ски и  на  идиш,  наплывали, наслаивались соболезнованиЯ  и прощальные
слова на польском, на литовском, на французском, на иврите -  на всех Языках
и наречиЯх. Ќо Ѓенциона ‡айдиса, как назло, не было.
     €цхаку,  как в детстве, когда его, маленького, надолго оставлЯли одного
у реки  или на базарной площади, хотелось  закричать во  весь голос:  "Ђу-у,
Ѓенцион!  Ћтзовитесь!" Ќалево тЯнулось кладбище, направо тЯнулось  кладбище.
Њалкин  боЯлсЯ поднЯть голову: а вдруг и небо все в могильниках? €цхак и сам
не понимал,  сколько длЯтсЯ эти поиски, это блуждание - час или тысЯчелетиЯ?
ѓосподи, когда оно кончитсЯ?
     Њалкин  остановилсЯ  бы,  перестал бы  искать,  но его  несла  какаЯ-то
непонЯтнаЯ сила. …му не  было  никакого  дела до  Ѓенциона ‡айдиса,  до  его
сыновей, играющих на тель-авивской бирже, до всесильных долларов, которые не
заработаешь иголкой. Ћн искал всех своих сородичей, погибших во все времена:
     и на дорогах скитаний, и  на  чужих войнах, и в белых рощицах. ѓубы его
шеп-тали:
     - ѓосподи, выжги траву, которой поросли могилы, оставленные сыновьЯми и
дочерЯми! ѓосподи, собери по осколочку,  по  пылинке  расколотые надгробиЯ и
могильные камни и спаЯй их своей  любовью и милостью! ѓосподи, верни каждому
убитому и мертвому имЯ, чтобы ищущие могли их найти и оплакать!
     Ѓенцион ‡айдис играл  с ними  в  бесконечные, жуткие прЯтки, как  будто
противилсЯ  тому,  чтобы  о  нем пексЯ чужой  человек. “  него,  у  Ѓенциона
‡айдиса, два  сына. Џусть забудут на времЯ про ставки на бирже и приедут. €х
не убудет -  меньше  проиграют.  €  сразу,  без  всЯкой посторонней  помощи,
разыщут отцовскую могилу: ведь сами рыли, сами закапывали. Џусть постоЯт под
соснами, пусть длЯ вида утрут платочком глаза.
     €цхак и ѓирш Ћленев-Џомеранц, выбившись из сил, прекратили свои поиски.
     Њожет, Ѓенцион ‡айдис бежал с кладбища, подумал Њалкин. Њожет, вслед за
исходом живых началсЯ исход покойников.
     €цхак  смотрел на ѓирша Ћленева-Џомеранца, и жалость затупевшей иголкой
царапала  душу.  …ще  минуту  тому  назад  флейтист носилсЯ  по  кладбищу  с
проворностью белки. Ћн будет носитьсЯ, пока сам  не упадет меж кладбищенских
рЯдов, которые, словно рельсы, убегали во все стороны света.
     - „о вильнюсского поезда полтора часа,-  сказала ќстер.- …сли  мы хотим
сегоднЯ уехать, нам надо поторопитьсЯ.
     „ождь увЯдал. Љапли его никли на глазах.
     -  Ќичего  не  поделаешь, придетсЯ заночевать,- вздохнул  €цхак.- Њы не
можем отсюда уехать, не побывав на кладбище и в белой рощице.
     „о кладбища они добрались быстро. Љогда они подошли к нему вплотную, из
дома хевры-кадиши - погребальной братии - вышла сухопараЯ старуха в отребье.
     - Љак Я рада, как Я рада,- запричитала она,- милости просим.
     ѓолос у нее  был на  удивление чистый и звонкий. ѓоворила она нараспев,
как будто выводила затверженный с детства псалом. €цхак никак не мог взЯть в
толк,  как  она   попала   на  еврейское   кладбище,  как  стала  владелицей
скособочившегосЯ домишки. ‘таруха, как бы угадав его мысли, поспешила ему на
помощь:
     -  ‡а  сторожа  Я  тут,  за  сторожа.  ‚есной траву  кошу,  зимой  снег
разгребаю.  ‚  прошлом  году  его  было  столько...  ЏроваливаешьсЯ,  как  в
трЯсину... „а зимой сюда никого и не заманишь.
     ђечь ее была неторопливаЯ,  обстоЯтельнаЯ, каждое слово она процеживала
сквозь зубы, как молоко сквозь ситечко.
     ќстер всем  своим  видом показывала €цхаку: кончай! Њол, поднимемсЯ  на
пригорок, глЯнем на этот ужас, на этот конец света и пойдем к другому ужасу,
еще более страшному. Ќо €цхак не спешил.
     - Љогда вас не было,- продолжала старуха,- сюда только мой зЯть Ђнтанас
приезжал.- Ћна помолчала и добавила: - Ќашел менЯ и спросил: "—его вы, мать,
заплаканнаЯ?"  Ђ  Я  ему:   "Љакое  же  кладбище  без  слез?"  Ђнтанас  даже
разозлилсЯ:  "Ќу уж по ним  плакать  не  стоит". Ђ Я  думаю, по всем плакать
надо.
     €цхак и ќстер переглЯнулись.
     - џ на могилы каждый день приходила... Ќу на  те, что уцелели. ‚асильки
клала, ромашки. €х тут видимо-невидимо.
     ‘ пригорка, оттуда,  где угадывалось  кладбище, спустилась  замурзаннаЯ
коза. ђожки  у  нее торчали,  как  две  незажженные поминальные  свечи.  Ћна
подошла  к старухе,  уткнулась белой мордочкой  в ее подол и тихо  замекала.
“слышав ее мекание, за домом, в  сарае-развалюхе, победно закукарекал петух.
—ем громче он кукарекал, тем больше хмурилась ќстер.
     - Џойдем,- тронула она за рукав мужа.
     - „ай послушать,- сказал он.- —етыре года  не слышал, как  коза мекает,
как петух заливаетсЯ. ѓосподи, какаЯ благодать!
     ‘казал и осексЯ: какаЯ уж тут благодать!..
     ‚сю дорогу до самого кладбища все молчали.
     Ќо того, что они  так жаждали увидеть, не было и  в помине.  Џеред ними
простиралась обыкновеннаЯ,  кое-где обезображеннаЯ обломками  полЯна. “целел
только  с десЯток памЯтников. Љазалось, дьЯвольский косарь прошелсЯ по всему
кладбищу  и выкосил почти все надгробиЯ. †алкие их остатки валЯлись в  траве
только  потому, что  не годились ни длЯ строительства, ни  длЯ мощениЯ улиц.
€цхак  и  ќстер бродили по  выкошенному кладбищу  и пытались из  расколотых,
рассеченных предложений сложить имЯ, дату рождениЯ или смерти.
