        ‚ладимир Ќабоков. ‚олшебник
---------------------------------------------------------------
 ’екст подготовлен по изданию: журнал "‡везда", 1991, N 3, с.9-28.
 Spellchecked by Sergey Kazinin
 Date: 4 Aug 1998
---------------------------------------------------------------

     "Љак мне объЯснитьсЯ с  тобой?  --  думалось  ему,  покуда
думалось. -- ‚едь это не блуд.  ѓрубый разврат всеЯден;  тонкий
предполагает пресыщение.  Ќо если  и  было  у  менЯ  пЯть-шесть
нормальных романов, что бледнаЯ случайность их по  сравнению  с
моим единственным  пламенем?  ’ак  как  же?  Ќе  математика  же
восточного сластолюбиЯ: нежность добычи обратно пропорциональна
возрасту.  Ћ нет, это длЯ  менЯ  не  степень  общего,  а  нечто
совершенно  отдельное  от  общего;  не  более  драгоценное,   а
бесценное.  —то же тогда? Ѓолезнь, преступность? Ќо  совместимы
ли с ними совесть и стыд, щепетильность  и  страх,  власть  над
собой и чувствительность -- ибо и в мыслЯх допустить  не  могу,
что причиню боль или вызову незабываемое отвращение.  ‚здор;  Я
не растлитель.  ‚ тех ограничениЯх, которые ставлю мечтанию,  в
тех  масках,  которые  придумываю  ему,  когда,   в    условиЯх
действительности, воображаю незаметнейший метод  удовлетворениЯ
страсти, есть спасительнаЯ софистика.  џ карманный  вор,  а  не
взломщик.  •отЯ, может быть, на круглом  острове,  с  маленькой
ЏЯтницей (не просто безопасность, а права одичаниЯ, или это  --
порочный  круг  с  пальмой  в  центре?).  ђассудком  знаЯ,  что
ќвфратский  абрикос  вреден  только  в  консервах;  что    грех
неотторжим от гражданского быта; что у всех  гигиен  есть  свои
гиены; знаЯ, кроме того,  что  этот  самый  рассудок  не  прочь
опошлить то, что иначе ему не даетсЯ...  ‘брасываю и поднимаюсь
выше.  —то, если прекрасное именно-то и доступно сквозь  тонкую
оболочку, то есть пока она еще не затвердела,  не  заросла,  не
утратила  аромата  и  мерцаниЯ,  через  которые  проникаешь   к
дрожащей звезде прекрасного? ‚едь даже  и  в  этих  пределах  Я
изысканно разборчив:  далеко  не  всЯкаЯ  школьница  привлекает
менЯ, -- сколько  их  на  серой  утренней  улице,  плотненьких,
жиденьких, в бисере прыщиков или в очках, -- /такие/ мне  столь
же  интересны  в  рассуждении  любовном,  как  иному  --  сыраЯ
женщина-друг.  ‚ообще же, независимо от  особого  чувства,  мне
хорошо со всЯкими детьми, по-простому -- знаю, был бы страстным
отцом в ходЯчем образе слова -- и  вот,  до  сих  пор  не  могу
решить,  естественное  ли  это   дополнение    или    бесовское
противоречие.  ’ут взываю к закону степени, который отверг там,
где он был  оскорбителен:  часто  пыталсЯ  Я  поймать  себЯ  на
переходе от одного вида  нежности  к  другому,  от  простого  к
особому -- очень хотелось  бы  знать,  вытеснЯют  ли  они  друг
друга, надо ли все-таки разводить их по разным родам, или  /то/
-- редкое цветение /этого/ в €ванову ночь моей темной души,  --
потому что, если их два, значит,  есть  две  красоты,  и  тогда
приглашеннаЯ эстетика шумно садитсЯ между двух стульев  (судьба
всЯкого дуализма).  ‡ато обратный путь, от особого к  простому,
мне немного Яснее:  первое  как  бы  вычитаетсЯ  в  минуту  его
утолениЯ, и это указывало  бы  на  действительность  однородной
суммы чувств -- если бы  была  тут  действительна  применимость
арифметических правил.  ‘транно, странно -- и  страннее  всего,
что, быть  может,  под  видом  обсуждениЯ  диковинки  Я  только
стараюсь добитьсЯ оправданиЯ вины".
     ’ак приблизительно возилась в нем  мысль.  Џо  счастью,  у
него была тонкаЯ и довольно прибыльнаЯ  профессиЯ,  охлаждающаЯ
ум, утолЯющаЯ осЯзание, питающаЯ зрение Яркой точкой на  черном
бархате -- тут были и  цифры,  и  цвета,  и  целые  хрустальные
системы, -- и случалось, что  месЯцами  воображение  сидело  на
цепи, едва  цепью  позваниваЯ.  Љроме  того,  к  сорока  годам,
довольно  намучавшись  бесплодным  самосожжением,  он  научилсЯ
тоску регулировать и лицемерно примирилсЯ с мыслью, что  только
счастливое стечение обстоЯтельств,  нечаЯннейшаЯ  сдача  судьбы
может изредка составить минутное подобие невозможного. Ћн берег
в  памЯти  эти  немногие  минуты  с  печальной   благородностью
(все-таки -- милость) и печальной усмешкой (все-таки  --  жизнь
обманул).  ’ак,  еще  в  политехнические  годы,  натаскиваЯ  по
элементарной  геометрии  младшую  сестру  товарища  --  сонную,
бледненькую, с бархатным взглЯдом и двумЯ черными косицами,  --
он  ни  разу  к  ней  не  притронулсЯ,  но  одной  близости  ее
шерстЯного платьЯ было достаточно, чтобы линии начинали дрожать
и таЯть, все передвигалось в другое  измерение  тайной  упругой
трусцой  --  и  снова  был  твердый  стул,    лампа,    пишущаЯ
гимназистка. Ћстальные удачи были в таком же лаконическом роде:
егоза с локоном на глазу, в кожаном кабинете, где он  дожидалсЯ
ее отца, -- колотьба в груди -- "а щекотки боишьсЯ?" -- или та,
другаЯ,  с  прЯничными   лопатками,    показывавшаЯ    ему    в
перечеркнутом углу  солнечного  двора  черный  салат,  жевавший
зеленого кролика.  †алкие, торопливые минуты, с годами ходьбы и
сыска между ними, но и за каждую такую он готов  был  заплатить
любую цену (посредниц, впрочем,  просил  не  беспокоитьсЯ),  и,
вспоминаЯ этих редчайших маленьких любовниц, суккуба так  и  не
заметивших, он поражалсЯ и своему таинственному неведению об их
дальнейшей судьбе; а зато сколько раз на бедном лугу, в  грубом
автобусе,  на  приморском  песочке,  годном  лишь  длЯ  питаниЯ
песочных часов, быстрый,  угрюмый  выбор  ему  изменЯл,  мольбы
случай не  слушал,  и  отрада  обрывалась  беспечным  поворотом
жизни.
