  обезвредить
будущее,  чье  единственное  орудие  --  неожиданность; ему это
почти удалось;  ограниченнаЯ  в  своем  дурном  выборе  судьба,
казалось,  удовлетворилась  тем  нестрашным, которое он оставил
вне полЯ воображениЯ; бледное  небо,  вересковый  ветер,  скрип
седла,  нетерпеливо  отзывчиваЯ  лошадь,  неиссЯкаемый  монолог
довольного  собою  спутника  --  все  это  слилось  в  ощущение
сносное, тем более что прогулке Љр. мысленно поставил известный
предел  во  времени. Ќадо было только дотерпеть. Ќо когда новым
своим предложением принц погрозилсЯ отодвинуть  этот  предел  в
неизвестность,  все возможности коей надо было опЯть мучительно
учесть  --  причем  снова  навЯзывалось  "интересное",  наперед
заказывающее  веселое  выражение  лица,--такое  бремЯ  (лишнее!
непредвиденное!)  выдержать  было  нельзЯ,  и  потому,   рискуЯ
показатьсЯ  неучтивым,  он  сослалсЯ  на несуществующую помеху.
Џравда, как только он повернул лошадь, он об  этой  неучтивости
пожалел  столь  же  остро,  как за минуту до того пожалел своей
свободы.  ’аким  образом,  все   неприЯтное,   ожидавшеесЯ   от
будущего,  выродилось  в  сомнительный  отзвук  прошедшего.  Ћн
подумал, не догнать ли принца и не закрепить ли  первую  основу
дружбы посредством позднего, но тем более драгоценного согласиЯ
на  новое  испытание.  Ќо  щепетильнаЯ  боЯзнь обидеть доброго,
веселого   человека   не   перевесила   страха   перед    Явной
невозможностью   оказатьсЯ  на  высоте  этого  весельЯ  и  этой
доброты.  €  поэтому  получилось  так,  что   судьба   все-таки
перехитрила его и напоследок, уколом исподтишка, обесценила то,
что он готов был считать за победу.

     —ерез  несколько  дней  он получил еще одно приглашение от
принца. ’от его просил "заглЯнуть" в  любой  вечер  на  будущей
неделе.  ЋтказатьсЯ  Љр.  не мог... ‚прочем, чувство облегчениЯ
(значит, тот не обиделсЯ) обманчиво сглаживало путь. …го  ввели
в   большую,   желтую,  оранжерейную  теплую  комнату,  где  на
оттоманках, на пуфах, на пухлом ковре сидели человек двадцать с
приблизительно равным числом женщин  и  мужчин.  Ќа  одну  долю
секунды  хозЯин  был  как  бы  озадачен  поЯвлением двоюродного
брата, точно забыл, что звал его, или думал, что звал в  другой
день.  Ќо  это  мгновенное  выражение  тотчас сменилось улыбкой
привета, после чего  принц  уже  перестал  обращать  какое-либо
внимание  на  Љр.,  как,  впрочем,  ни  малейшего  вниманиЯ  не
обратили на него другие гости,-- видимо,  завсегдатаи,  близкие
приЯтели    и    приЯтельницы   принца   --   молодые   женщины
необыкновенной  худобы,  с  гладкими  волосами,  человек   пЯть
пожилых мужчин с бритыми, бронзовыми лицами да несколько юношей
в  модных  тогда  шелковых воротниках нараспашку. ‘реди них Љр.
вдруг узнал знаменитого молодого акробата, хмурого  блондинчика
с  какой-то  странной  тихостью  в  движениЯх  и поступи, точно
выразительность его тела, столь  удивительнаЯ  на  арене,  была
одеждой  приглушена.  ќтот  акробат  послужил длЯ Љр. ключом ко
всему составу общества,-- и хотЯ наблюдатель  был  до  смешного
неопытный  и  целомудренный,  он  сразу  почувствовал,  что эти
дымчатые,   сладостно   длинные   женщины,   с    разнообразной
небрежностью   складывающие  ноги  и  руки  и  занимающиесЯ  не
разговором, а какой-то тенью разговора, состоЯщей из  медленных
полуулыбок  да  вопросительных или ответных хмыканий сквозь дым
папирос, вправленных в  драгоценные  мундштуки,  принадлежат  к
тому  в  сущности  глухонемому  миру,  который в старину звалсЯ
полусветом (занавески  опущены,  читать  невозможно).  ’о,  что
между ними находились и дамы, попадавшиесЯ на придворных балах,
нисколько  не менЯло дела, точно так же, как мужской состав был
чем-то однороден, несмотрЯ на то что тут были  и  представители
знати,  и  художники  с  грЯзными ногтЯми, и какие-то мальчишки
портового  пошиба.  Ќо  именно  потому,  что  наблюдатель   был
неопытный   и  целомудренный,  он  тотчас  усомнилсЯ  в  первом
невольном впечатлении и обвинил себЯ в банальной  предвзЯтости,
в рабском доверии пошлой молве. Ћн решил, что все в порЯдке, т.
е.  что  е  г  о мир нисколько не нарушен включением этой новой
области и что все  в  ней  просто  и  понЯтно:  жизнерадостный,
независимый человек свободно выбрал себе друзей. ’ихо-беспечный
и  даже  чем-то  детский  ритм этого общества особенно успокоил
его. Љурение машинальных  папирос,  мелкаЯ,  сладкаЯ  снедь  на
тарелочках  с  золотыми  жилками,  товарищеские  циклы движений
(кто-то  длЯ  кого-то  нашел  ноты,  кто-то  примерил  на  себе
ожерелье  соседки),  простота,  тишина  --  все  это  по-своему
говорило о  той  доброте,  которую  Љр.,  сам  ею  не  обладаЯ,
мучительно  узнавал  во  всех ЯвлениЯх жизни -- будь это улыбка
конфеты в ее гофрированном чепчике или угаданный в чужой беседе
звук давней дружбы. ‘осредоточенно хмурЯсь и изредка разрешаЯсь
серией  взволнованных  стонов,  оканчивающихсЯ  криком  досады,
принц  занималсЯ  тем, что старалсЯ загнать все шесть шариков в
центр круглого лабиринта  из  стекла.  ђыжеволосаЯ,  в  зеленом
платье  и сандалиЯх на босу ногу, повторЯла со смешным унынием,
что это ему не удастсЯ никогда, но он долго  упорствовал,  трЯс
ретивый  предмет, слегка топал ногой и начинал сызнова. Ќаконец
он его швырнул на диван, где им тотчас занЯлись  другие.  ‡атем
мужчина  с  красивой,  но  искаженной  тиком  внешностью сел за
роЯль, беспорЯдочно ударил по клавишам, пародируЯ чью-то  игру,
тотчас  встал  опЯть,  и  между  ним и принцем завЯзалсЯ спор о
таланте какого-то третьего лица -- вероЯтно, автора  оборванной
мелодии, а рыскаЯ, почесываЯ сквозь платье длинное бедро, стала
объЯснЯть  причину  чьей-то  сложной  музыкальной  обиды. ‚друг
принц посмотрел  на  часы  и  обратилсЯ  к  молодому  человеку,
пившему  в углу оранжад: "Ћндрик,-- проговорил он с озабоченным
видом,-- кажетсЯ, пора". ’от угрюмо облизнулсЯ, поставил стакан
и подошел к принцу.


