ение казалось мне очень близким к тому чувству холода,  которое  Я
испытывал. Ѓыть может, оба эти ощущениЯ поддерживали „руг друга.  ‚ы  должны
знать, что гашиш чудесно обострЯет световые эффекты: Яркое  сиЯние,  каскады
расплавленного золота; радует всЯкий свет - и тот,  который  льетсЯ  широким
потоком, и тот, который подобно рассыпавшимсЯ блесткам цеплЯетсЯ за остриЯ и
верхушки:  и  канделЯбры  салонов,  и  восковые  свечи  процессии  в   честь
Ѓогоматери, и розовый закат солнца. ‚ероЯтно, эта несчастнаЯ люстра в театре
давала свет, недостаточный длЯ этой ненасытной жажды блеска; мне показалось,
что Я вхожу в царство мрака, который постепенно сгущалсЯ, в то времЯ, как  Я
грезил о вечной зиме и о полЯрных ночах. —то касаетсЯ qvem{ (на  сцене  этой
давалась  комедиЯ),  котораЯ  одна  была  освещена,  то  она  казалась   мне
поразительно маленькой и очень далекой,-  как  бы  в  глубине  перевернутого
стереоскопа. џ не буду утверждать, что Я слушал актеров - вы понимаете,  что
это было невозможно; времЯ от времени мысль моЯ подхватывала обрывки  фразы,
и, подобно  ^искусной  танцовщице,  пользовалась  ею,  как  упругой  доской,
отталкиваЯсь от нее и бросаЯсь в область грез.
     Њожно было бы предположить, что драма, воспринЯтаЯ при таких  условиЯх,
терЯет всЯкий смысл и всЯкую  логическую  свЯзь;  спешу  разуверить  вас:  Я
находил очень тонкий смысл в драме, созданной моим рассеЯнным  воображением.
Ќичто в ней не смущало менЯ; Я походил на того поэта, который, присутствуЯ в
первый раз на представлении "ќсфири", находил вполне естественным, что  Ђман
объЯснЯетсЯ царице в любви. ‚ы, конечно, догадываетесь, что дело шло  о  той
сцене, когда Ђман бросаетсЯ к ногам  ќсфири,  умолЯЯ  ее  простить  ему  его
преступлениЯ. …сли бы все драмы слушались  таким  образом,  они  значительно
выиграли бы от этого, даже драмы ђасина.
     Ђктеры  казались  мне  совсем  крошечными  и  обведенными   резкими   и
отчетливыми контурами, подобно фигурам Њессоньера. џ не только Ясно различал
самые мелкие детали их костюмов, рисунки материй, швы, пуговицы и  т.д.,  но
даже линию парика, белила и  румЯна,  и  все  изощрениЯ  грима.  €  все  эти
лилипуты были окутаны каким-то холодным, волшебным сиЯнием,  подобным  тому,
которое дает очень Ясное стекло маслЯной картине. Љогда Я вышел, наконец, из
этого вместилища ледЯного мрака, когда внутреннЯЯ фантасмагориЯ рассеЯлась и
Я пришел в себЯ, Я испытывал такое страшное  утомление,  какого  никогда  не
вызывала во мне даже самаЯ напрЯженнаЯ работа, вызваннаЯ необходимостью".
     „ействительно,  именно  в   этом   периоде   опьЯнениЯ   обнаруживаетсЯ
необыкновеннаЯ утонченность, удивительнаЯ  острота  всех  чувств.  ЋбонЯние,
зрение, слух, осЯзание принимают одинаковое участие в  этом  подъеме.  ѓлаза
созерцают бесконечное. “хо различает почти  неуловимые  звуки  среди  самого
невероЯтного шума. € тут-то начинают возникать галлюцинации. ‚се  окружающие
предметы  -  медленно  и  последовательно  -  принимают  своеобразный   вид,
постепенно терЯют прежние формы и принимают новые. Џотом  начинаютсЯ  разные
иллюзии, ложные восприЯтиЯ, трансформации идей. ‡вуки облекаютсЯ в краски, в
красках  слышитсЯ  музыка.  Њне  могут  заметить,   что   тут   нет   ничего
сверхъестественного, что всЯкаЯ поэтическаЯ натура - в здоровом и нормальном
состоЯнии - склонна к таким аналогиЯм. Ќо ведь Я предупредил читателЯ, что в
состоЯнии, сопровождающем опьЯнение гашишем, нет никаких  сверхъестественных
Явлений; всЯ  суть  в  том,  что  эти  аналогии  приобретают  необыкновенную
Яркость: они  проникают  в  нас,  овладевают  нами,  порабощают  мозг  своим
деспотическим характером. Њузыкальные ноты становЯтсЯ  числами,  и  если  вы
одарены некоторыми математическими способностЯми,  то  мелодиЯ  и  гармониЯ,
сохранЯЯ  свой  страстный,  чувственный  характер,  превращаетсЯ  в  сложную
математическую операцию, в которой числа вытекают из чисел, и за развитием и
превращениЯми которой вы следите с удивительной легкостью,  равной  беглости
самого исполнителЯ.
     ‘лучаетсЯ иногда, что  личность  исчезает,  и  объективность  -  как  в
пантеистической поэзии -  воспринимаетсЯ  вами  настолько  ненормально,  что
созерцание окружающих предметов заставлЯет вас забыть  о  своем  собственном
существовании, и вы сливаетесь с ними. ‚аш глаз останавливаетсЯ на  стройном
дереве, раскачивающемсЯ от ветра: через несколько секунд то, что вызвало  бы
только  сравнение  в  мозгу  поэта,  становитсЯ  длЯ  вас  реальностью.   ‚ы
переносите на дерево ваши страсти, ваши желаниЯ или вашу тоску; его стоны  и
раскачиваниЯ становЯтсЯ вашими, и вскоре  вы  превращаетесь  в  это  дерево.
’очно так же птица, парЯщаЯ в небесной лазури, в первый момент ЯвлЯетсЯ  как
бы олицетворением вашего желаниЯ парить над всем человеческим; но еще момент
- и вы превратились в эту птицу... ‚от вы сидите  и  курите.  ‚аше  внимание
остановилось  на  синеватых  облаках,   поднимающихсЯ   из   вашей   трубки.
