Ђнри „е ђенье. —ерный трилистник

Ћцените этот текст:
Ђнри „е ђенье. —ерный трилистник


                     Џеревод Ћ. Ѓич и Ћ. Ѓрошниовской 

----------------------------------------------------------------------------
   €сточник: Ђнри де ђенье. ‘обрание сочинений в 17 томах. ’.1. ‹енинград:
   Academia, 1925. Џод общей редакцией Њ. Љузмина, Ђ. ‘мирнова и ”. ‘ологуба,
   OCR: ‚. …саулов, апрель 2004.
----------------------------------------------------------------------------


Ћѓ‹Ђ‚‹…Ќ€…:

1. ѓ…ђ’“‹€џ, €‹€ ‚…‘’€
2. €‘’Ћђ€џ ѓ…ђЊЂѓЋђЂ
3. ѓ…ђЊЋЉђЂ’, €‹€ —’Ћ ЊЌ… ђЂ‘‘ЉЂ‡›‚Ђ‹€ Ћ …ѓЋ ЏЋ•ЋђЋЌЂ•




              

                                                            ѓ-же де Ѓоньер 
     
ѓ…ђ’“‹€џ, €‹€ ‚…‘’€ 
     
     
       ѓермотим к ѓермасу 
     
     Љогда  тебе  передадут  это  письмо, Я уже буду далеко; всю ночь Я буду
итти  под звездами, всю ночь Я буду итти к моей судьбе. џ думал, однако, что
Я  никогда не покину наших прекрасных садов, ѓермас. Њы гулЯли вместе; там Я
встретил ѓертулию; там ты скажешь ей о моем уходе. Ћна увидит причину в моей
любви, и только из за любви Я покидаю ее! 
     ‹юбовь  одна  делает нас самими собою; она делает нас такими, какими мы
могли  бы  быть,  потому  что  она  становитсЯ  тем, что мы есть. Џоэтому ее
проЯвлениЯ  сообразуютсЯ  с нашею природою, и она свидетельствует о взаимном
несовершенстве  того  и  другого.  ђост  любви  соразмерен  нашей тени. “вы,
заражаЯ ее, наша немощь ее ронЯет! …й приписывают начало ее следствий; оно в
другом  месте,  оно  в  нас.  ‹юбовь  прекрасна.  ‹ишь  безобразие наших душ
гримасничает  на ее маске, котораЯ их отражает. …е вид формируетсЯ по нашему
образу,  и  мы видим в нем наше внутреннее подобие. •отЯ мы жалки и хотЯ она
разделЯет  наше  ничтожество,  она  желанна даже в своей недостаточности и в
своем  уродстве.  ‹юбовь  остаетсЯ любовью. Њы любим ее, какой бы искаженной
она ни была. 
     Џредставь   же,   о  ѓермас,  ее  красоту,  когда  вместо  того,  чтобы
гримировать  свое лицо в мрачных сердцах, она обнажаетсЯ в лучезарных душах.
‹юбовь  должна быть гостьей мудрости, по ее факел должен освещать, в глубине
наших  снов,  их  чудесные  своды,  осыпать  алмазами их гроты в мучительных
сталактитах  молчаниЯ;  тогда все будет пламенеть чистым праздником света, и
навстречу  подземным  зорЯм,  среди  камней,  распустЯтсЯ  неникнущие лилии.
Ћбыкновенно  ее  ненадежнаЯ  лампа  освещает  только  могилы  и пещеры. ‘овы
окупают  свои  когти  в  погребальное масло; непристойные сатиры мимируют на
стенах своими скотскими тенЯми подмен бога. 
     ‹юбовь  - гостьЯ мудрости, и вот Я иду в путь, чтобы приготовить жилище
мудрости.  џ испросил совета у прошлого и у настоЯщего; ты упрекаешь менЯ за
то, что Я недостаточно советовалсЯ с самим собою, слишком много читал книг и
торопливо  стучалсЯ в двери мудрецов. Њудрость, мне говорил ты, не блуждает;
она  пребывает на одном месте и кажетсЯ спЯщей; она не спит в каменном замке
посреди  леса.  ‘  терпеливым вниманием она выслушивает нас в нас самих; она
отвечает па наше внутреннее прислушивание. 
     “вы,  друг мой, Я осталсЯ глух к своему собственному уху; чтобы слышать
мое  молчание,  Я  нуждалсЯ  в  том, чтобы говорили, и чтобы пойти навстречу
самому  себе,  Я  должен  был стать прохожим. …сть пути, есть ключи, которые
прЯчутсЯ  таинственными  руками.  Ђх,  Я  уверен,  есть  двери,  которые они
открывают,  и  чуждые  и  случайные  жатвы порождают освЯщающий колос нашего
собственного  плодородиЯ. Џожалей менЯ, ѓермас, за то, что Я прибег к помощи
мудрых,  чтобы самому стать мудрым; это нужно длЯ того, чтобы любить, потому
что одна мудрость может заклЯсть любовь от колдовства, в котором она гибнет.
џ  люблю  ѓертулию,  но  Я  отказываю  нашей  любви  в  участи стать на себЯ
пародией.  џ ухожу; в небе есть звезды, и Я плачу. ѓертулиЯ будет плакать. џ
вернусь.  Џусть  она навещает тебЯ иногда в твоем молчаливом доме. ‚ы будете
там  говорить обо мне, как мы говорили о прелести ѓертулии. Ћ, если бы Я мог
снова  увидеть  ее  в  этом  саду! ’ам Я встретил ее, там ты прочтешь ей мое
письмо. Џрощай. ‚от, ѓермотим прощаетсЯ с вами. 


