полоборота  - не
остыть, взрывной малый, но все  ему сочувствовали:  темперамент!.. € глаза -
нужно было видеть: тоска-тощище...
     ѓосподи,  у каждого  что-нибудь  да было  - не  утаишь, так  или  иначе
выплескивалось   в   бане,  словно   счищали   с   тебЯ  житейскую   накипь,
вычищали-вытрЯхали,  делЯсь  друг с другом, клапаны  приоткрывали  - парком,
парком! Ђ то кто-нибудь  вместо термоса с крепко заваренным чаем и бутылочку
прихватит - ничего, можно жить! …сли же вдруг  не удавалось  собратьсЯ, хотЯ
бы раз  в неделю,  то  как  бы и  не в своей тарелке:  вроде никто никому не
нужен. Ћбщее ощущение. ‚ообще неизвестно, зачем все?..
     ‚  баню вываливались из суматошных будней или из  задышливой, въедливой
размеренности,  как  на спасительный остров -  потерпевшие  кораблекрушение.
‘ловно  сбрасывали на  времЯ  бренную  оболочку, пребываЯ в состоЯнии некоей
астральности, невесомости, что ли, плыли куда-то в  сладкой, жаркой  истоме,
закутанные в  простыни,  белые,  как  ангелы,  тогда  как  жизнь  мчалась  и
грохотала где-то в стороне-вдалеке, - можно и оглЯдетьсЯ. Њожно и забытьсЯ.
     €  ‘ева Љривулин - речь,  собственно, о нем -  тоже  поЯвлЯлсЯ на нашем
острове, не часто,  но тоже почти как  свой, принЯли его,  приглЯделись, тем
более - было  в нем нечто,  цеплЯющее, не  то  что бы там, но - по-хорошему,
искренне, мы это  сразу чувствовали,  потому что ты либо помалкивай, либо уж
будь самим собой, у нас так!..
     Ћт  ќдика   ЋганесЯна  было  известно,  что  Љривулин  -  переводчик  с
испанского, в какой-то организации, это  уже после, на  наших глазах он стал
преподавать, кажетсЯ, в  „ипакадемии,  два  или  три днЯ  в  неделю всего, и
зарплата приличнаЯ, так что в  этом смысле  все у  него было в  порЯдке, без
проблем. ѓде и сколько - это в конечном счете было не важно, не суть, мы все
зарабатывали на хлеб  насущный, кто  как мог, хотЯ простое любопытство и мы,
естественно, испытывали -  как  же  без этого? Ќо только  любопытство -  тут
можно  поручитьсЯ  за  каждого,  никакой  корысти или задней  мысли.  Џросто
интересно. Ђ так - лишь бы, как говоритсЯ, человек хороший.
     Џо-другому бывало, когда кто-нибудь из нас начинал прикидывать длЯ себЯ
какую-то новую возможность: и так, и сЯк,  решал, стоит  ли игра свеч, а  не
получитсЯ ли, что  поменЯет шило на мыло?..  Ћ, тут был  предмет! ’ут  сразу
завЯзывались разговоры: как и что? € сколько платЯт? € какие перспективы? „а
и как иначе, собственно? ђыба ищет, где глубже, а человек - где лучше.
     ‚се искали, но не всем удавалось. Љому-то не удавалось вовсе, но  - как
не  обсудить? —ужаЯ возможность -  она вообще возможность, чужой выбор -  он
вообще выбор. ’ут приЯтно покрутитьсЯ, потоптатьсЯ,  даже на себЯ примерить,
как если бы  это тебе,  будь ты  даже  совсем по другому профилю, посветило,
тебе предложили, тебе обещали...
     Њысль  о  том, что есть  нечто  иное, кому-то  доступное,  и  не просто
кому-то,  а приЯтелю, с которым вместе ходишь в баню, эта мысль сама по себе
приЯтно греет, если, конечно, не впадать  в  грех зависти, -  значит,  жизнь
идет, не стоит на месте. •оть чужим  ковшом, но  живой водицы. Ђ  так,  если
честно, событиЯми нас особенно не  баловало,  в  настоЯщем смысле,  и год, и
другой проходили -  ничего, сплошнаЯ мелочевка...  ‘кучно, если подумать, но
мы особенно-то не думали, жили и жили, в бане парились...
     ‚  Љривулине  же было  интересно не то,  что  знал  испанский  и где-то
преподавал, а то,  что питерец, потомственный: дед, родители, только вот он,
женившись, свернул на московскую  тропу, как сам  выразилсЯ, и  как-то сразу
всех завел своими рассуждениЯми  о Њоскве  и Џитере.  Ћн  его ставил гораздо
выше,  Џитер  свой, куда наезжал с  дочкой  чуть ли не каждый месЯц, если не
чаще, не мог, говорил, без него,  хандрить начинал, если  не удавалось долго
вдохнуть сырого, болотного, вредного питерского воздуха.
     ‘разу   им  всем  выдал,  как  будто  ќдик   его  специально  привел  -
расшевелить, раззадорить: вы, говорит,  живете неинтересно,  скучно,  имеЯ в
виду  москвичей,  вЯлые,  говорит,  какие-то,  домоседы,  рохли...  Ќа него,
наверно, обиделись бы, но он и  про себЯ точно так же: дескать, и  сам такой
же стал в этой Њоскве, ничего  не хочетсЯ, только завалитьсЯ бы поскорей  на
диван,  врубить телевизор или музыку  - все,  больше ничего не  надо, предел
счастьЯ. Ђ в Џитере? ђазве он был таким  в Џитере? „аже подумать смешно. ’ам
он  ни одной  премьеры не  пропускал,  ни одной новой экспозиции,  не то что
выставки,  Џетергоф,   Џавлов,  Џушкин,  ђепино   -  обЯзательно  на  неделе
куда-нибудь  моталсЯ,  не говорЯ  уже о том, чтобы просто по городу, чашечку
кофе  выпить, а когда  рюмочные поЯвились - то  и  рюмочку,  почему нет?.. Ђ
здесь, в Њоскве этой занюханной, что? —то здесь?
     ’ут  с ним даже готовы были согласитьсЯ: Њосква действительно не Џитер,
да  и не та Њосква стала,  испортили город,  проходной двор сделали. Ђ Џитер
всем нравилсЯ,  туда  хорошо было  наведатьсЯ погулЯть, и никто не возражал,
что в Џитере  как-то  иначе себЯ  чувствуешь,  что-то прибавлЯетсЯ от  него,
всЯких  там  каналов  ѓрибоедова,  Џоцелуевых  мостов  и Њоек.  ’ут никто  с
Љривулиным не спорил - у каждого, оказываетсЯ, что-то было свЯзано...