Џредставление об испарении - медленном,  постепенном,  вечном  -  овладевает
вашим умом, и вы свЯжете его с вашими собственными мыслЯми, с вашей мыслЯщей
материей.  €  вот,  в  силу  какой-то   странной   перестановки,   какого-то
перемещениЯ или интеллектуального quiproquo вы вдруг  почувствуете,  что  вы
испарЯетесь, и вы припишете вашей трубке (в которой вы ощущаете себЯ  сжатым
и сдавленным, как табак) поразительную способность курить вас.
     Љ счастью,  эта  особеннаЯ  способность  воображениЯ  длитсЯ  не  долее
минуты:  проблеск  Ясного  сознаниЯ  дал  вам  возможность,  при   громадном
напрЯжении воли, взглЯнуть на часы. Ќо вот новый порыв мыслей уносит вас: он
закружит вас еще на минуту в своем безумном вихре, и эта новаЯ минута  будет
длЯ  вас  новой  вечностью.  €бо  соотношение  между  временем  и  личностью
совершенно нарушено, благодарЯ количеству и интенсивности ощущений и мыслей.
Њожно сказать, что в течение одного часа переживаетсЯ несколько человеческих
жизней. Ќе уподоблЯетесь ли вы фантастическому роману -  не  написанному,  а
осуществленному в действительности? Ќет прежнего равновесиЯ  между  органами
чувств и переживаемыми наслаждениЯми; и это последнее обстоЯтельство  служит
наиболее существенным доказательством вреда этих опасных экспериментов,  при
которых исчезает свобода личности.
     Љогда Я говорю о галлюцинациЯх, не следует понимать  это  слово  в  его
обычном значении. Ћчень существенно  отличие  чистой  галлюцинации,  которую
приходитсЯ так часто наблюдать врачам, от той галлюцинации - вернее,  обмана
чувств - котораЯ  наблюдаетсЯ  под  воздействием  гашиша.  ‚  первом  случае
галлюцинациЯ поЯвлЯетсЯ неожиданно и фатально и  отличаетсЯ  законченностью;
притом, она не имеет причины в окружающих предметах, никакой свЯзи  с  ними.
Ѓольной видит образы, слышит  звуки  там,  где  их  нет.  ‚о  втором  случае
галлюцинациЯ  развиваетсЯ  постепенно,  вызываетсЯ   почти   произвольно   и
достигает законченности  только  работой  воображениЯ.  Џритом,  она  всегда
мотивированна. Њузыкальный звук будет говорить, произносить очень отчетливые
вещи, но сам  звук  все-таки  существует  в  действительности.  ЏьЯный  глаз
человека,  принЯвшего  гашиш,  увидит  странные  вещи;  но  прежде  чем  они
сделались  странными  и  чудовищными,  он  видел   эти   вещи   простыми   и
естественными.  ‘ила  и  кажущаЯсЯ  реальность  галлюцинации  при  опьЯнении
гашишем  нисколько  не  противоречит  этому  основному  различию.  ЏоследнЯЯ
возникает m` почве окружающей среды и данного времени, перваЯ же  независима
от них.
     „лЯ более полного представлениЯ об  этой  кипучей  работе  воображениЯ,
этом созревании галлюцинации, этом  неустанном  поэтическом  творчестве,  на
которое обречен мозг, отравленный гашишем, Я расскажу еще один  случай.  ’ут
мы имеем дело не с праздным юношей и не с литератором: это рассказ  женщины,
женщины  немолодой,  любознательной  и  легко  возбудимой;  уступив  желанию
познакомитьсЯ с действием Яда, она описывает другой женщине одно из  главных
своих видений. џ передаю ее рассказ дословно:
     "Љак ни удивительны, как ни новы ощущениЯ,  испытанные  мною  во  времЯ
этого безумиЯ, Љоторое длилось двенадцать часов  (двенадцать  или  двадцать?
этого Я, собственно, не знаю),-Я никогда больше не вернусь к  ним.  „уховное
возбуждение слишком сильно, усталость, следующаЯ за ним, слишком велика;  и,
говорЯ откровенно, Я нахожу  в  этом  ребЯчестве  много  преступного.  Ќо  Я
уступила любопытству; и притом, это было безумие, совершенное сообща, в доме
старых друзей, среди  которых  Я  не  боЯлась  немножко  унизитьсЯ  в  своем
достоинстве. Џрежде всего, вы должны знать, что этот проклЯтый гашиш -крайне
коварное вещество; иногда вам кажетсЯ, что вы уже освободились  от  действиЯ
Яда,  но  это  самообман.  Џериоды  успокоениЯ   чередуютсЯ   с   приступами
возбуждениЯ. € вот, около десЯти часов вечера Я находилась в одном из  таких
периодов просветлениЯ; мне казалось, что Я  освободилась  от  этого  избытка
жизни, который доставил мне, правда, много наслаждений,  но  который  внушал
мне какое-то беспокойство и страх. џ с удовольствием села ужинать,  чувствуЯ
себЯ изнуренной, как после долгого путешествиЯ; до этого Я  из  осторожности
воздерживалась от пищи. Ќо еще до окончаниЯ  ужина  безумие  снова  овладело
мною, как кошка мышью, и наркотик снова стал играть моим несчастным  мозгом.
•отЯ дом мой находилсЯ недалеко от замка моих друзей, и их  колЯска  была  к
моим услугам, Я чувствовала  такую  властную  потребность  отдатьсЯ  грезам,
отдатьсЯ этому неудержимому безумию, что с радостью принЯла  их  предложение
переночевать  у  них.  ‚ы  знаете  этот  замок;  вы  знаете,   что   в   нем
отремонтированы и заново  отделаны  в  современном  стиле  те  помещениЯ,  в
которых живут владельцы: но необитаемаЯ половина замка  осталась  совершенно
нетронутой,  со  всей  своей  ‚етхой  обстановкой  в  старинном  стиле.  Њне
предложили приготовить длЯ менЯ спальню в этой  части  замка,  и  выбор  мой
остановилсЯ на одной маленькой комнатке вроде будуара, немного поблекшего  и
старого, но тем не менее очаровательного. џ попытаюсь,  насколько  возможно,
описать вам эту комнату  -длЯ  того,  чтобы  вы  могли  понЯть  те  странные
видениЯ, которые овладели там мною и не покидали менЯ всю ночь,  пролетевшую
длЯ менЯ незаметно.