     
            ‹естница Ќарцисса 
     
     Ќа  другой  день  ѓермас  один  пришел  в  те  прекрасные места, где он
беседовал  так  часто  с  ѓермотимом.  €м было сладко проводить времЯ в этом
широком   пространстве  деревьев  и  цветов.  ќто  был  красиво  убранный  и
уединенный  сад.  Ћт  замка, бывшего там когда-то, ничего не осталось, кроме
очарованиЯ представлЯть его себе по пережившей его декорации. 
     ’ри водные аллеи ответвлЯлись от центрального восьмиугольного водоема и
в  конце  каждой  из  них,  довольно далеко, среди различных архитектурных и
гидравлических  сооружений,  били  фонтаны,  оживленные различными фигурами.
Ћдна  изображала  человека,  который  смеЯлсЯ, опрокидываЯ бронзовую амфору,
другаЯ  -  женщину, котораЯ, плача, наполнЯла золотой кратер. ‘редний фонтан
был самый прекрасный. ‘катерть волн изливалась через край из водоема, откуда
рождалась,  стоЯ,  статуЯ  гермафродита.  Ќа  порфировых полках чередовались
маски  тритонов  и  сирен,  выплевывающих  из  припухлости  своего судорожно
напрЯгшегосЯ  рта удушливый глоток кристалла. €ногда, когда фонтан умолкал и
тройнаЯ нагота загадочных мраморов наполнЯла благоуханием боскеты молчаливых
деревьев,  можно было видеть, как на край иссЯкшего водоема, чтобы напитьсЯ,
пускалась   горлица.   ‚округ   восьмиугольного  бассейна  бронзовые  статуи
чередовались  с.  тисами,  подрезанными  в  вид"  пирамид  и  с  кипарисами,
подстриженными в виде обелисков. 
     €х  отражениЯ  делались  металлическими в спокойной воде, где отражениЯ
статуй,  казалось,  таЯли,  расправлЯлись  в  каком то подобии иной жизни, -
менее образы, чем тени, потому что всЯкаЯ вода немного волшебна, и если даже
она совершенно спокойна, неизвестно, что может дремать в ней. 
     ЋстальнаЯ  часть  сада состоЯла из квадратов леска; ограда из жесткою и
гладкого  букса  окружала  сад.  ‚нутри  его, под высокими деревьЯми, всегда
приходилось ходить по мертвым листьЯм. ‚ каждом из квадратов, из которых два
приходилось  по сторонам бассейна, таилась какаЯ-нибудь неожиданность. ‡десь
каплЯ  за  каплей  сочилсЯ ручеек; часы, созданные природой, отмечали времЯ;
там  слышно  было  эхо.  ѓолос  доносилсЯ очень издалека, и благодарЯ потере
слогов  возникала  забавнаЯ  путаница.  ‚ двух других находились две круглые
скамейки  из  мрамора  или  камнЯ,  со  сфинксами  или дельфинами в качестве
локотников.  Ќад садом возвышалась терраса с балюстрадой. …е дорожки, убитые
желтым   песком,  окаймлЯли  тканые  цветники  и  плоские  лужайки.  Ќа  нее
поднимались  по  покатым  исходам, а также спускались в средней части ее, по
лестнице,  откуда  можно было видеть себЯ в бассейне внизу, так что с каждой
ступенькой,  казалось  приближаешьсЯ к .самому себе. ќта лестница называлась
‹естницей Ќарцисса. 
     Ѓассейн  продолжалсЯ  тремЯ  водными  аллеЯми, которые протЯгивались от
него  в  разные  стороны.  ќто  были  как бы дороги памЯти, где воспоминание
словно шло тихими шагами но их длинным дрожащим зеркалам. ‘олнце исчезнувшее
за  деревьЯми,  еще согревало камень ступеней, где ѓермас в этот день, сидЯ,
вкушал  удовольствие полного погружениЯ в свои сны. ‚оспоминание о ѓермотиме
примешивало к ним немного грусти и некоторую иронию. Ћн видел перед собой на
песке причудливые и неправильные фигуры, несвЯзную геометрию которых ушедший
начертил  вчера  но  времЯ  разговора  концом  своей  эбеновой трости; линии
перекрещивали  свои  разорванные  круги  и  спирали,  подобные  тем, которые
изгибала серебрЯнаЯ змейка на рукоЯти тонкого черного шипа трости. 
     ќта  трость была чем-то в роде светского полу-кадуцеЯ, подобие которого
ѓермотим  обыкновенно  носил,  но  одной из памЯтных ‡меи еще не доставало в
эмблеме,   и  молодой  мудрец,  казалось,  ждал  случаЯ,  когда  восполнитсЯ
сходство.  Џоэтому  он  был  осмотрителен  с самим собой, и эта осторожность
поднимала  его несколько суровую прелесть до тихой важности, котораЯ, при ее
совершенном изЯществе, не лишена была некоторой изысканности. 
     ѓермас  думал  о  мудрости ѓермотима и вспоминал речи его. Џочти каждый
день  два  друга  приходили  наслаждатьсЯ  этим  прекрасным  садом. ѓермотим
сожалел  немного о том, что замка более не было. …го библиотека, его кабинет
медалей,  его  галереи античных бюстов были бы пристанищем от летних дождей,
которые  иногда  умащали своим ливнем бронзу статуй или металлическою зелень
тисов  и  скатывались  жидкими  алмазами  с  отЯжелевших  листьев.  ѓермотим
оплакивал все это, угадываЯ красоту жилища по красоте садов. 
     Ћни  были  украшены с большим декоративным вкусом, хотЯ и своевольный и
силлогистический  порЯдок  указывал  на  то,  что  они были созданы тонким и
властным  разумом  и задуманы, судЯ по созерцательному собранию бронз и вод,
мечтателем,   быть  может,  слегка  склонным  к  ипохондрии,  который  любил
сообразовать  с  ними  свои  постоЯнные  грезы  и  углублЯть  среди них свою
надменную, презрительную и угрюмую усладу. 
     ѓермас  и  ѓермотим  отдыхали  там часто, обыкновенно на этой последней
ступени,   внизу  ‹естницы  Ќарцисса.  Џрекрасный  сад  простиралсЯ  на  дне
молчаниЯ.  ‚зор следил за течением воды между деревьЯми. Џорою, лишь в самые
жаркие  часы,  случалось  искать  убежища  в листве, в ее свежих и сумрачных
недрах.   ѓермотим   любил  останавливатьсЯ  у  маленького  ручейка,  ѓермас
предпочитал  небрежно  облокачиватьсЯ  на  мраморных  сфинксов  или  ласкать
изогнутую чешую порфировых дельфинов. ќхо никогда не повторЯло, искажаЯ, то,
что  два  друга  говорили  между  собой  шепотом.  €х  согласие равнЯлось их
несходству.  Ћднажды  они пришли вдоль одной из водных аллей к тому фонтану,
где улыбалась страннаЯ статуЯ. ѓермас увидел в ней сон, ѓермотим предполагал
здесь символ; они вернулись, не беседуЯ, потому что сумерки уже наступили, и
воды, умолкнув, приглашали к молчанию. 
     Ћбыкновенно  ѓермотим  охотно  сообщал  ѓермасу кроме мыслей своих и те
обстоЯтельства,  которые ему их внушили. Ћн излагал их искусно, со школьными
расчленениЯми.  ‚  молодости он обучалсЯ. —аще всего он носил под мышкой, из
причуды  или  как намек, ‡акрытую книгу. Ћн рассуждал, когда импровизировал,
лучше,  чем  сам думал, и его красноречие доставлЯло более удовольствиЯ, чем
удивлениЯ. 
     Ћн побывал среди своих странствий в местах необычайных, или, по крайней
мере,  в  казавшихсЯ  ѓермасу  такими,  благодарЯ  их звучным или сладостным
именам.  Ћн  общалсЯ там со знаменитыми и мудрыми людьми. ѓермас не побуждал
его особенно к пересказыванию бесед с ними, потому что его более интересовал
образ  жизни  этих учителем, чем их знание мудрости, а ѓермотим, подвластный
правилам,  проЯвлЯл  себЯ  скупым  на  анекдоты. …сли он забыл голоса, то он
помнил  все  доктрины,  чтобы  почерпать из них ткань длЯ своей собственной.
Њудрость  находитсЯ  всюду,  говорил он; из тысЯчи ее рассеЯнных и спутанных
кусков  надо  воссоздать образ, в который они входЯт. …е форма, определЯемаЯ
совпадением частей, приобретает смысл только от их целокупности. 
     ѓермотим искал по свету эти разрозненные части. Ћб этом он мог говорить
бесконечно,  и  ѓермас  предоставлЯл  ему  говорить; благодарЯ его несколько
молчаливой  мечтательности,  слова  текли в рассеЯнной и благодушной тишине,
которую  он  оживлЯл  тем,  что  срывал  цветок  или  бросал немного песку в
спокойную воду бассейна, возле которого они сидели. 
     ’ам  печально  блуждали  большие рыбы, медленные, почти растениЯ, такие
старые, что чешую их оксидировал мох; они сделались бархатными от ветхости и
теперь маслЯнисто скользили в тЯжелой воде. 
     ѓермас и ѓермотим иногда смотрели, как они цепенеют к вечеру и врастают
в  воду, становЯсь тусклыми замершими туманностЯми. ‚ этот убывающий час сад
делалсЯ  еще  прекраснее  в  своем  сосредоточенном  уединении.  Џо временам
какаЯ-нибудь молодаЯ женщина проходила по краю водной аллеи. ѓермас, не знаЯ
всех  обитательниц  города,  уважал некоторых из них за то, что они приходЯт
побродить  немного  в тишине этого благородного места. ќти, по крайней мере,
не  были  чужды  меланхолии,  и  они  заимствовали у нее ту нежную прелесть,
которою  завершаетсЯ  красота.  Ѓыли, без сомнениЯ, такие, которые приходили
туда отчасти длЯ того, чтобы он их заметил. Ѓогатство и любовь к одиночеству
выделЯли  его среди окружающих. Ќикто не входил в его пышный дом. Ћн покидал
его  стены  только затем, чтобы гулЯть в этом саду, или в своем собственном,
также  обширном  и запутанном. Ћн пожелал узнать имена этих посетительниц, и
когда  ѓермотим  спросил у него имЯ одной из них, он мог ему сказать, что ее
зовут ѓертулией. 
     ѓермотим  полюбил  ее.  Ћн  встретил  ее  в  самое утро своего прихода,
прогуливаЯсь по террасе, где он поджидал ѓермаса. •отЯ был едва полдень, уже
грозовые тучи ползли по всему небу. ‘олнце сиЯло минутами, и молодаЯ женщина
то  раскрывала,  то  закрывала  свой  зонтик. Ћни встретились несколько раз,
потом  разговорились,  и  ѓермотим  поведал своему другу о великой любви. Ќа
него  также  он возложил заботу известить ѓертулию об его отъезде и изложить
ей  его отчетливые причины. ѓермас думал обо всем этом, когда увидел в конце
водной аллеи идущую навстречу ѓертулию. 
     Ћна медленно шла к нему улыбаЯсь, может быть, потому, что она держала в
руке  прекрасный  лиловый  ирис  на длинном стебле. –веток и она таинственно
походили  друг на друга благодарЯ одинаково расцветшей стройности, благодарЯ
двойному  созвучию  тонкой  прелести.  …е  розово-белое платье, в эту минуту
желто-зеленое   из-за  отсвета  деревьев  и  воды,  украшало  ее  наивным  и
драгоценным  убором.  Џодробности  его  были  чудесны, ибо листьЯ, вытканные
узором  в  глЯнце  материи,  переливались  шелковым  инеем.  ЊолодаЯ женщина
остановилась  перед  ѓермасом,  немного  удивленнаЯ  тем,  что  он один и не
отвечает на ее привет; и после некоторого колебаниЯ, как бы длЯ того, чтобы,
из   пристойности,   не   высказать  слишком  большую  поспешность  или,  из
вежливости, чтобы не показатьсЯ обманутой в ожиданиЯх, она сказала, глЯдЯ на
цветок:  "Ќо  где  же  сегоднЯ наш ѓермотим? ‚се еще мечтает за какой-нибудь
книгой?"  ѓермас  взирал  на  нее  серьезно,  с  тихим  сожалением.  Ћна ему
представлЯлась  такой легкой и хрупкой, что он боЯлсЯ сказать ей неожиданную
новость;  она  казалась  ему вполне подобной нежному ирису, стебель которого
склонЯлсЯ  под тЯжестью цветка, - настолько сходною с ним, что он должен был
сломать   его   гибкость  воображаемым  ударом  длинной  трости  из  черного
терновника.  ‘еребрЯнаЯ  змеЯ, обвитаЯ вокруг полу-кадуцеЯ, отравлЯла любовь
своим  мучительным  зубом.  Ќе  говорЯ  пи  слова,  ѓермас протЯнул ѓертулии
письмо. 
     Ћн  смотрел,  как  она сидит, читаЯ, на последней ступени лестницы. Ћна
читала  со всей прилежностью, положив локти на колени, поверх смЯтого стеблЯ
ириса,  цветок  которого  печально  свешивалсЯ.  ’онкаЯ бумага, не колышимаЯ
ветром, дрожала в ее руке. Џальцем она поправила локон своей прически. 
     ‚еликое  молчание  наступило во всем саду, потому что закрыли фонтаны в
конце водных аллей. ‘молкший ропот сбегал каплЯ за каплей почти незаметно, и
его  неиссЯкаемаЯ длительность была слышна целую ночь. Џоверхность бассейна,
тусклаЯ  от  налета сумерек, застыла. ѓромады деревьев окаменели. Џрежде чем
отдатьсЯ  мраку,  все  принЯло  вид  величайшего  отвердениЯ; было последнее
сопротивление  вещей, желающих удержатьсЯ в своем дневном обличьи. Љак бы не
доверЯЯ разрушительной вкрадчивости тени, они сжались и противодействии. 
     ѓермас  печально  размышлЯл,  не  смел взглЯнуть на ѓертулию. Ћни долго
оставались  так.  ‘умерки  стали  мЯгкими  и  влажными,  когда  в безмолвном
согласии  они  оба  поднЯлись.  ѓермас видел, как она отражаете" в сумрачной
воде  бассейна,  высока"  и  гонка" в своем длинном платье, складки которого
доходили  струйками  до земли, с бледным лицом, преображенным чем-то лежащим
за  пределами грез и сна, как всЯкое лицо, видимое в воде. ‚се это, вместе с
молчанием,  было так похоже на смерть, что ѓермас почувствовал необходимость
прервать  какими-нибудь  словами надежды, хотЯ бы бесполезными, тЯжесть этой
тоски, и он произнес медленно, одно за другим, такие слова: 
     -  ѓертулиЯ,  -  сказал он, - нежнаЯ ѓертулиЯ, вы так прекрасны, что не
могли  не смотреть иногда людЯм в лицо. —еловеческие лица почти все печальны
от  образа  их  прошлого, и пепел остаетсЯ на дне всего, что старалось быть;
все  бывает  только  сквозь  сон.  џ  не  буду говорить вам о моих снах; они
возникали  лишь среди желаний слишком необычайных; во мне и через менЯ погас
их  одинокий  огонь;  они  были сумерками моих собственных потемок. Џростота
ваших  желаний сохранЯет им, по крайней мере, надежду. Ћднако, уже наступила
ночь;  нужно  уходить;  закрыли  фонтаны.  ‘  тех пор, как умер их смех, они
неощутимо  источают,  каплЯ  за  каплей, свою тайную жизнь. ’ак, в некоторые
мгновениЯ,  внутри  нас  бывает  нечто,  что кажетсЯ умолкшим и что длитсЯ с
таинственным  упорством.  ‚  вашем  уединении  есть  эхо, эхо шагов, которые
удалЯютсЯ  и  затем  возвратЯтсЯ;  ибо  возвращаютсЯ  от  всЯкой мудрости, и
замершие цветы расцветают снова. 
     ѓермас  церемонно поклонилсЯ ѓертулии. Ћна осталась одна у краЯ воды со
сломанным  ирисом  к  руке,  по  волокна  излома ослабели, и слишком тЯжелый
цветок  упал  на песок. ’ишина возросла от этого шороха, потому что более не
было  слышно  шагов ѓермаса, и над большими деревьЯми, на светлом месте неба
тихо восходила звезда. 
  