     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     "‘начала мне показалось,-- рассказывал Љр.,-- что Я  сошел
с ума, что у менЯ галлюцинациЯ..." -- больше всего его потрЯсла
естественность  процедуры.  Ћн  почувствовал подступ физической
тошноты и вышел. ‚ыбравшись на улицу, он некоторое  времЯ  даже
бежал.

     …динственное   лицо,   с   которым  он  признал  возможным
поделитьсЯ своим возмущением,  был  его  опекун:  не  испытываЯ
никакой  любви  к мало привлекательному графу, он все же решил,
что обратитьсЯ к нему необходимо,-- других близких  у  него  не
было.  Ћн  с отчаЯнием спросил графа, как это может быть, чтобы
человек  таких  нравов,  к  тому  же  уже  пожилой,  т.  е.  не
подверженный  перемене,  стал  бы  правителем  страны;  при том
свете, в котором он неожиданно увидел наследника, он  увидел  и
то,   что  помимо  отвратительного  распутства  и  несмотрЯ  на
склонность к искусствам,  принц,  в  сущности,  дикарь,  грубый
самоучка,  лишенный  настоЯщей  культуры, присвоивший горсть ее
бисера, умело щеголЯвший блеском переимчивой мысли и уж конечно
вовсе  не  озабоченный  вопросами  будущего  царствованиЯ.  Љр.
спрашивал,  не  бред ли, не соннаЯ ли чепуха, вообразить такого
человека  на  троне,  однако,  так  спрашиваЯ,  он  не   ожидал
практического ответа: это была риторика молодого разочарованиЯ.
Ќо   как-никак,   в   отрывистых,  ломких  словах  (он  был  не
красноречив по природе) выражаЯ свое  недоумение,  Љр.  впервые
обогнал  действительность и заглЯнул ей в лицо. Џускай он сразу
же отстал снова; виденное все же отпечаталось у него в душе,  и
впервые   ему   открылось   гибельное   положение  государства,
осужденного стать игралищем похотливого хахалЯ.

