ны  не  поЯвитсЯ,  на  полуживого   Њоше
ѓершензона  даже грех  рассчитывать.  …сли кто-то  и заглЯнет  на  часок, то
только ѓирш  Ћленев-Џомеранц -  выдует  шкалик-другой,  совершит  на  диване
государственный  переворот,  добьетсЯ  от   новых  властей  указа   о  своем
захоронении в Џонарах - и поминай, как звали.
     ‡имний  ђубинов  был  даром  небес.  Њалкин ему не перечил, слушал  его
рассказы  про карму,  про  чакру,  про какую-то  свЯтую женщину  Ѓлаватскую.
€ногда  €цхак засыпал  под мерный, убаюкивающий говор соседа. ‘лучалось, что
они оба  засыпали, и  тогда  кто-нибудь  из перепуганных сыновей  среди ночи
будил их.
     ‘ыновьЯ уводили пленного, и Њалкин оставалсЯ наедине  с темнотой. ‘вета
он не зажигал, потому что свет только подчеркивал  его неприкаЯнность,  а из
мрака, как со дна горного озера, он мог поднЯть все, что безнадежно кануло в
небытие.
     Њрак обладал поразительной способностью приблизить и до неузнаваемости,
до крика  преобразить все, что  было дорого, но безвозвратно утрачено. Ћн не
щадил никого и ничего,  и в этом было  что-то притЯгательное и отталкивающее
одновременно.
     —аще  всего в полуснах-полувидениЯх €цхака возникала ќстер, принимавшаЯ
самые разные обличьЯ  - то увертливой рыбы, то птицы с огненными перьЯми, то
козочки  с  переливающейсЯ  во  мраке жемчужной  короной  вместо  рожек,  то
белокрылого ангела, стучащегосЯ в расписанное узорами инеЯ окно. Џредставала
она перед  ним и в образах  вполне  реальных  -  медсестры в  гимнастерке  и
кирзовых   сапогах,  монашкой  в   строгом  черном   платье  с   белоснежным
ошейником-воротником и суровой  билетершей в столичном  кинотеатре "Џобеда",
куда они любили ходить на счастливую, беззаботную Њарику ђокк, певшую сперва
длЯ надменных, захлебывающихсЯ от  своих удач немцев, а потом длЯ них, столь
натерпевшихсЯ от этих кровавых побед евреев.
     —ем больше €цхак старел, тем присутствие ќстер  становилось Явственней.
‚ короткие  зимние дни и долгие, как пытки, ночи  они почти  не расставались
друг с другом. Ћн переносилсЯ к ней туда, где никогда не был и быть не мог.
     Џорой  его  теснаЯ, пропахшаЯ выпаренной  материей  и  старой  рухлЯдью
квартира  превращалась в дом  лесника €еронимаса,  за окнами которого шумела
непроходимаЯ, таившаЯ  в  шелесте,  в  сверкании,  в  шуршании  и  в  писках
несметное множество тайн чаща;  порой в прохладный, тенистый придел костела.
Ћн,  €цхак,  и  сам  чем  дальше,  тем чаще подвергалсЯ  самым  неожиданным,
томившим душу превращениЯм.
     ‘колько раз он, став в мыслЯх на минутку лесником €еронимасом ѓайдисом,
пыталсЯ сломать волю ‹ионгины.  ‹ионгина - так на протЯжении четырех военных
лет звали ќстер.
     - „а  забудь  ты  своего  €цхака! - жарко  шептал  Њалкин-ѓайдис.-  ќто
страшно,  но  с  евреЯми  в  ‹итве  покончено.  ’ы  христианка. Њертвых надо
помнить. Ќо от них ничего не родитсЯ.
     ќстер никогда  ему не рассказывала о лесничестве, о дЯде €гнаса „овейки
лесном  бирюке  €еронимасе,  да €цхак ее  и  не  спрашивал.  •ристианка,  не
христианка, не все ли равно, ее  вера его не интересовала. ‘амое важное было
то,  что  ќстер  жива. Ћн простил  бы  крещение, измену. ‚се,  кроме смерти.
‚сЯкое могло быть. Њало ли чем расплачивались  люди в те  роковые годы, чтоб
только их не выдали немцам,- золотом, целомудрием, верой.
     Љогда завывала  вьюга  и  дверь к Њалкину  подолгу  не открывалась,  он
запрЯгал свою бессонницу и отправлЯлсЯ туда, на берега Ќевежиса, в чащу, где
среди зверей, пчел и деревьев безропотно пережидала свою беду ќстер.
     Ћднажды он с ней и впрЯмь выбралсЯ в лесничество.
     ‹ейбе   •азин,  тогда   еще   работавший  в  госбезопасности,  всЯчески
отговаривал Њалкина:  куда, мол, лезете, в самое логово бандитов,  вам  что,
жить надоело?
     €цхак  опасалсЯ  •азина,  его  милости  и  его  гнева,  но  никогда  не
сомневалсЯ в том, что фотограф знает, где гром гремит.
     -  Њожет,  не поедем? - дрогнул  в последний  момент  €цхак.- Џодождем,
когда все успокоитсЯ.
     - ‚се  успокаиваетсЯ  после похорон на кладбище, да  и то  не всегда! -
отрезала ќстер.- „ва года прошло, а мы ничегошеньки не знаем ни про „овейку,
ни про €еронимаса. ‘тыд и позор!
     —то и говорить, Њалкина смущало, что до сих пор  не было никаких вестей
о путевом обходчике  €гнасе „овейке, спасшем ќстер в первые дни войны, но их
неведение он не считал ни стыдным, ни позорным.
     „о  Џаневежиса  два  раза  в  неделю  по  довоенной  узкоколейке  ходил
провонЯвший мочой поезд с  выщербленными  скамьЯми  и тусклыми  оконцами,  а
оттуда  до лесничества  надо  было добиратьсЯ либо  на попутной телеге, либо
топать семь верст пешком.
     Џешком  топать  не  пришлось  - на выезде из  города им  попалсЯ щуплый
мужичонка, правивший смирной лошадью в крупных белых Яблоках с развевающейсЯ
на ветру  густой гривой и большими, затЯнутыми печалью, как придорожный пруд
тиной, глазами.
     Ћн  ехал в  том  же направлении,  что и они, и  без  всЯких упрашиваний
согласилсЯ  подвезти   незнакомую  пару.  …го  сговорчивость  и  бескорыстие
насторожили €цхака, и он всю дорогу оглЯдывалсЯ по сторонам.
     ‚ыбитаЯ, в рытвинах  и торчащих из-под  земли судорожных  корнЯх  колеЯ
вела все времЯ через лес и перелески.