   
              ќмблематические предвестиЯ 
     
     ‚ это утро ѓертулиЯ пробудилась всЯ в слезах. ќто случалось с ней часто
со  времени  отъезда  ѓермотима;  так сны ее переходили в скорбную и влажную
печаль.  Џосле  того, как она обессилевала, удерживаЯ рыданиЯ в течение днЯ,
ночь   расточала   ей  без  ее  ведома  благодетельные  дары  слез.  Џотемки
таинственны  и  бережны, они заботЯтсЯ о раненых душах, и тоскующаЯ ѓертулиЯ
после  своих  тайных  умилений  пробуждалась обыкновенно нежно опечаленнаЯ и
почти улыбающаЯсЯ. 
     ‚  это  утро,  наоборот, она почувствовала себЯ более взволнованной. ‚о
сне они долго слышала, как прерываЯсь и возобновлЯЯсь, долго, позади ночи, к
каких-то  засадах  тени, пели возле ее уха далекие тонкие флейты. €х мелодиЯ
примешивалась  к  однородному  шуму  фонтанов  и заимствовала у него сходную
текучесть,  так  что,  казалось,  вода модулируетсЯ и роднитсЯ с гидрофонией
инструментов.  Њолчание,  в  каком  мнишь  себЯ, когда спишь, встрепенулось,
оживленное  неизъЯснимым ропотом; к спЯщей проник топот всей печали прошлого
и  всего  страха  будущего, и хотЯ не было слышно голоса, который выразил бы
мысль,  все  говорило  намеками  об уходе ѓермотима и об опасности путей, по
которым скользили судьбы. 
     ‚незапно  пробудившаЯсЯ,  ѓертулиЯ  осматривала, еще лежа, комнату, где
она уснула. ‘олнце, словно дивЯсь неподвижной легкости тюлЯ окна и "занавеси
кровати,  затЯнутой  тонкой  тканью,  окрашивало  их в розовый цвет. Љровать
имела  форму  лодки,  и  медные  лебеди,  украшавшие ее по углам, казались в
утреннем  свете  поистине золотыми. €х мЯгко раскрытые крыльЯ уносили ночной
корабль  по  воображаемой  реке  ковра, где узоры вытЯгивались, как томные и
запутанные  водоросли.  Ѓольшие  орнаментальные розы там и сЯм распластывали
свои струи. 
     ‘наружи  доносились  звонкие  и  свежие  голоса:  это  был  шум  рынка,
находившегосЯ  перед  домом.  ’ам  продавали  цветы,  травы, огромные плоды,
редкие овощи или диковинную дичь. ѓертулиЯ из окна забавлЯлась зрелищем этой
горсточки  людей.  ’уда,  беседующими  группами  или  по одиночке, приходили
прекрасные  дамы,  осторожно  пробующие  своими  полными руками без перчаток
зрелость  какого-нибудь  плода  или  выбирающие из благоуханного снопа самые
прекрасные  цисты.  Џроходили ослики, трЯсЯ потертым и теплым бархатом своих
длинных  серых  ушей,  равнодушные  к  усилиЯм, какие делали своими крыльЯми
розовые  фламинго, соединенные попарно гибкими тростинками, парализующими их
высокие   ноги,   похожие   на   сочленениЯ   камыша.   Ђстролог  в  высокой
кабалистической  шапке,  в кружке слушателей, предсказывал будущее. ѓертулиЯ
охотно  спросила  бы  его,  но  она  подумала о ѓермотиме. Ќе понимаЯ хорошо
смысла  великого  начинаниЯ, им предпринЯтого, она восхищалась его попыткой!
…е  чтЯщаЯ,  внимательнаЯ  и нежнаЯ душа страдала от его удалениЯ, и оттенок
наивной  гордости,  которую  она  ощущала,  думаЯ  об  этом  отсутствии,  не
вознаграждал  ее  за  страданиЯ,  им  причиненные.  ЌесмотрЯ  на  это,  она,
представлЯЯ  себе  молодого  мудреца  во  всей  его  ученой и бродЯжнической
прелести, стыдилась своего суетного нетерпениЯ. 
     Ћбыкновенно вид маленькой площади ее менее рассеивал. ’ри одиноких вЯза
обменивались  там  доверчивым  шепотом  своей  листвы,  как  раз перед окном
ѓертулии, котораЯ, лежа в кресле, смотрела, как они покачиваютсЯ. Џо вечерам
слышно было, как они тихо вздрагивают один за другим, а иногда все вместе. 
     Ќочи,  когда она не спала, казались ей бесконечными. —тобы занЯть себЯ,
она перечитывала письмо ѓермотима и старалась проникнуть в его смысл, потому
что  она с трудом представлЯла себе эту мудрость, о которой он рассуждал как
о  необходимом  и  тЯжелом  благе.  —то бы ни говорил он о скорби любви, она
чувствовала  в  себе  ее  живой инстинкт, не понимаЯ зачем надо подчинЯть ее
радость  таким таинственным предосторожностЯм. …е простота любЯщей хотела бы
видеть  его  более естественным и менее посвЯщенным. Ђх, ѓермотим, ѓермотим,
думала  она,  когда  ты  вернешьсЯ, станут ли твои глаза красивей? ‘танет ли
милее изгиб твоих гладких, длинноватых волос? ‚ этом была всЯ ее мудрость, и
хотЯ  она  знала,  что  он вернетсЯ, беспокойство об этом возвращении против
воли приводило ее н отчаЯние. 
     „ни  проходили;  она  отмечала  их  бег  на  своем календаре; маленькие
красные крестики следовали друг за другом, составлЯЯ недели, и близилась уже
грань  лета и осени. ‚оздух свежел. Џредметы становились грузнее от какой то
тЯжести,  неуловимо леденеЯ в задумчивой дремоте. ѓертулиЯ жила одна в своем
доме в усталом оцепенении, отвечавшем неподвижности ее мысли. 
     Ћднажды,  мечтаЯ  так  перед  открытым окном и один из последних теплых
дней,  она  с удивлением увидела, как стрела, пущеннаЯ снаружи, вцепилась на
мгновение  в кружево занавес и задрожала там, потом упала и вонзилась стоймЯ
в ковер. 
     ‚  пустынной  улице  не  было  слышно  ничьих удалЯющихсЯ шагов. Ћткуда
Явилась  эта стрела? …е стальное трехгранное острие насмешливо блестело. —то
хотела  передать  эта  весть?  €бо ѓертулии понЯла, что это была весть, и не
сомневалась,  что  она  шла  от  ѓермотима, так же как обнаженный кинжал, от
которого  рука  ее вздрогнула однажды вечером, когда она нашла его на столе.
ќтот  необычайный  подарок  испугал ее, так как он предсказывал, быть может,
какое-нибудь  трагическое  происшествие,  но  беднаЯ подруга мало разумела в
аллегориЯх  и  со  днЯ  на день все более опечаливалась, измученнаЯ тревогой
своего  ожидании.  Ќочью теперь она более не плакала, потому что не спала, и
бессонница лишала ее сладкой слабости слез. ‘наружи свистел ветер, производЯ
шум, подобный расстроенным флейтам; осень склонилась к зиме; зима пришла. 

     
     ‚  течение  рЯда  месЯцев  она  не  имела  известий  о ѓермотиме. ‘нова
наступила  весна. ’учи потЯнулись к северу. ‘нова маленький рынок на площади
оживил молчание города. ѓертулиЯ вышла, чтобы купить цветов. ќто были первые
весенние  цветы,  наивные  и  как бы нечаЯнные. €х лепестки казались снегом,
облитым  солнцем  и  тающим.  Џеред  полупустыми полочками длЯ товаров никто
почти  не  прохаживалсЯ. ЏредсказателЯ не было, и ослы топтались, с шерстью,
еще  всклоченной с зимы. ѓертулиЯ выбрала поспешно несколько подснежников и,
войдЯ  к  себе,  была  сильно  удивлена, потому что на мраморный консоль, на
котором  она  хотела  поставить  их  в  вазу, в ее отсутствии кто-то положил
оловЯнную  флЯжку  и  маленькое  зеркальце.  „олго  она  грезила перед этими
атрибутами.  ”лЯга  была  весьма  помЯтою,  как  если  бы  ее принесли очень
издалека. 
     „ни удлинились, и прилетели ласточки; ѓертулиЯ любила смотреть, как они
летают;  их живость забавлЯла ее; они кружились в вольном полете возле дома,
от  зари  до  той  минуты,  когда в сумеречном небе сменЯли их летучие мыши,
старавшиесЯ торопливо подражать им, ощупью, на своих неверных крыльЯх. ’огда
она  отворачивалась  почти  в  страхе;  их магический полет чертил в воздухе
причудливые  буквы.  Ћднажды  вечером,  когда  ѓертулиЯ немного замешкалась,
глЯдЯ,  как  они  зигзагами выписывают в небе иероглифические росчерки своих
апокрифических  надписей,  и  когда,  закрыв  наконец окно, она пошла зажечь
свечу, ее нога запнулась на ковре о какой то звонкий предмет: это был ключ. 
     Ќа  другой  день  мелодии  женщина  проснулась  всЯ в слезах, как будто
потемки  снова  сжались  над  ней.  …е  беднаЯ душа была ранена нескончаемым
отсутствием  и  обезумела  от  таинственных  знаков, загадочнаЯ непонЯтность
которых  увеличивала  ее  тоску;  найдЯ  облегчение  в  слезах, она, однако,
чувствовала  себЯ  слабой и опечаленной. ‹етний рассвет осыпал мукой белизну
ее  простынь, подобных савану, и на самой груди ее оказалсЯ положенный среди
ее сна спелый колос. 
     ’огда  она  решила  пойти  к ѓермасу, чтобы попросить у него объЯснениЯ
этих странных аллегорий, и так как она была слабою и очень усталою, а дорога
была  длинною  и  пополуденные  часы жгучими, то она пришла к нему только во
второй половине днЯ. 


     
             „ом спЯщего замкнувшегосЯ в себЯ красавца 
     
     ѓермас  жил  один в уединенном доме, и конце старого сада, невдалеке от
огромных  прудов,  где  парк  становитсЯ  лесом.  ЌескончаемаЯ аллеЯ древних
деревьев  приходила, мимо мертвых болотных вод и высоких зарослей, к круглой
площадке,  откуда  видно  было  пышное  жилище,  в  глубине обширного двора,
лежащего  перед  ним.  Љ  плитам  серого  песчаника  примешивалось несколько
розоватых.  ‘олнце  заставлЯло  сверкать  их  слюду,  и  после  дождЯ от них
исходила  свежесть.  ’огда  золоченное железо высокой решетки сиЯло Яснее, и
два  фонарЯ,  подвешенные  по  обе  стороны  двери,  колыхались при малейшем
ветерке.  €х  кованаЯ  позолота окаймлЯла косые грани их стекол; их более не
зажигали по ночам, потому что ѓермас не был гостеприимен. 
     Ћ  нем не знали ничего, и так как надменнаЯ и молчаливаЯ жизнь в глазах
человеческой  низости ЯвлЯетсЯ нарушением обычаев и своего рода волшебством,
помогающим  отделитьсЯ  от  ее  рабства,  -  на  эту  замкнутость смотрели с
недоброжелательством,  едва  сдерживаемым  репутацией  крайнего богатства. ‚
этом двойном колдовстве золота и молчаниЯ был весь ѓермас. 
     ‚  самом  деле,  перед  тем,  как  он  поселилсЯ в этом доме, туда была
привезена на повозках великолепнаЯ мебель. Ћдна из этих повозок, нагруженнаЯ
редким  хрусталем  и  бесценным стеклом, которое при проезде сталкивалось от
трЯски,   под   тЯжелый  шаг  лошадей,  оставила  в  городе  воспоминание  о
таинственном  звоне.  Ќа другой день проехали серебрЯные изделиЯ, потому что
ѓермасу нравилась уединеннаЯ роскошь. 
     Ћн  имел  на  это  право,  потому  что  умел  воспрепЯтствовать всЯкому
смешению  между  собой  и  вещами,  ибо  длЯ того, чтобы сделать наслаждение
невинным,  достаточно  сохранить за пределом его досЯганий неуловимую точку,
котораЯ  остаетсЯ навсегда им незатронутою. ѓермас был из тех, которые имеют
право на все, так как, благодарЯ своему превосходству, они могут обезопасить
себЯ  от  какого  бы  то  ни  было  ига;  поэтому  он окружил свое уединение
молчаливым  великолепием,  сроднившимсЯ  с его грезами; затем двери за этими
чудесами  закрылись,  но  проезд  их  по  улицам  маленького  городка не мог
забытьсЯ. 
     Њного  толковали  об  этой  замкнутости,  куда никто не мог проникнуть.
Џоэтому  приход  ѓермотима  вызвал  удивление  к этому избраннику, настолько
приблизившемусЯ  к  надменному молодому человеку, который в бокале чудесного
хрусталЯ,  из  которого  он пил, как говорили, сидЯ один за своим сверкающим
столом,  казалось,  выпил вместе с молчанием один из тех волшебных напитков,
которые  отделЯют  навсегда  человека от подобных ему и делают его пригодным
только длЯ своего собственного общества. 
     ’о,  что  он один пользовалсЯ вещами, обыкновенно ЯвлЯющимисЯ показными
длЯ  других,  согласовалось с этой замкнутостью человека, одиноко живущего в
месте,  расположению  и  архитектуре  которого, казалось бы, приличествовало
присутствие избранного окружениЯ из слуг или друзей. 
     ‹юбопытные  обманывались  в своих ожиданиЯх, когда узнавали о привычках
причудника-хозЯина,  столь  несогласных  не только с их любопытством, но и с
тем, что, по-видимому, предписывал ему почти кнЯжеский вид замка, где он жил
в стороне от всех. 
     Ћднако  местность казалась прекраснее от этого намеренного контраста. ‚
несогласии мест с их настоЯщим назначением есть своего рода вещаЯ суровость,
какаЯ  то  избыточнаЯ  грациЯ.  €х  бесполезность  и несоразмерность кажутсЯ
приноровленными  к  одной  духовной  мании  живущего в них хозЯина. ‚ нем их
нескладность  получает  согласие;  он  есть  та  точка, где уравновешиваетсЯ
свЯзка их тайн, и не имеЯ иного назначениЯ кроме удовлетворениЯ какой-нибудь
меланхолической странности, эмблемой которой они ЯвлЯютсЯ, не совпадаЯ более
с жизнью, они приспосабливаютсЯ к снам и принимают от этого какой то оттенок
мнимости   и   вымышленности,   чрез  который  они  делаютсЯ  возвышеннее  и
неподвижнее. 
     †илище  ѓермаса, в целом весьма просторное, состоЯло из нижнего этажа и
еще  одного,  расположенного  над  ним.  ‚ысокие  и  широкие окна с большими
стеклами  или  с  маленькими квадратами их чередовались в фасаде, отделенные
одно  от  другого плоскими колоннами разных сортов мрамора. Ќад каждым окном
улыбались  или казали гримасы изваЯнные из камнЯ маски сатиров и геликонские
облики. 
     ”асад этот раскрывалсЯ в глубине обширного, слегка закругленного двора.
ѓертулиЯ  медленно  ступала  по  его неровным плитам. ЏридЯ посоветоватьсЯ с
ѓермасом,  она теперь не решалась войти. Ћднако, в прошлом году она свыклась
с  ним, встречаЯ его в старом саду, где они сидели втроем с ѓермотимом перед
водной  аллеей.  ѓермас был с молодой женщиной всегда утонченно вежлив, но в
тот  вечер,  когда он передал ей письмо и говорил с ней больше обычного, она
почувствовала  в  его  голосе  нечто  столь  отдаленное, что меланхолический
собеседник  ее  отчаЯниЯ  удалилсЯ  в  ее  мысли  в  предел снов, в область,
находЯщуюсЯ  по  ту  сторону  жизни,  пред  которой  она трепетала, как пред
сивиллиной тайной, словно оттуда должен был изойти ответ самой судьбы. 
     Ћна  колебалась,  в  какую  дверь ей постучать. ‚се три были заперты, и
бронзовые  молотки  на  них сжимали спою украшенную выпуклость. Ќаконец, она
остановилась  на  средней двери. “дар прогудел внутри. Њожно было угадать по
долготе  отголосков,  что  дом  обширен  и  пронизан  длинными коридорами. ‚
гладком   мраморе   плит   пола   четко   отражались   лепные  стены  сеней.
‚осхитительнаЯ  свежесть  еще увеличивала их прекрасные гармоничные размеры.
€з  них  расходились галереи, в конце которых видны были сквозь ‡астекленные
двери  перепекший  трельЯжей  в  виде  портиков  и аркад, увитые розами тисы
возвышали свои обелиски на перекрестках аллей. ќто было в одно и то же времЯ
величественно, кокетливо и печально. 
     ‹естница,  по  которой  поднЯлась  ѓертулиЯ, привела ее к длинному рЯду
комнат,  необычайно  обставленных  в пышном и угрюмом вкусе. Џредметы были в
них  застывшими  в  тоскливом  и  безразличном  уединении.  ‚ этих комнатах,
созданных  длЯ  каких то молчаливых посетителей, деревЯнный мозаичный паркет
не  скрипел  под  ногою.  ’ишина  их,  хотЯ она была полною, казалась скорее
временно нависшею, нежели окончательною; в ней не было той неуловимой жизни,
от  которой  растрескиваетсЯ  ледЯнаЯ  кора  ее летаргии, и наоборот, что то
внешнее и поверхностное дробило ее устойчивость. 
     ‘реди  этих  комнат  одна  выделЯлась своей прелестной обивкой. ЊатериЯ
хранила  в  себе  как  бы  отпечаток  влажной  тени от прикосновениЯ цветов,
которые были когда то на нее наложены, и благодарЯ этой ткани очень бледного
зеленого  цвета,  смЯгчалась  форма  мебели  светло-желтого дерена и старого
золота, и сгибались но углам консоли, где застыли стоЯ нефритовые вазы. 
     ‚ другой комнате ѓертулиЯ с изумлением увидела много зеркал, висЯщих по
стенам. ‡аключенные в золотые, черепаховые, эбеновые или перламутровые рамы,
они  стоЯли друг против друга, взаимно обмениваЯсь отражениЯми и скрещениЯми
лучей; некоторые, в каменном окаймлении, были похожи на водоемы, и ѓертулиЯ,
проходЯ мимо, увидела себЯ в них очень бледной. 
     Ћна  продолжала  искать ѓермаса, переходЯ из комнаты в комнату. „вери с
тщательно   сделанными   замками   отделЯли   эти   комнаты,  которые  порой
вытЯгивались  в анфилады. ’Яжелые портьеры, шелковые, атласные или муаровые,
задевали ее своей бахромой, долго дрожавшей позади нее. ‚се было пусто. 
     Џустота  этих  обширных  покоев  казалась  еще  более  пустынной  из за
отсутствиЯ  на  стенах портретов; ни одно человеческое лицо, приветливое или
печальное,  не  присутствовало, из памЯтного прошлого, при этом великолепии,
не имевшем никого свидетелем своей тонкой и пышной вещественности. 
     ‘ложные  и  сверкающие  люстры  старого  хрусталЯ свешивались с высоких
потолков  на  шелковых шнурах или на серебрЯных цепЯх. €х алмазные, студеные
венцы освЯщали собою отсутствие какого-то невидимого величества и их сиЯющаЯ
застылость замораживала тишину и леденила уединение, где удлинЯлись подвески
искусственных  сталактитов.  Ќекоторые из них фосфорически отливали радугой,
как  бы  шипи  намек  ни  закат,  красивший  небо  снаружи.  Ћни  уподоблЯли
воображаемым   краскам  закатной  осени  свои  кристаллические  плоды.  „ень
     ‚  поисках  ѓермаса,  она  зашла,  наконец, в обширную залу, где сквозь
широко открытые окна легкий ветер разбрасывал на столе еще влажные неписаные
листки; возле этих тетрадей лежали стрела, обнаженный кинжал, флЯжка и ключ,
которые ѓертулиЯ признала подобными своим. ‘пелый колос ласкал своей длинной
бородкой лиловатую шелковую скатерть, котораЯ затЯгивала стол своей тканью и
наполовину  закрывала  своими  складками  его  эбеновые  ножки  с  изгибами,
взбухшими от резных химер. 
     €з  окон  был  виден  сад  ѓермаса.  ќто была обширнаЯ ровнаЯ площадка,
выложеннаЯ  зеленоватым  мрамором; несмотрЯ на твердость материала, цвет его
создавал  иллюзию  поверхности  влажной,  заплесневевшей  и губчатой. Љругом
бордюр  из  колючего  остролистника,  усеЯнного маленькими красными плодами,
кизиле"  вырезанным  из  кровавой  Яшмы.  Ѓассейн  с  зазеленевшей водой был
украшен  розовым  ибисом,  который, стоЯ на одной ноге, похож был на большой
цветок.  ђовный  рЯд  конических  кипарисов  заканчивал  вид этого странного
искусственного  болота  из  камнЯ  и  листвы.  ‚верху  гнили остатки заката,
оксидированного медью и остеклевшего от кровЯнистой и теплой слюны. 
     ‚незапно  из  за  каждого  кипариса запела нестройнаЯ флейта; затем они
поочередно  испустили  одинокую  ноту,  далее  они  сочетались между собою и
наконец  слились;  далекие  и  хрупкие,  они  пели на пороге ночи в какой то
засаде  сумрака.  €х мелодиЯ прерывалась паузами и усиливалась повторениЯми.
ѓертулиЯ  узнала в них флейты своего сна, но на этот раз более смертельные и
более  чуждые  надежде.  ‚се,  что  они  говорили,  намекало  на  отсутствие
ѓермотима,  они  освЯщали его непреложность, и ѓертулии понимала смысл этого
печального  концерта.  ѓермотим  не  вернетсЯ.  Ћна знала это очень давно по
сломанному  ирису  и  иероглифам  летучих  мышей; она прочла это в волшебных
начертаниЯх  их  полета; флейты прошептали ей это, и ей казалось, что ѓермас
еще  раз  ей  это повторил. ’ак и в тот раз, возле ‹естницы Ќарцисса, он еле
слышно  говорил  ей:  ѓертулиЯ,  нежнаЯ ѓертулиЯ, уже закрыли фонтаны; они с
каждой  ночью плакали все печальнее, они плакали в вашей жизни, они плачут в
вашей судьбе. Ћ, ѓермотиЯ, ты не вернешьсЯ! ‘видетельство тому странствующаЯ
стрела,  жестокий  кинжал, флЯжка, обозначающаЯ дальний путь, все это, и еще
ключ, которым ты закрыл прошедшее за твоими шагами. ѓермотим не вернетсЯ, он
     ”лейты  замолкали  по  мере  того,  как,  казалось,  говорил  ѓермас, и
ѓертулиЯ приложила в молчании палец к губам; сад из зеленого мрамора чернел;
тучи  заката  погасли;  медленно, пЯтЯсь, ѓертулиЯ отступила вглубь комнаты,
потом повернулась и удалилась. Џозади нее чернаЯ длиннаЯ занавесь с золотыми
полосами  опустилась,  покачала  одно  мгновение  свои  морщины  и  осталась
неподвижной в своих суровых и пышных погребальных складках. 
     ‡алы,  которыми  проходила беглЯнка, казались ей еще более просторными;
замерзшие  люстры  свешивали  над  ее  головой  подвески своего остеклевшего
молчаниЯ;  переходЯ  из  комнаты  в  комнату,  задыхающаЯсЯ  и  усталаЯ, она
остановилась   в   той,   где  были  зеркала.  …е  образ  умножалсЯ  там  до
бесконечности. ѓертулиЯ, глЯдЯ кругом, видела себЯ на дне сна, в котором она
утрачивала  ощущение, что это она рождает столько призраков, тождественных с
нею  своей  бледностью;  она  чувствовала себЯ разрозненной здесь навсегда и
видЯ  себЯ  всюду  вокруг  себЯ, она до того раздробилась, что, растворЯсь в
своих  собственных  отражениЯх,  отрешеннаЯ  сама  от  себЯ  заклЯтием  этих
удивительных  чар,  среди которых она ощутила себЯ безгранично обезличенной,
она  тихо  опустилась,  с  подкосившимисЯ  коленЯми, на паркет, бездыханнаЯ,
между  тем  как  в  уединенной  комнате, над ее сомкнутыми глазами и бледным
лицом,  зеркала  в  своих  золотых,  черепаховых и эбеновых рамах продолжали
обмениватьсЯ призрачной видимостью своих взаимных пустот. 


