ѓеннадий Ќемчинов. ’ри рассказа из книги "‚ конце века"

Ћцените этот текст:
ѓеннадий Ќемчинов. ’ри рассказа из книги "‚ конце века"

---------------------------------------------------------------
     © Copyright ѓеннадий Ђндреевич Ќемчинов, 1998
     Email: lnemchinov@hotmail.com
     Date: 01 Dec 2000
---------------------------------------------------------------

Ћб авторе

     ѓеннадий  Ђндреевич Ќемчинов родилсЯ в 1935 году  в поселке  ‘елижарово
Љалининской,  ныне ’верской  области. Ђвтор многих книг  прозы, выходивших в
Њоскве,  Љишиневе,  ’вери,  среди  которых  "Ѓерега  тихих  рек",  "„орога",
"‘видание",  "Ћднокашники", "‹есной  коридор",  "‚  конце  века",  "•утор" и
другие. †ивет и работает в ’вери.

     ’ри предлагаемых рассказа взЯты из книги "‚ конце века",
     ’верское Љнижно-†урнальное издательство, г. ’верь, 1998.
     OCR: ‹. Ќемчинов,
     November, 2000.


•‹…ЃЌ›‰ ЏЋ…‡„

     ЏЯть деревень - Џлаксино, ‹енки, Ѓирюково, ‘анькина ђоща и ‚ыселки-были
в километре-полутора друг от дружки, и старухи из этих деревень сползались к
моменту  прихода "коротенького",  или хлебного,  как его в этих местах  чаще
называли,  поезда  заблаговременно.  ‘ползались  они  к   переезду  напротив
крохотной  деревни  ‹енки --  теперь там стоЯло  четыре  дома,  а жила  одна
старуха,  ЉлавдиЯ  Џахомовна, бьвшаЯ  доЯрка,  а  теперь  восьмидесЯтилетнее
косолапое,  почти слепое и слабое до слез создание. Ќо так как жила  старуха
почти у самого переезда, а другим ее подрутам-ровесницам надо было ползти по
сугробам нынешней снежной зимы от одного до трех  километров, то они, завидЯ
уже занЯвшую свой пост на смерзшемсЯ сугробе у  переезда Љлавдию  Џахомовну,
как бы с легкой и чуть раздраженной обидой кричали ей:
     - ‡дорово, товарка! Ђ ты уж тут как тут. ‘идишь?
     -  ‘ижу, - вполне  понимаЯ их, отвечала  ЉлавдиЯ  Џахомовна: ей-то что,
тридцать метров, хоть и ноги не гнутсЯ, вот и завидуют подруги а как же, все
правильно.
     €х собиралось тут семь человек старух. ‚ Ѓирюкове и Џлаксине было еще и
другое  народонаселение человек примерно восемь  на обе  деревни, но  старых
посылали как самых свободных и расторопных. Ћни всегда хлеба приосили, не то
что  ”едЯ ‡айцев, прилепившийсЯ прошлым  годом  к  Ѓирюкову  неведомо откуда
взЯвшийсЯ мужичонка: он однажды и деньги собрал, и где-то благополучно сумел
их пропить, так и не дойдЯ до хлебного поезда.
     •лебный поезд выходил из райцентра  в одиннадцать тридцать днЯ и шел до
‚ыселок двадцать одну  минуту: это старухи знали совершенно точно; даже если
поезд  опаздывал,  они  приходили  к переезду,  знаЯ - идет он двадцать одну
мннуту  по своему закону. Ђ  наруши закон  - это уже на  его  совести, а  им
надобно быть на своем посту точнехонько.
     Џоезд,  знаЯ их  службу и ожиданье,  приближаЯсь к переезду и  готовЯсь
развернуть  себЯ у поворота, длинно  и  тоненько,  без пугающей натужливости
гудел.
     ‘егоднЯшним  днем ЉлавдиЯ  Џахомовна выползла  на  свой,  уже привычный
сугроб  пораньше  известного сроку. „ома ей одной  было невмоготу:  три  днЯ
прожила совсем одна, не видЯ, не слыша никого кроме своей кошки Њурки,  тоже
полуслепой и вЯлой от старости и скуки; с Њуркой не поговоришь: она теперь и
ухом не двинет.  Ђ голоса у нее  никогда и не было:  мурлыкать,  мЯукать  не
умела и котенком, так безголосой и жила с Џахомовной десЯть лет.
     Ѓыло  пЯть  кур,  но  все  они  исчезли  недавно  в  одну  ночь,  а  от
распахнутого  курЯтника  вели в сторону леса нерЯшливые вразброс, следы, как
будто брел совершенно не владевший ногами человек. Џахомовна сразу подумала:
"”едька  ‡айцев  побывал!  Ќа  выпивку  курочек  унес...".  Љуры  ее  сильно
выручали, но что будешь делать:  и  узналось бы - старухи не могли облаву на
”едьку устроить а и с милицией свЯзыватьсЯ кому оxота, нет уж, лучше без кур
жить. Ќо жить было худо.
     ‚зЯв свою крюковатую палку, котораЯ была похожа на нее саму, даже почти
все  изгибы   были   такие  же,   Џахомовна  двинулась  к   своему  высокому
золотисто-серебристому  в  дневном солнце сугробу у полосатого  столба.  Ћна
Явственно ощутила  в  себе эту свою телесную  даже  и не слабость теперь,  а
неслаженность  каждого  живого  толчка тела:  что-то  в нем было  посильнее,
другое  совсем  отмерло, вот  как леваЯ нога, не  желавшаЯ, хоть ты помирай,
слушатьсЯ,  и  эта  телеснаЯ  разлаженность  превратила  ее движение  в дело
медленное и даже со стороны смешное.
     ’от   же   ”едька   ‡айцев,   посмотрев,  как  Џахомовна   движетсЯ   и
меленько-хрипло посмеЯвшись с противным  бульканьем в своем узком и лохматом
горле, сказал:
     - ’ы что черепаха подбитаЯ, бабка.
     Ћн  никого из них, старуx, и по имени-то не знал, они же, с деревенской
пристальностью опознав  эту  новую человечью единицу,  сразу  занесли  ее  в
реестры сущего: может быть  только это-то  -- признание старыми бабками  его
бытиЯ  на  ‡емле - единственно и  оправдывало его прогнившую и  пованивавшую
жизнь.
     Љто-то  уже сидел  на сугробе!  ќто  было  так удивительно, что ЉлавдиЯ
Џахомовна   усилила   свое   движение,   услышав  от  этого  усилиЯ   слабое
похрустыванье  какой-то косточки не из главных, но все-таки тоже не чужой, а
потому обеспокоившей старуху: она даже приостановилась было. Ќо потом  снова
при-бавила ходу:  что  ж кости, им смазки теперь  не хватает, живых  соков в
теле  не осталось. ‚от они и  похрустывают, пока не замрут  вовсе. ‚се  свои
хвори ЉлавдиЯ Џахомовна в это бездежное, непрестанно удивлЯвшее времЯ лечила
керосином: не до лекарств, лишь бы хлебушка купить, где возьмешь лишнюю тыщу
длЯ аптеки? Ђ то и две,  три, четыре... - ќка! “ж лучше лишнюю буханку хлеба
взЯть.  Ђ  керосин  она  давно приспособила  длЯ  леченьЯ: упала  да  сильно
расшиблась - смазывает  больное место керосином; в груди заложило  --  опЯть
он;  а теперь  и  горло  заболит  -  глоток  малый  туда, и  вроде  легче. €
подругам-старухам  внушила  свою  керосинную  веру. Ћднако  кто  ж  это  там
сидит-то? “ж не ЏелагеЯ ль Ќешкова?.. Ќет. Ќа той вытертый до полного блеска
полушубок с остатками рыжего воротника, а тут... ќ, да это ЊанЯ  Ѓрускова из
Џлаксина, вот кто. €шь, и не пошевелитсЯ; не поглЯдит, что ворона чернеет, в
сторону поезда глЯдит. "3анЯла  позицию"  -  по-военному подумала Џаxомовна.
Ѓрускову она недолюбливала, а потому и глЯдеть  болыше не  захотела  на нее,
отметив только себе, что надо ж: ее место занЯла, как  будто другого сугроба
нету. “ них там и маленькие ветки  были наложены длЯ удобства и чтоб снег не
подтекал, так вот, у Џахомовны веток было погуще, чем у других: ей тут ближе
всеx, и она свое место поустроила.
     "‹адно, пусть  ее сидит..." - вдруг с великодушием подумала она. € даже
пожалела Њаню:  слишком Язык  длинный, вот и сторонЯтсЯ ее  бабки. Ђ сегоднЯ
молчит: не по нраву ей что она, Џаxомовна, тоже тут и споймала ее на захвате
чужой территории. "‘коро  и  другие приползут..."  - усмехнулась старуxа,  с
трудом, цеплЯЯсь руками-ногами, взбираЯсь на соседний сугроб.  ЋглЯнулась на
обе  дороги, ведущие к остановке: скоро поезд, а никого  из бабок не видать.
„а это и не так важно: кто пришел, те на всех сразу берут, а кто-то всегда к
поезду  угодит. —аще  всех она  случаетсЯ первой. Ђ  потом делЯт хлеб:  кому
сколько буханок. Ћбщим же числом им дают не боле двадцати:  поезд должен все
деревни  по  пути  оделить xлебцем.  Ђ-а-а...  ‚он ползут и сестры-вековухи:
рЯдком,  эти  всегда  вместе  и  на  ферме вместЯх работали и сюда  ковылЯют
вдвоем.
     ’ут  поезд  свистнул.   ‘изо  взметнулсЯ  снег  за  поворотом.  ЉлавдиЯ
Џахомовна расположилась поудобнее,  подвигала руками:  за ту минуту,  что их
обделЯт xлебом,  надо все  успеть, и буханки  принЯть и деньги сунуть  ‘имке
—ижовой. Ћна расстегнула две  пуговицы на  полушубке, проверила рукой, легко
ль  ходит  кошелек в кармане  старой шерстЯной кофты...  ‡адержек не  будет,
готова.  Џоезд  из четырех  вагонов,  кинувшихсЯ  было к  остановке  с лихим
наскоком,  быстро  сбросил ход  и  замер:  хлебный  вагон  как  раз напротив
Џаxомовны.  Ђ Ѓрускова ЊанЯ все молчала- "€шь, озадачилась как... - с легкой
ехидцей подумала Џаxомовна. - € слова не  вымолвит. Ђ все-го в десЯти метрах
сидит." Ќо опЯть не глЯнула в сторону Њани:  теперь  и некогда бьпо,  только
шевелись, и маленько гордость заела, -- "‚агон-то супротив менЯ остановилсЯ,
так что ползи-ка, Њанюшка, ко мне поближе, шевелись..."
     - Ѓабка Љлава, принимай! - крикнула маленькаЯ и толстаЯ, неповоротливаЯ
‘имка - баба лет сорока, туго обтЯнутаЯ белым халатом поверх фуфайки. - Ђ ты
чего ж так далече?  - пустила голос и в сторону Ѓрусковой. -  ‹адно,  кину и
тебе! -она протЯнула руку, взЯла  у Џахомовны деньги, потом, приноровившись,
кинула две буханки Њане: снег чистый ничего. Ћдна  буханка  упала  в снег  с
шершавым пристуком,  втораЯ угодила  прЯмо в Њаню, и тут же ‘има с привизгом
усилила голос. - „а ты куда глЯдишь-то! - € почти сразу. - Ђй! —его это?!
     Џахомовна, застыв руками с хлебом, оглЯнулась: ЊанЯ, побледнев, точно в
раздумье,  вдруг  покачнулась, завалилась на бок  -  и медленно  покатилась,
задуваЯсь юбкой, вниз.  Њашинист, занЯтый  своим делом,  легонько  свиснул и
сильно  дернул  поезд,  -  его времЯ кончалось. Џоезд  отxодил, ‘имка †укова
длинно  визжала,  а  ЊанЯ Ѓрускова  катилась и  катилась  вниз. Ђ Џахомовна,
судорожно привстав и глЯдЯ на нее, отрешенно покачиваЯ головой и  не слыша в
себе даже  удивлениЯ,  подумала:  "ЏерваЯ... ‚от так же,  небось,  и  Я. Ќу,
может, и в избе... ‚се одно."





‘’Ђђ“•€ ‡ЂЏ€‹€

     ‚асилий ‘оломатин сидел со стопкой в руке, не даваЯ себе воли выхлебать
всю  водку сразу, хотЯ и было  такое желание, а  красуЯсь своим великодушием
быть среди двух больных и преклонных старуx, щедро  угощаЯ  их. Ѓабы  ‚алЯ и
ЉатЯ были родные сестры; бабе ‚але, что лежала на кровати с  парализо-ванной
ногой, исполнилось  недавно  восемьдесЯт  семъ, бабе Љате  --  маленькой,  с
клюкой в левой  черной от загара  и  грЯзи руке -- восемьдесЯт пЯть. ‘тарухи
уже выпили по  стопке, водка тихонько начала  свое дело, но они ждали, чтобы
‘оломатин налил им еще и не показывали виду, что уже начали  пьЯнеть: пускай
толканет посильнее, дольше кровь гудеть будет  и поменьше мыслей останетсЯ в
голове.  Ѓаба  ЉатЯ, более  реши-тельнаЯ и  злаЯ,  по причине  худой  жизни,
подогнала ‚асилиЯ:
     -- Џей -- да и нам налей.
     --  ќва! -- удивилсЯ и обиделсЯ  ‚асилий. -- ’ы чего -- еще хошь? -- Ћн
хотел тихонько допивать  водку один,  несуетно беседуЯ  со  старухами: сидел
прЯмо посередке  между ними,  на  перевернутой  боком  табуретке,  что  твой
султан. -- ќ! Ѓаба ЉатЯ -- а фингал у тебЯ под правым глазом Я и не заметил:
внучек опЯть шандарахнул?.
     -- Ќе! -- рассвирепела вконец баба ЉатЯ -- ‘ама с крылец гроxнулась.
     --  ‚рет она, ‚асЯ... -- тихо  и  ласково сказала баба  ‚алЯ.-- Ћн это:
последнюю тыщу требовал ейную, ЉатЯ не давала, он ей -- в глаз.
     -- Њолчи, дура! --вскинулась баба  ЉатЯ на сестру. -- ’ебЯ что, за Язык
тЯнут?! Ѓаба ‚алЯ охнула:
     -- Љатенька, жаль менЯ берет:  ирод и  тебЯ, и матку лупит, обирает, не
шевельнет рукой сам -- а вы молчок, словно так и надо... Ђ  знаешь ты, ‚асЯ:
козленка-то утащил он на прошлой неделе ѓурьЯнихе за самогон, домой ночевать
не идет -- так они искать его, две дуры, кинулись, нашли плачут, обнимают --
"родной ты наш, иди домой". ‚о оно как.
     Ѓаба  ЉатЯ стукнула было своей клюкой что  есть мочи, разинула рот,  да
тут  же  и захлопнула,  быстро-быстро  заморгала злыми маленькими глазами, и
‚асилий увидел две  крохотные  серые слезинки, покатившиесЯ  было, да тут же
исчезнувшие в грЯзных морщинаx.  Ћн  беспокойно зашевелилсЯ: ему стало жалко
старуху. ‘ дочкой ее ‘веткой  он когда-то училсЯ в одном классе и даже бегал
за  ней --  веселой,  бойкой,  рослой  не в мать и  такой  голубоглазой, что
смотрел бы и  смотрел:  утреннЯЯ синЯЯ кипень  радовала душу.  ‚ышла  ‘ветка
замуж  рано, муж работал в  соседнем поселке на заводе,  пил и скоро стал ее
поколачивать. …ще годков через пЯток сел  в тюрьму  -- и навсегда  исчез.  Ђ
‘ветка  не стала  даже искать его;  растила сына, жила с  матерыю. ‘ын, тоже
оказавшийсЯ после семилетки  на отцовском заводе, и пить стал в отца. Љ тому
же  оказалсЯ  хитрым, наблюдательным, изворотливым:  понЯл, что при хорошем,
отлаженном  бабкином  хозЯйстве  можно  и  не  работать. Ђ  баба  ЉатЯ  была
стожильна:  корова,  поросенок;  торговлЯ  овощами,  денежки  у  нее  всегда
водились. Ќу, с год внучек болталсЯ  дома,  ладно, до армии.  Ђ  он из армии
через  пЯть месЯцев  ЯвилсЯ,  что-то там натворил  и чуть не  сел -- и опЯть
никуда не идет. ‘таруха и мать гонЯт, а Џавлик посмеиваетсЯ: видит, что души
в  нем не чают, а  болъше  жалеют до смерти обе женщины.  € -- так и осталсЯ
дома. Џотихоньку-полегоньку спускала бабка хозЯйство; теперь оставались коза
и пара овечек. Ђ  вот и козленка внучонок  пропил... Љозу же и овец стерегли
теперь  поочереди бабка и  дочь, а уходЯт  куда --  огромный замок:  продаст
Џавлик последнюю животину -- нечем жить.
     ‘идит ‚асилий, пытаетсЯ вспомнить: кто же из них первый пить стал, мать
или дочь?  Џожалуй ‘ветка: за  компанию с сынулей, махнув  уже на все рукой.
’верезаЯ,  крепкаЯ,  что  твой  кремень  баба  ЉатЯ,  несгибаемаЯ  и  вечнаЯ
труженица, долго, долго держалась, а только за восемьдесЯт --  запила и она.
‚асилий еще спросил у нее в те дни, приметив это:
     -- Ђ ты-то чего, баба ЉатЯ?
     -- Ђ мне теперь все одно, буркнула старуха. -- ‚еселей помирать будет.
     Ќо помирать она и не думает:  какой  была,  такаЯ  и есть. ’олько --  в
синЯках ходит  часто.  Њатери-то  не  привыкать,  давно пьет,  а старуха еще
совеститсЯ, что внук колотит. Ђ что плачут, обнимают его -- тут-то все Ясно:
себЯ винЯт, прозева-ли  парнЯ,  дали  погибнуть. ’ак именно про себЯ понимал
это дело ‚асилий. ‘ бабой  ‚алей -- другаЯ историЯ. Џогиб муж, баба ‚алЯ, --
тогда-то ей было немного за тридцать,--  стиснула зубы и продолжала работать
в колхозе да растить двух дочек. Џотом немного погулЯла -- жизнь взЯла свое:
сменила "двоих полюбовников", как говорила баба ЉатЯ. ‡амуж  ни за одного не
пошла. Џосле сорока пЯти  не гулЯла ни с кем, жила, -- еще крепкаЯ телом, --
перекипаЯ в себе самой: ей показалось стыд-ным жить с мужиками в такие годы,
на виду у взрослых дочерей.
     „очки росли у  нее  добрые,  работЯщие,  но  ни  старшаЯ,  ни младшаЯ в
деревне остатьсЯ не захотели: учились хорошо, уехали в города. Ќавещали мать
редко и не слишком охотно: и далеко, и мужьЯ попались мелко-сановитые, когда
от полЯ ушел, а  до мЯгкого  кресла  не дополз -- серединка наполовинку, а у
таких особенно много спеси и  боЯзни деревни, из которой чаще всего и вышли.
„очери мужей  за  все,  что  они  дали им  --  город, квартиру,  выросшие на
асфальте дети,  --  уважали  сильно и  одолевали  в себе  ради них  любовь к
матери. € потихоньку,  понЯв свое  полное одиночество уже до конца дней; при
живых-то  и  добрыx,  но  далеких  дочерЯх,   непрерывно  посылающих  ей  то
посылки,то деньги, но  не ЯвлЯвшихсЯ к ней с живым лицом и голосом,  -- баба
‚алЯ стала попивать. †ила  она по-прежнему в работе, поэтому водка не сильно
сказалась на ней, но вот лицо  стало совсем  птичье --  узенькое, только нос
торчпт длинный да вылупились глазы по слову  той же бабы Љати. ’еперь сестры
пили вдвоем.  Џродолжали  и после паралича, который три  месЯца назад разбил
бабу ‚алю,  но не шибко: ходить могла, только приволакивала правую ногу и  с
трудом шевелила правой рукой, да вот лежать стала часто.
     --  ...’ы только поглЯди на них, - говорил  между тем с Явно нарочитым,
насмешливым удивлением ‚асилий, -- старухи запили. Ђ во начну считать, кто у
нас пьет... ’етка Ђграфена -- раз...
     -- ’ьфу ей, - буркнула баба  ЉатЯ. -- ‚черась валЯлась у лавки: хоть бы
до избы добрела.
     -- ...’араканиxа, -- продолжал свой счет ‘оломатин.
     -- ’араканиха-то молодец; -- тихо сказала баба ‚алЯ. -- „ом  в  порЯдке
содержит, хоть и пьет. џ к ней вчера дотащилась, посидели.
     -- ‚одку пили? -- взвилсЯ ‚асилий.
     -- Ѓутылочку  раздавили, -- прикрыв  глаза, но  правдиво  ответила баба
‚алЯ.  €  это  "раздавили" как-то так не шло ей, что даже ‘оломатин нехорошо
сощурилсЯ, и воздух вытолкнул  из себЯ это слово, оно покружилось по комнате
-- и со стыдом вылетело в окно. ‚асилий откашлЯлсЯ:
     -- Ѓаба ЌастЯ...
     ’ут  все  трое помолчал,  осмысливаЯ что-то в  себе.  Џотом  баба  ЉатЯ
пристукнула клюкой, но скорее с недоумением, чем с гневом:
     -- —его кто знает о Ќиколе-то?..
     --  џ в окно заглЯнул -- из-под стола  ноги торчат, --  сказал ‚асилий.
Џомолчав,  вполне серьезно и раздумчиво добавил. -- “бей, не пойму: на какой
это почве они сошлисЯ? Љольке -- сорок лет, бабе Ќасте -- семьдесЯт шесть...
Ђ ведь живут?.. Ђ?
     -- ЋпЯтъ, -- подтвердила баба ЉатЯ с оживлением.  --  ЏрасковьЯ „едкова
их застукала.
     --  €  неужели  получаетсЯ?.. --  сделал  ерническим  свое  все в серых
комочкаx, красных  жилкаx,  рыжих волосинаx, странно тем  не менее моложавое
лицо  ‘оломатин. --  —его Я  вам скажу, бабки... --  таинственно  снизил  он
голос,  значительно  помолчал, и весело  закончил. --  Ђ не попробовать ли и
вам?!
     -- Џровались, дьЯвол! -- вскочила баба ЉатЯ.
     -- “спокойсЯ, ‚асенька... -- в  горле бабы ‚али булькнул было  смех, но
она зажала его и с трудом проглотила слюну.
     Ќо  так как ‚асилий был по натуре  своей  бескорыстен и всегда готов им
услужить, только  его позови, коли что, -- то сердитьсЯ  на него и бабе Љате
не было резону. € она уже вполне спокойно села, точно этот ее вскок был лишь
данью приличию, так сказать, симулЯцией гнева.
     ‡а  окном дома бабы  ‚али, выходившем на огород, в свете  августовского
вечера  чудно взблескивало жнивье: та  часть болышой  усадьбы,  которую  она
засевала  житом,  теперь  уже  прибранным. „альшее  шла неболышаЯ  луговина,
полого  сбегавшаЯ   к  ручью,  над  которым  стоЯла  банька:  такаЯ  стараЯ,
топившаЯсЯ  по-черному, что и была  она насквозь  черной. ‚се трое, подчинив
глаза неровно-прихотливой игре солнца, смотрели  в  окно: баба ЉатЯ, налегаЯ
на свою  клюку,  с  привычным  выражением  хитрого  упрЯмства  и застарелой,
какой-то жесткой тоски; баба ‚алЯ, отдыхаЯ сейчас  и облегченно дыша -- была
не одна, и это давало временный покой и ощущение легкой, раздвигающей тесный
мир привычного безопасноссти, - думала о том, что топка в баньке развалилась
и надо бы по-просить ‚асилиЯ  подправить. ‘оломатину же  было  мало  выпитой
водки и  он, морща лоб  и слыша хрипловатое дыхание  бабок с  обоих боков, и
смотрел,  и  думал,  как  выцыганить у старух  на  бутылку,  а  еще лучше --
подвести дело к тому, чтобы сами поставили...
     ’ут баба ‚алЯ и решилась:
     ‚асенька, ты б  глЯнул топку в бане? ’ам делов  немного, а мне самой не
сладить. Ђ Я б бутылочку тебе...
     ‚асилию сразу стало легко и весело:
     --  ’ак,  может, Я счас и  займусЯ?  Ђ что  -- делать сегоднЯ все равно
нечего: пойду. Ѓаба ЉатЯ, а ты топай в лавку! —аса за полтора управлюсь -- Я
твою топку знаю, -- потом опЯть сЯдем, а, бабки?!
     Ѓаба  ЉатЯ, суетливо оживлЯЯсь, уже  подымалась.  Ѓаба ‚алЯ  тоже  была
довольна:  и  вечером  не  одна.  ‚асилий,  отлично  понимаЯ  иx,  заxоxотал
раскатисто, свободно, даваЯ выход своему откровенному удовольствию:
     ‡апили старухи, запили!





‡…‹…Ќ›‰ •Ћ‹Њ

     „олгое времЯ, из-за всЯкой  летней усадебной, отчасти и домашней суеты,
Я никуда не ходил, не ездил за пределы поселка. XотЯ, конечно, ощущал вечное
чудо  того,  что вокруг --  без  этого не жил и днЯ: реки в  их прихотливом,
вольном  движе-нии, зеленые берега, кружение полевых дорог, малые и побольше
деревни, еще, слава Ѓогу, уцелевшие сосновые  рощи,  каких Я нигде и никогда
не видел, в  избранном  природой разбросе по  самым живописным,  возвышенным
местам.
     Ђ вчерашним днем потребовалось  обЯзательно  переговорить с  человеком,
живущим  даже не на  окраине, а уже  за  окраинной чертой  поселка.  ‘ел  на
велосипед и поехал уже под вечер, но в резком солнце; со всех сторон залегли
тЯжелые низкие облака, излишество этого знойного солнца не успело  вырватьсЯ
в заоблачье, и свет, прижатый к земле, давал такую резкость, что больно было
смотреть.
     …хал не быстро; давно уже отучил себЯ от слишком скорой езды, в которую
тебЯ  часто  так  затЯгивает  дорога:   гораздо  лучше,  спокойно  отдавшись
движению,  несуетно  о  чем-то  подумать,  впитать  все  вокруг, не  нарушаЯ
внутреннего равновесиЯ, соизмерЯЯ энергию движениЯ и восприЯтиЯ, да и просто
вольнее дышать, ощущать себЯ. Ђ когда летишь -- слышишь  только свои мускулы
и чувствуешь  нарастающую,  кратковременную  радость победителЯ  расстоЯний.
ћность -- да; затем это уже и не нужно. ‚прочем, это лишь мое.
     Џостепенно  разворачиваЯ дорогу,  входЯ  в  ритм и  овладеваЯ  дорожной
мыслью,  Я  понЯл свою ошибку:  без  погружениЯ  в  эту  закраинную,  полную
вольного смысла жизнь долго нельзЯ. Ѓыстро поЯвлЯетсЯ, совершенно сначала не
ощутимаЯ тобой, внутреннЯЯ плесень, от статичности твоего быта котораЯ может
стать и неосознаваемой.
     Њежду тем пролетело болышое поле слева,  где в высоких травах брели, то
сгибаЯсь,  то  выпрЯмлЯЯсь,  две  девушки,  искавшие,  наверное,  цветы  длЯ
собственной маленькой  радости;  окаймлено это  поле  было редким  соснЯком,
сквозь который разноцветно дымЯсь, вольно ходил вечерниий  воздух.  Ђ дальше
стоЯла плотнаЯ  и неувЯдаемо молодаЯ березоваЯ роща: она почти не изменилась
за тридцать пЯть лет, когда Я впервые стал приходить в нее в предночную пору
конца маЯ слушать соловьев. Љак гулко, раскатисто, с  постепенным сладостным
замираньем, пели они, тревожа, надрываЯ  сердце неопределенными  желаньЯми и
уводЯ  его  от этого  вечера  туда,  где  душа  собиралась бытовать долго  и
счастливо: в будущее. ‚сегда нам мало настоЯщего! € лишь в очень зрелые года
вдруг  осозна-ешь:  да  вот эта  самаЯ минута,  с ее  обыкновенным  здоровым
самоощущением, когда ты еще полон  сил и воли  к  жизни, и веришь, что еще и
сделаешь что-то,  и узнаешь, поймешь, встретишь... -- кого-то, что-то, -- не
лучшее ли, что тебе дано судь-бой?..
     ‘  каждым поворотом  дороги  все  отчетливее слышал  в себе нарастающую
бодрость: без всЯкого  излишнего  взрыва эмоций.  € понимал,  что именно вот
такой вечерней дороги мне и не хватало все эти недели. Ђ глаза уже перестали
щуритьсЯ,  и смотреть  стало --  одна отрада, а небо  задышало  над  головой
свободно, высоко. ‚скинул голову: никаких тЯжелых облаков! ‡анЯтый своим, не
сразу  и  заметил  эту  перемену,  --  или,  вернее,   переход,  в   плавной
неостановимости,   --  из   одного   состоЯниЯ  в  другое  небесной  стихии:
пропитанный  свежей  влажностью   воздух,  хлынувший  сверху,  заполнил  все
обозримое пространство. ќто было одновременно и чисто физическое ощущение, и
как бы даже  новое  состоЯние духа: все в  тебе откликалось  на эти перемены
собственными,  спешащими  соответствовать внешним,  усилиЯми -- тоже  что-то
обновить, освежить...
     „орога свернула к деревне, и сначала Я увидел  ее такой, какой была она
сразу  после  школы, одновременно  смотрЯ  на  нее нынешнюю.  „ва велосипеда
подьезжали  к ней,  -- один, который вез  менЯ нынешнего,  второй  -- юношу,
только  что  закончившего школу и отправившегосЯ  вместе  со  сверстницей  в
вечернюю  вольную  прогулку.  ’от,  что  вез  менЯ  сейчас, свернул  правее,
оставлЯЯ  деревню  в  стороне  и  спускаЯсь  в  долинку,  --  а  тот,  давно
исчезнувший  и лишь сверкнувший  золотыми  буквами  "зис" в  моей памЯти, --
въехал в деревню. ‡а ним,  на  голубень-ком, пониже и покороче, без рамы, --
такие тогда называли "дамскими", впрочем, возможно, они существуют и сейчас,
--  ехала девочка,  черноволосаЯ  и  скромно-тихаЯ,  в  своем летнем платье,
послушно  повторЯвшаЯ  все  зигзаги  и повороты  золо-тисто-черного  "зиса".
’огдашнЯЯ деревнЯ была заполнена  парным воздухом теплого вечера. ‚ ней была
та  многоголосица, в  когорой легко  различить само  времЯ: как  ни странно,
деревни  первого  послевоенного  десЯтилетиЯ, несмотрЯ на гибельность войны,
были полны  людей и скотины,  жизнь отличалась звонкой, казалось, набиравшей
силу,  многокрасочностью.  "3ис", минуЯ  деревенскую  улицу, чуть задержалсЯ
лишь  у двухэтажного деревЯнного дома, который своей выделенностью из  общей
картины жильЯ, многозначностью ддЯ неусыпного юного воображениЯ, подтверждал
своей живописной ветхостыо ре-алъность былого. Ќо вот и конец деревни; "зис"
круто  свернул,  желаЯ  продемонстрировать   следовавшему  за  ним  голубому
"дамскому"  свою  маневренность:  лужи, заборы, деревьЯ,  меж всем  этим  --
узенькаЯ дорожка к обрыву. "„амский" -- послушно следовал за ним. Ћстановка.
’еперь "зис" и "дамский", прекратив движение, служили опорой рук, и, опустив
рога-рули, покорно сгоЯли рЯдом с  хозЯевами. ‡авершившись у самой крутизны,
дорожка нехотЯ обманула велосипедистов,  и они решали,  как и куда дальше...
Ќо  сама  по  себе  эта  вынужденнаЯ  остановка вдруг  наполнилась  смыслом.
Њногослойно-красочный  вечерний   воздух,  насыщенный   вкрадчивым   теплом,
расслаблЯвшим волю, втЯгивал взглЯд: внизу  такое переплетенье кустов, троп,
и булькал  ручей,  и  склонЯлись над ним  невысокие, густолиственные  ивы- Ђ
дальше начиналсЯ  подъем и  новый спуск, потом взглЯд углублЯлсЯ  в дремучий
сумрак сосновой рощи...
     "3ис"  и  "дамский" вздрогнули  одновременно:  дрожь  нетерпеливых  рук
передалась им, они  выразили готовность к немед-ленному движению.  Ќа крутом
спуске  свистнул ветер в  ушах, золотисто-черный  и голубой неслись, обгонЯЯ
сами  себЯ, в  неизвестность,  один  слой  воздуха --  теплый, следующий  --
холодный:  слои воздуха, слои времени сменЯлись  с непостижимой быстротой. €
вот куда-то  исчез  "дамский"  голубой, затерЯвшись  в одном  из этих слоев,
растворившись  в   нем;   потом  слилсЯ   со  временем,   терЯЯ   очертаньЯ,
золотисто-черный "зис"...
     Ђ  порЯдком  побитый,  потрепанный "аист", с трудом взмахиваЯ крыльЯми,
оставив деревню слева, спускалсЯ в ровно-зеленую  долину, высматриваЯ  самый
безопасный и спокойный путь: вполне земной.
     €  здесь --  толчок  сердца -- пришло  такое редкое  теперь чувство той
самой отрады  и полноты  жизни, когда  ты  словно бы схватываешь просто всею
своей  физической сутью, помимо желаний  и воли,  смысл твоего  пребываниЯ в
этом мире. ‚ движении  к зеленой долине воздух небесный  и  его производное,
все, что рождает землЯ, -- ржаное поле, играющий под слабым ветром переливом
красок  овес,  сырые  заросли  ивнЯка,  --  и  облетающее  прощальным  лучом
подотчетные ему  просторы солнце, -- съединились  в  неподдающийсЯ  никакому
анализу, Явственный лишь  самой  глубине сердца,  смысл  сущего. ќто чувство
лишь на миг, на тень  секунды захватило менЯ, но было так сильно, что Я не в
силах  выдержать  его   излишне-духовного  напрЯжениЯ,   рванулсЯ  к  самому
осЯзаемо-земному, тому  простому,  что  естественно, как  дыxание.  ‘вистнул
ветер  --  и  зеленаЯ  долина  обступила  со   всех  сторон.  €  тут-то  это
необходимо-простое, чего потребовала, и немедленно, душа, пришло: заливисто,
чисто  послышались там и тут  давно  забытые колокольцы. € колокольцев почти
нигде нет, и отвыкли уши от них -- а вот они: звучат. ‘тадо коров разбрелось
по долине, разноцветное, подкрашенное изменчивым вечерним солнцем, деловитое
в своем хаотичном движении. Ћдин пастух  полулежал в самой долине, второй --
высоко вверху, на самом холме.
     Ћсмотревшись в долине, вдохнув ее  воздух, услышав ее  жизнь,  Я  обвел
взглЯдом горизонт. Ѓоже мой, лишь  бы подольше оставалось все это: петлЯющие
вверх-вниз  тропы,  разбегающиесЯ  в разные стороны  сосны, две густые рощи,
одна  на  холме,  втораЯ  правее  и  ниже,  подходЯщаЯ  к  самому   поселку,
охватывающаЯ   первое  жилье  своим  здоровым  дыханием  и  манЯщаЯ  тайнами
сумрачно-зеленого мира. Џока есть такие рощи -- кажетсЯ, не страшно ничто на
свете. Ќеужели  когда-то, у кого-то подниметсЯ рука на них?. Ќет, не хочетсЯ
верить.
     Ђ  вот  и дорога,  чуть  в стороне,  совершенно проселочнаЯ, совершенно
деревенскаЯ --  и  она действительно,  деловито снуЯ меж полей и рощ,  давно
уже, -- да, конечно, сотни лет, -- приближает одно селение к другому древней
нашей селижаровской земли.
     џ  повел велосипед  вверх, обменЯвшись несколькими словами с лежавшим в
долине  пастухом: он сказал,  что на  холме мой давний знакомый, сегоднЯшний
"очередник". ’еперь ведь почти нет пастухов-профессионалов, хозЯева  скотины
пасут  по  очереди.  ‚от и один из наших нынешних  селижаровских начальников
среднего калибра, --  поближе к  верхам,  чем к низам, --  пасет в свой день
стадо. Ќо всем своим видом и словом он сейчас -- пастух.  € ощущением днЯ --
тоже:  длинного  днЯ  в самом центре всего живого.  Њне подумалось,  что  не
случайно  у него  сейчас  такое  несуетно-спокойное  лицо,  и  все  движениЯ
выполнЯющего  необходимый  долг   человека  --  долг,   вдруг  совпавший   с
потребностью в нем.  џ  помнил его совсем-совсем  пареньком,  начинаЯ с  его
отроческих  лет, а он, перечислив всЯкие свои  заботы, упомЯнул, что младшей
дочери  на днЯх ис-полнилось восемнадцать. Љруглолицое постаревшее  его лицо
было  довольно,  но,  возможно,  не  слышно  ему  самому в  нем  пробивалась
печаль... €стоки ее  были  где-то  здесь же, -- возможно,  с  этого зеленого
холма он сейчас увидел всю свою жизнь, раз заговорил о дочери,  ее возрасте,
и вспомнил себЯ молодого.  Ђ вспомнив молодость и ощутив ее пролетающую тень
-- как не задуматьсЯ и не опечалитьсЯ.
     —тобы не спугнуть этой минуты, когда человеку лучше  остатьсЯ одному, Я
встал,  взЯл   велосипед,  простилсЯ  --  и  тут  же   узкой  тропой   начал
замедленно-неостановимый  спуск  с  зеленого  холма  к  проселочной  дороге,
котораЯ  своей бесконечной лентой, пересекающей всю ђоссию, объединЯет нас в
одну общую семью, -- лишь  бы мы не  забывали этого никогда. ‡еленый холм  в
вечереющем воздухе осталсЯ позади.

Last-modified: Sun, 25 Feb 2001 06:50:43 GMT
Ћцените этот текст: