олкал  свои  пЯть  чувств в шкатулку души, дабы
они,  обращенные  вовне,  не  искушали ее. Ќо чувства, -- это знал еще ‘вЯтой
”ранциск,  --  от  насилиЯ  гибнут,  а потом наступает черед души: она гаснет
вслед  за своими слугами к удивлению заботливого хозЯина, который убивает ее
столь жестокой опекой.
     †ажда  зеленого  пространства  длЯ  менЯ  -  одна  из  самых  достойных
потребностей  человека;  мне  трудно  жить  в среде, котораЯ не утолЯет этой
жажды...
     Ћтсутствие   пастбищ  вокруг  несчастной  Ђнтофагасты  заставлЯло  менЯ
горевать  до слез, отсутствие людей -- никогда. Ћщущение своей ничтожности на
обезображенной  земле  куда  острее,  чем  переживание  счастьЯ:  ты  словно
Ящерица,  которой  вполне  хватает палЯщего солнца, или равнодушный к зелени
муравей.  Ђ  все потому, что растительный мир -- не роскошь, дополнЯющаЯ нашу
жизнь,  не просто услада, но первейшаЯ жизненнаЯ необходимость. ђастительное
царство  исполнено величавой красоты, без которой человеческое существование
бесконечно упрощаетсЯ, низводитсЯ до постыдной наготы элементарных нужд.
     Ќе  помню,  откуда был родом Ђлонсо де ќрсильЯ. „олжно быть отсюда, раз
он  с  неслыханный пренебрежением отнессЯ к природе нашей Ђраукании, судЯ по
его пространной, писанной октавами поэме.
     Ћднако  было  бы  слишком просто объЯснЯть плачевное состоЯние Љастилии
характером  кастильца.  ‘уществуют  латифундии,  которые  повсюду приводЯт к
вымиранию  лесов;  наш  латифундизм  возник  вслед  за  испанским,  и если в
Ђмерике  он  не  убил,  как  здесь,  красоту  земли,  то  лишь  потому,  что
американскаЯ  землЯ  сама  воспроизводит  свой зеленый покров, она изобильна
вопреки своим безжалостным хозЯевам.
     ‘омневаюсь,  что  суровость и нерадивость кастильца испортили бы землю,
будь   она   дана   ему  во  владение.  “довольствие,  которое  получает  от
возделанной  земли  любой  француз,  наполовину  вызвано  обладанием  ею. Ћн
слишком  долго  ждал  эту  землю  и  потому  так  любовно ее возделывает. ’е
треугольники  и  ромбы  превосходной  зелени,  что именуютсЯ равнинами ђоны,
‹уары  и  Ќормандии,  говорЯт  о  честном и справедливом разделе французских
угодий.  ‚едь  там крестьЯнин, достигший гражданской зрелости намного раньше
нашего,  умел  требовать  и убеждать, а кастильский крестьЯнин требовал вЯло
или до сего днЯ не требовал вовсе.
     Њоим  последним  впечатлением  перед  отплытием  из ‹а Љоруньи во времЯ
прошлой  поездки  в  €спанию  оказалсЯ  митинг  крестьЯн, собравшихсЯ вокруг
свЯщенника   и   аграрного   лидера  дона  Ѓасилио  Ђльвареса.  Ћн  произнес
заключительное   слово,   которое   Я   выслушала   целиком,   удивленнаЯ  и
обрадованнаЯ тем, что человек в сутане занимаетсЯ подобным делом.
     †ивущаЯ  во мне памЯть о нашей €спании, скорее светлаЯ, чем замутненнаЯ
страстЯми,  хранит  этот  образ  свЯщенника,  чьЯ  рука творит евхаристию, а
свободный голос возвышаетсЯ в защиту галисийского хлеба.
     Ѓудь  у Љастилии хотЯ бы два десЯтка таких свЯщенников, через несколько
лет  мы обнаружили бы, что унылое однообразие ее пейзажа нарушено множеством
межевых знаков.
     “же  представлЯю  усмешку человека, равнодушного к земледельчеству, или
втайне  не  желающего  перемен,  и  вопрос,  как  же  это  Я сделалась такой
практичной  и  забыла,  что,  подобно  тому,  как  иные дикие земли выделЯют
кристаллы,  именно  эта  бесплоднаЯ  ЉастилиЯ,  с  которой  Я  так  жестока,
породила  мистиков,  тех  самых, кем Я восхищаюсь как духовной аристократией
€спании  да  и  всей  …вропы.  Ќет, Я помню известную формулу: чем пустынней
пейзаж,  тем  сосредоточенней  душа на избранном предмете; чем сильнее сушь,
тем возвышенней тот жар, что диктует "Ћбители" или "Џеснь „уха"...
     Њистики,  эта неслыханнаЯ роскошь рода человеческого, которую позволила
себе  нищаЯ  ЉастилиЯ,  ушли  или, по крайней мере, уходЯт, и теперь настало
времЯ  нарушить  это  феодальное  единство  пейзажа, разбив его пограничными
полосами   кипарисов,  можжевельника  или  кактуса  на  множество  земельных
участков.
     „иктатура  осознала  вред  изжившего  себЯ  исторического  наследиЯ и с
решимостью  начинает  аграрную  реформу. ќто дело не пЯти и не десЯти минут.
„олгому  заблуждению  долгое  исправление.  €спанский  грех латифундизма шел
настолько  вровень  с  южноамериканским,  что  едва в €спании произнесли mea
culpa, как тотчас же в —или это было повторено с такой же искренностью.
     ‘овесть  моЯ, часто омрачавшаЯсЯ этим застарелым злом, в котором все мы
имеем  долю  вины,  успокаиваетсЯ  по мере того, как прибывает уверенность в
том,  что  испанскаЯ  раса и здесь и там будет не менее истовой в раскаЯнии,
чем  в  грехе,  ЏЋ’ЋЊ“  —’Ћ  “Њ……’  „…‰‘’‚Ћ‚Ђ’њ  ’Ћ‹њЉЋ ‘ ђЂ‡ЊЂ•ЋЊ. Ђграрные
реформы  у  нас  могут  стать  самыми  дерзкими  и амбициозными из всех, что
претворЯет  в  жизнь  наше  времЯ,  дабы  смыть  нашу  вину  перед попранным
растительным миром.

     25 ноЯбрЯ 1928 г.