     
               ѓермас к ѓермотиму 
     
     ‡начит  правда,  что  ты пошел навстречу своей судьбе! џ предчувствовал
такой поворот. ‹юди кривЯт перед собою, но кто пилит себЯ, тот начинает себЯ
искать,  и  подарки,  которые  ты  мне прислал, дали мне знать, что ты нашел
самого  себЯ. ‚от они на моем поло, и, глЯдЯ на них, Я думаю о тебе. џ снова
вижу  тебЯ  таким,  как во времЯ наших встреч в старом саду. џ не знаю твоих
путей, о ѓермотим, не знаю, какие камни заставлЯл ты катитьсЯ перед тобой на
дороге  концом твоей трости из черного терновника. Љак пришел ты к мудрости,
повелевшей  тебе сообразоватьсЯ с твоими снами? ‹юди приобщаютсЯ самим себе.
Ќужно  было,  чтобы  через  бесполезные  доктрины  ты  пришел к самому себе.
ѓертулиЯ  преподала  тебе больше, чем книги философов; у нее были прелестные
глаза,  и она умела держать цветок в своих прекрасных руках; она была похожа
на  него.  Њы  должны  вдыхать  только то, что мы украсили цветами, и цветом
наших  глаз  оттенЯетсЯ  красота вещей. ‹юди ищут слишком далеко. ’воЯ душа,
старательнаЯ,  дидактическаЯ  и приверженнаЯ к форме, захотела дойти в своем
заблуждении  до  конца.  ‹юбовь  гостьЯ  мудрости, - так говорил ты, - но ты
искал  ее  в  том месте, где красовалась лишь гримаса ее присутствиЯ. ‘корбь
показала  тебе  ложность  твоих  доктрин;  что  могут они сделать длЯ нашего
исцелениЯ? 
     џ  понЯл  значение твоей вестницы-стрелы; из перьев и стали, она делает
более  легким  то  в нас, что может взлететь, и убивает то, что должно в нас
умереть.  Ћбнаженный  кинжал обозначал твое смертельное желание стать другим
человеком,  а  флЯжка  должна была выразить жажду твою познать самого себЯ в
эмблематическом зеркале, где можно увидеть себЯ за пределами себЯ самого; но
когда  Я  получил  вещий  ключ,  Я угадал, что он открыл тебе доступ к твоей
судьбе,  и  спелый колос, о ѓермотим, изображает в моих глазах тебЯ. ‚се это
прекрасно. ‹юбовь родила в тебе инстинктивное желание сообразовать свою душу
с  красотой  чувства, которое, какую бы печаль ни несло оно, требует особого
приема,  - ты понЯл, какого. ’ы захотел украсить свою душу длЯ ее торжества,
захотел  обезоружить  свою  победу  и, отдаваЯ мудрости любовь, отдать любви
мудрость.  ’ы увидел, что в тебе одном лежит тайное средство стать другим, -
принудительное!  ќто - таинственный спЯщий, которого не пробудЯт ни тонкости
методов,  ни  шум  споров,  ни что-либо другое, не сродное его таинственному
молчанию. 
     ‚се  это прекрасно, ѓермотим, и мне мнитсЯ, что в садах, где мы гулЯли,
заключена  част  на чуда, преобразившего тебЯ. Џомнишь ты ‹естницу Ќарцисса?
Њеста,  сами  того  не  сознаваЯ, действуют на наши грезы; там теперь полнее
всего твои грезы очутЯтсЯ возле самих себЯ. 
     €так, возвращайсЯ, брат мои, потому что в конце водной аллеи ты наймешь
могилу  ѓертулии.  ’ам  она  покоитсЯ. ’ам же и мы когда-нибудь обретем свой
покой.  ‚ том месте, где были три статуи, воздвигнутсЯ три могилы. …е могила
уже  находитсЯ  посредине.  Ќад  ней  выситсЯ  памЯтник из розового с черным
мрамора;  окрестность  всегда  безмолвна, так как Я велел разрушить фонтаны;
взамен  них  там  посажены  цветы,  самые  наивные  и  самые свежие; длЯ нас
вырастут  другие,  об  этих же можно сказать, что зарЯ поставила на них свою
нагую  ступню.  ђазве не была ѓертулиЯ зарею твоего истинного знаниЯ, весной
твоей  мудрости, обильное лето которой ты вкушаешь теперь? ’ы познаешь, быть
может,  ее  горькую  осень; это - времЯ года моей души, и как раз сейчас оно
нисходит и на старые деревьЯ сада. 
     ќтот  сад  теперь  принадлежит мне, Я приобрел его весь и присоединил к
моим  садам.  Њое  уединение,  как  ты  видишь, обширно, и мы там сможем, по
крайней  мере,  ходить с открытым лицом, презрев - и ты и Я - маски, которые
надевают  на  себЯ  человеческие  существа, - мы, которые носим единственный
лик, лик нашей судьбы. 