     Ѓудуар этот маленький и  очень  узкий.  Џотолок,  начинаЯ  от  карниза,
закруглЯетсЯ в виде свода; стены покрыты длинными, узкими зеркалами, а между
ними - панно с пейзажами, написанными в небрежном стиле декораций. Ќа высоте
карниза, на всех четырех стенах, изображены различные аллегорические  фигуры
- одни в спокойных позах, другие бегущими или летЯщими. Ќад ними Яркие птицы
и цветы. Џозади фигур изображена решетка, поднимающаЯсЯ и  округлЯющаЯсЯ  по
своду потолка. ‘ам  потолок  позолочен.  ‚се  промежутки  между  a`cer`lh  и
фигурами покрыты золотом, а в центре  потолка  золото  прорезываетсЯ  только
переплетом мнимой решетки. Љак видите, это походит на очень богатую  клетку,
прекрасную клетку длЯ  какой-нибудь  птицы.  Џрибавлю  еще,  что  ночь  была
чудеснаЯ, прозрачнаЯ и ЯснаЯ, а луна светила так Ярко, что, потушив свечу, Я
очень  Ясно  видела  всю  эту  декорацию,  и  видела  не  при  свете   моего
воображениЯ, как вы могли бы подумать, а именно при свете этой дивной  ночи,
и лунный свет скользил по этой нежной ткани  из  золота,  зеркал  и  пестрых
красок.
     Џрежде всего  Я  была  очень  удивлена,  увидев  вокруг  себЯ  огромные
пространства:  то  были  чистые,  прозрачные  реки  и   зеленые   ландшафты,
отражающиесЯ в спокойной воде. ‚ы догадываетесь, конечно, что это была  игра
картин, отраженных зеркалами. Љогда Я поднЯла  глаза,  Я  увидела  заходЯщее
солнце: оно напоминало остывающий  расплавленный  металл.  ќто  было  золото
потолка; но решетка вызывала во мне представление о том, будто Я нахожусь  в
клетке или в доме, открытом со всех сторон, с видом на бесконечные  равнины,
от которых менЯ отделЯют лишь прозрачные сетчатые  стены  моей  великолепной
тюрьмы.  ‚начале  Я  рассмеЯлась  над  этой  иллюзией,  но  чем   больше   Я
всматривалась, тем  больше  усиливались  чары,  тем  больше  естественности,
Ясности и навЯзчивой реальности приобретало видение. ’еперь идеЯ  заключениЯ
возобладала в  моем  мозгу,  хотЯ  это  пока  не  мешало  тем  разнообразным
наслаждениЯм, которые доставлЯло мне все, что было вокруг менЯ и надо  мною.
Џостепенно мне стало казатьсЯ, что  Я  заключена  надолго,  быть  может,  на
миллионы лет, в эту роскошную клетку,  посреди  этих  волшебных  ландшафтов,
этой божественной панорамы. џ думала о ‘пЯщей  красавице,  об  искуплении  и
будущем освобождении, Ќад моей головой летали Яркие тропические птицы, и так
как с большой дороги доносилсЯ звон колокольчиков, то  эти  два  впечатлениЯ
сливались в  одно,  и  мне  казалось,  что  эти  птицы  поют  металлическими
голосами. Ћчевидно, они  беседовали  обо  мне  и  воспевали  мое  заточение.
ЉривлЯющиесЯ  обезьЯны,  насмешливые  сатиры,   казалось,   потешались   над
распростертой пленницей, обреченной на неподвижность. Ќо все  мифологические
божества смотрели на менЯ с чарующими улыбками, как бы умолЯЯ менЯ терпеливо
нести свою судьбу: и все глаза были устремлены на менЯ,  как  бы  ища  моего
взглЯда. € Я решила, что если Я обречена нести это наказание за какие-нибудь
старые заблуждениЯ, за какиенибудь мне самой неизвестные грехи, то  все-таки
Я  могу  надеЯтьсЯ  на  высшее   милосердие,   которое   осудило   менЯ   на
неподвижность, но за это обещает мне бесконечно  более  ценные  наслаждениЯ,
чем те ребЯческие удовольствиЯ, которые заполнЯют наши юные годы. ‚ы видите,
что грезы мои не лишены были нравственных размышлений, но Я должна признать,
что наслаждение, которое доставлЯли мне эти прекрасные  образы  и  блестЯщие
драмы, постоЯнно прерывало все другие мысли.
     ќто состоЯние длилось долго, очень долго... „лилось ли  оно  до  самого
утра? Ќа это Я не могу ответить. џ  увидела  утреннее  солнце  прЯмо  против
себЯ, и очень удивилась этому; но, несмотрЯ на все усилиЯ моей  памЯти,  мне
не удалось установить, спала ли Я или провела дивную бессонную ночь.  ’олько
что была глубокаЯ ночь, а теперь - день! Ђ  между  тем  прожила  долгую,  о,
очень долгую жизнь!.. Џредставление о времени или, вернее,  чувство  времени
отсутствовало, Я измерЯла эту ночь только  количеством  пронесшихсЯ  в  моем
мозгу мыслей. Ћднако, хотЯ  с  этой  точки  зрениЯ  она  представлЯлась  мне
бесконечно долгой, все-таки мне казалось, что она  длилась  всего  несколько
секунд или, быть может, даже вовсе не отнЯла ни мгновениЯ у ‚ечности...
     џ не рассказываю вам о моей усталости... она  была  безмерна.  ѓоворЯт,
что экстаз поэтов и творцов напоминает то  состоЯние,  которое  Я  испытала;
мне, однако, всегда казалось, что тот, кто призван волновать  сердца  людей,
должен быть одарен невозмутимо-спокойным темпераментом; но если вдохновенный
экстаз поэтов действительно походит на те наслаждениЯ, которые доставила мне
чайнаЯ ложка наркотика, то думаю, что бедные  поэты  расплачиваютсЯ  слишком
дорогою  ценою  за  удовольствиЯ  публики.  €  какое  чувство  благополучиЯ,
облегчениЯ овладело мною, когда Я опЯть почувствовала себЯ  дома,  т.  е.  в
моем духовном мире - в действительной жизни!"