     ‚озница  то  и  дело  извлекал из кармана пачку папирос и закуривал,  и
легкий дымок клубилсЯ над телегой, как облачко.
     Њалкин   своей   все  нарастающей   тревогой,   как  кнутом,   подгонЯл
неторопливую лошадь. Ћна щелкала  над клЯчей,  и было странно,  что никто не
слышит этого сухого, прерывистого  пощелкиваниЯ. ќстер, кажетсЯ, дремала. …е
голова  покачивалась  из  стороны  в  сторону и чем-то напоминала колеблемый
ветром спелый плод на уставшей от тЯжести ветке.
     €цхак  никогда  не забиралсЯ  в такую глушь и потому с особой  остротой
воспринимал  каждый  запах  и  звук, будь то  упоительнаЯ  трель  птицы  или
похрюкиванье кабана в зарослЯх.
     ‚оздух был пасхально свеж и  прозрачен. Љазалось,  на  свете никогда не
было никакой войны, никому ни от кого не надо было прЯтатьсЯ, все - и птицы,
и деревьЯ,  и звери,  и самые малые козЯвки  - были равны и одинаково угодны
ѓосподу,  да и  Ћн сам,  всевидЯщий и вездесущий, расхаживал  поблизости  по
своим угодьЯм, которые если и были чьим-то логовом,  то только не тех,  кого
фотограф •азин называл бандитами.
     ‚ душе Њалкина понемногу накапливалась  благодарность ќстер за то,  что
та вытащила его из ‚ильнюса, из этой огромной  казармы, где, не успев отойти
ко сну, уже слышишь побудку. ‚ставай, беги,  добывай,  ловчи,  выкручивайсЯ,
опережай другого!
     Ћн  смотрел  на круп лошади и  вспоминал  свою уланскую  службу, своего
буланого, его  мохнатые  ноги,  его  полные  жизни  ноздри,  и  норовистого,
готового пуститьсЯ вскачь по  этому лесу,  по этому висЯщему над  ними небу.
‚скачь, галопом, как угодно.
     Ћднако  чем  ближе  они подъезжали  к  лесничеству,  тем острей саднило
чувство  неизбывной, казавшейсЯ непристойной  ревности к €еронимасу ѓайдису,
которого €цхак ни разу  в глаза не видел и к которому  он едет  Ѓог  весть в
каком качестве  -  то ли  благодарного  по  гроб  мужа,  то  ли поверженного
соперника.  ђевность  сминала  все красоты  вокруг:  и непостижимую чащу,  и
прорубленную  через  нее  еще   топорами  крестоносцев  дорогу,  многоцветие
кружившихсЯ  над телегой жужелиц - Ѓожьих искр, рассыпанных  в пространстве,
чтобы путники не заблудились.
     ‘ама мысль о том, что ќстер за свою безопасность вынужденно (вынужденно
ли?)  могла  заплатить  любовью,  доставлЯла €цхаку  нестерпимую  боль. Џоди
проживи четыре  года  бок  о бок с  мужчиной  и  не  согреши... „а и как  ее
осуждать -  ведь  он мог  не вернутьсЯ  с войны  или  мог похоронить  ее без
времени и женитьсЯ на другой. ‘колько не вернулось! ‚ойна - всегда развод.
     —то бы там ни было, он,  €цхак, примет  это как неизбежность. Ћн скрепЯ
сердце простит ее, никогда не упрекнет  и  ни о  чем  не напомнит. ќто жизнь
нельзЯ  начать сначала, а  любовь  - можно. ‹юбовь - всегда  начало... ‚друг
протЯжно заржала лошадь, и вслед раздалсЯ зычный окрик:
     - ‘той!
     ‚озница  натЯнул вожжи, телега  жалобно заскрипела  колесами и застыла.
Ћткуда-то из бурелома на обочину выпрыгнули вооруженные обрезами люди.  Ћдин
из них схватил под уздцы  лошадь, а двое других  подошли к грЯдкам  телеги и
приказали  невозмутимо спокойному,  видно,  привыкшему  к  таким  нападениЯм
крестьЯнину и его попутчикам слезть.
     - Љто такие? - обратилсЯ к вознице тот, кто только что держал под уздцы
лошадь.
     -   Ќе   знаю,-  чистосердечно   призналсЯ  мужичонка.-   Џопросили  до
лесничества довезти, Я, дурень, и согласилсЯ.
     -  ‚заправду   дурень,-  поддержал  его  незнакомец.-  Ќе  знаешь,  кто
проситсЯ, а в воз сажаешь.- € вдруг гаркнул: - ‚сех обыскать!
     Ћбыск Явно  разочаровал налетчиков. Љроме паспортов,  мешка непроданной
картошки, завернутого  в холстину сыра,  смЯтых, как бы  запотевших  русских
рублей, сантиметра да иголки с продетой ниткой, ничего найти не удалось.
     -  Љ  кому едете?  - по-домашнему, без всЯкой  угрозы продолжал  допрос
старший,  снЯв  с   плеча  обрез  и  поглаживаЯ  свободной  рукой  густую  и
непроницаемую, как и чаща, бороду.
     - Љ €еронимасу, к ѓайдису,- ответила ќстер.
     ‚ наступившей тишине слышно было, как мочитсЯ лошадь.
     - ‡ачем?
     - ‚ гости. џ жила у него во времЯ войны.
     ќстер  боЯлась  повредить своему  благодетелю  излишними  объЯснениЯми,
медленно и  тЯжко подбирала  слова. €зредка она бросала ободрЯющий взглЯд на
€цхака:  мол, все обойдетсЯ, никакой вины за нами нет. Њалкин  же смотрел на
вековые деревьЯ, подступавшие к  самой  обочине, на больших птиц, которых он
видел впервые  в жизни, и, как все евреи  во все времена, молил ‚севышнего о
чуде. Ќу  что стоит одной из этих  птах скосить глаз,  увидеть его  и ќстер,
стремительно снизитьсЯ, подцепить их своим острым и мощным клювом,  оторвать
от этой трижды проклЯтой земли, постоЯнно жаждущей крови, поднЯть в небеса и
унести отсюда навсегда,  навеки куда-нибудь на остров, где под шум  волн  на
пустынном берегу можно спокойно вылизать свои раны.
     Ѓородач  полистал  их  паспорта,  глЯнул  на  фотокарточки,  прострелил
взглЯдом их лица и как бы между прочим спросил:
     - Ђ ты в войну где находилсЯ?
     ’о был вопрос жизни  или смерти. Ћтветь Њалкин, что  в Љрасной Ђрмии, в
той  самой,  котораЯ  сейчас жестоко и неумолимо охотитсЯ за ними,  развЯзка
наступила  бы  тут  же,  на  месте,  и  труп его  сбросили  бы  в заваленную
валежником канаву. Ћн  хорошо понимал, что от  ответа зависит не  только его
судьба, но  и  ќстер.  …динственное, чем  €цхак  мог  помочь себе и ей, было
убедительное, труднооспоримое  вранье. Ќадо бородачу и его помощникам как-то
внушить,  что  его, Њалкина,  уже  не  раз  на  смерть гнали - в  Љаунасе, в
‚илиЯмполе, а потом отправили в ѓерманию, в концлагерь.
     - ‚ ѓермании, в концлагере, а оттуда на родину вернулсЯ.
     ‹есовик  испытующе  глЯнул  на  него,  похлопал  по  холке  приунывшую,
искусанную надоедливыми лесными мухами лошадь и коротко бросил:
     - Љто вернулсЯ, а кто еще нет.- Џомолчал и добавил: - Ќо мы вернемсЯ...
Љогда вернем ее...
     ѓлаза его вспыхнули, губы сжались.
     ‚се   ждали  его  решениЯ.  Ќо  бородач  не  спешил,  подошел  к  своим
соратникам,  смачно  уплетавшим изъЯтый  у возницы  сыр,  и после  недолгого
совещаниЯ разрешил мужичонке катить дальше, а €цхаку и ќстер велел следовать
за ними.
     “спевший оглЯнутьсЯ Њалкин увидел, как возница быстро и  истово  осенил
крестным знамением  себЯ, потом гнедую, потом дорогу, потом  чащу, в которой
скрылись его попутчики.
     ‚ лесу было тихо и прохладно.  Џод ногами похрустывал валежник, и хруст
его был домовитым  и миротворным, предвещавшим  как бы тепло и покой...  ‚се
шли  молча,   цепочкой,  глЯдЯ  себе  под  ноги,  чтобы  не  провалитьсЯ   в
какую-нибудь Яму.
     •отЯ  вокруг  и владычествовала тишина, какаЯ, наверно, стоЯла только в
первый  день  творениЯ,  она угнетала Њалкина  больше, чем грохот орудий. Ћн
силилсЯ  представить,  куда  и  зачем их  ведут, но  от растерЯнности ничего
путного не мог придумать. ђади того, чтобы пустить  их в расход? ’ак  это же
можно было сделать  сразу, на  проселке, не утруждаЯсь. ђади  того, чтобы им
учинить суровое дознание? ’ак разве же неЯсно, что их свидетельства  и гроша
ломаного  не  стоЯт?  —то  может  знать  портной  или домохозЯйка? Њожет, их
вздумали выменЯть на кого-то? Ќо кого они в обмен на двух несчастных  евреев
могут получить? Њешок картошки и тот за них не выклЯнчишь.
     Љак бы там ни было, если им и суждена погибель в этом бору, то он хотел
бы пасть от пули первым. Џусть ќстер проживет хотЯ бы на миг дольше, чем он.
ђазве длЯ любЯщих миг не вечность?
     Ћт немоты сводило скулы. €цхаку хотелось заскулить,  завыть, вполголоса
запеть, но  врожденнаЯ осторожность заставлЯла молчать.  Њолчание превращало
его в дерево с бесчувственной корой вместо кожи, с  гниловатым дуплом вместо
сердца, с оставленной птицами кроной  вместо  головы,  из которой выпорхнули
все  мысли. ќстер шла впереди  него, не оглЯдываЯсь,  как  бы чувствуЯ  свою
вину.
     “ обгорелой сосны они остановились.  Ѓородач на короткое времЯ  исчез в
чаще,  но  вскоре  вернулсЯ  с  сухопарым  мужчиной  в  выцветшей  довоенной
офицерской форме, не вЯзавшейсЯ с пенсне на тонком, с горбинкой носу. Ћн был
без фуражки. ђедкие русые волосы трепал залетный ветерок.
     Џомощники бородача подвели к нему Њалкина.
     - ЏрофессиЯ? - поправлЯЯ сползающее пенсне, спросил офицер.
     - Џортной! - не задумываЯсь выпалил €цхак.
     -  ‡наем  мы этих  портных,  которые нам в сороковом иголки  под  ногти
загонЯли,- буркнул один из охранников.
     - ’ебЯ никто не  спрашивает! - одернул  подчиненного мужчина в пенсне и
снова обратилсЯ к Њалкину: - Џортные нам пока не нужны... Ђ это кто? - ткнул
он револьвером в ќстер.
     - ЊоЯ жена.
     - ’ак-так. Џомню, раньше, до войны, евреи к нам на дачу  приезжали. џ с
их детишками вместе в озере купалсЯ.  ‡аплывешь, бывало,  за камыши и только
слышишь: "Ђвремке, назад!", "Њендке, мешугенер, назад!". Ќо сейчас не дачный
сезон...
     ђазговорчивость  офицера  внушала надежду, и Њалкин вцепилсЯ в нее, как
дЯтел в ствол дерева...
     - €так, что евреЯм в бессезонье понадобилось в лесу?
     -  ѓосподин  офицер,- не даваЯ  €цхаку  опомнитьсЯ,  начала  ќстер,- мы
хотели проведать моего спасителЯ лесника ѓайдиса и крестного  отца - ксендза
‚алатку.
     - ’ы знакома с ним?
     - ‘ кем? - спокойно спросила ќстер, и ее спокойствие поразило Њалкина.
     - ‘ ‚алаткой.
     - Ћн менЯ крестил.
     ќстер  замолкла, истощились  вопросы  и  у следователЯ,  он  спрЯтал за
пазуху  револьвер,  снЯл  с  переносицы  очки,  согрел  их  своим  дыханием,
подождал,  пока  запотеет  стекло, протер  его и, приблизившись  вплотную  к
женщине, облегченно выдохнул:
     -  ‹ионгина.  Ќе узнала?  ‚  прежней жизни  ћозас.  Ћрганист. Ќе раз до
твоего отъезда в город заходил к вам в лесничество... Ќеужели так изменилсЯ?
     - ‚се мы изменились.
     - Ќет больше €еронимаса. € ксендза  ‚алатки  нет. Ќекого проведать. ‡рЯ
ехали, зрЯ головой рисковали.
     Њалкин слушал  его и беззвучно повторЯл  благодарственную молитву. —его
только он не наслушалсЯ о них от •азина: они, мол, головорезы, руки  у них в
еврейской крови. ‡а всех €цхак ручатьсЯ не будет. Ќаверное, и этот сухопарый
в  пенсне не свЯтой. ‚едь вернуть себе родину, без  немцев и без русских  и,
может, без таких евреев, как ‹ейбе •азин, и не пролить крови невозможно.
     - џ провожу вас... выведу на опушку. Ћттуда  до местечка полверсты,  не
больше,- сказал ћозас и повернулсЯ к бородачу: - ‘окол! Џойдешь со мной.
     - Њогу и один, господин командир.
     - ‚двоем веселей,- деланно улыбнулсЯ офицер.
     ‚идно,  не доверЯет, усек Њалкин, который  до первого ранениЯ  какое-то
времЯ  был  разведчиком.  Ѓородач  и у него не вызывал довериЯ.  ‚ыведет  на
опушку и  еще разрЯдит в них обойму. € никто их не хватитсЯ,  никто слезы не
обронит. Њертвые евреи никого не удивлЯли, удивлЯлись только живым.
     Љак только они  двинулись обратно, деревьЯ расступились, их смертельное
кольцо разжалось, распалось на звеньЯ. Љаждый дуб и каждаЯ сосна  напоминали
буланую или пегую лошадь, уносЯщую их от этих лесных солдат; от отвоеванного
клочка  их  родины,  который  они, живЯ  в своих норах и берлогах,  делЯт  с
волками и  дикими  кабанами,  а  не с детьми  и женами; от  этих  начиненных
порохом  красот  обратно в город, к преданному  "‡ингеру",  к вымощенным или
заасфальтированным  улицам, к  освещенным  окнам, к очередЯм  за  хлебом,  к
бдительному ‹ейбу •азину,  фотографирующему сейчас уже не трупы, а  мысли  и
намерениЯ. € никуда больше не ездить,  ничего лишнего  не помнить. Џодальше,
подальше от тех, кто  участвует в этих кровавых сшибках,  это не занЯтие длЯ
портных, это вообще не дело евреев.
     —аща стала  редеть,  и в проем  между деревьЯми, застывшими, как табун,
хлынул свет. …го было так много, как в детстве, как на ђош •ашана, когда он,
€цхак,  вместе со своими братьЯми  Ђйзиком  и ѓилелем под  предводительством
бабушки ходил на реку, на ‚илию, топить свои грехи.
     - Ѓабушка,- жаловалсЯ €цхак.- ’ы же знаешь, никаких грехов у менЯ нет.
     -  ‹адно, ладно. ’опи  чужие... Њои, деда-безбожника, отца „овида,-  он
тайком по субботам курит... —ем больше потопишь,  тем Ѓог к  тебе милостивей
будет. € ты  получишь от него благословлЯющую подпись не на год, а на  целый
век!
     Ѓабушка,  ‚илиЯ,  братьЯ  Ђйзик   и  ѓилель,  сладкие,  детские  грехи,
уклейками уплывшие вниз по течению в Ќеман, заслонили опушку, на которую они
наконец вышли.
     ‚низу струилсЯ Ќевежис, в котором, как в ‚илии, как в каждой  литовской
реке, нерестились  невинные грехи тех,  длЯ кого слово  бабушки было  словом
Ѓога...
     - ‡наете ли вы, кого покрываете?
     - Ќикого Я не покрываю.
     -  ‘олдат Љрасной  Ђрмии €цхак Њалкин,  еврей,  потерЯвший в войну всех
своих   близких,  в   роли   заступника   убийц!  —то  полагаетсЯ  за  такое
укрывательство, надеюсь, вам известно. Ќе пугаю - Я не судьЯ, а обыкновенный
следователь.  ’олько  предупреждаю!  …сли  кого-то  и  хотел  бы  видеть  за
решеткой,  то, поверьте,  не  лиц  вашей  национальности. Њожет,  только мы,
русские, пострадали больше. ‚ численном отношении, но не в пропорциональном.
Ћтветьте мне на вопрос, зачем  вы ездили в ЏаэжэрЯйское лесничество и с  кем
там встречались,  и мы,  как  говорЯт в  Ћдессе, разойдемсЯ, словно  в  море
корабли. џ приду к вам на ’роцкую,  в ателье, вы сошьете мне новый костюм, и
Я  буду похвалЯтьсЯ  им повсюду. ‚едь жизнь у  нас  кочеваЯ: сегоднЯ  ‹итва,
завтра “краина, послезавтра ќстониЯ.
     - џ уже вам сказал: ездили к человеку, который спас мою жену. Ќо его не
застали  дома. Ђ что до встреч, то ни с кем, кроме мужика, подбросившего нас
до развилки, не встречались.
     - Ќегусто... ‘только  вас били, а одно  из  вас  никому  еще  выбить не
удалось - вашу способность ускользать от ответа. ‚ы народ вопросов.
     - Џока вы спрашиваете больше.
     - ‘прашивать  - мое  ремесло, а  не национальнаЯ черта. Њогли  же вы  с
кем-то случайно встретитьсЯ. ‘лучайности правЯт миром. ‚глЯдитесь хорошенько
в эту фотографию. “знаете его?
     - Ќет.
     - ЏраваЯ рука  ѓайдиса.  Љличка  "”илин". ‚  миру  ћозас  ерис, бывший
органист. ЋсобаЯ примета: носит пенсне.
     - Њолодой...
     - Њолодой,  да ранний. Ќа прошлой  неделе  его люди напали на волостной
центр и вырезали семью парторга - двух стариков родителей, детей-близнецов и
жену.
     ‚ зимние вечера, когда на заметенных снегом улицах  замирало движение и
никого  нельзЯ  было   выманить  в  гости,  €цхак  принималсЯ  воскрешать  и
высаживать то,  что,  казалось, было выкорчевано  навсегда  и не  доставлЯло
никакой  радости. Ќу какую радость  могут доставить  бородачи  с обрезами  в
руках   или   хитрый,   поднаторевший  в  допросах  майор   госбезопасности;
неприступное, как  дот, и неумолимое,  как рок, здание на проспекте ‘талина,
которое,   хоть   и    возвышалось   в   самом   центре   ‚ильнюса,   своими
подвалами-норами,  своими   кабинетами-берлогами,  своими   шторами,  плющом
свисавшими со стен и  окон, напоминало ту непроходимую чащу с ее буреломом -
только в чаще ломало деревьЯ, а тут - людей.
     „олгую  городскую зиму вместе с €цхаком коротали  безымЯнный мужичонка,
понукавший свою  покорную  лошадь,  бородач  с  обрезом,  ощупывавший  штаны
Њалкина и запускавший свои  волосатые руки к нему за пазуху; майор Њиров или
Љиров,  не  перестававший  стращать  его  геенной  огненной  и  превозносить
предательство как высочайшую добродетель; хромоногий ‹ейба •азин, закутанный
в  вывЯзанный  женой  - заботливой  ‹еей  ‘тависской - шарф  и  сновавший  с
доносами по городу, как со свежими пончиками.
     Џод вечер приходила ќстер и всех разгонЯла:
     - Џшли вон отсюда! Џшли вон!
     € в открытую дверь  на  мороз  вылетали  превращающиесЯ на глазах в пар
собеседники  €цхака - следователи с разными погонами и  манерами, доносчики,
смертные лошади и  многомудрые деревьЯ. Џар  застывал в студеном  воздухе, и
все пережитое  Њалкиным, кружась снежной  каруселью, проникало через  щели в
оконных рамах и возвращалось к нему снова и снова.
     ‡имней порой  €цхаку казалось,  что он сам и всЯ  жизнь человеческаЯ не
более,  чем  пар,  клубЯщийсЯ  изо  рта   в  стужу.  ‚ыдохнул   -  и  исчез.
…динственное, чего он не мог понЯть: почему же между выдохом и исчезновением
такое расстоЯние? Ћн тихо покрЯкивал,  укорЯЯ себЯ за то, что еще выдыхает в
пустоту то ли пар, ставший жизнью, то ли жизнь, ставшую паром.
     Њысли  изнурЯли  его. Ћн  изнемогал от их  обилиЯ, от их повторЯемости.
Љогда  делалось совсем невмоготу, Њалкин подходил к "‡ингеру",  опускалсЯ на
обшитый  еще  ќстер  стульчик,  нажимал  на  педаль  и принималсЯ  вхолостую
строчить. ’ак он мог строчить часами, пока усталость и сон не смаривали его.
‡вук   работающей  машинки  на   времЯ  примирЯл  Њалкина  со  старостью,  с
одиночеством;  пораженные  ревматизмом ноги  обретали  прежнюю  упругость  и
подвижность; изнуренные глаукомой глаза впивались в головку "‡ингера", как в
шпиль собора Џарижской Ѓогоматери;  и с каждым нажатием педали он, бесстыдно
молодеЯ, облекал себЯ в силу, в страсть, в соблазны.
     €гла  обезумевшего  во  мраке  "‡ингера"  перешивала  всю  его  судьбу,
прострачивала не пустоту, не воздух  тесной  коммунальной квартиры, а как бы
пролагала  стежку длЯ всех заблудившихсЯ на свете, длЯ всех потерЯвших  друг
друга.
     ‡асиживаЯсь за верным "‡ингером",  €цхак сходил  с ума вместе с ним. Ќо
то было  заманчивое, целительное безумие, и Њалкин  мечтал только об одном -
чтобы оно длилось бесконечно. ЉончитсЯ безумие - кончитсЯ жизнь.
     Ѓезумие  не имело ничего  общего с  обыденным  безрассудством,  которое
встречалось   на   каждом   шагу   и   которое   кончалось   самоубийствами,
членовредительством, тюрьмой и ссылками.
     †ить  в том  обыденно-безрассудном мире ему не хотелось. Ћн отказывалсЯ
быть его подданным и, видно, потому пыталсЯ на своем  одиночестве  построить
свое, ни  от кого не  зависимое государство, в котором большинство населениЯ
составлЯли  бы  мертвые и управлЯл бы им один живой - он,  €цхак Њалкин.  Ќо
уберечь  свою  республику от нашествий  и вторжений  живых, от какого-нибудь
гэбиста  Њирова или бородача с обрезом он был не  в состоЯнии. ‚от  и сейчас
они крадутсЯ  к  границе,  которую  стережет  всего  один  человек,  который
ЯвлЯетсЯ и пограничником, и основателем государства, поскольку  в нем, кроме
€цхака, никто в живых не числилсЯ.
     - ‘той! - кричит он бородачу с обрезом.
     - ‘той!  -  приказывает  он  ‹ейбе •азину, фотографу, спешащему в серое
здание на проспекте ‘талина с полновесным доносом.
     -   ‘той!   -   останавливает    он   у   самой   пограничной    кромки
следователЯ-гэбиста,  вооруженного с ног  до  головы дубовой,  непробиваемой
верой в то, что все, кроме него, враги Ћтечества.
     Ќо на них  его  предупредительные  крики не действуют.  Ћни  знают, что
никакой  стрельбы  не будет. Ђ  если он и будет  стрелЯть, то ветхозаветными
заповедЯми, присловьЯми отца и деда о добре и зле.
     - Њожно?
     €цхак вскинул  голову. Ќеужели он  ослышалсЯ? Ќеужели голос ему  только
померещилсЯ?
     ’елевизор выключен, "‡ингер" дремлет - ему, наверно, снитсЯ его прежний
хозЯин-немец. ‡а окном, в почти что нарисованном городке  завывает вьюга. Ќо
вьюга не говорит по-русски.
     Џо-русски говорит  еврей-азербайджанец  Њихаил  ђубинов. €цхак  ленитсЯ
подойти к двери. Љому нужно, тот зайдет.
     Ћн никогда не запирает дверь.  € в молодости не запирал. Љак  только ни
убеждала его ќстер, он стоЯл на своем:
     - Ћт беды замками не укроешьсЯ. ђадость на замок не запрешь.
     ‚се родичи  запирали свою  с трудом  добытую радость, но она то и  дело
сбегала от  них. Ђ сбежавшаЯ  радость,  как невеста, улизнувшаЯ из-под хупы,
никогда не возвращаетсЯ.
     - Њожно? - ѓолос окреп.
     - ‚сегда,- обронил в тишину  €цхак, не питаЯ никакой надежды на то, что
в дверном проеме поЯвитсЯ чьЯ-то голова.
     Ќо  он  ошибсЯ. ’емнота родила гостей.  Њалкин доплелсЯ до выключателЯ,
щелчком зажег свет и,  кутаЯсь в махровый халат с увЯдшим начесом, уставилсЯ
на  пришельцев.  ‚алериЯ  ќйдлина  он  узнал  сразу,  а  во  втором  опытным
портновским глазом узрел иностранца.
     - Џростите великодушно, мы нагрЯнули без  звонка,- смущенно пробормотал
музейщик.
     - “  менЯ телефон не работает.  “ронил на пол. „о сих пор  не  поднЯл -
забыл.
     - Њой друг из Ђмерики... €з Љолумбийского университета. „жозеф  ”ишман.
‘нимает фильм о евреЯх ‚осточной …вропы...
     - Ћчень приЯтно,- натЯнуто сказал Њалкин.- Џосидите немного, Я поставлю
чай.
     - Њы ненадолго... на минутку...- на  подпорченном английскими распевами
идише объЯснил „жозеф.
     - Ћн хочет и вас снЯть,- оправдывалсЯ ќйдлин.
     †елаЯ  расположить хозЯина, он поднЯл с  пола телефон, вытащил из сумки
перочинный нож со штопором и принЯлсЯ что-то усердно отвинчивать.
     - ‘перва чайку выпьем. …сли желаете, у менЯ и покрепче  найдетсЯ. –елаЯ
коллекциЯ. —аевые за сорок лет.
     Ћн  прошел на кухню,  поставил на  плиту чайник со свистком, вернулсЯ в
гостиную, распахнул дверцу буфета и воскликнул:
     -   ЂрмЯнский,   грузинский,    молдавский,   азербайджанский!   ЉоньЯк
сорокалетней  выдержки! - Ћн извлек запыленную бутылку, достал  три  рюмки и
объЯвил: - ‚ честь первого и последнего американского гостЯ!
     - Џочему же  последнего?  -  спросил  учтивый  американец и  пристегнул
блестЯщей скрепкой, похожей на запонку, сползающую с головы кипу.
     -  Џотому что гости, может,  еще будут, но вот хозЯина...  Џорой  жизнь
напоминает затЯнувшиесЯ похороны.
     - •отЯ мой фильм и о последних евреЯх, но Я вам желаю: до ста двадцати,
как до двадцати!
     - Џо-моему,- тихо, пропустив  мимо ушей пожелание иностранца, промолвил
€цхак,- Ђмерику всегда интересовали первые.
     -  ќто правда,-  подтвердил  ”ишман.- Ќо  и  на  последних  есть спрос,
особенно на последних евреев ‹итвы и Џольши.
     - …сли вы,  €цхак,  согласитесь, вас увидит  всЯ  Ђмерика,  весь  мир,-
рассыпал дешевое просо лести ќйдлин,  копаЯсь в чреве телефонного аппарата.-
“ вас там небось родственники.
     - Ѓыла сестра ‹еЯ.
     - ѓде? - не притрагиваЯсь к коньЯку, осведомилсЯ ”ишман.
     - ‚ „етройте... Џочему вы не пьете?
     - ‘пасибо, мне нельзЯ,- ответил гость  и поправил кипу.- Ћ, „етройт! Ћ,
”орд! -  твердил он  с восторгом.-  Њои  грандмазе и  грандфазе тоже жили  в
„етройте.
     Ћн  вдруг задумалсЯ, и  задумчивость  придала его  безвозрастному  лицу
выражение  детскости  и  простодушиЯ.  ‚зглЯд  его  скользнул по  неубранной
квартире,  по старой скатерти с довоенной вышивки  цветами и остановилсЯ  на
застекленной  фотографии,  на которой были  запечатлены  молодой  мужчина  с
тростью в руке и невысокаЯ женщина в шлЯпке, вошедшей в моду после фильмов с
участием  ”ранчески  ѓааль.  ‡а  спиной  влюбленной  пары  всходила  громада
ќйфелевой башни.
     - Џариж? - спросил ”ишман.
     - „а. ’ридцать восьмой год.
     - ‘права - вы, а слева?
     - ЊоЯ жена. ќстер.
     €цхак потЯнулсЯ к рюмке, от волнениЯ опрокинул ее, снова налил доверху,
и вкус  простоЯвшего  сорок  лет напитка вдруг вернул  его в маленькое  кафе
напротив  Ћперного  театра,  куда  он  по  вечерам  приходил с  ќстер выпить
стаканчик бургундского или  чашку крепкого до головокружениЯ  кофе. Ђ может,
голова у  них тогда кружилась не от вина,  не от  кофе, а от  того,  что они
вместе,  что  рЯдом  шумит,  бурлит,  куролесит,  веселитсЯ,  скабрезничает,
целуетсЯ  взасос, соблазнительно  сверкает огнЯми  великий  город, в котором
столько  же любви,  сколько звезд  над  ‘еной. Ѓецалель Њинес  уговаривал их
остатьсЯ,  обещал  даже  помочь  с  деньгами  -  снимите, мол,  скромненькую
мансарду  неподалеку  от  –ентрального  рынка  или  подвальчик  на  бульваре
Љапуцинов и мало-помалу выбьетесь в люди. Ќо они вернулись домой, в ‹итву, в
местечко, где их знал каждый камень, каждое дерево, каждаЯ лЯгушка, радостно
приветствовавшаЯ всех поутру бесхитростным гимном.
     —то их тЯнуло назад? ђодители? ЃратьЯ и сестры? ѓде они сейчас, их отцы
и матери? ѓде Ђйзик и ѓилель? –ипора, ”ейга?.. (Ћн, старый, порой даже  не в
силах  все имена  вспомнить!) —то было в его,  €цхака, жизни между Џарижем и
сегоднЯшним  днем?  Ћкопы  под Џрохоровкой  и  Ђлексеевкой, госпитали, страх
перед полковником-доброхотом, смерть ќстер, страх перед  соседом-доносчиком,
перед  следователем-гэбистом,  прощание   с  друзьЯми,  которых  увозили  на
кладбище  или в €зраиль,  и чужие  брюки, пиджаки,  пальто  -  тысЯчи, сотни
тысЯч, считай не считай, все равно со счета собьешьсЯ. Ђ у ќстер? —то было у
нее?  ’оварный  вагон  на  железнодорожной станции, куда ее  от  немцев и их
подкаблучников  спрЯтал  сердобольный  €гнас  „овейка;  лесное  заточение  в
ЏаэжэрЯй у €еронимаса ѓайдиса, выслеженного энкавэдистами и приговоренного к
расстрелу;  болезни; доктора, онкологическое отделение,  глинЯный холмик  на
дарованном  властЯми еврейском кладбище рЯдом с городской  свалкой? ќто все,
что они получили взамен  за обольстительный,  незабываемый  Џариж.  Љто  там
наверху,  в ѓосподней канцелЯрии, так,  а  не иначе распорЯдилсЯ их судьбой?
€ли   все  предопределено  заранее   и   ни  один  человек   не  может   это
предопределение изменить в свою пользу?
     -  ‚алери,-  назвав  ќйдлина на  непривычный  иностранный лад,  прервал
раздумьЯ Њалкина „жозеф,- рассказывал мне, что в ‚ильнюсе есть парк евреев и
что вы там главный...
     Њалкин усмехнулсЯ:
     - Џарк-то есть. …вреев нет.
     -  Ђ мне  никто, кроме  вас, не  нужен,-  призналсЯ  „жозеф.-  …сли  не
возражаете, завтра в десЯть ‚алери приедет за вами на такси и привезет туда.
„олго мы  вас не  задержим. ’ак  и  вижу первый кадр: вы  ходите по аллее, а
вьюга заметает ваши следы.
     - Џрекрасно,- восхитилсЯ ќйдлин, окончательно запутавшийсЯ в рычажках и
винтиках.- Љакой потрЯсающий образ!..
     - —ерез два днЯ мы улетаем. „олжны успеть  все сделать: снЯть, проЯвить
материал... ‚ы согласны?
     - Ђ если вьюги не будет? - воспротивилсЯ Њалкин.
     - Ѓудет, будет,- успокоил его  американец.- ‚ьюги в ‹итве всегда будут.
‡а них Я спокоен. Ђ с евреЯми надо спешить...
     Ћн полез  в карман, вынул  таблетку -  свой кошерный ужин - и осторожно
проглотил ее, считаЯ полностью решенной проблему завтрашней съемки.
     Џока американец  запивал  свой  скудный  ужин  крепким  чаем,  музейщик
‚алерий, отчаЯвшийсЯ починить телефон и от расстройства чуть не опрокинувший
на  него  бутылку  коньЯка,  успел  нагнутьсЯ  над  Њалкиным  и  по-литовски
прошептать:
     - ‚ам заплатЯт... долларами. ‡а съемки...
     - Ђ кто мне заплатит за  то, чего  снЯть нельзЯ? - выдохнул €цхак.- €ли
вы  просто пришли ко мне, как на могилу? ‚озложите по  цветочку  и уедете  в
Ќью-‰орк.
     ”ишман вежливо выслушал  коротенький урок  литовского, но понЯл  только
одно слово: Ќью-‰орк.
     ѓости стали собиратьсЯ. Њалкин проводил их до прихожей.
     - Ѓольшое  спасибо. „о  свиданьЯ,-  сказал  „жозеф  и,  повернувшись  к
ќйдлину,  перешел на английский:  -  “ менЯ уже, ‚алери, руки чешутсЯ.  Љадр
получитсЯ, достойный  ”еллини:  молодой провинциал еврей, турист из ‹итвы, с
тростью в  руке  на фоне ќйфелевой башни,  и  он  же  глубокий старик, следы
которого под чтение кадиша заметает вьюга.
     Љогда гости  ушли, было уже за полночь.  ‚ соседних окнах  давно  потух
свет. Ќо €цхак никогда раньше и не ложилсЯ.
     Ћн был приЯтно взволнован то ли от выпитого грузинского зельЯ, то ли от
предстоЯщей съемки. "Љроме вас, мне никто не нужен". ‚ыбор американца льстил
его самолюбию, нет-нет да просыпавшемусЯ, как забытый  вулкан,- ни с того ни
с  сего  извергнетсЯ и обдаст горЯчим пеплом. Џравда,  чувству приподнЯтости
мешало то, что он как бы присваивает  себе печальную радость других - Ќатана
ѓутионтова и ѓирша Ћленева-Џомеранца.  ђазве  они не заслуживают того, чтобы
их снЯли и увидел весь мир? Ћтец „овид говорил, что две вещи всегда найдутсЯ
у евреЯ: хворь и родственник.
     Њожет, если будет названо его, €цхака, имЯ, кто-нибудь в „етройте или в
Џариже, откинувшись в мЯгком  кресле, воскликнет в голубых сумерках: "„а это
же наш дЯдЯ Њалкин,  брат  мамы!" или  "‘мотрите!  Ќеужели папин ученик, муж
тети ќстер?".
     €цхак покосилсЯ  на стол, снова налил себе полную рюмку  (что это с ним
стало? ‡а последних  три десЯтилетиЯ он не высосал столько,  сколько за один
этот вечер!) и медленно выцедил. Џеред сном полезно. •отЯ он врЯд ли сегоднЯ
так скоро уснет. ‚ последнее времЯ он  вообще почти  не спит. „умает. Ѓольше
всего о смерти. €цхак  и длЯ нее  держит дверь открытой. Ќаверно, длЯ нее  в
основном и  держит.  Џрошлой  зимой она пришла  к соседу литовцу, поленилась
поднЯтьсЯ этажом выше.
     Ќет, он не будет убирать со стола - пусть  стоЯт эти рюмки, эти чашки и
эта бутылка. Џока в доме не убрано, ты жив. ѓосподи, когда и от  кого он это
слышал?  Ћн оставит все,  как  есть. Њожет быть,  среди ночи встанет  и  еще
рюмашечку   клюкнет.   ЉоньЯк   горЯчит  кровь,   прочищает   заросшие,  как
чертополохом, ненужными словами уши. ‘колько он их наслушалсЯ на своем веку!
Ќужных было так мало, так мало.
     - џ тебЯ люблю, €цхак!
     Ћни, эти слова, далеким и чистым эхом  докатываютсЯ  до него из другого
времени, из другого века и волнуют так, как будто ќстер произнесла их только
вчера.  ‘амые нужные, хоть и  давно отзвучавшие слова в его жизни. ‡а  окном
куролесит ветер. ‡автра будет вьюга, завтра €цхак придет в Ѓернардинский сад
как  на  собственные похороны и вопреки всем обычаЯм  сам над  собой прочтет
кадиш,  завтра  сквозь  чертополох  бессмысленных  слов  на  английском,  на
литовском, на идише снова пробьетсЯ:
     - џ люблю тебЯ, €цик.
     Ћна будет с ним рЯдом, и  вьюга никогда  не заметет ее следы, ее слова,
ее волосы.  Ќадо лечь, попытатьсЯ уснуть, чтобы к утру набратьсЯ сил. Ћдному
Ѓогу известно, сколько раз тебЯ прогонЯт из конца в  конец парка, прежде чем
снимут.
     Њожно  не раздеватьсЯ. ’ак, пожалуй, лучше - встать, накинуть на  плечи
потертое  зимнее пальто  (шубу-то он еще в  прошлом  году продал)  и прЯмо в
такси. Ќечего, как говорит ѓирш Ћленев-Џомеранц, выпендриватьсЯ. Ћн,  €цхак,
не киноартист. ‘ойдут  и  пальто,  и  шапка из  выдрового меха,  и нечищеные
ботинки. Љогда стоишь одной ногой в могиле, то тебе надлежит заботитьсЯ не о
том, надраена ли до блеска обувь, а чиста ли твоЯ душа.
     €цхак похлопывает рукой "‡ингер", как лошадь по крупу, и направлЯетсЯ в
другую комнату к кровати. ‚алитсЯ на перину,  закрывает глаза, но сон упрЯмо
не идет. Њысль бодрствует, как зеркало, и ничем ее не занавесить.
     ‚  изголовье стоит  ќстер, проситсЯ в постель, но он ее  не пускает. Ќе
пристало  дрЯхлому старцу  лежать с  молодой.  €цхак  не  желает, чтобы  она
заразилась от него старостью и немощью.  Ћн знает,  как заразна старость,- к
чему ни  прикоснетсЯ, к дереву ли, к  человеку ли, к камню ли, все  ветшает,
плесневеет.
     „ребезжа,  к  кровати подъезжает  "‡ингер".  ‘ ним тоже не  уснешь:  он
выбрасывает в  ночь тысЯчи и тысЯчи нитей, и  каждаЯ из  них, наматываЯсь на
шею, тЯнет €цхака куда-нибудь  - в Џариж, в  ѓданьск, в Ѓерлин, в Њоскву  на
Љрасную площадь.
     ‘тарик  "‡ингер" переживет его. Љто-нибудь после смерти  €цхака заберет
машинку  себе. Ђ может, поговорить с  Њажуйкой, пусть он  вместо надгробного
камнЯ на могилу "‡ингер" поставит, штырем  к  земле прикрепит, забетонирует.
Ѓыл бы  памЯтник всем портным ‹итвы  - и тем, кто  на этом кладбище лежит, и
тем, кого в Џонарах убили. € ему, Њалкину.
     Ђ что? Џо ночам, глЯдишь,  отовсюду собирались бы и по очереди строчили
бы: кто брюки, кто жилетку, кто еще что.
     Ћн окунулсЯ в сон, как в  теплую воду ‚илии, и все, что его  угнетало в
повседневности, вдруг расплескалось, размылось, отступило. ‚ него бесшумно и
непрерывно вливались  немыслимо далекое, почти забытое  детство,  беднаЯ, но
счастливаЯ молодость - они омывали его раны, выносили  на поверхность не его
утраты, а радости, придавленные многослойным илом времени.
     ‘прыгнул с крыши  кот рабби ЊенделЯ  и повел его к синагоге, где стоЯла
хупа  и  уже ждали все приглашенные. Џожаловали даже Џагирский, подаривший к
свадьбе  необходимые  прЯности  и сласти,  и  чванливый мельник  ѓольдштейн,
распорЯдившийсЯ доставить в дом жениха два мешка отборной муки длЯ пирогов.
     - „обро пожаловать,- поприветствовал €цхака рабби Њендель, наклонилсЯ и
что-то прошептал пушистому любимцу.
     Љот согласно замЯукал,  бросилсЯ  прочь  и через  мгновение  притащил в
зубах,  как мышь,  бархатную  ермолку.  €цхак  надел  ее, и тут в  сон,  как
диковиннаЯ рыба,  вплыла скрипка клезмера  ‹ейзера.  ‹ейзер  тронул  смычком
струны, и веселаЯ свадебнаЯ мелодиЯ соединила всех за столом в один оркестр.
     ЃратьЯ  Ђйзик и ѓилель  пустились в плЯс,  за ними  зацокали каблучками
сестры ќстер - •ава, –ипора, ЊириЯм, ‡лата и ”ейга, все безмужние, а за ними
- такого никогда не было! - завертелсЯ, закружилсЯ отец „овид.
     - “, у, у! - заукал он, как филин.
     …му дружно вторила всЯ свадьба.
     - Ђ почему жених и невеста не танцуют? Ђ ну-ка в круг!
     ќстер, всЯ в  белом,  с  алой  розой в волосах, смущенно поглЯдывала на
€цхака, но он и не думал вставать из-за стола.
     - ‚ круг! ‚ круг! - неистово требовала свадьба.
     - ‘ынок! - взмолилась мать ђахель.- Ќе порть нам праздник...
     - Ќо Я шестьдесЯт лет не танцевал,- прохрипел €цхак.
     -  „а  твоему  отцу еще  и пЯтидесЯти нет. —то же получаетсЯ  - он твой
отчим? €ли, может, сын? •о-хо-хо!
     Џод восторженные клики, под самозабвенный хохот, под довольное чавканье
и под  веселый стон скрипки, воткнув руки в боки, €цхак  принЯлсЯ выписывать
вокруг своей избранницы  ќстер замысловатые  па.  Ћн  едва передвигал  ноги,
оглЯдывалсЯ на сотрапезников и  танцоров, на музыкантов и местечковых нищих,
столпившихсЯ  в дверЯх в ожидании часа, когда гости  покинут свадьбу и  все,
что не будет съедено и выпито, достанетсЯ им. Ќищие ободрЯюще кивали €цхаку,
и  он,  ежась  от воровато  сочувственных  кивков,  устремлЯл свой взглЯд  к
потолку.
     - ‹ехаим!
     €цхак заворочалсЯ во сне, но не проснулсЯ. —ерез минуту-другую он снова
услышал  гомон  свадьбы и  увидел  себЯ, старика,  снова  в кругу,  рЯдом  с
огромной, пылающей, как летний закат, розой, котораЯ отбрасывала свет на его
седину, на его морщины.
     ѓосподи,  неужели  никто ничего  не  видит?  Ќе  видит его позора,  его
старости,  его  нищеты,  несоизмеримой  с убожеством столпившихсЯ  на пороге
побирушек? Ќеужели и ќстер не видит, не слышит, как он крЯхтит, каким тленом
дышит ей в лицо?
     Ѓежать,  бежать, бежать!  Људа  глаза глЯдЯт, да поскорей!  Ќо попробуй
строньсЯ  с места,  когда тебЯ тоненьким  звуком  скрипки  как  бы пришили к
половицам,  а музыка  не затихает, одна  мелодиЯ  сменЯет другую,  и  роза в
волосах  ќстер касаетсЯ  твоего  лица,  и  от  этого  прикосновениЯ все твое
существо дрожит и каменеет.
     „а тут еще  откуда-то  сверху,  с  потолка,  куда  снова устремилсЯ его
взглЯд  на  свадебный  стол,  на  Яства, на  всех  сидЯщих  и  танцующих, на
Џагирского и мельника ѓольдштейна, на нищих, на  родных и посаженых братьев,
на подружек и сестер вдруг начинают падать легкие, неудержимые снежинки.
     €х становитсЯ все больше и больше. ‘негопад неожиданный и обильный. ‚се
вокруг в хлопьЯх снега. Ћни застилают пол, подносы, тарелки. ‚ белизне тонут
пироги и  фаршированнаЯ рыба, гуси с Яблоками и рубленаЯ селедка, тейглэх  -
печенье,  вываренное в  меду, и имбирные  сладости.  Љлезмер ‹ейзер  смычком
смахивает  снег  с   праздничной  ермолки;  барабанщик  с  многострадального
барабана  счищает  палочками  белые  лепешки;  заснеженные  нищие  с  обидой
поглЯдывают на заснеженных  родителей  жениха  и  невесты - чего, мол, ждут,
пусть только знак дадут, и все навернем мигом, крошки не останетсЯ.
     ‚ доме переполох,  смЯтение. Ћткуда на  ђош •ашана,  на еврейский Ќовый
год, снег? Љак он может валить на свадебный стол, если только в прошлом году
н