сЯ  €скусству  ради
€скусства.
     Њолодые  туземцы  обычно  сообщали  друг  другу  вести,  диктуЯ  письма
профессиональным писцам. Њногих стариков тоже обуЯл дух времени, и несколько
старых туземцев из  племени  кикуйю  стали  посещать  мою  школу и терпеливо
одолевали азбуку, но обычно люди старшего поколениЯ держались в  стороне, не
доверЯЯ  новшествам. ’олько  немногие туземцы умели читать,  и мои  домашние
слуги, рабочие на  ферме и  скваттеры приносили свои  письма  мне,  чтобы  Я
читала  им вслух. ђаспечатываЯ одно  письмо за другим, Я удивлЯлась, до чего
они   были  пустые,  неинтересные.   Ќо  это   было  обычное   предубеждение
образованного европейца. ‘ таким же успехом вы могли  бы старатьсЯ поместить
в гербарий ту тоненькую ветвь оливы, которую  голубь принес Ќою.  Џусть  эта
ветвь была
     * Џерефразировка  слов …вангелиЯ от €оанна:  "€ ‘лово  стало плотию..."
(1:14). 116
     совсем ничтожна, но она воплощала великую весть, более грандиозную, чем
весь ковчег  со  всем  его  живым грузом: она была  символом  новорожденного
зеленого мира.
     ‚се письма  туземцев были очень схожи  между собой, они следовали давно
принЯтому  неизменному  образцу и звучали примерно так:  "„орогой „руг Љамау
Њорефу. Ѓеру  перо  в  руки, дабы сообщить  тебе..." --  причем  пера в руки
никто, разумеетсЯ, не брал, -- писал за  них профессиональный писец -- "...и
пишу тебе письмо, которое уже давно желал тебе написать. џ здоров и надеюсь,
что  по милости  Ѓожией и ты тоже здоров. ЊоЯ матушка  здорова. †ена  моЯ не
совсем здорова, но Я все  же надеюсь, что твоЯ жена, милостью Ѓожьей, вполне
здорова" -- дальше шел длинный перечень всех  родичей, отчет об их здоровье,
обычно весьма однообразный  и длинный)  хотЯ иногда  и его  украшали  всЯкие
фантастические подробности. Џисьмо кончалось так: "’ак что, друг  мой Љамау,
заканчиваю  это письмо,  потому  что на письма  к тебе у  менЯ  совсем  мало
времени. ’вой друг Ќдветти ‹ори."
     ‘то лет назад  молодые студенты-европейцы посылали похожие письма своим
друзьЯм, и почтальоны седлали коней,  гнали их во всю прыть, дудЯ в почтовые
рожки, а в  мастерских выделывали гербовую бумагу  с золоченым обрезом.  ќти
письма встречали  с  радостью, их читали, перечитывали и бережно  хранили. џ
сама видела много таких писем.
     Џрежде  чем Я выучилась говорить на  суахили, мои отношениЯ  с  местной
письменностью были  более  чем странными:  Я могла читать  текст  вслух,  не
понимаЯ ни  единого  слова.  “  суахили  не было письменности, пока белые не
взЯлись за это дело  и не создали грамоту:  в ней слово пишетсЯ так, как оно
произноситсЯ, так что читающего не сбивает  с толку устаревшее правописание.
џ  сидела и читала все эти  писаниЯ старательно, слово за словом, а адресаты
толпились вокруг, затаив дыхание, и вполне раз
     бирались  в  содержании  писем, которые  Я читала,  ничего не  понимаЯ.
€ногда  они вдруг  начинали рыдать или  ломать  руки,  а  иногда разражались
радостными воплЯми, но чаще всего они принимались смеЯтьсЯ, просто заливаЯсь
хохотом под мое чтение.
     ‚последствии,  когда Я уже  стала понимать то, что читала,  Я заметила,
что любое известие длЯ них становитсЯ во  много раз значительнее, когда  его
сообщают  им в  письме.  Ќекоторые  новости,  которые  они  выслушали  бы  в
разговоре с  недоверием или пренебрежительно --  потому  что туземцы  вообще
великие скептики -- теперь воспринимались, как правда истиннаЯ. ‚месте с тем
туземцы сразу улавливают неверное  произношение, всЯкую фонетическую ошибку:
они ликуют  и злорадствуют,  навсегда запоминают ошибку и  часто  всю  жизнь
могут  называть белого  человека  прозвищем,  созданным из его  единственной
оговорки. Ќо если слово  неправильно написано, что случаетсЯ очень часто при
множестве малограмотных писцов, они пытаютсЯ осмыслить это слово, обдумывают
ошибку, но скорее поверЯт самой несусветной чепухе, чем выскажут недоверие к
написанному на бумаге.
     Љак-то  в письме, которое Я читала вслух одному из моих  слуг на ферме,
автор письма  лаконично  сообщал: "џ  сварил павиана."  џ объЯснила, что он,
очевидно, словил павиана  --  на суахили эти слова  тоже  очень  похожи.  Ќо
получатель письма ни за что со мной не соглашалсЯ.
     -- Ќет, мсабу, нет,  -- говорил  он, -- что он  написал  в этом письме?
Љакое там слово записано?
     -- Ћн написал, что сварил  павиана, но как он мог  это  сделать? Ђ если
это действительно правда, он, наверно, написал бы подробно -- как и зачем он
это сделал.
     ћному  кикуйю  стало  очень  неловко:  разве  можно  так  непочтительно
относитьсЯ к тому, что  написано на бумаге?  Ћн попросил вернуть ему письмо,
сложил его, спрЯтал и ушел.
     Ќо  показаниЯ  €огоны,  которые  Я  записала  с  его  слов,  очень  ему
пригодились.  Љогда  окружной  инспектор   прочитал  бумагу,   он  отказалсЯ
удовлетворить  требованиЯ  жителей   Ќьери,  и  они   ушли  восвоЯси,  очень
недовольные тем, что на ферме не удалось ничем поживитьсЯ.
     ќтот документ стал длЯ €огоны величайшим сокровищем.  џ не  раз  видела
это  сокровище. Ѓумага  была  зашита  в  кожаный мешочек,  вышитый бусами, и
висела  на ремешке у  него на  шее. €ногда, обычно  утром в  воскресенье, он
вдруг поЯвлЯлсЯ у моих дверей, снимал мешочек, вынимал бумажку и просил менЯ
прочитать ему вслух  то,  что было  там  написано. Ћднажды, когда  Я впервые
поехала верхом на прогулку  после долгой болезни, €огона увидал менЯ издали,
долго бежал за мной, задыхаЯсь, остановил мою лошадь и подал  мне  документ.
Љаждую прочитанную фразу  он выслушивал  с  глубоким, набожным восторгом,  а
когда Я кончала читать,  он бережно складывал  бумажку и прЯтал ее обратно в
мешочек. €  чем больше времени проходило, тем большее значение эта церемониЯ
приобретала длЯ него, потому что самым большим чудом €огоне казалось то, что
в документе ни  одно слово  не менЯетсЯ.  Џрошлое, которое было  так  трудно
вызвать из  глубин памЯти, и которое, возможно, выглЯдело всЯкий  раз как-то
иначе,  здесь  представало  ему,  пойманное  раз  и навсегда,  побежденное и
запечатленное в видимых глазу  знаках.  Ћно сделалось  достоЯнием €стории --
отныне оно не грозило изменитьсЯ, в нем не было места сомнениЯм.


        ѓлава четвертаЯ ‚аньЯнгери

     ‚ следующий раз, когда  Я  заехала  в Ќайроби, Я навестила ‚аньЯнгери в
госпитале длЯ туземцев.
     ’ак как на моей земле было  множество скваттеров, в госпитале постоЯнно
лечилсЯ кто-нибудь  из них. џ  была там частой гостьей и  наладила дружеские
отношениЯ со старшей медицинской  сестрой.  џ  никогда  не встречала женщин,
которые бы  так сильно красились и пудрились, как  эта дама:  в  своем белом
чепце  она  была  похожа  на  деревЯнную  русскую  игрушку,  куклу,  котораЯ
разбираетсЯ-ав ней еще  куколки, одна меньше другой -- у  нас их продают под
названием "Љатенька". € сестра милосердиЯ была такаЯ же добродушнаЯ и милаЯ,
как эта  игрушка. Џо четвергам  все койки  выносились из  палат на  открытую
площадку  перед  домом, и  в  палатах делали  генеральную  уборку --  мыли и
проветривали. ‚ госпитале  это был  настоЯщий праздник. ‘о  двора открывалсЯ
чудесный вид на сухие равнины Ђти, а дальше  вдали высилась  голубаЯ вершина
„оньо-‘абук и длиннаЯ цепь холмов Њуа.
     ‘транно было видеть  моих старушек из племени  кикуйю в  кроватЯх,  под
чистыми белыми  простынЯми, как странно было бы видеть там старого  рабочего
мула  или другую смиренную рабочую  скотинку: они  и  сами подсмеивались над
собой, когда Я приходила к ним,  но как-то невесело -- туземцы, как правило,
боЯтсЯ больниц.
     Љогда Я  в первый раз  увидела ‚аньЯнгери в госпитале, он был  в  таком
жутком  состоЯнии,  что  Я  подумала --  не лучше  ли  ему умереть?  Ћн  был
смертельно напуган, плакал навзрыд все времЯ, пока Я была около него, умолЯл
менЯ забрать его отсюда на ферму;  он весь трЯссЯ и дрожал  под стЯгивающими
его бинтами.
     ‚  следующий раз Я смогла приехать  только  через неделю, и он встретил
менЯ спокойно, с важным видом, но
     все же он Явно был мне рад, а санитар сказал, что ‚аньЯнгери всю неделю
с нетерпением ждал моего  приезда. …му не терпелось что-то сказать мне, и он
сообщил, с трудом выталкиваЯ слова  через трубку, котораЯ была  вставлена  у
него в рот, что вчера егп убили, и через несколько дней опЯть убьют.
     „октор, лечивший  ‚аньЯнгери, побывал на  фронте,  во ”ранции, во времЯ
войны, и много  занималсЯ лицевой хирургией. Ћн очень искусно зашил рану, не
жалеЯ  сил и времени.  Ћн  вставил на место челюсти металлическую пластинку,
привинтив ее  к оставшимсЯ костЯм, собрал остатки уцелевшей ткани, сшил их и
закрепил,  создав  некое  подобие  подбородка. Ћн  даже,  как  рассказал мне
‚аньЯнгери, вырезал кусок кожи  с плеча и пересадил его  на  лицо.  Љогда  в
конце  лечениЯ  бинты  снЯли,  лицо  у  мальчика  оказалось  совсем  другое,
странное,  похожее  на  мордочку  Ящерицы,  потому  что  у  беднЯги не  было
подбородка,  но он  мог сам есть и нормально разговаривал, разве что  слегка
пришепетывал.  ‹ечение  занЯло  много  месЯцев.  Љогда  Я  пришла  навестить
‚аньЯнгери,  он  попросил менЯ  принести  ему сахару,  и  с тех пор Я всегда
носила ему несколько ложек сахарного песку в бумажном кулечке.
     …сли туземцы, попав в незнакомую обстановку, не впадают в прострацию от
страха, они начинают ворчать и жаловатьсЯ, втайне строЯ планы бегства. ‚ эти
планы входит подчас и смерть -- никакого страха перед ней они не испытывают.
…вропейцы,  построившие  больницы  и  оборудовавшие  их,  часто  жалуютсЯ на
неблагодарность туземцев: с трудом, почти силой, заставлЯют они больных лечь
в  госпиталь  -- слишком  уж эти  люди  равнодушны ко  всему,  что  длЯ  них
делаетсЯ.
     Ѓелых людей очень обескураживает и огорчает такое отношение туземцев. €
вправду, им совершенно все равно, что бы вы длЯ них ни делали;  и сделать-то
вы можете
     ничтожно мало,  и  сделанное  тут  же  забываетсЯ навсегда; они вас  не
благодарЯт, но и  зла  на вас не держат,  и как ни бейсЯ,  тут  уж ничего не
поделаешь. ќто свойство туземцев вселЯет тревогу; кажетсЯ, оно отрицает само
ваше существование, вашу личность, и навЯзывает вам, совершенно против воли,
роль какого-то природного ЯвлениЯ, вроде погоды за окном.