     - Њордехаем звали  мельника ѓольдштейна,-  сказал €цхак.- Ђ  ”айвушем -
жестЯнщика Љагана.
     Ќад полЯной, над  старухой в платке, повЯзанном  тюрбаном, над  ними  в
синем вымытом  дождем  небе  вдруг распростерлась  огромнаЯ тень  мельничных
крыл, потом донессЯ мерный гул жерновов, потом из раскрытых дверей вырвалось
облако белой мучной пыли; ветер подхватил его и закружил.
     -  ќлханон   ‘илькинер,-  после  паузы   произнесла  ќстер.-  ‘вадебный
музыкант. Џомнишь, он и на нашей свадьбе играл?
     ‘таруха  кивала  головой;  курительнаЯ  трубка  покачивалась  во   рту,
покачивались  сосны,  покачивалась  землЯ,  только  звук  скрипки свадебного
музыканта ‘илькинера не давал  ей разверзнутьсЯ; он соединЯл все, на нем, на
этом звуке, пронзительно тонком, казалось,  держались  еще эти  обезличенные
камни, эта землЯ, этот разломанный, как надгробиЯ, мир.
     - Ђнтанас, зЯть мой, говорил: "Џридут евреи и придушат тебЯ. “ж лучше в
хлеву на хуторе,  чем на их кладбище..." Ќеправду говорил.  ’ри года живу, а
пока, слава €исусу, не придушили... ‚аши менЯ не  трогают. ЏриходЯт и только
спрашивают...
     - Ќаши? - вдруг оживилсЯ €цхак.
     - Џрошлой ночью один такой приходил... Њожет, слышали - ‚айман?
     “ костела аптеку держал.
     - Љак же он мог  к  тебе  прийти? - удивилась ќстер.- ‚едь его  еще  до
войны зарыли.
     -  Ђ ко  мне живые  не  приходЯт,  только  мертвые. ‚ сны приходЯт. —то
случилось, ЊариЯ,  спросил у менЯ господин ‚айман. Џочему никого не хоронЯт?
Џочему  никто не плачет? —то  случилось?  џ говорю:  война, господин ‚айман,
немцы...  Ђ  он не  унимаетсЯ:  разве,  говорит,  в  войну не умирают? ђазве
мертвому правду скажешь? ‚едь правду и живому не говоришь.
     €цхак  отошел в сторонку и над разбитым надгробием стал  говорить кадиш
по мельнику Њордехаю  ѓольдштейну, по его  мельницам, по лавочнику ЃеньЯмину
Џагирскому,  по всем  его  колониальным  товарам,  по  свадебному  музыканту
ќлханону ‘илькинеру и по его скрипке...
     - ‘овсем  умаЯлсЯ,-  честно  призналсЯ ѓирш  Ћленев-Џомеранц.-  ‘даюсь.
Ћтправлю все деньги ђувену и Ђссару обратно.
     - Ќе мешайте! - рассердилась ќстер.- ђазве вы не видите - человек кадиш
говорит?
     Ћна всегда  слышала  то,  что слышал  он,  и  то, что он еще  услышит в
будущем.  Ќа месте,  где,  как и предполагал  €цхак,  был похоронен его отец
„овид,  над  огромной запекшейсЯ  коровьей  лепешкой  он  творил поминальную
молитву. ‘корбь,  плескавшаЯсЯ в ней  тысЯчелетиЯми,  была Яростно молода, и
мощь ее раздвигала пространства, смыкались  времена, менЯлись ролЯми мертвые
и живые, не было ни земли, ни неба - все спрессовалось в  один сгусток боли,
который был сильнее, чем земное притЯжение.
     €цхак вдруг почувствовал,  как  раскаленнаЯ магма, которую  всколыхнула
молитва, хлынула изнутри и захлестнула  все  его существо.  Ћн почувствовал,
как вспыхнул от нее накинутый на  плечи чужой талес, как он, €цхак Њалкин, в
мгновение ока превратилсЯ в  огненную охапку,  в горЯщий куст, в  неопалимую
купину. ‘полохи освещали то, что случилось, и  то, что еще случитсЯ, и пламЯ
сплавлЯло  разбитые камни, сшивало, как  портновской ниткой, надгробиЯ, и на
каждом отливалось не только имЯ покойника, но и того, кто надругалсЯ над его
могилой. Њекала коза, кукарекал петух, каркали вороны,  жужжали проснувшиесЯ
от зимней спЯчки мухи - все твари с ним творили поминальную
     молитву.
     - Џойдемте в хату, пойдемте в хату,- пропела ЊариЯ, когда последний луч
молитвы погас.- џ вам на  дорогу гостинцев дам. Њолочка козьего, и травки от
ломоты  в  костЯх, и  зельЯ от бессонницы, и  грибковой плесени от синЯков и
ссадин.
     ‡нахарка, колдуньЯ, недобро подумал Њалкин. ќстер с надеждой глЯнула на
него:  может,  не  пойдет  в избу,  может, откажетсЯ?  Ћни  и  так на  поезд
опоздали. Ќеужели разведет тары-бары со старухой? ‚зЯл бы молоко - и в путь.
Ћна, ќстер, все равно его пить не будет. Џоди знай, что за молоко...
     €цхак  же, вопреки надеждам жены, переминалсЯ с ноги на ногу. ‘темнело.
‘умерки  были густыми,  как сливовое варенье,-  их можно было намазывать  на
хлеб. Ќи у ќстер, ни у €цхака не было сомнениЯ, что им сегоднЯ отсюда уже не
выбратьсЯ.
     - ЏридетсЯ тут заночевать,- сказал Њалкин.
     - џ тут не буду спать,- нахмурилась ќстер.
     - Ђ разве Я сказал - спать? Џосидим  на лавке,  пока не рассветет, а на
рассвете отправимсЯ в белую рощицу. Ћт нее до вокзала - рукой подать.
     - Ќет! - заупрЯмилась ќстер.
     - Ќу чего  ты  так  боишьсЯ?  Ќичего  с  тобой  не случитсЯ.  Ќикто  не
придушит,  не  убьет.   Љругом  все  свои:  и  аптекарь  ‚айман,  и  мельник
ѓольдштейн, и лавочник Џагирский... € родители твои и мои рЯдом. —то с того,
что надгробий не осталось? Љогда родители - пусть и мертвые - рЯдом, с твоей
головы и волосок не упадет.
     ЊариЯ  зашаркала  башмаками-клумпами  и  засеменила  вниз.  ЋблепленнаЯ
сумерками, она остановилась  на крылечке и безропотно принЯлась ждать, когда
гости  войдут  в  избу. ‘таруха догадывалась, что  разговор у них  нелегкий.
Џусть  говорЯт,  пусть отведут душу.  Ћна  им только благодарна, что пришли.
’ретьЯ пара после войны. ‚идно, всех их перебили.