     •удощавый,  сухогрубый,  со  слегка  лысеющей  головой   и
внимательными глазами, вот он сел на скамью в городском  парке.
€юль отменил облака, и через минуту  он  надел  шлЯпу,  которую
держал  в  белых  тонкопалых  руках.  Џауза  паука,   сердечное
затишье.
     ‘лева сидела стараЯ краснолобаЯ брюнетка в трауре,  справа
-- белобрысаЯ женщина с вЯлыми волосами, деЯтельно занимавшаЯсЯ
вЯзанием.  Њашинально-проверочным взглЯдом следЯ за  мельканием
детей в цветном мареве, думаЯ о другом,  о  текущей  работе,  о
пригожей  ладности  новой  обуви,  он  случайно  заметил  около
каблука крупную, полуущербленную гравинками, никелевую  монету.
ЏоднЯл.  “сатаЯ слева ничего не ответила  на  его  естественный
вопрос, бесцветнаЯ же сказала:
     "‘прЯчьте. Џриносит счастье в нечетные дни".
     "Џочему же только в нечетные?"
     "Ђ так говорЯт у нас, в --".
     Ћна назвала город, где ее  собеседник  однажды  осматривал
скульптурную роскошь черной церковки.
     "...Њы-то живем по другой  стороне  речки.  ‚есь  склон  в
плодовых садах, -- прекрасиво, -- и ни пыли, ни шума..."
     "ѓоворлива,  --  подумал  он.   --    ЉажетсЯ,    придетсЯ
пересесть".
     Ќо тут-то взвиваетсЯ занавес.
     „евочка в лиловом, двенадцати лет (определЯл безошибочно),
торопливо  и  твердо  переступаЯ  роликами,  на    гравии    не
катившимисЯ, приподнимаЯ и  опускаЯ  их  с  хрустом,  Японскими
шажками приближалась к его  скамье  сквозь  переменное  счастье
солнца, и впоследствии (поскольку это последствие длилось), ему
казалось, что тогда же, тотчас он оценил ее всю, сверху донизу:
оживленность  рыжевато-русых  кудрей,  недавно    подровненных,
светлость  больших,  пустоватых  глаз,   напоминающих    чем-то
полупрозрачный крыжовник, веселый, теплый  цвет  лица,  розовый
рот, чуть приоткрытый,  так  что  чуть  опирались  два  крупных
передних  зуба  о  припухлость  нижней  губы,  летнюю   окраску
оголенных рук с гладкими лисьими волосками вдоль по предплечью,
неточную нежность  ее  узкой,  уже  не  совсем  плоской  груди,
передвиженье юбочных  складок,  их  короткий  размах  и  мЯгкое
впадание,  стройность  и  жар  равнодушных  ног,  грубые  ремни
роликов.
     Ћна остановилась перед его общительной соседкой,  котораЯ,
отвернувшись,  чтобы  покопатьсЯ  в  чем-то  лежавшим   справа,
достала и  протЯнула  девочке  кусок  хлеба  с  шоколадом.  ’а,
проворно  жуЯ,  свободной  рукой  отцепила  ремни  --  всю  эту
тЯжесть, стальные подошвы на цельных колесиках, --  и  сойдЯ  к
нам на землю,  выпрЯмившись  с  мгновенным  ощущением  небесной
босоты, не сразу принЯвшей форму туфель, устремилась прочь,  то
сдерживаЯсь,  то  опЯть  раскидываЯ  ступни,  --   и    наконец
(вероЯтно,  справившись  с  хлебом)  пустилась  вовсю,    плеща
освобожденными  руками,  мелькаЯ,   мелькаЯ,    смешиваЯсь    с
родственной игрой света под лилово-зелеными деревьЯми.
     "Ђ дочка  у  вас,  --  заметил  он  бессмысленно,  --  уже
большаЯ".
     "Ћ  нет,  она  мне  ничем  не  приходитсЯ,   --    сказала
вЯзальщица, -- у менЯ своих детей нет -- и не жалею".
     ‘тараЯ в трауре зарыдала и ушла.  ‚Язальщица посмотрела ей
вслед  и  продолжала  быстро  работать,    изредка    поправлЯЯ
молниеносным жестом спадающий хвост шерстЯного зародыша. ‘тоило
ли продолжать разговор? “ ножки скамьи блестели запЯтки катков,
желтые ремни зиЯли. ‡иЯние жизни, отчаЯние, притом составное, с
ближайшим участием всех уже бывших отчаЯний, с надбавкой новой,
особой громады -- нет, оставатьсЯ нельзЯ.  Ћн  приподнЯл  шлЯпу
("„о свиданьЯ", --  ответила  вЯзальщица  дружелюбно)  и  пошел
через  сквер.  ‚опреки  чувству  самосохранениЯ,  тайный  ветер
относил его в  сторону,  линиЯ  его  пути,  задуманнаЯ  в  виде
прЯмого пересечениЯ, отклонЯлась вправо, к деревьЯм, и хотЯ  он
по опыту знал, что еще  один  кинутый  взглЯд  только  обострит
безнадежную жажду, он совсем повернул  в  переливающуюсЯ  тень,
исподлобьЯ выискиваЯ фиолетовый блеск  среди  инакоцветных.  Ќа
асфальтовой аллейке все рокотало от роликов, а  у  краЯ  панели
шла частнаЯ игра в классы, --  и,  в  ожидании  своей  очереди,
отставЯ ногу, скрестив горЯщие руки на груди, наклонив  мреющую
голову, веЯ страшным каштановым жаром,  терЯЯ,  терЯЯ  лиловое,
истлевающее под  страшным,  неведомым  ей  взглЯдом...  но  еще
никогда  придаточное  предложение  его  страшной    жизни    не
дополнЯлось главным, и он прошел, стиснув зубы, ахаЯ про себЯ и
стенаЯ, а затем мельком улыбнулсЯ малышу, который вбежал ему  в
ножницы ног. "“лыбка рассеЯнности, -- подумал он жалко,  --  но
все-таки ведь рассеЯнным бывает только человек".