     ‹унгин, философ, всех тотчас поразил тем, что в питерских арках хочетсЯ
кричать   по-немецки:  ich   bin  vereinzelt!  Ћсобенно   осенними  темными,
просквоженными вечерами. ‹унгин действительно был философ, писал который год
кандидатскую про  немецкий экзистенциализм и  все времЯ твердил, сколько его
знали,  об  одиночестве,  даже  в  бане, конек его  был  -  экзистенциализм,
•айдеггер  там,  џсперс,  еще  кого-то называл, то и  дело  ссылалсЯ:  а вот
џсперс...  € всем  настойчиво советовал попробовать,  потрЯсающее,  говорил,
впечатление: страх и трепет объемлют душу, хочетсЯ пасть на колени и закрыть
голову руками, как будто тебЯ вот-вот ударЯт...
     “  каждого  что-то  было,  а ‹унгин  всегда  отличалсЯ  оригинальностью
(философ!) - и все обещали, что обЯзательно попробуют, когда снова занесет в
Џитер.  ’огда он сказал,  что  и в Њоскве  можно тоже,  но в Џитере все-таки
лучше. Ћн лично  кричал в районе улицы Њарата,  там, кстати,  неподалеку как
раз музей-квартира „остоевского, что, несомненно, способствует.
     ‹унгину намекнули в шутку, что он навернЯка был вдребезги пьЯн, иначе -
с чего бы, собственно? Ќо тот шутки  не понЯл почему-то (хотЯ ведь девЯносто
процентов, что был) и  даже внезапно обиделсЯ, все остальное времЯ  просидев
молча и насупившись. Ђ на  нас  всех словно действительно повеЯло  питерской
осенней стужью и черными арочными пролетами. —ерный арочный пролет - что нас
ждет и кто нас ждет? (стихи ‹унгина, который писал не только диссертацию).
     ‚ Љривулине же мы действительно видели коренного питерца: чувствовалось
в нем. ‚ его, может  быть, некоторой суховатости, подтЯнутости, собранности,
даже в тонких проволочных  очках, старомодных, каких уже давно не носили, но
на его крепком, узком носу с небольшой горбинкой - самое то,  стильное,  как
если бы вместо галстука он носил бабочку или косынку.
     Љак ни странно, но нам  это нравилось - в нем, потому,  наверно, что он
не старалсЯ, а  был таким, какой есть. Љогда говорил, то очень близко, почти
вплотную  наклонЯл  лицо  к  лицу  собеседника,  глаза  за  стеклами  серые,
внимательные - скорей всего, из-за близорукости, а,  может, манера  такаЯ, и
еще любил задавать вопросы, не боЯлсЯ показать, что чего-то не знает  или не
понимает, ну  да, наивный, что же делать? Џитерское  это было  или какое, но
нам  нравилось,  и  когда Љривулин  долго не поЯвлЯлсЯ, то  интересовались у
ќдика: как там твой знакомый, питерец?..
     ‚ремЯ на  нас  напирало -  и когда  стоЯло, тихо закисаЯ, как молоко, и
когда  вдруг  срывалось вскачь, трЯско подбрасываЯ  наши  занемевшие  тела и
души,  пыталось что-то  с  нами  сделать, а  мы, как  могли,  уклонЯлись,  -
условленный день, чаще всего воскресенье, вечер, но бывало и в будни, скажем
в четверг, и банщики знакомые, ЉолЯ или ‚асЯ, подсаживались, наливали им - в
знак уважениЯ, презенты всЯкие - они это ценили. ‡авсегдатаи, одним словом.
     Ќо уже  отсеЯлсЯ  от  нас  ‹ева ђубин,  отъехал  в  далекие краЯ, в мир
загнивающего  капитализма, нейрохирург высшего класса,  которому не  давали,
хотЯ он мог  бы запросто стать знаменитостью, гордостью, светилом, славой, с
его-то  руками  и  глазом, с  его интуицией  и  выносливостью,  и  все  это,
невостребованное, распирало его, выдавливалось наружу колючестью, резкостью,
выплескивалось   всЯкими   каратистскими   увлечениЯми,   пока   наконец  не
взорвалось,  и  все,  не  было больше  с  нами  ‹евы,  где-то  за  пределами
прогремело его имЯ, в чем мы, кстати, нисколько не сомневались.
     “же ѓоша ‘тукалов, который тут же, в бане, мог зарисовать какого-нибудь
восточного  человека,  завернувшегосЯ  в  простыню,  так,  что  тот  не  мог
оторватьсЯ и платил деньги, и эти деньги ѓоша моментально спускал, словно не
знал, что с ними делать, хотЯ  часто сидел впроголодь, не желаЯ продаватьсЯ,
- он уже стал инвалидом, попав,  пьЯный, под  машину,  а мог  бы  и вовсе не
выжить,  но  -  собрали, слова  доктора, буквально по кусочкам, вытащили. Њы
навещали  его  в  больнице,   где   он  училсЯ   заново   ходить,   внезапно
останавливалсЯ,  прислонЯлсЯ  к стене,  бледнел - мутило  его, а мы поминали
‹евушку ђубина, потому  что тот навернЯка смог  бы  совершить  чудо, мы были
уверены.
     “  Љости  ‡айчонского  родилсЯ  третий ребенок,  мальчик,  ему уже было
совсем не  до бани, все  это понимали,  но  - вдруг поЯвлЯлсЯ  у кого-нибудь
дома, вечером, садилсЯ у телевизора, молча, на час или два, что показывали -
не имело значениЯ, и также молча уходил, ничего не объЯснЯЯ...
     Њы все  были странными  в  какой-то  мере,  а  может, и  нормальными  -
странными же  были другие, пойди  тут разберись. Ќо, собираЯсь  в  бане, все
словно молодели, скидывали, по меньшей мере, десЯток, так что жизнь еще была
впереди, еще что-то обещала, манила, звенела колокольчиками, и  так хотелось
трЯхнуть стариной!..
     Њы были на нашем  острове одни, без женщин, обвеваемые свежим  ветерком
воли  и  неизвестности, которой, неоцененной, так много  было в юности,  так
много,  что  иногда делалось  страшно, зато теперь  ее  было ровно  столько,
сколько мы сами себе отмеривали - и не больше. Ђ наши женщины все равно были
в нас, и сколько  было о них говорено  - как бы со стороны, с удивлением,  с
недоумением, с  радостью  или  с  обидой,  с  надеждой  или с  отчаЯнием,  с
восхищением или тоской...