     Ќо чем  же  их попотчевать?  …вреи не все едЯт, не все  пьют. ЊариЯ это
знает - не один год полы в аптеке ‚аймана мыла.
     - Њы тебе не помешаем? - раздалсЯ баритон €цхака.
     Ћна никак не  могла взЯть в  толк, чем человек может помешать человеку,
когда  вокруг темно и когда  каждому  голос другого нужен больше, чем кров и
еда.
     - ‘пасибо,- пробормотал Њалкин.
     - Њилости просим, милости просим.
     Џервой  в  избу вошла  ќстер. ‡а ней, ударившись головой о косЯк двери,
протиснулсЯ €цхак. ‘таруха защелкнула щеколду, и  липкий  мрак сомкнулсЯ над
ними. ѓости  стоЯ прислушивались  к  возне  Њарии, котораЯ  долго  шарила  в
темноте,  пока не нашла спички. ‘лабый огонек вспыхнул и тотчас же погиб. Ќо
старуха снова чиркнула, зажгла керосиновую лампу - ту самую,  котораЯ еще до
войны светила погребальной братии;  свет лампы, желтый, как  топленое масло,
вырвал  из сумерек тот самый  стол, на котором  обмывали  покойников;  потом
громоздкую  облупившуюсЯ  печь  -  ту  самую,  на  которую  зимой  забиралсЯ
могильщик Ђвремеле; потом  изъеденные  древоточцем стены - те самые, которые
не  рухнули  под  напором криков  и стенаний;  потом  неровный, в  кои  веки
настланный пол -  тот самый, который не выжгли падавшие на него бесчисленные
вдовьи и сиротские слезы, испепелЯвшие сердца.
     ‚се, кроме застекленного  ‘пасителЯ,  распЯтого на  кресте, и преданных
ему учеников,  пытавшихсЯ его  снЯть,  и  старухи - смотрительницы кладбища,
было  то  же  самое. Љартинно  откинув свою  живописную  голову,  увенчанную
густыми, как мрак, волосами, •ристос принимал свои муки.
     ЊариЯ так же безгласно развела в печи огонь. ‚ чугунке забулькала вода.
‚идно, ЊариЯ варила  на ужин картошку в мундире. Џотрескивание дров, озорное
бульканье воды, смиренное  шуршание  хозЯйской юбки  не столько успокаивали,
сколько навевали смутную тревогу.
     Ћткуда-то из-под печки вылезла  кошка, и ко всем звукам прибавилось еще
ее  вкрадчивое мурлыканье. €цхак готов был поклЯстьсЯ, что  перед ним  кошка
могильщика Ђвремеле,  котораЯ неизменно присутствовала  на  всех обмываниЯх.
‡аберетсЯ на подоконник и смотрит с удивлением и жалостью на покойника, трет
лапкой глаза.
     Њалкин от ее взглЯда  съежилсЯ. Ќа миг ему показалось, что  он и впрЯмь
покойник, что он не  сидит за  столом, а лежит на нем и чьи-то руки трут его
мочалкой - живот, плечи, пах, поворачивают и снова трут.
     - Ѓрысь! - закричал он в испуге.- Ѓрысь!
     Љошка  равнодушно  зевнула  и  снова  уставилась  на  него,  мол,  чего
разоралсЯ, у нас мертвые ведут себЯ смирно.
     - Ѓрысь! - замахнулась на нее и ќстер.
     € ей передалсЯ испуг. € она узнала кошку могильщика Ђвремеле.
     - Њарце! - сурово окликнула ее ЊариЯ.
     Њарце распушила хвост и послушно побежала к хозЯйке.
     Њарце, кольнуло €цхака. „о войны у кладбищенской кошки  не было клички.
Љак и у смерти.
     Њалкин всматривалсЯ в трепыхающийсЯ  стебелек  пламени,  и  мысль-крыса
набрасывалась в его голове на все другие мысли и поедала их одну за другой.
     Љошка - та же самаЯ,  мыши -  те же  самые, клопы  и тараканы -  те  же
самые, сверчок за печкой - тот же самый, мухи, обгадившие живописного •риста
и  его учеников,-  те же  самые, жучки-древоточцы,  пауки -  те же  самые...
Џочему  же они  уцелели и пережили тех, кто  в белой рощице? —ем  же они так
угодили  Ѓогу? Џочему им выпала  лучшаЯ  долЯ, нежели его,  €цхака, братьЯм,
нежели  ее,  ќстер,  сестрам?  Ќеужели какой-нибудь паук дороже ѓосподу, чем
престарелый  рабби Њендель? ‡а что  Ћн, Ћтец небесный, даровал какому-нибудь
клопу-кровопийце еще четыре года, а сержанту ‡елику Љопельману лишней недели
не дал? ђазве трудно было …му, ‚севидЯщему и ‚сеслышащему, прежде чем обречь
кого-то на гибель, спросить:
     -  Ђйзик,  хочешь  быть  сверчком?  ‡лата,  хочешь  быть  мышью?  ‡елик
Љопельман, желаешь быть клопом или тараканом? ЊириЯм, желаешь быть вороной и
каркать над могилой отца и матери?
     ѓосподи, ѓосподи, ведь ’ы  создал нас на радость себе и  на благо всех.
Њожет,  говорю, ’ебе там,  в горних  высЯх, взЯть  и перешить весь подлунный
мир?  џ,  да  проститсЯ мне  мое  кощунственное  сравнение  с  ’обой, всегда
переделываю  скверно  сшитые одежды, ибо больше пекусь о том,  кто  будет их
носить, чем  о  своем  добром  имени.  „олго  ли ’ебе, ѓосподи,  удлинить  и
расширить добро и подкоротить и сузить зло? „олго ли ’ебе, Њилосердный?..
     -  …шьте  и пейте,-  промолвила  ЊариЯ и поставила  на стол чугунок  со
сварившейсЯ картошкой  в  мундире, крынку козьего молока и две кружки.- …сли
хотите, заварю чайку с травками. Ћчень они полезны длЯ здоровьЯ.
     ќстер не  притрагивалась ни к картошке, ни к молоку. Ќо €цхак в отличие
от жены подцепил вилкой картофелину, обжигаЯсь, снЯл с нее шелуху,  разрезал
на две половины -  одну себе, другую ќстер,  отправил  в  рот и запил козьим
молоком.
     ‘тараЯ  литовка, ее  слова, ее скудное угощение не вызывали у  него  ни
брезгливости,  ни  опасениЯ.  ‚идно,  не  от хорошей  жизни согласилась  она
перебратьсЯ  в эту  развалюху,  кишащую больше духами, чем клопами и мышами.
Њалкину было Ясно: не на богатство ЊариЯ позарилась, не на имущество.
     Ќадо бы ей оставить немного денег, подумал €цхак. ‡а  васильки, которые
она кладет на могилы. ‡а то, что во сне все еще моет полы в аптеке ‚аймана и
не  говорит  ему  правды о том, что случилось. ’от, кто умер  до  войны,  не
должен о ней знать.
     Ќе  сказав  ни  единого  слова, ЊариЯ  ушла и  вскоре вернулась с двумЯ
овчинами с огромными проплешинами.
     - Ћдну постелите, другой накроетесь, если озЯбнете,- сказала она. ѓолос
у нее был цвета ладана.- ‘ейчас принесу и подушки.
     Ћна приволокла два холщовых мешка, набитых прошлогодним сеном, с едким,
как у махорки, запахом.
     - ‘покойной ночи,- попрощалась она.
     € через минуту с печи донеслось ее безмЯтежное похрапывание.
     ‚  лампе  догорал  керосин.  ‚  доме  снова  сгустилась  тьма,  котораЯ
пружинила, как накачаннаЯ велосипеднаЯ камера.
     Џрижавшись друг  к другу, €цхак и ќстер ждали рассвета. „о детства было
ближе, чем  до  железнодорожной станции.  ‡акроешь глаза  - и  вот оно перед
тобой.  Ћн, €цикл,  один.  …му  только  три года. Љомната  бескрайнЯЯ, а  он
маленький, меньше его - только муха.
     Ќа колодку  насажен  чей-то сапог; вокруг верстака рассыпаны деревЯнные
гвоздочки, очень  похожие  на  муравьев. Ќа  стуле  висит фартук. €з кармана
торчит  молоток. ‚ мире, кроме него, трехлетки, никого нет; ужас одиночества
леденит сердце.
     - „едушка! Ѓабушка! - кричит он.
     ‚ тишине еще громче стучит сердце. …сли  дед сейчас не войдет, если  не
достанет из фартука  молоток, если не застучит по ботинку, все кончитсЯ: все
сваленные в кучу  башмаки с  топотом  бросЯтсЯ к  дверЯм;  гвоздочки-муравьи
уползут в муравейник под липой; прирезанный бабушкой гусь вылетит в окно...
     Ќо нет ни деда, ни бабушки, ни отца, ни мамы. ‚се человечество длЯ него
погибло. Ћн  один на целом свете.  €  вдруг  входит  дед,  надевает  фартук,
вытаскивает  из кармана  молоток и гулко  и радостно бьет  по насаженному на
колодку сапогу, и все звуки возвращаютсЯ, и сердце €цика из ледЯного комочка
превращаетсЯ в птичку, долбЯщую  клювом грудь, как оконное стекло. € муха на
подоконнике кружитсЯ над недоеденным  пирожком. € все  человечество в полном
составе.
     „о рассвета  €цхак только и  делал,  что  в  доме  погребальной  братии
заносил  над тьмой дедовский  молоток  и  стучал по ней, как по  сапожничьей
колодке,  и  в  мире все вставало  на  прежние  места,  все отстраивалось  и
восстанавливалось -  разрушенные дома и разоренные кладбища; дедушки  чинили
ботинки,  бабушки  набивали  гусиным  пухом  подушки,  матери  снова  носили
колодезную воду в ведрах на коромыслах, старуха ЊариЯ жила у себЯ на хуторе,
не с чужой кошкой  и тенЯми, а вместе со своими детьми и пчелами и ела не за
ритуальным столом, а за простым, крепко сколоченным детьми.
     Њолоток стучал иногда тихо, едва слышно, иногда мощно,  словно колокол;
от  его стука отступала  тьма, и  в оконце  с треснувшими стеклами  робко, а
потом осмелев, заструилась зарЯ.
     Љогда  ЊариЯ слезла с печки, за оконцем  совсем рассвело. ќстер и €цхак
сидели на овчине,  по-прежнему прижавшись  друг  к  другу.  …е  волосы,  как
утренние лучи,  падали  на его  лицо и  плечи;  его руки переплетались  с ее
руками,  как  водоросли в водЯном царстве.  ‘он, сморивший  их под утро, был
слаще  козьего молока. Ћни улыбались во сне, и улыбка сглаживала угрюмость и
усталость.
     Џосадив на плечо кошку,  ЊариЯ выскользнула во двор. ‘пал петух,  спала
коза, спали на пригорке мертвые.
     - Џерекур,- объЯвил ѓирш Ћленев-Џомеранц.
     Ћт его  возгласа маЯтник качнулсЯ от сна к Яви.  €цхак  продрал глаза и
уставилсЯ  на  музыканта,  примостившегосЯ  на  чьем-то  надгробии, покрытом
лоскутами мха, как беличьими шкурками.
     -  ЏроклЯтые ноги!  ЏроклЯтые зимы  в ‚оркуте!..  Џолгода до того,  как
попал в ансамбль, вкалывал в шахте.
     ѓирш Ћленев-Џомеранц привлекал €цхака своей грубоватой прЯмотой, своими
фантазиЯми и необыденными затеЯми. ‚ самом деле, придет ли в голову простому
смертному  добиватьсЯ,  чтобы  ему  разрешили лечь  не тут,  в  ешкине,  на
кладбище, отведенном длЯ всех послевоенных евреев, а в Џонарах, историческом
месте, где полегли тысЯчи и тысЯчи евреев и среди них - все его родные?
     џзвительный Њоше ѓершензон объЯснЯл его затею с Џонарами чрезмерным длЯ
евреЯ  употреблением  алкоголЯ. ѓирш Ћленев-Џомеранц  и впрЯмь закладывал за
воротник. Љогда играешь до утра в ресторанах и на свадьбах,  трудно прослыть
трезвенником.   Ђ  еще  воркутинские  зимы...   €цхак  не  считал  флейтиста
алкоголиком. Љаждый в  жизни свою  грелку  ищет: кто денежки, кто водку, кто
высокие посты.
     -  •очешь? - ѓирш Ћленев-Џомеранц вытащил из  кармана  пачку сигарет  и
протЯнул Њалкину.
     - ’ы знаешь - Я не курю. € кто же курит на кладбище?
     - "‚есь мир - кладбище",- сказал експир. "Њальборо лайт". €х курЯт все
лучшие музыканты мира.
     €цхак не  был на все  сто процентов  уверен, но, как ему казалось, ѓирш
Ћленев-Џомеранц к лучшим музыкантам мира не принадлежал. Ћн был похож на них
своими  пристрастиЯми: носил  огромный берет,  ходил с потертой  бабочкой на
шее,  презирал  наручные часы  -  пользовалсЯ  только карманными  с брелком,
церемонно  раскланивалсЯ со всеми, словно отвечал  на аплодисменты. ‚се свои
деньги  он  тратил  на  покупку  диковинных  вин  и  коньЯков,  а  также  на
грампластинки с  записЯми знаменитостей. Ћ его коллекции знали не  только  в
‹итве, но, как он сам говаривал, и за границей.
     Ќа устраиваемых ѓиршем Ћленевым-Џомеранцем мальчишниках хозЯин извлекал
из  холодильника  бутылку  водки,  доставал  свою  флейту,  садилсЯ  рЯдом с
магнитофоном,  поправлЯл  бабочку  на  шее,  опрокидывал  стопку  и,  сделав
глубокий  выдох, начинал играть в  тех  местах,  где вступали  его невидимые
коллеги. ‡акатываЯ глаза, он вдохновенно перебирал пальцами "пуговки" своего
повидавшего виды инструмента и весь преображалсЯ.  ‹ицо его горело, на лоб и
щеки ложилсЯ отсвет софитов  лучших  театров мира - €талии, ђоссии, Ђмерики,
Ђнглии, ”ранции.
     - Љарузо! - с молитвенным восторгом произносил он.- ’ито ѓоби! Љазальс!
’осканини! •ейфец!..
     ‚ такие минуты он  чувствовал себЯ их ровней, в такие минуты не было ни
Џонар, ни ‚оркуты, ни ночных ресторанов, не было его одиночества.
     - ‚ другой раз найдешь своего Ѓенциона ‡айдиса,- утешил его €цхак.
     ѓирш Ћленев-Џомеранц  по-прежнему сидел на беличьих шкурках и извлекал,
как  фокусник из  рукава, из бездонного кармана комбинезона одну сигарету за
другой.
     - „а хрен с ним! - выругалсЯ он.- “ менЯ их еще целых четыре.
     - —етыре? - деланно удивилсЯ Њалкин.
     -  ѓастроль  не кончена...  ‘ледующий: ђафаил –укерман  - Љанада, потом
„ора  ђивкина - Ђмерика, потом  €еремиЯ ‹амм  -  ѓерманиЯ и  замыкает список
•анан ’ростЯнецкий - вециЯ.
     Љазалось,    ѓирш    Ћленев-Џомеранц    объЯвлЯет    имена   участников
международного  конкурса.  Ќо  то  были  не  флейтисты,  не  скрипачи  и  не
валторнисты, а  уехавшие из ‹итвы дети тех, кто навеки осталсЯ без присмотра
на местном кладбище.
     - ‘то двадцать долларов в год  с каждого  -  не  шутки.- Љак  и  многие
евреи, ѓирш Ћленев-Џомеранц считал лучше, чем говорил.
     - Љак же тебе так подфартило? - съЯзвил Њалкин.
     -  ‚се  очень  просто,- ответил флейтист.-  “ж такой  мы народ - евреи.
Љогда тебе хорошо,  всегда найдутсЯ охотники сделать  тебе немножко плохо. Ђ
когда тебе из рук вон плохо, всегда найдутсЯ желающие  сделать тебе немножко
хорошо. ‘тараЯ  дружба помогла. Њой адрес дали и другим. Ќет на свете евреев
без могил.
     ѓирш Ћленев-Џомеранц встал  с беличьих шкурок, прочел на всЯкий  случай
надпись на надгробии, с которого  он встал: а вдруг  именно тут высечено имЯ
запропастившегосЯ Ѓенциона ‡айдиса?  -  и в  знак  благодарности  €цхаку  за
совместный поиск выдохнул:
     - Џоедем, €цхак, в €зраиль.
     - Љто это поедет? - не сообразил Њалкин.
     -  ‡елененьких на дорогу хватит.  •оть  один раз перед  смертью надо...
„есЯть лет, блЯха-муха, за свидание с ним отбухал.
     - ‚от ты и поезжай. ‡ачем тебе прицеп?
     - •очу выйти на свободу...  из второго лагерЯ...  Џусть хотЯ бы на  две
недели.
     - Љакой же ‹итва  лагерь? Ќе сегоднЯ-завтра  снова независимой станет,-
удивленно сказал €цхак.
     - ‹агерь... ѓетто...
     -  „лЯ нас с тобой  уже нигде свободы не будет. €бо  что такое человек,
как не тюрьма, где он сам - вечный арестант и тюремщик?
     - ‘кажи прЯмо: поедешь со мной или нет?
     €цхак промолчал. ѓирш  Ћленев-Џомеранц принЯл его молчание за согласие.
Љак ни говори, вдвоем веселее - в лагере ли, на свободе ли... Ђ денег ему не
жалко: он их зарабатывает, слава Ѓогу, не в забое, не стоЯ по поЯс в ледЯной
воде. „а и на гроб  копить  не стоит. Џусть  его закопают в чем мать родила,
без всЯкой крышки,  но  только там -  в  Џонарах. Ћн так и  написал  в своем
ходатайстве в Џрезидиум ‚ерховного ‘овета:  "Џрошу  ‚ас...  без  обуви,  без
одежды,  без  всЯкого  покрывала,  вместе  со  всеми...  одиннадцатью  моими
родичами.   Џривожу  их   фамилии  в  алфавитном  порЯдке...   ѓод  и  место
рождениЯ..."  „о сих пор никакого  ответа. Џока они ответЯт,  он и в €зраиль
успеет съездить и вернутьсЯ. „енег не жалко. ѓирш Ћленев-Џомеранц столько их
ухлопал  на  алкоголь,  на  подружек,  кратковременных, как летнЯЯ гроза, на
гостиницы  в ‘очи и  џлте, на форель и люлЯ-кебаб на озере  ђица, на лобио и
хинкали в ’билиси, на билеты в  Ѓольшой (он туда ездил  не  реже двух раз  в
месЯц), ибо спешил все наверстать, но не мог вытравить барачную  вонь - даже
от его  жабо, даже от  его изысканного  берета,  даже от его  флейты  разило
смрадом незаслуженной неволи.
     - Њахнем, €цхак, на Љрасное море, где Њоисей по воде, как по суху...
     ѓирш Ћленев-Џомеранц пыталсЯ соблазнить Њалкина, как женщину. Ћн обещал
ему райскую жизнь. Ћни будут лежать  каждый день на плЯже. Љогда  им надоест
море, они отправЯтсЯ  в путешествие  по земле обетованной и найдут пальмовый
парк,  где собираютсЯ ненужные  евреи,- нет такого места на земле,  где  их,
ненужных евреев,  не  было бы. ‘Ядут на скамейку под  пальмой  и  заведут со
своими  собратьЯми  неторопливый разговор о ‹итве  и  Џольше,  о  ‚енгрии  и
ђумынии, о том, что было, и о том, чего не  было. …динственное, о чем они не
заикнутсЯ,- это о том, что будет. Ќатан ѓутионтов на этот мучивший евреев из
поколениЯ в поколение вопрос уже ответил: "Ѓудет лучше, но хорошо не будет".
     - €цхак, неужели тебе и впрЯмь не хочетсЯ к морю?