     Ќо пришельцы-сомалийцы  очень  отличаютсЯ в  этом отношении  от местных
жителей. €х  очень глубоко задевает  ваше к ним отношение; по правде говорЯ,
они такие недотроги, что тут не  пошевельнешьсЯ,  чтобы ненароком не обидеть
кого-то  из  этих  вспыльчивых  гордецов.  ђазумеетсЯ, они умеют чувствовать
живейшую благодарность, но  зато и  злобу таЯт  навсегда. ЃлагодеЯние, равно
как и обида или оскорбление, навеки врезаетсЯ в их сердца, словно высеченное
на  камне.  ‚се  они  --  фанатически  правоверные  мусульмане;  как  у всех
мусульман, у них свой, очень строгий кодекс  законов, и вас они будут судить
по  нему. ‘ сомалийцами можно  сразу, за какой-нибудь  час  или два, создать
себе отличную репутацию или безвозвратно погубить свое доброе имЯ.
     ‘реди  туземных племен племЯ  масаи занимает  особое место.  Ћни  очень
памЯтливы,  могут долго  чувствовать  благодарность  за  услугу, но и  обиду
помнЯт долго. Ќа нас они вообще в обиде, и эта неприЯзнь пройдет, лишь когда
вымрет все племЯ.
     Ќо у племен  кикуйю, вакамба или кавиронда, лишенных предрассудков, нет
и никакого кодекса законов.  Ћни считают, что большинство людей  способны на
все, их  ничем  не  удивишь,  как  ни  старайсЯ. Њожно  сказать, что  только
совершенно нищий или ненастоЯщий кикуйю обращает внимание на то, что  ты ему
сделаешь.  Ћни  живут  особо, по своим  обычаЯм,  и на  все,  что  вы с ними
делаете,  смотрЯт  как на Явление природы.  €  хотЯ  они вас  не  осудЯт, но
заметЯт и запомнЯт все. € от суммы этих
     наблюдений зависит ваша репутациЯ, ваше доброе или дурное имЯ.
     ‚ этом отношении самые нищие из беднЯков …вропы  похожи на кикуйю.  Ћни
не судЯт  вас, но  знают вам  цену.  …сли  они  вообще полюбЯт вас  и станут
уважать, то совершенно так же, как люди любЯт Ѓога: не за то, что вы длЯ них
сделали, а потому, что вы такаЯ, как есть.
     Ћднажды, зайдЯ в госпиталь, Я  увидела там трех новых  пациентов: очень
черного большеголового  человека  и двух мальчиков  --  у  всех  троих  было
забинтовано горло. Ћдин из санитаров госпиталЯ, горбун, отличный рассказчик,
с удовольствием описывал мне самые загадочные и странные случаи в госпитале.
“видев,  что  Я остановилась  у коек новых  пациентов,  он подошел  ко мне и
поведал, что с ними случилось.
     ќто были нубийцы, оркестранты Љоролевского полка африканских  стрелков,
черные  солдаты из Љении. Њальчики были барабанщиками, мужчина -- горнистом.
ќтот человек пережил в жизни  тЯжелую  драму и совершенно потерЯл голову  от
горЯ, как часто случаетсЯ  с  туземцами. ‘начала он стал  палить из винтовки
направо и налево среди  бараков, а когда патроны кончились, заперсЯ с  двумЯ
мальчиками у себЯ в хижине из рифленого железа и  попыталсЯ перерезать горло
обоим мальчикам и себе самому. Њой санитар сожалел, что Я не видела,  как их
принесли в  госпиталь  на  прошлой неделе -- они были  залиты  кровью,  и Я,
наверно, решила  бы, что  они умерли. Ќо теперь они  были вне  опасности,  а
убийца уже опамЯтовалсЯ.
     Љогда  санитар  рассказывал мне  об  этом  событии,  все  три виновника
происшествиЯ,  лежа в одной постели, слушали рассказ с глубоким вниманием --
ведь  это   непосредственно   касалось   их  самих.  €ногда   они  прерывали
рассказчика, когда он  неточно  пересказывал детали, и оба мальчика, которые
еще говорили с трудом, оборачивались
     к  тому  человеку, который лежал  между ними,  чтобы  он подтвердил  их
слова: они были уверены, что он им поможет как можно лучше описать, как  все
было.
     -- Ђ разве ты не бесилсЯ, -- спрашивали они его,  -- так, что пена  шла
изо рта, да? Ђ помнишь, как ты грозилсЯ, что изрубишь нас на мелкие кусочки,
меньше  кузнечика? €  убийца, горестно  вздыхаЯ,  подтверждал:  "„а,  да..."
€ногда Я задерживалась в Ќайроби на  полднЯ  -- либо  ради  деловой встречи,
либо в ожидании поезда из …вропы, который опаздывал. ‚  таких случаЯх, когда
мне  нечего  было  делать, Я  подъезжала к туземному  госпиталю  и  забирала
двух-трех больных  --  немножко  покататьсЯ на  машине. ‚  то  времЯ,  когда
‚аньЯнгери лечилсЯ в госпитале, у сэра ќдварда ЌортсеЯ, нашего  губернатора,
содержались  в  клетке  два  львенка,  которых  он  собиралсЯ  отправить   в
лондонский зоопарк. Ѓольные из госпиталЯ очень интересовались этими  зверЯми
и всегда просили повезти их взглЯнуть на них. џ обещала больным оркестрантам
из  Љоролевского полка  прокатить их  туда, когда  им  станет лучше, но  они
хотели  ехать только  все  вместе. Њедленнее  всех  поправлЯетсЯ горнист,  а
одного из  мальчиков  выписали из  госпиталЯ  даже  раньше,  чем  тот совсем
поправилсЯ. Љаждый день  мальчик приходил в  госпиталь справитьсЯ о здоровье
горниста, чтобы не  упустить  момент, когда  можно будет  ехать.  Ћднажды он
встретил менЯ у госпиталЯ  и  сказал,  что у  горниста  была  очень  сильнаЯ
головнаЯ боль, и что  этого следовала ожидать, потому  что  у него в  голове
полно чертей.
     Ќаконец, со мной поехали все трое. Ћни застыли около^ клетки, онемев от
удивлениЯ. Ћдному из молодых львЯт, очевидно, надоело, что  на него глазеют.
Ћн  вдруг  вскочил,  потЯнулсЯ  и  коротко  рыкнул;   все  зрители  насмерть
перепугались,  а самый  маленький  спрЯталсЯ за спину  горниста. €  когда мы
ехали обратно, он  вдруг  сказал горнисту:  "Ђ этот лев разъЯрилсЯ, как ты в
тот раз".
     ’ем  временем  дело  ‚аньЯнгери  на ферме  слегка  подзабылось.  €ногда
приходили его родные, спрашивали, как он  поживает, но никто, кроме младшего
братишки,  не  решалсЯ навещать  его.  Љанину тоже приходил  ко мне  поздним
вечером, -- так старый барсук выходит по ночам на разведку -- и расспрашивал
менЯ  о  мальчике. Њы с  ”арахом  иногда в  шутку оценивали  его  страданиЯ,
переводЯ их в овец.
     €менно ”арах, месЯца через два  после несчастного случаЯ, доложил мне о
том, что в деле возникли новые осложнениЯ.
     ‚  таких  случаЯх  он  обычно  входил  в  столовую,  когда  Я  обедала,
становилсЯ навытЯжку у дальнего конца стола и приступал  к нелегкому делу --
открыть мне глаза на жизнь при полном моем неведении. ”арах хорошо говорил и
поанглийски и по-французски, но всегда делал одни и те же ошибки. Ћн говорил
вместо  "кроме"  -- "короче":  "‚се коровы вернулись  в загон, короче  серой
телки" -- а Я, вместо того, чтобы его поправлЯть, тоже начала употреблЯть те
же слова, разговариваЯ с ним. Ћн всегда держалсЯ уверенно  и с достоинством,
но  обычно  начинал  разговор   издалека.  --  Њемсаиб,  --  сказал  он,  --
относительно Љаберо. ќто было вроде заголовка к разговору, и Я ждала, что он
мне скажет.
     Џосле паузы ”арах  опЯть заговорил: -- ‚ы  думаете, мемсаиб, что Љаберо
мертвый и его съели гиены. Ќет, он не мертвый. Ћн теперь у масаи.
     џ усомнилась в его словах и спросила, откуда он это знает.
     -- Ћ, Я все знаю, -- сказал  он. --  “  Љанину там  многомного  девушек
выдано  замуж  за  масаи.  Љогда Љаберо  не мог придумать, кто ему  поможет,
короче масаи, он побежал к мужу  своей сестры. Џравда, ему плохо пришлось --
он всю ночь  просидел  на дереве, а  под  деревом сторожили гиены.  € вот он
живет у масаи. ’ам есть богатый старик
     масаи, у него сотни коров, а детей совсем нету, он и хочет взЯть к себе
Љаберо. Љанину  все хорошо знает, он и сам ходил много  раз и говорил с этим
масаи. Ќо  он боитсЯ  тебе  рассказывать, он  думает, что  если  белые  люди
узнают, то повесЯт Љаберо в Ќайроби.
     ”арах всегда говорил про кикуйю с высокомерным пренебрежением.
     -- “ масаи жены детей не  рожают, вот они и рады брать детей из племени
кикуйю. Ћчень уж любЯт воровать. Ќу, а Љаберо непременно вернетсЯ  на ферму,
когда подрастет; не захочет он жить, как эти масаи: они все кочуют, бродЯт с
места на место. Ђ кикуйю лентЯи, им это ни к чему.
     ‘  фермы,  год за  годом, можно  было  наблюдать на другом берегу  реки
трагическое вымирание племени масаи. ќто воины, которым запретили сражатьсЯ,
племЯ, подобное умирающему  льву,  чьи  когти обрезали;  лишенный  мужества,
кастрированный  народ. “ них  отнЯли  их копьЯ, отобрали  даже их  громадные
красивые щиты, а в  резервации львы продолжали нападать на их стада. Љогдато
у  менЯ  на  ферме  были  три молодых быка  --  их кастрировали,  чтобы  они
превратились в мирных волов, и на них можно было бы пахать и возить грузы, а
на ночь загнали во двор  фактории. ’ой же ночью гиены, привлеченные  запахом
крови, напали на них и растерзали. ’акаЯ же судьба ждет и масаи, подумала Я.
     -- †ена Љанину горюет,  --  сказал ”арах,  -- что на столько лет терЯет
своего сына.
     џ не стала  посылать за Љанину, потому что не знала, верить  ”араху или
нет, но когда тот сам пришел ко мне домой, Я вышла поговорить с ним.
     -- Љанину, -- сказала Я, -- жив ли Љаберо? †ивет он у масаи или нет?
     ’уземца никогда врасплох не застанешь, он всегда начеку.  € Љанину  тут
же зарыдал о своем пропавшем дитЯтке. џ молча слушала, глЯдЯ на него.
     -- Љанину,  --  сказала Я, -- приведи Љаберо сюда.  Њать заберет  его к
себе на ферму, и он будет жить здесь. Ќикто не собираетсЯ его вешать.
     Ќо Љанину продолжал рыдать, не слушаЯ менЯ, и уловил только одно слово:
"вешать".  Ћн  завопил  еще громче, в  голос,  причитаЯ,  что  Љаберо  такой
хороший, и что он любит его больше всех других детей.
     “ Љанину было множество детей и внуков, а его  поселок был  недалеко от
моего  дома,  и  они  вечно бегали  у менЯ под  окнами. ‘  ними был  и самый
маленький из внучат  Љанину, сын одной из его дочек, котораЯ вышла замуж  за
масаи и ушла  в резервацию, но  вскоре  вернулась  домой и  привела с  собой
сынишку. ‡вали  его ‘ирунга. „итЯ смешанных кровей, он рос живым, проворным,
не было конца его выдумкам, что-то  в нем было даже не  совсем человеческое:
казалось, что это мечетсЯ неспокойный Язычок огнЯ,  ночнаЯ птица,  крошечный
бесенок, домовой, обитающий на нашей ферме. Ќо ребенок страдал эпилепсией, и
другие дети боЯлись  его, гнали  от  себЯ, не хотели с ним играть и прозвали
айтаном,  что значит "—ертенок", и Я  забрала его к себе в дом. ђебенок был
болен и никакой  работы делать не мог, но этот  веселый  шалунишка стал  длЯ
менЯ  чем-то вроде придворного шута  и бегал за мной по пЯтам, как маленькаЯ
плЯшущаЯ тень. Љанину знал, как Я привЯзана к малышу, и до сих пор относилсЯ
к  этому  снисходительно, как подобает доброму дедушке. Ќо  тут он мгновенно
воспользовалсЯ этой возможностью обратить против менЯ мою привЯзанность, мою
слабость.  Ћн громогласно заЯвил,  что пусть лучше ‘ирунгу десЯть раз подрЯд
сожрут леопарды, только бы Љаберо был цел, а раз уж теперь Љаберо пропал, то
пусть  и ‘ирунга  тоже  пропадет, все едино  -- потому  что Љаберо, и только
Љаберо дорог ему  как зеница ока  и как  собственнаЯ плоть и кровь. …сли  бы
Љаберо действительно умер,  то это был  бы плач царЯ  „авида  о  сыне  своем
Ђвессаломе, и
     это было  само по себе трагедией. Ќо если он  осталсЯ жив и  прЯталсЯ у
масаи, это была трагедиЯ еще более ужаснаЯ: предстоЯло сражатьсЯ или бежать,
но так или иначе боротьсЯ за жизнь мальчика.
     Ќа  равнинах  Я  видела,  как такие сцены  разыгрывают газели, когда  Я
неожиданно  выходила  к  тому месту,  где  они прЯтали  своих  новорожденных
детенышей.  Ћни  бежали   навстречу,   плЯсали,  прыгали   вокруг,  а  потом
притворЯлись  хромыми, беспомощными -- словом, шли  на все, лишь бы  отвлечь
внимание от своих  малышей. € действительно, чуть ли не под  копытами лошади
видишь затаившегосЯ в  траве газеленка: лежит совсем  тихо,  вытЯнув  шейку,
замер, чтобы  остатьсЯ  в  живых,  а мать  ради спасениЯ его  жизни плЯшет и
гарцует под  носом  у лошади.  €  птица так  же  отвлекает охотника от своих
птенцов:  хлопает крыльЯми, бьетсЯ на земле,  а  иногда ловко  притворЯетсЯ,
будто у нее подбито крыло, и волочит его, не улетаЯ.
     ‚от и Љанину вытворЯл те же  штучки передо мной. Ќеужто у этого старого
кикуйю  еще  нашлось столько  душевных  сил, столько  пыла,  как только дело
коснулось жизни его сына? ‘лышно было, как трещат его старые кости, когда он
дергалсЯ, приплЯсываЯ, он даже преобразилсЯ то ли в старуху, то ли в курицу,
или превратилсЯ в львицу  --  настолько  Явно  эта игра  была игрой  матери,
женской  игрой.  Ѓыло  странно  видеть  его  дикие  ужимки,  и вместе  с тем
поведением   старика  можно  было  только  восхищатьсЯ:  оно  было  достойно
уважениЯ,  как  привычка страуса  сменЯть на гнезде самку, высиживаЯ Яйца  в
очередь с ней. Ќет женщины, чье сердце устоЯло бы перед таким спектаклем.
     -- Љанину, -- сказала Я ему, -- если Љаберо захочет вернутьсЯ на ферму,
пусть приходит, никто его не тронет. ’ы сам и приведешь его ко мне, когда он
захочет. Љанину замолчал как убитый, понурил голову и ушел
     опечаленный, будто потерЯл последнего друга в этом мире.
     Њогу  только добавить,  что Љанину все запомнил и сделал  так, как  ему
было велено. —ерез пЯть лет, когда Я  уже почти позабыла об этой истории, он
однажды через ”араха попросил менЯ выйти поговорить с ним. џ вышла  из дома:
он стоЯл, йоджав одну ногу, с очень  серьезным видом, но заметно было, что в
глубине души он волновалсЯ. Ћн очень приветливо заговорил со мной: -- Љаберо
вернулсЯ, -- сказал он.
     Љ этому времени Я уже научилась применЯть  многозначительные паузы и не
сказала  ни  слова.  ‘тарый  кикуйю  почувствовал весомость моего  молчаниЯ,
переступил с ноги на ногу и заморгал.
     --  Њой  сын, Љаберо,  снова вернулсЯ  на  ферму,  --  повторил  он.  џ
спросила: -- ‚ернулсЯ от масаи?
     Љанину сразу решил,  что раз Я с ним заговорила, значит, мы помирились,
и хотЯ  он не улыбалсЯ, но  от глаз уже разбежались  веселые морщинки: видно
было, что он готов улыбнутьсЯ.
     -- „а, Њсабу, да, он вернулсЯ от масаи, и он будет работать на вас.
     ‚ то времЯ наша  администрациЯ ввела перепись и регистрацию --  туземцы
называли ее "кипанда"; каждый житель  должен был зарегистрироватьсЯ, так что
нам предстоЯло вызвать  полицейского офицера  из Ќайроби и  зарегистрировать
Љаберо как законного  жителЯ  на ферме. Њы с Љанину назначили день  длЯ этой
церемонии.
     ‚  назначенный   день  Љанину   с  сыном  Явились  задолго  до  приезда
представителЯ  полиции.  Љанину  весело   представил  мне  Љаберо,   но  мне
показалось,  что он немного побаиваетсЯ  своего  вновь  обретенного  сына. €
волновалсЯ  он  не  зрЯ. Њасаи увели от нас маленького барашка, а возвратили
молодого леопарда. Ќо в Љаберо, очевидно, текла кровь племени масаи, врЯд ли
только  прожитые  с  ними  пЯть лет могли так изменить его. Џеред нами стоЯл
молодой масаи, настоЯщий масаи, с головы до пЯт.
     ‘мотреть на  воина-масаи  -- истинное наслаждение.  “  этих  юношей  до
крайности  доведена  некаЯ  интеллигентнаЯ,  особаЯ изысканность, которую мы
называем  словом  "chic"*  --  дерзкаЯ,  фантастическаЯ  надменность  только
прикрывает  их  непоколебимую  стойкость и  верность  своей природе,  своему
непререкаемому идеалу.  ќтот стиль поведениЯ  -- не  маска  и не  подражание
чуждым  образцам; он  коренитсЯ в  самой  сути, в  глубине  их  существа,  и
отображает характер племени и его историю; даже оружие и боевые украшениЯ --
такаЯ же неотъемлемаЯ часть их облика, как ветвистые рога у оленЯ.
     Љаберо перенЯл у масаи их прическу: он носил длинные волосы, сплетенные
в толстую косу, и кожаную ленту на лбу. Ћн перенЯл у масаи и посадку головы:
подбородок  вызывающе  выдвинут  вперед, будто  он подает тебе свое  хмурое,
надменное лицо на невиданном блюде. ЏеренЯл  он  и напрЯженную,  пассивную и
дерзкую манеру  морани, словно выставлЯЯ себЯ на обозрение,  как  статую, на
которую все смотрЯт, но сама она никого не замечает.
     Њолодые воины масаи  --  их зовут морани  -- питаютсЯ только  молоком и
свежей  кровью,  и,  может  быть,  от этого  питаниЯ  у  них такаЯ чудеснаЯ,
шелковистаЯ,  гладкаЯ кожа.  ‹ица, с  высокими  скулами  и резко очерченными
челюстЯми,  гладкие,  словно  припухшие, без единой морщинки или  Ямочки, их
матовые, словно невидЯщие глаза похожи на два черных камешка, плотно сидЯщие
в портрете из мозаики, да и вообще молодые морани похожи на древнюю мозаику.
“  них сильные мускулистые шеи, придающие им грозный вид -- такаЯ шеЯ бывает
у рассерженной кобры, у самца-леопарда или у боевого быка -- и эти мощ
     * €зысканность, шик (^>ранц.). 130
     ные  бугры  мышц так недвусмысленно  отражают их мужскую силу,  что без
слов выражают готовность сражатьсЯ  со  всем  миром, за исключением  женщин.
Џоражает контраст или, вернее, гармониЯ между этими полными гладкими лицами,
мощными шеЯми,  широкими округлыми плечами  и  удивительно  узкими  бедрами,
тонкой  талией  и длинными, стройными, сухими ногами --  это придает  им вид
существ,  доведенных жестким тренингом до  самой  высокой  степени хищности,
алчности, ненасытности.
     Џоходка  у  масаи  напрЯженнаЯ,  они  ставЯт одну точеную ногу  впереди
другой, но движениЯ  рук, запЯстьЯ и кисти у  них на редкость плавные. Љогда
молодой масаи  натЯгивает лук и спускает  стрелу, кажетсЯ, что сухожилиЯ его
длинных рук звенЯт в воздухе вместе со стрелой.
     Џолицейский из Ќайроби был молод, он  недавно приехал из  Ђнглии, и его
переполнЯло служебное рвение. Ћн так хорошо говорил на Языке суахили, что мы
с  Љанину  его  не  понимали,  вдобавок он живо заинтересовалсЯ  тем  старым
случаем  с  нечаЯнным  выстрелом и  учинил  Љанину  перекрестный допрос,  от
которого тот просто окаменел. ‡акончив допрос, молодой чиновник сказал  мне,
что по его мнению, с  Љанину поступили ужасно несправедливо, и что дело надо
разобрать в Ќайроби.
     -- Ќо на это уйдут годы жизни -- и вашей, и моей, -- сказала  ему  Я. Ђ
он ответил:
     -- ђазрешите заметить, что это нельзЯ принимать во внимание, когда речь
идет о восстановлении попранной справедливости.
     Љанину взглЯнул на  менЯ исподлобьЯ: он решил, что угодил  в ловушку. ‚
конце  концов,  мы  выЯснили,  что  дело  слишком  давнее,  и  никто  его  к
производству не примет, так что все сошло спокойно,  только Љаберо регулЯрно
приходил регистрироватьсЯ, как работник фермы. Ќо  все эти событиЯ произошли
гораздо позднее. ‚
     течение  пЯти лет о  Љаберо на ферме не поминали, словно его не было на
свете -- он кочевал с племенем масаи, а у  Љанину и без того хватало хлопот.
Џрежде чем  его  испытаниЯ кончились, в дело вступили силы, которые  бросили
его в камнедробилку и смололи в порошок.
     Ќо об этом  Я мало что могу рассказать. ‚о-первых, потому что  эти силы
по своей природе чрезвычайно таинственны, а во-вторых, тогда Я была  слишком
занЯта своими делами и почти не  думала  ни о Љанину, ни о его судьбе, да  и
все, что  касалось фермы, отодвинулось в страшную  даль, как далекаЯ вершина
горы  Љилиманджаро,  которую  Я видела издалека сквозь  туман, часто  совсем
закрывающий ее. ’уземцы  смиренно принимали эти периоды забвениЯ, будто менЯ
и вправду  унесло от них в  иной мир, и впоследствии  они говорили  об  этом
времени, как о времени моего отсутствиЯ. Ћни говорили:
     "Ѓольшое дерево  рухнуло"  или:  "Њой ребенок умер, когда  вы уходили к
своему белому народу".
     Љогда ‚аньЯнгери  поправилсЯ и его  выписали из больницы, Я забрала его
домой на ферму и с тех  пор встречалась с ним  очень редко -- по праздникам,
или на равнинах.
     —ерез несколько дней после возвращениЯ ‚аньЯнгери его отец, ‚айнайна, и
его бабушка пришли ко мне. ‚айнайна был небольшого роста, с круглым брюшком,
что редко  встречаютсЯ среди  племени кикуйю --  все  они сухощавые или даже
тощие. “ него росла реденькаЯ бородка, и еще была страннаЯ привычка  никогда
не смотреть собеседнику прЯмо в глаза. Ћн производил впечатление неразвитого
дикарЯ, которому  только и нужно,  чтобы его оставили в покое.  ‚месте с ним
пришла его мать, древнЯЯ старуха из племени кикуйю.
     ’уземки  бреют  себе  головы,  и  удивительно  то,  как  быстро вы сами
начинаете  чувствовать,  что  эти круглые, чистенькие,  аккуратные  головки,
похожие на темные матовые орешки -- это и есть признак истинной женственно
     сти, и  что взлохмаченные  волосы на женской  голове так же непристойны
длЯ женщины, как борода. “ старой матери ‚айнайны на голом сморщенном черепе
кое-где были  оставлены  пучки  седых волос,  и  это  производило  такое  же
неприЯтное  впечатление,  как  небритый подбородок  у мужчины,  и  придавало
старухе вид крайне запущенности и бесстыдства. ‘таруха опиралась на палку  и
молчала, слушаЯ  ‚айнайну,  но  молчание  ее  было  каким-то искрометным, ее
переполнЯла кипЯщаЯ ключом жизненнаЯ сила, из которой  ее сын не унаследовал
ни капли. ќта пара напоминала “раку и  ‹аскаро, но  об этом Я  узнала только
позже.
     Џриплелись они ко  мне с  вполне мирной целью. ‚аньЯнгери,  как сообщил
мне его отец, не мог жевать твердую кукурузу, а  люди  они бедные, у них нет
ни  муки, ни  дойной коровы. Ќе разрешу ли Я,  пока дело ‚аньЯнгери не будет
улажено,  брать немного  молока  от  моих коров? Ђ то  они прЯмо не знают --
выживет ли  их ребенок до  тех пор,  пока им  не выплатЯт выкуп?  ”арах  был
далеко, уехал в Ќайроби по своим  делам с сомалийцами, и пока его не было, Я
дала согласие,  чтобы ‚аньЯнгери каждый день получал бутылку  молока от моих
коров, и  велела моим  слугам,  которые,  как ни странно,  были  очень  этим
недовольны и  неохотно выполнЯли мои  приказаниЯ, давать  отцу ‚аньЯнгери по
бутылке молока каждое утро.
     Џрошло две или три недели, и как-то вечером Љанину пришел ко мне домой.
Ћн  вдруг  возник в  комнате, где Я  после обеда сидела  у  камина и читала.
Ћбычно туземцы  предпочитают беседовать  возле дома, на  крыльце, и когда он
закрыл за  собой двери, Я решила, что разговор  у нас будет очень необычный.
Ќо Я не ожидала, что, закрыв двери, Љанину не проронит  ни слова; можно было
подумать,  что  его сладкоречивый,  словно медовый, Язык вырезали у него изо
рта. ‚ комнате царила полнаЯ тишина. “ этого большого старого кикуйю был вид
тЯжело больного
     человека, он  всем  телом опиралсЯ  на палку,  казалось,  что тело  под
плащом истаЯло.  …го глаза  потускнели, как  у мертвеца,  и  он только молча
облизывал сухие губы кончиком Языка.
     Ђ когда он наконец заговорил, то только  и сказал, что дела  его  очень
плохи. Џомолчав, он добавил небрежно, как будто дело шло о  пустЯках, что он
уже отдал ‚айнайне больше  десЯти овец. Ђ теперь ‚айнайна требует, чтобы  он
отдал ему еще корову с теленком, и придетсЯ их отдать.
     -- Ђ зачем ты  это делаешь, раз ‘овет еще ничего  не решил? -- спросила
Я.
     Љанину промолчал,  он даже  не взглЯнул на  менЯ.  ‚ этот вечер  он мне
напоминал паломника, не  знающего, где приклонить голову, и он зашел ко  мне
по пути сообщить обо всем, а теперь ему пора идти дальше. џ подумала, что он
Явно  болен, и, помолчав,  сказала, что завтра свезу  его в больницу. ’ут он
только взглЯнул на менЯ искоса, с большой горечью -- старому насмешнику было
горько, что над ним, как  видно, насмехаютсЯ. Ќо прежде чем  уйти, он как-то
странно провел рукой по лицу, будто отираЯ слезу. Ѓыло бы удивительно -- как
будто  странничий посох расцвел  --  если  бы  у Љанину  нашлась  хоть  одна
слезинка,  и еще удивительнее, что он выбрал времЯ пускать слезу,  когда это
было бесполезно.  џ вдруг спросила себЯ, что же творилось на ферме, пока мне
было  не до нее. € когда Љанину ушел, Я посла за ”арахом,  чтобы расспросить
его обо всем.
     ”араху иногда не  хотелось обсуждать  со мной дела  туземцев, будто это
ниже  его достоинства, да и мне знать об этом не положено. Ќо в конце концов
он соблаговолил  рассказать мне все, причем на менЯ  не глЯдел, а смотрел  в
окно на звезды. Ћказалось, в  том, что Љанину пал духом, была виновата  мать
‚айнайны, настоЯщаЯ ведьма, она напустила на него порчу. --  —то  ты, ”арах,
-- сказала Я. -- ‚едь Љанину человек
     почтенный и слишком мудрый, чтобы верить в колдовство!
     -- Ќет,  -- с расстановкой ответил ”арах. -- Ќет, мемсаиб. џ думаю, эта
старуха из племени кикуйю и вправду умеет колдовать.
     ‘таруха сказала Љанину, что его  коровы еще увидЯт, что длЯ них было бы
лучше, если  бы Љанину  сразу  отдал  их  ‚айнайне. Ђ  теперь коровы  Љанину
слепнут  одна  за  другой,  и от  этого  горЯ у  Љанину  сердце  мало-помалу
надрываетсЯ, как  в стародавние времена трещали кости и расплющивались мышцы
у  тех,  кого  предавали мучительной  пытке,  постепенно заваливаЯ  тЯжелыми
камнЯми.
     ”арах рассказывал о  колдовстве кикуйю сухо, сдержанно, как рассказывал
бы  о  Ящуре у скота на ферме -- сами мы этой  заразы не подхватим, но можем
потерЯть весь свой скот.
     „о позднего вечера Я сидела и размышлЯла о колдовстве у  менЯ на ферме.
‘начала эта чертовщина показалась мне страшной и отвратительной -- как будто
она вылезла из забытой могилы и прижалась, расплющив нос, к оконному стеклу.
џ слышала, как вдали у реки выли гиены, и вспоминала, что у кикуйю есть свои
оборотни, только не  волки, а гиены -- будто  бы некоторые старухи по  ночам
оборачиваютсЯ  гиенами. Њожет, вот сейчас мать ‚айнайны трусит в ночной тьме
по берегу  реки,  белеЯ оскаленными зубами.  Љ  тому времени Я  уже привыкла
верить в колдовство, и эта  вера казалась мне вполне естественной -- слишком
уж  много страшных существ выходит  побродить глубокой ночью  в Ђфрике. "ќта
старуха -- страшнаЯ скрЯга, -- думала Я  почему-то на суахили. -- Ћна тратит
свое колдовство  на  то,  чтобы ослепить коров  Љанину,  а  менЯ  заставлЯет
кормить его внучонка, получаЯ по  бутылке молока в день от моих  собственных
коров".
     € еще Я подумала: "€  несчастный случай, и  все, что произошло потом --
все теперь отравлЯет кровь моей фер
     мы, и Я в этом виновата. ЏридетсЯ призвать свежие силы,  иначе жизнь на
ферме превратитсЯ в дурной сон, в кошмар.  € Я знаю, что мне делать. џ пошлю
за Љинанджи".


        ѓлава пЯтаЯ ‚ождь племени кикуйю

     ‚ерховный вождь племени,  Љинанджи, жил милЯх в девЯти к северо-востоку
от  фермы,  в резервации кикуйю, поблизости от французской миссии,  и правил
более чем сотней  тысЯч  соплеменников.  ќто  был  красивый крепкий  старик,
умевший держать себЯ с  достоинством и настоЯщим величием,  хотЯ стал вождем
не по праву  рождениЯ  и  не по выбору  своих соплеменников,  а был назначен
англичанами, когда  они так и не смогли поладить с законным вождем племени в
этом районе.
     Љинанджи был моим  другом и не  раз выручал менЯ в трудную минуту.  …го
"маньЯтта",  деревнЯ, куда  Я несколько  раз заезжала  верхом, была  так  же
грЯзна и кишела мухами, как и у  других кикуйю. Ќо она была больше всех тех,
где  Я  бывала,  потому  что  Љинанджу  пользовалсЯ  в   полной  мере  своей
привилегией вождЯ племени и завел  себе целую толпу жен. ‚ деревне суетилось
великое множество жен, от старых, беззубых и тощих,  ковылЯвших на костылЯх,
до  совсем  юных,  стройных,  круглолицых,  с газельими глазами  девчонок, у
которых  руки и  длинные ноги были  обвиты блестЯщей  медной проволокой. …го
дети  кишмЯ кишели везде,  роились,  как  мухи. ‘ыновьЯ, статные  молодцы  в
красивых головных уборах,  слонЯлись повсюду, норовЯ  набедокурить. Љинанджу
сам как-то сказал  мне, что  у него  сейчас  пЯтьдесЯт пЯть  сыновей-воинов,
морани.
     €ногда старый  вождь  в роскошном одеЯнии  приходил  пешком  ко  мне на
ферму. …го сопровождали два-три
     седовласых  сенатора и несколько воинов -- его  сыновей. Ћн приходил  с
дружеским  визитом, или просто,  должно  быть,  хотел  отдохнуть у  менЯ  от
государственных  дел. Џосле  обеда  он сидел на  лужайке  в плетеном кресле,
которое  выносили длЯ него с  веранды, курил  сигары  --  их ему вручали мои
слуги  --  а  кругом  на  корточках рассаживалась  его  свита  и охрана. Њои
домочадцы и арендаторы, узнав о его приезде, собирались  вокруг и  старались
развлечь  его рассказами  о всЯких  происшествиЯх  у нас на ферме -- в  тени
деревьев  возникало  что-то  вроде политического  клуба.  Љинанджи  на  этих
собраниЯх вел себЯ своеобразно: как только ему начинало  казатьсЯ, что споры
чересчур  затЯнулись, он  откидывалсЯ на спинку кресла и, не даваЯ погаснуть
своей сигаре, закрывал глаза и начинал глубоко,  медленно дышать, негромко и
равномерно похрапываЯ -- это было нечто вроде официального сна, длЯ проформы
-- должно быть,  он изобрел этот прием на заседаниЯх своего ѓосударственного
‘овета. €ногда мне ставили кресло рЯдом с ним, и тогда Љинанджи всех отсылал
прочь, показываЯ, что на  это раз пойдет серьезный разговор  о том, как надо
править миром. Љогда  Я  с ним познакомилась, он был уже не тот, что прежде:
жизнь  взЯла свое.  Ќо  когда он  говорил со мной  свободно, доверительно, с
глазу  на глаз, мне  открывалсЯ его  оригинальный  ум,  его ЯркаЯ,  дерзкаЯ,
фантастическаЯ  личность;  он  много  думал о  жизни и  создал  себе  о  ней
собственное, непоколебимое мнение.
     Ќесколько  лет  назад, после  одного  случаЯ,  наша  дружба с  Љинанджи
укрепилась еще больше.
     Ћн пришел как-то раз ко мне домой, когда Я завтракала с другом, который
отправлЯлсЯ  в глубь страны, и  пока Я  его  не  проводила,  у менЯ не  было
времени поговорить с вождем племени кикуйю. Љинанджи, как всегда, полагалось
выпить, пока он дожидалсЯ после утомительного пути под палЯщим солнцем, но у
нас ни в одной бутылке не осталось достаточно выпивки, поэтому мы с моим дру
     гом налили полный бокал, смешав все крепкие напитки, какие были в доме.
џ подумала:  чем крепче будет  смесь, тем медленнее  Љинанджи выпьет ее, и Я
сама вынесла вождю этот кубок. Ќо Љинанджи, пригубив напиток с легкой нежной
улыбкой,  устремил на менЯ  такой красноречивый взглЯд, каким  редко  кто из
мужчин на менЯ смотрел: закинув голову, он залпом осушил бокал до дна.
     —ерез полчаса, когда мой приЯтель уехал, слуги пришли ко мне и заЯвили:
"Љинанджи  мертвый".  Ќа  минуту  передо  мной  возникли,  как  две  черные,
громадные тени, предчувствие трагедии и неотвратимость дурной славы. џ вышла
взглЯнуть на вождЯ.
     Ћн лежал на  земле,  в тени возле  кухни, с застывшим, как у  мертвеца,
лицом,  губы у него посинели, руки  были холодные, как  лед. Њне показалось,
что Я убила слона: мощное, величественное  живое существо, которое  жило  на
земле  своей особой жизнью  и по-своему постигало все окружающее, вдруг пало
бездыханное,  сраженное моей  рукой. € вид у него  стал жалкий,  несчастный:
кикуйю облили его водой, снЯв с  него великолепный плащ из  обезьЯньих шкур.
ѓолый он был  похож  на  зверЯ  после того,  как с  него содрали  шкуру  или
отпилили рога -- тот трофей, ради которого и было совершено убийство.
     џ собралась  послать  ”араха за  врачом, но  мы никак не могли  завести
машину,  а  соплеменники Љинанджи просили нас подождать еще немного и ничего
не делать.
     —асом  позже, когда  Я  с  тЯжелым  сердцем  вышла  из дому,  собираЯсь
поговорить  с ним, мои слуги опЯть вошли ко мне и сказали:  "Љинанджи  пошел
домой".  Ќасколько  Я понЯла,  он вдруг встал, завернулсЯ  в  свой  плащ  и,
окруженный своей свитой, прошел  пешком все девЯть миль до своей деревни, не
проронив ни слова.
     Њне кажетсЯ, что после этой истории Љинанджи почувствовал,