        ’арас Ѓурмистров. ‚ечернЯЯ землЯ

---------------------------------------------------------------
     © ’арас Ѓурмистров, 2002.
     ‘айт автора: http://www.cl.spb.ru/tb/ і http://www.cl.spb.ru/tb/
     E-mail: tb@spb.cityline.ru
---------------------------------------------------------------


        Ѓђћ‘‘…‹њ

     Љогда Я  приехал  в  Ѓрюссель, был уже  поздний  вечер.  Џоезд  прибыл,
казалось,  на  глухую,  тупиковую станцию  -  никто  не  встречал его, да  и
пассажиров  было совсем немного. ‘транное впечатление заброшенности произвел
на  менЯ огромный,  почти пустой  вокзал. Љакое-то тревожное  несоответствие
было между пышностью и размахом этого строениЯ, отделанного изнутри красивым
желтоватым  мрамором,  и  общим  духом  запустениЯ  и  сонного,  незыблемого
спокойствиЯ. Ќочевать мне  было негде, и Я, дважды пройдЯ по гулким залам  в
поисках подходЯщего  места, решил устроитьсЯ до утра прЯмо здесь, в одном из
закоулков  полутемного  вокзала. ‘ев на мраморные прохладные ступени, Я стал
глЯдеть,  как за окном мерно двигаютсЯ  темные ветви деревьев,  как мигают и
переливаютсЯ огоньки вдали. Џостепенно тЯжкаЯ дремота  начала охватывать мой
мозг;  еще видЯ бледный свет от фонарей на  улице  и ощущаЯ холод от окна, Я
уже смешивал их  с какими-то проступавшими в  сознании картинами, с дневными
впечатлениЯми, Ярко отпечатавшимисЯ в мозгу; и понемногу  эти призраки также
стали уходить и растворЯтьсЯ.
     —ерез полчаса Я  проснулсЯ от холода. ‚ помещении уже  не было ни души,
только  у  входа  стоЯло несколько  полицейских. Ћдин из них поманил  менЯ к
себе.  Ќичего  хорошего,  как  видно,  это  мне  не  предвещало.  Џо  своему
советскому опыту  Я отлично  знал, что объЯснениЯ с  представителЯми  власти
обыкновенно заканчиваютсЯ ничем иным, как неприЯтностЯми различного калибра.
Љонечно,  в  данном  случае  еще неизвестно было,  что оказалось бы лучше  -
провести ночь  в одиночестве на  вокзале,  пустом и холодном,  или в  уютном
участке, в  увлекательном  общении с галантными полицейскими  на французском
Языке. Ћдин  из  тех  путеводителей  по  …вропе, что  Я  жадно  читал  перед
отъездом, даже  советовал  тем,  у  кого  не  было  денег  на ночлег,  самим
проситьсЯ  в камеру до утра.  Џока Я приближалсЯ к  полицейским, эта шальнаЯ
мысль занимала мое воображение, но когда  Я представил себе, какое выражение
поЯвитсЯ  при  этой  просьбе  на  лице   у  поджидавшего  менЯ  рыжебородого
блюстителЯ порЯдка ("только что из  ђоссии? и не может и двух  суток вынести
без  привычной  обстановки?"),  Я  почувствовал,  что  от  этой  затеи  надо
отказатьсЯ.
     -  Bonjour, monsieur, - обратилсЯ ко мне рыжебородый блюститель. - Vous
кtes йtranger?  Quel est  votre nom? Montrez-moi votre passeport, s'il  vous
plaоt.
     џ показал ему свои  документы, подивившись  про  себЯ странной схожести
поведениЯ наших тоталитарных и свободных европейских органов охраны порЯдка.
     - Bien. Je ferme la gare, monsieur. Vous ne pouvez pas rester ici.
     џ не совсем понЯл то, что он говорил - к бельгийскому французскому надо
было  еще  привыкнуть  -  но  жест,  сопроводивший  эту  краткую  речь,  был
достаточно красноречив  и недвусмыслен. ЉажетсЯ, в  эту ночь  мне предстоЯло
занЯтьсЯ  осмотром  достопримечательностей   ЃрюсселЯ.   ‚ыразительно  пожав
плечами, Я двинулсЯ к выходу.
     Ќа улице  холодный ветер и темень  сразу  освежили мое восприЯтие. €дти
было некуда. “же третью ночь Я проводил  без сна; от переутомлениЯ и избытка
впечатлений то хищное любопытство, что снедало менЯ в первые дни по прибытии
в …вропу, начало  совсем сникать  и выдыхатьсЯ.  ЊенЯ уже  не  радовала и не
удивлЯла, как прежде,  сама мысль, что Я  нахожусь в тех краЯх,  о которых Я
мечтал так давно и ревностно, менЯ не будоражило сознание того, что рЯдом, в
двух шагах, находЯтсЯ великие  произведениЯ искусства, великие свидетельства
бурной и угасшей  исторической  жизни,  дворцы, соборы, башни, улицы...  Њне
хотелось  только  найти спокойное  и  теплое пристанище, в котором Я мог  бы
переждать  до  утра.  Џомедлив в нерешительности немного  у вокзала  (бравые
полицейские в это времЯ закрывали щитами  вход),  Я  двинулсЯ  в ту сторону,
где, как мне казалось, находилсЯ исторический центр.
     ѓород спал. “лицы были пустынны и безжизненны, темнели таинственно окна
в  домах,  только   соборы  освещены  были   снаружи  недвижным,  мертвенным
люминесцентным светом  -  настолько бледным,  что отчетливо виднелись звезды
над  их  крышами. ‘вежий, веселый ветер  бил в лицо, трепал  кроны деревьев,
раскачивал фонари,  подвешенные на цепЯх. ‚се это так живо мне напомнило мою
родину   -  недоставало  только  вихрЯ  снежинок  под   фонарем,  промерзшей
наблюдательной вышки,  забора, обтЯнутого колючей проволокой и  автомата  за
спиной, да еще бесконечной равнины, покрытой снежными сугробами, да багровой
луны, встающей над горизонтом -  что  Я  невольно  трЯхнул  головой, отгонЯЯ
наваждение. џ был  в свободной …вропе. ‘транно, однако, подумалось  мне, как
Яростно  наши  властители   дум  всегда  третировали  европейскую  вольницу.
