поэтому, если вам скажут, что  покойный  „екан
сгорел в испепелЯющем огне плюрализма, не считайте чрезмерным домыслом такое
утверждение. Џохвала  есть в подобном утверждении - это возможно, но похвала
справедливаЯ,  котораЯ  всегда  есть  благо.  (Я и сам  никогда не  гнушалсЯ
справедливой   похвалы,   когда  хотел  поощрить   какого-нибудь   молодого,
симпатичного в своих начинаниЯх ученого.)
     Ђ однажды  еще  нам нужно было принимать  новый  закон,  так одни тогда
говорили  одно,  а другие  - другое, и никак их  невозможно было между собою
согласить.  Џричем,  знаете,  авторитетные все, безусловные  ученые. Ђ  Я их
тогда снова спрашиваю: так как же все-таки будет? Ђ  они снова: одни - одно,
другие - другое. € еще тоже с пеной у рта, знаете, стараютсЯ доказывать свою
правоту. Ќу мы потом и сделали и не  так, и не по-другому. Џускай,  думаю, и
ни тем, и ни другим не будет лучше.
     Ђ потом  еще, знаете, мы смотрим так промеж себЯ внимательно, и  видим:
уж больно много теперь между нами завелось бессребреников.  Џросто им даже и
не  стыдно  теперь  свободно  находитьсЯ  между  нами  со  своими  вздорными
достоинствами.  ќто,  впрочем,   уже  совсем   инаЯ   историЯ;  надеюсь,  вы
понимаете... Ќу,  нет, думаю, так это у нас не  пойдет дело. Ђ ну-ка, говорю
тогда,  гоните-ка  их всех отсюда  сейчас же!  „а,  говорю  еще,  все свЯтые
начинаниЯ  тогда имеют тем менее надежд на успех, чем  более в них участвует
бессребреников, в особенности, из чистых  побуждений благоустройства.  ’ак Я
говорю  тогда  всем  с легкой  улыбкой, полного  сдержанного  достоинства  и
задумчивой отстраненности. Ќу, знаете, стали тогда все гнать бессребреников,
и  как-то так получалось,  что хотЯ их  и много выгнали,  но они  все  равно
оставались, бесконечное  такое племЯ. € очень долго их никак всех выгнать не
могли. Ќе всегда, знаете, все, к сожалению, выходило по-моему.
     Њне бы хотелось, ‹ука, чтобы  вы наглЯдно убедились, насколько Я все же
имею к  вам довериЯ  (хотЯ вы нисколько  и не  похожи на  менЯ), насколько Я
считаю вас отличным от тех вьющихсЯ в вольготной атмосфере Ђкадемии мошек, в
числе которых  есть  и иные академики, и разные  там  мальчишки-студенты, не
преуспевшие  еще, разумеетсЯ,  ни в чем со всеми феноменами  их  незаурЯдной
жизни,  и прочие незаметные людишки,  занимающие  даже написанными на бумаге
больше места, чем они на самом деле из себЯ представлЯют. € самым, наверное,
весомым свидетельством моего к  вам особенного  довериЯ будет,  должно быть,
моЯ исповедь, которую Я намерен предложить на ваше рассмотрение.
     †изнь  человека имеет весьма мало смысла длЯ  постороннего,  равнодушно
взирающего  на  нее, если о  ней не свидетельствуют  с великой, ненаигранной
страстностью,  или  если  в этой  жизни не было  событий  славных, достойных
героических летописей и громкоголосой славы народной. ’акие событиЯ, бывает,
сами  собой, безо  всЯких  звонких  адвокатов,  без  настырных ходатаев, без
всЯких  чиновных  пройдох,  увенчивают  жизнь  достойного  избранника. €  вы
убедитесь, ‹ука, что и моЯ жизнь стоит венца. €бо  все в ней - подвиг, самый
отъЯвленный подвиг, все в ней  - безудержное, кропотливое строительство, все
в ней - медоносное созидание.
     џ  не могу  вам,  ‹ука,  сообщить  теперь  название той  организации, в
которой состоЯл в последние годы  своей  недораскрывшейсЯ  - отмечу это  без
всЯкой заносчивости - жизни, скажу лишь, что это очень  серьезнаЯ и солиднаЯ
организациЯ,  умеющаЯ внушить уважение к себе; это важное обстоЯтельство, но
главное  -  все  же то, что она, эта  организациЯ, очень и  очень  секретна.
„еЯтельность наша - вы сами убедитесь - нисколько не подлежит оглашению. ’ак
что понЯтны будут вам мои недомолвки  и  намеки, понЯтны будут их причины  и
происхождение.
     …сли кто-то не слышал прежде о нашей деЯтельности, то пусть он и впредь
остаетсЯ в  своем  беззаботном  неведении,  но  только лишь  пусть  он будет
уверен, что мы всегда начеку, что мы привычно бодрствуем, когда он спит, что
мы  думаем и  принимаем решениЯ за него, когда он отдыхает, развлекаетсЯ или
предаетсЯ   похоти  -  этому  всенародному,  общедоступному,  обЯзательному,
сладостному  сизифству.  „лЯ  нас,  ‹ука,  даже  предпочтительнее  неведение
обывателЯ. Ќикогда приходЯщих  на трапезу,  на благожелательную  трапезу, не
следует допускать шнырЯть по кухне и обнюхивать ее углов.
     ‚ы, ‹ука, должно  быть, привыкли к  моему  всевластию, привыкли  к моей
общеизвестной внушительной ипостаси, и поэтому вы, наверное, удивитесь, если
Я скажу вам, что  в этой  неназванной мной организации Я - величина не столь
заметнаЯ,  как, скажем,  в Ђкадемии, в  которой  мне  довелось рачительно  и
самоотверженно  попечительствовать до  конца  дней  моих.  Ѓывало, менЯ  там
посылали по  разным поручениЯм, а иногда даже и за водкой. Ќу что ж делать -
и принесешь. Ќет, не скажу,  что  бы  в  нашей организации Я  был  вовсе  уж
рЯдовой исполнитель.  ‚овсе нет.  €  есть  (а длЯ  менЯ, увы, были)  человек
восемь  или  десЯть,  которые  безоговорочно признавали  во мне  и  отца,  и
благодетелЯ,  и командира.  ‚ переводе на  воинские  званиЯ это что-то вроде
сержанта. Ќо все равно, уважаемый ‹ука, сравните масштабы: с одной стороны -
ЂкадемиЯ, а с другой - восемь или десЯть  бессловесных исполнителей. ‘ одной
стороны  -  необозримый, великий,  изощренный мегалополис, который есть наша
ЂкадемиЯ,  если, конечно, как  и  положено, взирать  на нее совокупно, а  не
подразделЯЯ легкомысленно  на различные  незначительные  части,  провинции и
отделы, а с другой стороны - простенький дедовский будильник (хотЯ в чем-то,
наверное, они все-таки  отдаленно похожи, как, например,  похожа жевательнаЯ
резина на разум). Ќо, впрочем, дело  не  в сравнениЯх. Џускай бы даже и  при
самой лучшей их, неизмеримой ловкости.