     Ќа рассвете, опустив плавник,  отложив  снулую  книгу,  он
вдруг набросилсЯ на себЯ --  почему,  дескать,  поддалсЯ  скуке
отчаЯниЯ, почему не попробовал полностью разговоритьсЯ, а там и
подружитьсЯ с этой вЯзальщицей, шоколадницей, полугувернанткой,
--  и  он  вообразил  жовиального  господина  (пока  что   лишь
внутренними органами похожего на него), который  таким  образом
нажил бы возможность -- все так же жовиально  --  на  колени  к
себе  забирать  эхтышалунью.  Ћн  знал,  что  хоть  нелюдим,  а
находчив, упорчив, умеет  понравитьсЯ,  --  в  других  отраслЯх
жизни ему не раз приходилось  выдумывать  себе  тон  или  цепко
хлопотать, не смущаЯсь тем, что непосредственный предмет хлопот
в  лучшем  случае  находитсЯ  лишь  в  косвенном  отношении   к
отдаленной цели.  Ќо когда цель ослеплЯет,  и  душит,  и  сушит
гортань, когда  здоровый  стыд  и  хилаЯ  трусливость  сторожат
каждый шаг...
     Ћна гремела по асфальту среди  других,  сильно  наклонЯЯсь
вперед  и  в  ритм  качаЯ  опущенными  руками,  промахивала   с
уверенной быстротой, ловко поворачивалась,  так  что  перехлест
юбки  обнажал  лЯжку,  и  затем  платье  прилипало  сзади    до
обозначениЯ выемки, пока с едва заметным влиЯнием икр она  тихо
катилась обратным ходом.  ‚ожделением ли  было  то  мучительное
чувство,  с  которым  он  ее  поглощал  глазами,  любуЯсь    ее
разгорЯченным  лицом,  собранностью  и  совершенством  всех  ее
движений (особенно, когда,  едва  успев  оцепенеть,  она  вновь
разбегалась, стремительно сгибаЯ крупные колени),  --  или  это
была мука, всегда  сопровождающаЯ  безнадежную  жажду  добитьсЯ
чего-то от красоты, задержать ее, что-то с ней сделать, --  все
равно  что,  но  только  что  бы  войти  с    ней    в    такое
соприкосновение, которое как-нибудь, все равно  как,  жажду  бы
утолило? —то гадать -- вот, разбежитсЯ  еще  раз  и  сгинет,  а
завтра  мелькнет  другаЯ,  и  жизнь  так  пройдет:    вереницей
исчезновений.
     Ћй ли.  Ћн увидел на той же скамье  ту  же  вЯзальщицу  и,
чувствуЯ, что вместо улыбки джентльменского привета  осклабилсЯ
и показал из-под синей губы клык,  сел.  ‘теснение  и  дрожь  в
руках длились недолго.  ЌаладилсЯ  разговор,  в  самом  ведении
которого  он  нашел  странную  приЯтность;  тЯжесть  в    груди
растаЯла, ему стало почти весело. Ћна Явилась, хлЯпаЯ роликами,
как вчера.  …е светлые глаза задержались на  нем,  хотЯ  не  он
говорил, а вЯзальщица, и, принЯв его, она бездумно отвернулась.
’еперь  она  сидела  с  ним  рЯдом,  держась  за  край  сидениЯ
розоватыми, с острыми костЯшками, руками, на которых  двигалась
то жилка, то глубокаЯ лунка у запЯстьЯ, между  тем  как  сжатые
плечи не шевелились, а растущие зрачки провожали чей-то бегущий
по гравию мЯч.  Љак вчера, соседка передала ей -- мимо него  --
тартинку,  и  она  слегка  застучала  рубцеватыми    коленками,
принимаЯсь за еду.
     "...‡доровье, конечно; а главное -- прекраснаЯ  гимназиЯ",
-- говорил далекий голос, как вдруг он заметил, что  русокудраЯ
голова слева безмолвно и низко наклонилась над его рукой.
     "‚ы потерЯли стрелки", -- сказала девочка.
     "Ќет, --  ответил  он,  кашлЯнув,  --  это  так  устроено.
ђедкость".
     Ћна левой рукой наперекрест (в  правой  торчала  тартинка)
задержала  его  кисть,  рассматриваЯ  пустой,    без    центра,
циферблат, под который стрелки были  пущены  снизу,  выходЯ  на
свет только самыми остриЯми -- в виде двух черных капель  среди
серебристых цифр.  ‘морщенный листок дрожал у нее в волосах,  у
самой шеи, над нежным горбом позвонка, -- и в течение ближайшей
бессонницы он призрак листка все снимал, брал и снимал,  двумЯ,
тремЯ, потом всеми пальцами.


     Ќа  другой  день  и  в  следующие  он  сидел  там   опЯть,
по-любительски, но вполне сносно играЯ роль  одинокого  чудака:
привычный  часок,  привычное  место.  ЏоЯвлениЯ  девочки,    ее
дыхание, ноги, волосы, все, что она делала, --  чесала  ли  она
голень, оставлЯЯ белые черты, бросала ли высоко в воздух черный
мЯчик, касалась ли голым локтем, присаживаЯсь на  скамейку,  --
отзывалось  в  нем  (на  вид  поглощенном  приЯтной    беседой)
невыносимым   ощущением    кровной,    кожной,    многососудной
соединенности  с  ней,  словно  в  ней  пульсирующим  пунктиром
продолжалась  чудовищнаЯ  биссектриса,  выкачивавшаЯ  из    его
глубины весь сок, или словно эта  девочка  из  него  вырастала,
каждым беспечным движением дергаЯ и будоража свои живые  корни,
находЯщиесЯ в недрах его естества, так что, когда она  внезапно
менЯла позу  или  кидалась  прочь,  это  было  как  рывок,  как
варварскаЯ хватка,  как  мгновеннаЯ  потерЯ  равновесиЯ:  вдруг
едешь в пыли на спине, стукаЯсь  теменем,  --  к  повешению  на
изворот.  Ђ между тем он спокойно сидел и слушал, и улыбалсЯ, и
покачивал головой, и подтЯгивал на колене  штанину,  и  тростью
слегка ковырЯл гравий, и говорил: "‚от как?" или  "„а,  знаете,
бывает..." -- но понимал слова собеседницы только тогда,  когда
девочки не было вблизи.  Ћн узнал от этой  вдумчивой  болтуньи,
что с матерью девочки,  сорокадвухлетней  вдовой,  она  свЯзана
пЯтилетней симпатией -- покойный спас честь ее мужа; что весной
сего года эта вдова,  долго  перед  тем  болевшаЯ,  подверглась
тЯжелой операции кишечника; что давно потерЯв всех родных,  она
крепко ухватилась за дружеское предложение доброй  четы;  тогда
же девочка переселилась к ним в провинцию, теперь привезли мать
ее навестить, благо у мужа есть клЯузное дельце в  столице,  но
скоро пора возвращатьсЯ --  чем  скорее,  тем  лучше,  так  как
присутствие  дочки  только  раздражает  редко  порЯдочную,   но
несколько распустившуюсЯ вдову.
     "‘лушайте, вы мне, кажетсЯ, говорили, что  она  распродает
какую-то мебель?"
     ќтот вопрос (с  продолжением)  он  составил  ночью,  задал
вполголоса  тикающей  тишине  и,  убедившись  в  его   звуковой
натуральности,  повторил  его  на  другой  день  своей    новой
знакомой.  Ћна ответила утвердительно и без обинЯков  поЯснила,
что было бы неплохо, кабы та заработала, лечение стоило и будет
стоить дорого, денег у больной в  обрез,  за  содержание  дочки
непременно хотела платить, но делает это неаккуратно, --  а  мы
люди небогатые, -- словом, долг  чести  считалсЯ,  видимо,  уже
погашенным.
     "„ело в том, -- продолжал он без запинки, -- что  мне  как
раз не хватает кое-чего в смысле обстановки.  Џолагаете ли  вы,
что будет и удобно, и прилично, если Я..." -- конца фразы он не
помнил, но досочинил ее весьма ловко, уже свыкшись  с  вычурным
стилем еще не совсем понЯтного многокольчатого сна,  с  которым
он так смутно, но так плотно сплелсЯ, что, например,  не  знаЯ,
чье это, что это -- часть собственной ноги или часть спрута.
     Ћна Якобы обрадовалась и предложила повести его туда  хоть
сейчас -- квартира вдовы,  где  стоЯла  и  она  с  мужем,  была
неподалеку, за мостом электрической дороги.
     „винулись. „евочка шла впереди, сильно раскачиваЯ холщовый
мешок на шнуре, и уже  все  в  ней  было  его  глазам  страшно,
неутолимо знакомо -- и выгиб  узкой  спины,  и  упругость  двух
кругленьких мышц пониже, и то, как именно  натЯгивались  клетки
платьЯ (второго, коричневого),  когда  она  поднимала  руку,  и
тонкость  щиколоток,  и  довольно  высокие  каблучки.  Ќемножко
замкнутаЯ, пожалуй, живаЯ скорее в движениЯх, чем в  разговоре,
не застенчиваЯ, но и не бойкаЯ, с подводной душой, кажетсЯ,  но
в светлой  влаге,  опаловаЯ  на  поверхности  и  прозрачнаЯ  на
глубине, любЯщаЯ сладости, щенЯт, невинный монтаж  киножурналов
-- и у таких, теплокожих, с рыжинкой, с раскрытыми губами, рано
бывает перваЯ уборка, -- в общем, игра, кукольнаЯ кухнЯ... € не
очень счастливое детство, полусиротское -- эта твердаЯ  женщина
добра добротой черного шоколада, а не молочного, ласки  в  доме
не  держат,  порЯдок,  признаки  утомлениЯ,  дружескаЯ   услуга
обернулась обузой...  € за все это, за жар щек,  за  двенадцать
пар тонких ребер, за пушок  вдоль  спины,  за  дымок  души,  за
глуховатый  голос,  за  ролики  и  за  серый  денек,   за    то
неизвестное, что сейчас подумала, неизвестно на что посмотревши
с моста... Њешок рубинов, ведро крови -- все что угодно...
     “ дома они встретили  небритого  мужчину  с  портфелем  --
столь же разбитного и серого, как его жена, -- так  что  громко
вошли вчетвером.  Ћн ожидал, что увидит изможденную  больную  в
креслах,  но  вместо  этого  к  нему  вышла  рослаЯ,   бледнаЯ,
широкобокаЯ дама с безволосой бородавкой у ноздри круглого носа
-- одно из тех лиц, в описании которых ничего нельзЯ сказать  о
губах или глазах, потому что всЯкое о них  упоминание  --  даже
такое! -- невольно противоречит их  совершенной  неприметности.
“знав, что это покупатель, она сразу  повела  его  в  столовую,
объЯснЯЯ на тихом и слегка накрененном  ходу,  что  ей  четырех
комнат много, что зимой она переедет  в  две  и  рада  была  бы
отделатьсЯ от этого раздвижного  стола,  лишних  стульев,  того
дивана в гостиной (когда дослужит ложем длЯ ее друзей), большой
этажерки  и  шкапчика.  Ћн  выразил  желание  ознакомитьсЯ    с
последним из этих предметов, оказавшихсЯ в комнате,  занимаемой
девочкой, которую они застали валЯющейсЯ на кровати и  глЯдЯщей
в потолок -- поднЯтые колени,  обхваченные  вытЯнутыми  руками,
сообща качались, -- "‘лезь с постели, что это!" -- и,  поспешно
затмив нежность кожи с исподу и клинышек тесных  штанишек,  она
скатилась, а чего только Я бы ей не разрешил...  Ћн сказал, что
шкапчик  покупает  --  за  право  входа  в  дом   плата    была
смехотворнаЯ,  --  и,  вероЯтно,  еще  кое-что,  --  но    надо
сообразить, -- если разрешите, Я на днЯх опЯть заглЯну и  потом
уже пришлю за всем сразу, вот вам, между прочим,  моЯ  визитнаЯ
карточка. ЏровожаЯ его, она без улыбки (улыбалась, по-видимому,
редко), но вполне приветливо упомЯнула о том, что  приЯтельница
и дочка уже ей про него говорили и что  муж  приЯтельницы  даже
немножко  ревнует.  "Ќу,  положим,  --  сказал  тот,  выходЯ  в
переднюю, -- Я мою благоверную рад бы сбыть всЯкому". -- "Ђ  ты
не зарекайсЯ, -- сказала жена, поЯвлЯЯсь из той же комнаты,  --
когда-нибудь можешь заплакать!"
     "€так, милости просим, -- повторила  вдова,  --  Я  всегда
дома, и, может  быть,  вас  заинтересует  лампа  или  коллекциЯ
трубок, это все отличные вещи -- жалковато с ними расставатьсЯ,
но ничего не поделаешь".
     "Ђ что же дальше?" -- раздумывал он, возвращаЯсь  к  себе.
„о сих пор он действовал ощупью, едва соображаЯ, следуЯ слепому
побуждению, как шахматный  игрок,  пробирающийсЯ  и  напирающий
туда, где у противника что-то  смутно  висит  или  свЯзано.  Ќо
дальше? Џослезавтра  мою  душеньку  увезут  --  значит,  прЯмаЯ
выгода от знакомства с матушкой сейчас исключаетсЯ, --  но  она
приедет опЯть и,  может  быть,  совсем  останетсЯ,  а  к  этому
времени Я буду желанным гостем, -- но если  та  не  проживет  и
года (как намекают), тогда все насмарку, -- вид у нее,  правда,
не слишком дохлый, но  если  все-таки  слЯжет  и  умрет,  тогда
обстановка и условиЯ жовиальных возможностей вдруг  распадутсЯ,
тогда кончено, -- где разыщу, под  каким  видом?..  Ђ  все-таки
чувствовалось: так нужно, и лучше не соображать,  а  продолжать
давить на слабый угол, и потому на другой день он отправилсЯ  в
парк с красивой коробочкой глазированных каштанов  и  фиалок  в
сахаре, девочке на дорогу --  рассудок  ему  твердил,  что  это
лубок, глупость, что сейчас-то как раз  и  опасно  ее  отличать
откровенным вниманием даже со стороны свободного чудака --  тем
более, что до сих пор он -- совершенно  правильно  --  едва  ее
замечал  (в  скрывании  молний  был  мастер),  --  вот   гнилые
старички, те -- точно,  всегда  носЯт  при  себе  карамель  длЯ
заманиваниЯ девчонок, -- а  все-таки  он  семенил  с  подарком,
слушаЯсь тайного побуждениЯ, которое было талантливее рассудка.
     Ћн целый час просидел на скамейке; они не пришли.  ‡начит,
уехали днем раньше.  € хотЯ лишнЯЯ одна встреча с нем не  могла
бы никак облегчить образовавшеесЯ за эту неделю  совсем  особое
бремЯ, он испытывал жгучую досаду, как  если  бы  стал  жертвой
измены.
     ЏродолжаЯ не слушатьсЯ рассудка, говорившего, что он опЯть
делает не то, он понессЯ к вдове и купил лампу.  ‚идЯ,  как  он
странно запыхалсЯ, она пригласила сесть и предложила  сигарету.
‚ поисках зажигалки он наткнулсЯ  на  продолговатую  коробку  и
сказал, как человек в книге:
     "ќто,  быть  может,  вам  покажетсЯ  странностью,  мы  так
недавно знакомы, но все-таки позвольте  презентовать  вам  этот
пустЯк -- немножко конфет, кажетсЯ, неплохих, -- ваше  согласие
мне доставит большое удовольствие".
     Ћна  впервые  улыбнулась  --  была,  по-видимому,   больше
польщена, чем удивлена, -- и объЯснила,  что  все  лакомства  в
жизни ей запрещены, передаст дочке.
     "Љак! џ думал, что они сегоднЯ..."
     "Ќет, завтра утром, -- продолжала  вдова,  не  без  грусти
трогаЯ золотую перевЯзь. -- ‘егоднЯ моЯ  приЯтельница,  котораЯ
страшно ее балует, повела ее  на  выставку  рукоделий",  --  и,
вздохнув, она осторожно, как нечто бьющеесЯ,  отложила  подарок
на соседний столик, -- а пресимпатичный гость спрашивал, что ей
можно, чего нельзЯ, и слушал эпопею  ее  болезни,  ссылаЯсь  на
варианты и весьма умно толкуЯ позднейшие искажениЯ текста.
     Џри третьем посещении (пришел предупредить, что перевозчик
заедет не раньше пЯтницы) он пил у нее чай  и  в  свою  очередь
рассказал о себе, о своей  чистой,  изЯщной  профессии.  “  них
оказалсЯ общий знакомый: брат адвоката, скончавшийсЯ в  том  же
году,  что  ее  муж.  ђассудительно,  без  ложных    сожалений,
поговорила об этом муже -- про которого он  уже  знал  кое-что:
был веселым малым, знатоком нотариальных дел, с женой ладил, но
старалсЯ как можно реже бывать дома.
     ‚ четверг он купил диван и два стула, а в субботу зашел за
ней, как было условлено, чтоб тихонько погулЯть в парке; но она
скверно себЯ чувствовала, лежала с грелкой  в  постели,  певуче
говорила с ним через дверь,  и  он  попросил  угрюмую  старуху,
периодически поЯвлЯвшуюсЯ в доме длЯ стрЯпни и уходЯ,  сообщить
по такому-то номеру, как больнаЯ провела ночь.
     ’ак прошло еще несколько деЯтельных  недель  --  журчаниЯ,
вниканиЯ, улещиваниЯ,  интенсивной  обработки  чужого  плавкого
одиночества.  ’еперь он двигалсЯ к определенной цели,  ибо  еще
тогда, суЯ ей конфеты, вдруг  понЯл,  какую  околицу  молчаливо
указывал ему странный перст без ногтЯ (эскиз на заборе) и в чем
именно кроетсЯ настоЯщаЯ, ослепительнаЯ возможность.  Џуть  был
неувлекательный, но и  нетрудный,  и  достаточно  было  увидеть
непонЯтно-небрежно брошенное еженедельное письмецо к  матери  с
еще неустойчивым, по-жеребЯчьи расползающимсЯ  почерком,  чтобы
справитьсЯ с любого рода сомнением.  ‘тороной он знал, что  она
собрала о нем справки, которыми не могла не остатьсЯ  довольна:
чего стоил хотЯ бы корректный банковский счет.  Џо тому  же,  с
каким религиозным понижением голоса она ему  показывала  старые
твердые фотографии, где в разных,  более  или  менее  выгодных,
позах была снЯта девушка в ботинках, с  круглым  полным  лицом,
полненьким бюстом  и  зачесанными  со  лба  волосами  (а  также
свадебные,  где  неизменно    присутствовал    жених,    весело
удивленный, со странно знакомым разрезом глаз), он догадывалсЯ,
что она тайком обращалась к бледному зеркальцу прошлого,  чтобы
выЯснить, чем же она могла /теперь/ заслужить мужское  внимание
-- и, должно быть, решила, что зоркому зрению, оценщику  граней
и игры, все видны следы ее  былой  миловидности  (ею,  впрочем,
преувеличенные)  и  станут  еще  видней  после  этих   обратных
смотрин.  —ашке чаю, наливаемой ему, она  придавала  деликатную
индивидуальность; в подробнейшие рассказы о  своих  разнородных
недомоганиЯх  ухитрЯлась  вносить  столько   романтизма,    что
подмывало  спросить  что-нибудь  грубое;   и    подчас    будто
задумывалась, догонЯЯ запоздалым вопросом его крадущуюсЯ  речь.
…му было и жалко ее, и  противно,  но  понимаЯ,  что  материал,
помимо своего  назначениЯ,  просто  не  существует,  он  упрЯмо
продолжал  работу,  котораЯ  сама  по  себе  требовала    такой
пристальности, что физический облик этой  женщины  растворилсЯ,
пропал (если бы встретил ее на  улице  в  другом  квартале,  не
узнал бы) и по отсутствию  был  кое-как  захламлен  формальными
чертами отвлеченной невесты на примелькавшихсЯ снимках (так что
все-таки она  не  ошиблась  в  своем  бедном  расчете).  ђабота
спорилась -- и когда в  конце  осени,  дождливым  вечером,  она
безучастно,  без  единого  женского  совета,   выслушала    его
неопределенные  жалобы  на  томление  холостЯка,  с    завистью
глЯдЯщего на фрак и дымку чужого венчаниЯ и невольно  думающего
об одинокой могиле в конце одинокого  пути,  он  убедилсЯ,  что
можно звать упаковщиков, -- но пока что  вздохнул  и  переменил
течение разговора, а через день каково же  было  ее  удивление,
когда их молчаливое чаепитие (он  два  раза  подходил  к  окну,
словно в  каком-то  раздумье)  было  прервано  могучим  звонком
мебельного перевозчика, и вернулись  домой  два  стула,  диван,
лампа, шкапчик: так решающий задачу сперва отводит иное  число,
чтоб было сподручнее с нею справитьсЯ, и затем возвращает его в
лоно решениЯ.
     "‚ы непонЯтливы.  ќто  просто  означает,  что  у  супругов
имущество общее.  „ругими словами, Я предлагаю вам содержимость
манжеты и живой туз червей".
     ’ут же около ходили два  мужика,  вносивших  вещи,  и  она
целомудренно отступила в другую комнату.
     "‡наете что, --  сказала  она,  --  пойдите  и  хорошенько
выспитесь".


     Ћн, посмеиваЯсь, хотел  взЯть  ее  руку  в  свои,  но  она
заложила ее за спину и упрЯмо повторЯла, что все это вздор.
     "•орошо, -- ответил он, вынув горсть монет и отсчитываЯ на
ладони чаевые.  --  •орошо,  Я  удалюсь,  но  в  случае  вашего
согласиЯ  извольте  мне  дать  знать,  а  иначе    можете    не
беспокоитьсЯ -- от моего присутствиЯ Я вас избавлю навеки".
     "Ћбождите. Џускай они сначала уйдут. ‚ы избираете странные
минуты длЯ таких разговоров".
     "’еперь посидим и потолкуем, --  через  минуту  заговорила
она, тЯжело и смиренно присев на вернувшийсЯ диван (а он с  нею
рЯдом, в профиль, подложив под себЯ ногу и держа себЯ сбоку  за
шнурок башмака). -- Џрежде всего...  Џрежде всего, мой друг, Я,
как вы знаете, больнаЯ, тЯжело больнаЯ женщина;  вот  уже  года
два, как жить значит длЯ  менЯ  лечитьсЯ;  операциЯ  которую  Я
перенесла  двадцать  пЯтого  апрелЯ,  по   всей    вероЯтности,
предпоследнЯЯ,  --  иначе  говорЯ,  в  следующий  раз  менЯ  из
больницы повезут на  кладбище.  Ђх,  нет,  не  отмахивайтесь...
Џредположим даже, что Я протЯну еще несколько лет, -- что может
изменитьсЯ? џ до гроба приговорена ко всем мукам адовой  диеты,
и единственное, что занимает менЯ, это мой желудок, мои  нервы;
характер мой безнадежно испорчен: когда-то Я была хохотушкой...
но, впрочем, всегда относилась  требовательно  к  людЯм,  --  а
теперь Я требовательна ко всему, к вещам, к  соседской  собаке,
ко всЯкой минуте существованиЯ, котораЯ не так служит мне,  как
Я хочу.  ‚ам известно... Я была семь  лет  замужем  --  особого
счастьЯ  не  запомнилось;  Я  дурнаЯ  мать,  но  сама  с   этим
примирилась,  твердо  знаЯ,  что  мою  смерть  только   ускорит
близость шумной девчонки; причем глупо, болезненно, завидую  ее
мускулистым  ножкам,  румЯнцу,  пищеварению.  џ  бедна:    одну
половину моей ренты съедает болезнь, другую -- долги. „аже если
и допустить, что вы по характеру, по чуткости... ну, словом, по
разным чертам характера в мужьЯ /мне/ годитесь,  --  видите,  Я
делаю ударение на "мне", -- то каково будет вам с такой  женой?
„ушой-то Я, может быть, и молода, ну и внешностью еще не  вовсе
монстр,  но  не  наскучит  ли  вам  возитьсЯ  с  привередницей,
никогда-никогда ей не перечить, соблюдать /ее/  привычки,  /ее/
причуды, /ее/ посты и правила, а все ради чего? --  ради  того,
чтобы, может  быть  через  полгода  остатьсЯ  вдовцом  с  чужим
ребенком на руках!"
     "Џосему заключаю, -- сказал он,  --  что  мое  предложение
принЯто".
     € он вытрЯхнул  на  ладонь  из  замшевого  мешочка  чудный
неотшлифованный камешек, как бы освещенный снутри розовым огнем
сквозь винную синеватость.
     Ћна приехала за два днЯ до свадьбы, с пламенными щеками, в
незастегнутом синем пальто с болтающимисЯ сзади концами поЯска,
в шерстЯных носках почти до колен, в берете на  мокрых  кудрЯх.
"‘тоило, стоило, стоило", -- повторЯл  он  мысленно,  держа  ее
холодную красную  ручку  и  с  улыбкой  морщась  от  воплей  ее
неизбежной спутницы: "ќто Я жениха нашла, это Я жениха привела,
жених  --  мой!"  (и  вот,  с  ухватками  орудийной   прислуги,
попыталась  закружить  неповоротливую  невесту).  ‘тоило,   да,
сколько бы времени ни пришлось тащить  сквозь  невылазный  брак
эту  махину  --  стоило,  переживи  она  всех,  стоило,    ради
естественности его присутствиЯ здесь и ласковых  прав  будущего
отчима.
     Ќо правами этими он еще не умел воспользоватьсЯ -- отчасти
с непривычки, отчасти от опасливого ожиданиЯ неимоверно большей
свободы, главное же, потому, что ему никак не удавалось  побыть
с этой девочкой наедине.  Џравда, с разрешениЯ матери, он повел
ее в ближайшую кофейню, и сидел, и смотрел, опираЯсь на трость,
как она  въедаетсЯ  в  абрикосовый  край  плетеного  пирожного,
подаваЯсь вперед, выпЯчиваЯ нижнюю губу, дабы подхватить липкие
листики, и старалсЯ ее смешить, говорить с ней  так,  как  умел
говорить с  детьми  обыкновенными,  но  все  тормозила  поперек
лежавшаЯ o мысль, что, будь помещение безлюднее да уголковатее,
он без особого предлога слегка потискал бы ее, не  боЯсь  чужих
взглЯдов, более прозорливых, чем ее доверчиваЯ чистота. ‚едЯ ее
домой, не поспеваЯ за ней на лестнице,  он  мучилсЯ  не  только
чувством упущенного; он мучилсЯ еще тем, что, пока хоть раз  не
сделал того-то и  того-то,  не  может  положитьсЯ  на  обещаниЯ
судьбы  в  невинных  речах,  в  тонких  оттенках  ее    детской
толковости и молчаниЯ (когда из-под внимающей губы  зубы  нежно
опирались за задумчивую),  в  медленном  образовании  Ямок  при
старых шутках,  поражающих  новизной,  в  чуемых  излучинах  ее
подземных ручьев (без них  не  было  бы  этих  глаз).  Џусть  в
будущем свобода действий, свобода особого и его повторений, все
осветит и согласует; пока, сейчас,  сегоднЯ,  опечатка  желаниЯ
искажала смысл любви; оно служило, это  темное  место,  как  бы
помехой, которую надо было как можно скорее раздавить, стереть,
-- любым предлогом наслаждениЯ, --  чтобы  в  награду  получить
возможность смеЯтьсЯ вместе с ребенком, понЯвшим наконец шутку,
бескорыстно печьсЯ о нем, волну отцовства  совмещать  с  волной
влюбленности. „а, подлог, утайка, боЯзнь легчайшего подозрениЯ,
жалоб, доноса невинности (знаешь, мама, когда  никого  нет,  он
непременно начинает ласкатьсЯ), необходимости  быть  настороже,
чтобы не попастьсЯ случайному охотнику в этих густо  населенных
долинах, -- вот что  сейчас  мучило  и  вот  чего  не  будет  в
заповеднике, на свободе. "Ќо когда, когда?" -- в отчаЯнии думал
он, расхаживаЯ по своим тихим, привычным комнатам.
     Ќа другое утро он  сопровождал  свою  страшную  невесту  в
какое-то присутственное место, откуда она  собралась  к  врачу,
которому,  по-видимому,  хотела  задать  кое-какие   щекотливые
вопросы, ибо велела жениху отправитьсЯ к ней на квартиру и  там
ее ждать через час к обеду. ЋтчаЯние ночи сбылось. Ћн знал, что
приЯтельница тоже  в  бегах  (муж  вообще  не  приехал),  --  и
предвкушение того, что он девочку застанет одну, кокаином таЯло
у него в чреслах. Ќо когда он домчалсЯ, то нашел ее болтающей с
уборщицей в розе сквознЯков. Ћн взЯл газету от тридцать второго
числа  и,  не  видЯ  строк,  долго  сидел  в  уже  отработанной
гостиной, и слушал оживленный за стеной разговор в  промежутках
пылесосного воЯ и посматривал на эмаль часов, убиваЯ  уборщицу,
отсылаЯ труп на Ѓорнео, а тем временем он различил третий голос
и  вспомнил,  что  еще  есть  старуха  на  кухне;  ему    будто
послышалось,  что  девочку  посылали  в  лавку.  Џотом  пылесос
отсопел и был выключен, где-то стукнули оконные  рамы,  уличный
шум замолк.  ‚ыждав  еще  с  минуту,  он  встал  и,  вполголоса
напеваЯ, с бегающими глазами, стал обходить притихшую квартиру.
Ќет, никуда не послали -- стоЯла  у  окна  в  своей  комнате  и
смотрела на улицу,  приложив  ладони  к  стеклу;  оглЯнулась  и
быстро  сказала,  трЯхнув  волосами  и  уже  опЯть   принимаЯсь
наблюдать: "‘мотрите: столкновение!" Ћн  подступал,  подступал,
затылком чувствуЯ, что дверь сама затворилась, подступал  к  ее
гибко вдавленной  спине,  к  сборкам  у  талии,  к  ромбовидным
клеткам уже за  сажень  ощутимой  материи,  к  плотным  голубым
жилкам над уровнем получулок, к лоснЯщейсЯ  от  бокового  света
белизне шеи около коричневых кудрей, которыми она опЯть  сильно
трЯхнула: семь  восьмых  привычки,  осьмушка  кокетства.  "Ђга,
столкновение, злоключение..." -- бормотал он, как  бы  глЯдЯ  в
пустое окно поверх ее темени, но лишь видЯ перхотинки  в  шелку
завоЯ. "Љрасный виноват!" -- воскликнула она  убежденно.  "Ђга,
красный... подайте сюда красного..." -- продолжал он бессвЯзно,
и, стоЯ за  ней,  обмираЯ,  скрадываЯ  последний  дюйм  тающего
расстоЯниЯ, он взЯл ее сзади за руки и принЯлсЯ их бессмысленно
раздвигать, подтЯгивать, и она только  чуть  вертела  косточкой
правой  кисти,  машинально  стремЯсь  пальцем  указать  ему  на
виноватого. "Џостой, -- сказал он хрипло, -- придвинь  локти  к
бокам, посмотрим, могу ли, могу  ли  тебЯ  приподнЯть".  ‚  это
времЯ стукнуло в прихожей, раздалсЯ зловещий макинтошный шорох,
и он с неловкой внезапностью отошел от нее,  засовываЯ  руки  в
карманы,  покашливаЯ,  рыча,  начинаЯ  громко    говорить    --
"...наконец-то! Њы тут голодаем..."  --  и  когда  садились  за
стол, у него все еще ныла неудовлетвореннаЯ тоскливаЯ  слабость
в икрах.
     Џосле обеда пришло несколько  кофейниц  --  и  под  вечер,
когда  гости  схлынули,  а  приЯтельница  деликатно   ушла    в
кинематограф, хозЯйка в изнеможении вытЯнулась на кушетке.
     "“ходите, друг мой, домой, -- проговорила она, не поднимаЯ
век. -- “ вас, должно быть, дела, ничего, верно, не уложено,  а
Я хочу лечь, иначе завтра ни на что не буду годитьсЯ".
     Ћн  клюнул  ее  в  холодный,  как  творог,  лоб,  коротким
мычанием симулируЯ нежность, и затем сказал:
     "Њежду прочим... Я все думаю:  жалко  девчонку!  Џредлагаю
все-таки оставить ее тут -- что ей, в  самом  деле,  продолжать
обретатьсЯ у чужих -- ведь это даже нелепо -- теперь-то,  когда
снова образовалась семьЯ. Џодумайте-ка хорошенько, дорогаЯ".
     "€ все-таки Я отправлю ее завтра", -- протЯнула она слабым
голосом, не раскрываЯ глаз.
     "Ќо поймите, -- продолжил он  тише  --  ибо  ужинавшаЯ  на
кухне девочка, кажетсЯ, кончила и где-то теплилась  поблизости,
-- поймите, что Я хочу сказать: отлично -- мы им все  заплатили
и даже переплатили, но вероЯтно ли, что ей там от этого  станет
уютнее?  ‘омневаюсь.  ЏрекраснаЯ  гимназиЯ,  вы  скажете   (она
молчала), но еще лучшаЯ найдетсЯ и здесь, не говорЯ о том,  что
Я вообще всегда стоЯл и стою за домашние  уроки.  Ђ  главное...
видите ли, у людей может создатьсЯ  впечатление  --  ведь  один
намечек  в  этом  роде  уже  был  нынче  --  что,  несмотрЯ  на
изменившеесЯ положение, то есть когда у вас есть моЯ  всЯческаЯ
поддержка и можно взЯть большую квартиру -- совсем отгородитьсЯ
и так далее  --  мать  и  отчим  все-таки  не  прочь  забросить
девчонку".
     Ћна молчала.
     "„елайте, конечно, как хотите", -- проговорил  он  нервно,
испуганный ее молчанием (зашел слишком далеко!).
     "џ вам уже говорила, -- протЯнула она с  той  же  дурацкой
страдальческой хитростью, -- что длЯ менЯ  главное  мой  покой.
…сли он будет нарушен, Я умру...  ‚от,  она  там  шаркнула  или
стукнула чем-то -- негромко, правда? -- а у менЯ уже  судорога,
в глазах рЯбит -- а дитЯ не может  не  стучать,  и  если  будет
двадцать пЯть комнат, то будет стук во всех двадцати пЯти. ‚от,
значит, и выбирайте между мною и ею".
     "—то вы, что вы! -- воскликнул он с паническим заскоком  в
гортани. -- Љакой там выбор...  Ѓог с вами! џ это только так --
теоретические соображениЯ.  ‚ы правы. ’ем более, что Я сам ценю
тишину.  „а! ‘тою за статус кво -- а кругом пускай квакают.  ‚ы
правы,  дорогаЯ.  Љонечно,  Я  не   говорю...    может    быть,
впоследствии, может быть, там, весной...  …сли вы будете совсем
здоровы..."
     "џ никогда не буду совсем здорова", -- тихо ответила  она,
приподнимаЯсь и со скрипом переваливаЯсь  на  бок,  после  чего
подперла кулаком  щеку  и,  качаЯ  головой,  глЯдЯ  в  сторону,
повторила эту фразу.
     € на следующий день, после гражданской церемонии и в  меру
праздничного обеда, девочка уехала, дважды при всех  коснувшись
его  бритой  щеки  медленными,  свежими    губами:    раз    --
поздравительно, над бокалом и раз --  на  прощание,  в  дверЯх.
‡атем он перевез свои чемоданы и долго раскладывал в бывшей  ее
комнате, где в нижнем Ящике  нашел  какую-то  трЯпочку,  больше
сказавшую ему, чем те два неполных поцелуЯ.
     ‘удЯ по тому, каким тоном его  особа  (называть  ее  женой
было невозможно) подчеркнула, насколько вообще удобнее спать  в
разных комнатах (он не спорил) и как, в частности, она привыкла
спать одна (пропустил), он не мог не заключить, что в ближайшую
же ночь от него ожидаетсЯ первое нарушение  этой  привычки.  Џо
мере того, как сгущалась за окном  темнота  и  становилось  все
глупее сидеть рЯдом с кушеткой в гостиной и молча пожимать  или
подносить и прилаживать к своей напрЯженной скуле ее  угрожающе
покорную руку в сизых веснушках по глЯнцевитому  тылу,  он  все
Яснее  понимал,  что  срок  платежа  подошел,  что  теперь  уже
неотвратимо то  самое,  наступление  чего  он,  конечно,  давно
предвидел, но -- так, не вдумываЯсь, придет  времЯ,  как-нибудь
справлюсь -- а времЯ уже стучалось, и было совершенно очевидно,
что ему (маленькому ѓулливеру) физически невозможно  приступить
к  этому  ширококостному,  многостремнинному,   в    громоздком
бархате, с бесформенными лодыгами и ужасной косинкой в строении
тЯжелого таза -- не говорЯ уже о кислой духоте увЯдшей  кожи  и
еще не известных чудесах хирургии -- тут  воображение  повисало
на колючей проволоке.
     …ще  за  обедом,  отказываЯсь,  словно  нерешительно,   от
второго бокала и словно уступаЯ соблазну, он на  всЯкий  случай
ей объЯснил, что в минуты подъема подвержен  различным  угловым
болЯм, так что теперь он постепенно стал отпускать ее  руку  и,
довольно грубо изображаЯ дерганье в виске, сказав,  что  выйдет
проветритьсЯ. "Џонимаете,  --  добавил  он,  заметив,  с  каким
странным вниманием (или это мне кажетсЯ?) уставились на него ее
два глаза и бородавка, -- понимаете, счастье  мне  так  ново...
ваша  близость...  эх,  никогда  не  смел  мечтать   о    такой
супруге..."
     "’олько не надолго. џ ложусь рано... и не люблю, чтоб менЯ
будили", -- ответила она, спустив свежегофрированную прическу и
ногтем п