     - Ќаше море тут,- тихо произнес Њалкин и обвел рукой  кладбище.-  ‘коро
нырнем - и все дела...
     - Ќет! - запротестовал флейтист.- ’ут Я лежать не буду...
     - Ђ там тебе не разрешат. ‚ Џонарах лежат только замученные и убитые.
     -  Ђ нас... нас разве не замучили? ђазве нас каждый день не  убивали? -
выкрикнул ѓирш Ћленев-Џомеранц.
     Њалкин  сердцем  понимал,  что  у  его  друга есть  полное  право  быть
похороненным вместе с его родней, но не сомневалсЯ, что косточки его дотлеют
не  в  Џонарах,  а на  этом  кладбище, и просил Ѓога,  чтобы Ћн  отдалил  от
Ћленева-Џомеранца тот день.

        ѓ‹Ђ‚Ђ Џџ’Ђџ

     Ѓольше всего €цхак любил бывать в Ѓернардинском саду поздней осенью или
ранней,  не взвихренной метелЯми зимой, когда  от  снега,  как  от праздника
•ануки, исходит миротворное сиЯние, когда каждое  дерево  напоминает  шамаш-
главную свечу в ханукальном светильнике.
     Џравда,  осень  и  зима  - времЯ  похорон.  ‹истопад заметает листьЯми,
снегопад накрывает хлопьЯми, как лоскутами  савана, одногодков и однополчан.
‘обственной смерти  он, €цхак, не боитсЯ. Ћн боитсЯ смерти  тех, кто столько
лет  был с ним рЯдом, кто кемарил вместе с ним на скамейке  под  липами. …ще
его отец говаривал: долгаЯ жизнь - кара за жизнь.
     „о  осени еще далеко,  а уже  ушла  ‹еЯ  ‘тависскаЯ,  какаЯ-никакаЯ,  а
все-таки своЯ. € вот  сейчас  попал  в больницу  грамотей Њоше  ѓершензон  -
подозревают самое страшное.
     Њалкин навестил его на прошлой неделе и спросил:
     - Њожет, €сааку в €зраиль написать?
     - Ќет,- оборвал его больной.- џ сам ему напишу.
     ‘ам  так сам. Ќе проходило и недели, чтобы ѓершензон  не получил письма
от  своего  ‘частливчика  €зи.  Ђх, какие  письма!  „ай  Ѓог  каждому  еврею
дождатьсЯ таких слов от сына.
     ѓирш Ћленев-Џомеранц шепнул однажды €цхаку:
     - Ћн  эти  письма  сам  пишет.  Ћн  их  пишет самому  себе.  Њне  чутье
подсказывает.
     - —ушь!  - защищал грамотеЯ Њоше ѓершензона €цхак.- “ него что, другого
дела нет? Ћн не Џушкин, он зубы делает, зубы...
     „о осени еще далеко, а дурные вести множатсЯ.
     €цхак  мерЯл шагами аллею Ѓернардинского  сада и ждал, когда со стороны
Љафедрального  собора  поЯвитсЯ  необъЯтный берет  ѓирша  Ћленева-Џомеранца,
когда заскрипит деревЯшка Ќатана ѓутионтова и  на своей метле прискачет пани
‡офьЯ.
     Џрискачет  ли? Њало было  €цхаку болезни грамотеЯ  Њоше ѓершензона, как
тут  еще  пропала ночнаЯ еврейка  пани ‡офьЯ.  Њожет, ее уволили?  Њожет, ее
перевели на другой участок?
     ‡а кого €цхак был спокоен, так это за Ќатана  ѓутионтова. …му, Њалкину,
наконец-то удалось разгадать загадку - почему тот все времЯ опаздывает.  ‚се
дело,  оказываетсЯ,  было в том, что  ѓутионтов добиралсЯ  до Ѓернардинского
сада окольной  дорогой и на час-другой делал остановку на базаре.  ‡аходил в
парикмахерскую, занимал очередь и сидел как вкопанный.
     - ’оварищ, проходите,- тормошили его мастера, не знавшие, что он тут не
только брил и стриг, но и был начальником.
     Ќатан  ѓутионтов уступал очередь и продолжал сидеть, не отрываЯ взглЯда
от   молодых  мастеров,  проворно   стрекотавших   ножницами   и  недоуменно
посматривавших  на него, от новых  зеркал,  от  обитых дерматином кресел, от
причудливых фенов.
     €цхак  его  не осуждал.  Ѓыло времЯ, когда он сам все  норовил  зайти в
швейное  ателье, хоть несколько минут побыть  там, где полжизни  колдовал  с
сантиметром в руке. Њолодые закройщики-литовцы  - его ученики и наследники -
щадили его  самолюбие и порой  даже  советовались с ним. €цхак знал, что они
советуютсЯ с  ним из жалости. —то ж, и он когда-то жалел своих состарившихсЯ
учителей. ’рудно  отвыкнуть  от курева, а попробуй перестань  шить  и брить.
ђемесло клещами тЯнет, не отпускает до смертного часа.
     Џод сенью  лип то  и дело мелькала хрупкаЯ фигурка  новенькой уборщицы.
€цхак, может, и пересилил бы свою нерешительность  и  подошел бы к ней, если
бы не странный и нелепый сон, привидевшийсЯ ему накануне.
     Њалкину  снилось, будто они прЯчутсЯ от немцев  в  каком-то промозглом,
затканном  паутиной подвале.  Џаутина густаЯ-густаЯ; лицо  пани ‡офьи словно
покрыто  вуалью;  сверкают  только  щелочки  глаз; в паутине,  как в тумане,
стараЯ раскладушка с рваным  матрасом и такой же рваной подушкой, из которой
торчат колючие остьЯ соломы; вокруг раскладушки  снуют тощие, изголодавшиесЯ
крысы; их писк сверлит  виски;  пани ‡офьЯ  наклонЯетсЯ  над ним, €цхаком, и
что-то ласково шепчет на ухо, но из-за крысиного писка ничего не  слышно; он
придвигаетсЯ к пани  ‡офье поближе, и та запускает в ворот его рубахи руку и
длинным крашеным ногтем принимаетсЯ щекотать  сосок, заросший седыми, словно
паутина, волосами;  он отстранЯетсЯ от  нее,  прижимаетсЯ к  голой стене, но
пани ‡офьЯ снова наклонЯетсЯ над ним и  целует  в омертвевшие губы; потом ее
пальцы крадутсЯ к  ремню, отстегивают его;  в подвальной  тишине  коротко  и
громко звЯкает прЯжка.
     Љогда €цхак проснулсЯ, то первое,  что  он сделал,- кинулсЯ в  ванную и
встал  под холодную  струю  воды,  чтобы  смыть  наваждение. Ќо  клочьЯ сна,
подвальнаЯ паутина все еще висели над его головой, и не было метлы, чтобы их
вымести.
     -  Њожно вас на минуточку? -  раздалсЯ  за его спиной  чей-то вежливый,
медоточивый голос.
     Ћт  неожиданности €цхак вздрогнул и обернулсЯ. Џеред  ним стоЯл молодой
мужчина  лет  тридцати пЯти,  с мЯгкой бархатной бородкой,  обрамлЯвшей  его
полноватое лицо, в очках  в массивной роговой оправе, расширЯвших и без того
большие зрачки. Ќа макушке у него, как ломтик зрелой дыни, желтела лысинка.
     - ќйдлин,- представилсЯ он.- ‚алерий ќйдлин.
     - €цхак Њалкин,- без всЯкого интереса промолвил старик.
     - џ приходил к  вам.  € не раз.  Ќо  вас не было  дома. џ из …врейского
музеЯ,- выдохнул мужчина.
     - џ тоже,- улыбнулсЯ €цхак.
     ќйдлин  оценил его шутку,  заулыбалсЯ в  ответ и,  глЯдЯ  на старика  с
испугом и восхищением, сказал:
     - ‚ известном смысле мы все - экспонаты.
     - Ќет, нет!  - воспротивилсЯ €цхак.- ќто мы экспонаты, а вы нет. ‚ы еще
можете хлопнуть дверьми и бежать из музеЯ. Људа хотите. ‚се от  вас зависит.
ђасписание  висит в  аэропорту,- пробормотал €цхак,  который  все еще не мог
взЯть в толк, чем он может быть полезен ќйдлину.
     Њузейщик  стушевалсЯ,  долго  шмыгал  носом,  потрогал  двумЯ  пальцами
лысинку и так же виновато, как раньше, сказал:
     -  ‚ы должны  согласитьсЯ...  џ  вас  быстро  запишу.  “  менЯ отличнаЯ
аппаратура.  “ менЯ тут списочек: вы,  Њоше ѓершензон, ѓирш Ћленев-Џомеранц,
Ќатан ѓутионтов, ‹еЯ ‘тависскаЯ.
     - ‹ею можете вычеркнуть,- тихо промолвил €цхак.- …сли кто ее и запишет,
то, может быть, ѓосподь Ѓог.
     - џ  не знал. Џрошу прощениЯ...  Џримите мои  соболезнованиЯ,- зачастил
ќйдлин.- Ќо ведь еще остались люди... Ќадо спешить. ‚ашим воспоминаниЯм цены
нет. „лЯ нашего народа.
     - ‡агнули, как  говорЯт,-  усомнилсЯ Њалкин.-  "„лЯ  нашего  народа..."
‘колько тут, в ‹итве, нашего народа?
     - Ђ мы не только длЯ ‹итвы.
     ‚алерий  ќйдлин   не  желал  смиритьсЯ  с  поражением.   Ћн  неожиданно
расстегнул  сумку, извлек из нее кассеты, разложил  на скамейке под липами и
страстно, почти исступленно заговорил:
     - ’ут,- ткнул  он в первую кассету,- пережившие „ахау... ’ут,- повертел
он вторую кассету,- узники ‚ильнюсского и Љаунасского гетто. ’ут - участники
‚еликой Ћтечественной и партизанского движениЯ... ’ут - спасатели евреев.
     €цхак  устало  и  терпеливо  смотрел то на кассеты, то  на  ќйдлина,  и
печаль, как паук, застилала своей тканиной его глаза.
     - Ѓыл у менЯ один знакомый,- тихо начал он.- „есЯтилетиЯми к доктору не
ходил. Љогда  его спрашивали, почему, он отвечал: "‡ачем мне  о  себе  знать
больше, чем Я уже знаю?.." ‚от  Я  вас, молодой человек, и спрашиваю:  зачем
нам,  евреЯм,  знать о  наших несчастьЯх,  о  наших бедах, о наших утратах и
поражениЯх больше, чем мы уже знаем?
     - „а, но, кроме нас, на свете есть еще и другие.
     - „ругие,- хмыкнул Њалкин,- о нас и вовсе знать не хотЯт.
     -  Ќе  надо  никогда  ничего обобщать,-  пыталсЯ  спасти свое положение
ќйдлин.
     - …сли  бы другие, молодой человек,  этого хотели, то,  уверЯю  вас, на
свете   сегоднЯ  не   было  бы  ни  узников  „ахау,  ни  участников  ‚еликой
Ћтечественной  войны, ни  спасателей... „ругие только  делают вид, что хотЯт
знать, но занЯты исключительно собой. €сключительно собой. Љакое  им дело до
нашей боли и до наших слез?
     Њузейщик не сводил с Њалкина глаз.
     - ѓосподи, почему же  Я сразу не включил  магнитофон? Љак вы  говорите!
Љак вы говорите! Џозвольте прийти к вам домой. џ могу в любое времЯ - днем и
ночью.
     Ћн  ждал  от  Њалкина  ответа,  но  Њалкин сидел, сжав губы,  и смотрел
куда-то  поверх  кучерЯвой головы  музейщика.  €цхак  не  хотел,  чтобы  его
сумбурную,  ничем,  кроме   невзгод  и  несчастий,  не  изобиловавшую  жизнь
записывали на пленку. Ќа нее можно наговорить  все, и все можно стереть, как
будто  ничего не было.  €цхак  не  верил ни в  пользу,  ни  в  необходимость
каких-либо свидетельств в мире,  где  свидетельства можно купить  и продать,
как телков на скотском базаре.
     ‚алерий  ќйдлин пребывал в  состоЯнии  какого-то странного возбуждениЯ.
ЉакаЯ обида! Њузей как раз на прошлой неделе  получил в дар  из веции новую
записывающую аппаратуру,  а из  ”ранции  обещали  видеокамеру  -  всЯ …вропа
печетсЯ о литваках, об их письменном  и устном наследии. ѓрешно, чтобы такие
старики безмолвными уходили в безмолвие.
     - Ђ вы сами-то где обитаете? - вдруг спросил €цхак.
     - ‘емьЯ моЯ живет на курорте...  ‚ Ѓирштонасе,- усмехнулсЯ ќйдлин.- Ђ в
‚ильнюсе у менЯ в музее угол - диванчик, стол, кофеварка...
     -  Њ-да,- неопределенно протЯнул  Њалкин.- Ќеплохо, неплохо. Ќочевать в
музее  можно,  а  жить,  наверное, нельзЯ.  —то это за  еврейскаЯ жизнь  без
евреев, с одними записЯми на пленках и фотографиЯми на стенах?
     - …сть еще, слава Ѓогу, и живые евреи,- обронил музейщик.
     - Њы полуживые,- сказал  старик.- Ћтсюда, из  парка евреев, нам  только
прЯмо на кладбище.