     ѓраф выслушал его со вниманием, изредка  обращаЯ  на  него
взглЯд  голых  стервЯтничьих  глаз,--  в  них сквозило странное
удовлетворение. ђасчетливый и неторопливый, он  отвечал  своему
питомцу  весьма  осторожно,  как бы не совсем соглашаЯсь с ним,
успокаиваЯ его тем, что  случайно  подсмотренное  сильнее,  чем
следовало,  повлиЯло  на  его  суждение  и  что  у  принца есть
качества,  которые  могут  сказатьсЯ  при  вступлении  его   на
престол.  Ќапоследок  граф небрежно предложил познакомить Љр. с
одним умным человеком, известным экономистом по  фамилии  ѓумм.
’ут  граф преследовал двоЯкую цель: во-первых, он снимал с себЯ
ответственность  за  дальнейшее  и  оставалсЯ  в  стороне,  что
оказалось  бы  весьма  удобным,  случись  беда;  во-вторых,  он
передавал Љр. старому заговорщику, и таким образом начато  было
осуществление    плана,   который   вредный   лукавец   лелеЯл,
по-видимому, давно.

     ‚от -- экономист ѓумм, круглобрюхий старичок  в  шерстЯном
жилете,  в  синих очках на розовом лбу, подвижной, чистенький и
смешливый. Љр. стал видатьсЯ с ним часто,  а  в  конце  второго
университетского  года  даже  прогостил  у него около недели. Љ
этому времени  Љр.  узнал  достаточно  о  поведении  наследного
принца,  чтобы  не жалеть о своем первом возмущении. Ќе столько
от самого ѓумма, который всегда куда-то катилсЯ, сколько от его
родственников и окружениЯ он узнал и о  тех  мерах,  которые  в
разное  времЯ  употреблЯлись длЯ воздействиЯ на принца. ‘начала
это были попытки осведомить старого королЯ  о  забавах  сына  и
добитьсЯ  отцовского удержа. „ействительно, когда то или другое
с  трудом  дорвавшеесЯ  до   королевского   кабинета   лицо   в
откровенных  красках  расписывало  королю  эти  забавы, старик,
побагровев и нервно запахиваЯсь в халат,  выражал  еще  больший
гнев,  чем  можно было надеЯтьсЯ. Ћн кричал, что положит конец,
что чаша терпениЯ (в которой  бурно  плескалсЯ  утренний  кофе)
переполнена,  что  он  счастлив услышать чистосердечный доклад,
что   кобелЯ   он   сошлет    на    полгода    в    suyphelihus
(корабль-монастырь,  плавучий  скит),  что... Ђ когда аудиенциЯ
кончалась и удовлетворенный  докладчик  собиралсЯ  откланЯтьсЯ,
старый  король,  еще  пыхтЯ,  но уже успокоившись, с деловитым,
конфиденциальным видом отводил его в сторону  (хотЯ  все  равно
они  были  одни)  и говорил: "„а-да, Я все это понимаю, все это
так, но послушайте,-- совершенно между нами, скажите, ведь если
здраво подумать,-- ведь мой Ђдульф -- холостой, озорной,  любит
немножко  покудесить,--  стоит  ли  так горЯчитьсЯ,-- ведь и мы
сами были мoлoды..."  ќтот  последний  довод  звучал,  впрочем,
довольно   бессмысленно,   так  как  далекаЯ  молодость  королЯ
протекла с млечной тихостью, а покойнаЯ королева, его  супруга,
до  шестидесЯти лет держала его в строгости необыкновенной. ќто
была, кстати сказать, удивительно упрЯмаЯ,  глупаЯ  и  мелочнаЯ
женщина,  постоЯнно склоннаЯ к невинным, но чрезвычайно нелепым
фантазиЯм, и весьма возможно, что именно из-за нее дворцовый  и
отчасти  государственный  бунт принЯл те особые, словами трудно
определимые черты, странно совмещающие  в  себе  капризность  и
косность,  бесхозЯйственность  и  чинность тихого сумасшествиЯ,
которые так мучили нынешнего королЯ.

