 место в клетке.
Ќо что  Я реально могу сделать:  заломить тебе руку  и отвести в милицию или
обратно в библиотеку? Џри этом следить, чтобы ты, как опытный вор-карманник,
не  избавилсЯ  от  пакета.  ‘мешно. ’ы останавливаешь такси! ќто катастрофа.
‘ейчас сЯдешь в эту грЯзную "‚олгу", и прощай мои мстительные мечты! •отЯ бы
одно доброе дело из этой неудачной истории Я должна выжать - хотЯ бы вернуть
в библиотеку украденную книгу.
     ’ы  открываешь   дверцу,   сгибаешьсЯ  с  намерением   забросить   свои
драгоценные  чресла  на  мЯгкое  сиденье.  ‚  это  времЯ  Я  обеими  руками,
маленькими, но  крепкими  (ты должен помнить!), хватаюсь за твой пакет  и со
звериной решительностью рву его на себЯ...
     џ   едва  устоЯла  на  ногах,  а  у  тебЯ  в  кулаках  остаютсЯ  только
пластмассовые ручки от пакета.
     ...’ы бежишь следом.
     џ  ошиблась:  полагала,  что  ты  не будешь  менЯ преследовать с  целью
вернуть нечестно добытое. Џотом Я  решила использовать твою жадность в своих
целЯх.  ‘начала  притворЯлась  немощной,  бежала прихрамываЯ. Њне  взбрело в
голову  таким образом,  по примеру  какой-то  птицы, отвлекающей хищника  от
гнезда  с  птенцами,  заманить  тебЯ  куда-нибудь  поближе  к   милиции  или
библиотеке. Ќо потом  Я обнаружила, что бегу не известно куда. Џросто бегу и
все. џ элементарно заблудилась, не знаЯ города, района.
     ’ы загнал менЯ в какую-то  тупиковую подворотню.  џ заметалась у стены.
‡ачем-то снЯла  рваный пакет с этой большой книги и, торопливо смЯв, бросила
его  тебе в  лицо. ’ы завалил  менЯ на землю и стал  вырывать  свой нечестно
добытый талмуд. џ умею кусатьсЯ,  - ты не знал об  этом?!... ’огда ты высоко
размахнулсЯ и ударил менЯ своим огромным  кулаком  в  грудь. “х, как хорошо!
Ќу, давай еще! ’ы не просто бьешь -  ты выбиваешь  себЯ из менЯ... Ќо... мне
больно. ‚се-таки ты подонок...  ’ы как  будто услышал, ударил  еще.  Ќадавил
коленкой на мой беззащитный живот. џ задохнулась, у менЯ потемнело в глазах.
‘ейчас изо рта полезут кишки. …ще один  удар, и Я потерЯю сознание, а потом,
может быть, умру.
     Ќа паническом, еще не равнодушном остатке сознаниЯ Я вновь ощущаю книгу
в  своих  руках, запрокинутых  за  мою дурную голову. ‚  этой  самой  голове
мелькают,  разумеетсЯ, глупости: книга -  источник знаний... знание -  сила.
Ѓыстрыми  толчками,  синхронными  со  стуками крови  во  всем  организме,  Я
напитываюсь мыслью, котораЯ удерживает  менЯ  в рассудке: знание -  сила!...
„а,  черт  возьми: с  радостью  убеждаюсь, что  книга еще не выпала из  рук,
закинутых  за  голову, собираю последнюю энергию  и хлопаю этим  гроссбухом,
источником  знаний, по твоей красивой голове. ‡атем  еще.  …ще! •очу еще, но
сил на большее не хватает.
     ’вои  глаза превращаютсЯ в  два  белых шара. ’ы  медленно разгибаешьсЯ,
выпрЯмлЯешь торс, отпускаешь от менЯ свои руки, как  хирург  от  больного, и
также медленно, как  бы нехотЯ, берешьсЯ за свою  красивую голову. Ќаверное,
там   сейчас  колокольный  звон  и  поют  ангелы.  ‘идЯщий  на  коленках   и
покачивающийсЯ,  ты  напоминаешь  йога.  Ђ  вместе  мы напоминаем  что-то из
"Љама-сутры". Ќокдаун.
     џ  выползаю  из-под  тебЯ.  „ыхание  еще  далеко  не  восстановлено, но
втЯгивать в себЯ  воздух  Я уже  могу,  хоть это и невыносимо больно.  Љроме
живота, ты смЯл и  мою грудную клетку и что-то там под ней, кажетсЯ, здорово
отбил. Љ нам бегут какие-то  люди. ’ы  силишьсЯ  встать, держась ладонЯми за
стену. “ тебЯ  поза, как  будто выполнЯешь  команду:  "руки вверх,  лицом  к
стене".  Ћчень удобнаЯ поза,  грех не  воспользоватьсЯ.  ќто будет последним
аккордом  в моей  мстительной симфонии. џ захожу  сзади, прицеливаюсь и,  на
глазах у свидетелей,  изо всех  сил пинаю тебЯ  в промежность.  ’ы  охаешь и
резко садишьсЯ на корточки. Џод удивленные  взглЯды зрителей Я гордо вынимаю
из  нагрудного кармана расческу, которую ты, оказываетсЯ,  вывел из строЯ, и
ее обломком расчесываю растрепавшиесЯ волосы. ”анфары.  ‡анавес. Џоклонников
прошу не беспокоить менЯ в уборной.

     Њне   "пришили"  мелкое  хулиганство.  Љнига  оказалась  собственностью
гражданина,  на которого Я  из  хулиганских побуждений набросилась, причинив
моральный ущерб и незначительные телесные повреждениЯ. џ не отпиралась - мне
было безразлично. ‘видетелЯми на суде были двое случайных прохожих, красочно
описавшими   мой   прицельный   "заключительный   аккорд"  и   хладнокровное
причесывание; миссис ‘майл и заведующаЯ библиотекой, которые характеризовали
менЯ как  аккуратного  и добросовестного читателЯ, наивного борца с книжными
ворами; и  муж  мой  ‚италик,  который просил граждан судей  отдать  менЯ на
поруки с непременной материальной  компенсацией со стороны семьи ответчицы в
пользу потерпевшего.
     …стественно,  находЯщимсЯ  в здании суда  стало известно,  что  Я  веду
криминальную  хронику  в  газете. Ђ муж,  вообще, милиционер. ‚ свЯзи с этим
судьЯ  смотрел на  менЯ на всем  протЯжении  процесса не совсем бесстрастно,
скажем так. ‚  его взглЯде была смесь  удивлениЯ, сочувствиЯ  и  укора. „аже
голову  склонил на  бок,  как  скрипач, так и смотрел  на  протЯжении  всего
процесса.
     Џострадавший-потерпевший был согласен простить мне нанесенный вред, без
всЯкой материальной компенсации. …динственным его условием было следующее: Я
должна извинитьсЯ. ЏрЯмо тут же, на суде: громко и "с выражением". џ  встала
и сказала, глЯдЯ на него, от чистого сердца: Я все тебе прощаю.
     Ќикто не понЯл, что  Я сказала. Џотом все подумали, что Я  оговорилась.
’огда Я встала опЯть и повторила: џ. ’ебЯ. Џрощаю. ’ы мне безразличен!...
     “ него захватило дыхание. ЏрЯмо щеки затрЯслись от возмущениЯ. ’олько и
смог выкрикнуть, почти провизжал: Я попрошу вас не тыкать!...
     ‡а мою наглость мне дали пЯтнадцать суток. Љогда менЯ уводили, ‚италик,
пользуЯсь разрешенным  прощальным поцелуем,  шепнул: зачем ты это сделала? џ
успела сказать ему,  на горЯчем выдохе, касаЯсь  губами мочки уха, знаЯ, что
ему  это приЯтно: этот  тип  похож  на моего  первого. ‚италик,  мой дорогой
человек, мне поверил. Ќаверное, впервые. Ђ мне впервые за много месЯцев было
просто хорошо. џ чувствовала себЯ революционеркой:  только они идут в камеру
с улыбкой. ‚се позади.

     Њой  ‚италик скромный: он не пыталсЯ менЯ "вытаскивать" раньше времени.
Џросто устроилсЯ  в местную гостиницу и стал ждать  срока моей "отсидки". Ћн
всегда такой: мЯгкий,  принципиальный и  упрЯмый. …го  только  недавно стали
уважать    бандюги   нашего   города.   ђаньше   они   относились   к   нему
пренебрежительно,  как  к  пансионной девице,  надевшей  милицейскую  форму.
Џоэтому неизменно проигрывали. Ђ сейчас уважают, но все равно проигрывают.
     €  все же через неделю Я "освободилась". Џомог мой главный редактор. Ќе
выдержал, примчалсЯ. ‚италик  потом рассказывал, что его лысина сверкала и в
отделении  милиции,  и в  редакции  местной  газеты, и  в  мэрии...  џ  ему,
редактору,  за  это   образ  придумала:  лысый   протектор.  —то,   конечно,
несправедливо - добрый мужик. „а  и как  мой  защитник -  справилсЯ, добилсЯ
"амнистии".  …ще бы, работы  невпроворот, а Я тут прохлаждаюсь за свой счет.
Ћбщаюсь с дебоширками и хулиганками - милейшие, оказываетсЯ, девы.
     (Љак  много Я, оказываетсЯ, не  понимала, когда писала  об  этой  части
общества. ’еперь на все посмотрела другими глазами. ЏонЯть, значит простить.
“верена, мне это очень  пригодитсЯ. Њожет быть, что касаетсЯ профессии,  как
раз таки этих присуженных суток мне и не хватало, чтобы достичь существенных
-  не халтурных, настоЯщих  - вершин мастерства? џ даже поставила себе цель:
сериЯ очерков "оттуда".  ‚ернее, "отсюда".  ‚озможно, в результате получитсЯ
книга. —асто ловлю  себЯ на мысли,  что впервые за много  месЯцев  мысли мои
вновь приобретают стройность и творческое направление.)
     „а, работы, как уверЯет шеф, невпроворот, а Я  тут подметаю, видите ли,
тротуары,  дышу  свежим  воздухом,  сочинЯю стихи под "вжик"  метлы  и шорох
желтых листьев. ’арам-тарам...  и жутко добрых  мыслей...  Ќе рифмуетсЯ и не
надо. ‡ато поЯвилсЯ румЯнец на  щеках. ‘ходЯт синЯки, перестала ныть изрЯдно
помЯтаЯ груднаЯ клетка и все, что в ней последние месЯцы болело.
     Џеред отъездом  на  вокзал  мы с  ‚италиком  купили  цветы,  и зашли  в
библиотеку. Ѓукет  миссис ‘майл  отдавал ‚италик, так Я  захотела. џ увидела
то,  что и ожидала, согласно всем  законам жанровой  справедливости:  миссис
‘майл улыбалась, но  в  этот раз выражение глаз  и лица соответствовали друг
другу.  ќто была не гримаса природы, это была настоЯщаЯ  улыбка. Ќеизвестно,
что  произошло, какаЯ там релаксациЯ, следствие ли  положительных эмоций, но
вдруг больные нервы  расслабились  и  перестали,  пусть  ненадолго, корежить
лицо. Џотом, когда мы уже были у двери, мне показалось, что она  светло, без
страданиЯ, улыбнулась. џ "сфотографировала", запечатлела ее в памЯти  такой,
закрыла глаза и отвернулась... Џрощайте, миссис ‘майл!

        — “ Ѓ — € Љ

     ЏриЯтель мой и одноклассник Џашка, в отличие от менЯ, всегда был лысым.
‚ семье у них,  кроме Џашки, бегало еще четверо сынов. €  все они, сколько Я
их помнил, всегда были  стриженными налысо. ќтим они очень походили друг  на
друга,  их можно было  перепутать с  затылков.  •отЯ,  все были, разумеетсЯ,
разного возраста и характера. џ всегда подозревал, что причина их затылочной
универсальности в  том, что отец Џашки,  дЯдЯ ‚олодЯ, родилсЯ,  как  он  сам
говорил, безволосым. Ћчевидно,  подтверждал мой папа эту версию, дЯдЯ ‚олодЯ
не хотел,  чтобы  наследники хоть в чем-то  его опережали,  пока  он  жив, -
настолько ревниво относилсЯ к лидерству в семье. Ќаверное, думал Я, развиваЯ
папину  шутку,  если б было возможно,  сосед остриг бы и тетю  ѓалю, Џашкину
мать, под  ручную  машинку - его  любимый инструмент, который он  прЯтал  от
семьи в платЯном шкафу под ключ. Ќо сделать такое - неудобно перед соседЯми.
•отЯ вполне приемлемо было иной раз, по пьЯной лавочке, громко, на всю улицу
- открытым концертом, "погонЯть" тетю  ѓалю, в результате чего она,  бывало,
убегала к соседЯм и пережидала, пока дЯдЯ ‚олодЯ не успокоитсЯ и не заснет.
     ‘осед зорко следил за прическами своих отпрысков. Ћбычно, периодически,
прЯча за спиной ручную машинку, он подкрадывалсЯ к играющей во дворе ватаге,
отлавливал кого-нибудь из своих "ку" (Џашку, Њишку, ‚аську...), каждый раз с
удовольствием  преодолеваЯ неактивное сопротивление  взрослеющего пацана.  ‚
этом, вероЯтно, был какой-то охотничий азарт.  ‹овко  выстригал спереди, ото
лба к затылку, дорожку.  Џосле чего сын, покорной жертвой, шел  к табуретке,
чтобы очередной раз быть обработанным "под Љотовского". ‚се было со слезами,
переходЯщими в смех, и, как будто, никто по серьезному не страдал.
     Њне казалось, что дЯдЯ  ‚олодЯ всегда  был пьЯненький. ЊенЯ, соседского
мальчишку,  непременно с аккуратным  гладким чубчиком вполовину лба,  в виде
равнобедренной   трапеции,   когда   Я  приходил   к   Љольке,  он  встречал
неравнодушно: редкозубо улыбалсЯ, слегка приседал и, переваливаЯсь на широко
расставленных  ногах,  подавалсЯ  навстречу.  Ћдной  рукой  поглаживал  свою
большую,  чуть  приплюснутую лысую голову,  а  другой,  похожей  на  раковую
клешню,  совершал  хватательные  движениЯ,  имитируЯ  работу  своей   адской
машинки,  и   в  такт  пальцевым  жимам  напевал:  "—убчик,  чубчик,  чубчик
кучеравый!...  ђазве  можно чубчик  не  любить!...  Ђх, ты,  кучера-а-авый!"
€менно так: через "ра". (€ногда говорил своим пацанам, тыча в  менЯ пальцем:
"„емократ  с   чубчиком!...  Људа  его   папа  партейный   глЯдит!  Ќе-е-ет,
распустились!..." €з  неоправданной высокопарности следовало,  что дело не в
чубчике: чубчик - знак чего-то,  символ.)  џ  улыбалсЯ  и отступал. Њне было
жутко  от  мысли оказатьсЯ  пойманным и обманным  путем остриженным  наголо.
Џричем, так: когда  сначала на самом  видном месте коварно выстригают  клок,
после чего сопротивление бесполезно, и остаетсЯ только, снизу вверх, в ужасе
наблюдать за  творЯщимсЯ  над тобой насилием и мечтать об  одном - чтобы все
это  поскорее закончилось. Џро себЯ  Я  называл  дЯдю ‚олодю  "Ључеравым"  -
незримаЯ и наивнаЯ месть за вечно оболваненных Џашкиных братьев и тетю ѓалю,
которую  было  жалко  также  и за то,  что она  ежевечерне через всю  улицу,
горбЯсь под  тЯжестью, несла из столовой  ведро  котлет с  гарниром и  бидон
сметаны, чтобы прокормить маленького, но весьма прожорливого мужа и пЯтерых,
постоЯнно  желающих чего-нибудь погрызть, "ку". "Ќе  в коней корм", - иногда
жаловалась она.  ‘оседи называли  эту семью "несунами" (дЯдЯ ‚олодЯ, работаЯ
плотником,  также носил  домой, как пчелка: дощечки разных  размеров, всЯкие
деревЯнные  поделки: табуретки, рамы, двери... ‡атем все  это сбывал соседЯм
за  "пузырьки").  "‡авидуют",  -  говорил  про  соседей  Џашка,   оправдываЯ
"пчелиное" поведение родителей.
     ‚ нормальных  условиЯх  стрижка  налысо ЯвлЯлась  длЯ  менЯ  нереальным
актом. ќто  было невозможно  в  нашей  семье. Ћтец периодически  водил  менЯ
стричьсЯ "под  чубчик" к  одному  и  тому же пожилому  парикмахеру  корейцу,
стригсЯ сам под модный тогда "полубокс".

     „лЯ мастера единственной парикмахерской  нашего  рабочего микрорайона у
менЯ  сложилсЯ  трудно  передаваемый зрительно-морфологический  синоним: без
имени-отчества,  но с большой буквы  - Џарикмахер;  широкие  плечи  в  белом
халате - заглавнаЯ буква "Џ".
     ...Љореец  работал по  большей части молча,  могло  показатьсЯ,  что он
нелюдим  или  угрюм. Ќо  с отцом,  как и  с  другими  постоЯнными клиентами,
разговаривал,  мне  представлЯлось,  с удовольствием,  впрочем,  в  основном
отвечал  на  вопросы.   ‹ицо  виделось  строгим,  но  не  хмурым,  а  просто
неагрессивно серьезным - отношение ко всему окружающему с полным отсутствием
легкомыслиЯ. ЌесмотрЯ  на  тотальную серьезность,  Џарикмахер довольно часто
улыбалсЯ  - движениЯ губ  были реакцией на шутку, окрашивали  фразу,  иногда
заменЯли слово. Ќо  не более того, а именно - улыбка была  функциональна: не
блуждала по лицу, "на всЯкий случай", как у угодливых, хитрых или, наоборот,
просто добрых людей, не знаЯ к  чему приткнутьсЯ, что разукрасить. ‚ глазах,
обычно устремленных на  голову клиента, сверху,  поэтому как бы  прикрытых -
плюс к монголоидному разрезу, - скорее,  в  их  уголках, доступных мне,  как
стороннему  наблюдателю, в том  числе через зеркало,  не находилось  блесток
высокомериЯ,  кичливости  мастерством. …го  вид  как  бы  говорил:  все  что
Џарикмахер   делал,  делает   и  будет  делать  -  правильно,   качественно,
основательно.  Ќо декларациЯ "звучала" именно так -  отстранено, от третьего
лица: перечень  положительных  качеств олицетворЯл  плакатную  бесспорность,
претендуЯ только на конкретную  деЯтельность - бритье, стрижка, - и при этом
словно   отмежевывалсЯ   от  "Я":  мнилось   некое  подобие  прозрачной,  но
непреодолимой  границы,  старательно, больше обычного, отделЯющей внутреннюю
суть от внешности. ‚ такой интуитивно отчетливой и вместе с тем  неуловимой,
необъЯснимой   словами  двухмерности   мною  предполагалсЯ  корень  странной
таинственности, внушающей уважение и желание наблюдать за корейцем. •отелось
намазать  этот  стеклЯнный, прозрачный  барьер  чем-то  видимым:  гуашью или
пластилином - строительный материал детского  творчества, -  чтобы  преграда
стала осЯзаема, доступна зрению.
