поступок,  воспоминание
о котором на минуту смутило менЯ, находитсЯ в  полном  противоречии  с  моей
истинной, настоЯщей натурой, и  та  энергиЯ,  с  какою  Я  порицаю  его,  то
инквизиторское рвение, с  каким  Я  исследую  и  сужу  его,  доказывают  мою
высокую, божественную склонность к добродетели. Њного ли найдетсЯ  на  свете
людей, способных так  осудить  себЯ,  произнести  над  собой  столь  суровый
приговор?" € вот он не только  осуждает,  но  и  прославлЯет  себЯ,  “жасное
воспоминание  потонуло  в  созерцании  идеальной   добродетели,   идеального
милосердиЯ,  идеального  гениЯ,  и  с  чистым  сердцем  он  предаетсЯ  своей
торжествующей духовной оргии.
     Њы видим, что, свЯтотатственно разыгрываЯ таинство исповеданиЯ, ЯвлЯЯсь
одновременно исповедующимсЯ и исповедником, он с легкостью отпустил себе все
грехи или, еще хуже,  извлек  из  своего  осуждениЯ  новую  пищу  длЯ  своей
гордости, ’еперь,  созерцаЯ  свои  грезы  и  стремлениЯ  к  добродетели,  он
заключает, что способен быть добродетельным на деле:  сила  влюбленности,  с
какою  обнимает   он   призрак   добродетели,   кажетсЯ   ему   достаточным,
неопровержимым доказательством  того,  что  у  него  хватит  активной  силы,
необходимой длЯ осуществлениЯ своего идеала. Ћн окончательно смешивает грезу
с  действительностью,  воображение  его  все  более  и  более  разгорЯчаетсЯ
обольстительным зрелищем  собственной  -  исправленной,  идеализированной  -
природы; он подставлЯет этот  обаЯтельный  образ  на  место  своей  реальной
личности, столь бедной волею, столь  богатой  чванством,  и  кончает  полным
апофеозом, выражаЯ его в Ясных и простых словах, заключающих длЯ него  целый
мир безумнейших наслаждений: "џ - самый добродетельный из всех людей".
     Ќе напоминает  ли  вам  это  †ан-†ака,  который  точно  также,  поведав
вселенной,  не  без  некоторого  сладострастиЯ,  о  своих  грехах,   дерзнул
испустить тот же торжествующий крик (разница  если  и  есть,  то  она  очень
невелика), с такою же искренностью, с такою  же  убежденностью?  ‚осторг,  с
которым он поклонЯлсЯ добродетели, нервическое умиление, наполнЯвшее слезами
его глаза при  виде  благородного  поступка  или  при  мысли  обо  всех  тех
прекрасных поступках, которые он хотел бы совершить,  все  это  внушало  ему
преувеличенное представление  о  своей  нравственной  высоте.  †ан-†ак  умел
опьЯнЯтьсЯ без гашиша,
     ‘ледовать  ли  мне  дальше  в  анализе  этой  победоносной   мономании?
ЋбъЯснЯть ли, каким образом мой герой под действием Яда  становитсЯ  центром
мирозданиЯ? Љаким образом он  оказываетсЯ  живым,  доведенным  до  последней
крайности, воплощением пословицы, что страсть все относит к самой  себе?  Ћн
уверовал в свою  добродетель  и  в  свою  гениальность;  трудно  ли  угадать
заключение  всего  этого?  ‚се  окружающие  его  предметы  стали  источником
внушений, которые будЯт в нем целый мир мыслей - более Ярких, .живых,  более
тонких,  чем  когда-либо,  и  как  бы  покрытых   магическим   лаком.   "ќти
великолепные города,- говорит он,- роскошные зданиЯ которых громоздЯтсЯ друг
над другом, словно на декорации,  эти  opejp`qm{e  суда,  покачивающиесЯ  на
водах рейда в мечтательном безделье и как бы выражающие нашу мысль  -  когда
поплывем мы навстречу счастью? - эти музеи, переполненные дивными формами  и
опьЯнительными красками, эти библиотеки, в которых  собраны  труды  Ќауки  и
мечтаниЯ Њузы, эти сладкозвучные инструменты, сливающие свои голоса воедино,
эти  обольстительные  женщины,  прелесть   которых   возвышаетсЯ   искусными
туалетами и скромностью взглЯда,- все это было создано длЯ менЯ,  длЯ  менЯ,
длЯ менЯ! „лЯ  менЯ  человечество  трудилось,  мучилось,  приносило  себЯ  в
жертву, чтобы только послужить пищею, pabulum моему ненасытному стремлению к
волнующим впечатлениЯм, к знанию, к красоте!" џ пропускаю звеньЯ,  сокращаю.
Ќикому  уже  не  покажетсЯ  удивительным,  что  последнЯЯ  фатальнаЯ   мысль
вспыхивает вдруг  в  мозгу  мечтателЯ;  "џ-бог!"  €  дикий  горЯчечный  крик
вырываетсЯ из его груди с такою силою, с такой потрЯсающей мощью,  что  если
бы желаниЯ и верованиЯ опьЯненного человека обладали действенной силой, этот
крик низверг бы ангелов, блуждающих по путЯм небесным: "џ - бог!"  Ќо  скоро
этот   ураган   гордыни   переходит   в   состоЯние   тихого,   молчаливого,
умиротворенного блаженства, и  все  сущее  предстает  в  освещении  какой-то
адской зари.  …сли  в  душе  злосчастного  счастливца  случайно  промелькнет
смутное воспоминание: "Ђ не существует ли еще другой Ѓог?" - будьте уверены,
что он гордо поднимет голову перед тем, что он будет отстаивать свои права и
ничего не уступит тому. Љакой то французский философ, высмеиваЯ  современные
немецкие учениЯ, сказал: "џ бог, но только плохо  пообедавший"?  ќта  ирониЯ
нимало не задела бы человека, находЯщегосЯ во власти гашиша; он  преспокойно
ответил бы: "‚озможно, что Я плохо пообедал, но Я - бог".

        V. ‚›‚Ћ„›

     Ќо  завтра!   “жасное   завтра!   ђасслабленные,   утомленные   органы,
издерганные нервы, набегающие слезы, невозможность отдатьсЯ  систематической
работе - все это жестоко доказывает вам, что вы играли в запрещенную игру
     ЃезобразнаЯ природа, лишеннаЯ освещениЯ  предыдущего  днЯ,  походит  на
грустные остатки пиршества. ‚ особенности поражена волЯ,  самаЯ  драгоценнаЯ
из всех способностей. ѓоворЯт - и это, кажетсЯ, верно,- что это вещество  не
причинЯет никакого физического вреда, во всЯком случае, никакого  серьезного
вреда. Ќо разве можно назвать здоровым человека, непригодного к деЯтельности
и способного только мечтать, хотЯ бы все члены  его  и  были  невредимы?  Њы
слишком хорошо знаем природу человека,  и  можем  утверждать,  что  человек,
который с ложкой, вареньЯ может получить все блага земли и неба, не станет и
тысЯчной  доли  их  добиватьсЯ  трудом,   ‚озможно   ли   представить   себе
государство, все граждане которого опьЯнЯлись бы гашишем? Љаковы были бы эти
граждане, эти воины, эти законодатели! „аже на ‚остоке, где употребление его
так распространено,  есть  государства,  в  которых  запрещено  употребление
гашиша,  ‚  самом  деле,  человеку,  под  страхом  духовного  разложениЯ   и
интеллектуальной  смерти,  не  дозволено  изменЯть  основные  sqknbh  своего
существованиЯ и нарушать равновесие между своими способностЯми и тою средою,
в которой ему суждено проЯвлЯть себЯ; словом,  не  дозволено  изменЯть  свое
предназначение,  подчинЯЯсь  вместо  того  фатальным  силам  другого   рода.
‚спомним  Њельмота,  этот  удивительный  прообраз.  …го  ужасные   страданиЯ
заключаютсЯ в противоречии  между  его  чудесными  способностЯми,  мгновенно
приобретенными в сделке с дьЯволом, и той обстановкой,  в  которой  он,  как
создание Ѓожие,  осужден  был  жить.  €  никто  из  тех,  кого  он  пытаетсЯ
соблазнить, не соглашаетсЯ купить у него на тех  же  условиЯх  его  страшное
преимущество, ‚ самом  деле,  всЯкий  человек,  отвергающий  условиЯ  жизни,
продает свою душу. ‹егко увидеть свЯзь между демоническими образами в поэзии
и живыми существами, предавшимисЯ употреблению возбуждающих средств. —еловек
захотел стать богом, но в силу неуловимого нравственного закона он пал  ниже
своей действительной природы, ќто душа, продающаЯ себЯ в розницу.
     Ѓальзак, несомненно, думал, что нет длЯ человека большего стыда,  более
жгучего страданиЯ, чем отречение от своей воли. џ видел  его  раз  на  одном
собрании, где речь шла о чудесном действии гашиша. Ћн слушал и  расспрашивал
с удивительным вниманием и оживлением. ‹юди, знавшие его, поймут,  насколько
это должно было интересовать его. Ќо идеЯ непроизвольного мышлениЯ возмущала
его, …му предложили давамеска; он рассмотрел его, понюхал  и  возвратил,  не
прикоснувшись  к  нему.  Ѓорьба  между  его  почти  детским  любопытством  и
отвращением к. потере воли изумительно Ярко отражалась на его  выразительном
лице. —увство человеческого  достоинства  победило,  ‚  самом  деле,  трудно
представить себе, чтобы  этот  теоретик  воли,  этот  духовный  близнец  ‹уи
‹амбера,  согласилсЯ  потерЯть  хоть  малейшую  частицу   этой   драгоценной
субстанции.
     ЌесмотрЯ на удивительные услуги, оказанные эфиром  и  хлороформом,  мне
кажетсЯ,  что  с  точки  зрениЯ  спиритуалистической  философии   такое   же
нравственное осуждение применимо ко всем современным  изобретениЯм,  которые
стремЯтсЯ уменьшить человеческую свободу  и  неизбежное  страдание.  Ќе  без
некоторого восхищениЯ слушал Я однажды офицера, рассказавшего мне о  тЯжелой
операции, котораЯ была сделана одному французскому генералу в ќльЂгуате и от
которой этот последний умер, несмотрЯ на хлороформ. ќтот генерал  был  очень
храбрым человеком  и  даже  более  того  -  одною  из  тех  душ,  к  которым
естественно   применЯетсЯ   понЯтие   рыцарства.   "…му   нужен    был    не
хлороформ,сказал офицер,- а взоры всей армии и полковаЯ музыка. ’огда,  быть
может, он был бы спасен!"  •ирург  не  разделЯл  мнениЯ  этого  офицера,  но
полковой капеллан придел в восхищение от него.
     Ѓыло  бы  излишне  после  всех  этих  соображений  распространЯтьсЯ   о
безнравственном характере гашиша.
     ‘равню ли Я его с самоубийством, с медленным  самоубийством,  с  всегда
отточенным и всегда окровавленным смертоносным оружием,-  ни  один  разумный
человек не сможет возразить мне.  “подоблю  ли  Я  его  чародейству,  магии,
пытающимсЯ,  с  помощью  таинственных  исцелЯющих  средств,   ложность   или
действенность  которых  одинаково  нельзЯ  доказать,-   достигнуть   власти,
недоступной человеку или доступной лишь тому, кто признан достойным ее,-  ни
одна thknqntqjh настроеннаЯ душа не отвергнет этого сравнениЯ. …сли  –ерковь
осуждает магию и колдовство, то  именно  потому,  что  они  восстают  против
предназначений  Ѓожьих,  не  признают  работу  времени  и   делают   лишними
нравственность  и  чистоту;  тогда  как  она,  –ерковь,  считает  законными,
истинными только те сокровища, которые приобретены усилиЯми доброй воли.  Њы
называем мошенником игрока,  который  нашел  способ  верного  выигрыша;  как
назовем мы человека, который хочет за несколько грошей купить себе счастье и
гениальность?  ’ут   сама   безошибочность   средства   указывает   на   его
безнравственность, как предполагаемаЯ безошибочность магии налагает  на  нее
адскую печать,
     Ќужно ли прибавлЯть, что гашиш, как все  одинокие  наслаждениЯ,  делает
личность бесполезной длЯ общества, а общество лишним длЯ нее, побуждаЯ ее  к
постоЯнному самовосхищению, толкаЯ ее изо днЯ в день к краю  той  сверкающей
бездны, в которой она находит свое отражение - отражение Ќарцисса.
     Ќо, быть может, взамен своего достоинства,  честности  и  свободы  воли
человек   может   извлечь   из   гашиша   большие   духовные   преимущества,
воспользоватьсЯ им, как своего  рода  мыслительным  механизмом,  как  ценным
инструментом? ‚от вопрос, который мне часто приходилось слышать, и Я  отвечу
на него,
     ‚о-первых,  как  Я  уже  обстоЯтельно  разъЯснил,  гашиш  пробуждает  в
человеке только то, что  составлЯет  содержание  его  собственной  личности.
Џравда, это содержание его личности ЯвлЯетсЯ  здесь  как  бы  возведенным  в
гигантскую степень и развернутым  до  своих  высших  пределов,  а  так  как,
несомненно, воспоминание о пережитом не  исчезает  по  окончании  оргии,  то
надежды этих утилитаристов кажутсЯ с первого взглЯда не лишенными  некоторых
оснований. Ќо Я попрошу их обратить внимание на то, что  мысли,  из  которых
они рассчитывают извлечь такую пользу,  в  действительности  отнюдь  не  так
прекрасны, как они представлЯютсЯ во времЯ опьЯнениЯ, когда они были покрыты
волшебной мишурой, Ћни тЯготеют скорее  к  земле,  чем  к  Ќебу,  и  обЯзаны
значительной долей своей красоты тому нервному возбуждению, той жадности,  с
какой наш разум набрасываетсЯ на них. Љ тому  же,  эта  надежда  вертитсЯ  в
порочном кругу: допустим даже на минуту, что гашиш действительно  дает  или,
по крайней мере, усиливает творческую способность, но ведь они забывают  при
этом, что в природе гашиша лежит ослабление воли  и,  таким  образом,  он  с
одной стороны дает то, что с другой стороны отнимает, а именно  -  фантазию,
но  без  способности  воспользоватьсЯ  ею.  Ќаконец,  представив  себе  даже
человека, настолько  ловкого  и  сильного,  что  он  может  избегнуть  такой
альтернативы, нужно подумать еще  об  одной  опасности  -  роковой,  ужасной
опасности,  -  свЯзанной  со  всЯкими  привычками.  ‚сЯкаЯ  привычка   скоро
превращаетсЯ в необходимость. Љто прибегает к Яду, чтобы мыслить, вскоре  не
сможет мыслить без Яда. ЏредставлЯете ли вы себе  ужасную  судьбу  человека,
парализованное воображение  которого  не  может  более  функционировать  без
помощи гашиша или опиума?
     ‚  философских  исследованиЯх  человеческий  разум,  подражаЯ  движению
звезд, должен описать кривую, котораЯ возвращает его  к  точке  отправлениЯ.
‘делать заключение значит завершить  круг.  џ  говорил  уже  вначале  о  том
удивительном qnqrnmhh, в  которое  человеческий  дух  повергаетсЯ  верховной
благодатью; Я сказал, что  стремЯсь  окрылить  свои  надежды  и  унестись  в
бесконечность, человек проЯвлЯл во всех странах и во все времена, горЯчечное
влечение ко всЯкого рода снадобьЯм,  не  исключаЯ  и  вредоносных,  которые,
возбуждаЯ его существо, могут на мгновение  приоткрыть  ему  временный  рай,
предмет всех его вожделений; этот мЯтущийсЯ дух, бессознательно уносЯщийсЯ к
пределам самого ада, свидетельствовал  таким  образом  о  своем  первородном
величии. Ќо человек не настолько  беспомощен,  не  настолько  лишен  честных
средств длЯ достижениЯ Ќеба, чтобы ему необходимо было прибегать длЯ этого к
разным снадобьЯм и к колдовству; ему вовсе  нет  надобности  продавать  свою
душу, чтобы заплатить за опьЯнительные ласки и  благосклонность  гурий.  —то
такое рай, купленный ценою вечного блаженства? џ представлЯю  себе  человека
(назовем ли мы его брамином, поэтом или христианским философом)  на  вершине
духовного Ћлимпа; вокруг него - музы ђафаэлЯ и Њантеньи, поддерживаЯ  его  в
продолжительных постах и усердных молитвах, предаютсЯ благороднейшим танцам,
обращают  к  нему  самые  нежные  взглЯды,   самые   ослепительные   улыбки;
божественный  Ђполлон,  покровитель  всЯкого  знаниЯ  (Ђполлон  ”ранкавиллы,
Ђльберта „юрера, ѓольциуса или еще  какого-нибудь  художника  -  не  все  ли
равно? ђазве  нет  своего  Ђполлона  у  каждого  человека,  который  достоин
этого?), ласкает своим смычком  самые  тонкие  струны  его  души.  ‚низу,  у
подножиЯ горы, среди терний и грЯзи стадо  человекообразных  корчит  гримасы
наслаждений, испускает рев - под влиЯнием Ядовитого зельЯ; и поэт со скорбью
говорит  себе:  "ќти  несчастные,  не  знавшие  ни  поста,  ни   молитвы   и
отказавшиесЯ от искупительного  труда,  надеютсЯ  посредством  черной  магии
сразу поднЯтьсЯ на сверхъестественную высоту. ЊагиЯ издеваетсЯ  над  ними  и
зажигает длЯ них огни ложного счастьЯ и ложного просветлениЯ; между тем  как
мы,  поэты  и  философы,  достигли  возрождениЯ  души   упорным   трудом   и
созерцанием;  неустанным  упражнением  воли,  благородством  и  постоЯнством
стремлений  мы  создали  длЯ  себЯ  сад  истинной  красоты.  ЏамЯтуЯ  слова,
гласЯщие, что вера  двигает  горами,  мы  сотворили  то  единственное  чудо,
которое ниспослано нам самим Ѓогом!"