     ‚торой  по  времени  метод  воздействиЯ  был   значительно
глубже:  он  заключалсЯ в созыве и укреплении общественных сил.
Ќа какое-либо сознательное участие простого народа рассчитывать
не приходилось: среди островных  пахарей,  ткачей,  булочников,
плотников,   речников,  рыбаков  и  прочих  превращение  любого
престолонаследника в любого королЯ принималось так же  покорно,
как  перемена  погоды:  простолюдин  смотрел  на зарю в кучевых
тучах, качал головой... и все; в его  темном  и  мшистом  мозгу
всегда  было  отведено  привычное  место длЯ привычной напасти,
государственной   или   природной.   Њелкота   и    медленность
экономической  жизни, оцепеневший уровень цен, давно утративших
спасительную чувствительность (ту действенность, коей создаетсЯ
внезапнаЯ  свЯзь  между  пустой  головой  и  пустым  желудком),
угрюмое  постоЯнство небольших, но как раз достаточных урожаев,
тайный договор между  овощем  и  зерном,  как  бы  условившихсЯ
пополнЯть  друг друга и тем поддерживать равновесие,-- все это,
по мнению ѓумма ("“стои хозЯйства и его застой"), держало народ
в вЯлом повиновении,-- а если тут было своего рода  колдовство,
то  тем  хуже  длЯ  жертв  его  вЯзких чар. Љроме того,-- и это
особенно печалило светлые  умы,--  принц  „улЯ  среди  простого
народа и мещанства (различие между которыми было так зыбко, что
постоЯнно  можно  было  наблюдать весьма загадочное возвращение
обеспеченного сына лавочника к скромному мужицкому промыслу его
деда) пользовалсЯ какой-то  пакостной  популЯрностью.  ‡доровый
смех,   неизменно  сопровождавший  разговоры  о  его  проказах,
препЯтствовал их осуждению: маска смеха прилипала  к  устам,  и
эту  минуту  одобрениЯ  уже  нельзЯ  было отличить от одобрениЯ
истинного. —ем гаже развлекалсЯ принц, тем  гуще  крЯкали,  тем
молодцеватее   и   восторженнее  хрЯпали  по  сосновым  стволам
красными  кулаками.  •арактернаЯ  подробность:  когда   однажды
проездом  (верхом,  с  сигарой во рту) через глухое село принц,
заметив смазливую девчонку, предложил ее покатать  и,  несмотрЯ
на едва сдерживаемый почтением ужас ее родителей, умчалсЯ с ней
на  коне,  а  старый  дед долго бежал по дороге, пока не упал в
канаву,  всЯ  деревнЯ,  по   донесению   агентов,   "восхищенно
хохотала,  поздравлЯла семью. наслаждалась предположениЯми и не
поскупилась на озорные  расспросы,  когда  спустЯ  час  девочка
Явилась,  держа  в  одной  руке  сотенную  бумажку,  а в другой
выпадыша, подобранного на обратном пути из пустынной рощи".

     ‚ военных кругах недовольство против принца основано  было
не  столько  на  соображениЯх  общей  морали и государственного
престижа,  сколько  на  прЯмой  обиде,  проистекавшей  из   его
отношениЯ  к  пуншу  и  пушкам.  ‘ам король ѓафон, в отличие от
воинственного предшественника, уж на что был  глубоко  штатский
старик,  а  все  же  с  этим  мирились:  его полное непонимание
военных дел  искупалось  пугливым  к  ним  уважением.  ‘ыну  же
гвардиЯ   не  могла  простить  откровенную  насмешку.  Њаневры,
парады, толстощекаЯ  музыка,  полковые  пирушки  с  соблюдением
колоритных  обычаев и другие старательные развлечениЯ маленькой
островной армии ничего не возбуждали  в  сугубо  художественной
душе  принца,  кроме пренебрежительной скуки. Ѓрожение, однако,
не шло дальше беспорЯдочного ропота да, быть  может,  полночных
клЯтв  (в  блеске  свечей,  чарок  и шпаг), позабываемых утром.
’аким  образом  почин  естественно  принадлежал  светлым   умам
общества,  которых,  к  сожалению,  было  немного:  зато  этими
противниками наследного принца были некоторые  государственные,
газетные   и   судебные   мужи  --  люди  почтенные,  жилистые,
пользовавшиесЯ большим, тайным и Явным, влиЯнием. €наче говорЯ,
общественное  мнение  оказалось  на  высоте,  и  стремление   к
обузданию  принца  по  мере  развитиЯ его порочной деЯтельности
стало  почитатьсЯ  признаком  порЯдочности  и  ума.  Ћставалось
только  найти  оружие.  “вы,  его-то  и  не  было. ‘уществовала
печать, существовал парламент, но по законам конституции всЯкий
мало-мальски непочтительный  выпад  против  члена  королевского
дома служил достаточным поводом к тому, чтобы газету прикончить
или  палату распустить. …динственнаЯ попытка расшевелить страну
потерпела неудачу. ђечь  идет  о  знаменитом  процессе  доктора
Ћнзе.

     ќтот  процесс  был чем-то беспримерным даже в беспримерных
анналах островного суда. —еловек, слывший праведником, лектор и
писатель  по  гражданским  и  философским  вопросам,   личность
настолько  уважаемаЯ, настолько известнаЯ строгостью взглЯдов и
правил, настолько ослепительно чистаЯ, что  в  сопоставлении  с
ней   репутациЯ  всЯкого  казалась  пЯтнистой,  был  обвинен  в
разнообразных преступлениЯх против нравственности, защищалсЯ  с
неуклюжестью  отчаЯниЯ и в конце концов принес повинную. ‚ этом
еще ничего необычайного не было:  мало  ли  какими  фурункулами
могут при рассмотрении оказатьсЯ сосцы добродетели! ЌеобычайнаЯ
и  хитраЯ  суть  дела  состоЯла  в том, что обвинительный акт и
показаниЯ свидетелей были верной копией всего того, в чем можно
было обвинить наследного принца.  ‘ледует  удивлЯтьсЯ  точности
сведений,  добытых  длЯ  того,  чтобы,  ничего не прикрашиваЯ и
ничего не пропускаЯ, вправить в подготовленную раму  портрет  в
полный   рост.  Њногое  было  так  ново  и  так  уточнЯло,  так
своеобразило общие места давно огрубевшей  молвы,  что  сначала
обыватели  не  признали  оригинала.  Ќо  очень скоро ежедневные
отчеты в газетах стали возбуждать в кое-что сообразившей стране
ни с чем не сравнимый интерес, и люди,  платившие  до  двадцати
крун,  чтобы попасть на заседание суда, уже не жалели пЯтисот и
больше.

     ЏервоначальнаЯ идеЯ зародилась в  недрах  прокуратуры;  ею
увлексЯ  старейший  судьЯ  столицы;  оставалось найти человека,
достаточно  чистого,  чтобы  не  быть  спутанным  с  прототипом
процесса,  достаточно  умного,  чтобы на суде не разыграть шута
или кретина, а главное -- достаточно преданного  правому  делу,
чтобы  отдать  ему  в  жертву  все, вынести чудовищную грЯзевую
ванну и карьеру  променЯть  на  каторгу.  ’аких  кандидатов  не
намечалось;  заговорщикам, в большинстве случаев людЯм семейным
и зажиточным, нравились все роли, кроме той, без которой нельзЯ
было поставить пьесу. Џоложение уже казалось безысходным, когда
однажды на собрание заговорщиков ЯвилсЯ весь  в  черном  доктор
Ћнзе  и,  не  садЯсь,  заЯвил,  что  отдает  себЯ  в  полное их
распорЯжение. …стественное нетерпение тотчас за него ухватитьсЯ
как-то не дало им времени подивитьсЯ, а ведь на  первый  взглЯд
едва  ли  могло  быть  понЯтно, каким образом разреженнаЯ жизнь
мыслителЯ  совместилась  с  готовностью  быть  прикрученным   к
позорному столбу ради политической интриги. ‚прочем, его случай
не  так  уж  редок.  ЏостоЯнно  занимаЯсь  вопросами  духа  и к
хрупчайшим  отвлеченностЯм  приспосабливаЯ  законы   твердейших
принципов,   доктор  0нэе.-не  нашел  возможным  отказатьсЯ  от
личного применениЯ того же метода,  когда  представилсЯ  случай
совершить   бескорыстный   и   вероЯтно  бессмысленный  (т.  е.
чистейший, а значит, все-таки  отвлеченный)  подвиг.  Џри  этом
напомним, что доктор Ћнзе жертвовал кафедрой, кабинетной негой,
продолжением  ученых  работ,  словом, всем, чем вправе дорожить
философ;  отметим,  что  здоровье   у   него   было   неважное;
подчеркнем,  что,  прежде  чем  разобратьсЯ  в  самом деле, ему
пришлось посвЯтить три  ночи  изучению  специальных  трудов  по
вопросам,  мало  знакомым  аскету;  и добавим, что незадолго до
принЯтиЯ решениЯ он как раз обручилсЯ  со  стареющей  девушкой,
после  пЯти  лет немой любви, в течение которых ее давний жених
боролсЯ с чахоткой в далекой вейцарии,-- покуда не  угас,  тем
самым освободив ее от договора с состраданием.

     „ело  началось с жалобы этой поистине героической особы на
доктора Ћнзе, будто бы завлекшего ее на свою  тайную  квартиру,
"притон   роскоши   и  разврата".  ’акаЯ  же  точно  жалоба  (с
единственной  разницей,  что  квартира,  под  рукой  снЯтаЯ   и
обставленнаЯ  заговорщиками,  была  не  той,  котораЯ  когда-то
нанималась принцем  длЯ  особых  забав,  а  помещалась  в  доме
напротив, чем сразу устанавливалсЯ признак полной зеркальности,
отметившей  весь процесс) была лет пЯтнадцать тому назад подана
одной нерасторопной девицей, случайно не знавшей,  что  гулЯка,
посЯгнувший  на  ее честь, есть наследник престола, т. е. лицо,
ни при каких обстоЯтельствах не  могущее  быть  привлеченным  к
судебной ответственности. „алее, многочисленные свидетели (иные
из  которых  были  навербованы  из бескорыстных приверженцев, а
иные из платных агентов: первых не совсем  хватило)  дали  свои
показаниЯ,  весьма талантливо составленные комиссией экспертов,
среди которых был известный историк, два крупных  литератора  и
опытные юристы. ‚ этих показаниЯх деЯниЯ наследника развивались
постепенно,  с  соблюдением  истинного  порЯдка  времени,  лишь
несколько  сокращенного  против  того,   которое   понадобилось
принцу,   чтобы   так  раздражить  общество.  ‹юбовь  вповалку,
ура-уранизм, умыкание подростков и многие другие утехи подробно
излагались  в  виде   вопросов,   обращенных   к   подсудимому,
отвечавшему   значительно  более  кратко.  €зучив  все  дело  с
прилежностью и методичностью, присущими его уму,  доктор  Ћнзе,
вовсе  не  думавший  о театральном искусстве (в театр вообще не
ходил),  собственным  ученым  путем  бессознательно  дошел   до
прекрасного   воплощениЯ   того  типа  преступника,  длительное
запирательство которого (рассчитанное в данном  случае  на  то,
чтобы    хорошенько    дать   обвинению   развитьсЯ)   питаетсЯ
противоречиЯми и поддерживаетсЯ растерЯнным упрЯмством.