     Џеревод ‚.ѓинько


                         Ќемного о народе кечуа


     Ќа  складчатых  склонах  центрального  горного  хребта Џеру, в каменном
амфитеатре,  куда  отвесно падает наипрозрачнейший андский свет, существовал
в  давние  времена один из самых непостижимых, самых загадочных народов мира
--  народ  кечуа,  который  был  самой сердцевиной €мперии €нков. ЌесмотрЯ на
долгие  и  трудные изысканиЯ ученых, и поныне мало что знают о происхождении
кечуа,  да  и все еще терЯютсЯ в догадках, каким образом менее чем за тысЯчу
лет  этот  народ  сумел  организоватьсЯ  и  создать стройную государственную
структуру, создать то, что называют чудом €нкской €мперии.
     —итаЯ  €нку  ѓарсиласо или Џрескотта, веришь и не веришь: впрЯмь ли это
подлинные    исторические    документы,    настоЯщее    научное   осмысление
индоамериканской  Яви  или  удивительнаЯ  волшебнаЯ  сказка  времен ‡олотого
века.
     ќтот  народ  --  мудрый  и  по-детски  наивный, первобытный и технически
одаренный,  с  имперскими устремлениЯми и в то же времЯ миролюбивый -- черпал
жизненную  силу  в  своем  собственном  устройстве, а поэтическое восприЯтие
жизни  -- из двух источников, которые, по сути, сливаютсЯ воедино: поклонение
небесным  светилам  и  понимание Ђристократического, вернее, €ерархического,
как  основы основ длЯ всеобщего блага и процветаниЯ €мперии. ЃоготворЯ небо,
они  сумели  выстроить  упорЯдоченную  иерархическую  цепочку  астральных  и
атмосферных  богов,  а  соседние  племена в это времЯ поклонЯлись животным и
преспокойно  пожирали  человеческое  мЯсо.  €нки -- это, собственно, правЯщаЯ
аристократиЯ,  свЯщеннослужители  и  жрецы,  - считали себЯ детьми ‘олнца, и
весь  их  Џантеон,  начинаЯ  со  ‡везды-Ћтца  до  ђадуги и Њолнии, говорит о
глубоком осмыслении Ќебесного и ’еллурического.
     ЌесмотрЯ  на некоторую инфантильность, религиЯ кечуа было более цельной
и   гармоничной,   нежели  у  азиатских  народов,  за  исключением  индусов,
создавших буддизм.
     €мпериЯ  €нков  простиралась  от  нынешней  Љолумбии  до —или, с ’ихого
Ћкеана  к  восточному  краю  Ѓоливии и к изголовью Ђргентины. ’акое обширное
пространство  €мпериЯ обрела практически без войн. €нки завоевывали соседние
индейские     племена     редкостной    хитростью    и    почти    отеческой
доброжелательностью.  ‡авоеватели  обладали  какой-то особой магией, котораЯ
им  верно  служила,  когда  ‚ерховный  €нка  вместе  со своей свитой наносил
дружеские  и  торжественные визиты в близлежащие земли. Ћни приходили с тем,
чтобы  говорить  повсюду  о  своем  величии  и  мЯгкости  имперской власти и
расположить  к  себе  соседских  варваров.  €  те  почти  всегда добровольно
присоединЯлись к инкам.
     Љак  правило,  дикарей  сначала  убеждали,  а  потом  побеждали  в этих
походах.  ’о  есть,  их  побеждали словом, нежели оружием, тонкой политикой,

нежели силой.
     Ќарод  кечуа владел большинством нынешних профессий: землЯ, возделаннаЯ
ими,  давала  такие  урожаи,  какие  были нужны, чтобы кормить людей досыта.
Џлощадь   обрабатываемых   земель  была  вдвое  больше,  чем  при  испанских
правителЯх.
     ќтот  кечуа,  похожий  на  азиата,  отличалсЯ поразительным терпением и
трудолюбием.  Ћн изобрел земледелие на террасах или землЯных насыпЯх и таким
образом  заставил плодоносить в своем андском царстве скалы и скудные земли,
какие  по  своей  воле  избрал  длЯ  себЯ, вместо тучных тропических земель.
€з-за  любви  к  чистейшему  воздуху  и желаниЯ быть как можно ближе к небу,
которому кечуа поклонЯлсЯ, он презрел жаркую и чувственную низину.
     ќтот  индеец, с телом, отточенным, как его стрелы, сухощавый и упругий,
как  горные кактусы, прочный, как вулканический камень, превратил Љордильеры
в  огромные  ступенчатые  полЯ маиса и картофелЯ, кладовую овощей и фруктов.
’ак   называемый  "примитивный"  человек  считал,  что  запущеннаЯ  землЯ  --
страшное  глумление  над  ‘олнцем,  над ‚ерховным €нкой и над его сыновьЯми.
—тобы  собирать урожаи в недоступных Ђндах, народу кечуа пришлось продумать,
построить,   а   потом   содержать   в  идеальном  порЯдке  сложную  систему
искусственного  орошениЯ,  поскольку на высоте 3.488 метров над уровнем морЯ
не  было  рек,  годных длЯ этой цели. ‚севозможные водные пути: оросительные
каналы,  искусственные  отводы  длЯ  горных потоков, наконец канализационные
русла,  пробитые  в  каменных  толщах  --  все  это  было продумано и создано
народом кечуа.
     Љогда  чего-то  недоставало, в горы, где царит холод, поднимали с низин
сотни   разных   продуктов,   в   том  числе  и  хлопок,  а  когда  возникла
необходимость  расширить  тесное  андское царство, к нему стали присоединЯть
просторные равнины и субтропические душные долины.
     ‘тоЯ  на  высокой  скале  в своей столице Љуско, ‚ерховный €нка обводил
взором  все  земли,  над  которыми  господствовали  его  Ђнды и, строЯ планы
будущих завоеваний, уже видел их под своей властью.
     €мпериЯ,  котораЯ  называлась  ’ауантинсуйу,  то  есть  "—етыре стороны
света",  нуждалась  в  прочном  союзе  с  новыми территориЯми, а стало быть,
требовала  новых  и  новых  дорог.  —тобы  создать  сеть  дорог,  идущих  из
свЯщенного  сердца  €мперии  --  города  Љуско,  пришлось сжевать, прогрызть,
расколоть  не  больше  не  меньше,  как  грозные  андские  Љордильеры, и это
оказалось по силам €нкской €мперии.
     ‘  одного  краЯ  этой €мперии к другому ползли огромным удавом, петлЯли
быстрой   змейкой  дороги  и  тропы,  прошиваЯ  территории  крупными  белыми
стежками,  залезаЯ  в  карманы  Љордильер,  оборачиваЯсь воздушными мостами,
перекинутыми  через  пропасть,  затем,  чтобы  свЯзать народы китос, чибчас,
чангос  и многие другие с жизнетворным сердцем, со свЯщенным Љуско, где были
воздвигнуты  самые  главные  храмы  в честь ‘олнца и дворец солнечного €нки.
‘ловом,  кечуа  создали  в  чем-то близкий по духу римлЯнам живой организм с
такой  системой  кровообращениЯ,  что  все  это воспринимаешь, как волшебную
сказку, как нечто неправдоподобное. ’ем не менее -- это истиннаЯ правда.
     €нкам  важнее  всего  было  удержать  в послушании побежденные племена,
искоренить  их  дикие  нравы и насадить свой уклад жизни. Ћни вышвыривали их
жалких  божков,  чтобы  засеЯть  семенами  своей  религии все четыре стороны
света.  „ороги,  точно  живые  существа,  на  славу послужили этой цели, они
оказались куда нужнее хорошо вооруженной армии.
     Ќо  загадочнаЯ  каста  €нков  хотела достичь большего. ќта каста людей,
наделенных  удивительным  организаторским  даром, матриархальнаЯ в религии и
патриархальнаЯ  во  всем светском, дерзнула претворить в жизнь такую утопию,
как  полное уничтожение нищеты, котораЯ превращает человека в животное. €нки
сделали  эту  попытку  и  достигли  того,  что  было достижимо в их отважном
замысле.  Ћни  были  близки  к  цели и почти попали в невозможную мишень. Ќе
было  в ’ауантинсуйу праздных: каждый человек трудилсЯ, имеЯ по крайней мере
одно   занЯтие,  а  то  и  два.  ЃлагодарЯ  всеобщему  труду,  причем  четко
специализированному,  как  у  мужчин,  так  и  у женщин, (стариков от работы
освобождали)  соломеннаЯ  крыша  укрывала  от  андских холодов каждую семью,
хорошаЯ  одежда  из чистого хлопка согревала тело и здороваЯ прекраснаЯ пища
--  маис, картофель, фрукты- -- была в достатке у каждого сына ‘олнца и в годы
урожайные,  и  неурожайные.  Ќо,  разумеетсЯ, не было никакой безмЯтежности,
ничего  похожего  на  райскую идиллию в этом чисто авторитарном государстве,
жестком  как  в  религиозном  плане,  так и в имперском. Ђ с другой стороны,
никто  не  считал подвигом стараниЯ инков, обеспечить жильем, едой и одеждой
людей  на  территории,  занимающей  четверть огромного континента, целый бок
Ђмерики.
     €менно  поэтому  в  государстве  ’ауантинсуйу была нужна твердаЯ рука и
суроваЯ, прочнее кремнЯ, дисциплина.
     ‚доль  бесконечных  Ђнд  нескончаемо  длилось свЯщенное действо -- люди,
согнувшись  в три погибели, долбили камень в рудниках, еще не ведаЯ ни дрели
ни бура, трудились не разгибаЯ спины на скудной земле, еще не знаЯ о плуге.
     €  все  же  эта спартанскаЯ €мпериЯ была гуманной и справедливой в двух
отношениЯх:  у  нее  была  ЯзыческаЯ  вера,  построеннаЯ  на астрономии, без
человеческих  жертв  и жестоких ритуалов; а труд, воплощенный в четырех-пЯти
главных   занЯтиЯх   человечества,  почиталсЯ  людьми  как  самое  радостное
празднество.
     “  кечуа был свой театр, эпико-народный и одновременно религиозный. Ћни
научились  делать  великолепные  цветные  ткани,  превзойдЯ в этом искусстве
„ревний  …гипет. ќти американские китайцы с чуткими пальцами и верным глазом
изобрели   способ  изготовлениЯ  керамики,  котораЯ  ни  в  чем  не  уступит
этрусской   и   ассирийской.   €,   наконец,  благодарЯ  своей  Языческой  и
мистической  вере,  они  добились  совершенства  в танце, причем не только в
религиозном.  Ћт  всего  этого  остались  сегоднЯ  лишь  лохмотьЯ, рванье на

танцоре  и  щемЯщие  звуки  кены  в музыке. ‚о мне тоже есть печальные следы
того  позорного  клейма, с которым живет эта индейскаЯ раса, чьЯ душа и тело
оказались сломленными.
     ‘ложнаЯ  и  мудраЯ  €мпериЯ  €нков создала, помимо того, о чем Я успела
рассказать,  поразительную  по  своим  достоинствам  корпорацию  чиновников,
неведомую  ни  древним грекам, ни римлЯнам. Ћни звались -- амаута. “ них были
многосторонние  обЯзанности:  амаута  составлЯл  хроники городской жизни, то
есть  выполнЯл  миссию  историка,  он прививал принципы общественной жизни в
империи,   обучал   основам   религии,   котораЯ  полностью  соответствовала
индейской  теократии.  Ѓолее  того  -- амаута был публичным чтецом, а порою --
сочинителем стихов.
     ЉакаЯ   замечательнаЯ   должность,   профессиЯ!  Ђмаута  --  это  еще  и
вдохновитель  и  устроитель  народных  торжеств  и празднеств. ‘егоднЯ мы бы
сказали,  что  он давал народу пищу длЯ радости. „ело амауты было почетным и
в  то  же времЯ прельстительным... быть может, из всех возможных профессий --
это  единственнаЯ,  к  которой  Я  испытываю  зависть,  о  которой  тоскую и
печалюсь, ибо она уже не существует.
     Ќу  что  ж,  как  видите,  €мпериЯ €нков умела удовлетворЯть нужды всех
своих  каст,  (сегоднЯ  мы  бы  употребили  это противное слово "массы") ‚от
почему  Я уверенно говорю, что у этого железного государственного строЯ было
и свое добросердечие и свои минуты отдыха и даже вершины наслажденьЯ.

     20 июлЯ 1947 г.

     Џеревод ќ.Ѓрагинской


                            Љувшин из греды


     Љувшин  из  греды,  смуглый,  как моЯ щека... Љак легко утолЯешь ты мою
жажду!  ‹учше  тебЯ лишь родник, что взблескивает там внизу, в ущелье, но он
далеко и этой душной ночью, Я -- увы! -- не в силах туда спуститьсЯ.
     џ  наполнЯю  тебЯ по утрам неспешно, благоговейно. ‚ода, падаЯ, сначала
поет,  а  когда  все  затихает  и лишь слегка подрагивают твои губы, Я целую
воду в благодарность за ее услужение.
     ’ы  прелестный  и  прочный, мой смуглый кувшин. ’ы похож на грудь одной
крестьЯнки,  котораЯ  менЯ  вскормила,  когда Я совсем опустошила грудь моей
уставшей  матери.  Ћна,  моЯ дорогаЯ кормилица, -- умерла, но, быть может, от
ее  груди  передалась  тебе  эта  мЯгкаЯ выпуклость, чтобы ты мог вот так же
увлажнить мои пересохшие губы. ‚едь она менЯ очень любила...
     Џосмотри  на  мои  спекшиесЯ губы! ќто губы, которые жаждут. Ћни жаждут
единениЯ  с  Ѓогом,  жаждут  красоты. †аждут любви. ђазве это сравнить с той
жаждой, какую ты утолЯешь так легко и послушно?
     ’е три жажды по-прежнему выбеливают мои губы.
     Џо  ночам  Я  оставлЯю  тебЯ  под открытым небом: пусть в твое горлышко
стекают  капли  росы.  Њало  ли,  вдруг и ты испытываешь жажду. € как знать?
Њожет  и  ты,  подобно  мне, лишь длЯ сторонних глаз наполнен до краев, а на
самом деле давно пуст.
     џ  пью  прЯмо  из  твоих  уст,  любовно придерживаЯ тебЯ рукой. …сли ты
тайно  мечтаешь,  чтобы  кто-то  тебЯ  обнЯл, возьми и представь, что ты -- в
моих объЯтиЯх.
     —увствуешь, сколько в этих словах любви?
     ‹етом  Я  кладу  под  твое  донышко  золотистый  песок,  чтобы  жара не
оставила  на  тебе  своих грубых отметин. Џомнишь, как Я однажды с волнением
покрывала свежей глиной трещину на твоем боку?
     Њногое  в  своей  жизни  Я  делала  неловко,  неумело,  но  всегда  мне
мечталось  быть  ласковой  хозЯйкой,  котораЯ  берете нежным трепетом вещи и
спрашивает : может и вы так же все чувствуете, так же страдаете, как Я?
     ‡автра  Я пойду на зеленый луг и непременно нарву длЯ тебЯ самые добрые
травы  и  положу их в твою воду. ’ы почувствуешь красоту лугов в запахе моих
рук.
     Љувшин  из  греды.  ’ы длЯ менЯ добрее, чем многие, кто говорил о своей
доброте.
     Џусть  у  всех  беднЯков  будет  такой  же  кувшин  с прохладной водой,
котораЯ нужна их горестным пересохшим губам.

     Џеревод ќ.Ѓрагинской


                         Љитайский рисовальщик


     ‘тарый  китаец  рисует,  будто играЯ: немного воды, несколько камышей и
гора.  ‚се  это уже рисовали до него и будут рисовать всегда. Ђ материал, на
котором  он  работает,  не  стоит  и  доброго  слова  --  что-то  похожее  на
оберточную  бумагу.  €  китаец этот продаст, как теперь говорЯт, лишь "голый
труд",  лишь свою чарующую фантазию. ‘ловом, то, что предстанет глазам людей
на  этом дешевом листе бумаги. € какой-нибудь мальчишка будет кричать тонким
рвущимсЯ  голоском,  предлагаЯ купить вовсе не шелковистые шторы из соломки,
а  эти  тесно стоЯщие камыши, нарисованные џнь ‘ю. „а что говорить! Љитаец и
в  воздухе мог бы сделать свой рисунок: так мало значит на его земле то, что
у нас принЯто считать основой, опорой, пьедесталом.
     ќтот  китаец,  он  все  еще ремесленник, работающий под открытым небом.
„ве  худые коленки -- вот и всЯ его мастерскаЯ. …го маленькое тело, привыкшее
к рису, под стать треножнику, и нет нужды в столе, на который кладут локти.
     ’еплый  климат  позволЯет  ему  носить одежду, что стоит не больше, чем
его  листок грубой бумаги. Џо сути, это его третье одеЯние, вкупе с ветром и
воздухом. „а оно и не плотнее их обоих!
     ‚от  так,  чуть пригнувшись, -- невесомаЯ спина и почти прозрачнаЯ плоть
-- он всего лишь листок платана, который отбрасывает слабую тень на рисунок.
     ‚  другой  раз он рисует на лаке. Ђ еще день режет по слоновой кости. €
всегда  с  той  же  удивительной  быстротой,  потому  что его душа уже давно
сроднилась  с  этим  ремеслом  и  ей неведомо, что где-то почитают материалы
дорогие,  роскошные  и  небрежно,  даже  презрительно  относЯтсЯ  к дешевым,
простым.
     естьдесЯт  поколений  тому назад его какой-нибудь прапрапрадед рисовал
эту  же  стайку камышей. € подумать только -- сын никогда не копировал своего
отца,  не  делал  этого  просто  по  лени!  “  китайцев  в крови эта твердаЯ
убежденность,  что  творить  так  же легко, как и копировать, а может, -- еще
легче...
     Ћн  --  настоЯщий  художник,  декоратор  в любом деле, не будь он таким,
взЯлсЯ  бы за другую работу, стал бы мастером на фабрике, да мало ли кем, но
трудилсЯ  бы  не за страх, а за совесть. ђисовать длЯ него и вправду занЯтие
естественное, без всЯкого принуждениЯ, ну как легкаЯ беседа, что ли.
     …сли  он  работает  на  веслах несколько часов крЯду, или набегаетсЯ по
жаре  с  паланкином, то уставший, лежа на спине, нарисует причудливые забавы
двух светлых тучек, что играют над ним в небе.
     ’акой  художник  --  вовсе  не  редкость  в Љитае. ’ам рождаетсЯ великое
множество  людей  с  этим  поразительным  даром,  как  с  двумЯ  миндальными
зернышками  черных  глаз.  …сли  у  китайца  есть  восемь  пЯдей  земли,  он
непременно  разрисует стену своего бумажного домика, коробку длЯ чаЯ и халат
из  двух  кусков  ткани  --  чтоб  рисунок  украшал  грудь и спину. € все это
сделает ; совершенно естественно, будто не думаЯ.
     Ћн,  этот прирожденный рисовальщик, принадлежит к истинной аристократии
человеческого  сообщества, потому что владеет тайнами декоративного ремесла.
Љитаец  не  подписывает  свои  свитки или картоны, их продадут на ‡ападе, не
поставив  имени  џнь  ‘ю  или  –юань  ‘е.  Ћн  будет  безымЯнным китайцем, у
которого   в  глубине  черных  глаз  запечатлены  миллионы  маленьких  ликов
творЯщей  природы: река •уанхэ, ‘иние горы, тихаЯ деревушка, а еще -- водЯные
лилии, бездумнаЯ бабочка, и над ней -- крохотный грозный кузнечик.
     ќти  китайские,  совершенно  черные  глаза -- средоточие образов, всегда
дополнЯющих друг друга.

     Џеревод ќ.Ѓрагинской


                         Џещера Љакауампильпа


     ќто  очень  глубокаЯ  пещера.  ‚  одном  из географических справочников
сказано,  что  ее  глубина  достигает  полутора  тысЯчи метров. Ќа самом дне
пещеры  такаЯ  завораживающаЯ  тишина,  будто  ты  коснулсЯ  корней ‡емли. ‘
первых  минут  мы  встречаемсЯ здесь с пустынностью слуховой, пожалуй, более
трагичной,  чем  пустынность  визуальнаЯ.  Ќет  никаких,  решительно никаких
звуков,  кроме  тех,  что  рождают  наши шаги, да еще медленно падают капли,
словно это -- приглушенный пульс самой пещеры.
     ’акое  ощущение,  будто Њир перевернулсЯ. ’ам, наверху, небо -- обнимает
всю землю, это -- нечто невыраженное, неосЯзаемое и синее.
     Ђ   здесь,   над   тобой   отвердевшее   небо,  отвердевшее  в  великом
разнообразии  форм.  Љакое,  однако, поразительное небо смотрит на нас! ’ам,
наверху,  декорации  то  и  дело  рушатсЯ,  тучи  исчезают... Ђ в пещере над
нашими  головами  нависло сто тысЯч застывших прихотей воды! ’о гирлЯнды, то
огромные пестики, то опрокинутые башни!
     ‚ода,  просачиваЯсь  сквозь  известковые  породы, век за веком населЯла
своими   творениЯми   полое  сердце  пещеры  и  вот  возник  этот  безумный,
фантастический лабиринт. Џодумать только -- творить такое век за веком!
     „но  пещеры  похоже на ее небосвод ("наверху так же, как внизу" сказано
у  ‘веденборга).  ‚ременами  формы  уходЯт вниз, соприкасаютсЯ, срастаютсЯ с
теми,  что  идут  вверх. ‚от так в молитве, думаю Я, глЯдЯ с трепетом на это
соприкосновенье, на эту ‚стречу, душа верующего ищет …„€Ќ…Ќ€џ с Ѓогом.
     Џещера  --  это  чудесный  ‘обор,  но  алтари  тут  повсюду, не только в
главной стене. Ђ рЯдом -- люди, какие-то строениЯ...
     ‚  сталактитах,  что  восходЯт  к небу, запечатлены тысЯчи человеческих
действий,  жестов:  вот  скопище  простертых  ниц, их спины сплошь покрывают
дно,  а там -- толпы взволнованных людей с Яростно вскинутыми руками. ‚о всем
этом  чувствуетсЯ  что-то  роковое.  €ногда  перед  тобой  глыбЯтсЯ  высокие
морские хребты, которые ветер удерживает на весу в судорожной закрути волн.
     џ  вспоминаю  о  долине €осафата... ’акое ощущение, будто здесь оживает
‘вЯщенное  Џисание.  ‚от  перед  нами  фигура идущего человека: он огромный,
могучий,  может,  это  --  Њоисей?  ‡а ним -- какаЯ-то масса неЯсных сросшихсЯ
форм.  Ћбернувшись,  Я  ловлю  на  себе  чей-то трагический взглЯд. ќдип или
король  ‹ир?  ‘нег  и  ветер  спутали волосы на голове, из перекошенного рта
никак  не может вырватьсЯ страшный крик. Ђ теперь на менЯ смотрЯт пристально
чьи-то  глаза,  самого  лица  как  бы -нет, единственное, что означено -- это
глаза, остальное домысливаешь.

     €дем дальше...
     ’еперь  пещера  напоминает сцены фантастической охоты, той, что описана
в  легенде  ”лобера  о  ‘вЯтом  ћлиане  ‘транноприимце: вздыбившийсЯ буйвол,
готовый  к  смертоносному  прыжку, и бегущие от него быстроногие лани, а там
олени,   которые   отчаЯнно   бьютсЯ,  сцепившись  друг  с  другом  высокими
ветвистыми  рогами.  Ђ  вот  притаились пантеры... Ђ тут из-под ног ползут в
стороны   змеи,   сворачиваЯсь   клубками.   Џросто  поразительный  барельеф
африканской сельвы!
     Ђ  в  том  скоплении,  что  слепит  бесчисленным множеством форм, можно
увидеть  Ђдама,  которого тесно обступили звери после греховного часа в ђаю.
€х глаза горЯт и они вот-вот растерзают несчастного...
     Ќо  порой  господствуют  отточенные и Ясные формы. € тогда пещера -- уже
не  ЯростнаЯ  фауна,  а  изысканнаЯ  флора:  трепетные папоротники, стройные
сосны  и  кипарисы,  устремленные  в  экстазе  к неведомым высЯм. Ђ под ними
путань  трав  и  заросли  кустарника.  Џохоже,  что  все это покрыто снегом,
который  падал много часов подрЯд, отчего листьЯ стали толще, жирнее. ‚ этом
застывшем  покое  Я  испытываю то же ощущение, что и в заснеженном лесу: мне
тЯгостно  и хочетсЯ, что поскорее налетел тугой ветер, разметал этот снежный
покров  и  избавил  менЯ  от  странных  видений,  возникших  из  безмолвиЯ и
белизны...
     ‚оздух здесь вЯзкий, густой, как в чащобе тропической сельвы.
     Њы  продвигаемсЯ,  будто  в  разреженном воздухе снов. ќти возносЯщиесЯ
формы  временами  напоминают  тысЯчи  рук,  протЯгивающих  дары Ѓогу: да-да,
огромный  жертвенник, созданный длЯ какого-то бесстрастного божества -- вазы,
амфоры,  и  жезлы, все, похоже, взывает к снисхождению. Ђ может, этих людей,
целый  город  постигла страшнаЯ кара, за великий грех... —увствуешь какую-то
обреченность  в  этих  напрасно  воздетых  к  небу руках: того и жди, кто-то
рухнет -- сломленный, сокрушенный.