     ‚от  рассказ  несомненно  разумной  женщины,  и  мы  воспользуемсЯ  им,
извлекаЯ некоторые полезные указаниЯ, которые дополнЯт это краткое  описание
основных ощущений, вызываемых гашишем.
     Ћна упомЯнула об ужине, как  об  удовольствии,  которое  Явилось  очень
кстати, когда временное проЯснение (казавшеесЯ ей  окончательным)  позволило
ей вернутьсЯ к действительности. џ говорил  уже,  что  в  опьЯнении  гашишем
бывают периоды проЯснениЯ и обманчивого затишьЯ; очень часто гашиш  вызывает
чувство жестокого голода и почти всегда - необыкновенную .жажду. Ќо обед или
ужин  не  приводЯт  к  успокоению,  а  наоборот,  вызывают   новый   приступ
возбуждениЯ  -то  удивительное  состоЯние,  которое  описывает  рассказчица,
сопровождающеесЯ целым рЯдом волшебных видений,  слегка  окрашенных  ужасом,
перед которыми она выказала такую очаровательную покорность. ‡амечу еще, что
на удовлетворение этого тиранического чувства голода и жажды, о  которых  мы
упомЯнули, приходитсЯ затрачивать порЯдочные усилиЯ, ибо отравленный гашишем
чувствует  себЯ  настолько  выше  материальных  вопросов  или,  вернее,  так
порабощен опьЯнением, что ему нужно немало времени собиратьсЯ с  силами  длЯ
того, чтобы взЯть в руки бутылку или вилку.
     Џоследний приступ, вызванный процессом пищеварениЯ, проЯвлЯетсЯ в очень
бурной форме, с ним невозможно уже боротьсЯ; к счастью, эта  фаза  опьЯнениЯ
непродолжительна: она сменЯетсЯ другой фазой,  котораЯ  в  приведенном  мною
случае сопровождалась чудесными видениЯми, возбуждавшими некоторый  страх  и
вместе с тем глубокое умиротворение. ќто  новое  состоЯние  обозначаетсЯ  на
‚остоке словом кейф. ‚ нем нет уже бурных и головокружительных порывов;  это
блаженство покоЯ и неподвижности, необыкновенно  величественнаЯ  покорность.
‚ы давно потерЯли власть над собой, но  это  не  печалит  вас.  ‘традание  и
представление о времени исчезли, и если порою  они  все-таки  всплывают,  то
совершенно измененные, соответствуЯ  господствующему  чувству,  и  столь  же
далекие от своей обычной формы,  как  поэтическаЯ  грусть  -  от  настоЯщего
страданиЯ.
     Ќо отметим, прежде всего, что в рассказе этой  дамы  мы  hleel  дело  с
псевдогаллюцинацией - галлюцинацией, обусловленной окружающей средой;  мысль
ЯвлЯетсЯ только зеркалом, в котором  окружающее  отражаетсЯ  в  утрированной
форме. ‡атем наступает Явление, которое Я назвал бы моральной галлюцинацией:
субъект  думает,  что  он  подвергаетсЯ   искуплению;   благодарЯ   женскому
темпераменту, не склонному к анализу, рассказчица не  обратила  вниманиЯ  на
оптимистический характер приведенной выше галлюцинации. Ѓлагосклонный взглЯд
богов Ћлимпа опоэтизирован действием гашиша. џ  не  скажу,  что  рассказчица
миновала обычный момент угрызений совести, но мысли ее, внезапно  охваченные
грустью  и  сожалением,  быстро  окрасились  надеждой.  “  нас   еще   будет
возможность подтвердить это наблюдение.
     Ћна говорит об усталости следующего днЯ; действительно,  усталость  эта
очень велика: но она чувствуетсЯ не сразу,  и  когда  вы  замечаете  ее,  вы
недоумеваете, Џрежде всего, когда вы окончательно убедились, что новый  день
поднЯлсЯ над горизонтом вашей жизни, вы испытываете чувство  необыкновенного
благополучиЯ.  Ќо  как  только  вы  встали  на  ноги,  вы  чувствуете,   что
последствиЯ опьЯнениЯ еще держат вас в своей власти, опутывают вас, как цепи
недавнего рабства. ‚аши слабые ноги едва держат вас, и вы ежеминутно боитесь
разбитьсЯ, как хрупкий предмет. ‘трашнаЯ слабость (некоторые утверждают, что
она не лишена прелести) томит ваш дух и окутывает туманом ваши  способности.
€ вот вы еще на несколько часов лишены  возможности  работать,  действовать,
проЯвлЯть свою волю. ќто наказание за  ту  беззаботную  расточительность,  с
которой вы расходовали вашу нервную  энергию.  ‚ы  развеЯли  на  все  четыре
стороны вашу индивидуальность  -  и  сколько  усилий  должны  вы  употребить
теперь, чтобы вновь собрать и сосредоточить ее!

        IV. —…‹Ћ‚…Љ-ЃЋѓ

     Џора,  однако,  оставить  это  жонглерство,  эти   видениЯ,   созданные
ребЯческим воображением. Ќе предстоит ли нам говорить  о  более  важном:  об
изменении человеческих чувств,словом, о нравственном воздействии гашиша?
     „о сих пор Я набросал  лишь  общую  картину  опьЯнениЯ;  Я  ограничилсЯ
указанием основных особенностей его, главным образом,  физических,  Ќо  что,
как Я полагаю, гораздо  существеннее  длЯ  серьезного  человека  -  так  это
ознакомление  с  воздействием  Яда  на  духовную  сторону  человека,  т.  е.
усиленное извращение, разрастание  его  обычных  чувствований  и  внутренних
восприЯтий, представлЯющих в это времЯ,  в  этой  исключительной  атмосфере,
настоЯщий феномен преломлениЯ.
