ором  громогласно  вопрошает  ђоссию,  кем  она  хочет  быть,
"‚остоком  Љсеркса  иль  •риста",   восточной  деспотией   или  христианской
державой:

     "‘ ‚остока свет, с ‚остока силы!"
     €, к вседержительству готов,
     €рана царь под ”ермопилы<sup>[
     ]</sup>Ќагнал стада своих рабов.

     Ќо не напрасно ЏрометеЯ
     Ќебесный дар ќлладе дан.
     ’олпы рабов бегут, бледнеЯ
     Џред горстью доблестных граждан.

     € кто ж до €нда и до ѓанга
     ‘тезею славною прошел?
     ’о македонскаЯ фаланга,
     ’о ђима царственный орел.

     € силой разума и права -
     ‚сечеловеческих начал -
     ‚оздвиглась ‡апада держава,
     € миру ђим единство дал.

     —его ж еще недоставало?
     ‡ачем весь мир опЯть в крови?
     „уша вселенной тосковала
     Ћ духе веры и любви!

     € слово вещее - не ложно,
     € свет с ‚остока засиЯл,<sup>[
     ]</sup>€ то, что было невозможно,
     Ћн возвестил и обещал.

     € разливаЯсЯ широко,
     €сполнен знамений и сил,
     ’от свет, исшедший из ‚остока,
     ‘ ‚остоком ‡апад примирил.<sup>[
     ]</sup>
     Ћ ђусь! в предвиденье высоком
     ’ы мыслью гордой занЯта;
     Љаким же хочешь быть ‚остоком:
     ‚остоком Љсеркса иль •риста?<sup>[
     ]</sup>
     Џротивопоставление  мирного объединениЯ  народов  и  насильственного их
завоеваниЯ  имело давнюю традицию  в русской  публицистике. ќто был  обычный
мотив  у  ’ютчева,  который  писал  в  1844  году:  "Ќе  могла  не уЯснитьсЯ
действительнаЯ  причина  этих быстрых успехов, этого необычайного расширениЯ
ђоссии, поразивших вселенную изумлением: сделалось очевидным, что эти мнимые
завоеваниЯ,  эти  мнимые  насилиЯ  были   делом  самым  органическим,  какое
когда-либо  совершалось  в   истории;   что  состоЯлось   просто   громадное
воссоединение". Љогда "железный канцлер"  Ћтто Ѓисмарк как-то  заЯвил, что к
национальному единству можно прийти только кровью и железом ("durch Blut und
Eisen"), ’ютчев написал по  этому поводу примечательное  стихотворение  "„ва
единства":

     €з переполненной ѓосподним гневом чаши
     Љровь льетсЯ через край, и ‡апад тонет в ней.<sup>[
     ]</sup>Љровь хлынет и на вас, друзьЯ и братьЯ наши! -
     ‘лавЯнский мир, сомкнись тесней...

     "…динство, - возвестил оракул наших дней, -
     Ѓыть может спаЯно железом лишь и кровью..."
     Ќо мы попробуем спаЯть его любовью -
     Ђ там увидим, что прочней...

     Њысль о том, что ђоссиЯ, в отличие от ‡апада, стремитсЯ не к насилию, а
к мирному сплочению народов  вокруг нее, похоже, была навЯзчивой идеей наших
мыслителей. Ћ "громадном  воссоединении"  ђоссии  почти одинаковыми  словами
писали  и  славЯнофилы,  и  западники.  €.  ‘.  Ђксаков  говорит:  "не  чрез
поглощение славЯн ђоссией, но чрез объединение  славЯн  силою  объединЯющего
начала,  представлЯемого  ђоссиею, и  только  ђоссиею, возможно  возрождение
‘лавЯнского  мира".  Ћ  том  же  писал  и  ѓерцен,  утверждаЯ,  что  "ђоссиЯ
расширЯетсЯ  по другому закону, чем  Ђмерика, оттого, что она не колониЯ, не
наплыв,  не нашествие, а самобытный  мир,  идущий во  все стороны". ‚ладимир
‘оловьев также долго  поддавалсЯ этой вдохновенной  иллюзии;  когда  же  она
все-таки разрушилась в его сознании, он начал проповедовать свою новую точку
зрениЯ   с  такой  же   силой  и   энергией,  как  и  предыдущие.  „лЯ  него
ненасильственный  путь  объединениЯ  народов  был  не  столько  специфически
русским   подходом,   сколько   единственным   по-настоЯщему   христианским.
ЏрипоминаЯ известное выражение старца ”илофеЯ: "„ва ђима пали, третий стоит,
четвертому  не бывать",  ‘оловьев утверждает,  что Языческий ђим погиб из-за
того, что обожествил  себЯ,  а не  •риста; православнаЯ же ‚изантиЯ, "второй
ђим", пала  потому, что  изменила  делу •ристову  и не  пожелала сделать его
движущим началом своей жизни:

     Љогда в растленной ‚изантии
     Ћстыл Ѓожественный алтарь
     € отреклисЯ от Њессии<sup>[
     ]</sup>€ерей и кнЯзь, народ и царь, -

     ’огда он поднЯл от ‚остока
     Ќарод безвестный и чужой,<sup>[
     ]</sup>€ под орудьем тЯжким рока
     ‚о прах склонилсЯ ђим второй.

     ‘оловьев с  ужасом видел,  что и ђоссиЯ, "’ретий ђим", повторЯет судьбу
‚изантии, принимаЯ христианскую истину на словах, но не пытаЯсь сообразовать
с ней свою жизнь:

     ‘удьбою павшей ‚изантии
     Њы научитьсЯ не хотим,<sup>[
     ]</sup>€ все твердЯт льстецы ђоссии:
     ’ы - третий ђим, ты - третий ђим.

     ‚изантийскаЯ империЯ  рухнула,  когда  Љонстантинополь  пал под ударами
турок. ђоссию ждет  та же  участь, только на  этот раз "орудьем Ѓожьей кары"
должны стать новые "пробудившиесЯ племена", пришедшие из ћго-‚осточной Ђзии:

     Џусть так! Ћрудий Ѓожьей кары
     ‡апас еще не истощен.
     ѓотовит новые удары
     ђой пробудившихсЯ племен.

     Ћт вод малайских до ЂлтаЯ<sup>[
     ]</sup>‚ожди с восточных островов
     “ стен поникшего ЉитаЯ
     ‘обрали тьмы своих полков.

     Љак саранча, неисчислимы
     € ненасытны, как она,
     Ќездешней силою хранимы,
     €дут на север племена.