"Ѓезумство гибельной свободы", как однажды выразилсЯ Џушкин. "Ћт свободы все
бегут",  высказывалсЯ  ђозанов.  "”ранциЯ  гибнет  и  уже  почти  погибла  в
судорожных  усилиЯх  достигнуть просто  глупой темы -  свободы".  ‚прочем, и
…вропа  ведь  в долгу не  оставалась. „а и что  с нами было церемонитьсЯ,  с
восточной деспотией.
     —ем дольше  Я  шел по  ночному городу,  тем удивительней  мне было  это
полное  отсутствие на  улицах  каких-либо признаков  жизни. Љазалось, жители
оставили город, и оставили  совсем недавно,  поспешно  бросив все, что в нем
было. Ћбычно в крупных мегаполисах и в самые глухие часы не  замирает жизнь;
даже  в  деревнЯх  по ночам тишину  нарушает хотЯ  бы  лай собак  - здесь же
запустение  было  настолько полным,  что  если  бы  мне  и встретилсЯ  вдруг
случайный прохожий, Я, наверно, принЯл бы его за привидение. џ медленно брел
по  мостовой  прЯмо   посреди   улицы,   пересекал  площадь   за   площадью,
останавливалсЯ,  как  зачарованный, перед  огромными  готическими  соборами,
стремительно  взмывавшими  ввысь  передо мной; и постепенно,  исподволь менЯ
стало охватывать какое-то грустное и даже  ностальгическое  чувство. ‚се эти
грандиозные памЯтники  ушедшей  навсегда эпохи когда-то  вызывались  к жизни
неистовым творческим порывом;  в то времЯ тот народ, что  их  порождал,  жил
настоЯщей, плодотворной,  полной  смысла  и  значениЯ  исторической  жизнью;
теперь  же все остановилось и  врЯд  ли  когда-нибудь придет еще в движение.
Ѓельгийцы вдруг представились мне каким-то мужественным приморским племенем,
вроде  наших  северных  народов  -   с  застывшей,  замершей  в   вековечной
неподвижности культурой, всесильными  традициЯми, освЯщенными бесконечностью
протекших столетий  и  нежеланием менЯть что-либо в своей  размеренно идущей
жизни. ‚незапно Я  припомнил  то,  что  видел  несколько часов назад из окна
поезда. Њы проезжали через всю страну, и времЯ от времени мелькавшие зеленые
полЯ расступались и открывали вид на чистенький, уютный городок. Ќа переднем
плане, вдоль  железной дороги,  обычно проходила  широкаЯ улица, на  которую
обращены были фасадами кирпичные домики, крытые красной черепицей. „альше, в
глубь городка, ответвлЯЯсь  в сторону  от этой  улицы, уходили  длинные рЯды
таких же игрушечных домиков, завитых плющом, окруженных цветочными клумбами,
аккуратно обнесенных изгородЯми. Ѓыло еще совсем не поздно, солнце садилось,
подсвечиваЯ кирпичные фасады, отражаЯсь в окнах, но  - странное дело - город
был пуст, как будто в нем никто никогда и не жил. Ќа улицах не было видно ни
людей,  ни автомобилей; только перед самым выездом из города Я увидел, как в
дверном  проеме  одного из домиков стоит человек,  прислонившись к косЯку, и
смотрит  вслед  уходЯщему поезду.  Љазалось, он один и оставалсЯ тут;  очень
живо Я представил  себе тишину, котораЯ должна была царить в  этом  вымершем
месте  перед  закатом  солнца,   когда  ветер  стихает;   представил  легкое
поскрипывание  приоткрытой  двери,  только  и  нарушающее   эту   тишину,  и
печальное,   торжественное   настроение   последнего   человека,   почему-то
задержавшегосЯ в покинутом  всеми городе. Џод этим впечатлением Я ехал через
Ѓельгию;   потом   оно  забылось,  сгладилось,  и   только  сейчас  Я  снова
пронзительно  ощутил  свое  одиночество  здесь,  среди  пышных и  безмолвных
монументов,  оставшихсЯ  от   давно  умолкнувшей,  прекрасной,  полнокровной
европейской жизни.
     ’ак,  предаваЯсь сладостной меланхолии,  Я  медленно бродил по  старому
Ѓрюсселю; но  постепенно  холод  и  усталость стали отвлекать  менЯ  от  тех
захватывающих  картин, что рисовало мне мое взбудораженное  воображение. „ве
эти напасти подбирались ко мне с двух  сторон: холод не давал  ни на  минуту
остановитьсЯ длЯ отдыха, усталость  не позволЯла двигатьсЯ, чтобы согретьсЯ.
Џочему-то мне казалось, что прошло уже очень  много времени с тех пор, как Я
отправилсЯ в свой  путь,  и до рассвета оставалось ждать совсем недолго.  Ќо
вот, проходЯ  мимо одного внушительного зданиЯ, Я увидел, как над его входом
празднично  горевшее сообщение  "+6 °C" сменилось разочаровывающим 00-10. „о
рассвета оставалось не меньше пЯти часов. ‚сЯ ночь была еще впереди.
     Ћстановившись в нерешительности на площади  перед  большим  собором,  Я
попыталсЯ уЯснить  свое положение. ‚етер  как  будто начинал стихать,  но  в
любом случае при такой температуре долго  Я на улице не протЯнул  бы. —то-то
надо  было делать, искать какое-то укрытие,  где  можно  было бы согретьсЯ и
немного подремать. ‚зглЯнув  еще  раз  на прекрасный белокаменный готический
собор, Я пошел, уже не мешкаЯ, в новом направлении, и вскоре среди мрачных и
угрюмых,  затихших  до  утра  переулков,  по  которым  Я  шагал,  мне  вдруг
послышалсЯ  какой-то  непонЯтный, монотонный звук. џ направилсЯ туда, откуда
он  раздавалсЯ,  и довольно скоро начал различать, что  это  была  музыка, и
музыка,  включеннаЯ  кем-то  очень  громко.  Џосле  всех  переживаний  своей
заброшенности в чужом, пустынном и безлюдном городе, Я так обрадовалсЯ этому
движению и жизни,  что даже не  удивилсЯ тому,  как странно было услышать ее
здесь в  такое  времЯ. ЏодойдЯ  еще ближе, Я  увидел,  что звук  исходил  из
небольшого кафе,  расположенного  на первом  этаже большого  дома. Ћкна  его
гостеприимно  светились,  и  возле   входа   толпилась  оживленнаЯ  публика.
Џоколебавшись  немного,  Я  вошел внутрь,  и обнаружил там обстановку  самую
демократичную: никто ни на кого не обращал вниманиЯ,  люди стоЯли  у стойки,
сидели за широкими столами, курили, выпивали и закусывали. ’ут же,  рЯдом со
стойкой, на небольшом свободном пространстве танцевало столько народу, что Я
поразилсЯ, как  им удаетсЯ не  налетать друг на друга. ‡аказав  кружку пива,
чтобы не сидеть здесь просто так, Я подошел к свободному столику и тЯжело, с
облегчением  опустилсЯ на деревЯнную  скамью.  ‘удЯ по всему,  это заведение
должно  работать  до утра, так что  Я смогу, по крайней  мере, побыть  тут в
тепле и относительном покое.
     “севшись поудобнее и отхлебнув пива, Я с любопытством стал разглЯдывать
посетителей  кафе.  —асом  раньше,  находЯсь под сильным  впечатлением  того
роскошного,  томительного угасаниЯ, которое  Я видел на  улицах  ЃрюсселЯ, Я
испытывал  к  бельгийцам острую  жалость, щемЯщее сострадание; мне казалось,
что  они  должны  беспрерывно  ощущать  свою  безнадежную  обреченность;  и,
наверно,   очень  грустно  им  все  времЯ  сознавать,  что  их  многовековые
напрЯженные  усилиЯ, лихорадочнаЯ творческаЯ  деЯтельность, походы  и войны,
придворные заговоры и государственные перевороты завершились в конце  концов
ничем, бессмысленным и сытым сегоднЯшним  прозЯбанием. Ќо  теперь, глЯдЯ  на
выражениЯ их  лиц, спокойные и  равнодушные,  Я усомнилсЯ  в том, что вообще
кому-нибудь  здесь еще приходЯт  в голову  размышлениЯ такого  рода.  Њузыка
ревела монотонно-оглушающе,  вокруг  менЯ  все  времЯ  происходило  какое-то
плавное, неторопливое движение,  люди выходили  из  кафе, поЯвлЯлись  новые,
танцевали, садились  за  столики, жевали, разговаривали.  „овольно скоро  их
лица стали расплыватьсЯ у менЯ перед  глазами, сливатьсЯ в однородную массу,
превращаЯсь в тусклые оловЯнные пЯтна  на темном фоне. ЊенЯ властно одолевал
глухой, тЯжелый сон.
     —ерез какое-то времЯ Я внезапно, как после  сильного толчка, очнулсЯ от
своего  глубокого  забытьЯ, и  начал озиратьсЯ,  не  сразу  осознав,  где  Я
нахожусь  и как  здесь оказалсЯ.  ‚друг, полностью  придЯ в  себЯ, Я  быстро
приподнЯлсЯ,  и  снова  сел,  охваченный  чрезвычайно  сильным  и  необычным
ощущением. ’анцующих вокруг менЯ стало  еще больше,  видно, играли  какой-то
новый, популЯрный  мотив. Љраткий сон освежил менЯ, сознание проЯснилось, но
невыразимо   тЯгостное   впечатление   на   менЯ    производила   печальнаЯ,
меланхолическаЯ мелодиЯ  и  вид множества извивающихсЯ, корчащихсЯ рЯдом  со
мной тел. Њне как-то вдруг почувствовалось, как дико это зрелище должно было
выглЯдеть  среди всеобщей  мрачной тишины и  запустениЯ,  царЯщих повсюду  в
городе сразу за порогом этого небольшого зала. Ќевольный  холодок пробежал у
менЯ  по  позвоночнику;  это был  даже  не пир во  времЯ чумы; это был Danse
Macabre.
     Ќо  скоро этот страх отхлынул, и менЯ снова начало охватывать грустное,
поэтическое  настроение.  Ћни,  эти европейцы, не знают сами и не чувствуют,
насколько  их теперешнЯЯ  жизнь  бездушна и скудна, и потому только  и могут
предаватьсЯ таким безрадостным, унылым развлечениЯм.

     Ћ, старый мир! Џока ты не погиб,
     Џока томишьсЯ мукой сладкой, -

     внезапно прозвучало у менЯ в  голове.  ‘  упоением  Я стал твердить про
себЯ эти слова, давным-давно уже высказанные ‡ападу. Ќаверно, в  этом и была
разгадка его пронзительного обаЯниЯ,  в мучительной и сладкой  обреченности.
ЏриходЯ в решительный восторг, Я сидел в шумном и прокуренном кафе за липким
столиком, и вдохновенно про себЯ декламировал:

     ‚ последний раз - опомнись, старый мир!
     Ќа братский пир труда и мира,
     ‚ последний раз на светлый братский пир
     ‘зывает варварскаЯ лира!

     <i>ЌоЯбрь 1997</i>

        ЂЊ‘’…ђ„ЂЊ

     ЏокидаЯ ђоссию и устремлЯЯсь на ‡апад, Я заранее знал, что не найду там
ничего  похожего  на  давнюю,  томительную, исступленную мечту,  истерзавшую
целые поколениЯ моих  соотечественников. €  все  же Я  надеЯлсЯ отыскать там
именно  ее,   разглЯдеть  под  тусклым  покровом   современной   обыденности
вдохновенное  нагромождение  воздушных   замков,  воздвигавшихсЯ  долгими  и
страстными  усилиЯми русских  мечтателей.  џ  знал  и то, что обнаружить эту
вожделенную, сладостно влекущую страну в непроглЯдном тумане, заволакивающем
ее, можно было только, оставшись в ђоссии, и только невзначай - где-нибудь в
дрЯнном,  захолустном  книжном магазинчике,  раскрыв  наугад пыльную книгу и
увидев там  под  тончайшей  пленочкой  кальки  старинную картинку,  красочно
расцвеченную,  с триумфальной  аркой  под флорентийским  небом,  наполненном
греческими  облаками,  самыми  подлинными, какие  только  доводитсЯ  увидеть
человеку  в этой жизни. Њожет быть, мне  так и  следовало  сделать. Ќе даваЯ
сбытьсЯ этой мечте,  Я бы тогда и не утратил ее, а наоборот, раздул бы  этот
тлеющий   уголек  до  настоЯщего   пламени,   мрачного   и  величественного,
подчинившего бы  себе  всю  мою  душу  без остатка.  Ќо, переместившись  уже
однажды  из  русской  глуши в  Џетербург,  этот  мировой  перекресток  между
‚остоком и ‡ападом,  Я не мог остановитьсЯ на полдороги и не превратить свои
живые, Яркие видениЯ в бледные и выцветшие тени.
     Ќо  ведь  и  сам  Џетербург   был  воплотившейсЯ  мечтой,   окаменевшим
призраком,  сгустившимсЯ  видением. ќта  мечта, иссушавшаЯ триста  лет назад
одного человека, была того же рода, что и все позднейшие несбыточные грезы о
земле обетованной,  лежащей  к западу от русской границы;  но  в тот раз  ее
накал   был  настолько  силен,  что   он  придал   миражу  Явственные  черты
действительности.   Ћтдав   дань   фантастическому  блеску  этих   роскошных
декораций, Я  так  и не смог тем не  менее избавить  это блюдо от землистого
привкуса неподлинности.  —ем  больше  Я упивалсЯ феерической  красотой  этой
копии, тем сильнее томило менЯ желание увидеть оригинал, каким бы невзрачным
на деле он  ни оказалсЯ. Џоэтому,  попав в  …вропу, Я при первой возможности
поспешил в Ђмстердам, очаровавший в свое времЯ Џетра настолько, что он и всю
ђоссию чуть было не преобразил в новую ѓолландию.
     „ух  европейской   вольницы,  издавна  укоренившийсЯ  в  этом   городе,
соблазнЯл   менЯ,  однако,  ничуть   не  меньше,  чем  самые  возвышенные  и
метафизические соображениЯ. Џлоды  ее были  сладки,  тем более сладки, что в
ђоссии  они  так  и  оставались  под   запретом.  џ  не  разделЯл  степенное
славЯнофильское  убеждение,  что  эта сладость на  самом  деле  тошнотворна;
напротив,   легкий   аромат  гниениЯ,  казалось,  придавал  ей  еще  большую
пикантность. Ќо главное удовольствие Я получал от мысли, что Я попал в некий
заповедник вседозволенности,  магический край, где  удовлетворЯютсЯ желаниЯ,
сбываютсЯ  самые  дерзостные  и  прихотливые  мечты,  которые  только  могло
породить мое  воспаленное  воображение. “же  выходЯ  из  поезда и  ступаЯ на
голландскую землю, Я ощутил сердцебиение и  странное  стеснение всех чувств,
как  будто  то  приключение,  что ожидало менЯ,  могло  таитьсЯ  уже  здесь,
где-нибудь  неподалеку.  Љак  завороженный,  Я  разглЯдывал  дома,  лужайки,
цветники, столько  раз виденные  мною  на  картинах старых  мастеров.  Џотом
дневные  хлопоты отвлекли менЯ, и только к вечеру, устроившись на  ночлег, Я
снова вспомнил о том, что так манило менЯ в этот город.
     ‘умерки  уже  сгущались,  когда  Я  вышел  на  улицу  и   направилсЯ  к
приморскому  району, где, как  давно  мне было  известно  из  художественной
литературы,  и гнездилось средоточие порока. ‚ стеклЯнных дверЯх, выходивших
на улицу и поминутно  распахиваемых, отражались  багровые  разорванные тучи,
пробегавшие по ним подобно  отблескам молнии. џ почти дрожал  от волнениЯ  и
нетерпениЯ, но,  подойдЯ  к  заветному  кварталу,  не  выдержал  и свернул в
сторону,  чтобы дать себе небольшую  передышку. ‚стретившийсЯ  мне  по  пути
магазинчик навел менЯ на  новую мысль.  џ зашел туда и купил большую бутылку
французского вина, прихватив заодно и  кусок сыра. Ќе очень Ясно было, какой
окажетсЯ  реакциЯ  местных  жителей  на это  перенесение  русских обычаев на
европейскую почву,  но другого  выхода у  менЯ не  было. Ќа  всЯкий случай Я
поискал было место побезлюднее, но, не преуспев в этом, разместилсЯ прЯмо на
набережной, свесив ноги с гранитного обрыва над водой.
     ‡акат  почти  угасал,  когда, извлекши  после долгих попыток  пробку из
бутылки, Я приник к струе животворной жидкости. ‘олнце ”ранции,  заключенное
в  стеклЯнном сосуде,  казалось,  заменило мне  мутно-рубиновое  голландское
светило, утонувшее в заливе. —ем-то  это  напоминало Џетербург, но при  этом
Явственно  чувствовалось,  что  все  было другое.  Ћгни на проплывавших мимо
кораблЯх  мерцали  почти  по-южному,  от  прогретой  за день мостовой тЯнуло
теплым воздухом; даже  влага  внизу  не  струилась, как  у нас, а колыхалась
сонно  и размеренно. Њощный ток невской воды вдоль гранитного берега  всегда
казалсЯ мне тончайшим сочетанием двух  видов вечности, одна из  которых была
текучей  и  изменчивой,  а другаЯ - незыблемой и  прочной.  Џри  этом особое
наслаждение   доставлЯла  мысль,   что  долговечность   камнЯ,   грознаЯ   и
вещественнаЯ, на самом деле уступала бесконечности водЯной стихии, на первый
взглЯд столь  мЯгкой и податливой. ’ут, в Ђмстердаме,  Я тоже  ощущал  нечто
подобное. Ќо  здешнЯЯ вечность была  совсем другой,  она  выглЯдела мирно  и
убаюкивающе, как будто все это - не только море  и звезды, но и  набережные,
дома, причалы - было создано природой, а не людьми.
     Ѓутылка  уже подходила к  концу,  а Я не чувствовал никакой перемены  в
своем  внутреннем состоЯнии.  ‡ато  понемногу  начал менЯтьсЯ  внешний  мир,
становЯсь заметно более уютным и гостеприимным. „опив остатки, Я поднЯлсЯ на
ноги и  пошел  по  набережной.  “ровень  воды  в  заливе,  казалось,  слегка
повысилсЯ, и, заметив это, Я опЯть поразилсЯ, насколько сильно отличалось от
петербургского то ощущение, которое вызвало  во мне это наступление  стихии.
Њелкие  наводнениЯ бывают в Џетербурге каждую  осень,  и  не раз, проходЯ по
нашим венецианским  улицам, Я любовалсЯ картиной,  всегда вызывавшей у  менЯ
неподдельный восторг - мостом, повисшим над вздувшейсЯ речкой, или гранитной
лестницей,  наполовину  ушедшей  под воду.  Љаменные  ступени под  черной  и
прозрачной водой казались мне самым прекрасным зрелищем на свете.  Ќе одного
менЯ завораживало в  этом городе вдохновенное видение его скорой  гибели. Ќа
апокалиптических  интонациЯх  было построено  все  петербургское  искусство,
начинаЯ с гениального двустишиЯ  …вдокии ‹опухиной;  но всех превзошел здесь
Џушкин, написавший свой "ѓород пышный, город бедный" на мотив средневекового
гимна "Dies irae, dies illa".
     ‚  Ђмстердаме,  однако,  ничего  гибельного не  чувствовалось.  Њестные
приливы и отливы не символизировали ничего, кроме безмЯтежного круговращениЯ
природы,  неизменного, как движение луны по небу, которым они были  вызваны.
‘ам  темный  и затихший город,  с его пустыми  площадЯми и проспектами, тоже
нисколько не производил зловещего впечатлениЯ, как это было бы в Џетербурге,
где отсутствие  людей  на улицах непременно  наводит на мысль о  случившейсЯ
катастрофе всемирного  значениЯ.  ‚прочем,  может быть,  настроение  у  менЯ
оживлЯлось еще  и  предчувствием праздника,  бурлившего,  как Я знал, где-то
поблизости. џ увидел его огни, сиЯвшие в туманной мгле, задолго до того, как
пересек  магическую границу, за которой начиналась желанное царство телесной
свободы. Џриблизившись  к  этому рубежу, Я, однако, не  смог  преодолеть его
сразу, и остановилсЯ  на пороге, жадно вглЯдываЯсь в  прекрасный  новый мир,
открывшийсЯ передо мной. Њежду ним  и мной  пролегал канал, так напоминавший
петербургский, и  Я машинально подумал о том, что у всех  народов  переход в
потусторонний мир  почему-то всегда свЯзывалсЯ с переправой через воду. Ќо в
ожидавшем  менЯ  царстве  теней,  несмотрЯ на  его  откровенно  инфернальное
освещение,  было и что-то райское, блестЯщее и соблазнительное. “же переходЯ
через  мост, Я  подумал, не  эту  ли  преисподнюю  имел  в  виду ‘веденборг,
утверждаЯ,  что  длЯ  отдельных  ценителей  ад  несравненно  привлекательнее
скучного  раЯ. Ќо эта идеЯ, уже  совершенно  неканоническаЯ,  была последней
моей свЯзной мыслью:  опьЯнение обрушилось на менЯ, как  внезапно налетевший
вихрь.
     ЋпомнилсЯ  Я   через   некоторое   времЯ   в  лабиринте  узких  улочек,
переплетавшихсЯ,   как  волосы   медузы  ѓоргоны.  „ома,  смыкавшиесЯ  здесь
вплотную,  часто  даже  не  имели  окон,  но  зато  в  каждом  из  них  была
великолепнаЯ  витрина, за  которой  располагались  самые баснословные  вещи,
когда-либо виденные  мною в жизни. Ќа роскошно убранных кроватЯх, застланных
ослепительным  бельем, там  сидели  девушки, почти  нагие,  выглЯдевшие, как
чудесные  спелые  плоды. —ереда этих комнаток за стеклом напомнила мне  одну
длинную анфиладу  в  ‡имнем  „ворце, каждый из залов которой  был  отделан в
разном  стиле.  ‡десь  тоже как  будто  звучали  все  страны  и  все  эпохи.
ђазглЯдываЯ  арабские,  индийские, старинные европейские  интерьеры, Я  пока
старательно  избегал  встречатьсЯ взглЯдом  с  самими  обитательницами  этих
пышных покоев; но их незримое длЯ менЯ присутствие было главным нервом этого
зрелища, будоражащим  менЯ все  сильнее.  ’онкий и  продуманный колорит этих
комнат бросал некий дрожащий отсвет  и на самих их обладательниц, подаваЯ их
как  бы под  разным  соусом. ‘макуЯ  это чудесное блюдо, Я бродил  по тесным
переулкам, чувствуЯ при этом такую безудержную  радость обладаниЯ, как будто
уже одно присутствие в этом месте делало моими все сокрытые здесь сокровища.
ЏьЯнЯщее  чувство  свободы  и  вседозволенности   сладко  переполнЯло  менЯ,
добавлЯЯсь к хмельной раскованности тела. џ уже осмеливалсЯ дерзко улыбатьсЯ
девушкам, стоЯщим у входа, и иногда даже отважно встречалсЯ с ними взглЯдом.
Џравда,  ответный  их  взглЯд,  гораздо  более  смелый  и  откровенный,  мне
выдерживать было трудно, и Я всЯкий раз отступал под этим напором.
     Ќо вот мое короткое просветление  закончилось, и новаЯ волна опьЯнениЯ,
поднЯвшаЯсЯ  откуда-то снизу, от  желудка, оглушила менЯ окончательно. „ома,
витрины,  праздные зеваки,  сновавшие вокруг,  завертелись передо мной,  как
осенние листьЯ  в воздушном круговороте. „ействительность  стала распадатьсЯ
на отдельные куски, неплотно пригнанные друг  к  другу. Ћдин раз Я очнулсЯ в
лавочке,  сплошь  заставленной  необыкновенно увлекательными  предметами. Ќа
один из  них, тупо уставившись, Я, наверное, смотрел уже очень долго; поймав
странный, внимательный  и как бы оценивающий взглЯд хозЯина этого заведениЯ,
Я поспешил выйти на улицу. „ругой раз Я пришел в себЯ на каком-то деревЯнном
помосте, возвышавшемсЯ над  каналом;  Я стоЯл, слегка раскачиваЯсь, на самом
его  краю,  над  темной  убегающей  водой.  Ћщутив  определенное  физическое
неудобство, вызванное чрезмерным употреблением горЯчительной жидкости, Я  не
поколебалсЯ избавитьсЯ  от него прЯмо на месте. Џомню, какое наслаждение мне
доставило  это деЯние,  показавшеесЯ  мне прекрасным символом  либеральности
западной  цивилизации,  не  стесненной, как  у  нас,  нелепыми  запретами  и
ограничениЯми.  ’елесное  раскрепощение,   достигнутое   мной,  и,  кажетсЯ,
доходившее уже до  своей  высшей точки,  напомнило  мне хмельную  и  вольную
атмосферу  картин ђубенса, перед которыми  Я,  бывало, часами  простаивал  в
ќрмитаже. ђадостнаЯ вакханалиЯ плоти,  бившаЯ  ключом в этом  благословенном
климате,  казалось, напрЯмую  отзывалась в моем  теле, заставлЯЯ вторить  ей
какую-то звонко  натЯнутую во  мне  струну,  замиравшую каждый  раз подолгу,
сладостно и томительно.
     ЏоднЯвшись  наверх,  к набережной,  Я  увидел на мостике, переброшенном
через  канал,  потертую  особу  с поднЯтым  воротником  и отрешенным  видом.
ѓосподин европеец курил что-то  необычное, похожее скорее на красноармейскую
"козью ножку", чем на респектабельную  буржуазную сигарету. ‚зглЯнув на менЯ
стеклЯнными  глазами,  он, кажетсЯ, хотел что-то сказать, но Я предпочел  не
вступать  с ним  в  объЯснениЯ  и  поскорее ретировалсЯ  к  Ярко освещенному
перекрестку, расположенному поблизости. ‚ нем было целых пЯть углов,  однако
на  этот  раз  Я  не  вспомнил  уже  ни о  чем  специфически  петербургском,
заглЯдевшись  на улицы, расходившиесЯ во  все  стороны. Ћни тонули в  мутном
полумраке, но вдоль каждой из них четко маЯчили два рЯда красных  фонариков,
уводивших  вдаль  настолько, насколько  хватало взглЯда.  Њечта  была совсем
рЯдом, на расстоЯнии вытЯнутой руки, и на этот раз ее близость и доступность
пробудили  во  мне что-то хищное  и свирепое. Љровь  шумела в  ушах,  билась
толчками, горЯчей и влажной пеленой  застилаЯ происходЯщее. —то-то  похожее,
только  еще  сильнее  и  мучительней,  Я  ощущал  на переходе от  детства  к
отрочеству, в мрачную, безумную пору, оглушившую  мое сознание и обострившую
чувства, пронизав их жадным томлением по  чему-то неизвестному, несбыточному
и химерическому. ’огда Я часто бродил вечерами по городским дворам и улицам,
пытаЯсь унЯть этот темный  голод, угомонить  свою взбунтовавшуюсЯ природу, и
временами   заглЯдывалсЯ  в   чужие  окна,   цветные,  пестро   раскрашенные
прЯмоугольники на темном фоне. ’ам,  за  театральными занавесками, и  шла та
вожделеннаЯ жизнь, в мутный поток которой толкало менЯ пробудившеесЯ во  мне
желание, невнЯтное, но  непреодолимое. ’еперь Я мог перешагнуть этот порог с
волшебной, сновидческой легкостью.
     Ќа  перекрестке  Я   остановилсЯ,   чтобы  унЯть  неожиданную  тошноту,
мгновенно подступившую к  горлу.  ‚скоре  она прошла, но блаженное, ликующее
чувство освобождениЯ, казалось, уже переменившее весь состав моего существа,
улетучилось  вместе  с  ней.  џ  спокойно  глЯдел  на очистившеесЯ небо,  на
гипнотически сиЯвшую луну в конце улицы, пока страннаЯ слабость не заставила
менЯ пошатнутьсЯ и оперетьсЯ на каменный выступ, украшавший фасад ближайшего
дома. „ействительность  медленно  плыла  перед  моими глазами,  как  будто Я
плавно возносилсЯ над  этим  миром глухих  переулков  и  сверкающих  витрин,
уходившим куда-то  вбок и вниз. ‘тараЯсь  унЯть головокружение, Я  осторожно
нагнулсЯ,  и   тут  сильнейший   желудочный  позыв   судорогой  потрЯс   мои
внутренности. ‚скоре после этого дурнота, мутившаЯ мое сознание, рассеЯлась,
и Я стал чувствовать себЯ лучше. Љогда силы вернулись ко мне, Я оторвалсЯ от
стены, и, пройдЯ неверным шагом несколько десЯтков метров, завернул за угол.
ирокаЯ  улица, открывшаЯсЯ  передо мной, ослепила менЯ лучами  прожекторов,
как будто Я вышел на подмостки, залитые светом.
     •риплый репродуктор, висевший неподалеку на низком  столбе,  сладко пел
"it's a wonderful, wonderful life", и, поддавшись этому наваждению,  Я вдруг
остро почувствовал свою заброшенность и свое одиночество в  этом глЯнцевом и
равнодушном мире. ЊучительнаЯ, почти  невыносимаЯ тоска  по  ђоссии внезапно
охватила менЯ, так что какое-то времЯ  Я думать не мог ни о чем, кроме наших
заводских  пустырей  с  их   заунывными  фабричными  гудками,  искореженными
мостовыми и кирпичными стенами,  по которым колючаЯ  проволока вьетсЯ так же
непринужденно, как  здесь  цветущий плющ. ‚последствии, вернувшись  домой, Я
тоже иногда слышал эту песенку, и  каждый  раз менЯ охватывала пронзительнаЯ
ностальгиЯ уже по …вропе, по ‡ападу, по сумрачной и туманной ѓолландии. ’ам,
в древнем приморском  городе, на  самом  краю вековечной земли наших снов, Я
впервые  почувствовал,  какой  крепкой  пуповиной  мы  привЯзаны  к  стране,
котораЯ,  однажды вскормив  нас,  потом  не отпускает  от себЯ уже  до самой
смерти.

     <i>„екабрь 2000</i>

        ЏЂђ€†

     ЊенЯ всегда привлекали брошенные столицы, и чем грандиознее возвышались
их  империи,  чем  обширнее  были  подвластные  им  земли,  чем неисчислимее
казались  населЯвшие их племена и народы, тем сильнее менЯ трогали печальные
развалины,  оставшиесЯ  от этого  навсегда  отошедшего  в  прошлое  величиЯ.
ЌевнЯтные  следы,  почти  стертые  временем,  чудом  сохранившиесЯ   обломки
цветущих  городов,  теперь  засыпанные  песком, будоражили  мое  воображение
намного   больше,   чем  сегоднЯшние  мировые  столицы,  хищные,  трезвые  и
будничные. џ знал, что со времен  ѓесиода каждаЯ эпоха искренне и безмЯтежно
считала  себЯ  наихудшей  в  истории  человечества;  но  это не  мешало  мне
отыскивать  свой  золотой век  в  толще  истекших  столетий,  старательно  и
неотступно просеиваЯ их, как песок, между пальцами.
     Џариж, еще вчера бывший  гордой столицей  …вропы  и  мира,  и  так и не
смирившийсЯ  с утратой своего  положениЯ, занимал совсем особое место в этом
рЯду  городов,  оставленных  кипучей исторической жизнью. Ќигде закат былого
могущества  не был преисполнен такого  ностальгического  очарованиЯ,  как  в
Џариже.  ‘ам этот город, его бульвары и набережные, представлЯлсЯ мне как бы
всегда  окутанным  мЯгкими  вечерними  сумерками,  со столиками  на  улицах,
ароматом кофе и свежевыпеченного хлеба. Ћднако мне хотелось  прочитать в нем
не только этот волнующий эпилог, но и, осторожно снЯв верхний слой сбывшейсЯ
действительности, попасть  в тот мир, который влек  менЯ с  детства, когда Я
взахлеб читал о бурном прошлом этого города.
     Љогда  Я садилсЯ в поезд, направлЯвшийсЯ в столицу ”ранции, у менЯ было
ощущение, что Я  беру  с полки  увлекательную книгу, о которой  Я  давно уже
слышал, но все никак  не мог  встретить в библиотеках.  Ќо просмаковать  это
предвкушение  мне  не удалось:  как  только  Я  устроилсЯ в кресле и плоский
североевропейский пейзаж, двинувшись назад  с  пугающей скоростью, слилсЯ за
окном в одну  серо-зеленую массу, Я тут же провалилсЯ  в мертвенный, тЯжелый
сон.  Џоследнюю  неделю мне  удавалось поспать только в  поездах;  но если в
ђоссии даже расстоЯниЯ  между Њосквой  и  Џетербургом было вполне достаточно
длЯ  полноценного восстановлениЯ сил,  в  маленькой …вропе одну  столицу  от
другой отделЯло всего несколько часов езды.
     Џоезд уже  замедлЯл  ход  перед вокзалом, когда Я смутно,  сквозь  сон,
почувствовал,  что мЯгкий подлокотник, на который опиралась моЯ одурманеннаЯ
голова,  шевельнулсЯ.  ЏриподнЯвшись,  Я  некоторое  времЯ пыталсЯ  удержать
верхнюю  часть  тела   в  равновесии,  ощущаЯ  при  этом,   однако,   полную
невозможность  разлепить глаза.  Ћткрыв  их  все-таки,  Я увидел в  соседнем
кресле  вполне  симпатичную  девушку, котораЯ  глЯдела  на менЯ  почему-то с
изумлением.
     - Bonjour, mademoiselle, - сказал Я ей машинально.
     - Bonjour, monsieur, - ответила она.
     Џорадовавшись этому нечаЯнному знакомству, Я уже открыл было рот, чтобы
продолжить наш учтивый разговор,  как вдруг осексЯ, сообразив, что это на ее
плече моЯ голова мирно покоилась по крайней мере последние полчаса. €з того,
что  Я знал о  парижских нравах, как  будто вытекало, что это-то как  раз  и
следовало  счесть самым  удачным  началом длЯ завЯзываниЯ отношений,  но моЯ
скифскаЯ дикость не позволила мне воспользоватьсЯ моментом. …динственное, на
что  Я решилсЯ, это  задать вопрос, еще более глупый,  чем  то  положение, в
котором Я оказалсЯ.
     -  Est-ce  que c'est Paris? -  спросил Я,  когда  поезд  уже  стоЯл  на
перроне.
     - Oui, sans doute, - сказала  девушка с некоторым сарказмом в  голосе и
вышла из вагона.
     џ сделал то же  самое и  через несколько минут  уже  забыл  о  неловком
инциденте.  ЊенЯ  захлестывало одно  из  самых сильных  ощущений, когда-либо
испытанных в жизни. Ћно нашло  на менЯ внезапно, неожиданно длЯ менЯ самого,
как только Я осознал,  где Я нахожусь.  џ пробиралсЯ через парижские улицы и
бульвары,  без  цели,  без  направлениЯ, забыв  обо  всем,  останавливаЯсь в
ошеломлении после каждого поворота, открывавшего все новые и новые городские
дали.  Њое  сердце  неистово  колотилось,  менЯ  переполнЯл  самый неистовый
восторг,  в  ушах шумело, как  после хорошей дозы  шампанского.  џ  невольно
сдерживал шаги; мне казалось, что волна ликованиЯ подхватит менЯ, и мое тело
взмоет над тротуаром от любого неосторожного движениЯ.
     Ћчутившись через  несколько часов на  …лисейских полЯх, Я почувствовал,
что мое упоение, пройдЯ свою высшую точку, пошло на спад. ’емнело; пора было
подумать и  о  ночлеге.  „енег  у менЯ  было  немного,  и  Я решил  провести
несколько ночей в палаточном  городке, расположенном, как  Я знал, на берегу
‘ены,  в  Ѓулонском  лесу. Љак  только Я покинул шумные центральные  улицы и
свернул в глухую чащу, Я сразу же  понЯл, что найти нужное  мне место  будет
очень  непросто.  Ѓулонский  лес,  в  отличие  от  …лисейских полей,  своему
названию соответствовал; на ухоженный,  освещенный и обитаемый парк,  против
моего  ожиданиЯ, он не походил совершенно.  ‘транно было из  городской суеты
сразу  попасть  на  лоно  природы,   с  крЯжистыми,  беспорЯдочно  растущими
деревьЯми,  лугами,  над которыми струилсЯ  вечерний туман, и  блестевшими в
полумраке озерами.  Љакое-то  времЯ  Я блуждал  в  этих  дебрЯх,  в  смутной
надежде, что причудливо переплетающиесЯ  дорожки  выведут  менЯ  куда-нибудь
поближе к цивилизации.  ’ак и  случилось: не прошло  и получаса, как впереди
блеснул  широкий тракт, по которому  стремительно  неслись  машины.  ‚ыйдЯ к
нему, Я увидел, что по его обочине с двух сторон рЯдами стоЯт темные фигуры,
которые Я  поначалу  принЯл за статуи. ‚скоре,  однако, выЯснилось,  что это
были живые  существа, причем  одни  только  дамы,  возраста  преимущественно
весьма почтенного.  Ћдеты  они  были очень  кокетливо, что уже могло навести
менЯ на  некоторые размышлениЯ,  но где мне  было разбиратьсЯ  в европейской
социальной  иерархии!  “стремившись  к  этим  таинственным  особам,  Я  стал
расспрашивать  их,  как выйти к  ‘ене. Ќе все из  них вполне понимали  менЯ;
особые трудности в этом деле представлЯло произнесение слова "Seine" должным
образом, то есть  с глубоким носовым звуком. „ома,  в процессе тренировки, Я
просто  зажимал   в  таких  случаЯх  нос  рукой,   отчего   мое  французское
произношение становилось  почти идеальным. ‡десь, к сожалению,  прибегнуть к
этому  рецепту уже не было возможности. ђазговоры и  так  получались  слегка
натЯнутыми,  как  ни  старалсЯ  Я  продемонстрировать  всю   отпущенную  мне
галантность и обходительность.  Њои прелестные собеседницы  почему-то всЯкий
раз розовели, когда Я обращалсЯ к ним "мадам", и, похоже, рады были поскорее
от менЯ  отделатьсЯ.  “же  покинув  их и направившись  к  кемпингу, Я  вдруг
догадалсЯ,  зачем  они  собрались  ночью  у  дороги  и  каким  ремеслом  там
промышлЯли. ’огда  же  Я  сообразил  и  то, что мне  следовало  именовать их
"мадемуазель", как это принЯто в таких случаЯх; называЯ их "мадам", Я как бы
незаслуженно повышал их  в чине.  Њадам  - это уже хозЯйка,  содержательница
борделЯ, и обращатьсЯ так к "девушкам" любого возраста было то же самое, что
говорить лейтенанту "господин полковник".
     ЋбдумываЯ этот лингвистический казус,  Я вышел к палаточному городку, и
вскоре устроилсЯ в нем на ночлег,  заплатив за место на лужайке столько, что
в другом, менее популЯрном  городе, за  эти деньги можно было разместитьсЯ в
шикарном отеле.  “же засыпаЯ,  Я  неожиданно вспомнил, что двести лет назад,
когда Џетербург  в очередной  раз  вознамерилсЯ стать столицей мира,  именно
здесь,  в Ѓулонском  лесу, стоЯли  наши  войска;  Џариж  тогда  был  дальней
окраиной ђоссийской €мперии, как Љавказ, ”инлЯндиЯ или ЉалифорниЯ. ‚орочаЯсь
в  своей палатке, Я вспоминал  Џушкина, посетившего русский военный лагерь в
’урции и  даже принЯвшего участие  в  боевых  действиЯх, думал о  Ѓатюшкове,
бравшем Џариж. Ќо историко-литературные ассоциации на этот раз занимали менЯ
недолго; воображаемый гул сражений  перешел в  ритмичный, монотонный грохот,
уводивший менЯ все  дальше и дальше в беспамЯтство, пока  глубокий и прочный
сон не сковал мое сознание окончательно.
     Ќаутро Ярко  светило  солнце,  и  птицы щебетали в  кустах вокруг менЯ.
‚ыбравшись из палатки,  Я отправилсЯ в город в  самом радужном  расположении
духа. €дти было неблизко, и по дороге Я вспоминал ђуссо,  который, когда ему
было шестнадцать лет, с таким  же праздничным и беззаботным  настроением шел
из своей вейцарии в €талию. Љогда Я увидел  вдали светлые громады парижских
зданий,  сердце  мое снова  сделало перебой; но  вчерашний  восторг более не
повторЯлсЯ;  Я чувствовал  только страстное  нетерпение  и желание  поскорее
погрузитьсЯ в  огнедышащие недра  величайшего  европейского  города.  € этот
город подхватил менЯ, закружив в мощном смерче своих домов и шпилей, газонов
и  набережных.  €знемогаЯ от  острого, тЯгучего  наслаждениЯ, Я  пил кофе на
бульваре Љапуцинов, сидЯ за плетеным столиком и украдкой разглЯдываЯ девушку
напротив. ‡асмотревшись на нее, Я даже забыл  подсластить  свой кофе и долго
помешивал его  серебрЯной  ложечкой, держа нераспечатанную упаковку сахара в
руке.  Ћчнувшись  от  прЯмого,  удивленного  взглЯда  девушки,   Я  зачем-то
пробормотал французское извинение и  уткнулсЯ в свою чашку.  Ќад  прогретыми
мостовыми тЯнуло  дымом, как  будто где-то далеко  сжигали сухие  листьЯ, и,
вдыхаЯ  этот запах,  Я чувствовал,  что мое  тело опЯть  становитсЯ  легким,
воздушным,   невесомым.  „рожь  экзальтации   охватывала   менЯ   исподволь,
незаметно;  мне  хотелось  сказать  окружающим   что-то   приЯтное,  сделать
комплимент своей  девушке,  может  быть, даже поцеловать ее.  ‘идЯ  за одним
столиком с  этой юной парижанкой, среди ухоженных и благообразных французов,
мирно и с Явным удовольствием вкушающих свой поздний обед, Я чувствовал себЯ
небожителем на пиру.
     Џотом  Я  снова  отправилсЯ   бродить  по  городу,  который  сверкал  и
переливалсЯ передо мной, как картинка  из калейдоскопа, преображающаЯсЯ  при
каждом  движении.  „ома  сменЯлись храмами, золоченые купола -  современными
модернистскими конструкциЯми. Ќа  набережной  ‘ены Я  ел маслины  из банки в
компании  какого-то  запущенного  художника,  показывавшего мне свои  этюды;
пройдЯ  через "парижских улиц ад", Я снова оказывалсЯ на бульварах, тихих  и
пустынных; выйдЯ  из церкви, Я попадал в мраморный дворик, с шумным фонтаном
посредине, у которого  Я  долго сидел, слушаЯ доносившеесЯ  через  раскрытые
двери гудение органа. ’ак прошло  несколько дней;  только тогда  Я вспомнил,
что в Џариже,  кроме улиц и  площадей, крыш и фасадов, есть  еще и коллекции
живописи,  великолепные  музеи,  королевские  дворцы  и прочие занимательные
вещи.  €значально  Я  думал  провести   здесь  несколько  дней,  после  чего
отправитьсЯ  в  путешествие  по  ”ранции,  по  всей  ее  оконечности:  вдоль
‘редиземного морЯ, Џиренеев и Ђтлантики. Ќо, пробыв в Џариже около недели, Я
почувствовал, ч