     —ем  больше  Я  наблюдал,  тем  сильнее утверждалсЯ в  своем  первичном
детском,  по преобладанию инстинктивном, мнении,  что  Џарикмахер - носитель
секрета,  персонаж  некоего  приключенческого  сюжета,  какой-то  судьбы  из
неведомой жизни, о которой  Я еще никогда не  читал, не  смотрел фильмов, не
слышал.  ‚зЯтие  первой   логической  ступени  в  расшифровке  неЯсного,  но
притЯгательного образа - промежуточный вывод,  основанный на  скудном багаже
личного  жизненного опыта: то, чем Џарикмахер занимаетсЯ с  утра до вечера в
своей  маленькой мастерской, обслуживаЯ  за день несколько десЯтков людей, -
не самое главное в его жизни, оно даже не занимает его мысли... ќто при том,
что свое дело Џарикмахер ладил хорошо. € при том  также,  что труд, говорили
нам в школе,  -  самое главное длЯ  человека. Ђ если  не "самое главное", то
очень плохо, -  это не наш  человек. ‚ рассогласовании, которое рождалось из
данного  правила и личных впечатлений о  Џарикмахере,  было нечто  не совсем
приЯтное,  как колкие ворсинки  за  шиворотом  после  стрижки с  "модельным"
результатом, отраженном в  хмуром обмане старого  зеркала с матовыми  углами
(именно  такое висело в этой  старенькой цирюльне): положительное боролось с
не очень хорошим, ненадежным, сомнительным; Ясное - с незримым.
     ‚се остальные мои взрослые  знакомые, среди которых много родственников
и соседей, были более-менее понЯтны.  Џашкины родители - как на ладони.  Њои
папа и мама - передовики производства, их огромные фотографии  постоЯнно, до
привычности,  висели  на  доске  почета,  длинно  вытЯнувшейсЯ  вдоль  стены
хлопкового завода, где работал весь микрорайон, по дороге в школу. €ли взЯть
другого нашего соседа Ћсвальда ѓенриховича,  инженера конструкторского бюро,
который тоже  хорошо работал на  этом  же заводе, но просто не мог висеть на
доске почета  ввиду того, что был  немцем, сосланным к нам в ‘реднюю Ђзию из
ЏоволжьЯ в  начале войны. Ћб этом,  почему-то  понижаЯ голос, как  будто нас
могли  подслушать,  говорил  мне  папа.  ‚се  понЯтно -  не повезло Ћсвальду
ѓенриховичу: старайсЯ не старайсЯ, а на "доске" не  висеть. џ немножко жалел
его, но  понимал,  что  так  надо  и  что данное  положение  дел  совершенно
естественно.
     ‚олосы мои на голове отрастали очень быстро ("Ћттого, что мозгов больно
много", - шутил  папа,  с  Явным удовольствием намекаЯ на  мою отличную, без
напрЯжениЯ  - порой  до  скуки,  учебу  в  школе),  поэтому  довольно  часто
приходилось посещать Џарикмахера.
     ЏовторЯлось одно  и то  же. џ взгромождалсЯ  на высокое кожаное кресло.
…рзал, усаживаЯсь поудобнее. Џарикмахер туго повЯзывал мне салфетку, готовил
инструмент. Џри этом только единожды за весь процесс стрижки Я  удостаивалсЯ
его прЯмого умного взглЯда из зеркала, когда он вполголоса спрашивал: "Љак?"
џ говорил:  "—убчик".  Ћн  принималсЯ  за  мою голову,  Я  разглЯдывал  его,
Џарикмахера.
     ‹ицо - толстые складки. ‚олосы  абсолютно седые, серебрЯные, зачесанные
назад. €нтересно,  кто его стрижет, всегда думалось  мне. Џрокуренные желтые
пальцы,  которые  иногда  мЯгко захватывали  остригаемую  голову,  деликатно
придаваЯ ей нужное положение. ‚ мой гудЯщий от электрической машинки затылок
- тЯжеловатое  (оказываетсЯ!), с  грудной  хрипотцой  дыхание,  в  ноздри  -
характерный запах, смесь  одеколона и  табака. ’олько  вблизи  было понЯтно,
насколько много ему лет.
     ‚округ старого зеркала были наклеены  несколько пожелтевших вырезок  из
газет  на космическую  тему и две черно-белые фотографии  цветочных  букетов
(позже  Я узнал,  что  это  экибана).  Ћтрывной календарь  рЯдом  с  полкой,
заставленной разнокалиберными флаконами, сообщал о датах, днЯх недели, фазах
солнца и луны. ‘права, на глухой  стене, висел приемник с понЯтным названием
"Њосква" - округлые формы, металлический корпус, обтЯнутаЯ шелковой материей
фальшпанель с  темным  пЯтном динамика, -  который был всегда включен: гимны
сменЯлись голосом дикторов, вещающих о новостЯх  страны,  следом шли прогноз
погоды, музыкальные  передачи  по заЯвкам и без таковых.  ’рудно  было  даже
представить  саму  парикмахерскую,  само слово "стрижка" без  звучаниЯ этого
радио. ‡вук как из пионерского горна  - направленный, сконцентрированный: он
не отражалсЯ от стенок комнаты, не заполнЯл ее  всю, а вел себЯ  "адресно" -
выходил из одного отверстиЯ - динамика, входил в другое - в мое правое ухо и
там  оставалсЯ.  —то  с  ним  происходило  дальше внутри  менЯ, Я  не  знал.
Ќаверное,  он усваивалсЯ особым образом, превращаЯсь  во  что-то необходимое
длЯ организма. Љак  воздух,  утреннЯЯ  зарЯдка, занЯтиЯ в школе, субботники,
первомайские  и  октЯбрьские  демонстрации...   €ногда  чудилось,  что  этот
радиоприемник   "Њосква"   и   есть   самый   город  Њосква,   прикинувшийсЯ
металлическим  Ящичком, говорЯщим и  поющим мне в ухо  необходимые вещи. €ли
хотЯ бы  так: приемник  -  столица, громко и  полезно присутствующаЯ  в этой
комнате  своей  вполне  материальной,  видимой  частичкой,  а  не  какими-то
прозрачными   радиоволнами,   о  которых   рассказывал   папа.   (Ћтсюда   -
ретроспективно - можно сделать вывод, что  все  необъЯснимое  на  самом деле
жутко менЯ раздражало, хотелось определенности, а  если ее не было,  то этот
пробел занимали изобретенные мной логические образы.)
     ‘ противоположной стороны располагалось маленькое окошко, с  открытой в
любое времЯ года форточкой, в которую  вплывали  запахи  улицы:  мокрого или
раскаленного  асфальта,  пыли  хлопкового  завода  (душное  свежее  одеЯло),
бензина  и  выхлопного  дыма;  сюда   же   залетал  тополиный  пух,  мокрые,
обессилевшие  среднеазиатские  снежинки,   мухи,  которые,  постукавшись  по
стенкам, неизменно прилипали  на  липкую желтую бумагу-ловушку. ‘ запахами и
звуками из окна все было более Ясно, чем с приемником, - понЯтный  мир. •отЯ
самого окна в оригинале мне видно не было - лишь часть его, и то в отражении
зеркала: участок дороги, подвижный кусок автомобилЯ, пестрые дольки прохожих
- обращенное, в логическом негативе.

     €ногда Я  заставал в парикмахерской Ћсвальда ѓенриховича, который бывал
здесь, как он сам выражалсЯ, пожалуй, дольше  менЯ: не только стригсЯ, но  и
брилсЯ по субботам, а то и чаще. ‘уществовала между Џарикмахером и Ћсвальдом
какаЯ-то  невидимаЯ,  но  пронзительнаЯ  свЯзь,  в  которую,  будучи  рЯдом,
вступали эти внешне совершенно разные люди,  - то, что было врЯд ли  понЯтно
взрослым, каким-то природным, детским, звериным чутьем было доступно мне.
     Ћсвальд, полный и рыхлый, с толстыми очками на остром с горбинкой носу,
заходил  в  парикмахерскую,  кивал  в  сторону  зеркала:  там отражалась всЯ
комната   вместе  с  Џарикмахером   и   посетителЯми,   -   громко   говорил
"здравствуйте".  Љивал  в  ответ  Џарикмахер.  ЌатЯгивались   струны,   или,
используЯ  лексику  папы-инженера, между  двумЯ  телами  поЯвлЯлись  силовые
линии.  Ћчередь  доходила до Ћсвальда,  Џарикмахер  его  "обрабатывал".  Ћни
перебрасывались  несколькими  фразами: о погоде, об  урожае  хлопка; Ћсвальд
шутил  на  какие-нибудь  тривиальные,  не  запоминающиесЯ  темы,  парикмахер
"функционально"  улыбалсЯ - не больше и  не меньше, чем  с  остальными. Џели
струны.  Ћсвальд  вставал, отрЯхивалась простынЯ, расплата,  сдачи, спасибо.
ел к выходу, затем неизменно останавливалсЯ, смотрел на часы, махал  рукой:
ладно,  выкурю папироску,  еще времЯ  есть.  Џарикмахер,  занЯтый  следующим
клиентом,  не глЯдЯ кивал.  Ћсвальд  выкуривал папиросу, уже  практически не
участвуЯ  в  разговоре, в коем ведущую роль начинал играть следующий клиент,
глЯдЯ в окно с  особым выражением лица, которое совершенно не вЯзалось с его
предыдущими  шутками. ‚  это времЯ мне казалось, что  струны начинали громко
звенеть - не  радостно,  а с каким-то  трагическим  достоинством. ‘теклЯннаЯ
пепельница, часто ополаскиваемаЯ  Џарикмахером  в рукомойнике, оттого всегда
чистаЯ, стоЯла на маленьком журнальном  столике,  который,  покорной  старой
коровкой среди четырех скрипучих козлов, располагалсЯ в углу перед сбитыми в
две пары  стульЯми.  Ћсвальд делал  Языком мокрое пЯтнышко  в середине своей
большой ладони,  осторожно, с долгим  пошипыванием гасил папиросу,  вставал,
мЯл уже мертвый окурок в пепельнице, говорил всем  "до свиданиЯ". Џарикмахер
кивал, не поворачиваЯ головы. €ли слегка  обозначив поворот, бросал короткий
взглЯд куда-то под ноги Ћсвальду.
     „верной скрип - звЯканье рвущейсЯ струны.

     Ћбычно когда  Я возвращалсЯ из  школы, парикмахерскаЯ была уже открыта.
…ще с  конца улицы Я ставил  очередную промежуточную цель  - парикмахерскаЯ.
ќто было  в моей тогдашней  манере, проходить  любое  расстоЯние этапами, от
объекта  к  объекту. ’огда  весь путь превращалсЯ из серой  скучной череды в
разноцветные  динамические  отрезки,  по  своему  интересные  и,  что  самое
главное, определенным образом подвластные  мне.  џ шел,  изменЯЯ своей волей
предметы  очередной  цели  - с разных расстоЯний  они  приобретали длЯ  менЯ
разные  свойства. ќкспериментировал:  шел  быстрее, предметы  росли быстрее,
медленнее - медленнее.  ЋстанавливалсЯ  - предметы  прекращали  рост.  „верь
парикмахерской летом отрывалась нараспашку. ‚се, что внутри этого помещениЯ,
хорошо  фронтально  просматривалось  с  тротуара.  €так,  все,  что  было  в
парикмахерской, по мере моего приближениЯ,  увеличивалось,  набирало объемы,
цвет,  Ясность. Ћ  том,  что внутри,  Я знал  наизусть, но,  отгонЯЯ знание,
каждый раз  "проЯвлЯл"  эти кадры по-  новому,  искусственно  умножаЯ череду
каждодневных открытий: лоснЯщеесЯ бесформенное пЯтно - зеркало; белаЯ  буква
"г" - Џарикмахер, могуче  довлеющий  с  вытЯнутыми вперед руками над черной,
рыжей, русой головой, издали похожий на стоЯчего  пианиста. €ногда, если  не
было посетителей, Џарикмахер выходил,  облокачивалсЯ на косЯк двери и курил,
глЯдЯ куда-то в конец улицы,  получалось - в мою сторону, но слишком далеко,
мне за спину, сильно поднЯв подбородок. џ  невольно оборачивалсЯ -  сзади не
было  ничего необычного,  лишь затылки моих предыдущих  открытий. ќто лишний
раз напоминало мне, на будущее, что все мои находки, в том числе и последних
минут, имеют обратную сторону. ќто прибавлЯло уважениЯ к Џарикмахеру. Ќо мне
никогда не везло в данный момент  оказатьсЯ вблизи, чтобы "распечатать" этот
взглЯд, порожденный какой-то невидимой далью.

     ...џ  чувствовал,  что-то  произошло в  нашей семье.  Џричем,  событиЯ,
которые привели  к нарушению размеренной жизни, имели, в моем представлении,
какой-то  внешний, возможно, всемирный, а значит -  стихийный, неуправлЯемый
характер. Ћднако нежелательных последствий можно было  избежать, если бы мои
родители успели пригнутьсЯ или хотЯ  бы отвернуть  свои лица от тех, кто нас
окружает, -  так  Я смоделировал длЯ себЯ  возникшую ситуацию.  Џричем,  эта
умозрительнаЯ  конструкциЯ поЯвилась  гораздо  позже, когда все  плохое  уже
произошло, - только осенью, точнее - седьмого ноЯбрЯ,  когда выЯснилось, что
мой  папа  не  идет  на  демонстрацию. Џредставить  такое раньше было просто
невозможно. …ще с вечера, ложась спать, Я видел, как он разбудит менЯ утром,
уже  приведший  себЯ  в порЯдок:  в костюме  с  бардовым  галстуком,  гладко
выбритый, пахнущий "ипром", веселый.  Ћт него  веет  свежестью и бодростью.
ЋбращаЯсь  ко  мне,  он  будет напевать  на  какой-то ритмичный мотив  то ли
итальЯнской,  то  ли  испанской  песни: "—ина-чина!... ‘лабачина!...",  -  с
переходом на "нормальную" шутливую речь: "‚ставай, слабак,  вставай!... “тро
красит  Ясным  светом  - Я  пришел к  тебе  с  приветом...  Ќа  полтинничек,
гулЯй!..." Ћни уйдут с мамой под ручку раньше менЯ, в окрашенную  праздником
перспективу теплого осеннего  утра, чтобы протечь под духовую музыку и крики
"“ра!"  заводской  колонной мимо городской  трибуны,  встроенной  в памЯтник
‹енину. —тобы  затем встретитсЯ на центральной  площади с друзьЯми,  а потом
"активно  отдохнуть"  в  веселой  кампании  на  природе  за  городом  или  в
центральном парке.
     ...“тром отец  сказал,  что  болен  и на  демонстрацию  не  пойдет.  Ћн
действительно плохо выглЯдел: похудел, лицо -  как будто  в тени, которую он
последнее  времЯ носил  вместе с собой. Ќи  прежнего  румЯнца,  ни привычной
бодрости. Њама еще не пришла с ночной смены. Џапа сказал мне, что Я пойду до
площади  с  соседом  Ћсвальдом  ѓенриховичам,  там  присоединюсь к  школьным
колоннам. Ђ  может быть, и мне тоже остатьсЯ, чувствуЯ неладное, спросил  Я.
(Џо правде сказать, на демонстрацию  в школьных  рЯдах мы  ходить не любили.
„ругое дело пройти свободным образом, без транспарантов и огромных портретов
в руках, которые потом, после прохода под трибунами, приходилось неинтересно
и непродуктивно  нести  за  два  квартала к  бортовым машинам  -  аксессуары
увозили  обратно  в  школу, чтобы  свалить  кучей  в подсобках до следующего
праздника. †аль было  времени, не  терпелось  оказатьсЯ  в  пестрой парковой
толпе, вкусить праздничное изобилие: шашлыки, мороженное, лимонад...)  "Ќет,
- раздраженно отреагировал папа, - надо, надо, иди!... ’ы пойдешь".
     ’ут Я вспомнил, что накануне, первого сентЯбрЯ, когда шел после каникул
в школу, не  обнаружил фотографий своих родителей  на  "стене почета". ’огда
мне  подумалось: все, наверное, правильно  -  достойных людей много, а стена
ограниченна.  Ћдни повисели -  уступили  место  другим. ‘ейчас это тревожным
образом свЯзалось с нынешним поведением и обликом папы. “же сам собой всплыл
неЯсный эпизод, произошедший еще раньше, недели  за две до моего открытиЯ  у
доски  почета:   папа  пришел  сильно  выпивший,   чего  за  ним  раньше  не
наблюдалось. Ћн почему-то давил ладонью грудь и приговаривал мокрыми пьЯными
губами: "ЏражскаЯ  весна!... ќ-эх!..."  Њама долго  укладывала его спать. €з
спальни  доносились  сдавленные голоса:  "Љак мы могли?!...", "€дейный, будь
как  все!...",  "Ќет,  ну как же теперь!...  ‚от  тебе и весна!" Ќадо же так
напитьсЯ, - думал Я, отгонЯЯ от себЯ  безотчетное  волнение, -  и перепутать
времена года: сейчас лето, причем, август.

     Ћсвальд ѓенрихович взЯл  менЯ, как маленького, за руку. џ протестовал -
он  настоЯл: "’ак надо. Њне надо. ‘делай мне приЯтное!  Џусть видЯт, сколько
можно  трЯстись,  а?  „авай..."  Џропустив  непонЯтые  слова  мимо  ушей,  Я
подчинилсЯ. “ Ћсвальда  не было детей,  вернее были  когда-то,  но во  времЯ
войны жена развелась с ним и, забрав двух сынов, уехала обратно в ђоссию, он
их разыскивал  -  бесполезно. ‚озможно,  в этом,  в  вынужденной,  насильной
бездетности, в  воспоминаниЯх  о  сыновьЯх,  причина его  нежности ко мне, -
объЯснил Я его сегоднЯшнее суетливое поведение. ЏроходЯ мимо Џашкиного дома,
мы покивали, приветствуЯ, вышедшему за ворота семейству "Ључеравого".  ѓлава
семьи  снисходительно прижал тупой  подбородок с невыбритой  Ямочкой к узкой
высокой  груди, обернулсЯ к своему выводку, кивнул на нас, все засмеЯлись. џ
знал,  что  "Ључеравый"  вполголоса  сказал своим "ку" -  что  обычно:  "€ж,
фашист-то,  вырЯдилсЯ!..."  ќто  он  об  Ћсвальде ѓенриховиче, с  нелогичным
расположением  "мундирных"  знаков: почти  на  "солнечном  сплетении"  алела
шелковаЯ  ленточка,  сделаннаЯ из пионерского галстука,  длинным концом  длЯ
аккуратности приколотаЯ к нагрудному карману, напоминаЯ аксельбант с картины
о декабристах,  а  три значка - "‚Ћ€ђ", "Џочетный  донор", "”идель Љастро" и
"Џахтакор",  -  грудились  у   левого   плеча,  издали  смахиваЯ  на  единый
карикатурный орден.
     Њы пошли  по направлению к  центру города, где в  близлежащих переулках
выстраивались,  готовЯсь  к  маршу,  школьные  колонны.  €з узбекских  домов
выходили  группы школьников: темные брюки и  юбки,  белые  рубашки,  красные
галстуки. ‚ некоторых  дворах детей  было так много, что семейства, каждые в
отдельности, представлЯли из себЯ маленькие демонстрации.  “силивались звуки
городского праздника:  музыка, речевки, команды... Ќарастала шумоваЯ лавина,
пропитываЯ густеющие  людские потоки - красное на белом.  ‚ одном месте, где
маленький  духовой  оркестр "продувал" небольшие маршевые фрагменты, Ћсвальд
ѓенрихович поднЯл свой  кулак  с моей взмокшей  ладошкой, ткнул этой тЯжелой
свЯзкой  в сторону низкой зеленой калитки: "Ђ здесь  живет Ђлексей €ванович,
наш с  тобой парикмахер. Ћн сейчас дома, да". Њы продолжали поход, и Ћсвальд
ѓенрихович  говорил, не глЯдЯ на  менЯ, как  будто сам с  собой.  ЏривычнаЯ,
несколько  виноватаЯ  улыбка,  котораЯ  обычно  близоруко,  светлыми  тенЯми
блуждала  по его лицу - то поднимаЯ бровь, то щурЯ глаз, то растЯгиваЯ губы,
- сменЯлась непривычной решительной серьезностью.
     - €х привезли сюда раньше, чем менЯ, чем, тем  более, крымских татар...
‚ тридцать девЯтом, с „альнего ‚остока. ‘осед наш, ‚олодЯ - дЯдЯ ‚олодЯ - до
сих пор зовет их "самураЯми", "собакоедами", "косоглазыми".  Ћтца твоего,  Я
слышал,  нынче "белочехом" прозвал. Ќикчемный он человек,  дЯдЯ ‚олодЯ,  да,
честно тебе скажу.  Ќехорошо, конечно, так про взрослых...  Ђ  вот среди них
много  умных  людей, не чета  некоторым...  Њногие пошли учителЯми.  ”изика,
химиЯ, математика.  ’очные предметы, аналитика - это их. Ђ Ђлексей €ванович,
ты знаешь, - доктор  технических наук,  между нами, конечно... Ђ  тоже ведь,
как  скотину...  …му  предлагали  потом, из ’ашкента приезжали,  из Ђкадемии
“зэсэсэр... ЋтказалсЯ. „аже  в  наш кабэ  не  пошел. Ћбида.  ѓордынЯ. џ,  ты
знаешь, - заЯц, а он!... “важаю, честное слово. •оть кому скажу - уважаю!...
—есслово... ‚от и школа твоЯ...
     ‚ыпроставший ладошку  из влажного  плена, в школьной колонне Я сразу же
был взЯт в иной оборот:  мне предназначалось определенное  место, в передних
шеренгах, и один из флагов союзных республик, которые, Я знал  - пЯтнадцать,
незначительно  отличались друг  от  друга: расположением и цветом  вторичных
(неглавных: зеленых, голубых, синих) полос  на красном  поле с особенной, но
жидкой орнаментной (национальное отличие) оторочкой.
     Ќеобычайно тронутый  гранЯми  разнообразиЯ мира,  которое  вдруг больно
царапнуло менЯ  некоторое времЯ  назад, на минуту выпрыгнув из взволнованной
речи  Ћсвальда  ѓенриховича,  -  на   самом  деле  промежуточный  результат,
очередной финал постепенного набора  жизненной информации одиннадцати лет, -
Я  оказалсЯ  захваченным  навЯзчивой  идеей: сейчас  же, немедленно  увидеть
объект  моего  теперь  уже  почти объЯснимого  интереса  - Џарикмахера,  как
воплощение жизненной реальности, парадоксально  фантастической, таинственной
и при этом, оказываетсЯ, вполне объЯснимой и доступной  - стоит внимательнее
посмотреть, больше расслышать, ближе потрогать.
     ‡атерЯтьсЯ - отдатьсЯ на задворки переминающихсЯ шеренг, с переходом на
суетливый многолюдный  тротуар,  ничего не стоило. Ћставалось  избавитьсЯ от
флага.   џ   решил  действовать   общеизвестным,  знакомым   по   предыдущим
демонстрациЯм методом.  "Џодержи, Я  сейчас",  - обратилсЯ к первокласснику.
"’ы  не  обманешь?"  -  спросил первоклассник, беззащитно  поднимаЯ  розовые
бровки  и  выворачиваЯ пухлую губешку. џ  вспомнил  где-то услышанное: когда
говоришь  неправду, нужно  верить в  то, что говоришь.  џ попробовал: честно
глЯдЯ  в глаза,  торжественно  сказал "нет" и протЯнул  крашенное  древко  к
игрушечным доверчивым ладошкам. Џолучилось. Џацан  взЯл флаг. џ быстро пошел
прочь, стараЯсь не думать, что маленький  человек смотрит  мне  в спину. "‡а
все  нужно   платить,  иногда  -  совестью:  это  очень  быстро,  но...",  -
вспомнилась папина фраза.
     џ остановилсЯ  возле зеленой  калитки. Ћставалось  преодолеть  еще один
нравственный барьер - вторгнутьсЯ в  чужой мир: незвано открыть  калитку или
тайно  заглЯнуть  через  дувал.  Ќо  Я  устал:  день,  еще  по-настоЯщему не
начавшись, уже был долог - Я слишком много узнал. Џрисел на синюю скамейку у
палисадника, подперев ладошкой голову, - маленький старичок с чубчиком.
     "Џроцесс  познаниЯ  родил науки:  совершенно  не  обЯзательно  трогать,
обжигатьсЯ - повторЯть длинный цикл познаниЯ. Ќе хватит жизни. Ќаука создает
качественную модель, формулу: подставлЯешь цифру - видишь результат". ќто из
популЯрных папиных объЯснений относительно пользы наук.
     "“ра!... „а здравствует!... •урматли уртоклар! -  дорогие  товарищи!...
Џретворим  в  жизнь  исторические  решениЯ!..."  ‚  центре  города  началась
демонстрациЯ.  Њимо  проходили  колонны   и,  блок  за  блоком,  исчезали  в
нереальности перпендикулЯрного поворота, очерченной мозаичным углом высокого
зданиЯ. ЏолучаЯ апатичное удовлетворение  от  осознанного владениЯ знанием -
результатом подстановки в  знакомую модель: каждаЯ колонна повторит движениЯ
и звуки предыдущей, став  пронумерованной единицей масштабного  действа, - Я
научно оправдывал свою неподвижность, параллельно напитываЯсь идеей будущего
эксперимента,   которому    предстоЯло    подтвердить    или    опровергнуть
формулу-догадку,  еще непорочную,  в которую Я  еще  ни  разу не  подставлЯл
цифры.  ‡акрыл глаза,  выждал  времЯ,  пока  не  угас  красный  цвет...  —то
возникнет сейчас - это и есть моЯ  "субъективнаЯ  реальность" (в  противовес
папиным "объективным реальностЯм" - частый фрагмент рассуждений на научные и
социальные темы), мое понимание жизни.
     Ќемного стыдЯсь своей "Ясновидческой" власти над тем, за кем предстоЯло
наблюдать, Я  представил  Џарикмахера на резной веранде, обвитой коричневыми
лозовыми  жгутиками молодого виноградника. ‚  руках  - свежаЯ газета. ‘ейчас
ему не шел белый  халат и он был одет в полосатую пижаму - символ  обычности
выходного,  свободного днЯ. ’ушуЯ опасность громких звуков улицы,  способных
внести тревожную  ноту  в  спокойствие  настроечного  лада,  Я  длЯ верности
заменил газету  на художественную книгу, котораЯ  скоро принЯла геометрию  и
цвет научно-популЯрного  журнала,  а затем окончательно трансформировалась в
толстый справочник на технические темы. „а, чуть не забыл: папиросы, большаЯ
чистаЯ пепельница, крупные комочки пепла.
     Ђ вот теперь на все это Я накладываю звук, прибавлЯю громкость.
     ...€з-за дувала,  с улицы, долетает -  через усилители, "колокола": "„а
здравствует!...“ра!"  эти   звуки  смешиваютсЯ  с  аналогичными  звуками  из
соседних  дворов:  от  громко   включенных  радиоприемников,  телевизоров  -
сливаЯсь в единое. €  не  поймешь, где реальность, а где искусственное. …сли
по научной букве: в центре города - настоЯщее,  в "Њоскве" и других радио- и
телеприемниках  - искусственное.  € все вместе  дает  ощущение  абсурда  или
тщательно спланированного  притворства: в науке есть модели, но в природе не
бывает копий - все  разное. Џашка  не похож на  менЯ, папа  - на Ључеравого,
мамы между собой разные, и все всегда говорЯт и ведут себЯ по-разному. Ђ тут
все  одинаково:  далеко-далеко,  везде-везде, и  рЯдом  -  одно  и то  же. €
универсальное объЯснение (насилие, наложенное на покорность): так надо.
     ...Џарикмахер  вздрогнул,  поднЯл  седую голову  от книги и  увидел рЯд
наблюдающих за ним разных, совершенно  не похожих друг  на  друга  людей: Я,
папа, Ћсвальд ѓенрихович,  Ључеравый  и сын его  Џашка,  обманутый мальчик с
флагом... Њне стало стыдно перед Џарикмахером за всех и Я открыл глаза.
     џ  пошел  домой,  сэкономив  полтинник,  который,  как  всегда  в  день
праздника, сегоднЯ дал мне папа.

     ‚ следующую субботу прогуливаЯсь с  Љолькой в районе хлопкового завода,
Я спросил:
     "Љоль, только честно, Я не обижусь: как менЯ твой папа называет?"
     Џашка хлюпнув носом и чуть подумав, видимо, вспоминаЯ:
     -  Љак,  да  считай никак...  Љто  ты? -  мелочь! Ќу, иногда, бывает  -
вундеркиндом   паршивым,  а  иногда   -  блаженным,   ну,  ненормальным.  Ќе
обижаешьсЯ?... Ћн ведь всегда правду говорит. ‘мотри: ты хоть и  отличник, а
дружить-то с тобой больно ни кто не разбежитсЯ, кроме менЯ...
     Ќет, Я не  обижалсЯ. Њожно ли обижатьсЯ на того,  кому не доверЯешь - Я
имел  в  виду Џашкиного  отца.  џ решил проверить  себЯ  внешним насилием на
собственную непокорность (могу ли  Я быть  "нормальным"?) и  реакцией на все
это  Џарикмахера -  уже  знакомым,  собственно  разработанным  и  испытанным
методом.
     ...Џашка  сел  у входа,  Я взгромоздилсЯ на кожаный  трон  перед старым
зеркалом, недоверчиво, но вместе с тем равнодушно отразившем мое притворство
- мнимое согласие с грЯдущим.
     "Љак?" - спросил Џарикмахер, коротко  взглЯнув.  џ пошевелил губами, но
понЯв, что ничего  не сказал,  качнул головой назад. Џарикмахер посмотрел на
Џашку: "Љак друга? •орошо".
     Ђвансом - сжигаЯ мосты: высунув  руку из-под салфетки, похожей на белый
саван, Я аккуратно положил на стол сэкономленные  накануне  пЯтьдесЯт копеек
одной монетой.
     ‘ловно  завороженный  Я смотрел на  свое отражение, видел,  как машинка
подбираетсЯ  к чубчику.  ‚  один из  моментов  Џарикмахер,  не  в  характере
предыдущих стрижек,  внимательно  посмотрел через зеркало на  менЯ, прЯмо  в
глаза,  как  бы  в  последний раз  спрашиваЯ:  "’очно?"  ‚озможно,  мне  так
показалось. Ћн медленно слизывал дорожку  за дорожкой,  оставлЯЯ  от чубчика
все меньше и меньше. ‘лезы сами выкатывались и тонкими серебрЯными  стежками
сбегали по обветренным щекам. Џарикмахер: что,  больно? Ђх,  машинка стараЯ,
дергает, ножи точить надо. Ќу ничего, не стоит из-за этого плакать,  неужели
так больно?
     Њы вышли из парикмахерской. Њир померк. џ представлЯл себЯ  со стороны:
нелепым,  униженным, как будто голым, который не в силах скрыть свою наготу.
Џашка  как  всегда улыбалсЯ, он  был счастливым человеком, хоть  и лысым. Ћн
спросил:  есть три  копейки?  џ кивнул.  Ћн  взЯл  монетку,  купил в  киоске
"‘оюзпечати"  газету  (какую-то  "Џравду":  "Џравду  ‚остока",  "’ашкентскую
правду"  или  просто "Џравду"), мы  сделали  из нее две  пилотки, надели  (Я
почувствовал себЯ несколько лучше: в конце концов, жизнь не заканчиваетсЯ, -
отрастут) и  пошли  домо