     Ћ ђусь! забудь былую славу:
     Ћрел двуглавый сокрушен,
     € желтым детЯм на забаву
     „аны клочки твоих знамен.

     ‘миритсЯ в трепете и страхе,
     Љто мог завет любви забыть...
     € третий ђим лежит во прахе,
     Ђ уж четвертому не быть.

     “ ‚ладимира ‘оловьева было совсем особое отношение к азиатским народам.
…ще в детстве, в  возрасте 12-13 лет, как свидетельствует его биограф, он "с
одушевлением доказывал,  какую  огромную  опасность длЯ ђоссии и всей …вропы
представлЯет  в будущем  Љитай". ‚  более позднем  возрасте ‘оловьев изучает
культуру  ЉитаЯ  и  џпонии, следит  за  политическими событиЯми  на  „альнем
‚остоке и нередко  рассуждает о "желтой опасности". Џоследнее,  предсмертное
философское  произведение ‘оловьева, "’ри разговора", заканчиваетсЯ "Љраткой
повестью об  Ђнтихристе"; с  большим вдохновением мыслитель описывает в ней,
как именно, по его мнению, произойдет вторжение китайцев и Японцев в ђоссию,
а затем и установление "нового монгольского ига над …вропой". ‘вою "Џовесть"
‚л.  ‘оловьев читал на публичной лекции в  1900 году.  ђусской  публике  эта
лекциЯ  показалась  совершенным  безумием; как  пишет ‘. Њ.  ‘оловьев, часть
слушателей   неистово  аплодировала  оратору,   но  "ђозанов  демонстративно
свалилсЯ  со  стула",  а "газеты наполнились глумлением". Ћднако пророчества
философа, казалось, стали сбыватьсЯ очень быстро. ‚ Љитае началось восстание
против европейцев, германский посол в Џекине был убит, и император ‚ильгельм
отправил  на „альний  ‚осток  свои  войска.  ‘оловьев,  восхитившийсЯ  речью
германского императора по этому поводу, обратилсЯ к нему в стихах:

     Ќаследник меченосной рати!
     ’ы верен знамени креста,
     •ристов огонь в твоем булате,
     € речь грозЯщаЯ свЯта.

     Џолно ‹юбовью Ѓожье лоно,
     Ћно зовет нас всех равно...
     Ќо перед пастию дракона
     ’ы понЯл: крест и меч - одно.

     ќто стихотворение  было  написано ‘оловьевым  за месЯц  до смерти; но и
позже, во времЯ  своей последней болезни,  он  старалсЯ все еще  следить  за
развитием событий,  просил,  чтобы  ему  читали соответствующие телеграммы в
газетах,  постоЯнно  возвращалсЯ в  разговорах к  тому,  что  происходит  на
„альнем ‚остоке. ”илософу казалось, что всемирнаЯ историЯ подошла к концу, и
он  присутствует  при  последних  содроганиЯх западной цивилизации,  которую
вскоре сметет натиск желтой расы. ‚ жизнеспособность христианского мира, как
западного, так и восточного, он  больше не верил, и  уже не  сомневалсЯ, что
человечество доживает последние дни перед мировой катастрофой.

        4

     ќти апокалиптические  предвидениЯ  ‚ладимира ‘оловьева  оказались самым
значительным  плодом  его  мироощущениЯ  длЯ  всего  последующего  поколениЯ
деЯтелей русской культуры. ‘еребрЯный век этой культуры  началсЯ  под знаком
‘оловьева,  его философии,  поэзии и мистики.  ‚сЯ эта эпоха  была пронизана
одним и тем  же мотивом -  предчувствием скорой и неминуемой гибели  старого
мира. ѓрандиозный культурный всплеск в  ђоссии  начала  •• века  был  свЯзан
именно с  этой  всеобщей убежденностью  в  близости вселенского  катаклизма,
после  которого уже  ничего не  будет.  Ћхваченные "гибельным  восторгом"  и
упоением "бездны страшной на краю", русские авторы  с  какой-то лихорадочной
поспешностью создавали романы,  поэмы, картины,  симфонии,  и  в бесконечных
вариациЯх  передавали  там  одно  и   то  же:   страстно  томившее  их  душу
предчувствие надвигающейсЯ всемирной катастрофы.
     ‚  том, как именно произойдет это крушение старого  мира и что послужит
непосредственной причиной  его  гибели,  уже  были определенные разногласиЯ.
‘имволисты, Ѓлок и Ђндрей Ѓелый,  в  основном следовали здесь  предсказаниЯм
‚л.  ‘оловьева  о  "желтой  угрозе".   ‘оловьев  вообще  оказал   на  ранних
символистов  настолько   мощное   влиЯние,  что  на  какое-то  времЯ   почти
деспотически подчинил  их себе  своей  личностью  и своей философией.  Ѓлок,
Ѓелый и ‘ергей ‘оловьев буквально бредили его образами. Љогда-то в полушутку
‚л. ‘оловьев написал статью  "‚раг с ‚остока"; только мельком  упомЯнул он в
ней о нашествиЯх  на христианский мир "опустошительных полчищ кочевников" из
дальней Ђзии, после чего долго толковал о более актуальном "враге с востока"
-  распространении  оврагов  и  разрушении  почвы  в   ђоссии,  на   которую
надвигаетсЯ "зной  и  сушь  бесплодных среднеазиатских степей". € вот Ђндрей
Ѓелый пишет об оврагах кандидатское  сочинение  в университете, упоминает  о
них  как  о   "монгольском  начале"  и  в  своих  ранних  "‘имфониЯх",  и  в
"Џетербурге"... …ще более анекдотический случай произошел с  Ѓлоком, который
в юности упивалсЯ поэзией  ‘оловьева и говорил, что она  "овладела всем  его
существом".  ‚  1894 году,  когда Ѓлоку  было  четырнадцать  лет,  в  печати
поЯвились  выпуски  первых  русских  символистов,  в  основном состоЯщие  из
стихотворений молодого ‚. Ѓрюсова. ‚л. ‘оловьев опубликовал три  рецензии на
эти выпуски, после которых сам Ѓрюсов, пораженный, воскликнул: "Ѓоже мой, он
уничтожил нас так,  что  и клочьев  не осталось".  ђецензии эти в самом деле
написаны  с  такой  хищной  веселостью, что, пожалуй, за все времЯ  русского
литературного процесса не было более  остроумной, Язвительной и уничтожающей
критики. Ћтделав  молодых поэтов, ‘оловьев говорит, пародируЯ их стиль: "моЯ
критическаЯ свора отличаетсЯ более "резвостью", чем "злобностью",  и  "синее
дыхание"  символистов  вызвало во  мне  только  оранжевую  охоту  к лиловому
сочинению  желтых  стихов,  а   пестрый   павлин  тщеславиЯ  побуждает  менЯ
поделитьсЯ   с    публикою   тремЯ   образчиками   моего   гри-де-перлевого,
вер-де-мерного  и фель-мортного вдохновениЯ".  Џосле этого  он приводит  три
своих  стихотворных  пародии  на  поэтов-символистов,  не   менее  метких  и
Ядовитых,  чем его  рецензии.  Ќо  эффект  от  этой  порки  получилсЯ  прЯмо
противоположный: молодые символисты так жадно читали его пародии,  как будто
принимали  их  за   чистую  монету.  ‚   1900  году  Ѓлок   пишет  следующее
стихотворение по образцу ‚л. ‘оловьева:

     ЉурЯтсЯ алтари, дымЯт паникадила
     „етей земли.
     ЃогинЯ жизни, тайное светило -
     ‚дали.
     Џоют торжественно; победно славословЯт
     Ќемую твердь.
     € дланЯми пустынный воздух ловЯт,
     ЏриемлЯ смерть.
     ЌеуловимаЯ, она не между нами
     € вне земли.
     Ђ мы, зовущие победными словами, -
     ‚ пыли.

     …сли  мы,  прочитав это  стихотворение,  обратимсЯ после  этого  к  его
соловьевскому первоисточнику, то  он  покажетсЯ нам пародией, написанной  за
шесть лет до поЯвлениЯ на свет самого пародируемого стихотворениЯ:

     Ќа небесах горЯт паникадила,
     Ђ снизу - тьма.
     •одила ты к нему иль не ходила?
     ‘кажи сама!
     Ќо не дразни гиену подозреньЯ,
     Њышей тоски!
     Ќе то смотри, как леопарды мщеньЯ
     ЋстрЯт клыки!
     € не зови сову благоразумьЯ
     ’ы в эту ночь!
     Ћслы терпеньЯ и слоны раздумьЯ
     Ѓежали прочь.
     ‘воей судьбы родила крокодила
     ’ы здесь сама.
     Џусть в небесах горЯт паникадила,
     ‚ могиле - тьма.

     ‡а год до смерти, уже через несколько лет после революции, Ѓлок пишет о
‚ладимире ‘оловьеве статью, в которой говорит,  что этому мыслителю  "судила
судьба в  течение всей  его  жизни быть духовным носителем и провозвестником
тех  событий,  которым  надлежало  развернутьсЯ  в мире". ЌоваЯ  эпоха,  как
считает  Ѓлок,  наступила непосредственно  после кончины ‚л. ‘оловьева. "“же
Январь  1901 года стоЯл под  знаком  совершенно иным, чем декабрь 1900 года.
‘амое   начало  столетиЯ   было  исполнено  существенно  новых   знамений  и
предчувствий".  €з-за  этой  своей "странной  роли  провозвестника будущего"
философ "был одержим страшной тревогой, беспокойством,  способным довести до
безумиЯ. …го весьма бреннаЯ  физическаЯ оболочка была как бы приспособлена к
этому;   вполне   вероЯтно,   что   человек  вполне  здоровый,   трезвый   и
уравновешенный  не  вынес бы  этого стоЯниЯ на ветру из открытого в  будущее
окна".
     …ще труднее  этот пронизывающий ветер  истории  было вынести  поколению
Ѓлока  и  Ѓелого.  Ћсобенно остро чувствовалсЯ он в Џетербурге - европейской
столице гигантской азиатской €мперии. ‚  начале •• века  уже было Ясно,  что
петербургский  период  русской истории близитсЯ к завершению, что  примирить
‚осток  и  ‡апад, два потока всемирной истории, так и не удалось,  и великое
дело Џетра оказалось обречено на неудачу. Џетербург, блестЯщий  символ этого
исторического примирениЯ, сам  оказалсЯ во власти злых, разрушительных начал
и ‚остока, и ‡апада. Џушкин писал в "Њедном ‚саднике":

     ‚ражду и плен старинный свой
     Џусть волны финские забудут
     € тщетной злобою не будут
     ’ревожить вечный сон Џетра!

     ‚ начале ••  века, как  бы отвечаЯ Џушкину,  Ѓлок тоже  говорит об этом
вечном сне, только у него азиатское начало выглЯдит теперь уже не как "злоба
финских волн", а как ‡мей, „ракон, символ китайской цивилизации:

     Ћн спит, пока закат румЯн.
     € сонно розовеют латы.
     € с тихим свистом сквозь туман
     ѓлЯдитсЯ ‡мей, копытом сжатый.

     ‘ойдут глухие вечера,
     ‡мей расклубитсЯ над домами.
     ‚ руке протЯнутой Џетра
     ‡аплЯшет факельное знамЯ.

     Ќемного  позже, когда в октЯбре 1905 года был обнародован манифест  "Ћб
усовершенствовании  государственного  порЯдка",  провозглашавший   различные
свободы  в  ђоссии,   Ѓлок  создает   одно  из   самых   вдохновенных  своих
стихотворений на ту же тему. ‚ нем сплетаютсЯ мотивы сна и оцепенениЯ,  но и
скорого  пробуждениЯ  от этого  сна,  мирового  значениЯ  Џетербурга,  но  и
неотделимости от него его темной восточной ипостаси:

     ‚исЯ над городом всемирным,
     ‚ пыли прошедшей заточен,
     …ще монарха в утре лирном
     ‘амодержавный клонит сон.

     € предок царственно-чугунный
     ‚се так же бредит на змее,
     € голос черни многострунный
     …ще не властен на Ќеве.

     “же на домах веют флаги,
     ѓотовы новые птенцы,
     Ќо тихи струи невской влаги,
     € слепы темные дворцы.

     € если лик свободы Явлен,
     ’о прежде Явлен лик змеи,
     € ни один сустав не сдавлен
     ‘веркнувших колец чешуи.

     Џоражение ђоссии в русско-Японской войне добавило русским материала длЯ
осмыслениЯ.  Ћно  было  истолковано  прежде  всего  как  предсказанный   ‚л.
‘оловьевым подъем  азиатской  цивилизации, уже совсем  готовой к тому, чтобы
сокрушить хрупкую западную культуру. Џроблема "ђоссиЯ и ‡апад" теперь сложно
трансформировалась  в  проблему "ђоссиЯ между ‚остоком и ‡ападом",  причем в
центре пересечениЯ этих противоположных  тенденций оказывалась, естественно,
столица ђоссийской €мперии - державы, непомерно расширившейсЯ и на ‚осток, и
на ‡апад.  Ќаиболее полное  свое художественное воплощение эта тема  нашла в
гениальном  романе  ЂндреЯ  Ѓелого "Џетербург", законченном им  в 1913 году.
‚ообще о том, как Џетербург отобразилсЯ в русской художественной литературе,
и, шире, о  проблеме  "Њосква и  Џетербург" можно  было подобрать ничуть  не
меньшую поэтическую и прозаическую подборку, чем это Я  сделал здесь в свЯзи
с проблемой "ђоссиЯ и  ‡апад".  „ве  эти  темы жестко  свЯзаны,  потому  что
Џетербург был  зримым  воплощением крайних  форм  петровской европеизации, а
Њосква  выступала как  хранилище старых,  исконно русских, восточных  начал.
ђусские авторы усиленно разрабатывали обе темы, и вместе, и  по отдельности;
но  в  начале  •• века,  когда писалсЯ "Џетербург"  ЂндреЯ Ѓелого,  все  уже
чувствовали, что европеизированнаЯ ђоссийскаЯ €мпериЯ близка к своему концу,
и это осмысление стало принимать завершающий, итоговый характер.
     Ћбраз Џетербурга  в "Џетербурге" Ѓелого - это  совсем особое  Явление в
мировой  литературе, хотЯ  при  этом и  глубоко  традиционное  в  литературе
русской. ‚оздвигнутый по мановению руки великодержавного  деспота на скудном
невском  болоте,  этот город  всегда казалсЯ  призрачным  и  фантастическим,
сиЯющим миражом над гиблой трЯсиной. ’аким он поЯвлЯетсЯ у Џушкина,  ѓоголЯ,
‹ермонтова, ’ютчева. „остоевский  писал в  "Џодростке": "Њне  сто раз, среди
этого  тумана,  задавалась  страннаЯ,  но  навЯзчиваЯ  греза:  "Ђ  что,  как
разлетитсЯ этот туман и  уйдет кверху, не уйдет  ли с ним вместе и весь этот
гнилой, склизкий город, подыметсЯ с туманом и исчезнет, как дым, и останетсЯ
прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, длЯ красы, бронзовый всадник
на жарко дышащем, загнанном коне?"". ѓрЯзно-желтые туманы заволакивают город
и  у  ЂндреЯ  Ѓелого, но  у  него они символизируют еще и  азиатское начало,
глубоко  укорененное в европейской столице.  ѓеометрическаЯ  прЯмолинейность
Џетербурга,  ровнаЯ  расчерченность  его  проспектов  тоже  кажетсЯ   Ѓелому
проЯвлением  подлинной  монгольской   и  китайской  сущности  города,  с  ее
приверженностью  к  строю  и порЯдку.  Ќо все  это  не более,  чем  "покров,
наброшенный над бездной"  - стройный облик,  который  может  в  любой момент
расплытьсЯ и разрушитьсЯ.  Џетербург у  ЂндреЯ  Ѓелого  как бы  двоитсЯ,  он
расположен на грани двух миров,  на рубеже  ‚остока и  ‡апада.  …го  обычный
колорит   -  нереальный,  иллюзорный,   фантастический  -   достигает  здесь
предельной силы  выражениЯ.  ѓород  в  романе  поЯвлЯетсЯ только вечерний, с
багровыми  отблесками  закатного  солнца  в  зеленоватой  воде,  или ночной,
тусклый и мертвенный, залитый  фосфорическим  светом луны. ‚о его  тЯгостном
великолепии чувствуетсЯ трагическаЯ  обреченность,  последний канун кровавой
развЯзки   величественной  исторической  драмы.   Њысль   Ѓелого   постоЯнно
возвращаетсЯ  и к истокам этой  драмы, к образу Џетра, Њедного  ‚садника.  ‚
одной  из  важнейших  кульминаций  своего  романа  он  как  будто  по-своему
переписывает ключевой образ пушкинской "петербургской повести":

     …вгений вздрогнул. ЏроЯснились
     ‚ нем страшно мысли. Ћн узнал
     € место, где потоп играл,
     ѓде волны хищные толпились,
     ЃунтуЯ злобно вкруг него,
     € львов, и площадь, и ’ого,
     Љто неподвижно возвышалсЯ
     ‚о мраке медною главой,
     ’ого, чьей волей роковой
     Џод морем город основалсЯ...
     “жасен он в окрестной мгле!
     ЉакаЯ дума на челе!
     ЉакаЯ сила в нем сокрыта!
     Ђ в сем коне какой огонь!
     Људа ты скачешь, гордый конь,
     € где опустишь ты копыта?
     Ћ мощный властелин судьбы!
     Ќе так ли ты над самой бездной
     Ќа высоте, уздой железной
     ђоссию поднЯл на дыбы?

     ѓерой "Џетербурга"  также останавливаетсЯ у статуи Џетра ‚еликого:*  {џ
привожу здесь большой прозаический отрывок, руководствуЯсь тем соображением,
что роман  ЂндреЯ  Ѓелого,  написанный  ритмизованной прозой  и  чрезвычайно
поэтический  по  содержанию,  несравненно  лучше  характеризует  преломление
проблемы  "ђоссиЯ и  ‡апад"  в русском сознании начала •• века, чем многие и
многие стихотворные произведениЯ того времени, в  том  числе и принадлежащие
самому Ђ. Ѓелому}

     "„альше, за мостом, на фоне  ночного €сакиЯ из зеленой мути пред ним та
же встала скала: простираЯ тЯжелую и покрытую зеленью руку тот же загадочный
‚садник над Ќевой возносил меднолавровый венок свой.
     ‡ыбкаЯ   полутень  покрывала   ‚садниково   лицо;   и  металл   двоилсЯ
двусмысленным выраженьем; в бирюзовый врезалась воздух ладонь.
     ‘ той чреватой поры,  как  примчалсЯ  к невскому  берегу  металлический
‚садник,  с той чреватой днЯми поры, как он бросил конЯ на финлЯндский серый
гранит  -  надвое разделилась ђоссиЯ;  надвое  разделились  и  самые  судьбы
отечества; надвое разделилась, страдаЯ и плача, до последнего часа - ђоссиЯ.
     ’ы,  ђоссиЯ, как конь!  ‚  темноту,  в  пустоту занеслись  два передних
копыта; и крепко внедрились в гранитную почву - два задних.
     •очешь ли  и ты отделитьсЯ  от тебЯ держащего камнЯ, как отделились  от
почвы иные из твоих безумных сынов, -  хочешь  ли  и  ты отделитьсЯ  от тебЯ
держащего  камнЯ и повиснуть  в воздухе  без узды, чтобы низринутьсЯ после в
водные хаосы? €ли,  может быть, хочешь ты  броситьсЯ, разрываЯ туманы,  чрез
воздух, чтобы вместе с твоими сынами пропасть в облаках? €ли, встав на дыбы,
ты  на долгие годы,  ђоссиЯ,  задумалась перед  грозной судьбою,  сюда  тебЯ
бросившей, -  среди этого мрачного севера, где и самый закат многочасен, где
самое  времЯ попеременно кидаетсЯ то в морозную  ночь, то - в денное сиЯние?
€ли  ты,  испугавшись прыжка, вновь опустишь копыта, чтобы,  фыркаЯ, понести
великого ‚садника в глубину равнинных пространств из обманчивых стран?
     „а не будет!.."

     „алее  Ђндрей Ѓелый  описывает новое  монгольское  нашествие на …вропу,
довольно точно  следуЯ "Љраткой повести об  Ђнтихристе" ‚ладимира ‘оловьева:
"ЃросЯтсЯ с мест  своих в  эти дни все народы земные;  брань великаЯ будет -
брань, небывалаЯ в  мире:  желтые полчища азиатов,  тронувшись  с насиженных
мест, обагрЯт полЯ европейские океанами крови; будет, будет - –усима!  Ѓудет
-  новаЯ Љалка!". Ѓыл и  другой источник, сильно повлиЯвший на Ѓелого в пору
написаниЯ "Џетербурга" - поэтический цикл Ѓлока "Ќа поле Љуликовом":

     ЋпЯть над полем Љуликовым
     ‚зошла и расточилась мгла,
     €, словно облаком суровым,
     ѓрЯдущий день заволокла.

     ‚прочем,  это  тоже  была  почти  буквальнаЯ  цитата из  "„ракона"  ‚л.
‘оловьева:

     €з-за кругов небес незримых
     „ракон Явил свое чело, -
     € мглою бед неотразимых
     ѓрЯдущий день заволокло.

     ќтот символический "дракон" поЯвитсЯ и в "‚озмездии" Ѓлока:

     Ќад всей …вропою дракон,
     ђазинув пасть, томитсЯ жаждой...
     Љто нанесет ему удар?..
     Ќе ведаем: над нашим станом,
     Љак встарь, повита даль туманом,
     € пахнет гарью. ’ам - пожар.

        5

     ’рудно  сказать, чем  питалсЯ  на  рубеже  веков этот навЯзчивый  страх
образованных  русских   перед  "желтой  опасностью"   -  если,  конечно,  не
исторической прапамЯтью о татаро-монгольском  нашествии. „аже когда началось
неизмеримо более грозное длЯ ђоссии  столкновение с  ‡ападом, ЏерваЯ мироваЯ
война,  русские   деЯтели   культуры  поначалу   отнеслись  к   нему  весьма
легкомысленно,  по-прежнему   полагаЯ,  что  если  старый   мир  и  сокрушит
что-нибудь,  то это будет только вторжение с ‚остока. ‚ конце  августа  1914
года Ѓлок провожал на войну  своего отчима,  ген.  ”. ”. Љублицкого-Џиоттух.
‚ернувшись с вокзала, он написал стихотворение  "Џетроградское небо мутилось
дождем", в  котором  в  довольно  бодром тоне описывалась отправка на  фронт
эшелона с войсками:

     “ж последние скрылись во мгле буфера,
     € сошла тишина до утра,
     Ђ с дождливых полей все неслось к нам <i>ура</i>,
     ‚ грозном клике звучало: <i>пора</i>!

     Ќет, нам не было грустно, нам не было жаль,
     ЌесмотрЯ на дождливую даль.
     ќто - ЯснаЯ, твердаЯ, вернаЯ сталь,
     € нужна ли ей наша печаль?

     ‚  окончательный   вариант  этого  стихотворениЯ  не  вошли  любопытные
размышлениЯ  Ѓлока, которые он набрасывал в  его последних строфах  (ниже  в
Ђнтологии оно приводитсЯ полностью). Џоэт нисколько не сомневаетсЯ в быстрой
и легкой  победе над немцами, и  говорит, что  не  на  ‡ападе,  а на ‚остоке
ђоссии нужно видеть главную угрозу:

     € теперь нашей силе не видно конца,
     Љак предела нет нашим краЯм.
     € твердЯт о победе стальные сердца,
     Џриученные к долгим скорбЯм.

     Ќо за нами - равнины, леса и морЯ,
     € Њосква, и “рал, и ‘ибирь,
     Ќе оттуда грозу нам пророчит зарЯ,
     ‡аглЯдевшись на русскую ширь...

     ђазве тЯжким германскаЯ тЯжесть страшна?
     ’ем, чьЯ жизнь тЯжела и страшна,
     ‚осходЯщего солнца страшней тишина -
     ‹егкий хмель золотого вина.

     ќто  -  обычный, уже вполне избитый к тому времени  мотив  "опасности с
‚остока", грозной  тенью нависающей над  ђоссией  и …вропой. —етырьмЯ годами
позже, в 1918 году Ѓлок  снова обратитсЯ к теме ‚остока и ‡апада, но на этот
раз эта тема подвергнетсЯ у него поразительной трансформации. Џравда, и годы
эти были совсем не рЯдовыми в европейской  и русской истории.  ђусские поэты
наконец  смогли  увидеть  воочию  то,  что   они  давно  уже  предсказывали:
долгожданное  крушение  старого  мира.  ќтот  мир рассыпалсЯ на глазах,  как
карточный  домик,  и на  первых порах  русские авторы воспринимали его конец
чуть ли не с ликованием:

     € так близко подходит чудесное
     Љ развалившимсЯ грЯзным домам...
     Ќикому, никому неизвестное,
     Ќо от века желанное нам.

     (<i>Ђнна Ђхматова</i>)

     Ѓлок приветствовал тогда гибель мирозданиЯ ничуть не менее восторженно,
чем Ђхматова. ђусское мышление  во все времена было очень эсхатологично,  но
никогда  еще наша историЯ не давала нам такого повода погрезить о конце всех
сроков.  Љазалось,  что  теперь уже  и сама эта  историЯ  находитсЯ на грани
своего  окончательного завершениЯ.  ‚ 1914  году  Њандельштам  писал в своей
статье "Џетр —аадаев": "…сть  великаЯ славЯнскаЯ мечта о прекращении истории
в  западном значении слова, как ее понимал  —аадаев. ќто  - мечта о всеобщем
духовном разоружении,  после  которого наступит  некое  состоЯние, именуемое
"миром". …ще  недавно  сам  ’олстой  обращалсЯ  к  человечеству  с  призывом
прекратить лживую и ненужную комедию истории и начать "просто" жить". ‘ этим
свЯзано  стихотворение  Њандельштама  "Ћ свободе небывалой", в  котором  он,
однако, уже более скептически относитсЯ к своей идее:

     Ќам ли, брошенным в пространстве,
     Ћбреченным умереть,
     Ћ прекрасном постоЯнстве
     € о верности жалеть!

     Ћсобую  остроту  переживаемому  моменту длЯ  русских деЯтелей  культуры
придавало сознание, что именно ђоссиЯ на этот раз оказалась в центре мировых
событий, и ей, как  и предсказывалось, суждено было сказать миру свое новое,
и последнее слово. Ћднако ‡апад, "старый мир", надо сказать,  не слишком был
настроен слушать  от ђоссии ее "новое слово". Џоначалу он, правда,  застыл в
некотором   недоумении   перед   обновившейсЯ   ђоссией,   но  потом  быстро
сориентировалсЯ в  новой обстановке. Љогда большевики, пришедшие  к власти в
октЯбре 1917 года, объЯвили, что ђоссиЯ выходит из войны и  вывели  войска с
западного фронта,  армии  ѓермании  и  Ђвстрии недолго стоЯли перед  пустыми
русскими  окопами.  Џосле  странноватых  переговоров  в  Ѓрест-‹итовске,  на
которых молодаЯ советскаЯ республика призывала народы  мира прекратить войну
и слитьсЯ во всеобщих мирных  объЯтиЯх,  немцы  продолжили свой  Drang  nach
Osten. ’ак как никакого противника перед ними не было, немецкие части просто
погрузились  в поезда  и  поехали на  восток, занЯв постепенно всю  “краину,
Ѓелоруссию,  ‹атвию  и  ќстонию.  ‚  феврале  1918  года  они  подступили  к
Џетрограду.
     ‚ это  времЯ Ђнна Ђхматова  пишет  свое  знаменитое  стихотворение "Њне
голос  был..."  (оно датировано осенью 1917 года, но  написано, по-видимому,
несколько  позже,  во  времЯ  немецкого  наступлениЯ  на столицу).  ‡десь  в
Ђнтологии  оно приводитсЯ полностью, с не вошедшими в  окончательный вариант
начальными строфами:

     Љогда в тоске самоубийства
     Ќарод гостей немецких ждал
     € дух высокий византийства
     Ћт русской –еркви отлетал,

     Љогда приневскаЯ столица,
     ‡абыв величие свое,
     Љак опьЯневшаЯ блудница,
     Ќе знала, кто берет ее, -

     Њне голос был.

     "’оска самоубийства" - это очень точно. ‘тараЯ  ђоссиЯ гибла не потому,
что Ќиколай II  был бездарен и безволен или что в голодный Џетроград вовремЯ
не подвезли хлеба. ЏетровскаЯ €мпериЯ к тому времени, казалось, окончательно
утратила  raison  d'etre, смысл и назначение своего  существованиЯ. ‚ ноЯбре
1917 года Њандельштам пишет  свирепое  стихотворение  о ‹енине, называЯ  его
"октЯбрьским временщиком":

     Љогда октЯбрьский нам готовил временщик
     џрмо насилиЯ и злобы,
     € ощетинилсЯ убийца-броневик,
     € пулеметчик низколобый -

     Љеренского распЯть потребовал солдат,
     € злаЯ чернь рукоплескала, -
     Ќам сердце на штыки позволил взЯть Џилат,
     —тоб сердце битьсЯ перестало!

     € укоризненно мелькает эта тень,
     ѓде зданий краснаЯ подкова;
     Љак будто слышу Я в октЯбрьский тусклый день:
     ‚Язать его, щенка Џетрова!

     ‚ этом  последнем  возгласе  слиты  две  пушкинские цитаты,  реплика из
"Ѓориса ѓодунова"  ("вЯзать Ѓорисова щенка!") и известное выражение  "птенцы
гнезда  Џетрова" из  "Џолтавы".  •оть Њандельштам  и  называл  правительство
Љеренского "лимонадным", оно  все  же  было последним  и  дорогим  длЯ  него
проЯвлением  петровской  ђоссии, разваливавшейсЯ под  ударами "злой  черни".
Љеренский и в  самом деле был плоть  от  плоти старой власти  - но  сама эта
власть уже вырождалась и становилась окончательно  недееспособна.  €мперскаЯ
ђоссиЯ, детище Џетра, была обречена. Љогда в феврале 1918 года на  Џетроград
совершали   налеты   немецкие   аэропланы,   Њандельштам   изображает  их  в
стихотворении,  в  котором,   как  рефрен,  повторЯютсЯ  слова  "твой  брат,
Џетрополь, умирает". Џетербург, Џетрово  дело, ђоссийскаЯ €мпериЯ - это были
как бы разные отображениЯ одного и того же на  историческую, художественную,
культурную плоскости. Ќеудивительно, что все  это  рушилось в  одно и  то же
времЯ.
     Ќо, несмотрЯ на  все потрЯсениЯ, старое "народническое" начало так и не
затихло в русской интеллигенции.  €нтеллигенциЯ  всегда стремилась  искупить
свою историческую  вину перед  народом,  пусть даже через растворение в нем,
через отказ  от своей высокой культуры. ќтот "пафос самоуничтоженьЯ" получил
обильную пищу в  годы  русских  революций,  когда,  по  выражению Ђхматовой,
"предсказанные наступили  дни". Љак славЯнофилы  в свое  времЯ  надеЯлись  в
крестьЯнской   общине  найти   самобытные  начала  идеального  общественного
устройства, так и интеллигенциЯ в 1917 году пыталась усмотреть великий смысл
в  совершавшихсЯ  событиЯх.  ’от  же  Њандельштам, вначале  от  всего сердца
проклЯвший "октЯбрьского временщика", немного позднее говорит:

     Џрославим, братьЯ, сумерки свободы,
     ‚еликий сумеречный год!
     ‚ кипЯщие ночные воды
     Ћпущен грузный лес тенет
     ‚осходишь ты в глухие годы -
     Ћ солнце, судиЯ, народ!

     Џрославим роковое бремЯ,
     Љоторое в слезах народный вождь берет,
     Џрославим власти сумрачное бремЯ,
     …е невыносимый гнет.

     Љонцовка этого  стихотворениЯ  -  это,  пожалуй,  самые оптимистические
слова, которые были сказаны о русской революции:

     Ќу что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,
     ‘крипучий поворот рулЯ.
     ‡емлЯ плывет. Њужайтесь, мужи,
     Љак плугом океан делЯ.
     Њы будем помнить и в летейской стуже,
     —то десЯти небес нам стоила землЯ.

     ђусское  мессианство,  по-видимому,  имеющее  очень  глубокие  корни  в
национальной психологии, не могло не видоизменитьсЯ после 1917 года, в свЯзи
с   очередным   "примирением   с  действительностью".   Љогда-то  Љлючевский
иронизировал над  тем,  что  Њосква, до  которой  не дошел ни один  апостол,
каким-то  образом обернулась ’ретьим ђимом; теперь нищаЯ  и отсталаЯ ђоссиЯ,
проигравшаЯ  только  что  все  войны  с  ‚остоком и  ‡ападом, как-то  в одно
мгновение превратилась в передовой отрЯд  всего человечества. Љогда в Ѓресте
провалились мирные переговоры, Ѓлок прокомментировал это у себЯ в дневнике в
следующих  выражениЯх: "тычь, тычь в карту,  рвань немецкаЯ,  подлый буржуй.
ЂртачьсЯ, ЂнглиЯ  и  ”ранциЯ. Њы свою историческую миссию выполним". ђусскаЯ
революциЯ  и  показалась  ему   тогда  "исторической   миссией"  ђоссии,  ее
долгожданным  "новым словом".  ќто  чувство,  осложнившись  и  расширившись,
вылилось  вскоре  в  большое  стихотворение,  которому  суждено  было  стать
последним  узловым  пунктом  в  поэтическом  осмыслении  проблемы "ђоссиЯ  и
‡апад".
     Ћ  стихотворении Њандельштама "‚ белом  раю лежит  богатырь" (оно также
приведено здесь в Ђнтологии)  ‘. ‘.  Ђверинцев  сказал, что оно представлЯет
собой   "отнюдь   не   обычную  сентиментальную  версификацию   на  дежурную
патриотическую   тему,   а  напротив,  очень   четко,  даже  чересчур  четко
оформленный суммирующий каталог общих мест русского народного самосознаниЯ в
славЯнофильской  аранжировке".   ’о  же  самое,  и  еще  с  гораздо  большим
основанием, можно  сказать о "‘кифах" Ѓлока, только их  "аранжировка" совсем
не  славЯнофильскаЯ и не панславистскаЯ.  Ѓлок уже не задаетсЯ вопросом, как
старые  славЯнофилы,  суждено  ли  ђоссии быть  "светом ‚остока"  или "тенью
‡апада".  ‚ыделЯетсЯ  его  трактовка  и  из  пушкинской  традиции,  заданной
стихотворениЯми  1831  года (хотЯ  "‘кифы",  разумеетсЯ, сразу  же  после их
поЯвлениЯ  сравнили  с "Љлеветниками ђоссии",  как  и с торжественными одами
‹омоносова). Ќет в  стихотворении Ѓлока  и никаких  следов  религиозных  или
монархических  мотивов, так долго питавших  русскую  мессианскую поэзию. ‚се
это  сгорело в  бурном пламени  русских  революций, обнажив в  стихотворении
что-то близкое уже к самому корню мессианских устремлений в ђоссии. ‘ам Ѓлок
был  настроен весьма революционно в это времЯ; но в его стихотворении  нет и
народнических или  пролетарских  мотивов, несмотрЯ на  то, что "‘кифы"  были
написаны  им  непосредственно  после  поэмы  "„венадцать",  в  которой столь
блестЯще  пародируетсЯ  молодаЯ советскаЯ  стилистика  и идеологиЯ.  Љое-что
свЯзывает  "‘кифы" с  идеЯми ‚ладимира ‘оловьева  об "угрозе с ‚остока", но,
как Я уже  говорил, в  1918  году  эта тема претерпела у  Ѓлока удивительную
метаморфозу. "‚осточной опасностью" длЯ старой  …вропы стала не китайскаЯ  и
ЯпонскаЯ угроза,  а угроза  русскаЯ (‡апад  давно уже  это предвидел).  Ѓлок
ставит эпиграфом к своему стихотворению начальные строки из  "Џанмонголизма"
‚ладимира ‘оловьева, но с первых же слов заЯвлЯет:

     „а, скифы - мы! „а, азиаты - мы,
     ‘ раскосыми и жадными очами!

     ќто  что-то  близкое  к  так  называемому  "евразийству",  философскому
течению, возникшему немного позднее в среде  русских эмигрантов. "…вразийцы"
возводили истоки русской культуры и государственности не только к славЯнским
корнЯм  или  к  ‚изантии,  как это было принЯто, но и всЯчески  подчеркивали
монгольское начало  в формировании русской  нации.  ђоссиЯ, утверждали они -
прЯмаЯ преемница  не  ‡апада  и  не  ‚изантии, а  монгольского  государства,
границы  которого почти точно совпадали с  позднейшими  границами ђоссийской
€мперии  и  ‘оветского ‘оюза. ‚ середине •IX века об этом уже писал —аадаев:
"‚ладычество  татар  -  это  величайшей  важности  событие,  которое  ложный
патриотизм лицемерно и  упорно отказываетсЯ понЯть и которое содержит в себе
такой  страшный  урок". "Љак оно  ни  было ужасно, оно принесло  нам  больше
пользы,  чем  вреда.  ‚место  того  чтобы  разрушить народность, оно  только
помогло ей развитьсЯ  и созреть". Ќемного позднее та же мысль возникает  и у
ѓерцена: "—тобы  сложитьсЯ в  кнЯжество,  ђоссии  были  нужны  варЯги. —тобы
сделатьсЯ государством - монголы. …вропеизм  развил  из царства  московского
колоссальную  империю петербургскую". “  ѓерцена  поЯвлЯютсЯ и пророчества о
грЯдущем  русском нашествии  на …вропу:  "дикаЯ, свежаЯ  мощь распахнетсЯ  в
молодой  груди  юных  народов  и  начнетсЯ новый  круг  событий,  третий том
всемирной истории". ќти идеи ѓерцена  широко обсуждались в кругу литераторов
и публицистов, к которым был близок Ѓлок в 1918 году; неудивительно, что они
отобразились и в его "‘кифах":

     ‚от - срок настал. Љрылами бьет беда,
     € каждый день обиды множит,
     € день придет - не будет и следа
     Ћт ваших Џестумов, быть может!

     Ћ, старый мир! Џока ты не погиб,
     Џока томишьсЯ мукой сладкой,
     Ћстановись, премудрый, как ќдип,
     Џред ‘финксом с древнею загадкой!

     ђоссиЯ - ‘финкс. ‹икуЯ и скорбЯ,
     € обливаЯсь черной кровью,
     Ћна глЯдит, глЯдит, глЯдит в тебЯ,
     € с ненавистью, и с любовью!..

     Ќо, несмотрЯ на  весь свой наступательный  настрой,  Ѓлоку не так легко
было расстатьсЯ с европейской культурой, вскормившей и его самого,  и многие
поколениЯ образованных русских  до  него. ‘оответствующие строки из "‘кифов"
звучат как апофеоз русской "всемирной отзывчивости":

     Њы любим все - и жар холодных числ,
     € дар Ѓожественных видений,
     Ќам внЯтно все - и острый галльский смысл,
     € сумрачный германский гений...

     Њы помним все - парижских улиц ад,
     € веницьЯнские прохлады,
     ‹имонных рощ далекий аромат,
     € Љельна дымные громады...

     "…вропа  -  но  ведь  это  страшнаЯ  и  свЯтаЯ  вещь,  …вропа!",  писал
„остоевский лет за сорок до  "‘кифов". "Ћ, знаете ли вы, господа, как дорога
нам, мечтателЯм-славЯнофилам, по-вашему,  ненавистникам …вропы -  эта  самаЯ
…вропа, эта "страна свЯтых чудес"! ‡наете ли вы, как дороги нам эти "чудеса"
и как  любим и чтим,  более чем  братски любим  и чтим  мы великие  племена,
населЯющие ее, и все великое и прекрасное,  совершенное  ими. ‡наете  ли, до
каких слез и сжатий сердца мучают и волнуют нас судьбы этой дорогой и <i>родной</i>
нам  страны,  как  пугают  нас  эти   мрачные   тучи,  все   более  и  более
заволакивающие ее  небосклон?"  Ѓлок тоже долго опасалсЯ  за судьбу  …вропы,
пока не почувствовал, что духовное и  умственное  оскудение ‡апада зашло уже
слишком далеко, особенно по сравнению с той стихийностью, котораЯ прорвалась
в русской революции:

     Њы любим плоть - и вкус ее, и цвет,
     € душный, смертный плоти запах...
     ‚иновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
     ‚ тЯжелых, нежных наших лапах?

     Ќепосредственной причиной  написаниЯ  "‘кифов" была  угроза  очередного
западного  вторжениЯ,  и у  Ѓлока  не  могли  не  поЯвитьсЯ  в  них призывы,
восходЯщие  к  пушкинскому "‘тупайте ж  к нам: вас ђусь  зовет!" (если не  к
ломоносовскому "Ќу ж впредь; пройдите! Ќет и дива!"):

     €дите все, идите на “рал!
     Њы очищаем место бою
     ‘тальных машин, где дышит интеграл,
     ‘ монгольской дикою ордою!

     Ќо  на этот раз,  как мы видим, поэт зовет  ‡апад к  столкновению не  с
ђоссией, а  с желтой азиатской расой. ќтот мотив несколько  не соответствует
общему  тону  стихотворениЯ,  в  котором  производитсЯ  смысловое  замещение
монголов русскими, и  поЯвлЯетсЯ, по-видимому,  как  реминисценциЯ известных
мыслей Џушкина  о  "высоком предназначении" ђоссии,  поглотившей монгольское
нашествие и спасшей тем самым европейское просвещение:

     Ќо сами мы - отныне вам не щит,
     Ћтныне в бой не вступим сами,
     Њы поглЯдим, как смертный бой кипит,
     ‘воими узкими глазами.

     Ќе сдвинемсЯ, когда свирепый гунн
     ‚ карманах трупов будет шарить,
     †ечь города, и в церковь гнать табун,
     € мЯсо белых братьев жарить!

     ‡аканчиваютсЯ  "‘кифы" торжественным и  патетическим призывом  к  миру,
также очень традиционным в русской поэзии:

     ‚ последний раз - опомнись, старый мир!
     Ќа братский пир труда и мира,
     ‚ последний раз на светлый братский пир
     ‘зывает варварскаЯ лира!

     Џо  свидетельству  ЂндреЯ Ѓелого, Ѓлок довольно скоро  охладел к  своим
"‘кифам". Љак-то при нем  сравнили это стихотворение с "Љлеветникам ђоссии",
и  он сказал, что  понимает, почему ему не нравЯтсЯ его "‘кифы"; и у Џушкина
он   "Љлеветникам"  предпочитает   "Њедного  ‚садника".   ‚прочем,  и   сама
переменившаЯсЯ вокруг  Ѓлока  действительность не  располагала  уже  более к
воспеванию революционности в любых видах. Ѓлоку суждено  было увидеть только
самое   начало  того  нового  строЯ,  приход  которого  он  так  восторженно
приветствовал, но и  этого оказалось достаточно, чтобы понЯть, к чему привел
разгоревшийсЯ  "мировой  пожар". Ќичего нового не было в этом строе, это был
возврат    к    допетровским   временам,    окончательное   крушение   всего
величественного замысла Џетра ‚еликого. Ћчень символично, что одним из самых
первых   действий  нового  правительства  стал  перенос  столицы  в  Њоскву.
Џетербург, переименованный, полуразрушенный, с  почти полностью истребленным
населением, превратилсЯ в заброшенный памЯтник грандиозному, но неудавшемусЯ
эксперименту, поставленному Џетром. ’аким  же памЯтником была и всЯ погибшаЯ
петербургскаЯ   культура,   творческие   достижениЯ  ‹омоносова,  Љарамзина,
Џушкина, ѓоголЯ,  ’ютчева,  „остоевского,  ‘оловьева,  Ѓлока,  Њандельштама,
Ђхматовой. ђоссиЯ сн