     —еловек, который  в  течение  долгого  времени  предавалсЯ  опиуму  или
гашишу, а затем, ослабленный привычкою  к  их  употреблению,  нашел  в  себе
достаточно энергии, чтобы  освободитьсЯ  от  них,  кажетсЯ  мне  похожим  на
узника, убежавшего из тюрьмы, Ћн внушает мне  гораздо  более  уважениЯ,  чем
иной благоразумный человек, не изведавший  паденьЯ,  старательно  избегавший
всЯких  соблазнов.  Ђнгличане  часто  называют  опиоманов  именами,  которые
покажутсЯ слишком сильными  только  невинным,  незнакомым  с  ужасами  этого
падениЯ: enchained, fettered, enslaved! ‚ самом  деле,  это  m`qrnyhe  цепи,
рЯдом с которыми все другие - цепи долга, цепи незаконной любви - кажутсЯ не
более как воздушною тканью, нитЯми паутины! “жасный брак  человека  с  самим
собой! "џ сделалсЯ рабом опиума; он наложил на менЯ свои оковы,  и  все  мои
работы, все мои планы принЯли окраску моих грез",- говорит супруг  ‹игеи.  €
сколько других замечательных описаний мрачных и завлекательных чудес  опиума
находим мы у ќдгара Џо, этого несравненного  поэта,  этого  неопровергнутого
философа, на которого приходитсЯ ссылатьсЯ всЯкий раз,  когда  затрагиваетсЯ
вопрос  о  таинственных  болезнЯх  духа.   ‹юбовник   прелестной   Ѓереники,
ќгей-метафизик,  говорит  об  изменении   своих   умственных   способностей,
благодарЯ которому самые простые ЯвлениЯ получают длЯ  него  неестественное,
чудовищное значенье: "ђазмышлЯть часами,  устремив  внимательный  взглЯд  на
какоенибудь незначительное изречение на полЯх или в тексте книги; в  течение
большей части долгого летнего днЯ уходить в созерцание  длинной  причудливой
тени, косо падающей на стены или на пол;  целую  ночь  наблюдать  за  ровным
пламенем лампы или  за  угольЯми  камина:  грезить  целыми  днЯми  о  запахе
какого-нибудь цветка; повторЯть монотонным голосом какое-нибудь обыкновенное
слово, пока звук его, от частого повторениЯ, терЯл длЯ ума свЯзь с каким  бы
то ни было представлением - таковы были некоторые из  самых  обыкновенных  и
наименее вредных отклонений моих душевных способностей, отклонений, которые,
правда, не ЯвлЯютсЯ исключительными, но которые, без сомнениЯ, не  поддаютсЯ
никакому объЯснению или анализу". Ђ нервный Ђвгуст Ѓедло, принимающий каждый
день перед прогулкой дозу опиума, признаетсЯ, что главнаЯ  привлекательность
этого ежедневного опьЯнениЯ состоит в том, что всем,  даже  самым  обыденным
вещам, оно придает особый интерес: "Њежду тем опиум  произвел  свое  обычное
действие - окутал весь внешний мир интенсивным интересом. ‚ дрожащем  листе,
в цвете былинки, в блеске капельки росы, в  стоне  ветра,  в  неопределенном
запахе  леса  -  во  всем  раскрывалсЯ  мир  откровений,  и  мысли   неслись
беспорЯдочным, рапсодическим, роскошным потоком".
     ’ак выражаетсЯ устами персонажей царь ужасов,  владыка  тайн.  ќти  две
характеристики опиума вполне применимы и к гашишу; как в том, так и в другом
случае  дух,  свободный   до   опьЯнениЯ,   становитсЯ   рабом;   но   слово
"рапсодический",  так  хорошо  определЯющее  ход  мыслей,   подсказанных   и
внушенных внешним миром и  случайною  игрою  внешних  обстоЯтельств,  еще  с
большей и более  ужасной  правдивостью  применимо  к  действию  гашиша,  ’ут
человеческий разум ЯвлЯетсЯ какою-то щепкою, уносимой стремительным потоком,
и ход мыслей здесь несравненно более стремителен и рапсодичен. €з  этого,  Я
полагаю, достаточно очевидно следует, что непосредственное  действие  гашиша
гораздо сильнее, чем действие опиума,  что  он  в  гораздо  большей  степени
нарушает нормальную жизнь, словом, гораздо вредоноснее опиума.  џ  не  знаю,
вызовет ли десЯтилетнее отравление гашишем столь  .же  глубокие  разрушениЯ,
как десЯтилетнее употребление  опиума:  Я  утверждаю  только,  что  действие
гашиша, по отношению к данному моменту  и  к  следующему  за  ним,  ЯвлЯетсЯ
гораздо  более  ужасным;  опиум  -  это  тихий  обольститель,  гашиш  -  это
необузданный демон.
     џ  хочу  в  этой  части  повествованиЯ  определить  и  opn`m`khghpnb`r|
нравственное  опустошение,  причинЯемое  этой  опасной   и   соблазнительной
гимнастикой,- опустошение столь великое, опасность столь глубокую, что люди,
которые выходЯт из борьбы, отделавшись лишь  незначительными  повреждениЯми,
кажутсЯ  мне  храбрецами,  ускользнувшими  из  пещеры  многоликого   ЏротеЯ,
ЋрфеЯми, победившими преисподнюю, € пусть мой  способ  выражениЯ  принимают,
если угодно,  за  преувеличенную  метафору,  но  Я  должен  признатьсЯ,  что
возбуждающие Яды кажутсЯ мне не только одним из самых страшных и действенных
средств,  которыми  располагает  „ух  ’ьмы  длЯ   завлечениЯ   и   покорениЯ
злосчастного человечества, но и одним из самых удивительных его воплощений.