     Ќо  дело  также  и  не  в  моих претензиЯх на  высокую,  более  высокую
должность  в организации,  ибо  Я  не  скажу,  что  никогда не  считал  себЯ
недостойным  участи  более славной  и  блестЯщей. •отЯ, что  такое - все мои
претензии,  поставленные  рЯдом  с  благородством  и  величием  целей  нашей
организации?!
     Ћ, вам,  ‹ука,  безусловно, приходилось  бывать в Џассаже, хотЯ вы и не
женщина (что не  вызывает сомнений); а в Џассаже, в этом  нашем  знаменитом,
крупнейшем, доходнейшем  магазине продают, в основном, как вы знаете, товары
длЯ женщин. Ќе удивлЯйтесь,  пожалуйста,  ‹ука, парадоксальной неожиданности
моих  переходов;  то  Я  говорил  о секретной организации, теперь Я говорю о
магазине длЯ  женщин, поверьте, что между тем и  другим существует глубокаЯ,
прочнаЯ, хотЯ и незримаЯ, неназойливаЯ свЯзь.
     ‡наете ли вы, что Џассаж тоже относитсЯ к Ђкадемии? Ћбыватель не знает,
что Џассаж относитсЯ к Ђкадемии, и  пусть себе не знает. Џусть себе спокойно
ходит в Џассаж и  думает, что ходит в самый обыкновенный магазин (о, если бы
всегда наперед знать в своей жизни, чего можно ожидать от самых обыкновенных
магазинов!).
     Ќо  мы,  нерЯдовые,  мы  с  вами  должны  знать,  что   такое  из  себЯ
представлЯет  Џассаж, какое он  занимает место  в феноменально разветвленной
структуре  Ђкадемии (Я  даже  сам  уже  многое  не  помню,  что  там  с  чем
соотноситсЯ),  какое  место  занимают  в  ней  разные  там почты,  аптеки  и
парикмахерские,  и  улицы, по  которым ходЯт  панки, и  еще  десЯтки  других
учреждений, которые тоже есть колесики  и отделы одной необозримой машины, -
все это, ‹ука, наша с вами необходимаЯ наука.
     Ћ, вы, конечно, знаете, что из себЯ представлЯет помещение Џассажа. ‚ы,
конечно, помните тот протЯженный зал Џассажа, идеально прЯмой и строгий, как
коридор, как щель  между двумЯ  домами, как  венецианский канал, высокий, со
стеклЯнной крышей длЯ дневного света, с тремЯ этажами галерей с двух сторон,
соединенных однообразными горбатыми переходными мостиками, с золочеными бра,
с  матовыми  колбообразными  плафонами  дорогого  стекла  пониже  каждой  из
галерей, смутный,  оживленный гул в урочные часы Џассажа, и  на всех этажах,
на галереЯх - скороразмереннаЯ, усерднаЯ торговлЯ.
     …сли  бы  только нашему обывателю было бы хоть  немного вдомек, что там
скрывалось за этим благообразным устройством!
     Њы несли тогда свою особенную службу  в  Џассаже. Ќа  втором этаже,  на
галерее, неподалеку  от перехода,  у стены приютилсЯ там, знаете,  маленький
сапожный киоск. ‚ этом киоске работал один пожилой  армЯнин (а может быть, и
грек, мы  не  знали точно  поначалу), худощавый и  сутулый, вечно  небритый,
хмурый  и  малоразговорчивый.  €ногда  он  за  работой  хмуро  запевал  свою
армЯнскую песню (или греческую), потом  закашливалсЯ, потом что-то неприЯтно
сплевывал в платок, потом снова запевал или подолгу молчал.
     Џоначалу нам почему-то показалось, что это  не армЯнин, а ворона, но мы
потом все-таки точно увидели, что это армЯнин. € к нам,  знаете, даже иногда
подходили покупатели и спрашивали,  не знаем  ли  мы, зачем  это  посадили в
сапожный киоск ворону, а мы отвечали, что - нет, это не ворона, а армЯнин, и
что  сидит  он в киоске длЯ мелкого ремонта обуви, и, если кому-нибудь нужно
поправить каблук, или поставить набойку, или просто намазать ботинки ваксой,
то пускай он смело идет к армЯнину (это-то, конечно, был пробный шар с нашей
стороны), и это самое лучшее, что можно ему посоветовать.
     Ћ, все это было хитро придумано нашими врагами. Њы знали, что это очень
скверный армЯнин,  что он служит загранице, что он ее секретный  агент, и  в
Џассаже сидит длЯ свЯзи, и что скоро ожидаетсЯ его встреча с другим агентом.
Њы следили вовсю за армЯнином, мы наблюдали каждый его шаг.
     Ќу, в самом деле:  за день в сапожный киоск заходило иногда по полсотне
или даже по сотне человек народа, и, если  бы не наша осведомленность, кто -
простой  человек  -  мог бы  подумать на  армЯнина,  что  он такаЯ  сквернаЯ
личность. Њы хватали  всех,  кто приходил к армЯнину и потрошили потом их  в
специальном хирургическом  отделении, если нам  ничего не  давали допросы  и
осмотр вещей и одежды. Ћ, у  нас  много тогда накопилось  человеческого мЯса
из-за этого  проклЯтого армЯнина. Љак раз тогда  случилсЯ день-мЯсоед, и нам
пришлось съедать все это мЯсо, а несъеденное, подумавши  и поколебавшись, мы
пустили постепенно в розничную продажу.
     Њы  "тормознули" и самого армЯнина и стали колоть его иголками по всему
телу, потому что,  вы знаете, на  теле  есть такие  точки (наука каждый день
открывает какие-нибудь чудеса), что  если в  них колоть иголками, то человек
непременно говорит правду. ’еперь примерно так  же лечат  и болезни,  только
точки  другие.  Ќо  это  был  все-таки закоренелый,  скверный,  неисправимый
армЯнин; он никак не хотел говорить правду.
     Ћн все говорил, что мы перепутали  его с кем-нибудь другим, что он нас,
видите  ли,  знать не знает и  знать не  хочет (какаЯ грубость!), что  он  -
бедный сапожник-армЯнин  (хотЯ некоторые  и  принимают  его за ворону) и что
вообще его следует отпустить, потому что  он - честный человек. ‡нали бы вы,
‹ука, как менЯ временами выводила  из себЯ эта бессовестнаЯ  ложь. Ћднажды Я
даже вовсе не сдержалсЯ, стукнул кулаком по столу и  прикрикнул на армЯнина:
"Ќо вот отчего  ты такой хмурый,  если  ты  честный  человек?! „олго ты  нам
собираешьсЯ здесь рассказывать сказки?!"
     Ћ, этот армЯнин был настоЯщаЯ Ђрина ђодионовна насчет сказок.
     ЂрмЯнин у нас потом  умер от прободениЯ Язвы (у него была Язва); и хотЯ
его самого было нисколько не жаль, потому что  он  все времЯ врал, но смерть
его в какой-то момент повредила нашей операции. Њы еще повезли  его тогда на
нашей черной машине, а потом оказалось,  что  мы везем уже мертвеца. ’ак  он
нас, знаете, обманул.
     ЂрмЯнина из сапожного киоска  мы заменили, ‹ука,  своим человеком, тоже
армЯнином, но только хорошим армЯнином. ЂрмЯне, знаете, тоже бывают разные.
     € вообразите себе  дальше,  ‹ука, ход нашей мысли. Ђ вдруг, думаем  мы,
того армЯнина знает в лицо агент,  который собираетсЯ  к  нему  на  свЯзь, и
сразу же заметит подмену. ’огда нам пришлось "тормознуть" и того агента.
     џ не знаю, может быть, ‹ука,  вас  шокирует мой невольный  службистский
лексикон,  Я  и  сам  иногда  поражаюсь  ему,  и  поражаюсь  тоже очевидному
несоответствию   проЯвлений  двух   моих  различных,  порой   противоречивых
ипостасей. Ћ, менЯ оправдывает только моЯ ненависть к врагам.
     џ ходил тогда полон подозрений.
     ‚ы знаете, ‹ука, в Џассаже на самых различных торговлЯх работает числом
около двухсот продавцов,  двести  человек со своими претензиЯми и амбициЯми;
что - если, думал Я, и кто-нибудь из них тоже свЯзан с заграницей; так легко
теперь попастьсЯ на ее  бессовестные обольщениЯ, на каждом шагу  мой опытный
глаз отличает  ее отравленные приманки. Њы и  всех продавцов заменили своими
людьми.
     ЋбъЯснюсь далее. ‚ы знаете, ‹ука, однажды мне спросоньЯ показалось, что
все у нас в Ђкадемии хорошо; такое было сладостное видение... Џредставьте же
себе  мои  горечь,  разочарование  и  досаду,  когда  видение  рассеЯлось, и
наступило     окончательное      пробуждение.     ‘колько      мне     тогда
привычно-неприглЯдного открылось  в бодрствовании! „а и  вообще: все, что ни
есть, - есть  не то, что оно  есть. ‘колько безобразий  и сколько запустениЯ
увидел  Я  в  многострадальном  устройстве  Ђкадемии. ‘  тех пор мой девиз -
бдительность.
     Ќам  никак  нельзЯ   было  проиграть   в   этой   операции,  чтобы   не
разочаровывать  нашего обывателЯ (хотЯ мы бы, конечно, ничего не сказали ему
о наших возможных  упущениЯх).  Џотом и  покупатели стали тоже наши люди, мы
заменили их всех. ќто была моЯ идеЯ, она была одобрена, а сам Я был замечен,
продвинут  в должности  и  назначен  руководителем  всей операции. ќто  было
значительное продвижение, Я давно  заслуживал его.  „а и, сказать по правде,
прежний   руководитель   был   слишком   малоинициативен,   нерешителен    и
недальновиден длЯ столь серьезного дела.
     Љаждое утро  у нас  в Џассаже, еще  до открытиЯ всех торговель,  бывало
обЯзательное построение. џ зорко всматривалсЯ в своих людей, выстроившихсЯ в
послушные  шеренги.  "ђавнЯйсь!" - громко командовал  Я, и торопливое гулкое
эхо разносило мой голос по галереЯм.
     "Џлюрализм  и еще  раз плюрализм!  ќто единственное,  что Я потребую от
вас,  -  говорил Я,  прохаживаЯсь  перед  строем.  -  Ќо  только  плюрализм,
основанный на бдительности. џ бы даже сказал - бдительный плюрализм. € даже,
если  бдительности будет  больше,  чем плюрализма,  то  это, пожалуй,  еще и
лучше.
     …сли  €ван  €ваныч видит, что ЊарьЯ Џетровна склонЯетсЯ к загранице, то
почему он  не придет  к  нам и не  скажет, что ЊарьЯ Џетровна  склонЯетсЯ  к
загранице? Њожет быть, он сам склонЯетсЯ к загранице?  € если ЊарьЯ Џетровна
видит, что €ван €ваныч склонЯетсЯ к загранице, потому что он не идет к нам и
не сообщает о Њарье Џетровне, тогда почему сама ЊарьЯ Џетровна не идет к нам
и не говорит, что €ван €ваныч  склонЯетсЯ к загранице?  ђазве не  получаетсЯ
тогда,  что она вдвое ниже еще  склонЯетсЯ перед заграницей?!  Ћ, мы  должны
искоренЯть эту круговую поруку!
     €, если  мы  знаем, что  €ван €ваныч склонЯетсЯ  к  загранице  и  ЊарьЯ
Џетровна  тоже склонЯетсЯ к загранице, то что же тогда может оправдать  наше
бездействие?! €  еще спрошу  вас: не ЯвлЯетсЯ ли наша  медлительность в этом
случае (как ни горько об этом помыслить) также склонением перед заграницей?"
     ’ак говорил  Я  своим  людЯм, но  и без  деланной скромности скажу вам,
‹ука, что они вполне понимали мои слова.
     Њы следили  за  сапожным  киоском и за  небольшим  кафе,  которое  было
неподалеку от киоска на том же этаже, приходилось еще присматривать иной раз
и друг за другом, потому что, подумайте, ‹ука, - такаЯ мысль приходила мне в
голову,  -  а  вдруг какой-нибудь  нерассудительный  обыватель, нет -  мало,
обыватель!  -  враг  -  затешетсЯ  в   наши   рЯды.  Ћбыватель  это   всегда
недоразвившийсЯ,  неопределившийсЯ  в  чертах,  остановившийсЯ на  полдороге
враг.
     џ, бывало,  заходил  в  это маленькое, бесхитростное,  приветливое кафе
возле сапожного киоска  (Я любил туда  заходить), там  далеко разносилсЯ  по
воздуху резкий запах жареного кофе, и, хотЯ Я с  молодости не переношу этого
запаха и даже иногда не совсем понимаю, как это другие могут его переносить,
но и он все равно не нарушал моей  приЯзни к этому скромному, гостеприимному
заведению.  ’ам  было оживленно  и многолюдно,  стоЯла  какаЯ-нибудь очередь
возле прилавка; толстаЯ белаЯ розовогубаЯ буфетчица осоловело поглЯдывала на
беспокойную очередь,  шелестели  вентилЯторы  над  головой, а  за небольшими
столиками ненасытный самодовольный народ уже торопливо утолЯл свою скоромную
потребность. ќто  были все наши люди, и все - знакомые, почти родные лица. €
в ком-то из них, думал Я, уже, возможно, теперь созревала измена.
     €з песни, конечно, слова не выкинешь, и что было, то было, а то Я и сам
разве  не предпочел бы  обойтись без подобного нагнетаниЯ?! џ  посвЯтил себЯ
искоренению  измены. •отЯ  теперь, знаете, бывает,  что из песни  выкидывают
вообще все слова. (Ћх, этот  Њендельсон!  Љакой же он все-таки  был, подлец,
предусмотрительный,  что писал Џесни  без слов! ’еперь-то его и упрекнуть не
за что.) ‚прочем, еще добавлю, что обычно те народы громче  всех поют песни,
у  которых  пустее всего в  карманах.  •отЯ  последнее,  конечно,  просто  к
слову...
     џ даже собиралсЯ сам изобрести какой-нибудь особенный рентген длЯ умов,
чтобы своевременно выЯвлЯть враждебное длЯ нас склонение. џ хотел поторопить
науку, Я и ее хотел заставить служить своим целЯм. € даже, в широком смысле,
‹ука, Я считаю, что всЯ наука должна вообще служить искоренению измены.
     Ћднако, каковы бы ни  были мои  цели и идеи, всего не дано  осуществить
даже ни одному старателю.
     џ и раньше тогда уже был болен. Ќо теперь мое самочувствие отрицательно
усугублЯлось  и  некоторой умственной  лихорадкой,  причиной которой, как вы
понимаете, ‹ука, было ревностное служение долгу.  …сли враг не бездействует,
по многу раз  повторЯл себе Я,  тогда как же мы можем  позволить себе  какие
угодно  недомоганиЯ?!  ќта  мысль приводила  менЯ  в  отчаЯние  (которое  Я,
впрочем, тоже не особенно мог позволить  себе,  учитываЯ мое тогдашнее новое
назначение).
     ‚  один  день  Я  почувствовал  себЯ  особенно  плохо;   как   страшнаЯ
галлюцинациЯ менЯ повсюду преследовал запах жареного кофе,  Я никуда  не мог
скрытьсЯ  от  него,  у  менЯ стучало кровью в  висках,  казалось, расколетсЯ
голова, Я тогда особенно ощущал, какие там тонкие стенки.
     “ менЯ темнело в глазах, Я шел по галерее, держась за стену, потому что
у менЯ подгибались ноги, Я опасалсЯ, как  бы мне теперь не упасть на пол без
жизни; от кого-то мне тогда ожидать помощи?!
     - —то теперь понЯть им?.. - путались в голове обрывки мыслей, которым Я
был уже не  хозЯин. - €м, косномыслЯщему стаду...  џ не успею, тогда кто  же
успеет следующий?.. “видеть  бы самому...  ибо, как же  возможно без менЯ...
эти блаженные перемены...
     ‡адыхаЯсь, Я хватал  ртом неподатливый воздух, как иное  выловленное на
сушу  морское существо,  мне было очень трудно продиратьсЯ моими  подземными
ходами, Я прислонилсЯ к дверному косЯку у входа в  кафе и  смотрел невидЯщим
взором вовнутрь этого благопристойного заведениЯ. џ уже  не узнавал  никого,
мне все лица сделались незнакомы.
     Њне хотелось  крикнуть голосом о помощи,  хотЯ мне это  и не  позволЯло
сделать  мое новое назначение.  џ  уж  теперь никакаЯ не  птица,  много  раз
повторЯл  про  себЯ  Я.  Љто-то толкнул менЯ, входЯщий в кафе,  за столиками
довольно смеЯлись  над какой-нибудь  скабрезностью, толстаЯ  буфетчица  сама
себе  строила  глазки,  в  мойке  однообразно гремела  посуда, в  моих  ушах
отдаваЯсь  колоколом...  ѓудели  вентилЯторы,  производЯ  ураганы.  ‘вет  от
стеклЯнной крыши, буквально, придавливал менЯ к  полу;  Я  не помню в  своей
жизни  такого тЯгостного  физического ощущениЯ. Ќо наиболее мучительным, как
вы понимаете, ‹ука, было собственное мое бессилие.
     џ  пошел тогда, стараЯсь скрытьсЯ от взоров, Я прошел, держась за стену
и тщетно отыскиваЯ в ней хоть каких-нибудь выступов, еще несколько шагов - и
с каждым из них, ‹ука, у менЯ все меньше и меньше оставалось жизни.
     Џотом  Я  ввалилсЯ  в какую-то дверь на  галерее.  џ  оказалсЯ тогда  в
туалете. Ђ там тоже - кофе и хлорка.  € то и другое до тошноты. Џричем, надо
же было случитьсЯ надо мной  такому глумлению подлого, бессмысленного случаЯ
(за  что Я теперь его особенно ненавижу), надо же было мне с моими заслугами
и стремлениЯми, которыми мог бы гордитьсЯ всЯкий имеющий их, оказатьсЯ тогда
в   женском  туалете.  ‚звизгнувши,  оттуда  выскочила  какаЯ-то  рыженькаЯ,
остролицаЯ дамочка,  прошипевшаЯ на менЯ что-то о хулиганстве, и представлЯю
себе, какую она, дура, обо мне вообразила пошлость.
     €з последних сил Я  вцепилсЯ тогда  в  умывальник,  Я тЯнулсЯ руками  к
крану,  Я  хотел  взглЯнуть  в зеркало  на  свое  лицо.  џ поднЯл голову,  Я
посмотрел в зеркало, но ничего уже не увидел. €  это  было вовсе не страшно.
€бо на прежние страхи у менЯ ушли все прежние силы. ’огда Я упал и умер.
     ’огда-то, ‹ука, вы и обнаружили менЯ мертвым в моем кабинете, все счеты
с  жизнью были, как это говоритсЯ, покончены, и теперь уже не мне  самому, а
вам и судить менЯ и измеривать.
     ‡наете, если бы послушно внимал голосу моего честолюбиЯ,  то,  наверное
бы, постаралсЯ бы теперь на смерть  свою сочинить  и  подраматичнее реквием,
однако,  думаю,  пусть это сделают  за  менЯ  мои безвестные, многочисленные
прозелиты  (Я  тоже иногда прежде умел создавать невообразимое  искусство  и
науку, которые все есть запечатлениЯ всех сладких  человеческих погружений в
сумасшествиЯ),  пусть  разнесут  они  обо  мне славу, пусть  разольетсЯ  она
озерами и размывает на пути и тот Ядовитый, туповатый скепсис, и равнодушие,
и некоторую  спесивую недоверчивость, которыми издавна  более всего известен
миру наш обыватель.
     Љладите покойников на гранит, ‹ука! Ћ, вечнаЯ слава моЯ - ЂкадемиЯ!
     ‚се рожденные  обречены, а неродившимсЯ -  благо.  € не судите только о
том,  ‹ука,  почему  мертвецы   пишут   письма,   вы   совершенно   себе  не
представлЯете, как там  все происходит на самом деле. џ  даже  и сам до моей
смерти  все  представлЯл  совершенно  по-другому.  ‘мерть -  это перетечение
ипостасей из  одной в другую, окончательное природное обезвреживание жизни и
ее несостоЯтельных  заносчивостей  и грез. ‘мерть есть тоже сон, натуральный
сон, и даже гораздо более жизни.  € сон есть тоже смерть, и  даже  в чем-то,
пожалуй, с присущими тем обоим не  менее  внЯтным свойством необратимости их
пришествиЯ.
     € Я даже теперь  увлечен идеей о новой  "Ѓожественной  комедии" (хотЯ у
менЯ и  слабеет  разум),  и в  ней  будут все  только факты,  факты  и почти
никакого   вымысла,   это  тоже   ценно  по-своему  (не  более  только,  чем
паломничества  слова).   ЌаписаннаЯ   самым  скромным,  прозаическим,   безо
всЯческих украшений (ничего  этого не  нужно),  трезвым  Языком  она, должно
быть,  будет  довольно  хороша.  Ћчень  гуманным,   ненавЯзчивым  Языком,  Я
совершенно  уверен в  этом даже заблаговременно. € мне за это вовсе не нужно
славы, менЯ само дело увлекает, мне сам замысел дорог.
     ‡лодеЯниЯ сменЯют раскаЯниЯ, за ними снова следуют  злодеЯниЯ - это все
естественное коловращение жизни, и следует ли наивно вмешиватьсЯ в ее ход?!
     ‚ы еще, может быть, спросите насчет панков. Ћ, это настоЯщаЯ обида мира
-  панки!  ‚сЯ  вина их  есть  нетерпение.  ‚ижу  теперь,  что  долг всЯкого
руководителЯ высокого ранга  - обращать внимание  на них. Ћни  флюгеры новых
ветров,  и  кто может сказать, что флюгеры не  такаЯ же  полезнаЯ вещь, как,
например, светофоры, которые регулируют движение?! Ќикто не может.
     Џодпись: „екан.
     - џ, пожалуй,  только теперь, - думал ‹ука, прочитав „еканово письмо, -
только  теперь начинаю  понимать  со всей  возможной полнотой и  с  истинной
всестороннестью,  какаЯ же у менЯ все-таки  высокаЯ должность. •отЯ у менЯ и
раньше было немало возможностей убедитьсЯ в этом. Ќо, если Я теперь  это так
понимаю, то, подумать страшно, какаЯ ответственность ложитсЯ на мои молодые,
неиспытанные плечи. „олжно быть, особенные  обстоЯтельства моего рождениЯ, о
которых  мне  прежде  нередко рассказывали окружающие, это были все странные
предзнаменованиЯ моего  будущего выдающегосЯ  пути,  и стоит ли сетовать  на
него, уже столь теперь доставлЯющего мне славу?!
     - Љаждое суждение мое должно быть теперь справедливо, - думал еще ‹ука.
-  Ќо  также  скромно  и  ненавЯзчиво.  џ  должен  поражать  всех  особенной
справедливостью своих суждений.  Џусть  даже Я буду  говорить  мало,  больше
слушать, а потом в разговоре,  когда все  собеседники  выскажутсЯ, Я  должен
буду  говорить  что-то такое, что  сразу примирило  бы все  разногласиЯ, что
поразило бы  всех своей  неожиданной справедливостью, а потом, когда Я стану
старше,  или даже  состарюсь,  все  мои  высказываниЯ  приобретут  особенные
благожелательность и  весомость.  •орошо бы, если  в  старости внешне Я стал
похожим на ’агора или на ѓете. •орошо бы, если ко мне приходили  за советом,
пусть  даже за  мелочью  - Я  буду  готов  помогать и  мелочью.  Ќужно  еще,
наверное, вот  только жить  с  особенным  сочувствием к миллионам, многие из
которых  уже  состарились,  иссохли и  порастратились,  так и не  дождавшись
каких-нибудь  заметных,  благополучных,  приемлемых  изменений  мира...  Ќо,
главное, Я  должен  подавлЯть в  себе  восторженность. „аже наоборот: каждую
минуту испускать от себЯ деловитость.
     •отЯ  ‹уку теперь  нередко посещали подобные  мысли,  но  что  еще  так
глубоко осознаетсЯ человеком, что еще по-настоЯщему прочувствываетсЯ им, как
не то, что испытано им на практике.
     Ћднажды ‹ука захотел проверить,  какого он все-таки ранга руководитель.
Ћн  распорЯдилсЯ  на  целую  неделю  прекратить  занЯтиЯ  в  Ђкадемии,  всех
студентов  распустить  по  домам, а  в самой  Ђкадемии в это  времЯ провести
дезинфекцию всех помещений  (что было вовсе  не  прихотью), и, в общем, ‹ука
убедилсЯ,  что  -  высокого  ранга. …го распорЯжение  исполнили,  и молодому
человеку доставлЯло тайное, соблазнительное удовольствие ходить по пустынным
коридорам проветриваемой после  дезинфекции  Ђкадемии  и  временами  кое-где
вдыхать грудью и незначительный запах какой-то Ядовитой, несъедобной хлорки.
     - ђуководитель  должен быть  подобен  высокому  пику на  плоскогорье, -
думал еще ‹ука, -  с вершины  которого  истекает осЯзаемыми  потоками на его
подвластных и подчиненных его значительнаЯ руководительскаЯ высокаЯ духовнаЯ
энергиЯ. ‚предь Я должен быть по-настоЯщему счастлив, когда мне удастсЯ хоть
сколько-нибудь приблизитьсЯ к избранному мной же самим образцу. €, если бы Я
не решил посвЯтить себЯ наукам,  тогда, пожалуй, можно было бы даже занЯтьсЯ
подробным изучением и моих собственных руководительских эманаций.
     €ногда  случалось, что  ‹ука  отдавал распорЯжениЯ, которые  хотЯ  и  в
точности исполнЯлись и нисколько не  вызывали прекословиЯ  у  подчиненных, и
приводили, в общем, к благоприЯтным  последствиЯм длЯ дела, но все  же  и по
зрелому   размышлению   оставались   не    совсем    понЯтными,   странными,
необъЯснимыми.
     ‚ Ђкадемии завелсЯ страшный, неуловимый  вурдалак, которого хотЯ толком
никто не видел и  не знали даже, как  он выглЯдит, но  страху он за какие-то
две недели такого успел  нагнать на всю Ђкадемию, какого никто не испытывал,
может быть, и за всю  свою жизнь. ‚  малоосвещенном глухом коридоре Ђкадемии
он обычно выслеживал  свою жертву  - престарелого уважаемого профессора  или
маленькую  одинокую  студенточку,  или  молодого  студента-богатырЯ,  ударом
волосатого кулака он сбивал на  землю несчастную жертву, наступал коленом на
грудь, тотчас же рвал зубами горло и жадно  выпивал вытекавшую кровь  всю до
капли.
     ѓоворили, что иногда это чудовище, набрасываЯсь на свою жертву, страшно
хохотало, колотЯ себЯ в грудь, и вопило жутким, басовитым голосом, в котором
было  весьма  мало человеческого:  "џ  член  профкома! —лен  профкома!  —лен
профкома!"
     ‹ука,  когда  уже были испробованы все средства борьбы с  этим страшным
чудовищем,  вдруг  заЯвил, что длЯ того, чтобы им извести вурдалака, следует
резко  повысить качество  обучениЯ студентов в  Ђкадемии, и тогда  не только
одно это чудовище  сгинет,  но  и все  возможные последующие изведутсЯ  сами
собой. €спробовали  это  средство (хотЯ и не  особенно  верили  успеху), и -
странное дело - вскоре совершенно убедились в правоте ‹уки.
     ‚  одно  утро,  вставши ото  сна,  ‹ука  делал  перед  раскрытым  окном
гимнастику, и когда  после наклонов в сторону он стал энергично подпрыгивать
и высоко подбрасывать ноги кверху, майка  задралась у него на животе, и ‹ука
тогда обнаружил скатанную в  тугой шарик небольшую бумажку, торчавшую у него
из пупка.
     ђастерЯнный ‹ука развернул бумажку, в которой было одно слово, длинное,
несусветное и бессмысленное, и, хотЯ внизу  не было ни подписи, ни поЯснениЯ
к тексту (а на обороте - даже постскриптума), молодой человек все же  тотчас
угадал знакомую ему уже руку „екана.
     - Ѓ“„“„Ђ“ђЂ“ЉЂ,  -  было твердо выведено на бумажке.  ‹ука предполагал,
что   это,  наверное,   какаЯ-то  хитраЯ  аббревиатура  или  какое-то   иное
сокращение, и тщетно старалсЯ разгадать содержание написанного.
     - Њожет быть, это что-то Японское,  - думал ‹ука. - Љак жаль, что здесь
нет никаких поЯснений к тексту  € как жаль, что  мне моего слабого разума не
хватает на  раскрытие  всех обстоЯтельств  туманных,  с  которыми  иной  раз
приходитсЯ  мне  сталкиватьсЯ  на  моем  пути,  всех событий  неЯсных,  всех
происшествий  укромных,   потаенных,  с  отдаленными  подводными  течениЯми,
которые  все есть украшение нашей многохитростной жизни.  Ђ  без того как же
мне  воспользоватьсЯ  этим  посланием   (наверное,  важным,  значительным  и
полезным) в моей практической деЯтельности?!
     ‘тали  разбирать   архив   Ђкадемии  (хотЯ   и  без  участиЯ  „екановой
секретарши) - смотрЯт:  а там одни  жабы. —то ж такое, говорЯт, почему здесь
жабы? ‚  архиве должны  быть  распорЯжениЯ, папки и  документы, это было  бы
естественно, и не должно быть, разумеетсЯ, никаких жаб.
     Ђ  жабы,  как будто  чувствуЯ, что говорЯт о них,  поигрывали дрЯблыми,
подвижными  зобами,   равнодушно  квакали  и  нетерпеливо   поглЯдывали   на
непрошенных  пришельцев своими  выпуклыми, блестЯщими  глазами,  казавшимисЯ
оловЯнными.
     „оложили ‹уке.  Ћн  надолго  задумалсЯ, а потом говорит: это, наверное,
оттого,  что архив не  разбирали долгое времЯ, и  в этом есть тоже частица и
его, ‹уки, персональной вины,  потому что нельзЯ  сказать, что бы  ему давно
уже не было известно о необходимости разбирать архив.
     - Ђрхив -  это историЯ,  - говорил еще  ‹ука. -  ќто  наша  воплощеннаЯ
историЯ. •отЯ  кое-кому было, пожалуй,  выгодно, чтобы  это было  всего лишь
скопление бумажек.  ‚овсе никаких  не квитанций  прошедших  времен.  ‘трогих
квитанций. Ђ поэтому следует, несмотрЯ ни на каких жаб, продолжать разбирать
архив,  и  за  это  будут  впредь  награждать  героЯми,  Я  обещаю,  а  если
кому-нибудь будет суждено сложить  голову на этом  поприще и даже, наверное,
кому-то  точно суждено, так  его  положат на  гранит, и, посудите сами,  что
может быть красивее такой смерти?!
     ‹ука  и сам порой бывал неожиданно поражен, насколько все же у  него  в
последнее времЯ укрепилсЯ дух.
     Ћднажды утром,  когда  в Ђкадемии еще никого не было по причине раннего
времени,   ни  неугомонных,  неоднообразных  в  проЯвлениЯх  студентов,   ни
степенных  профессоров,   а   одни  только  немолодые,   смирные   дворники,
чрезвычайно чисто подметавшие двор  Ђкадемии между корпусами  и  поднимавшие
неимоверные клубы пыли и  с удовольствием чихавшие от нее, как  будто  бы от
матросского табака, ‹ука тогда пришел в „еканов кабинет и, сидЯ за столом, о
чем-то размышлЯл довольно долго.
     €нтересно, что, когда бы ‹ука не приходил  в „еканов  кабинет к  началу
всЯкого  рабочего  днЯ, то обнаруживал  всегда, что там уже переставили  всю
обстановку  в  кабинете,  так  что  она  казалась  совершенно  непохожей  на
предыдущую. ‹ука говорил, что - не надо, не  переставлЯйте. - „а  нет же,  -
говорил еще ‹ука,  - Я не шутЯ прошу вас ничего здесь  не трогать. Њне это и
вправду неприЯтно,  хотЯ Я  и допускаю,  что  вы  это  делаете из  каких-то,
наверное,  хороших  побуждений,  может  быть,  из уважениЯ  ко  мне, или  из
искреннего  желаниЯ благоустройства,  но Я  все равно  прошу вас  не  делать
этого.
     ‹уке обещали  больше  ничего не  трогать, но всегда и на другой день он
обнаруживал всю  обстановку  снова переставленной. ‚  конце  концов  молодой
человек махнул  рукой на все  ежедневные  перемены, и  они продолжались сами
собой.
     Љак-то так  было  устроено освещение в „екановом кабинете (должно быть,
из какой-нибудь особенной экономии), что посередине там было  совсем светло,
а по углам стоЯли такие  черные, осЯзаемые  тени,  что ничего  там,  и  если
захочешь, не разглЯдишь.
     Ћдин из  углов кабинета  давно уже  привлекал  внимание ‹уки.  Ћн встал
тогда  из-за  стола,   после   непродолжительного  размышлениЯ  окончательно
укрепившись  в своем намерении, и отправилсЯ в этот темный угол, и по  опыту
уже не слишком удивлЯлсЯ, когда не обнаружил там  никакой  стены впереди, и,
не видЯ ничего перед собой, долго шел,  придерживаЯсь рукой за пыльную стену
из оштукатуренного неровного кирпича сбоку, то терЯЯ ее, то вновь отыскиваЯ.
     Љогда из сумерек выходишь на  свет,  то возможно разве  в  первое времЯ
уверенно полагатьсЯ на свои ощущениЯ?! Ђ ‹ука, когда закончилась  темнота, и
впереди забрезжил  незначительный, подслеповатый,  призрачный  свет скупыми,
наклонными  струЯми,  увидел  перед  собой  стоЯщие  борт  к  борту  длинные
сухогрузные суда, ожидавшие ремонта,  и возле них  уже  копошились рабочие в
одинаковых замасленных одеждах, что-то умело клепаЯ и свариваЯ.
     -  Ќаверное,  это какие-то  доки,  - думал ‹ука. - € неудивительно, что
„еканов кабинет проходом соединЯетсЯ с ними. €нтересно только - наливные или
плавучие? „екан все должен знать и  о  доках, Я как-то раньше не подумал  об
этом.  € Я  теперь все осмотрю здесь  и  буду знать  тоже. Ђ  вот еще знание
вытеснЯет собой всЯкое невежество ума,  и жалко только,  что оно  составлЯет
индивидуальную собственность всЯкого владеющего им.
     ‚ыЯснилось  однако,  что ‹ука обозналсЯ  в своем благодушии. Ћказалось,
‹ука, неосторожно доверившись зрению,  принЯл за  доки  внутреннее помещение
Џассажа,  о котором прежде писал покойный  „екан и  где  прежде бывал  и сам
молодой  человек. - Ќу, ладно, - думал теперь ‹ука, - Я  несомненно ошибсЯ с
доками, смешно было  бы не признать этого, но ведь тогда тем более непонЯтно
нахождение  этих сухогрузных  судов  в  Џассаже.  •отЯ  это  и  не  нарушает
справедливости моих предыдущих рассуждений.
     Ќо  оказалось  также,  что  и суда были вовсе не  суда, а что-то совсем
другое,  не  совсем понЯтное и даже отдаленное с морем не  свЯзанное. €  эта
ошибка была длЯ ‹уки не менее неприЯтной, чем перваЯ.
     ‡десь было  десЯтка  два каких-то людей (или больше), которые бесцельно
ходили на  небольшом пространстве, нисколько  не  вступаЯ друг  с  другом  в
беседы, но свЯзанные все между собой одним труднообъЯснимым общим ожиданием.
‡десь  ‹ука  среди  прочих  незнакомых  людей  мельком  увидел  и  академика
‚алентина, и человека сурового вида, и своего друга Њарка (вернее - молодого
человека, весьма  похожего  на  Њарка,  тоже отменного красавчика), и  даже,
кажетсЯ,  „еканову  секретаршу, хотЯ  она здесь  была почему-то  мужчиной, и
потом,  когда хотел взглЯнуть на  них еще раз,  то долго не  мог отыскать их
глазами в толпе.
     - ђавнЯйсь! - негромко скомандовал ‹ука, оказавшись посреди всех людей,
и, кажетсЯ, только этого они все ожидали. ‚миг выстроились две шеренги, одна
против другой, и, хотЯ  обе были довольно  ровные (во всЯком случае, ‹ука не
замечал  особенного непорЯдка), но все повторил еще потвердевшим голосом два
раза: "ђавнЯйсь! ђавнЯйсь!"
     -  ‚ы  не  подумайте,  что  Я придираюсь  к вам,  добиваЯсь  особенного
равнениЯ, - говорил ‹ука,  выпрЯмившись и  неподвижно стоЯ перед строем. - €
не сочтите менЯ этакой новой метлой, которой доставлЯет, знаете, самолюбивое
удовольствие мести не как-нибудь, а именно по-новому. џ всегда Ясно сознавал
опасность подобной установки, особенно длЯ руководителЯ высокого ранга (хотЯ
это  и  не избавлЯет  от возможности  перекосов),  но  лучше Ясно  знать все
опасности, чем бездумно отрицать вообще существование их.
     Ќо,  подумайте, все самые  лучшие свойства в  человеке  -  плюрализм  и
интеллигентность, и  Я уж не знаю, что еще, ну хотЯ бы и  бдительность - все
зависит от хорошего равнениЯ (а некоторые думают, что равнение нужно  только
длЯ порЯдка, чтобы было красиво в глазах; это неверно. Ђ военные так вообще:
всегда  красиво выстраиваютсЯ  специально  длЯ  укрытиЯ  безобразий.). Њысль
сложнаЯ. Џризнаю.  Ђ  длЯ некоторых неискушенных умов и обременительнаЯ.  Ќо
необходимаЯ,  и  каждый должен  проделать  некоторую умственную работу  (длЯ
одного  -  большую,  длЯ другого -  меньшую), чтобы  единожды раз и навсегда
убедитьсЯ в справедливости этой мысли. Њы не можем по многу раз возвращатьсЯ
к одному  и тому  же.  € в  долгом пути не возвращаютсЯ к одному пройденному
колодцу  всЯкий раз, когда к ним подступает жажда.  Џодумайте  еще: от нас с
вами - от вас и от менЯ,  и от €ван €ваныча зависит грЯдущаЯ  картина нового
плюрализма;  кто  еще, как не мы с  вами,  должны теперь,  не покладаЯ  рук,
работать  над  нею?!  Џлюрализм  сам  по себе  это только инструмент, пускай
хороший  инструмент,  но все же  только инструмент. €  даже  длЯ  самих себЯ
нисколько не преувеличиваЯ значениЯ его, мы все же должны неустанно боротьсЯ
за  полное  процветание  плюрализма.  Ћб  этом  заботились  некогда  и  наши
предтечи.
     - ‚сЯкий раз нам даже в своих самых лучших деЯниЯх, - говорил еще ‹ука,
- трудно бывает  балансировать между брюзжанием и благодушием, но, когда это
все-таки  удаетсЯ,   не  следует  такое  балансирование   уверенно  называть
реализмом, который значительнее, наверное, всех наивных определений его.
     €, когда ‹ука заканчивал свою речь, он неожиданно заметил  среди прочих
сосредоточенных,  умственных  лиц   в  подтЯнувшихсЯ  шеренгах  и   внезапно
подобревшее  лицо  человека  сурового  вида,  которое  как  будто  говорило:
"Ќаконец-то и вы с нами".
     - ђазойдись! - скомандовал ‹ука, и, когда все  разошлись,  подчинившись
приказу,  молодой человек наконец мог свободно осмотретьсЯ вокруг. ‚се  было
как обычно в Џассаже. Ќа месте была и выпуклаЯ стеклЯннаЯ крыша, и золоченые
бра, и  строгие  галереи,  и  аккуратные  прилавки  вдоль стен,  и  горбатые
мостики, соединЯвшие противоположные стороны зала и по которым в обычные дни
протопывала,  наверное,   не  одна  тысЯча   ног   поспешного,  страждущего,
говорливого  народа. -  Ќу  вот,  теперь  и мое существование, - радостно  и
торжественно  подумывал  ‹ука,  -  перетекает  в   какую-то  новую,   доселе
неизведанную длЯ менЯ ипостась. Љакое волнующее, незабываемое сознание...
     ‚се-таки  не так просто и обыкновенно  было все  в Ђкадемии, чтобы  это
можно было  бы объЯснить все в нескольких словах. Ќу, например: казалось бы,
при  такой высокой  должности ‹уки кто может быть главнее его в Ђкадемии?  €
хотЯ  и точно  не  было никого  главнее,  но  в  один  определенный день (по
пЯтницам, как  впоследствии выЯснил ‹ука) к нему в „еканов кабинет приходили
двое, один из них - дворник, обычно подметавший территорию  прЯмо под окнами
‹уки, другой - тоже  весьма незаметнаЯ личность  из  физической  лаборатории
(совершенно  ничтожнаЯ  величина),  не  говорЯ  ни слова,  выводили  ‹уку  в
коридор, укладывали его лицом вниз на обтертую упругими студенческими задами
кривую железную скамью, вокруг  которой  всегда было вдоволь обслюнЯвленных,
мЯтых окурков, спускали с молодого человека его мешковатые брюки и пороли по
различным частЯм тела минут десЯть или пЯтнадцать сухими прутьЯми.
     Џороли  не больно, больше, наверное, длЯ видимости, и однажды, скосивши
глаза, ‹ука через  приоткрытую  дверь ближайшей аудитории, находившейсЯ  как
будто в тумане, увидел лица студентов, в почтительном увлечении взиравших на
всю экзекуцию,  но по  некоторому  отдалению ‹ука не мог  разглЯдеть,  какие
именно чувства выражают их лица.
     - ‘кажите, - спрашивал ‹ука у поровшего его дворника и у второго своего
мучителЯ, который,  когда  приходила его  очередь  пороть, заметно  смущалсЯ
своей ролью, - это, наверное, какое-нибудь введение покойного „екана?  € мне
кажетсЯ (хотЯ сама процедура и неприЯтна), что Я понимаю его смысл.
     -   Ќичего    подобного,   -   возражали   мучители   ‹уки,   деликатно
приостанавливаЯ наказание.  - Ќе „еканом  это введено было, не „екану это  и
отменЯть.  €,  хотЯ  именно  нам  выпало  исполнение этой процедуры  (весьма
неприЯтной), мы же утешаемсЯ мыслью, что через некоторое  времЯ, может быть,
кого-то другого н