     ‚опреки  абсолютному  покою,  все  в  пещере  разнитсЯ с покоем ‘мерти:
каждое  существо  здесь  наполнено  кровью,  но  она совсем инаЯ, несхожаЯ с
нашей.  Ќевольно  вспоминаетсЯ  ‹егенда  о  "семи  спЯщих  юношах",  которых
накрыла  гора,  не  причинив  им  никакого  вреда,  точно  опустила  на  них
невесомый  покров. Џрошли века и вдруг, в результате раскопок спЯщие увидели
свет:  семь  тел,  поразительной  белизны,  нетронутые,  еще  не  сбросившие
остатки  сказочного  сна.  „ыханье юношей едва заметно, но смерть не сковала
их  плоть,  и от поцелуЯ ‘олнца они, нежась в его тепле, проснулись. ‚от так
и   в  этих  безмолвных  сталактитах,  проступает  сдерживающаЯ  себЯ  сила,
угадываетсЯ  могучее,  но  сдавленное  дыхание.  ЏокидаЯ  каждый  зал, мы не
оборачиваемсЯ,  и  кажетсЯ,  что  за  нашей  спиной  все эти застывшие формы
постепенно  оживают,  приходЯт  в движение... Ѓудто доноситсЯ к нам издалека
глубокий вздох облегчениЯ.

     Ќо  приди  Я  в  эту  пещеру одна, -- ведь человек наедине с самим собой
откровенен,  --  мне  бы  не  пришлось  так  спешить,  и  пещера,  увидев мои
восхищенные  глаза,  непременно  решилась бы ожить. џ бы садилась посередине
каждого  хоровода  прекрасных  форм,  чтобы  смотреть  на них молча, часами,
днЯми,  пока  не будет сломлено это упорное безмолвие... € тогда, в какой-то
миг  деревьЯ,  согретые  моим жарким взглЯдом, выйдут из оцепенениЯ, а звери
начнут  прыгать,  и,  наконец,  из их пастей вырветсЯ, точно большаЯ тЯжелаЯ

каплЯ  воды,  их долго и мучительно сдерживаемое слово. ‘пустились бы лунные
люди,  будто  с  лестницы  €акова,  и стали бы кружить вокруг менЯ. Ќо более
всего  Я  бы  мечтала  оказатьсЯ  одна  в самой глуби пещеры, чтобы услышать
совершенную  тишину,  возможную  только  здесь.  ’ишину, которую не нарушают
удары  падающих капель. (Ћни-то и звучат, подтверждаЯ это чудо совершенного,
глухого  молчаньЯ!).  ’ам мой загрубевший притупившийсЯ слух очистилсЯ бы от
бессмысленной  алчности,  на  которую  его  обрекла сумЯтица взбудораженного
мира.  ’о было бы такое молчанье, точно мою голову забинтовали бинтами в сто
слоев:  нет, еще более совершенное: молчание мертвых, которое с наслаждением
воспринимаешь живой плотью.

     Ќо  если  это  всеохватное  молчание стало бы давить на менЯ, как давЯт
морские  толщи  на уходЯщего ко дну водолаза, Я бы все равно сумела населить
музыкой  глубины  пещеры.  Њожно  перевести  на  Язык симфонии весь этот мир
удивительных  форм:  вон те башни рождают холодные и проникающие звуки, этот
купол  --  строгий  и  емкий аккорд, а те сплетенные травы -- игру музыкальных
оттенков.  Ћ, если б душе моей не мешали смаковать божественный вкус тишины,
Я бы, не знаЯ устали, взращивала густую сельву ѓармонии...

     џ  все  смотрю и смотрю на эти скоплениЯ удивительных форм. Ќу какаЯ из
тех,  что существует там, наверху, тут забыта? Ќи одна! ’ворЯщаЯ вода, точно
наделеннаЯ  мощной  силой  шекспировского  дара,  вылепила  все до единой! €
помимо  того, что заимствовано у природы, она создала формы, окружающие нашу
жизнь:  вот  благородное старинное кресло, а чуть далее нечто вроде высокого
замка.
     ’о,  что  мы  зовем "воображением природы", Я понЯла по-настоЯщему лишь
здесь, в каменной пещере.
     Џещера,  слепаЯ,  как  Њильтон,  в грезах о мире под небесами, одержимо
создавала  все  то,  что  замыслила сотворить вода в ее чреве. Њне думаетсЯ,
что  в  этом  скоплении  каменных фигур, где можно встретить все и всЯ, Я бы
нашла  и  тех,  кто  давно  в  другом  мире. ЋстаньсЯ Я тут еще на несколько
часов,  ко  мне  бы  вон  из  того  темного  угла вышла моЯ покойнаЯ мать, а
карабкаЯсь  взглЯдом  по  этим  несокрушимым  стенам,  Я  обнаружила бы свое
собственное  лицо!  €  мнитсЯ,  что  еще не воплотились в камне все мечтаниЯ
пещеры,  еще  не  все  завершено, оно еще -- творитсЯ! Ѓиение падающих капель
что-то  создает  незримо. ќто биение, -- тЯжелое, замедленное, -- сопровождает
нас, нет, оно, пожалуй, следует за нами с едкой усмешкой...
     ќлектрический  свет  слишком резко, грубо, освещает сталактиты. …сли бы
‹уна   знала  о  пещерах,  ей  бы  отчаЯнно  захотелось  осветить  их  своим
серебристо-синим, нет, серебристо-золотым, или серебристо-серебрЯным...
     ЌеживаЯ  белизна  придает  целомудренную  строгость всей этой подземной
панораме.  Ѓелое  и  серое:  похоже,  мы  идем,  околдованные  пейзажем иной
планеты.  Њы  переговариваемсЯ  на  ходу,  чтобы  слышать  друг  друга  и не
обезуметь от такого чуда.
     Љогда-нибудь  вблизи  этой пещеры подымутсЯ города, и сколько бы храмов
там  не  воздвигли,  сюда  все  равно  придут  мЯтущиесЯ,  они  спустЯтсЯ  в
застывшее  белое  чрево  пещеры,  чтобы вернее ощутить на своем лице дыхание
смерти.  €х  молитвы,  обращенные  к Ѓогу, будут наверно самыми покаЯнными и
самыми  совершенными  из  всех,  что были сложены. Ѓыть может, самый великий
гимн  во  славу  Ѓога  сойдет  с этих сталактитовых алтарей и будет вложен в
уста  человеческие.  Ћщущение  Ѓожественного  мне дарила лишь бездна ночного
звездного  неба, а теперь и вот эта, инаЯ глубина, от которой можно лишитьсЯ
чувств.
     ‚  детстве  Я  все спрашивала у матери, что там внутри ‡емли, и она мне
говорила:  "там  темно  и  страшно".  €  вот, мама, Я, наконец увидела нутро
земли:  оно,  как  чрево,  заполоненное  огромным  цветком,  оно захлестнуто
богатством форм и среди такой потрЯсающей красоты идешь, затаив дыханье.

     Њы  вышли  из  пещеры...  ‚  лицо  бьет полуденнаЯ синева и глаза наши,
точно у выздоравливающего человека, невольно опускаютсЯ -- еще незрЯчие...

     Џеревод ќ. Ѓрагинской


                               Џохвала стеклу


     ‘текло,  буддически  невозмутимое,  которое полнитсЯ образами, а своего
собственного  у  него - нет. ‘текло, которое вбирает в себЯ самые неистовые,
самые  алые  закаты  и  не  оставлЯет  себе  ни  капли их крови. ‘текло, что
смывает  дожди  -  извечные  дожди  и  чувственную землю - и не грузнеет, не
расплываетсЯ.
     ‘текло,  которое  приемлет  все сущие формы и легко отдает их. ‘текло с
морской  гладью,  с  темной  стеной  леса за окнами, которые гордЯтсЯ собою,
даже  не  подозреваЯ  о существовании стекла. ‘текло бокалов, где вино мнит,
что  оно само по себе или чьим-то волшебством держитсЯ вот так, в воздухе, а
вода  видит себЯ вольным ручьем... ‘текло, которое оберегает пламЯ лампы, не
обжигаЯ  ее  щек. ‘текло, которое всегда пребывает в радости, как праведник,
ибо  не  бывает  у  него  ни  собственных пЯтен, ни слез, даже когда по нему
скатываетсЯ  тЯжелаЯ  чужаЯ  слеза.  ‘текло  --  невинно,  как Ђвель на земле
нашей.
     ‘текло! ‹ишь тебе завидует моЯ душа ...
     ‘текло,  у которого нет ни крови, ни вен, ни запЯстьЯ, чтобы перерезать
их.
     ‘текло,  что  услужает  воде,  котораЯ жаждет остатьсЯ в ков шике наших
ладоней  - верных, не знающих предательства ‘текло, что служит воде, котораЯ
стараетсЯ  быть  преданной  глазам, смотрЯщим в нее пристально, любовно, как
самаЯ  вернаЯ  женщина.  ‘текло,  что  дарует  воде  ее новую плоть. ‘текло,
которое  не  исчезает  бесследно,  как  выпущеннаЯ  стрела, потому что оно в
восхищении от собственной праведности и чистоты
     ‘текло,  в  которое упираетсЯ огромными руками Ќочь, желаЯ, чтобы мы ее
увидели и никогда не забывали о ней.
     ‘текло  моих помыслов, стекло, что всегда есть в раскаленном Ядре всего
сущностного.  Ќикогда  оно  не  возмутитсЯ,  не вспенитсЯ, никогда не станет
чем-то  иным,  кроме  самого  себЯ.  ‘текло,  прохладное, как висок, который
всегда  прохладен и не тронут старостью, ибо длитсЯ и длитсЯ его детство, не
переходЯ ни к прекрасной зрелости ни к зрелости безобразной.
     ‘текло,  которое  открылось  нам  к радости нашей великой, как открылсЯ
нам •ристос. ‚едь после Ќего это -- самое светлое наше открытие!
     ‘текло,  возникающее как бы нежданно-негаданно из рук слеклодува, а тот
немного  смущаетсЯ,  что  оно  поЯвилось  вот так, точно чьЯ-то душа, из его
темных, натруженных ладоней.
     ‹юди,  которые  всю  жизнь делали стекло, попали на небо и с изумлением
увидели,  что  оно  точь-в-точь,  как  стекло,  которое они делали на земле.
Ћгромное,  пречистое,  оно  уничтожало  все  расстоЯниЯ, от самого малого до
самого  великого. € Ѓог на этом небе так далеко от них, и так близко, что им
стало  страшно.  Ћни и знать не знали, что еще на земле были внутри стекла --
там  были  их  плечи, лицо, руки. € теперь они их увидели, свои плечи, лицо,
руки,  спасенные  от  тлениЯ.  „а,  это  они, восхищенные всем, что им вдруг
открылось  на  небе,  были  самим  стеклом,  его  стихией, когда трудились в
цехах, выдуваЯ, отбрасываЯ в разные стороны отвердевшие тени.
     ‹юди  стекла... €м воздано сполна, за то, что их руки отважно двигались
в огне, как саламандры, то выпрЯмлЯЯ, то укладываЯ пламЯ.
     ‹юди  Њеталла  попали  на  Яростное  небо из меди и они вполне довольны
своим  Яростным  счастьем. ‹юди „ревесины - лесорубы, древоделы -- они попали
на  небо  цвета  приморской сосны, цвета глухого, будто тронутого старостью.
‹юди  ‘текла могут смотреть со своего прозрачного неба на другие небеса - на
небеса  из  Њеди,  на  небеса  приглушенного  цвета  сосны,  да и мало ли на
какие...

     Џеревод ќ. Ѓрагинской


                             Џохвала песку


     Џесок...  Џесок,  который  безвозвратно  терЯет все наши шаги, даже те,
что  не хотелось бы терЯть. ѓде же мои шаги, те, веселые? Ђ те, медленные, и
те,  торопливые?  ѓде  они? ‚от бы собрать вместе все мои шаги, что когда-то
остались  в  четырех  сторонах  света,  и самой встать посередине. Џусть они
танцуют  вокруг  менЯ  -- ведь Я теперь, точно сломаннаЯ ось колеса. Ќо песок
их  потерЯл.  Ћн  не может вернуть ни единого моего шага, потому что забыл о
них напрочь.
     Џесок  неверен  лишь  по  наивности,  как  неверен ветер или снег, да и
вода.
     Џесок  -- бесплоден, ибо сказал однажды траве: "Ќе хочу!". € сказал: "Ќе
хочу!"  банальной  повторЯемости  цветов,  такой же, как у влюбленных. € еще
сказал: "Ќе хочу!" всем деревьЯм, всем, кроме сосны Њагомета.
     Џесок  на  берегу  морЯ,  который  согреваетсЯ к вечеру, когда приходЯт
туда  бездомные  и  ложатсЯ  спать.  Џесок  дает им немного домашнего тепла,
которое они давно потерЯли.
     Ќикто еще не разгадал тайну песка!

     Џесок,  что  делает  мЯгкой спину нашей земли и вводит в обман тех, кто
идет  и  идет берегом морЯ, вбираЯ в себЯ его соленое дыханье. ЃродЯги, лежа
на  прибрежных  песчаных холмах, насвистывают песенки, где говоритсЯ о нашей
планете,  как  о  живом  существе,  потому,  что  эти  холмы  напоминают  им
отцовские плечи.
     Џесок  детей,  в  котором  терЯютсЯ их игрушки - безумно синие, безумно
красные,  безумно желтые. Ћн их старательно прЯчет, а, дождавшись, когда все
уйдут,  вытаскивает  -- Я это видела сама! -- и в слабом сиЯнии звездного неба
играет ими, как стараЯ дева, впавшаЯ в детство.
     Џесок  дал  беднЯкам  свою  горсть  счастьЯ,  которую  другие  получают
ведрами  металла  и камнЯ. ЃеднЯки строЯт из песка дома, что тотчас рушатсЯ,
и  мечтают  о  том,  чему  никогда не сбытьсЯ. Ћттого и нет корней у счастьЯ
беднЯков.
     Ќа  песке  чертил  слова  €исус •ристос, верша свой единственный суд, и
слова  эти  тотчас  стирались,  чтоб стоЯщие перед ним книжники и фарисеи не
исказили их смысла и не возмущались против Ќего...
     Ќет  у  податливого  песка  воображениЯ, ибо совсем нет вкуса к обману.
ђЯдом  с  ним  распростерлось  лукавое  море,  которое умеет обманывать, как
никто, и песок смотрит с усмешкой на лукавую игру его бликов и пены.
     Ќет  у  песка четко выраженной формы, лишь растЯнулась длинной складкой
снисходительнаЯ  улыбка,  потому  что  он смеетсЯ над всем, что не похоже на
песок.
     Џесок  порушенных  источников,  который  разметало  по сторонам и нет у
него  охоты  быть  единым.  ’ак  и  движетсЯ  обессиленный...  Ќо  все равно
одолевает  изгороди,  не  перепрыгиваЯ  через  них, и летает по ночам, и без
труда  входит  в храмы или в дома. € не причинЯет особого вреда нашему телу,
вот разве что, попадаЯ в глаза, вызывает неслышные слезы.
     Џесок  ‘оломонов и Љемпийский, который знает все три слова –арЯ, но нет
у  него ни желаниЯ, ни рук, чтобы написать их и тем сослужить великую службу
морю,  которое  то  и  дело подносит ему на хмельных волнах свои героические
свершениЯ.

     Џеревод ќ.Ѓрагинской


                                 Ћгонь


     Ћгонь,  что  в  красных  браслетах  плЯшет  с  лесом, щекоча ему пЯтки.
Ћгонь,  что  стремительным  прыжком тигра срезает деревьЯ золочеными мечами,
оставлЯЯ зиЯющие прогары.
     Ћгонь,  сжигающий  жнивье  на  холмах  Ђрауко. …го огненные Языки лижут
землю  и  разрисовывают  холмы большими черными розами, точно шкуру пантеры,
или покрывают их белой коростой, будто чудотворную руку ЊоисеЯ.

     Ћгонь -- Яростный, гибкий и всегда полный силы.

     …динственно-истинный  цветок  ‡емли, внезапно расцветшаЯ фуксиЯ в сорок
лепестков,   котораЯ   кружитсЯ,  чтобы  вдоволь  напитьсЯ  соком  хмельного
воздуха.
     Ћгонь,  сокрушающий  сонное  оцепенение  металлов.  Ћн  радостно плавит
серебро  и  ему  нейметсЯ увидеть, как стекают тЯжелые капли странного пота,
что белее магнолии.
     Ћгонь  одержимых,  не  знающих  отдыха  заводов,  он  прЯчетсЯ  во всех
закутках и не тронь его, не то рука падет скрученным лепестком пепла.

     Ћгонь -- Яростный, гибкий и всегда полный силы.

     Ћгонь  ‹юбви,  чьи  слова  не знают сна и нет у него даже самой простой
кочерги,  чтобы вовремЯ поправить поленьЯ. Ћн превращает тело человеческое в
удлиненное   прозрачное  стекло,  где  видна  объЯтаЯ  пламенем  саламандра,
проникшаЯ в самое сердце.
     Ћгонь  Ќенависти,  что  воздвигает  самые  причудливые  сооружениЯ.  Ћн
издает  этот неприЯтный сухой треск, какой бывает у старческих суставов. …го
владыка  --  сам „ьЯвол! Ћн следит за ним в ночной тьме, котораЯ длитсЯ ему в
угоду.

     Ћгонь -- Яростный, гибкий и всегда полный силы.

     Ћгонь,  что  живет  в  нас,  в  людЯх,  маленькие горчичные зерна ЋгнЯ,
которые  бегут  по  нашей  крови  и  делают  нас живее, подвижнее, как сухие
колючки  аравийскую овцу. Ћгонь в глазах коршуна -- стоЯчий, сухой... Ћгонь --
веером  зеленых  лучиков  в  глазах  Ягуара.  Љоварный, искусный огонь жажды
хмельного,  который  изводит,  губит  человека. Ћгонь, что согревает Џесню и
делает  ее  похожей  на  маленькое  нутро  птицы,  на  крохотное полое место
любЯщей голубки.

     Ћгонь -- Яростный, гибкий и всегда полный силы.

     Ћгонь  испытаньЯ,  который  закалЯет  в  своем пламени все подлинное, а
остальное  -- скручивает, морщит, как спаленную кожу... Ћгонь Џоследнего „нЯ,
когда лишь ‚ерные не падут, они устоЯт, как опорные балки Њира.
     Ћгонь  ‘вЯтого  „уха,  огонь  двух  раскаленных  добела  углей,  -- двух
голубиных  крыл.  Ћгонь,  который  слетел к Џавлу и пронзил его насквозь, до
мозга костей.
     Ћгонь,  что  пришел  к  нам  с  небес  и  вернетсЯ  туда, когда свершит
заповеданные  ему  „ела. Ћн одержит победу над ‚одой и вместе с ней сотворит
пышную  гортензию,  но  ее  лепестки истончатсЯ и облетЯт. Ћн одержит победу
над