     Ќа этот раз, чтобы сократить  труд  и  придать  большую  Ясность  моему
анализу, Я не стану приводить  отдельных  рассказов,  а  соединю  всю  массу
наблюдений в  одном  вымышленном  лице,  €так,  Я  должен  представить  себе
какую-нибудь  человеческую  душу,  по  своему  выбору.  „е  Љвинси  в  своих
"ЏризнаниЯх" справедливо утверждает, что опиум  не  усыплЯет,  а  возбуждает
человека, но  возбуждает  в  направлении  его  естественных  склонностей,  и
потому, чтобы судить о  чудесах,  совершаемых  этим  Ядом,  было  бы  нелепо
изучать его действие на торговце скотом, ибо этому последнему  грезились  бы
только  волы  и  пастбища.  €так,  Я  не  буду  описывать  грубые   фантазии
какого-нибудь коннозаводчика, кому это может доставить  удовольствие?  —тобы
идеализировать предмет моего анализа, Я должен  собрать  на  нем  все  лучи,
полЯризировать их; и тем заколдованным кругом, в котором Я соберу их, будет,
как Я уже сказал, избраннаЯ - с моей  точки  зрениЯ  -душа,  нечто  подобное
тому, что XVIII век именовал "чувствительным человеком", романтическаЯ школа
называла "непонЯтным  человеком",  а  нынешнЯЯ  буржуазнаЯ  публика  клеймит
наименованием "оригинал",
     Ќаполовину нервный, наполовину желчный темперамент  -  вот  что  служит
особенно  благоприЯтной  почвой  длЯ  Ярких  проЯвлений  такого   опьЯнениЯ;
прибавим к этому развитой ум, воспитанный на изучении форм и красок, неЯсное
сердце, истомленное горем, но не утратившее способность молодеть; представим
себе, кроме того, если угодно, рЯд ошибок, совершенных в прошлом, и все, что
свЯзано с этим  длЯ  легко  возбудимой  натуры:  если  не  прЯмые  угрызениЯ
совести, то, во всЯком случае, скорбь, скорбь  о  низменно  прожитом,  плохо
растраченном времени. ‘клонность к  метафизике,  знакомство  с  философскими
гипотезами относительно человеческого предназначениЯ  -  тоже,  конечно,  не
будут бесполезными дополнениЯми, точно так же, как и  любовь  к  добродетели
отвлеченной добродетели, стоического или мистического характера,  о  которой
говоритсЯ во  всех  книгах,  составлЯющих  пищу  современных  детей,  как  о
высочайшей вершине, достижимой длЯ возвышенной души. …сли мы присоединим  ко
всему  этому  большую  утонченность  ощущений,  которую   Я   опустил,   как
сверхдолжное условие, то, кажетсЯ, мы получим в результате  соединение  всех
основных черт,  свойственных  современному  чувствительному  человеку,  всех
элементов того, что можно было бы назвать обычной формой оригинальности.
     Џосмотрим теперь, во что превратитсЯ такаЯ индивидуальность, вздутаЯ до
чрезмерных  пределов  действием  гашиша.   Џроследим   за   этим   процессом
человеческого bnnap`femh вплоть до его последней, наиболее роскошной обители
до уверованиЯ личности в свою собственную божественность.
     …сли вы принадлежите к числу таких  душ,  ваша  прирожденнаЯ  любовь  к
формам и краскам найдет огромное удовлетворение в первых же  стадиЯх  вашего
опьЯнениЯ. Љраски приобретут необычайную Яркость и устремЯтсЯ в ваш  мозг  с
победоносной  силой.  ’усклаЯ,  посредственнаЯ  или  даже  плохаЯ   живопись
плафонов облечетсЯ жизненной праздничностью: самые грубые обои,  покрывающие
стены каких-нибудь постоЯлых дворов, превращаютсЯ  в  великолепные  диорамы.
Ќимфы с ослепительными телами смотрЯт на вас своими большими глазами,  более
глубокими и прозрачными, чем  небо  и  вода;  герои  древности  в  греческих
воинских  одеЯниЯх  обмениваютсЯ  с  вами  взглЯдами,  полными   глубочайших
признаний.  €згибы  линий  говорЯт  с  вами  необычайно   понЯтным   Языком,
раскрывают перед вами волнениЯ и желаниЯ душ. ‚ это же времЯ  развиваетсЯ  и
то таинственное и зыбкое  настроение  духа,  когда  за  самым  естественным,
обыденным разверзаетсЯ всЯ глубина жизни, во всей ее  цельности  и  во  всем
многообразии  ее  проблем,  когда  первый  попавшийсЯ   предмет   становитсЯ
красноречивым символом, ”урье и ‘веденборг  -  один  со  своими  аналогиЯми,
другой со своими откровеньЯми - воплотились в растительный и  животный  мир,
открывающий истину - не голосом, а своими формами и красками.
     ‘мысл аллегорий разрастаетсЯ в  вас  до  небывалых  пределов:  заметим,
кстати, что аллегориЯ - это в высокой степени одухотворенный вид  искусства,
который бездарные живописцы научили нас презирать, но который ЯвлЯетсЯ одним
из самых первобытных и естественных проЯвлений поэзии,приобретает  длЯ  ума,
озаренного опьЯнением, всю  свою  прежнюю,  законную  значительность.  ѓашиш
заливает  всю  жизнь  каким-то  магическим  лаком;  он   окрашивает   ее   в
торжественные цвета, освещает все ее глубины. Џричудливые пейзажи, убегающие
горизонты, панорамы городов, белеющих в мертвенном свете грозы или озаренных
рдеющими огнЯми заката,-  глубины  пространства,  как  символ  бесконечности
времени,-  плЯска,  жест  или  декламациЯ  актеров,  если  вы  очутились   в
театре,перваЯ  попавшаЯсЯ  фраза,  если  взглЯд   ваш   упал   на   страницу
книги,словом, все, все существа и  все  существующее  встает  перед  вами  в
каком-то новом сиЯнии, которого вы никогда не замечали  до  этих  пор.  „аже
грамматика, сухаЯ грамматика превращаетсЯ в чародейство и колдовство.  ‘лова
оживают, облекаютсЯ плотью и кровью; существительное предстает во всем своем
субстанциальном величии, прилагательное - это цветное, прозрачное  облачение
его, прилегающее к нему,  как  глазурь,  и  глагол  -  это  ангел  движениЯ,
сообщающий фразе жизнь. Њузыка -другой Язык, излюбленный  Язык  длЯ  ленивых
или же длЯ глубоких умов, ищущих отдохновениЯ в разнообразии труда,-  музыка
говорит  вам  о  вас  самих,  рассказывает  вам  поэму  вашей   жизни:   она
переливаетсЯ в вас, и вы растворЯетесь в ней. Ћна говорит о  владеющей  вами
страсти, не расплывчато и неопределенно, как в  один  из  праздных  вечеров,
проводимых вами в опере,  но  обстоЯтельно,  положительно:  каждое  движение
ритма отмечает определенное движение вашей души, каждаЯ нота превращаетсЯ  в
слово, и всЯ поэма целиком входит в ваш мозг, как одаренный жизнью словарь.
     Ќе нужно думать,  что  все  эти  ЯвлениЯ  возникают  в  нашем  сознании
хаотически, в крикливых тонах действительности, в  беспорЯдке,  свойственном
внешней жизни, ‚нутренний взор наш все преображает,  всЯкую  вещь  дополнЯет
красотою,  которой  ей  недостает,  чтобы  она  могла  стать   действительно
достойною и привлекательною. Љ этой же фазе, преимущественно  чувственной  и
сладострастной, нужно отнести влечение к  прозрачной,  текучей  или  стоЯчей
воде, которое с такой удивительной  силою  развиваетсЯ  в  опьЯненном  мозгу
некоторых художников. ‡еркала дают повод к возникновению этой  грезы,  столь
похожей на духовную жажду в соединении с иссушающей горло физической жаждой,
о которой Я уже  говорил  выше;  бегущаЯ  вода,  игра  струй,  гармонические
каскады, синЯЯ беспредельность морЯ - все  это  несетсЯ,  поет  или  реглет,
проникнутое  неотразимой   прелестью.   ‚ода   додираетсЯ,   как   настоЯщаЯ
обольстительница, и хотЯ Я не очень верю в припадки буйного  помешательства,
вызываемые  гашишем,  однако  Я  не  стал  бы  утверждать,  что   созерцание
прозрачной бездны вполне безопасно длЯ души,  влюбленной  в  пространство  и
хрустальные глади и что древнее сказание об “ндине не может превратитьсЯ длЯ
энтузиаста в трагическую действительность.
     Њне кажетсЯ, что Я достаточно говорил, о чудовищном разрастании времени
и пространства - двух идей, тесно свЯзанных между собою,-  которое  разум  в
состоЯнии  опьЯнениЯ  созерцает  без  скорби  и  без  страха,   ‘   каким-то
меланхолическим  восторгом  всматриваетсЯ  он  в   глубь   годов   и   смело
устремлЯетсЯ взором в беспредельность пространств, Ѓыло правильно подмечено,
что это неестественное, все подчинЯющее  себе  разрастание  распространЯетсЯ
также на все чувства и на все идеи, в том  числе,  и  на  чувство  симпатии:
полагаю,  Я  привел  достаточно  убедительный  пример  этого;  то  же  самое
относитсЯ и к любви. €деЯ красоты должна, конечно, занимать важное  место  в
духовной личности  предположенного  нами  склада.  ѓармониЯ,  изгибы  линий,
соразмерность движений  представлЯютсЯ  грезЯщему,  как  нечто  необходимое,
обЯзательное не только длЯ всех существ творениЯ,  но  и  длЯ  него  самого,
мечтателЯ, одаренного в  этой  стадии  опьЯнениЯ  удивительной  способностью
понимать бессмертный  мировой  ритм,  €  если  наш  фанатик  сам  не  одарен
красотою, не думайте, что он  будет  долго  страдать  от  этого  неприЯтного
сознаниЯ, что он будет смотреть на себЯ, как на дисгармоническую ноту в мире
гармонии и красоты, созданном его воображением, ‘офизмы гашиша многочисленны
и непостижимы, они направлены в сторону оптимизма, и один  из  главнейших  и
наиболее действенных  состоит  в  том,  что  желаемое  приобретает  характер
осуществившегосЯ. ’о же самое очень часто наблюдаетсЯ, конечно, и в условиЯх
обычной жизни, но насколько это здесь Ярче и  тоньше!  „а  и  как  могло  бы
существо, одаренное таким пониманием гармонии, существо,  ЯвлЯющеесЯ  жрецом
Џрекрасного,- как могло  бы  оно  допустить  ошибку  в  собственной  теории?
ЌравственнаЯ красота и могущество ее, изЯщество со всеми  его  обольщеньЯми,
красноречие с его смелыми подъемами - все эти представлениЯ ЯвлЯютсЯ сначала
как бы коррективами режущей  некрасивости,  потом  утешителЯми  и,  наконец,
утонченными льстецами воображаемого владыки.
     —то касаетсЯ любви, то Я видел многих людей,  которые  с  любопытством,
достойным школьника, старались разузнать  чтоmhasd|  на  этот  счет  у  лиц,
знакомых  с  употреблением  гашиша.  ‚о  что  может  превратитьсЯ   любовное
опьЯнение, столь могущественное уже само по  себе,  когда  оно  находитсЯ  в
другом  опьЯнении,  как  солнце  в  солнце?  ’аков  вопрос,  возникающий  во
множестве умов, которые Я назвал  бы  праздными  гулЯками  интеллектуального
мира. —тобы ответить на подразумеваемую здесь  часть  .вопроса,  которую  не
решаютсЯ предложить открыто, Я отошлю читателЯ  к  Џлинию,  который,  говорЯ
где-то о свойствах конопли,  рассеивает  на  этот  счет  множество  иллюзий.
Ћбщеизвестно,  впрочем,  что  самым  обычным   результатом   злоупотреблений
нервными возбудительными средствами, ЯвлЯетсЯ расслабление организма, Ќо так
как в данном случает приходитсЯ говорить не об активных  способностЯх,  а  о
чувствительности и возбудимости,  то  Я  только  попрошу  читателЯ  обратить
внимание  на  то,  что  фантазиЯ  нервного  человека,  опьЯненного  гашишем,
доведена  до  колоссальных  размеров,  которые  так  же   трудно   поддаютсЯ
определению, как сила ветра во времЯ бури, ощущениЯ же его утончены также до
степени, не  поддающейсЯ  измерению.  Њожно  допустить  поэтому,  что  самаЯ
невиннаЯ ласка, как, например, пожатие руки, приобретает  значение,  во  сто
крат увеличенное данным состоЯнием души и чувств, и вызывает - притом  очень
быстро -то судорожное замирание, которое считаетсЯ  обыкновенными  смертными
вершиною наслаждениЯ. Ќо что  в  душе,  много  занимавшейсЯ  любовью,  гашиш
пробуждает нежные воспоминаниЯ,  которым  страдание  и  скорбь  придают  еще
большую, сиЯющую прелесть, это  не  подлежит  никакому  сомнению.  ‘толь  же
несомненно, что ко всем этим движениЯм духа, ума примешиваетсЯ  значительнаЯ
долЯ чувственности: и будет небесполезно  отметить,  чтобы  подчеркнуть  всю
безнравственность употреблениЯ гашиша,  что  секта  €смаилитов  (из  которой
выделились  Ђссассины)  миновала  в  своем  обожествлении  известных   вещей
беспристрастный ‹ингам (фаллический символ индийского бога ивы;  культ  его
не свЯзан никак с эротикой; отсюда определение "беспристрастный"), и создала
абсолютный и исключительный культ женской половины символа. € так как  жизнь
каждого   человека   повторЯет   собою   историю,   не   было   бы    ничего
сверхъестественного в том, чтобы  такаЯ  же  непристойнаЯ  ересь,  такаЯ  же
чудовищнаЯ  религиЯ  выросла  и  в  уме  человека,   малодушно   отдавшегосЯ
воздействиЯм  дьЯвольского  зельЯ  и  с  улыбкою   созерцающего   извращениЯ
собственных способностей.
     Њы уже видели, что при опьЯнении гашишем с особенной силой  проЯвлЯетсЯ
чувство  симпатии  к  людЯм,  даже  незнакомым,  своего  рода   филантропиЯ,
основаннаЯ скорее на жалости, чем на любви (здесь  уже  дает  знать  о  себе
зародыш сатанинского  духа,  которому  предстоит  развитьсЯ  до  необычайных
размеров), но доходЯщаЯ до опасениЯ причинить кому-либо малейшее  огорчение.
Њожно себе представить после этого, во что превращаетсЯ при данных  условиЯх
чувствительность более сосредоточеннаЯ, направленнаЯ  на  дорогое  существо,
играющее  или  игравшее  серьезную  роль  в  нравственной  жизни   больного.
Џреклонение, обожание, молитвы и мечты о  счастье  несутсЯ  стремительно,  с
победоносной силою и фейерверочным блеском: подобно  пороху  и  разноцветным
огнЯм, они вспыхивают и рассыпаютсЯ во мраке, Ќет такого  сочетаниЯ  чувств,
которое оказалось бы mebnglnfm{l длЯ  гибкой  любви  порабощенного  гашишем.
‘клонность к покровительству, отцовское чувство, горЯчее и  самоотверженное,
могут соединЯтьсЯ с преступною чувственностью, которую гашиш  всегда  сумеет
извинить и оправдать.
     Ќо действие его  идет  дальше.  Џредположим,  что  совершенные  некогда
проступки оставили в душе следы горечи,  и  муж,  или  любовник,  с  грустью
созерцает (в своем нормальном состоЯнии) свое омраченное 'тучами  прошедшее;
теперь сама эта горечь преображаетсЯ в наслаждение; потребность  в  прощении
заставлЯет воображение  искусно  измышлЯть  примирительные  мотивы,  и  сами
угрызениЯ в этой сатанинской драме, выливающейсЯ  в  один  длинный  монолог,
могут действовать,  как  возбудитель,  могущественно  разжигающий  энтузиазм
сердца. „а, даже угрызениЯ! Ќе был ли Я прав,  утверждаЯ,  что  длЯ  истинно
философского ума гашиш ЯвлЯетсЯ совершеннейшим орудием  дьЯвола?  “грызениЯ,
составлЯющие  своеобразную  приправу  к  удовольствию,   вскоре   совершенно
поглощаютсЯ блаженным  созерцанием  угрызений,  своего  рода  сладострастным
самоанализом; и этот самоанализ совершаетсЯ с такой быстротой, что  человек,
это воплощение дьЯвола, как говорЯт  последователи  ‘веденборга,  не  отдает
себе отчета в том,  насколько  этот  анализ  непроизволен  и  как  с  каждой
секундой он приближаетсЯ к дьЯвольскому  совершенству.  —еловек  восхищаетсЯ
своими угрызениЯми и преклонЯетсЯ перед самим собою в то самое времЯ,  когда
он быстро терЯет остатки своей свободы.
     € вот изображаемый  мною  человек,  избранный  ум  достиг  той  ступени
радости и блаженства, ^о1.да он не может  не  любоватьсЯ  самим  собою.  ‚се
противоречиЯ сглаживаютсЯ, все философские проблемы становЯтсЯ  Ясными  или,
по крайней  мере,  кажутсЯ  такими.  Џолнота  его  переживаний  внушает  ему
безграничную гордость. Љакой-то  голос  (увы!  это  его  собственный  голос)
говорит ему: "’еперь ты имеешь право смотреть на себЯ,  как  на  высшего  из
людей; никто не знает и не мог бы уразуметь все, что ты думаешь и  все,  что
ты чувствуешь: они не способны даже оценить той благосклонности, которую они
вызывают в тебе. ’ы - царь, непризнанный окружающими, живущий в  одиночестве
своих мыслей; но что тебе до этого? Ќе вооружен ли ты тем высшим презрением,
которое обусловливает доброту души?"
     Њежду тем, времЯ от времени жгучее воспоминание пронизывает и отравлЯет
это блаженство. Љакое-нибудь впечатление, идущее  из  внешнего  мира,  может
воскресить тЯгостное длЯ созерцаниЯ  прошедшее.  ‘колько  нелепых  и  низких
поступков наполнЯет это прошлое, поступков, поистине недостойных этого  царЯ
мысли и осквернЯющих его идеальное  совершенство!  Ќо  будьте  уверены,  что
человек, находЯщийсЯ во  '  власти  гашиша,  смело  взглЯнет  в  глаза  этим
укоризненным призракам и даже сумеет извлечь из этих  Ядовитых  воспоминаний
новые элементы удовольствиЯ и гордости. •од  его  рассуждений  будет  таков:
едва прекратитсЯ первое болезненное ощущение, как он начнет  с  любопытством
анализировать этот поступок или это чувство, воспоминание о котором нарушило
его самовозвеличивание, мотивы, которые побуждали его тогда поступить  таким
образом, обстоЯтельства,  в  которых  он  тогда  находилсЯ;  а  если  и  эти
обстоЯтельства не дадут достаточных оснований длЯ nop`bd`mh или, по  крайней
мере, смЯгчениЯ проступка, не подумайте, что он сочтет себЯ побежденным! ‚от
его рассуждениЯ, подобные, на мой взглЯд, движению какого-то  механизма  под
прозрачным стеклом: "ќтот нелепый, подлый или низкий