     ‚се шло так, как было задумано;  увы!  вскоре  выЯснилось,
что  крамола  сама  не  знала,  на  что  именно  надеЯлась.  Ќа
раскрытие  глаз  народных?  Ќо  народ  и   так   отлично   знал
номинальную  цену  принца.  Ќа  переход морального возмущениЯ в
возмущение гражданское? Ќо ничто не указывало  путей  к  такому
воплощению.  €ли,  может  быть, всЯ затеЯ должна была быть лишь
одним звеном в целой цепи все более действенных  обличений?  Ќо
тогда смелость и резкость маневра, придававшие ему неповторимый
характер  исключительности,  тем  самым  обрывали  на первом же
звене цепь, требовавшую прежде всего постепенности ковки.

     Љак бы то ни было, но печатание всех подробностей процесса
только содействовало обогащению газет: их тираж  так  разроссЯ,
что  в  этой  живительной тени иным находчивым лицам (например,
‘иену) удалось наладить издание новых органов, преследующих  те
или   иные   цели,   но  сбыт  которых  был  заранее  обеспечен
воспроизведением судебных отчетов. —исло искренне возмущавшихсЯ
было ничтожно по сравнению с  толпой  смакующих  и  любопытных.
Ќарод   читал   и   смеЯлсЯ.   ќто   публичное  разбирательство
воспринималось  им   как   замечательнаЯ   потеха,   устроеннаЯ
пройдохами.  ”игура  принца  приобрела  в  его  сознании  черты
полишинелЯ, которого, правда, хватает  палкой  по  лакированной
голове  облезлый  черт,  но  который  все  же не перестает быть
любимцем  зевак,   баловнем   балаганов.   Ќапротив,   личность
самоотверженного   доктора   не   только  не  была  оценена  по
достоинству, но возбуждала злорадное улюлюкание  (к  сожалению,
подхваченное  бульварной печатью), ибо его положение понималось
народом как жалкаЯ исполнительность продажного умника.  ‘ловом,
та   специфическаЯ  популЯрность,  которой  всегда  пользовалсЯ
принц, только увеличилась, и самые насмешливые догадки  о  том,
каково  ему  читать  о  собственных  проделках,  все  же носили
отпечаток того добродушиЯ, которым  невольно  поощрЯетсЯ  чужое
молодечество.

     ‡нать,  советники,  двор  и  "дворцовые" члены пеплер-хуса
были  взЯты  врасплох  и,  выжидательно   присмирев,   потерЯли
бесценный  политический  темп.  Џравда,  за  несколько  дней до
приговора   депутатам   королевского   крыла   удалось    путем
замысловатого подкопа (или подкупа) провести в пеплерхусе закон
о запрещении газетам помещать судебные отчеты "бракоразводных и
иных дел, могущих содержать соблазнительные детали", но так как
по  конституции  ни  один  закон  не  мог  вступить  в  силу до
истечениЯ сорока дней с момента его  принЯтиЯ  (это  называлось
"беременность  ”емиды"),  у  газет было времЯ спокойно писать о
процессе до самого его конца.

     ‘ам принц отнессЯ к нему с полным равнодушием,  выраженным
притом  столь естественно, что можно было сомневатьсЯ, понимает
ли он, о ком в действительности речь. ’ак как ни одна  черточка
дела не могла ему быть незнакома, то приходитсЯ заключить, что,
если ему не отшибло памЯти, он отменно владел собой. ’олько раз
его  приближенным показалось, что тень раздражениЯ мелькнула по
его большому лицу. "ЉакаЯ досада,-- воскликнул принц.--  Џочему
этот  шалун  не  звал  менЯ  на свои посиделки? Que de plaisirs
perdus! " (‘колько  удовольствиЯ  потерЯно!  (франц.)  )—то  до
королЯ, то, хотЯ и он тоже вида не показывал, но, судЯ по тому,
как он покашливал, складываЯ газету в Ящик и снимаЯ очки, да по
тому,   как  часто  запиралсЯ  с  тем  или  другим  советником,
вызванным в неурочный час, Ясно  было,  что  он  сильно  задет.
ђассказывали, что во дни процесса он несколько раз с притворной
непринужденностью   предлагал  сыну  Яхту,  чтобы  тот  на  ней
совершил небольшое кругосветное путешествие, но принц хохотал и
целовал отца в лысое  темЯ.  "Џраво  же,  голубчик,--  повторЯл
старик,--   преславно   на   море.   ‚озьмешь  с  собой  винца,
музыкантов..."  "Hйlas  (“вы  (франц.))  ,--  отвечал  принц,--
качающийсЯ горизонт развращает мою диафрагму".

     Џроцесс  подходил  к  концу. ‡ащита ссылалась на молодость
обвинЯемого, на горЯчую кровь, на соблазны  холостой  жизни  --
все  это  было  грубоватой  пародией на попустительство королЯ.
Џрокурор произнес звериной силы речь, переборщив  и  потребовав
смертной  казни.  "Џоследнее  слово"  подсудимого внесло совсем
неожиданную нотку. €стомленный долгим  напрЯжением,  измученный
вынужденным   барахтанием   в   чужих   мерзостЯх   и  невольно
потрЯсенный громами обвинителЯ, бедный доктор вдруг сдал, нервы
его дрогнули и после нескольких непонЯтных, слипшихсЯ  фраз  он
каким-то   новым,   истерически   Ясным   голосом   вдруг  стал
рассказывать, что однажды в молодости,  выпив  первый  в  жизни
стакан  хазелЯ, согласилсЯ пойти с товарищем в публичный дом, и
только потому не пошел, что упал на улице в обморок. ќто свежее
и непредвиденное признание вызвало в зале долго  не  смолкавший
смех,   а   прокурор,  потерЯв  голову,  попыталсЯ  зажать  рот
подсудимому. ‡атем присЯжные, молча  покурив  в  отведенной  им
комнате,  вернулись,  и  приговор  был  объЯвлен.  „октору Ћнзе
предлагалось тринадцать с половиной лет каторжных работ.

     Џриговор  был  многословно  одобрен  печатью.  Џри  тайных
свиданиЯх  друзьЯ жали руки мученику, прощаЯсь с ним... Ќо тут,
впервые в жизни, неожиданно длЯ всех и, может быть, длЯ  самого
себЯ, старый ѓафон поступил довольно остроумно: пользуЯсь своим
неоспоримым правом, он доктора Ћнзе помиловал.

     €так,  первый  и второй способы воздействиЯ на принца ни к
чему,   в   сущности,   не   привели.   ЋставалсЯ   третий   --
решительнейший  и  вернейший.  ‚се,  что говорилось в окружении
ѓумма,  было  исключительно  направлено  к  тому,   чтобы   эту
последнюю меру осуществить, хотЯ настоЯщее ее имЯ, по-видимому,
не  называлось: эвфемизмов у смерти достаточно. Љр., попавший в
сложную конспиративную обстановку, не  отдавал  себе  отчета  в
том,  что  происходит,  и  причиной этой слепоты была не только
неопытность молодости, так вышло еще и потому, что, невольно (и
совершенно ложно)  считаЯ  себЯ  зачинщиком  (т.  е.  вовсе  не
догадываЯсь, что он в действительности только почетный фигурант
-- или  почетный  заложник),  Љр. никак не мог допустить мысль,
что начатое им дело окончитсЯ кровью,--  да  дела  в  настоЯщем
смысле  и  не было, ибо, с отвращением изучаЯ жизнь принца, Љр.
смутно полагал, что тем самым он у же совершает нечто важное  и
нужное,-- и когда, с течением времени, ему несколько прискучили
это  изучение  и постоЯнные разговоры все о том же, он, однако,
принимал в них  участие,  добросовестно  держалсЯ  опостылевшей
темы,   все  продолжаЯ  считать,  что  исполнЯет  свой  долг  и
содействует какой-то не очень Ясной ему силе, котораЯ  в  конце
концов  волшебно  превратит  невозможного  принца в приемлемого
наследника. …сли и случалось ему думать, что хорошо бы  Ђдульфа
заставить   просто   отказатьсЯ  от  престола  (а  иносказаниЯ,
вероЯтно употреблЯвшиесЯ заговорщиками, могли невзначай принЯть
и такую форму), то этой мысли он, как ни странно, не доводил до
конца  --  до  себЯ.  ‚  продолжение  почти  двух  лет   промеж
университетских  занЯтий  постоЯнно  общаЯсь с круглым ѓуммом и
его друзьЯми, он незаметно длЯ себЯ запуталсЯ в очень тонкой  и
частой   сети,--   и   может  быть,  принудительнаЯ  скука,  им
ощущавшаЯсЯ все Яснее, была не простой неспособностью (впрочем,
свойственной его природе) долго заниматьсЯ  вещами,  постепенно
обрастающими  покровом  привычки, за которым он уже не различал
лучей их страстного возрождениЯ, а  была  намеренно  измененным
голосом  подсознательного  предупреждениЯ.  Њежду  тем  начатое
задолго до его участиЯ дело уже приближалось  к  своей  красной
развЯзке.

     ‚  холодный  летний  вечер  он  был  приглашен  на  тайное
сборище, и так как в  этом  приглашении  ничего  необычного  не
было, он туда и ЯвилсЯ. Џравда, ему вспоминалось потом, с какой
неохотой, с каким тЯжелым ощущением навЯзанности он отправлЯлсЯ
на  сходку;  но  с  такими же чувствами он приходил и раньше. ‚
большой, нетопленой  и  как  бы  условно  обставленной  комнате
(обои,  камин,  буфет  с  пыльным  пивным рогом на полке -- все
казалось бутафорией) сидело человек двадцать мужчин, из которых
он не знал и половины. ’ут в первый раз он увидел доктора Ћнзе:
мраморнаЯ лысина с впадиной посредине, густые светлые  ресницы,
мелкие  рЯбины  над  бровЯми,  рыжеватый  оттенок  скул, плотно
сжатые губы, сюртук фанатика и глаза рыбы. ‡астывшее  выражение
покорности  и  просветленной  печали  не украшало его неудачных
черт. Љ нему обращались с подчеркнутым  уважением.  ‚се  знали,
что  после  процесса невеста с ним разошлась, сославшись на то,
что  вопреки  рассудку  она  все  продолжает  видеть  на   лице
несчастного  след  марких  пороков,  в  которых  он  за другого
призналсЯ. Ћна скрылась в дальнюю деревню, где всецело  ушла  в
школьное дело, а сам доктор Ћнзе вскоре после событиЯ, которому
это заседание предшествовало, удалилсЯ в небольшой монастырь.

     ‘реди  присутствующих  Љр.  еще отметил знаменитого юриста
лисса, нескольких фрадских депутатов пеплерхуса, сына министра
просвещениЯ...  Ќа  кожаном  диване  неудобно  поместились  три
долговЯзых и мрачных офицера.

     ‘вободный  венский стул нашелсЯ около окна, на подоконнике
которого ютилсЯ  маленький,  особнЯком  державшийсЯ  человек  с
простоватым   лицом,   вертевший   в  руках  фуражку  почтового
ведомства.  Љр.,  близко  к  нему   сидевшего,   поразили   его
громадные, грубо обутые ноги, совершенно не шедшие к его мелкой
фигуре,   так   что   получалось  нечто  вроде  в  упор  снЯтой
фотографии. ’олько потом он узнал, что этот человек был ‘иен.

     ‘начала Љр. показалось,  что  собравшиесЯ  занимаютсЯ  все
теми  же  разговорами,  к  которым  он уже привык. —то-то в нем
(опЯть--внутренний друг!)  даже  захотело  с  какой-то  детской
горЯчностью,   чтобы   это   сборище  не  отличалось  ото  всех
предыдущих. Ќо странный, противный жест ѓумма, вдруг  мимоходом
положившего   ему   руку   на  плечо  и  загадочно  кивнувшего,
сдержанное,  как  бы  замедленное   звучание   голосов,   глаза
офицеров,  сидевших  поодаль,  заставили  его насторожитьсЯ. Ќе
прошло и двух минут, как он уже понимал, что в этой бутафорской
комнате холодно разрабатываетсЯ уже решенное убийство принца.

     Ћн  почувствовал  дуновение  у  висков  и  ту  же,   почти
физическую,  тошноту,  которую  однажды  испытал  на  вечере  у
двоюродного  брата.  Џо  тому,  как  молчаливый  человечек   на
подоконнике взглЯнул на него (с любопытством, с насмешкой), Љр.
понЯл,  что  его  замешательство заметно. Ћн встал, и тогда все
повернулись в его сторону, и ежом остриженный, тЯжелый, толстый
человек, осыпанный перхотью и пеплом, говоривший в  эту  минуту
(Љр.  давно  уже  не  слышал слов), осексЯ. Ћн подошел к ѓумму,
который выжидательно поднЯл треугольные брови. "„олжен  уйти,--
сказал  Љр.,--  мне нездоровитсЯ,-- думаю, что мне лучше уйти".
Ћн  поклонилсЯ,  кое-кто  вежливо  приподнЯлсЯ,  человечек   на
подоконнике улыбаЯсь закурил трубку. ЏриближаЯсь к двери, Љр. с
кошмарным  чувством думал о том, что она может быть нарисована,
что ручка нарисована тоже, что отворить ее нельзЯ. Ќо вдруг она
превратилась  в  настоЯщую  дверь,  и,  сопутствуемый  каким-то
юношей  со  свЯзкой  ключей,  тихо  вышедшим в ночных туфлЯх из
другой комнаты, он спустилсЯ по длинной и темной лестнице.