     -  Џарк  евреев?  -  Ѓрови  у  ќйдлина  подскочили  вверх.-  Њинуточку,
минуточку, Я запишу. Џовторите, пожалуйста.
     ‘тарик метнул на ќйдлина недовольный взглЯд: он что длЯ него - заводнаЯ
кукла?
     - •ватит! - отрезал €цхак.- Ќе делайте из менЯ попугаЯ.
     ‚алерий ќйдлин взЯл диктофон, сунул его в сумку, поблагодарил Њалкина и
медленно  зашагал  к  Љафедральной  площади, на которой  молодые  и  упорные
литовцы сколачивали огромный помост. ‚округ будущей трибуны сновали радио- и
телерепортеры с микрофонами и записывали дыхание грЯдущей свободы.
     ‘ площади доносилсЯ стук  топоров; из репродукторов прорывались  чьи-то
голоса  и музыка; сквозь  треск просачивалась  торжественность  еще  недавно
запрещенного литовского  гимна: "Ћ, ‹итва, отчизна наша, ’ы страна героев. ‚
славном прошлом черпай силы, €х еще утроив".
     ‘тук  топоров, такой  же торжествующий, как  гимн,  и мажорность гимна,
такого же неумолимого, как  топор, отвлекали €цхака от печальных раздумий: о
болезни  Њоше ѓершензона, об исчезновении  пани ‡офьи,  о возможном  отъезде
Ќатана ѓутионтова, о пальмах на берегу Љрасного морЯ, которые могут отнЯть у
него ѓирша Ћленева-Џомеранца. ѓосподи, ѓосподи,  неужели  он останетсЯ один?
Ќе может же Ѓернардинский сад быть  парком одного  евреЯ! Ќе успел за липами
скрытьсЯ  музейщик  ќйдлин,  как  на  песчаной дорожке  Ѓернардинского  сада
поЯвилсЯ  ѓирш   Ћленев-Џомеранц.  €цхак  еще  издали  определил:   флейтист
навеселе. Ћн шел, снЯв свой огромный  берет,  вразвалочку, как будто под ним
была корабельнаЯ палуба.
     Ћн был непривычно зол и раздражителен. €цхак сразу смекнул: не на толпу
гневаетсЯ  - что  ему митингующие? Џусть на здоровье честЯт большевичков, он
сам их терпеть не может.
     - ’ы что, получил отказ? - спросил Њалкин, когда тот уселсЯ рЯдом.
     - Ќи  хрена не получил. ‘ейчас у них не то в голове. Џока  ѓорбач их не
отпустит  на  волю, они  ни  о чем другом и думать не  будут. Ђ  ведь  Я две
реко... реко...
     - ђекомендации,- пришел ему на помощь €цхак.
     - ...послал. Ћдну  - от профессора ѓадейкиса  из консерватории, другую-
от адвоката  ђачкаускаса.  Ћба в один голос  просЯт:  "ђазрешите  похоронить
гражданина..."
     - Ќо ты же жив,- перебил его €цхак,- ты еще не умер.
     - ѓм, когда Я умру,  будет поздно. †ивому справедливости не добитьсЯ, а
мертвому тем паче.
     ‘транное   дело,   но   вино   или   водка   выпрЯмлЯли    речь   ѓирша
Ћленева-Џомеранца. Џодвыпив,  он всегда говорил складно,  слова  выскакивали
изо рта, как горошины из стручка.
     -  Ђдвокат  ђачкаускас  говорит,  что мою бумагу  перешлют в  …врейскую
общину.
     Њалкин  вдруг  поймал  себЯ  на  мысли,  что,  будь  он  на месте ѓирша
Ћленева-Џомеранца, он  вел бы себЯ так  же и требовал бы того же. …сли бы не
ќстер, и  он посчитал  бы за счастье лежать  вместе  с  братьЯми  Ђйзиком  и
ѓилелем в березовой рощице.
     - Љак евреи, мол,  решат, так и будет. ђешат они тебе! “ них дождешьсЯ-
пальцем  не  пошевелЯт. …ще  и  обвинЯт,  как ѓершензон:  дескать,  пьЯница,
сумасшедший.
     - Ћставь Њоше в покое.
     - —его это ты так его защищаешь? - напустилсЯ на Њалкина флейтист.
     - Џлохи его дела.
     €цхак  вдруг  вспомнил,  как   умирала  ќстер.  Ћна  лежала  в  той  же
онкологической  больнице,  что  и  Њоше ѓершензон,  в углу  огромной палаты,
отгороженнаЯ  от  всех ширмой,  без  сознаниЯ,  как  бы  смирившись со своей
участью. €ногда она приходила  в  себЯ, открывала  глаза  и что-то бессвЯзно
бормотала. Њалкин не  мог  понЯть ни  одного слова, но чего-то  ждал, сам не
знал чего - может, прощального взглЯда, может, взмаха руки, может, слезы. Ќо
ќстер лежала неподвижно и только перед самой смертью вдруг снЯла обручальное
кольцо и  протЯнула  его  €цхаку.  ‘нЯла  не  сразу  -  она  стаскивала  его
мучительно долго, почти ломаЯ палец, пока  не отомкнула цепь,  которой  была
счастливо скована столько лет.
     Ќе договариваЯсь, Њалкин  и ѓирш Ћленев-Џомеранц  думали об одном и том
же: чей  сейчас черед?  ѓрамотеЯ  Њоше  ѓершензона?  Ђ потом? ‚сю  жизнь они
стоЯли в очереди. Ћчередь была их отечеством:  очередь  за хлебом, очередь к
врачу,  очередь за  квартирой,  очередь, чтобы  поженитьсЯ,  очередь,  чтобы
умереть. Љто стоЯл  в  ней, тот был еще жив.  ‘трашно  вымолвить, но  смерть
придавала  жизни какой-то  смысл. “  самой же  жизни его не  было,  хотЯ  им
казалось,  что они, пусть и на короткое времЯ, до очередного  разочарованиЯ,
его нашли.
     - Џойдем дерЯбнем,- не отступал ѓирш Ћленев-Џомеранц.
     - Ќехорошо загодЯ устраивать поминки.
     - ’ы знаешь, €цхак, иногда так хочетсЯ дать тебе в морду.
     - ’ак дай.
     - Ђ иногда, €цхак, хочетсЯ получить от тебЯ в морду...
     ‚идит  Ѓог, когда-то  €цхак  Њалкин мог и  в морду  дать, и выпить  как
следует. Џоводов было предостаточно. Ќо он считал, что еврей ни кулаками, ни
водкой ничего не добьетсЯ.
     - ЏридетсЯ одному,- грустно промолвил ѓирш Ћленев-Џомеранц и поплелсЯ в
ту сторону, где воздвигали трибуну и откуда веЯло решимостью и ненавистью. €
близкой победой.