                                                 ‘вЯтому ћлиану ѓостеприимцу 
     
€‘’Ћђ€џ ѓ…ђЊЂѓЋђЂ 
     

     „олгое времЯ был он Ѓедным ђыбаком, которого видели в ‹имане, при устье
реки, стоЯщим в неподвижной лодке. 
     ‚ода  медленно  течет  вдоль  обшивок,  и  так  как  она приходит очень
издалека,  из  глубины  лесных  или  плодоносных  земель, она несет течением
листьЯ,  соломинки,  иногда  цветок,  травы,  которые цеплЯютсЯ за лодку или
кружатсЯ  в  легком  водовороте. Ќад бледным морем серое небо; песок берегов
соединЯетсЯ  с  дюнами  взморьЯ.  ‹одка  еле  заметно качаетсЯ; страдающаЯ и
усталаЯ, она стонет: жалоба ее суставов мешаетсЯ со вздохами каната, и тощие
руки поднимают пустую сеть. 
     “же много дней и лет, как он очень часто вытаскивал сеть напрасно. ђыбы
не  попадались  в  нее,  хотЯ  рыбак терпеливо и внимательно сообразовалсЯ с
ветром,  с временем года, с приливом и очень заботилсЯ о том, чтобы тень его
не выступала за краЯ лодки, и ни разу он не увидал лица своего в воде. 
     €ногда, устав от бесполезного стоЯниЯ, он греб в открытое море. ‘ильные
волны  тЯжело  баюкали  его  печаль; глубокаЯ вода зеленела. ‘ морЯ он видел
песчаный  берег лимана. ‚етер свистел в снастЯх, и целыми днЯми рыбак упорно
предавалсЯ своему труду. 
     ќтим  тЯжелым  и  бесплодным  днЯм  он  предпочитал  скудость ничтожной
добычи,  мелкую  рыбу  пресных  вод,  тишину  реки, ее ленивое колыхание, ее
скользЯщий  и  однообразный  бег,  который  уносил,  один за другим, листьЯ,
соломинки, цветок. 
     Џтицы,  не  боЯсь  его,  летали  кругом. ’о были серые чайки с отважным
взмахом  крыльев.  …му  больше нравились трЯсогузки, прыгающие на прибрежном
песке.  ‡а  ними  мысль  его уходила в обширные внутренние ‡емли, где из вод
журчат  только  ручьи,  из которых пьют пастухи; мЯгкаЯ тина болот истоптана
там  скотом,  благоухание  сена  смешиваетсЯ  с запахом стойла; в садах есть
пчелиные  ульи,  и  скирды  тЯнутсЯ  рЯдами на полЯх; с маленькой квадратной
нивы, вскапываемой на солнце, видно впереди только небо над живой изгородью.
Џот  стекает со лба теплыми каплЯми, и тень деревьев так свежа, что кажетсЯ,
будто пьешь из источника. 
     Ћднажды  вечером,  когда  он  так грезил, растЯгиваЯ свои сети на песке
вокруг  вытащенной  на берег лодки, он услышал, как кто-то с ними заговорил.
ќто  был чужестранец; его корпус опиралсЯ на палку; с усталыми чертами лица,
в грубом шерстЯном плаще, он был похож на сумерки. —еловек хотел купить сети
и  лодку  и, не переставаЯ говорить, он отсчитывал в темноте, одну за другою
золотые монеты. 
     Ќа  рассвете  ѓермагор  ђыбак  остановилсЯ  посреди  обширной  песчаной
долины,  где  пробивались голубоватые травы. ђека окружала ее прихотью своих
изгибов, и ее сине-зеленаЯ вода текла меж островов, которые отражались в ней
и,  словно корни, погружали в нее верхушки своих опрокинутых деревьев. Џтица
вспорхнула с кустарника; бабочки летали на крыльЯх из сонного шелка, серые и
розовые, некоторые желтые как золото. ѓермагор ощупал деньги, которые он нес
в  полотнЯном  мешочке, и снова пустилсЯ в путь. ‘умерки наступали, и каждый
вечер путник пересчитывал свое скромное богатство. 
     Ќа  исходе  днЯ, в продолжении которого он шел мЯгкими лугами, ѓермагор
заметил  леса. Ћни загораживали массивной линией весь горизонт; в их глубине
жил  долгий  сумрак,  просторное  молчание;  иногда  казалось,  что  заросли
кончаютсЯ и обрываютсЯ опушкой; тогда он принималсЯ бежать, но лес начиналсЯ
снова внизу какого-нибудь оврага, верх которого, с пробелом деревьев в небе,
создавал   ложную   прогалину,  из  которой  взору  открывалось  продолжение
волнующихсЯ вершин. 
     „олгое  времЯ в этом уединении ѓермагор слышал только ветер, но однажды
он  уловил  эхо,  которое  доносило  ему  шум  топора,  и, направившись в ту
сторону, он повстречал дровосеков, которые рубили буковые деревьЯ; дальше он
заметил  крышу  с  дымком, и, наконец, увидел землю, о которой грезил. •олмы
медленно  струились,  луга  чередовались  с  хлебными  полЯми, вдоль которых
тЯнулись  рЯды  тополей;  иногда  было  слышно,  как  поет флейта; под ивами
сушилось  белье,  и  вечером  все казалось таким спокойным, что страшно было
ходить по траве. 
     Њаленькое  поле  было расположено на склоне холма; с четырех сторон его
окружала  изгородь.  ѓермагор  тщательно обрабатывал его. Ћн посеЯл, глубоко
взрыв  землю.  ‚сю  зиму  он был счастлив, но весной он увидел, что соседние
полЯ обещают быть плодородней его полЯ. ’ак и случилось. “рожаЯ едва хватало
длЯ будущего посева. ‘ледующаЯ жатва была еще более тощей: птицы набросились
на  нее,  и можно было видеть, как ѓермагор, стоЯ среди редких колосьев, как
некогда  стоЯл  в  своей  плоскодонной  лодке,  размахивал  руками и кидал в
хищников комьЯми земли. 
     €ногда  он  бросал  сторожить  и  бродил  по  окрестностЯм; всюду зрели
изобильные  жатвы,  и  дар  его  бедности  казалсЯ  ему  еще  более горьким.
Џроходили  стада,  и  он  смотрел  на  них  издали, как когда-то на корабли,
исчезающие  за  горизонтом;  их  паруса знакомы со всеми ветрами, и они идут
далекими  морЯми  в богатые страны, откуда трюмы их возвращаютсЯ наполненные
запахом  груза,  чтобы  обогатить  могущественных хозЯев, которые к жилищах,
украшенными  кораллами  и  картами, вычислЯют захождении в гавань и приливы.
‘ледующий  год  был  такой,  что ѓермагор, чтобы посеЯть, собирал колосьЯ на
чужих  полЯх. Ћн ходил по полЯм, согнувшись под солнцем. Ќаконец, его посевы
стали  счастливее;  его поле также зарумЯнилось, и он смотрел, как готовитсЯ
его  благоденствие,  когда вдруг небо заволоклось. ѓроза разразилась градом;
не  осталось  ни одного колоса, и ѓермагор удалилсЯ через равнину, бледный и
молчаливый   от   гнева  и  отчаЯниЯ,  с  помертвевшим  лицом  и  с  руками,
окровавленными ранившими их градинами. 
     Љогда  он  подходил к источнику, чтобы омыть в нем свои раны, он увидел
уснувшего  человека,  лежащего  у  краЯ воды. ќто был тот самый чужестранец,
который когда-то заплатил ему золотыми монетами за его лодку; стало быть, он
бросил весла с сетью, и ѓермагор, в ту минуту, когда уже собиралсЯ разбудить
его,  чтобы  справитьсЯ об его удачах, заметил, рЯдом со спЯщим, приоткрытый
кошелек;  там  сверкали  монеты;  несколько монет блестело в пальцах зажатой
руки;  без  сомнениЯ, он начал бросать их в воду, ибо сквозь прозрачность ее
можно  было  различить  монеты,  лежащие  на песчаном дне источника. —еловек
продолжал  спать.  ѓермагор поднЯл кошелек и, после того, как шел всю ночь и
часть утра, он пришел в полдень к месту, откуда был виден город. 
     „ома  были расположены вокруг большого зданиЯ с куполом, возле которого
находились  другие,  поменьше.  „ворцы окаймлЯли широкую реку, через которую
были  перекинуты  изогнутые  мосты;  деревьЯ  росли между домами; иногда они
тЯнулись  в рЯд длинными аллеЯми или рассыпались садами. ‚оды поблескивали в
них. “лицы были безлюдны, пустынные по причине жары. 
     Ћгромные  кладбища  окружали  город; можно было принЯть их за леса, так
как  кипарисы  возвышались  по  всем углам каждой могилы, которые были все в
виде  пирамид  или  прЯмоугольных  глыб.  Њогилы первого рода, женские, были
украшены  розами.  Ѓлагоухание этого места, возникавшее из смещениЯ цветов и
листвы,  было  в  одно  и то же времЯ горьким и сладостным, как сама смерть.
ЋдинокаЯ  посетительница  медленно  там  шла  среди могил. …е длинное желтое
покрывало  цеплЯлось иногда за ветку кипариса или за шип розы, и тогда видно
было ее тонко подкрашенное лицо. Ћдин раз она нагнулась, чтобы прочесть имЯ,
и  медали  ее  браслета  зазвенели  на  мраморе, потом она села и заплакала.
ѓермагор подошел к ней: "Ћ чем ты плачешь?", спросил он ее. - "Ћткуда пришел
ты,  прохожий?",  ответила она, "что не ведаешь о моем прославленном горе? Ћ
нем  слышно далеко, а ты один ничего не знаешь о нем. ђазве тебе неизвестно,
что  €лалиЯ  любила?  Ћна любила того, кто ее бросил. Ћн уехал и с тех пор Я
полюбила блуждать в этих местах. Ћднажды вечером он уехал, покинув менЯ ради
бедности  и  мудрости,  и  говорЯт, что он теперь сделалсЯ рыбаком на берегу
реки,  возле морЯ!" - "џ тоже был рыбаком на берегу реки", отвечал ѓермагор.
"џ  возделывал  бесплодную  землю,  Я  устал от плуга и от весел, и пришел к
золоту и к любви". 
     ѓермагор,  который  прежде лежал нагой между речных тростников и спал с
камнем  под  головою  на борозде своего полЯ, он, которого сек ветер, жалили
пчелы,  на  которого  лаЯли собаки, лежал теперь на бронзовом ложе и спал на
тканых  шелках.  …го  обмахивали  пальмовыми  листьЯми и убаюкивали песнЯми;
благовониЯ курились у его изголовьЯ. 
     ќто  была  удивительнаЯ  любовь.  Ћн  сделалсЯ известен, и его общества
искали,  потому  что  длЯ  отвергнутых  есть тайнаЯ и низкаЯ сладость в том,
чтобы  посещать, по крайней мере, счастливых любовников женщины, которой они
желают,  а  €лалиЯ  снилась  юношам,  как надменнаЯ статуЯ. Ћднажды утром ее
нашли  нагой  на ложе, белее мрамора, улыбающуюсЯ, как если бы она умерла от
радости.   ѓермагор   не   оплакивал   ее.  “дивлЯлись  его  необыкновенному
безразличию,  благодарЯ  чему он приобрел шумную славу изысканного человека,
котораЯ  дошла  до  царицы. Ћна жила во дворце с высоким куполом, окруженным
другими,  меньшими.  ѓермагор был тайно проведен туда и часто он входил туда
вечером, чтобы выйти только на рассвете. –арица полюбила его, и так как есть
в  человеческих  судьбах  таинственные  заразы, он стал царем, когда прежний
царь,  идиот  и ханжа, за которого правили, умер в уединенном павильоне, где
он  прозЯбал,  пускаЯ слюну на плиты. Џохороны покойного освЯтили восшествие
на   престол  узурпатора;  несколько  огрубленных  голов  упрочили  событие,
высокомерие  выскочки  заставлЯло  говорить об его предназначении. Џеред ним
преклонЯлись; он стал скучать. 
     Ћднажды,  проходЯ  по  главной  площади  города,  под  Ярким солнцем, с
короной  на  голове  и  со  скипетром в руке, он заметил человека, одетого в
рубище,  который,  стоЯ,  смотрел  на  него и смеЯлсЯ. Ћн признал в нем того
чужестранца,  который  некогда купил у него лодку, того спЯщего, чей кошелек
искусил  его  однажды  возле  источника.  Џо  приказанию царЯ привели к нему
оборванца.  "Џочему  ты смеешьсЯ?" сказал ѓермагор. "‘кажи, что тебе надо от
менЯ?".  -  "Ћ царь", сказал жалкий человек, "Я смотрю на тень твоей славы у
ног  твоих".  €  царь,  опустив  глаза,  увидел эту тень. ЋбразуемаЯ гребнем
высокой  короны,  клювом  скипетра  и  полами  манит, она была бесформенна и
приземиста,  и казалась, со своими чудовищно распластанными крыльЯми химеры,
каким  то  угрюмым  и  немощным  зверем,  скорчившимсЯ  у  ног триумфатора и
ползущим впереди него. 
     –арь  ѓермагор  понЯл  намек  нищего.  …му  почудилось,  что он видит в
пародии  на  свое  тело  образ  самой  души своей, и он заплакал. ‚ечером он
тайком  убежал  и,  бросив  по дороге в источник, возле которого он когда-то
ограбил  спЯщего,  свой  скипетр  и  диадему,  он  пришел к маленькому полю,
которое  когда-то  возделывал  и,  легши нагим на жесткую землю, предоставил
себЯ смерти. 
     ‚  этом  году  по  всей  стране  был  необычайный урожай; дети тонули в
пшенице.   ’олько  одно  маленькое  поле  оставалось  бесплодным;  оно  было
расположено  на  склоне  холма, невозделанное и полное терний, зеленое среди
окружающей  желтизны, но когда сжали кругом всю ближнюю пшеницу, то увидели,
что  там  вырос  один  громадный  колос,  и  обнаружили  скелет. Ћн лежал со
скрещенными  на груди руками, и из черепа проросло дивное чудо. —ужестранец,
работавший  за плату среди жнецов, подошел, сорвал колос, затем, склонившись
на  колени,  поцеловал  в  уста  маску  из  слоновой  кости.  ‚се смотрели в
молчании,  как он это делал, и так как он не поднималсЯ, то заметили, тронув
его, что он был мертв.






 
                                                            ѓрафу де Љнапье 
     
ѓ…ђЊЋЉђЂ’, 
              €‹€ —’Ћ ЊЌ… ђЂ‘‘ЉЂ‡›‚Ђ‹€ Ћ …ѓЋ ЏЋ•ЋђЋЌЂ• 


     
     Ћднажды утром менЯ разбудил непривычный звук голосов; затем все стихло;
лошадь  била копытом по камнЯм двора, и в ту минуту, как Я, встав с постели,
открывал  окно, в дверь тихо постучали; не дожидаЯсь ответа, слуга мой вошел
в  комнату  с  письмом  в руке. џ сломал большую черную печать и прочел, что
герцог ѓермократ скончалсЯ. 
     ‚осковаЯ  печать  слегка  оттЯгивала  своим  носом  уголок развернутого
письма; на дворе подковы зазвенели по гравию, и Я увидел, как курьер, выехав
за  ограду, пустил свою лошадь в Яблоках галопом; он пронессЯ вдоль аллей, и
Я  следил  глазами,  как  его неожиданнаЯ, стремительнаЯ фигура, уменьшаЯсь,
постепенно  сокращалась  в очертаньЯх до размеров виньетки на бумаге, листок
которой Я держал и руке. 
     ѓлЯдЯ  на  его  зеленый  с серебрЯными галунами камзол, шлЯпу с желтыми
перьЯми  и  хлыст  с  роговой  рукоЯткой, Я вспомнил домашнюю и вместе с тем
вельможную  свиту  старого  герцога,  его  замок,  дворню, конюшим и псарни,
лакеев,  конюхов  и  доезжачих,  одних  -  коренастых  и расторопных, других
стройных,  идущих  в  высоких  сапогах  по  щебню двора или по песку манежа,
иногда  показывающих  на  крыльце  свои  круглые  икры и развевающиесЯ полы,
иногда  же  сидЯщих  на  скамьЯх  в сенЯх с вЯзальными спицами, заткнутыми в
напудренный   парик,   -   этих   комнатных   слуг,   наглых,   жеманных   и
подобострастных. 
     Њне  представилсЯ вновь обширный замок в перспективе бесконечных аллей,
в  глубине  рощ,  среди  порЯдка  и  великолепии  садов с прудами и букетами
фонтанов.  Њне  случилось  быть  там однажды осенью. Њало общительный герцог
уделил   не   слишком   много  вниманиЯ  молодому  родственнику,  ЯвившемусЯ
откланЯтьсЯ  перед  тем,  как  отбыть  в армию. Њне предстоЯло там разделЯть
общество   его   сына   ѓанса;  свЯзанные  дружбой  мы  должны  были  вместе
присоединитьсЯ к нашему отрЯду. 
     Њы  обедали  в  огромной  столовой.  ѓобелены покрывали стены до самого
потолка. „иана среди речных тростников поила собак из водоема. ‚ промежутках
между  редкими  словами  слышно было, как журчит вода. ‡апах вин и прЯностей
приправлЯл  и  заполонЯл  тишину;  сахар  изморозью  поблескивал  на искусно
разубранных  пирогах; плод скатилсЯ из вазы, и, сквозь серебро и хрусталь, Я
мог  свободнее,  нежели  с  глазу  на  глаз  по  прибытии,  рассматривать  в
продолжение  кропотливой церемонии бесконечного обеда, этого худого старика,
с  седыми  короткими  волосами,  гладко выбритого и сурового, необыкновеннаЯ
жизнь  которого  делала  его длЯ менЯ предметом восхищеньЯ и любопытства. Ќа
другой  день  мы уехали с зарей; прошли годы, и вот, теперь он умер. ‚ своей
записке ѓанс просил менЯ приехать. 
     —тобы  поспеть  к  похоронам,  назначенным  на  послезавтра, нужно было
выехать  как  можно скорее, если Я хотел поспеть к вечеру кануна. џ приказал
принести  дорожные  мешки  и заложить карету. ‹ошади натЯнули постромки, бич
защелкал  при  подъеме;  в сумерках заЯц перебежал дорогу между двумЯ полЯми
клевера и люцерны; серое небо слегка розовело между тополЯми. 
     ЏостоЯлый двор, где мы остановились на ночь, был вполне сносен. Љомната
с  ситцевыми  занавесками  выходила  на  площадь;  башенные часы вызванивали
времЯ; Я спал плохо. 
     Џо выезде из города, дорога снова побежала между двумЯ рЯдами деревьев.
Љ  полудню  мы  поехали  вдоль  канала.  …го  гладкаЯ  полоска воды тЯнулась
беспредельно,  то застываЯ между прЯмыми откосами, то изгибаЯсь в извилистых
берегах.  Ѓечевщики  тащили  тЯжелые  барки;  маленький  ослик помогал им. ‚
продолжение  поездки,  среди  сумрачного  пейзажа,  похожего  на собственное
отражение,  ничто  не  отвлекало  моих  мыслей.  Ћни  были  занЯты  герцогом
ѓермократом.  Ћб  удивительной  жизни  его, уже украшенной легендами, ходили
рассказы,  и теперь, когда она закончилась, пред глазами моими вставали весь
ее ход и характер. 
     ‘удьба  ее  походила  на  вымысел;  все в ней как будто согласовалось с
таинственными  предначертаниЯми,  и  это смещение в ней всех вещей делало из
нее   нечто   исключительное   и  странное.  ‘амые  рискованные  приключениЯ
заканчивались  в  ней  славой. †изнь, бурнаЯ и осмотрительнаЯ, изобиловавшаЯ
событиЯми,  сопровождалась  постоЯнным  счастьем.  …го  рука  держала шпагу,
поднимала  скипетр, двигала тысЯчами человеческих марионеток. ЉаплЯ масла из
лампы  Ђладдина  смешалась  на  оцепенелом  теле двуликой Џсихеи с растаЯвшим
воском  факела  ќрота  и  разбудила  “дачу  одновременно  со ‘ладострастием.
‘обытиЯ  эпохи, с их предприЯтиЯми, перипетиЯми и развЯзками, снабдили этого
человека  дипломатическим опытом и занЯтием длЯ его могущества. Ћт юности до
старости,  все,  любовь,  власть,  почет,  служили  ему  рабски.  Ћн  познал
человеческое  счастье  от излишеств его до мелочей, благосклонность судьбы -
от  снисходительности  до  низкопоклонства.  †изнь  раскрыла  пред  ним  все
случайности,  чтобы предоставить ему все возможности, от высоких подвигов до
темных  происков;  и вот теперь он умер. “мер!.. Ћ чем сожалел он, умираЯ? ‚
продолжение  двадцати  лет  уединеньЯ  в  этом  замке, какому самоуглублению
предавалсЯ  он в своем молчании, предварившем молчание вечное? ѓоворили, что
он  жил там, в гордом отдалении, торжественно и надменно, окруженный ореолом
власти,  которую  он  покинул  добровольно, сохранив за собою лишь некоторые
почетные  прерогативы.  ќтикет, это - мумиЯ величиЯ, и слава в нем замирает,
превращаЯсь  в  куклу.  Ћн  находил  утеху  в  тонкой  миниатюре, отражавшей
истинное  величие  его  жизни.  “вы!  ЃлуждаЯ по пышным галереЯм, вдоль этих
великолепных  вод,  прЯмой и высокомерный, погруженный, несомненно, в самого
себЯ,  -  к  чему  прислушивалсЯ  он  из своего прошлого в отголосках зал, в
звучании  фонтанов,  под  памЯтными  дубами,  в  голосах, которые, вместе со
строем жизни, кажутсЯ голосами самой ‘удьбы? 