     „а что душой  кривить,  под всем этим,  разным, разноликим, клубЯщимсЯ,
бросающим   из   холода   в  жар,   возносЯщим  и   повергающим   теплилось,
сладко-горькое, что  вот живем же, и дети, и  даже, может быть, любовь, хотЯ
никто не знает, что это такое, и всЯкое, без чего вообще непонЯтно...
     ‚се  навернЯка  помнили,  кто был  в тот раз - как Њаксим, без лица,  с
темным провалом вместо,  принес  в  баню  бутылку  водки,  литровую, которые
только поЯвились в продаже, не  раздеваЯсь, не  заходЯ  в  парилку -  просто
забилсЯ в  угол,  затравленно,  никому  не  предлагаЯ, налил  стакан, выпил,
зажевал кем-то заботливо подвинутым бутербродом с колбасой,  некоторое времЯ
сидел, не глЯдЯ ни на кого,  и только потом наконец сумел  выдавить из себЯ,
что, кажетсЯ, разлюбил жену...
     Ѓог его знает, что у них там произошло - Њаксим долго объЯснЯл, вернее,
пыталсЯ  объЯснить,  как  у  него  внутри,  - тыкал себЯ кулаком в  грудь, в
солнечное  сплетение,  -  что-то разломилось, разъехалось, словно  не  свое,
глухота  какаЯ-то,  но  он  понЯл -  произошло,  он этого давно опасалсЯ, но
теперь все, никаких  надежд,  конец, даже  парилка  его  не прельщала. ’ак и
продолжал сидеть в одежде, пока не помогли ему допить эту  бутылку, утешаЯ и
говорЯ всЯкие  слова, что  еще,  может быть, наладитсЯ, сочувствовали ему  -
потому  что разлюбить,  если  это  вот  так,  то  никому не  пожелаешь.  ‚се
прониклись, скинулись тут  же,  и  Њаксим  побежал  за новой,  хотЯ все были
уверены  почти,  что  он  не  достанет,  поздно уже  было,  или  куда-нибудь
закатитсЯ, чем возвращатьсЯ. Ќо он принес, купил у таксиста, и  мы  еще  раз
постигли,  как  все  трудно,  как  мучительно  трудно,  горько, и сладко,  и
печально, отчего хотелось жалеть друг друга, и не было ничего дороже мужской
дружбы!..
     “  ‘евы же  Љривулина все было в порЯдке - и  вообще, и  с женой.  ќдик
говорил: красиваЯ жена, там  все нормально  было, и в Џитер они часто вместе
катались, с женой и дочкой, и даже за границу по путевке, куда из нас  никто
не  ездил,  да  и  плевать нам  было на эту заграницу, где никакого  духа, а
сплошное шмотье и электроника.
     Џросто он нам нравилсЯ, может быть,  за  это свое,  питерское, которое,
хоть  он  и стал  москвичом, все  равно сидело в нем. Њы чувствовали. € было
приЯтно ощущать, что он, другой, все-таки  чем-то  похож на нас, и  он тоже,
наверно, чувствовал, потому что редко, но поЯвлЯлсЯ, придвигалсЯ к нам своим
лицом, серыми глазами, задавал иногда даже смешные, наивные вопросы.
     Џонравилось нам и то,  что он, как сообщил ќдик, сделал  себе  операцию
глаз  в клинике  ”едорова,  кератомию  -  так,  кажетсЯ,  купил  подержанную
"шестерку", "†игули", и тут же  зимой, без тренировки - какой у него опыт? -
отправилсЯ на ней в Џитер. —то ни говори, а в этом что-то было, - мы как раз
собрались в ‘андунах, когда он туда поехал, и ќдик беспокоилсЯ, не случилось
ли с ним чего: зима стоЯла недужнаЯ, то оттепель, то внезапный резкий мороз,
гололед,  прохожие  руки-ноги  ломали  на  неочищенных  тротуарах,  даже  по
телевизору предупреждали, чтоб осторожнее... Ђ он один, по скользкой дороге,
можно сказать  в  первый  раз,  что угодно  могло  произойти. ђодин,  старый
автомобилист,  за рулем,  наверно, класса с  восьмого,  настоЯщий ас, и  тот
сказал,  что Љривулин - отчаЯнный  парень. ќто был  большой  комплимент,  уж
кого-кого, а ђодина, который мог вести машину днем и ночью, по любой дороге,
и даже раза два или три, выступал в качестве каскадера, трудно было удивить.
     ’очно, всем по душе было,  что этот Љривулин взЯл  да и рванул  в  свой
родной Џитер на подержанном "†игули", в зимнюю непогодь, и то, что отважилсЯ
на  кератомию: как  там  ни хвали ”едорова,  но глаз есть глаз,  шутка ли!..
‡начит, парень любил эту проклЯтую благословенную жизнь, но и не держалсЯ за
нее, как за маменькину юбку.
     ‹унгин  тут  же завел  свою  канитель  про  одиночество  и  про  крик в
питерских узких и длинных арках:  ich bin vereinzelt!,  и всем почудилсЯ вой
снежного ветра,  льдинки,  шуршание по стеклу,  тоскливаЯ песнь ночи. Ќо сам
‹унгин врЯд ли  бы поехал один, на машине,  в  Џитер -  в  такую-то  погоду!
‚прочем, он и водить-то не умел, а  только и знал, что читал умные  книжки и
кропал  диссертацию  про  экзистенциализм  (и  стихи  тоже).  €  он,  словно
оправдываЯсь, хотЯ его никто ни в чем не  обвинЯл, мы  и такого  его любили,
сказал: "Ђ зачем мне это  надо?  †изнь  -  она внутри. Ђ  от самого себЯ все
равно  не  убежишь". ‚  этом  был резон, но Љривулин  все равно  был стоЯщим
малым, мы могли только порадоватьсЯ за него.
     Џосле той своей  поездки, когда уже немножко подзабылось, времЯ прошло,
он снова  поЯвилсЯ в бане  -  теперь уже без очков, какой-то  немного  иной,
непривычный, словно  даже  выше стал, и глаза потемнели (или потому что  без
очков?).  ‹унгин, тоже близорукий, все расспрашивал его про кератомию, как и
что, и  не больно ли?.. Ћказалось, что  операциЯ  прошла не очень удачно: на
правом глазу ему  заехали аж в плюс и сделали  астигматизм, но зато на левом
единица, можно было  спокойно ходить  без очков. •ирург,  делавший операцию,
предложил через некоторое времЯ, когда  заживет, подработать, но Љривулин не
захотел,  просто  не  пошел в  назначенный  срок, ничего,  как-нибудь  и так
обойдетсЯ. …динственное неудобство, сказал, это когда  ведешь  машину ночью:
ослеплЯют фарами.  „о  операции такого не  было.  …го  лицо не  выражало  ни
сожалениЯ, ни огорчениЯ, словно ему было все равно: ослеплЯют - и ладно...
     ‚ тот или, может, следующий  раз он поведал нам о своей идее, к которой
пришел  окончательно, после  долгих  раздумий и  сомнений  - что нужно  жить
по-другому, не так, как они. ‚се тут же насторожились, потому что постановка
вопроса была серьезнаЯ, почти каждый им задавалсЯ, но с ответом было хуже. Ђ
Љривулин, похоже,  знал: вот они вкалывают,  вкалывают, работа -  дом, дом -
работа,  а  дальше-то что?.. ‚се времЯ они кому-то что-то должны,  все времЯ
над  ними что-нибудь  висит... ’ридцать восемь лет - больше половины  жизни,
лучшие годы, ну и?.. ‡ачем? †ить хочетсЯ, просто жить, музыку там слушать, в
теннис  играть, путешествовать,  читать книжки хорошие... Њогут они себе это
позволить? —ерта с два.
     ‘ таким  напором,  страстью  - мы только переглЯдывались: с чего это он
завелсЯ?  Љонечно,  всем  хотелось  жить,  кто  ж  был  против? ‘мешно  даже
подумать, что  кто-нибудь отказалсЯ  бы  пуститьсЯ в  вольное плаванье, будь
такаЯ возможность, вместо  того,  чтобы тащитьсЯ каждое  утро в контору, где
тощища смертнаЯ, одни и те же разговоры и почти ничего не менЯетсЯ годами, а
если  менЯетсЯ, то  в  худшую сторону,  определенно. ђазве  никому из нас не
приходило в голову, что никому это не нужно, что зрЯ всЯ эта морока? Ќо ведь
наша  была жизнь, не чьЯ-нибудь, наша, и она проходила, да что там проходила
- неслась, как бешеный конь, шут его знает, как так  получалось. Ќу да, дети
рождались,  жены  менЯлись, старики  умирали  -  кто-нибудь  звонил,  просил
помочь,  приехать, еще что-нибудь...  ѓосподи, жизнь  как  жизнь, другой  не
видели, не знали, войны не было, к стенке не ставили - что еще?
     Њожет, и  была она, другаЯ  жизнь,  которой и  мы могли бы сподобитьсЯ,
лучшаЯ, каждый,  вероЯтно, в общих  чертах представлЯл, чего бы хотел, более
или менее Ясно, а может, и не представлЯл - просто чувствовал, только что из
того? Љак  будто мы принадлежали  себе! ‚се были повЯзаны, не развЯжешьсЯ...
‚он  ‹унгин,  философ  наш, с родителЯми жил,  оба больные,  старые,  отец -
полупарализованный,  с постели почти не вставал, - он  за ними ухаживал, как
нЯнька, как сиделка настоЯщаЯ. € что, куда бы он от  этого делсЯ?  Ќикуда! ‚
том-то и дело. € не жаловалсЯ никогда, никто от него  даже слова не  слышал,
хотЯ, понЯтно,  не сладко... “  всех  что-нибудь  было, у  каждого  - у кого
больше, у кого меньше, но ведь было!..
     Ђ  Љривулин  тогда  крепко  завелсЯ,  почему  он  должен  так  бездарно
продавать свою жизнь? почему они все плывут по течению? - вероЯтно, у него и
план  уже  какой-то  сидел в  голове,  видел, наверно,  где  можно свернуть,
выскользнуть,  вырватьсЯ.  Џравда, никто этому разговору особого значениЯ не
придал, ну,  подступило и подступило,  каждый из нас в какой-то момент своей
жизни пробовал, пыталсЯ,  с кем  не  случаетсЯ.  †ивешь, живешь, как вдруг -
дышать нечем, неприЯтное такое  состоЯние, критическое - словно утопающий. €
тут действительно  начнешь руками-ногами, чем угодно,  лишь бы вынырнуть,  к
воздуху, глоточек хотЯ бы!
     Њаксим  от  жены  уходил, ‘анЯ ђукавишников  запивал, пропадал, ђодин в
каскадеры подавалсЯ, ‹унгин в книжки умные  зарывалсЯ, у  каждого по-своему,
только чтоб не думать ни о ком и ни о чем, забытьсЯ, погрузитьсЯ в состоЯние
эдакой невесомости. € то, что  Љривулин  вдруг этим так озаботилсЯ, никого в
общем  не  удивило.  Џоговорит,  поговорит,  побунтует и  перестанет, Ќе  он
первый.
     Ќо получилось совсем не  так, как мы предполагали. ‚ какую-то очередную
нашу встречу ќдик  поведал, что Љривулин снЯл себе однокомнатную квартиру  у
каких-то знакомых, укативших  за рубеж то ли  на год, то ли на два,  и  в те
дни, когда  ему  не нужно  на  службу,  живет  там  - музыку слушает, книжки
почитывает, попивает  винцо...  Љак говоритсЯ, красиво  жить  не  запретишь.
„омой  же  наведываетсЯ  два-три  раза  в  неделю, с  дочкой  погулЯть,  еще
что-нибудь.  ќдик его  спросил,  как  жена  к  этому относитсЯ, а  он  пожал
плечами: как  бы ни относилась... ‚ конце концов у них у каждого своЯ жизнь,
свои интересы. „а и не очень он им нужен. „очка уже довольно большаЯ, а угол
у  человека  обЯзательно должен  быть,  чтоб  спрЯтатьсЯ,  укрытьсЯ,  просто
необходимо. ’олько хуже друг другу  делаем, когда  мельтешим  перед глазами,
только  раздражаем,  одному  хочетсЯ  читать,  другому  телевизор  смотреть,
третьему  еще  что. ‚ообще,  говорит, людЯм вредно долго находитьсЯ  вместе,
характер портитсЯ, отношениЯ становЯтсЯ стертыми, тусклыми...
     Љто его  знает, может, он и  прав  был,  Љривулин,  - только  разве тут
поймешь,  как  правильно, чтоб  на  всех  один  закон.  Џопробуй  вон  ЉостЯ
‡айчонский со своими  тремЯ детьми  жить отдельно - как бы  тогда? Њожет,  и
жене его тоже хотелось отдельно от этой оравы, да и от него, кто знает?  ’ут
ведь с  какой стороны  посмотреть.  ‚прочем, Љривулину было виднее  - каждый
строит свою жизнь,  как  умеет,  так, значит, так,  но все  почему-то  сразу
глубоко задумались, ушли в себЯ - после того как ќдик рассказал.
     Ќаверное, каждый представил себе свою  жизнь, прикинул ее и так, и сЯк,
и  на  манер Љривулина. € - забыли,  заговорили  о  другом, словно решив про
себЯ,  верней, про  него: его,  в конце  концов, дело. Љаждому свое.  Џарень
неглупый, питерец - знает, что делает. €  в  общем везунчик. ‚се  есть, даже
квартиру удалось снЯть, когда некоторые годами мыкались  по углам,  не могли
найти ничего подходЯщего: то деньги огромные, которые на дороге не валЯютсЯ,
то где-то у черта на рогах, то еще что...
     ЏриЯтно, если у человека все ладитсЯ, все к нему само идет. € состоЯние
невесомости, оно тоже приЯтное, желанное, мы ведь и в баню ходили ради него,
набираЯ жара столько, чтобы вдруг исчезнуть из этого мира, временно, и потом
вновь  вой-ти  в  прежние  двери  - тЯнуть,  тЯнуть этот  тЯжкий,  постылый,
радостный, неизбежный воз, выжимавший  из  нас последние  соки и таинственно
возвращающий их, иногда слишком поздно, что уже было не вытЯнуть.
     Ђ еще некоторое  времЯ  спустЯ  ќдик проинформировал  нас, что Љривулин
ушел-таки из своей „ипакадемии, надоело ему  там, несмотрЯ на то, что он там
всего два  или три днЯ преподавал, неволила она его,  а деньги, деньги  он и
так  заработает,  переводами,  много  ему  не  нужно.  ‡ато  он  теперь  был
предоставлен сам себе, что хотел, то и делал, выставки, книжки, путешествиЯ,
гулЯй - не хочу!
     —то говорить, это был шаг...  и довольно  рискованный! Ќикто из нас  не
отваживалсЯ уходить вот так, как он, в пустоту, в неопределенность, это было
смело и вызывало уважение. € мы вспомнили про ту его зимнюю поездку в Џитер,
а  потом  исчезновение ‘ани ђукавишникова, вечерние молчаливые визиты  Љости
‡айчонского, депрессии Њаксима, "арочные" стихи ‹унгина, многое сразу пришло
на памЯть, и  как ‹ева  ђубин неожиданно взорвалсЯ  и  чуть ли не с кулаками
полез на ќдика, который только всего и сказал, что правильно, нужно уезжать,
и  как тот же ќдик разводил женщину с двумЯ детьми, старше его на  пЯть лет,
совсем потерЯв рассудок, ничего не понимал, не слушал никого...
     Ћ, нам было что вспомнить! Ђ Љривулин, ну  что ж, он был крепкий малый,
все это знали, и раньше иногда оставалсЯ в парилке дольше других, словно ему
было  мало,  а теперь совсем выпадал куда-то за круг,  в  иное  состоЯние, в
котором никто из нас не мог удержатьсЯ. ‚прочем, это уже было неинтересно.
     ђодин  сказал  с усмешкой  (или  это  был  ‹унгин?), которой раньше  не
позволЯл себе по отношению к Љривулину: "Њолодец, парень!.." Ђ ќдик ЋганесЯн
неожиданно угрюмо (это легкомысленный,  шальной, веселый ќдик!) буркнул: "Ќу
что, пойдем,  что  ли?" - и  напЯлил свой белый банный  колпак, делавший его
похожим на большого гнома из сказки.

        ЏђЋЏЂ‚€‰


     ...’еперь о ‘ане ђукавишникове.
     €з-за  него,  собственно, и не  получилось  никакого весельЯ,  никакого
праздника, словно  мы  собрались  не на  день рождениЯ ђената, а...  ‚ общем
нечто странное,  но  все  сразу почувствовали, что праздника не  получитсЯ -
едва только увидели Ђлю, жену ‘ани.
     Ћна сидела в кресле, одна в комнате, подобрав под себЯ ноги, и, судЯ по
всему,  давно,  отрешеннаЯ,  в красивом темном  платье,  и  смотрела на  нас
большими   грустными,  непонимающими  глазами.  €  все  сразу  ощутили,  что
некстати,  хотЯ уже и стол накрыт, бутылки красиво так  отблескивали,  пахло
вкусно -  огурчики, селедочка,  салатик, колбаска, все как положено, на что,
конечно,  ‘ане  лучше  не  глЯдеть, только  соблазн и искушение  (‚ера, жена
ђената, расстаралась). € все стали обтекать Ђлю, отдельную, в темном платье,
как вода обтекает камень, перемещались в неуправлЯемом броуновском движении,
притЯгивались и  отталкивались, заговаривали неуверенно, а она сидела, гордо
поднЯв голову, смиреннаЯ, отвечала тихо.
     Њы как  будто в чем-то провинились перед ней, и ђенат, именинник,  тоже
был как провинившийсЯ, скучный, ходил боком, беспокойно косЯсь на Ђлю, почти
торжественную, на нас смотрел исподлобьЯ, не знаЯ, как себЯ  в данном случае
вести.
     Ќа самом деле, конечно, никакой нашей  вины не  было, да и что мы могли
сделать? ‘анЯ и прежде исчезал -  на два, на три днЯ, а то и  на неделю, но,
слава  Ѓогу, в  конце концов обЯзательно  объЯвлЯлсЯ,  пьЯный  еще  или  уже
протрезвевший, мы  к этому  привыкли и не  особенно удивлЯлись,  но длЯ Ђли,
новой его жены (прежде другаЯ была), всего ничего и прожито вместе - длЯ нее
это было внове.
     ’акой сюрприз.
     ‘ами посудите: вдруг исчезает муж, внезапно, день, второй, третий, а то
и неделЯ проходит - ни ответа, ни привета... ЏолнаЯ неизвестность: жив, нет,
никто ничего не знает - ни друзьЯ, ни родители, никто!.. Ђ между тем человек
собиралсЯ  переходить на другую работу, с повышением в  должности, с большой
прибавкой в зарплате, и нате вам!..
     Ќо дело даже не в этом. ‘амое поразительное - это ЂлЯ  уже потом, когда
все выпьют, довольно крепко,  словно  стараЯсь  заглушить чувство вины перед
ней, будут пить, словно прижигаЯ в себе, -  самое поразительное, скажет ЂлЯ,
что пропал ‘анЯ именно тогда, когда Ђле было хуже  всего,  она просто в шоке
была. ‚от ‚ера, лучшаЯ подруга может подтвердить.
     ‚се знали, что у Ђли две недели назад  умерла мать - внезапно, инсульт,
а ведь казалась совершенно здоровой, энергичной, всем бы так, и ничего у нее
не болело, да и не стараЯ совсем - всего пЯтьдесЯт три.
     Љ тому же  нужно было знать, кем она была  длЯ Ђли! ’а ее  боготворила,
души в ней  не чаЯла.  Ќе мать, а  ближайшаЯ  подруга. ђедкий  случай.  ‚ера
рассказывала, что ЂлЯ чуть-чуть не помешалась, хотела руки на себЯ наложить,
места себе не могла найти, жуткое состоЯние...
     ‘анЯ первое времЯ постоЯнно был при ней, еду готовил, ухаживал,  как за
больной, в общем все как надо. € вот...
     Ђлю, конечно, было жаль.
     …сли б она еще знала, что за ‘аней такое водитсЯ, на нее, может, не так
сильно  подействовало. Ќо  женаты  они были совсем  недавно, да  ‘анЯ,  надо
сказать, и держалсЯ последние два года хорошо, просто замечательно держалсЯ.
‚друг  такаЯ  феноменальнаЯ  выдержка  у  него  обнаружилась -  кто  бы  мог
подумать? Њожет, это даже именно Ђлино влиЯние. Њожет, человек  так увлексЯ,
что все старые слабости от него отстали.
     ‘колько раз они за это времЯ собирались, но ‘анЯ  ни  разу не сорвалсЯ,
несмотрЯ  на  все опасениЯ. ‚ообще ни капли! Џриносил в сумке бутылку пепси,
ставил  перед  собой и потЯгивал весь вечер, чокаЯсь,  когда  требовалось, и
даже времЯ от  времени провозглашаЯ  тосты, как он  это  умел.  Ђ когда  все
хмелели и затЯгивали какую-нибудь любимую песню, он и тут был на уровне - не
просто подтЯгивал, а даже и запевал, и всем казалось, что он ничем от других
не  отличаетсЯ,  что он такой  же  бухой, как и все, это замечательно, когда
никто  не  отличаетсЯ и не выделЯетсЯ, а если и  выделЯетсЯ,  то  как раз  в
сторону большего  подпитиЯ, что как  раз за ‘аней и  водилось, но только ему
нельзЯ было, потому  как стоило принЯть хоть каплю, то он сразу же заводилсЯ
и остановить его потом было уже трудно.
     Ќикто  на его  пепси не посЯгал,  все знали, что это  е г о  пепси. ‚се
делали  вид,  что  не замечают, ч т  о он пьет, - замечательную деликатность
проЯвлЯл  народ, даже ќдик,  который  без хохм прожить не мог,  записной был
шутник, но и  он воздерживалсЯ. Ђ когда один раз не выдержал, вЯкнул что-то,
то потом сам не рад был - так все на  него посмотрели. •отЯ никто  ни о  чем
заранее не договаривалсЯ, само собой получилось, а все потому что б е р е  г
л и ‘аню. ‹юбили его, вот и берегли.
     “  нас ведь так: вольному волЯ... •очешь пьешь, хочешь не пьешь. € если
бы ‘анЯ  сам себе  зарок  не дал, то ему  бы никто  и не препЯтствовал, даже
напивайсЯ он хоть до бесчувствиЯ, что и случалось с ним во времена оные (а с
кем  не случалось?).  Ќет, конечно, могли и  остановить, припрЯтать в случае
чего  бутылку, но  до этого дело  доходило редко, а если что и происходило с
‘аней,  то  мы  тут  же  узнавали,  так как  мать  ‘ани тотчас  же  начинала
обзванивать каждого из нас - не задержалсЯ ли он у  кого. € мы тоже начинали
звонить, искать по старым и новым знакомым, поминаЯ ‘аню недобрым словом.
     ‘аню было жалко, но и мать его тоже было жалко.
     Ќо если честно, то ‘анины исчезновениЯ, хоть и доставлЯли всем изрЯдное
беспокойство,  мало  ли  чем  может  кончитьсЯ,  когда  он  в  таком,  почти
невменЯемом  состоЯнии   (может,   отключка  и   не   самое   страшное),  не
воспринимались  нами  как что-то  роковое  и пагубное,  скорей  как милаЯ  и
безобиднаЯ слабость.
     ‘ловно  это была какаЯ-то игра,  в которой все  принимали участие: ‘анЯ
напивалсЯ и прЯталсЯ, а мы  беспокоились  и искали. Љаждый звонил  другому и
сообщал с горечью, что  вот  ‘анЯ опЯть исчез,  скорей всего, снова запил, и
если кто что узнает, то чтобы обЯзательно позвонили его родителЯм или  жене,
тогда еще не Ђле, а Ќаташе.
     ‚се звонили и беспокоились, все  искали и обсуждали, а ‘ани не было. Ќе
было и не было, пока он наконец не поЯвлЯлсЯ, дома или у кого-нибудь из нас,
прЯмо скажем,  не в лучшем  виде, и сразу становилось  понЯтно, что все-таки
это не игра, а может,  даже болезнь, от которой ‘аню надо  срочно спасать. ‘
помощью  ли  гипноза или  "торпеды", или  еще  чего-то,  что  на этот случай
придумала заботливаЯ медицина.
     ЋпЯть же  если честно, то ‘анЯ даже в  пьЯном виде не производил такого
уж неприЯтного впечатлениЯ, как некоторые, в которых сразу вскипает агрессиЯ
и всЯкаЯ прочаЯ гадость. ’акое  мы тоже  видали. Ќо ‘анЯ как был симпатЯгой,
так  и  оставалсЯ, разве  что  только  больше,  чем  другие,  раскрепощалсЯ,
свободным  становилсЯ, просто на  зависть. ‚едь каждый из  нас мечтал внутри
себЯ стать свободным, свободным и естественным, и не думать о всЯкой ерунде,
которой полным-полно  в этой жизни  и  от  которой,  признатьсЯ, в  какой-то
момент начинает воротить, как в состоЯнии самого жуткого похмельЯ.
     Ќет,  ‘анЯ  казалсЯ   тихим  ангелом,   ласковым  агнцем,   чуть   что,
приближалось или накрывало его,  так он тотчас же исчезал незаметно, и потом
скрывалсЯ по неизвестным местам,  забивалсЯ в какое-нибудь никому неведомое,
кроме  него, логово. € только слухи доходили: ‘аню видели там-то и там-то, у
того-то  или той-то,  в виде не очень  потребном, но видели же!  ‡начит,  не
совсем он исчезал. Ќе окончательно. ЉакаЯ-то своЯ траекториЯ у него была.
     ’ут  больше  всего озадачивает,  что  мы не  только  привыкли к ‘аниным
исчезновениЯм, но как будто  даже и ждали их, интересовались, перезваниваЯсь
времЯ от времени или при встречах: "Ќу как там ‘анЯ?" € если долго ничего не
происходило, то  испытывали нечто  вроде, стыдно  признатьсЯ, разочарованиЯ,
где-то там, в самой глубине, не отдаваЯ себе отчета.
     ђазумеетсЯ,  никто  и  никогда  об  этом  даже  словом  не  обмолвилсЯ,
понимали, что н е т о,  так что поглубже,  подальше  упрЯтывали, если  вдруг
проЯснЯлось. ‚ само деле: человек  болен, Ясно же,  а мы вроде  как радуемсЯ
его  болезни.  ђадуемсЯ, впрочем,  сильно  сказано, но  все равно:  не  будь
‘аниных исчезновений, запоев, пропаданий и всЯких кунштюков, о которых потом
ходили всЯкие слухи и легенды, не будь звонков, расспросов и тому подобного,
с ним  свЯзанного, жизнь  навернЯка  была  показалась  бы  более  пресной  и
скучной.
     €ли,  если  угодно, еще более  кощунственно: мы словно получали в кровь
очень сильный  витамин, узнаваЯ  про очередное ‘анино пропадание. Љровь  как
будто согревалась, быстрее струилась по жилам. Љак подпитка всему организму.
     Ѓог его знает, почему так, никто из нас не был настолько порочен, чтобы
желать зла ближнему, нет, мы ведь всерьез тревожились за ‘аню, даже выходили
через  ‹евушку  ђубина,  который  сам  был  отличным  врачом,  на   хорошего
психотерапевта-нарколога,  который  лечил  гипнозом, договаривались о  ‘ане,
даже раз или два он был у него на сеансе, но потом все равно срывалось, и не
по  нашей вине. Џросто ‘анЯ  на какой-то стадии, словно почуЯв опасность длЯ
какой-то  своей  тайной планиды, ускользал, уходил в  подполье,  как опытный
конспиратор.  ‚роде  как  он не хотел чтобы его лечили, нарочно  дразнЯ  нас
своими выпадениЯми, хотЯ и говорил, что с радостью, что ему  самому надоело,
что надо обЯзательно, потому что...  все нормально, нормально, а потом вдруг
-  провал,  пустота,  прочерк, темнота... Ѓудто  из  Ямы вылезаешь.  ЏонЯтно
почему... —еловек должен отвечать за свои действиЯ.
     „олжен или не должен?
     џсно, что это была  болезнь, но  вот никто, между  прочим, ‘аню ни разу
пьЯницей или алкоголиком не назвал, ни в  раздражении, ни вообще. ‘ловно это
у него что-то  другое было, не  такое банальное, да  и не  болезнь  вовсе, а
странность (а не странен кто ж?).  Ќу да, игра, хотЯ ничего себе игра, когда
тебЯ разыскивают чуть ли не с милицией, родители на этом сколько седых волос
заработали,  одна жена ушла, другаЯ... ‚от она,  сидит в гордом  одиночестве
посреди никак не разгорающегосЯ весельЯ (именно из-за него, из-за ‘ани)...
     Ќо что, может быть, самое интересное и загадочное - что все мы даже как
будто немного завидовали ‘ане. ‘ами-то мы никуда не пропадали,  не могли или
не хотели, не дано было, не умели, опасались, чувствовали себЯ не вправе, то
есть как бы на  жесткой привЯзи, на коротком поводке, а главное - н а д ней,
получалось, над этой самой жизнью, горькой и сладкой одновременно, манЯщей и
ускользающей между пальцами...
     Ћднако кому-то же удавалась она!
     € ‘анЯ ђукавишников, один из  нас - сорвало  и  понесло, несет в  самой
быстрине, с головой, не оглЯнутьсЯ, не опомнитьсЯ. ‘ оборванными постромками
- летит, летит...
     ѓде  он  и что,  неизвестно, но  почему-то  кажетсЯ,  что  именно там -
истинное, настоЯщее!
     ‘анЯ  -  хитрец. ‘ловно  демон-искуситель, притаилсЯ и дразнит, дразнит
из-за плеча, манит нас из своего (только бы жив!) укрома. € вовсе не икаетсЯ
ему,  что мы из-за  него с ума сходим. Џропавший - он всем  нам, как заноза,
саднит и саднит.
     ‚  общем,  получаетсЯ,  что  мы  поднимаем  рюмки  за  здоровье  ђената
(все-таки его день рождениЯ) - давай, ђенат, будь!  -  а думаем о  пропавшем
‘ане и отводим глаза, стараЯсь не смотреть  на его жену Ђлю в  темном, почти
траурном  платье,  строгую,  красивую,  с  аккуратно уложенными  золотистыми
волосами - в укор всем нам.
     ђенат недавно вернулсЯ из €спании, еще полон  впечатлений, рассказывает
про корриду, про ќль ѓреко, про... ђенат  приносит еще одну,  запотевшую, из
холодильника. Ђ какое там вино, сколько самых разнообразных напитков,  глаза
разбегаютсЯ,  и  ни  одного  пьЯного,  что  удивительно.  ’ут  он замолкает,
осекшись, вспомнив...
     Њы все сразу опускаем глаза, утыкаемсЯ в рюмки и тарелки, преувеличенно
сосредоточенно жуем, отдаваЯ должное  кулинарному искусству ђенатовой  жены,
но  тем не менее все видим трагичную Ђлю. ђенат малость  оплошал - сейчас об
этом не надо бы!
     Ћднако ЂлЯ как будто не слышит, погруженнаЯ в себЯ, в свои мысли. ‚роде
проехали...
     ‚прочем,  раньше  или  позже  мы  все  равно  должны  были  бы к  этому
вернутьсЯ. ‚се равно,  хотим мы того или нет, разговор неудержимо съезжает к
‘ане - где и что он, почти неделЯ прошла, необходимо что-то делать, а мы тут
сидим вот и сладко пируем. Ќадо что-то срочно делать, искать, узнавать, пока
не произошло что-нибудь непоправимое.
     “ Ђли краснеют глаза.
     - ‘ейчас длЯ менЯ главное, чтобы  он был жив, это самое важное, а когда
вернетсЯ, тогда и будем разбиратьсЯ.
     ‡а столом воцарЯетсЯ молчание. Љаждый, вероЯтно, представлЯет себе ‘аню
ђукавишникова  - осунувшегосЯ, заросшего щетиной с, увы,  уже  пробивающейсЯ
сединой,  с бегающими запавшими глазами, как  после тЯжелой  продолжительной
болезни.
     Ѓедный ‘анЯ!
     Ќо хуже всего, конечно, что с ним собирались р а з б и р а т ь с Я, это
было совсем н е т о. ќто было слишком скучно. ’ут уж точно никто бы не хотел
оказатьсЯ на  его месте. ‡десь  жизнь  кончалась  и начиналось  что-то иное,
тЯгостное и тоскливое, от чего действительно хотелось бы скрытьсЯ. ЌавернЯка
каждый знал по собственному опыту, что это значит - разбиратьсЯ.
     ЂлЯ в темном платье, лицо одухотворено  страданием - откуда в  ней это?
Ќедоумение,  обида, все что  угодно, но зачем  -  т а  к?  Ќикто ведь  и  не
предполагал, что она примет блудного ‘аню с распростертыми объЯтиЯми, тут ее
право, но зачем?
     - Џонимаешь, с ним иногда случаетсЯ, кстати,  в последнее времЯ  совсем
редко,  с ним нужно бережно, понимаешь? - тихо пытаетсЯ объЯснить ѓоша, сопЯ
и вздыхаЯ, как будто совершает тЯжкий труд. - ‘анЯ, он не такой, как все. Ћн
необычный. ’ы сама должна была почувствовать. “ него... ну вроде болезни.
     - Њежду прочим, никто раньше  мне  об этом не говорил, -  сузив большие
темные  глаза, неожиданно жестко произносит ЂлЯ. - …сли болезнь, значит надо
лечитьсЯ.  -  Ћт  ее скорбной таинственности  вдруг  ничего не  остаетсЯ, от
нетерпимости веет скукой, сводит скулы и хочетсЯ зевать...
     ѓлаза ее горЯт праведным гневом.
     - ‚едь ни слова, ни звонка,  ни записки, тем  более в такой момент... -
Ћна имеет в виду смерть матери.
     -  Њне кажетсЯ, не нужно торопитьсЯ с  выводами, - говорит жена  ђената
‚ера, лучшаЯ подруга  Ђли. Ћна-то и познакомила ее с нашим  ‘аней, и теперь,
не исключено, чувствует собственную вину. Ћна ведь знала про ‘анину болезнь,
но то ли забыла предупредить, то ли не захотела, да и с чего бы, собственно?
‚зрослые ведь люди, сами все смогут выЯснить.
     - Џонимаешь, - снова тужитсЯ ѓоша, подбираЯ слова, которых он, завзЯтый
технарь, может, и не произносил никогда  - так обходилось, а теперь вот ищет
мучительно, чтобы защитить ‘аню, или даже объЯснить нам всем и себе самому в
том числе,  - он,  понимаешь, чувствительный, ранимый, по сравнению  с нами.
‚се-таки мы довольно толстокожие,  цинизма в нас много скопилось. Ђ его  все
задевает, хоть он и стараетсЯ не показывать, хочет быть как все.
     - ’очно, - присоединилсЯ к ѓоше  ќдик, - помните  на даче у Ћстроухова,
давным давно, когда  мы все еще помалкивали в трЯпочку,  ‘анЯ сцепилсЯ с тем
толстЯком, который сказал, что  ‘талин нужен был.  Ќам все равно было, нужен
или не нужен, плевать мы хотели на ‘талина, в гробу мы его видали, тем более
что и водочка, и воздух, и девушки... Љакой там к  черту ‘талин, когда огонь
кипит в крови! Ќикто даже вниманиЯ не обратил. Ђ ‘анЯ неожиданно вздернулсЯ,
хотЯ  сидел тихо, дремал с похмельЯ, и на тебе: мразь, говорит, твой ‘талин,
и  сам  ты  мразь,  если  он  тебе нужен, посмотри, говорит,  на свои  руки,
посмотри,  может, они  у тебЯ тоже в  крови... Њы все обалдели, а  они с тем
парнем чуть не сцепились, еле разнЯли, хотЯ ничего похожего никогда за ‘аней
не  наблюдалось.  Ђ  к  вечеру  так  надралсЯ,  что  пришлось  его вести  до
электрички и на такси домой отвозить.
     - Ќу,  насчет чувствительности,  это  ты малость  загнул,  -  возражает
ђенат, который ‘аню  тоже  знает давно и  считает  своим  другом. Џарень как
парень. Ќо, может, на него действительно смерть  Ђлиной  мамы подействовала.
‘мерть есть смерть, тут у каждого своЯ реакциЯ. Њожет, поэтому  сорвалсЯ.  “
менЯ  когда отец умер, так  Я  не  знал, куда  себЯ  деть,  ни за что не мог
взЯтьсЯ.  џ тогда целыми сутками спал,  чуть в летаргию  не впал. Ћпух аж от
сна. —то-то вроде невроза.
     Џро эту свою сонную болезнь ђенат рассказывал раз в десЯтый, словно сам
удивлЯЯсь, что с ним такое возможно, и все с интересом слушали в десЯтый раз
и  тоже удивлЯлись. Ќе исключено, что  и в каждом было что-то, о чем даже не
догадывались и что в любое мгновенье могло выплыть. ‚едь так проживешь жизнь
и не узнаешь про себЯ.
     -  Ђ  мне кажетсЯ,  - говорит ‚ера, - тут  еще праздники виноваты. ‘анЯ
ведь после праздников сразу  пропал. Џраздники, они ведь тоже выбивают. Њне,
например, всегда кажетсЯ, что в праздники нужно сделать что-то очень важное,
а  не знаешь что.  •одишь и маешьсЯ, только чувствуешь неЯсную потребность в
чем-то, какое-то требование к тебе. Ђ потом  праздники  проходЯт  и остаетсЯ
осадок, что вроде ты чего-то не  вы