сделают все что
угодно, -- но у менЯ выработалась привычка все времЯ быть  так,
чтобы  за  спиной  у  менЯ  никого  не  было, ибо Я не знаю, не
покажетсЯ ли в данную минуту ЉатЯше или Љузе необходимым сунуть
мне в спину нож: быть может это излишнЯЯ осторожность, ибо  они
на менЯ смотрЯт, как на дойную корову, и Я слышал, как ЉатЯша с
завистью  говорила,  что  менЯ "бог послал" ЊарЯше, ибо ЊарЯша,
ставЯ мне самовар и убираЯ мою комнату и контору, имеет  полное
право   и   возможность,   одобренные  ЉатЯшей,  систематически
обворовывать менЯ!.. „а, так, а Я -- честный  коммунист.  џ  не
понимаю,  как  наши мужики понимают честь, ведь должна же она у
них быть. Ћни живут, ничего не понимаЯ, и вот …гор строит новую
избу  по  всем   знахарьим   правилам,   когда   идет   мироваЯ
революциЯ!..  -- ќто весь народ, который Я вижу вокруг себЯ, но
кроме них есть еще невидимый  --  это  те  сотни,  а,  может  и
тысЯчи,  которые  вокруг  менЯ  растаскивают леса, с которыми Я
борюсь не на живот, а на смерть. “ менЯ такое ощущение, что все
вокруг менЯ воры, вор на воре сидит, не понимаю, как не  воруют
друг  друга,  --  хоть, впрочем, забыл, -- Я же сам был украден
немцами и они держали менЯ спрЯтанным в  темном  чулане!..  „а,
так.  „ети  у  ЊарЯши ходЯт голыми, потому что нечего надеть, и
все  они  в  жесточайшей  часотке,  --  сначала  Я  стал   было
столоватьсЯ  вместе с Љузей, но мне было тошнотворно от грЯзи и
-- было стыдно есть при детЯх, потому что они голодны, не  едЯт
даже  вдоволь  хлеба  и  картошки, -- а мЯсо, там масло, Яиц --
никогда не видЯт... Ђ вот Њишка -- пастух, который  с  коровами
говорит   на  коровьем,  не  похожем  на  человеческий,  Языке,
по-человечески говорит с трудом, -- нашел в лесу землЯнку,  уже
развалившуюсЯ  в овраге, в глуши, -- землЯнка в гору вросла, --
и в землЯнке полуистлевшаЯ  псалтирь,  спасалсЯ,  должно  быть,
какой-то  праведник: интересно знать, мыло он признавал поганым
или свЯтым?.. Ђ знахарю --  "Ђрендателю"  чижик  предсказывает,
когда  он  будет  пить  самогонку. Ђ сам пастух Њинька знаменит
тем, что в прошлом году, еще до менЯ,  в  его  стаде  у  коровы
родилсЯ  телок с человечьей головой, -- телка этого бабы убили,
и молва решила, что отцом телка ЯвлЯетсЯ  Њинька:  быть  этого,
конечно,  не  могло, -- но что Њинька, который с коровами лучше
говорит, чем с людьми, мог вожделеть к  коровам  --  это  пусть
лежит на его совести"... -- --
     -- - Ќекульев не дописал тогда этого письма. Ћн сел писать
его вечером,  вернувшись  с  горы,  где  раскладывал  костер, и
просидел за столом до поздней ночи. Џисал в конторе, горели  на
столе  две  свечи,  отекали стеарином, -- лили на зеленое сукно
стеарин ко многим другим стеариновым ночам  на  сукне,  в  этом
доме,   горьком,   как   табачный   мед.   €   вдруг,  Ќекульев
почувствовал, что всЯ  кожа  его  в  мурашках,  --  первый  раз
осознал эти привычные мурашки, -- поспешно ощупал револьвер, --
вскочил  из-за  стола,  схватил револьвер, чтобы стрелЯть, -- и
тогда в контору вошел Љоньков, с револьвером  в  руке,  весь  в
пыли, с лицом, землистым от пыли. Љоньков сказал:
     --  ’оварищ  Ђнтон!  €льЯ  Љандин  --  убит  мужиками,  на
порубке. ‚ Љадомы, в  ‚Язовы,  в  Ѓелоконь  пришли  разведочные
военные  отрЯды,  установить  нельзЯ, белые или красные. Њужики
бунтуют! -- --


        ѓлава третьЯ. -- Ћ матери сырой земле и о прекрасной любви.

     ђасспросить  мужиков  о  матери  сырой-земле,  --  слушать
человеку уставшему, -- станут перед человеком страхи,  черти  и
та  земнаЯ  тЯга,  та  земнаЯ  сыть,  которой,  если-б нашел ее
богатырь  Њикула,  повернул  бы  он  мир.  Њужики  --  старики,
старухи,  --  расскажут,  что  горы  и овраги накопали огромные
черти, такие, каких теперь уже нет, своими рогами -- в то самое
времЯ, когда гнали их архангелы из раЯ.  Њать  сыра-землЯ,  как
любовь  и  пол,  тайна,  на  которую  разделила  -- она же мать
сыра-землЯ -- человека, мужчину и женщину, -- манит смертельно,
мужики целуют землю сыновне, носЯт  в  ладонках,  приговаривают
ей,  заговаривают -- любовь и ненависть, солнце и день. Њатерью
сырою-землей -- как смертью и любовью -- клЯнутсЯ мужики.  Њать
сыру-землю -- опахивают заговорами, и тогда, в ночи запрЯгаетсЯ
в соху вместо лошади голаЯ вдова, все познавшаЯ, а правЯт сохой
две голые девки, у которых землЯ и мир впереди. †енщине быть --
матерью  сырой-землей. -- Ђ сама мать сыра-землЯ -- полЯ, леса,
болота, перелески, горы, дали, годы, ночи, дни, метели,  грозы,
покой.  --  --  Њать  сыру-землю  можно  -- иль проклинать, иль
любить.
     “ Ќекульева был большой труд. ћго-восток отрывали донцы  и
уральцы,  из  Џензы  к  Љазани шли чехи, ‚олгу сщемили, щемили.
‚олгу спасали Њедыни. “ Њокрых Ѓалок, в Џочинках,  у  Ћстровов,
на  ‡алогах,  --  в десЯтках мест -- грузились баржи с дровами,
лесами, осмиреками, двенашниками, тесами. € в  ночи,  и  в  дни
приходили   издыхающие  пароходы,  --  ночами  сыпали  пароходы
гейзеры искр, -- брали дрова,  свою  жизнь,  чтобы  шлепать  по
зарЯм  и  водам  лопастЯми  колес,  пугаЯ дали. €з ‘аратова, из
‘амары, из уездов, из степных городов -- приезжали отрЯды людей
с пилами, тех, чьЯ волЯ была победить и  не  умереть,  рабочие,
профессора,  студенты,  курсистки,  учительницы, матери, врачи,
молодые и старые, мужчины и женщины,  --  шли  в  леса,  пилили
леса,  сбивали  себе  руки,  колени,  кровЯные набивали мозоли,
тупыми пилами боролись за жизнь -- жгли ночами  костры  и  пели
голодные  песни,  спали  в лесах на траве, плакали и проклинали
ночи и мир, -- и все же приходили  пароходы,  хрипели  дровЯным
дымом,   профессора  становились  за  кочегаров,  профессорские
пиджаки маслелись, как рабочие блузы. -- Ќекульев был тут, там,
мчал туда, верхом на гнедой кнЯжеской лошади,  сзади  Ќекульева
на  хромом  меринке ковылЯл ЉузЯ: все, что делалось, необходимо
было -- во что бы то ни стало, и ЉузЯ помахивал часто  наганом.
-- --

     ...  Ѓыла  ночь.  Ќекульев  не дописал тогда письма, свечи
запечатлевали  новую  стеаринную  быль  на  зеленом  конторском
сукне.  €  тогда  в комнату вошел Љоньков с револьвером в руке,
весь в пыли, с  лицом  землистым  от  пыли,  и  Љоньков  сказал
шепотом,  как  заговорщик:  -- "’оварищ Ђнтон! €льЯ Љандин убит
мужиками  на  порубке.  ‚  Љадомы,  ‚Язовы,   Ѓелоконь   пришли
разведочные  отрЯды,  установить  нельзЯ,  белые  или  красные.
Њужики бунтуют!"  --  -  ’огда  Љонькова  Ќекульев  встретил  в
гусином   страхе  --  с  револьвером  в  руках,  и  он  опустил
револьвер, сел беспомощно на стол,  чтобы  помолчать  минуту  о
смерти  товарища.  --  Ќо  тогда  оба  они  крепко  сжали ручки
револьверов,  тесно  сдвинувшись  друг  к   другу:   за   окном
зашелестел  десЯток  притаенных  шагов,  перезамкнулись затворы
винтовок, и в миг в дверЯх и  в  окнах  возникли  черные  точки
винтовочных   дул,  --  и  в  комнату  вошел  матрос,  покойно,
деловито,  револьвер  у  него  не  был  вынут  из  кобуры.   --
"’оварищи,  ни с места. ђуки вверх, товарищи. -- „окументы!" --
"‚ы коммунист, товарищ?" -- "‚ы арестованы. ‚ы поедете  с  нами
на  пароход".  --  ‡емлЯ  сворачивала  уже  в осень и ночь была
черна, и волжские просторы повеЯли сырою неприЯзнью. “ лодки во
мраке выли бабы, и прощались с ними, как прощаютсЯ  новобранцы,
…горушка  и ЉузЯ. Џыхтели во мраке пароходы, но на пароходах не
было огней. ‘ели, поплыли. ЉузЯ подсел к Ќекульеву: -- "ќто что
же, расстреливать нас везут?" -- Џомолчал. -- "џ так полагаю, Я
все-таки босой, прыгну Я в воду и уплыву"... -- Љрикнул матрос:
-- "Ќе шептатьсЯ!" --  "Ђ  ты  куды  нас  везешь,  за  то?"  --
огрызнулсЯ   ЉузЯ.  --  "’ам  узнаешь,  куда."  --  ’кнулись  о
пароходный борт, -- "Џрими конец", -- "—аль!" -- Џароход  гудел
человеческими  голосами. Ќекульев выбралсЯ на палубу первым. --
"‚еди в рубку!" -- ‚ рубке толпились вооруженные люди, у  одних
поЯс,  как  у  индейцев перьЯми, был завешен ручными гранатами,
другие были  просто  подпоЯсаны  пулеметными  лентами,  махорка
валила   с   ног.   --   €  выЯснилось:  седьмой  революционный
крестьЯнский полк потерЯл начальника штаба, а  он  единственный
на  пароходе  умел  читать по-немецки, а военную карту заменЯла
карта из немецкого атласа; карта лежала в  рубке  на  столе  --
вверх ногами; седьмой крестьЯнский полк шел бить казаков, чтобы
прорватьсЯ  к  Ђстрахани,  --  и  чем  дольше шел по карте, тем
получалось непонЯтней; Ќекульев карту положил как  надо,  --  с
ним  спорили,  не  доверЯЯ;  а потом всю ночь сидел Ќекульев со
штабистами -- матросами, уча  их,  как  читать  русские  слова,
написанные латинским шрифтом; матросы понЯли легко, повесили на
стенку  лист,  где  латинский алфавит был переведен на русский.
ђассвет пришел выцветшими стеклЯшками,  Ќекульев  был  отпущен;
Љоньков  сказал,  что он останетсЯ на пароходе; …горушка и ЉузЯ
спали у трубы, Ќекульев растолкал их. -- --
     -- - € когда шлюпка отчалила уже  от  парохода,  за  горой
разорвалсЯ  пушечный  выстрел,  и  вода  около шлюпки в грохоте
бешено рванулась к  небу.  ќто  обстреливали  казаки,  пошедшие
вперед,   навстречу   к   седьмому  (и  первому  и  двадцатому)
революционному крестьЯнскому полку имени матроса —аплыгина.  --
--

     ...  ’акие люди, как Ќекульев, -- стыдливы в любви; -- они
целомудренны и правдивы всюду. €ногда, во имЯ политики и во имЯ
жизни они лгут, -- это  не  есть  ложь  и  лицемерие,  но  есть
военнаЯ  хитрость,  --  с  собою  они  целомудренно  -- чисты и
прЯмолинейны и строги. -- ’огда, в первый Њедынский  день,  все
солнце  ввалилось  в  контору,  и было очень бодро, -- и потом,
через немногие дни, в той же лунной неделе, в лунной  и  росной
мути,  Ќекульев  сказал  --  всем  солнцем и всем прекраснейшим
человеческим -- "люблю, люблю!" --  чтобы  в  этой  любви  были
только  солнце  и  человек:  тогда  пьЯно  пахло  липами и была
краснаЯ луна, и они выходили из  лесу  к  полЯм,  где  Ђрина  с
рабочими  драла  корье  --  драла  с живых деревьев живую кору,
чтобы дубить ей мертвую кожу. --  -  “  Ђрины  Ђрсеньевой  было
детство,  пропахшее  пирогами,  которое  она хотела выпрЯмить в
прЯмолинейность,  --  и  она  возрастала  обильно  --   матерью
сырой-землей  --  как  тюльпаннаЯ  (только две недели по весне)
степь, -- кожевенница Ђрина Ђрсеньева, прекраснаЯ женщина.  „ом
был  прежний,  но дни были иные, очень просторные, и не было ни
приказчиков, ни бухгалтеров, ни  отца,  ни  матери.  Ќадо  было
работать во что бы то ни стало. Ќадо было все перекраивать. „ом
был  тот  же, но из дома исчезли пироги, и там, где раньше была
столоваЯ (вот чтобы эти пироги есть) стоЯли нары рабочих, и длЯ
Ђрины остались мезонин, чемодан, корзина  с  книгами,  кровать,
стол,  винтовка, образцы кож, и в углу жил волченок (о волченке
потом...). Ќо за домом и за заборами -- дом стоЯл на краю  села
--  была  степь  по  прежнему,  жухлаЯ,  одиночащаЯ, в увалах и
балках, -- такаЯ памЯтнаЯ  лунными  ночами  еще  с  детства.  Ђ
каждаЯ  женщина -- мать. Ќадо было на тарантасе мчать в леса на
обдирку корьЯ; надо было  мчать  в  город  в  совнархоз  и  там
ругатьсЯ;  надо  было лезть на всЯческие рожны -- на митингах в
селе, на совещаниЯх в городе; надо было  говорить  о  голье,  о
бахтарме,  о дерме, о золении, о дублении, об обдирке, обсышке,
о шакше (сиречь птичьем  помете),  --  и  надо  было  иной  раз
рабочих  обложить -- в чем пес не лакал, таким матом, чтоб даже
сами скорнЯки уважили; за забором стоЯли низкие бараки,  рЯдами
стоЯли  чаны  длЯ  промывки  и  зазолки,  сзади пристроена была
боенка, строились бараки длЯ мыловаренного и клеевого  заводов,
стоЯл  амбарушка,  где рушили в пыль лошадиные кости: надо было
все перестраивать, делать заново и по-новому. Ќадо было  носить
пиджак  по-мужски,  револьвер  на  ремне, -- и сапоги надо было
шить на заказ: мала была ножка! €  не  надо  --  не  надо  было
склонЯтьсЯ вечерами над волченком, смотреть ему в глаза, нежные
слова говорить ему, и вдыхать его -- горький лесной запах! -- -
€  вот  в  солнечный  бодрый день -- всею матерью сырой-землей,
подступавшей к горлу, -- полюбила, полюбила! -- € тогда, в  той
же лунной неделе, в лунной и росной мути, когда Ќекульев сказал
--  "люблю,  люблю",  --  остались  только  луна,  только  мать
сыра-землЯ, и она отдалась ему --  девушка-женщина  в  тридцать
лет,  отдав все, что собрано было за эти тридцать весен. -- Ћн,
Ќекульев, приезжал к ней вечерами и приходил наверх в  мезонин;
иногда ее не было дома, тогда, дожидаЯсь, он рылсЯ в чуждых ему
книгах  о  кожевенном  деле  и  пыталсЯ  играть с волченком; но
волченок  был  враждебен  ему:  волченок  забивалсЯ   в   угол,
съеживалсЯ     и    оттуда    смотрели    чужие,    немигающие,
абсолютно-осторожные два глаза, следЯщие за  каждым  движением,
ничего не опускающие, -- и волченок скалил бессильную маленькую
свою   морду,  и  от  волченка  гнусно  пахло  псиной,  кислым,
недостойным человека... ‚ходила Ђрина, и Ќекульеву  каждый  раз
казалось,  что  это  входит  солнце,  и  он  слепнул в счастьи.
Ќекульев не  замечал,  что  всегда  она  кормила  его  вкусными
вещами,  ветчиной,  свининой,  и  очень  часто  были или пухлые
пироги, или сдобные пышки, которые Ђрина -- удосуживалась,  все
же! -- пекла сама. Ќекульев не замечал, что весь этот дом, даже
пироги,  пропахли  странным,  непонЯтным ему запахом, -- кожей,
что-ли. -- Џотом Ќекульев и Ђрина шли  в  степь,  спускались  в
балку,  где  наверху склонЯли головы солнц подсолнухов, а внизу
пересвистывались  и  замирали   неподвижно,   стражами   сурки,
поднимались  на  другую  сторону  балки, -- и были там в местах
совершенно первобытных, где не проходили даже  татарские  орды.
Ђрина   отдавалась  Ќекульеву  всею  матерью  сырой-землей,  --
Ќекульев думал, что в руках его солнце. -- “ них не было влазин
с черным петухом и с черной кошкой (хотЯ и было полнолуние)  --
потому, что у них были любовь и счастье.
     €  это счастье расколотилось вдребезги, как вдребезги бьют
глинЯную посуду на деревенских мужичьих свадьбах.  --  Ќекульев
понЯл запах Ђрины и пересилить его не мог. --
     Ќекульев  приехал  днем. ‚ мезонине был только волченок. “
заводских ворот сидел сторож, старик, он  сказал:  --  "‹ошадей
часотошных  пригнали  из армии, дохлых, порченых, -- пошла туда
Ђрина ‘ергевна." --  Ќекульев  пошел  по  заводу,  прошел  мимо
громоздких   протухших   чанов,  побрезговал  зайти  в  бараки,
калиткой вышел на другой двор, -- и там увидел. -- -  Ќа  дворе
стоЯло  штук  сорок совершенно измызганных лошадей, без шерсти,
слепых, обезноживших (когда лошади "безножат",  тогда  ноги  их
как  дуги),  лошади  походили  на  ужасных нищих старух, лошади
сбились в безумии в табун, головами внутрь -- хвостов у лошадей
не было, и были лишь серые чешуйчатые репицы на месте  хвостов,
которые  судорожно  дрожали.  €  тут  же, за низким заборчиком,
убивали лошадей, одну за другой,  отрываЯ  каждую  насильно  от
табуна. Ћткрылись воротца туда, на бойню, -- четверо вталкивали
в  ворота противЯщуюсЯ лошадь, один из них ломал репицу хвоста,
вынуждаЯ лошадь  итти  убиватьсЯ,  --  вышла  из  ворот  Ђрина,
ударила  поленом  лошадь  по  шее,  лошадь качнулась от удара и
пошла вперед. Ђрина была в окровавленном фартуке  и  в  кожаных
штанах.  Ќекульев  побежал  к  воротам.  Љогда он взбежал туда,
лошадь уже лежала на земле, дергались судорожно ноги, сползли с
зубов мертвые губы и Язык был зажат в  зубах  вместе  с  желтой
слюной, и двое рабочих уже хлопотали над лошадью, распарываЯ --
живую  еще  --  кожу;  сломаннаЯ  репица  лошади торчала вверх.
Ќекульев  крикнул:  --  "Ђрина,  что  вы  делаете?!"  --  Ђрина
заговорила   деловито,   но   очень  поспешно,  так  показалось
Ќекульеву: -- "Љожа идет на обделку, жировые вещества  идут  на
мыло, белками мы откармливаем свиней. ‘ухожилиЯ и кости идут на
клееварню. Џотом кости размалываютсЯ длЯ удобрениЯ почвы. “ нас
все  использываетсЯ."  -- ђуки Ђрины были в крови, землЯ залита
была кровью, -- рабочие обдирали лошадь, другие  конские  трупы
валЯлись уже ободранные, -- лошадь подвесили за ноги, на блоке,
к  виселице. Ќекульев понЯл: здесь пахнет так же, как всегда от
Ђрины,  и  он  почувствовал,  что  горло  его  сжала  тошнотнаЯ
судорога.  Ќекульев  приложил  руку  ко  рту, точно хотел рукою
зажать рвоту, -- повернулсЯ и молча пошел  вон,  за  заборы,  в
степь.  Ќекульев  был  целомудрен в любви. Ћн был всегда бодр и
любил быть "без дураков" -- в  степи  он  шел  как  дурак,  без
картуза,  который  забыл в мезонине у волченка. Ѓольше Ќекульев
не видел Ђрины. -- --
     ‹еса лежали затаенно, безмолвно, -- по суземам и  раменьЯм
(говорил  ЉузЯ)  жил  леший, -- горели в ночах костры, недобрые
огни. …сли бы было такое большое ухо --  оно  услыхало  бы  как
перекликаютсЯ  дозорные, как валЯтсЯ деревьЯ, миллионы поленьев
(чтобы топить ‚олгу и революцию), услыхало бы свисты, посвисты,
пересвисты, окрики и крики. -- ‹ежала в лесах мать  сыра-землЯ.
-- -- Ѓыл рассвет, когда над лесами полетели Ядра, чтобы Ядрами
ставить  правду.  --  Ќекульев  прошел  в  дом, позвал за собой
Љузьму и …гора, сказал, став за стол:
     -- ’оварищи. џ ухожу от вас, в Љрасную  Ђрмию.  Џоступайте
как знаете. …сли хотите, идемте со мной.
     ЉузЯ  помолчал.  ‘просил  …гора:  --  "’ы  как  понимаешь,
џгорушка?" -- …гор ответил: -- "Њне нельзЯ иттить, Я избу новую
построил, никак к примеру нельзЯ, все растащуть, -- Я  лучше  в
деревню уеду." -- ЉузЯ за обоих ответил -- руки по швам:
     -- —есть имею доложить, так что мы остаемсЯ при лесах!
     Ќекульев  сел к столу, сказал: -- "‘тупайте, что останетсЯ
от менЯ, разделите по-ровну, Я уйду только с винтовкой. Љузьма,
приди через час, Я дам тебе письма, отвезешь." -- Љузьма и …гор
вышли. Ќад домом разорвалсЯ снарЯд.
     Ќекульев написал на клочке, поспешно:

     "‚ ѓубком. -- ’оварищи, Я покидаю леса.  џ  спешу,  потому
что  около  идет бой. џ ухожу в Љрасную армию, но это не конец,
-- Я  хочу  работать,  только  не  с  землей,  чтобы  черти  ее
проклЯли: пошлите менЯ на завод. ђаботать надо, необходимо." --
     "€рине  ‘ергеевне Ђрсеньевой. -- Ђрина, прости менЯ. џ был
честен -- и с тобой, и с собой.  Џрощай,  прости  навсегда,  ты
научила менЯ быть революционером."

     ...............


        Ћ волченке.

     Ѓыла  безлуннаЯ  ночь.  ел  мелкий  дождик.  €рина шла из
степи, прошла селом, слушала, как воют  на  селе  собаки,  село
замерло  в безмолвии и мраке. ‚ошла во двор, прошла мимо чанов,
никто  не  повстречалсЯ,   --   поднЯлась   в   свой   мезонин.
Џрислушалась  к тишине -- рЯдом здесь в комнате дышал волченок.
‡ажгла свечу, склонилась над волченком,  зашептала:  --  "Њилый
мой, звереныш, ну, пойди ко мне!.." -- ‚олченок забилсЯ в угол,
сидел  на  задних  лапах, поджал под себЯ пушистый свой хвост и
черные его глаза стерегли каждое движение рук и глаз  €рины.  €
когда  глаза их встретились, глаза волченка, не мигающие, стали
особенно чужие, враждебными навсегда. €рина нашла волченка  еще
слепым,  она  кормила  его из соски, она нЯньчилась с ним как с
ребенком, она часами  сидела  над  ним,  перешептываЯ  ему  все
нежные  слова,  какие знала от матери, -- волченок рос у нее на
руках, стал лакать с блюдца, стал самостоЯтельно  есть,  --  но
навсегда  волченок  чувствовал себЯ врагом €рины. Џриручить его
возможности не было; и чем больше волченок рос, тем  враждебнее
и  чужее  был он с €риной, он убегал от ее рук, он перестал при
ней есть, -- они часами сидели друг перед  другом,  между  ними
была  его  миска,  она знала -- он был голоден, она умолЯла его
нежнейшими словами -- "ешь, ешь, голубчик, --  ну  ешь-же,  все
равно  Я не уйду отсюда!" -- волченок следил своими стеклЯшками
глаз за ее глазами и руками, и был неподвижен,  не  смотрел  на
миску,  -- пока не уходила она, тогда он поспешно съедал все до
дна; он ворчал и скалилсЯ, когда она протЯгивала руку;  он  был
врагом навсегда, приручить его возможности не было; €рина много
раз  замечала,  что  наедине  волченок  живет очень благодушно,
своими собственными интересами: он бегал по комнате,  изучал  и
обнюхивал  вещи, грелсЯ на солнце, ловил мух, благодушествовал,
задирал вверх ноги, -- но как только входила она, он вбиралсЯ в
свой угол, и оттуда смотрели два черных  абсолютно-внимательных
глаза.  -- - €рина поставила свечу на полу, и села против волка
на корточки, сказала --  говорила:  --  "милый  мой,  звереныш,
Ќикитушка,  --  ну,  пойди  ко  мне, -- у тебЯ ведь нет мамы, Я
приласкаю тебЯ на руках!" ‘веча коптила,  мигала,  --  мир  был
ограничен  --  мир €рины и волченка -- спинкой кровати, стеной,
печкой, и потолок уже не был виден, потому что коптила свеча  и
потому что обе пары глаз смотрели друг в друга. €рина протЯнула
руку,  чтобы  погладить  волченка -- и волченок бросилсЯ на эту
руку, бросилсЯ в смерть, страшной ненавистью, -- впилсЯ  зубами
в  пальцы,  упал  в  злобе,  не  разжимаЯ  челюстей;  --  €рина
отдернула руку,  волченок  повис  на  зубах,  --  на  руке,  --
волченок  сорвалсЯ  с  руки,  срываЯ мЯсо с пальцев, ударилсЯ о
кровать, -- и сейчас же  по-прежнему  сел  волченок  в  углу  и
оттуда  смотрела  пара  немигающих  его  абсолютно-внимательных
зрачков, точно ничего не было. € €рина горько заплакала  --  не
от   боли,   не  от  крови,  стекавшей  с  руки:  заплакала  от
одиночества, от обиды, от бессилиЯ -- как  ни  люби  волка,  он
глЯдит  в  лес,  -- €рина была бессильна пред инстинктом -- вот
пред  маленьким  вонючим,  пушистым  комком  лесных,   звериных
инстинктов,  что  сейчас  засел  за  кроватью,  -- и перед теми
инстинктами, что жили в ней, правили ей,  --  что  посылали  ее
сейчас  в  дождь, в степь, плакать на том увале, где отдавалась
она Ќекульеву; -- и в бессилии, обиде, одиночестве (чем  больше
любила  она волченка, тем злее был он с ней) больно ударила она
волченка по голове, по глазам и упала в слезах  на  постель,  в
одиночестве, в несчастии. ‘веча осталась около волченка. -- --
     ’огда  в  окно  полетел камень, посыпалось стекло, -- и за
окном крикнул подавленный голос:
     -- ’оварищ Ђрсеньева! Ѓеги! —то ты глЯдишь, все  уж  ушли,
-- казаки в селе, скорей! -- Ђйда в леса! --
     и  за  окном послышалсЯ поспешный топот копыт -- от села к
степи, к лесам. -- --
     ...‘тепь в осени блекнет сразу, сразу заволакиваетсЯ степь
просторною серой  тоской.  “тро  пришло  в  дождевой  измороси,
неумытое,   очень  тоскливое.  Њимо  разбитых  заводских  ворот
проехал с песнЯми конный казачий отрЯд. €з  ворот  выехали  три
казака   и   слились   с   остальными,  никто  не  слышал,  как
рассказывали казаки о прекрасной бабе-коммунистке,  доставшейсЯ
им  на  случайную  ночь...  Ђ у заводских разбитых ворот, когда
стихла песнЯ, опЯть стала тишина. -- Ќа дворе на заводе, стоЯли
чаны, пропахшие мертвой кожей и дубьем, и  в  средний  чан  был
воткнут  кол  и  на  кол была посажена €рина -- Ђрина ‘ергеевна
Ђрсеньева. Ћна была раздета до-нога. Љол был воткнут между ног;
ноги были привЯзаны к  колу.  ‹ицо  ее  --  красавицы  --  было
безобразно от ужаса, глаза вылезли из орбит. Ћна была жива. Ћна
умерла к вечеру. Ќикто за весь день не зашел на заводской двор.

     ЉузЯ опоздал к Ђрине с письмом Ќекульева. Ћн пришел ночью.
„ом и  двор  были  отперты,  никого  не  было.  Ћн  пробралсЯ в
мезонин, зажег спичку, здесь было все разгромлено.  ‚  углу  за
кроватью  стоЯл  на  полу  подсвечник  с  недогоревшей свечей и
смотрели из за подсвечника два волчьих глаза. ЉузЯ зажег свечу,
осмотрел внимательно комнату, поковырЯл на  полу  следы  крови,
сказал вслух, сам себе: -- "“били, что-ли? ‹ибо подранили, -- и
тут  громили,  значит, черти!" -- Џотом остановил свое внимание
на волченке, осмотрел, усмехнулсЯ, сказал: -- "Ђ говорили,  что
волченок,  ччудакии!  ќто  лиса!"  --  ЉузЯ  собрал  все вещи в
комнате, завернул их в одеЯло, перевЯзал веревкой,  --  взЯл  с
постели  простыню, спокойно ухватил за шиворот лисенка, закутал
его, --  взвалил  узлы  на  спину,  потушил  свечу,  подсвечник
засунул в карман, и пошел вон из комнаты.
     ‚скоре  ЉузЯ  шел  лесом.  ‹ес  был безмолвен, черен, тих.
Ќекульев удивлЯлсЯ бы, как ЉузЯ не выткнет себе во мраке  глаз.
ЉузЯ  шел  кратчайшим путем, горами, тропками, -- о лешем он не
думал, но и не посвистывал. “злы тащить было тЯжело.
     Љузю, должно быть, поразила историЯ  с  волченком,  потому
что  он  по многу раз рассказывал …гору, и ЊарЯше, и ЉатЯше: --
"Ђ говорили, что волченок, ччудаки, а это -- лиса!  “  волченка
хвост  как полено, а у этого на конце черна кисть, и, заметьте,
-- уши черные. Љонечно, где господам про это знать: это даже не
каждый охотник отличит, а Я знаю!"
     Џо осени, к снегам уже сомнениЯ не было, что этот волченок
оказалсЯ лисой. ЉузЯ лисенка убил, освежевал  и  из  его  шкуры
сшил себе треух. -- --

     Њосква, 20 ноЯбрЯ 1924 г.
     ЏоварскаЯ, 26, 8.