     
     ЏоЯвление   леса   говорило   о   близости   замка.  „орога  перерезала
восхитительную рощу и огибала на подъеме обширный пруд. ’ам квакали лЯгушки.
‚одный  треугольник,  неподвижный,  местами  устланный  ненюфарами, врезалсЯ
вершиной  в  тростники. Ќа круглых площадках, от зеленых мраморных обелисков
разбегались  дороги.  Ћдна  из них, по которой мы и направились, расширилась
под  конец  в  широкую аллею, которую окаймлЯли по бокам две другие; посреди
этих четырех рЯдов деревьев карета покатилась быстрее; Я выглЯнул в окошко. 
     ‚  сумерках  можно было различить замок. ‘о своими окнами, фронтонами и
вышками,  он  был  массивным  и  пышным,  монументальным  и воздушным. Џесок
заглушал  звук  колес,  кованаЯ  решетка  раскрылась между двумЯ опоЯсанными
медью  столбами.  Њиновали огороды; небольшие квадратные бассейны светились,
как железо заступа; низкие строениЯ с глинЯными вазами на карнизах окаймлЯли
круглую площадку; за порталом открывалсЯ парадный двор, украшенный деревьЯми
в  кадках.  Њы  остановились  у  крыльца - лакеи поднесли к дверцам восковые
свечи,  и  один из них прошел впереди менЯ в сени. ’ам все уже было затЯнуто
черным;  большой  хрустальный  фонарь покачивал под потолком свое задернутое
крепом  пламЯ,  и  дворецкий, с высоким жезлом в руках, склонил передо мной,
позвЯкиваЯ серебрЯной цепью, свой лысый череп. ЊенЯ поместили в правом крыле
замка;  канделЯбр  горел  на  моем  столе;  там же лежал лист с записЯми уже
прибывших.  џ  пробежал  его,  в  ожидании лакеЯ, посланного мною к молодому
герцогу  с  поручением осведомитьсЯ, когда он может менЯ принЯть. ѓости были
уже   многочисленны.  Џрисутствовала  всЯ  роднЯ,  затем  друзьЯ  покойного,
сановники,  ЯвившиесЯ  отдать  последний  долг  сотоварищу, в большинстве из
чувства  приличиЯ или по обЯзанности, некоторые же из тщеславного стремлениЯ
присутствовать  при всЯкой церемонии. Њой старый приЯтель, “дольф де ѓобург,
принадлежал, конечно, к числу последних. 
     ђаздалсЯ стук в дверь. ѓанс прислал мне сказать, чтобы Я в десЯть часов
пришел к нему в комнату покойного, над которым он собиралсЯ бодрствовать всю
ночь.  —асы  пробили  восемь,  и  Я  решил  пообедать один, в своей комнате,
остерегаЯсь  обеда  за общим столом, в особенности же - встречи с ѓобургом в
опасности  сделатьсЯ его жертвою. …го речи, касавшиесЯ только этикета, чинов
и  титулов,  были  утомительны  даже  длЯ невнимательного слушателЯ. —увство
своей  важности  обратилось  у  него  в  манию,  и  сказывалось в мельчайших
подробностЯх  его  поведениЯ. Ћн столь настойчиво требовал к себе соблюдениЯ
должного,  что  почти заставлЯл сомневатьсЯ в своих правах на него. ‚ общем,
вполне  порЯдочный  человек,  хотЯ  и  полный  пустых  пристрастий; глубокое
понимание  его  сана  побуждало  его  в точности охранЯть привилегии его. Ћн
любил  церемонии: брачные ли, погребальные ли, - он не пропускал ни одной, и
упоительно  наслаждалсЯ,  критикуЯ  при  этом  промахи, насмешливо, если они
оскорбили  других,  и  щепетильно,  если  они  задевали его самого. Џохороны
герцога  и  все  с  ним свЯзанное занимали его, вероЯтно, уже много лет, и Я
полагал,  что  он  не  упустит  случаЯ  показатьсЯ  на  них  во  всем  своем
великолепии. 
     Ћтодвинув  ломоть  хлеба,  Я  опускал в сахар четвертушку лимона, когда
пришли  менЯ  уведомить.  Џо  бесконечным  коридорам  Я  добралсЯ  до сеней.
‹естница  вела  наверх;  перила  кованого железа окаймлЯли каменные ступени.
‹акей  шел  впереди  менЯ  по  залам; некоторые из них не были освещены, и Я
натыкалсЯ  там  на мебель; лавируЯ среди нее, Я нащупывал вышивку ковров или
атлас  обивки;  иногда,  приподнимаЯ  драпировку,  Я касалсЯ рукой или лицом
шелка  бахромы.  ‚  других залах пылали люстры: золоченые бра протЯгивали на
своих  сиЯющих ладонЯх свечи; золотые консоли сгибались, поддерживаЯ дощечки
редких  видов  мрамора,  где на ониксовых цоколЯх покоились бронзовые бюсты,
прислонившиесЯ  к  высоким зеркалам в рамах из перламутра или раковинок, где
отражались лысины императоров или затылки богинь, прически королев или гривы
фавнов. Џосреди одной из зал, круглой и расписанной гирлЯндами, единственнаЯ
свеча  горела  на столике из нефрита. Њозаика просторной галереи звучала под
моими  ногами.  ‘реди гирлЯнд из цветов, плодов и раковин виднелись фигуры и
эмблемы;  на  зодиакальном круге выпрЯмлЯлсЯ ‘трелец и пресмыкалсЯ ‘корпион.
Ќаконец, раскрылась дверь и Я вошел. 
     ’о была комната герцога. Ћн покоилсЯ на кровати; у изголовьЯ горели две
свечи.  Ћн  показалсЯ  мне не изменившимсЯ, только стал словно меньше. ‘едые
волосы  выглЯдели еще короче, и щеки еще глаже. Ќа суровом лице человеческаЯ
плоть  застыла  мрамором. Ћно окаменело наподобие мертвого, сухого изваЯниЯ.
ѓанс  обнЯл  менЯ;  он  на  моих  глазах, разговариваЯ, ходил взад и вперед,
открываЯ  шкафы,  выдвигаЯ  Ящики,  перебираЯ  в них бумаги и драгоценности;
наконец,   он   вынул  из  маленького  золотого  с  эмалью  ларчика  широкий
запечатанный  конверт и быстро сломал восковую печать. ’ишина была полнаЯ. џ
смотрел  на  маленький  ключик  в  замке  Ящика,  где на свЯзке покачивались
другие.  ѓанс  сел  и  знаком пригласил менЯ последовать его примеру; прошло
несколько  минут;  и  когда  он протЯнул мне бумагу, вот что прочел Я в свою
очередь: 
     "џ  не буду рассказывать тебе свою жизнь, мой сын; она тебе известна по
слухам,  в  которых еще живут воспоминаниЯ тех, кто был ее очевидцем. €х уже
немного,  так  как  Я  стар.  ‚ некоторых своих частЯх она станет достоЯнием
историков, и иные из них отметЯт любопытные ее подробности; кое какие трофеи
засвидетельствуют,  быть  может,  в  будущем ее славу. ‘ошник плуга, взрываЯ
кору  земли, перевернет медаль, на которой мой профиль между двумЯ памЯтными
датами  переживет  менЯ  самого.  ‹авр  вырастет  над моей могилой, эпитафиЯ
напомнит о делах; говорЯт некоторые из них были значительны. 
     ‘лава  эта - часть наследства, которое Я тебе оставлЯю; ты извлечешь из
нее  пользу, если тебе когда либо придет желание жить с людьми и вмешиватьсЯ
в  их  судьбы. ‡ачем Я не могу завещать тебе также и мою мудрость! ‚ыслушай,
по крайней мере, ту особенную правду, которую Я вынес из опыта долгой жизни.
Њне  не известно какова будет твоЯ жизнь и примешь ли ты участие в волнениЯх
века.  Џо  характеру  своему ты к этому мало предрасположен; длЯ этого нужны
желаньЯ,  каких  у  тебЯ  не  обнаружитсЯ,  и  замок этот, где Я провел свою
старость,  послужит  - Я это чувствую - местопребыванием длЯ твоей зрелости.
’ам,  при  дворе,  видЯт в нем монументальную обитель властителЯ, унесшего с
собой   гордость   и  сожаленье,  тогда  как  в  действительности  это  лишь
естественное место, где человек вспоминает, что он жил. 
     Ћ,  предоставь им думать, как они хотЯт! „овольствуйсЯ тем, что живешь;
но,  сын  мой,  раньше,  чем  вступить во владение этим жилищем, необходимо,
чтобы ты узнал, по крайней мере, с какими мыслЯми Я сошел в могилу. 
     †иви  спокойно,  сын  мой,  не  страшись,  что  тень  моЯ  когда-нибудь
переступит  твой  порог.  џ  не  приду  подвесить  шпагу к доспехам, которые
когда-то  носил  в  сражениЯх,  или разыскивать в пыли архивов свидетельства
своей славы, или пересчитывать золото, которым переполнены подвалы, или, как
привидение,  творить  подобие  того призрака, каким в продолжение всей жизни
были  мои дела. џ буду спокойным мертвецом, окончательно мертвым, и прах мой
не  содрогнетсЯ,  сожалеЯ  о  том, чем Я был; а между тем, из прошлого моего
можно было бы создать упрЯмую и горделивую тень. 
     џ воевал; звуки золотых труб предшествовали мне, и все ветры поочередно
играли  складками моих знамен. ѓромадные армии преодолевали горы, переходили
реки; Я переплывал и море. џ распорЯжалсЯ контр-маршами, Я управлЯл победой.
Њне  воздвигались триумфальные арки из бронзы и зелени, откуда в назначенный
час  вылетали орел или голубка. Ћт незаметного Я вел к изумительному; так из
горсти  овса,  во  времЯ поданной, возникает атака, так корка хлеба в нужную
минуту  рождает  штурм.  Њоими  стараниЯми,  тысЯчи  людей сходились в одном
перекрестке,  и  звезда  дорог превращалась и звезду самой ‘удьбы. џ изведал
великие  предприЯтиЯ,  внезапность  приключений,  неожиданность успехов, все
бесчисленный  подробности походов, всю нечаЯнность непредвиденного. ‘ именем
моим  свЯзаны  имена  сражений,  и  на  территории  моего  герцогства  можно
насчитать немало кровавых мест. 
     Џобедитель  путем  силы,  Я  оставалсЯ  владыкою  путем интриги. ‚ моем
кабинете  стекались  тайны  государств  и  совершались  сделки с совестью; в
дверЯх  сеней  сталкивались  вожделениЯ. ‚ часы тоски и ожиданьЯ, Я мысленно
следил  за  галопом  курьеров  на далеких дорогах; их быстрота была ключом к
грЯдущему.  џ  объединЯл  надежды  и  раздроблЯл обиды; печать моЯ отЯжелЯет
договоры;  каждаЯ  из  них  прибавлЯла  к моему богатству денежную сумму или
табакерку, новое владение или безделушку. 
     Џобедоносный,  могущественный, богатый, Я знавал и любовь. ‚ зеркальных
комнатах  Я  опрокидывал  на  подушки  знаменитейших красавиц. Ћни ЯвлЯлись,
тайно  или  бесстыдно,  предлагаЯ себЯ или уступаЯ; поцелуи их бывали платой
или  наградой.  Џринцессы  и  интриганки несли мне свой каприз или расчет. ‚
зеркалах  отражались  до  бесконечности  позы  моих  побед  по прихоти моего
тщеславиЯ. ‚осхитительные губы удовлетворЯли самые низменные мои желаниЯ. 
     џ  пыталсЯ  жить  среди  этой  лжи,  наслаждаЯсь и довольствуЯсь ею, но
пришел  день  и  Я понЯл всю призрачность самообмана, когда пожелал пережить
его  в  этом  подготовительном уединении, где человек исследует и взвешивает
уже свой собственный прах. 
     “вы,  сын  мой,  за  все  двадцать  лет  моего  затворничества  в  этом
уединенном  замке  Я  не  нашел  в себе ничего из того, чему казалось мне, Я
принадлежал  всецело. Ћ, мысли мои были далеко! ‚нешне все, менЯ окружающее,
сохранЯло  ту же видимость, что и раньше. ‘тража стоЯла у моих дверей, лакеи
наводнЯли  прихожие,  нарЯдные  женщины  садились  за  мой  стол,  ученые  и
любопытные  мужи почивали под моим кровом, в паломничестве к старому кумиру,
осуществившему   их  честолюбивые  стремлениЯ.  ‹ишь  этикет  один  управлЯл
показной  стороной  моего  существованиЯ, и Я милостиво продолжал изображать
героЯ стольких историй, сражений, успехов и любовных дел. 
     Њожно  было  думать,  что Я - гордый и одолеваемый привЯзчивыми мыслЯми
старик - переживаю среди всех этих аксессуаров славы событиЯ, послужившие длЯ
нее  основой, что ум мой занЯт воспоминаниЯми о баталиЯх или дипломатических
хитростЯх; и когда трость моЯ чертила на гладком песке аллей узоры и завитки
-   все   воображали   почтительно,   что  памЯть  сумасброда  развлекаетсЯ,
воспроизводЯ планы маневров или шифр переписки. 
     Ђх,  сын  мой,  Я  не мыслил ни о войнах, ни о делах, ни о нарумЯненных
принцессах  в зеркальных беседках. Њысленное здание, где усилиЯми моими были
созданы  колонны,  купола  и  лабиринты, рухнуло на дне моей памЯти. „ворец,
превратившийсЯ   в  катакомбы,  погребен  был  в  пыли  забвеньЯ,  и  вместо
нагромождениЯ   событий,   расчетов   и  уловок  мне  осталось,  в  качестве
свидетельства о самом себе, лишь несколько беглых впечатлений, - то, что и в
жизни   есть   мгновенного,   непроизвольного   и   потайного.  ќти  минуты,
разбросанные среди руин долгих лет, показались мне единственным их счастием,
и вместе с тем единственным о них свидетельством. Ћни - это все, что есть мы
сами;  мы  сожалеем  только  о  них,  об этих секундах, почти бессознательно
пережитых  душой  и  телом, столь кратких, и длившихсЯ не более чем тот миг,
когда  они  словно  вырастают  сквозь щели развалин нашей памЯти. ’олько они
одни  имеют  цену. ‚се остальное игра ума, жизнь в пустую, вздорность нашего
честолюбиЯ, алчность нашей низменности, подделка, гримасы. 
     „а, сын мой, из всех великих войн Я вынес воспоминание лишь о солнечном
луче,  блеснувшем  на шпаге, о цветке, растоптанном копытом лошади, о легкой
дрожи,   о   каком-нибудь   случайном  движении,  о  ничтожнейших  событиЯх,
таинственно  вросших  в  мою  памЯть!  Њне  припоминаютсЯ  раскрытаЯ  дверь,
шуршанье  бумаги,  улыбка  на  устах,  теплота  кожи,  благоухание  букета -
незаметные  подробности,  то,  что в жизни есть быстрого, беглого и поистине
созданного в меру нашего ничтожества. 
     —ас  мой  приближаетсЯ; Я чувствую, что умираю и что умру совсем. …сть,
может  быть, бессмертие длЯ тех, чей дух знавал иные радости; мои же радости
ограничивают мою судьбу. 
     ѓробница  возвышаетсЯ  в  глубине  моих  садов,  в уединенном месте. ’ы
проводишь  менЯ  туда  с подобающей помпою. ’ам успокоитсЯ мой суетный прах.
ЊассивнаЯ  пирамида  черного  мрамора отметит место; эпитафиЯ продолжит ложь
моего  существованиЯ, так как герой, которого она будет восхвалЯть, был лишь
комочком  мимолетной  и  тщедушной  чувствительности  среди обстоЯтельств, в
которых  люди  видЯт  величавую  судьбу,  изведал лишь ничтожные и смиренные
радости, свойственные всЯкой бренной плоти. 
     „итЯ  мое,  Я  не  приду  блуждать  по этому жилищу; Я принадлежу к тем
мертвецам,  которые  не  оставлЯют  по  себе тени. Ќемногие и незначительные
воспоминаньЯ о часах и мгновеньЯх, которые Я уношу с собой, рассеютсЯ вместе
с  моим  прахом.  џ  один  из  тех мертвецов, у которых не бывает тени; Я не
поселюсь  в  твоем  жилище, ты можешь там жить спокойно и улыбатьсЯ, когда с
тобой  заговорЯт о ѓермократе и будут склонЯть тебЯ к подражанию его трудам;
ты  знаешь,  что осталось ему от всех его мыслей и дел. “лыбнись и вспомни о
нем иной раз в сумерках; он их любил порою." 
     “же   совсем   рассвело.   ѓанс   распахнул   окна;   Я  возвратил  ему
необыкновенную  рукопись,  которую  он  молча запер в золотой Ящичек; свежий
воздух  вливалсЯ  струЯми;  одни  из распустившихсЯ и хрустальном бокале роз
осыпалась;  Я  взЯл другую и, приблизЯсь к кровати, где покоилсЯ, скрестивши
руки, оцепенелый старый герцог, вложил ему цветок между пальцев. 
     ‚  полдень  все  собрались  в  большой  нижней галерее. ђельефы трофеев
дыбились под траурной обтЯжкой стен, ткань которой, вздутаЯ там и сЯм углами
подставок,   местами  пропускала  палец  богини  или  копыто  сатира.  Ќарод
теснилсЯ;  военные  формы  смешивались  с  придворными  платьЯми,  и всЯ эта
благороднаЯ  толпа  неподвижно стоЯла под люстрами, вдоль стен, прислонЯсь у
высоких  окон. ‘лучайность столкнула менЯ с “дольфом де ѓобургом. Ћн подошел
ко  мне  и,  справившись, каково мое отношение к покойному, сообщил мне свои
опасениЯ по поводу похорон. ЋбщаЯ неосведомленность в церемониале заставлЯли
его  беспокоитьсЯ  за  исход  церемонии;  затруднениЯ, свЯзанные с вопросами
ранга, казались ему угрожающими; некоторые случаи были таковы, что требовали
авторитетных  разъЯснений;  однако,  ничего  такого не было сделано; поэтому
врЯд ли будет оказано должное внимание даже наиболее очевидному старшинству;
и он предсказывал, чванЯсь, всЯкого рода замешательства и промахи. 
 
    
     Ќаконец, стоЯвшие у дверей лакеи возвестили поЯвление герцога ѓанса; он
вошел, его окружили; начались поклоны и соболезнованиЯ, присутствующие стали
удалЯтьсЯ; Я вышел последним. 
     ѓроб  покоилсЯ  в  вестибюле,  под балдахином, среди свечей. ‡асверкали
шпаги  почетного  караула,  алебарды застучали по плитам; восемь носильщиков
поднЯли тЯжелый гроб. ‚се последовали за ним. 
     ‡амок   развертывал   свой   монументальный   фасад   лицом   к  парку.
‚ырисовывались  светлые  стекла окон, пузатые балконы выставлЯли свои гнутые
перила;  в  нишах  ютились  статуи;  мраморные  колонны  расцветали  резными
капителЯми.  ‘ады  с  лужайками, затЯнутыми плашмЯ широкими полосами черного
крепа,  были  пустынны;  бронзовые  треножники  курились среди подстриженных
тисов;  аллеи,  усыпанные  черным  песком,  пересекались у лепных обелисков;
водные  партеры,  окрашенные  струЯми  чернил,  были  неподвижны, как черные
мраморные  плиты;  после  минутной  остановки султаны на лошадЯх закачались;
лысые  черепы  накрылись шапочками; в одной из групп произошло волнение и от
нее   отделилсЯ,   резко   расталкиваЯ   других  локтЯми,  ѓобург,  красный,
жестикулирующий, негодующий на какое-то нарушение его привилегий... ђаздалсЯ
глухой  рокот  барабана,  и  процессиЯ  тронулась  по  парку, вдоль лужаек и
прудов,   над  которыми  испуганно  излетали  черные  лебеди,  спущенные  на
мертвенную воду. 
Last-modified: Sun, 25 Apr 2004 07:23:29 GMT
Ћцените этот текст: