        ‚от так крестьЯне возле трупа
                        над мертвым сыном слезы льют,
                        и суть, как свечка, брезжит скупо:
                        великое владычит тут.

                        Љто в первый раз ’ебЯ узнал,
                        тому мешает шум и свет. -
                        Љ земле пригнувшись, ищет след
                        и сразу до смерти устал.
                        ‹ишь позже, через много лет,
                        он приближаетсЯ к природе;
                        запомнив тысЯчи примет,
                        он зрит ’ебЯ на небосводе,
                        и на привале, и в походе,
                        но это - след, ’ебЯ там нет.

                        ’ы от него невдалеке,
                        ’вои шаги он слышит: гулко.
                        ’ы так чудесен, как прогулка
                        на тихой лодке по реке.
                        Ќо скоро берега не станет -
                        лишь небо грозное настанет,
                        лишь чащи спЯщие встают.
                        € деревушки промелькнут,
                        растаЯв, как зарЯ ѓосподнЯ,
                        и как ‚чера, и как ‘егоднЯ,
                        и как все то, что видим тут.
                        Ќо будут на пути всегда
                        вставать большие города
                        и плыть навстречу вереницей
                        на крыльЯх спущенных, как птицы.

                        Ќо где ни города, ни веси,
                        туда и ты свой путь держи.
                        ’ы слышал кое-что о лесе,
                        и здесь ты лодку привЯжи.
                        ‡десь ждут тебЯ лихие кони -
                        живые, быстрые, как ртуть, -
                        и, как спасаЯсь от погони,
                        отыщут сами верный путь.

        x x x

                    Џоследний дом деревни станет так,
                    как будто он - последний дом земли.

                    „орога потерЯетсЯ вдали,
                    нырЯЯ то за горку, то в овраг.

                    „орога - только мостик через тьму,
                    и страшно в полночь выйти одному:
                    две дали подступили с двух сторон.

                    € кто уходит все-таки - тому
                    идти всю ночь, а может, умер он.

        x x x

                    Ќо вечером вдруг встанет кто-нибудь,
                    уйдет из дома, и пойдет, пойдет, -
                    ведь где-то на востоке церковь ждет.

                    …го проводЯт, как в последний путь. -

                    Ђ вот другой: привычного жильЯ
                    не покидал, далеко не ходил.

                    “йдут искать по свету сыновьЯ
                    ту церковь, про которую забыл.

        x x x

                    Ѓезумье - это сторож,
                    ведь не спит.
                    ‘меЯсь, встает над нами каждый час,
                    и ночь в названьЯ новые рЯдит,
                    и примерЯет: десЯть, восемь, раз...

                    ‘ дрожащим медиатором в руке,
                    в рожок трубит, но звука нет в рожке,
                    и песенку, сводЯщую с ума,
                    заносит в одинокие дома.

                    Ћно покой детей не бередит:
                    пусть спЯт они - безумие не спит;
                    и псы, с цепи сорвавшись в эту ночь,
                    то носЯтсЯ, то замертво лежат -
                    дрожат, когда оно уходит прочь,
                    боЯтсЯ, что воротитсЯ назад.

        x x x

                     Ћ ѓосподи, ’ы помнишь тех свЯтых?

                     Љазалось им: и в самой тихой келье
                     гремучий грохот мира не затих.
                     Ћни перебирались в подземелье.

                     ‡арытые в пещере землЯной,
                     почти не знаЯ воздуха и света,
                     они забыли внешний облик свой,
                     и возраста утратили приметы,
                     и жили, словно умерли давно.

                     —итали редко - книжный слог завЯл,
                     таилсЯ лютый холод в каждой книге;
                     как с тощих плеч спадали прочь вериги,
                     так смысл со слова каждого спадал.
                     Ќи с кем не говорили много лет.
                     ‚стревоженные близкими шагами,
                     завешивали очи волосами.
                     Ќикто не знал, не умер ли сосед,
                     молитву совершаЯ.
                                       €ногда
                     все вместе собирались в круглой зале,
                     где тусклые светильники мерцали,
                     пред алтарем, в мучительной печали,
                     как в ожиданье ‘трашного ‘уда;
                     лишь бороды струились и шуршали.

                     †изнь на тысЯчелетьЯ счет вела,
                     окутав ночь и свет одною тьмою.
                     ‡ахваченные черною волною,
                     вернулись в лоно матери тела.
                     ‡ародыши в пещерах без числа
                     раздувшихсЯ голов поднЯть не смели,
                     сидели скрючась, сутками не ели,
                     как будто их питала эта мгла.

                     Џаломники приходЯт в наши дни
                     припасть к пещерам этим жадным взглЯдом:
                     три долгих века здесь лежат они,
                     а их тела не тронуты распадом.
                     Љак ржавый свет, сиЯет впереди
                     сплошнаЯ тьма - и видишь очертаньЯ
                     безжизненных фигур под грубой тканью,
                     и руки мертвых - как велит Џисанье -
                     покоЯтсЯ, как горы, на груди.

                     ‚еликий полководец воспареньЯ,
                     зачем ’ы останавливаешь тленье?
                     Ѓыть может, ’ы забыл их, потому
                     что сами опустились в эту тьму?
                     Ќеужто так и надо: в укоризне
                     от жизни отказатьсЯ, умереть,
                     и только трупам в их великой жизни
                     смерть времени дано преодолеть?

                     ‡ачем их не отдашь небытию?
                     € кто они? - Ќетленные сосуды,
                     отставленные в сторону, покуда
                     в них кровь не пожелаешь влить ‘вою?

        x x x

                  ’ы - будущее, ’ы - живаЯ твердь,
                  над вечностью возникший небосклон.
                  ’ы - петушиный крик в ночи времен,
                  ’ы - мать, ’ы - чужестранец, ’ы - закон,
                  зарница, и заутренЯ, и смерть.

                  ’ы - превращений тайнаЯ стезЯ,
                  идущаЯ высоко над судьбой;
                  дремучий лес, мы встали пред ’обой,
                  ни с чем другим сравнить ’ебЯ нельзЯ.

                  ’ы - внутреннЯЯ истина, ’ы - суть,
                  оставшаЯсЯ в тайне, в глубине:
                  землей ’ебЯ считают на челне,
                  но с берега ’ы - челн, плывущий в путь.

        x x x

                      ’ы на крови, обитель, вырастала.
                      ’ы тридцать два собора насчитала
                      и пЯтьдесЯт из нежного опала
                      и ЯнтарЯ воздвигнутых церквей.
                      ‡а монастырскою оградой
                      любаЯ вещь звенит руладой
                      и плачет песнею ’воей.

                      Њонашки, черные сестрицы,
                      живут в строениЯх таких.
                      Ћдна идет к ручью напитьсЯ,
                      мелькнет другаЯ, словно птица,
                      а третьЯ может заблудитьсЯ
                      в аллеЯх, темных и глухих.
                      Ќо прочих не видал никто.
                      Ћни не выйдут за ворота,
                      как перепуганные ноты,
                      таЯсь у скрипки на груди...

                      € где-то там, неподалеку
                      от церкви и монастырЯ,
                      лежат могилы, одиноко
                      о нашем мире говорЯ, -
                      достигшем роковой черты,
                      монастырЯми не спасенном,
                      с поддельным блеском, ложным звоном, -
                      о мире, полном суеты.

                      Ћн кончилсЯ - ЯвилсЯ ’ы.

                      Њечты о нем струЯтсЯ светом,
                      не тронув времени ничуть. -
                      ’ебе, закату и поэтам
                      дано постигнуть за предметом
                      вещей таинственную суть.

        x x x

                         ‘остарилась земнаЯ знать:
                         цари живут в глухой опале,
                         царевичи поумирали,
                         царевны бледные едва ли
                         короны смогут удержать.

                         € чернь, взошедшаЯ на трон,
                         чеканит деньги из корон,
                         станки скрежещущие точит
                         и золото на службу прочит, -
                         но счастье с ними быть не хочет.

                         Њеталл томитсЯ. †изни мелкой
                         монеты учат и пружины -
                         но этого металлу мало.
                         Ћставит кассы и поделки,
                         вернетсЯ в темные глубины
                         горы, раскрывшейсЯ сначала
                         и затворившейсЯ за ним.

        x x x

                     ‚се возвеличитсЯ и вознесетсЯ:
                     землЯ задышит и вода польетсЯ,
                     поднимутсЯ леса и рухнут стены,
                     и в том краю счастливом приживетсЯ
                     народ, работающий неизменно.

                     Ќе станет церкви, Ѓога заковавшей
                     и горестно над Ќим запричитавшей,
                     как над подбитым зверем слезы льют, -
                     гостеприимно распахнутсЯ двери,
                     забудутсЯ ничтожные потери,
                     и жертвы безграничные грЯдут.

                     Џотусторонней жизни ждать не будут,
                     всему на свете мерой станет труд,
                     о том, что ожидает, не забудут,
                     но смерти только малость отдадут.

        x x x

                     € ты, о Ѓоже, станешь величавей -
                     величественней в_о_ сто раз,
                     чем Я скажу, и чем сказать Я вправе,
                     и чем постигнет кто-нибудь из нас.

                     ’ебЯ почуют: с каждым часом резче
                     и ближе заструитсЯ аромат,
                     и, как больной свои лелеет вещи,
                     тебЯ полюбЯт, но сильней стократ.

                     Ќе будет приходить на богомолье
                     толпа людей. ’олпе пребыть во мгле.
                     ’ого, кто возликует, ждет раздолье,
                     как будто он один на всей земле:
                     отвергнут всеми, он узнал удачу,
                     собрав себЯ и бросив в тот же миг,
                     безумно хохоча и чуть не плача, -
                     как дом он мал, как царствие - велик.

        x x x

                    Ћ ѓосподи, как стать людской толпой,
                    и т_а_к вот, всей толпой, к ’ебе придти,
                    и стать людской толпой перед ’обой?
                    ’ы - сад живой, венчающий пути.

                    ‚едь если Я один пойду по той
                    дороге - кто заметит? Љто уйти
                    захочет? Љто осмелитсЯ пойти
                    вослед за мною?

                                    ќтих не спасти -
                    они смеютсЯ пуще. —то ж с того?
                    ’ак даже лучше, ибо одного -
                    насмешникам - менЯ им не найти.

                    џ видел, как идут они толпой,
                    и думаю, что ветер над землей
                    поднЯлсЯ из одежд, из темных складок,
                    и мир - как лЯгут спать - весь тих да гладок,
                    так величав их путь перед ’обой.

        x x x

                   •очу идти, питаЯсь подаЯньем,
                   которое даруют неохотно,
                   а если все пути бесповоротно
                   запутались - примкнуть к чужим скитаньЯм,
                   прибитьсЯ к старцам - благостным созданьЯм -
                   и видеть, как из пышной белой пены
                   нечесаных бород живым преданьем,
                   как голый остров, вынырнет колено.

                   ‘лепцов мы обогнали, и вперед
                   поводырЯми смотрЯт, как глазами.
                   Њы обогнали женщин с животами,
                   и всЯкий повстречалсЯ нам народ.
                   џ чувствовал: идет моЯ роднЯ:
                   вот с этим - мог бы стать Я братом кровным,
                   а с тою - жить в союзе полюбовном;
                   собаки их не лают на менЯ.

        x x x

                      ’ы днем - сама недостоверность
                      и гул далеких голосов.
                      ’ы - молчаливаЯ безмерность,
                      когда замолкнет бой часов.

                      Ќо к вечеру, чуть станет тише
                      и день, слабеЯ, изойдет,
                      растешь ’ы, ѓосподи. € вот
                      ’вой дом - как дым над каждой крышей.

        x x x

                      Ќа богомолье. ‘ каменного ложа,
                      лишь колокол зарю провозвестил,
                      свалившиесЯ давеча без сил -
                      со смертью, Ѓоже, тьма ночнаЯ схожа -
                      всем скопом, всей толпою поднЯлись:

                      поклоны бьют брадатые мужчины,
                      и стЯгивают дети с плеч овчины,
                      и на реку спешат, полны кручины,
                      молчальницы, чьЯ родина - ’ифлис.
                      Џо-мусульмански чтут они •риста,
                      по-христиански ожидаЯ чуда;
                      вода в ладони входит, как в сосуды,
                      и, чистаЯ, вливаетсЯ в уста.

                      Ћни сейчас не только моют лица,
                      они дают своей груди напитьсЯ,
                      горстЯми к ней лицо реки прижав,
                      как будто эта влага - плач по нам,
                      по всем на свете, по земным скорбЯм.

                      € эти скорби здесь невесть зачем,
                      и ты не знаешь, кто они и кем
                      когда-то были. Њожет, мужиками?
                      Џриказчиками в лавке мелочной?
                      Њонахами, ленивыми во храме?
                      Ѓлудницами? Ѓесстрашными ворами?

                      ‡ачем они с увЯдшими глазами
                      за стоном стали, словно за стеной?
                      Џремудрые, опальными кнЯзьЯми
                      все почести слагаЯ до одной.
                      Џечальники, на них печать пустыни,
                      где памЯть пребывает и поныне,
                      как будто не прошло и пары дней;
                      изгнанники, с рассвета до заката
                      гонимые откуда-то куда-то
                      печалью, становЯщейсЯ крылатой,
                      едва они склонЯтсЯ перед ней.
                      €збранники, любви переизбыток
                      сплетает голоса в единый хор,
                      вы на коленЯх выползли из пыток, -
                      полотнища хоругвей, до сих пор
                      таимые и скатанные в свиток,

                      развешены отныне навсегда. -

                      € многие глЯдЯт теперь туда,
                      где страждущих паломников жилище, -
                      монах оттуда вырвалсЯ дурной:
                      всЯ в клочьЯх рЯса, брызжет рот слюной,
                      лицо полно больной голубизной
                      и черным бесам стало пищей.

                      Ћн на две части тело преломил,
                      послав лицо в стремительном поклоне
                      на землю, и сырую землю пил,
                      и бил ее руками что есть сил, -
                      и вот она под ним забилась в стоне, -

                      и медленно припадок проходил.

                      € он взлетел, как будто крыльЯм птицы
                      велело исступление раскрытьсЯ,
                      ему внушаЯ: птицей в небе станешь.
                      ‚ худые руки взЯв себЯ всего,
                      марионеткой тощей он забилсЯ
                      и думал, что с землею распростилсЯ,
                      и сильные крыла несут его,
                      и мир, как шар, в сторонку откатилсЯ... -
                      € вдруг, не понимаЯ ничего,
                      в зеленом океане очутилсЯ
                      на самом дне страданьЯ своего.

                      € вот поплыл, и юркой рыбой стал,
                      и видел: постепенно под водой
                      медузы налипают на коралл,
                      и деве морЯ косу расчесал,
                      струЯсь, поток, как гребень золотой.
                      € на берег он вышел лишь длЯ той,
                      что умерла в девичестве. Ћна
                      иначе бы вошла совсем одна
                      в чертоги раЯ, и совсем чужаЯ.

                      Ћн закружилсЯ в плЯске, провожаЯ,
                      и тотчас, этой плЯске подражаЯ,
                      вокруг него пустились руки в плЯс.
                      Ќо вдруг остановилсЯ он, заметЯ,
                      что здесь в игру вступило нечто третье,
                      не верЯщее плЯске напоказ.
                      € понЯл он: теперь черед молитьсЯ.
                      ЏриблизившийсЯ ведом Ясновидцу,
                      венец великий, он прощает нас;
                      мы жнем его, как спелую пшеницу,
                      как руки, мы протЯгиваем лица,
                      когда к нему подходим вереницей,
                      мы - ноты в песне, слышимой длЯ глаз.
                      €, потрЯсенный, он отбил поклон.

                      Ќо старец встал, как будто кротко дремлЯ,
                      и не глЯдел, хоть это был не сон.

                      Њонах с такою силой вжалсЯ в землю,
                      как будто был пожаром опален. -
                      Ќо равнодушье плавало в глазах.

                      €, к дереву припав, дурной монах
                      вокруг ствола, как платье, обернулсЯ. -
                      Ќо старец хоть не спал, да не проснулсЯ.

                      ’огда монах занес себЯ высоко,
                      как меч над головой заносит враг,
                      и ранил, ранил, резал как осока,
                      и рухнул, как подкошенный, в овраг. -
                      Ќо старец не ответствовал никак.

                      ’огда монах содрал остатки платьЯ
                      и пал, как ствол с ободранной корой. -

                      € вот Ћн: вот! € вот Ћн, как дитЯти,
                      сказал: ’ы знаешь, Љто перед тобой?
                      ’от знал. € безмЯтежно, как в объЯтье,
                      он скрипкой лег у старца под скулой.

        x x x

                   ЌальетсЯ барбарис багрЯным светом,
                   и астры, старЯсь, слабо станут в рЯд.
                   Љто на исходе лета не богат,
                   весь век прождет того, что было летом.

                   Љто ночью, не забывшись ни на миг,
                   прислушаетсЯ к сердцу, где всечасно
                   то плач, то шепот слышитсЯ; то крик,
                   и тьма теней готовит сон ужасный, -
                   в смЯтенье понимает: он старик.

                   Ћн будет жить, не ведаЯ мечты,
                   и ложью все покажетсЯ ему;
                   и ты, о Ѓоже. ’Яжкий камень ’ы,
                   и тЯжким камнем тЯнешь ’ы во тьму.

        x x x

                     Ќе удивлЯйсЯ. Њой, мое, моЯ -
                     они всему на свете говорЯт.
                     ’ак ветер мог бы, рыскаЯ в ветвЯх,
                     сказать: мой сад.

                     Ћни глЯдЯт
                     на вещи и сжимают их в руках,
                     но те в руках не могут оставатьсЯ
                     и, вспыхнув, Ярким пламенем сгорЯт.

                     ’вердЯт "мое", как кто-нибудь назвал
                     "дружищем" кнЯзЯ в споре с мужиками,
                     отлично знаЯ: кнЯзь не услыхал.
                     ’вердЯт "мое" о городе и храме,
                     и это слово слаще всех похвал.
                     ’вердЯт "мое", включают в обиход,
                     приобретают и суют в карман.
                     Љакой-нибудь безвкусный шарлатан
                     и солнце так, пожалуй, обзовет.
                     ’вердЯт они: мой дом, моЯ жена,
                     и отповедь как будто не слышна,
                     хотЯ жена, и дом, и все кругом -
                     глухие стены, - можно только лбом,
                     приблизившись, о стены расшибитьсЯ.
                     ’акой удел - найти и ошибитьсЯ -
                     ждет только лучших. €бо остальные
                     и не желают замечать стальные
                     преграды меж вещами и собой,
                     таЯщиесЯ в малости любой,
                     и нищеты своей не замечают,
                     хоть женщиной они не обладают
                     в такой же точно мере, как цветком.

                     Ћ ѓосподи, ’ы с ними незнаком.
                     € даже тот, кто тлеет угольком
                     в ’воем дыханье и к ’ебе влеком
                     всем сердцем, всей душой - забудь о нем.
                     € если кто-нибудь ’ебЯ возьмет
                     в свою мольбу, в свою людскую дрожь:
                          вновь на восход
                          ’ы, гость, уйдешь.

                     “держит кто ’ебЯ? Љому дано
                     владеть ’обой? €з наших рук бежишь.
                     ‚се слаще ’ы становишьсЯ, вино,
                     но лишь ‘ебе вовек принадлежишь.

        x x x

                       Ќочами Я выкапываю клад,
                       который под землею спрЯтал ’ы.
                       ‚се - нищета и немощь нищеты,
                       а красоты еще не видел взглЯд.
                       Ќо путь к ’ебе чудовищно далек.
                       Ќехоженый, зарос густой травой.
                       Ђ ’ы один. ’ы, Ѓоже, одинок.
                       Ќикто не слышит дальний голос ’вой.

                       € как Я руки до крови сотру,
                       держу их, словно ветки, на ветру
                       и деревом врастаю в небосвод,
                       которое ветвЯми влагу пьет,
                       как будто ’ы разлилсЯ надо мной,
                       все небо в нетерпении объемлЯ,
                       но сызнова, расслышав зов земной,
                       с далеких звезд ’ы падаешь на землю,
                       как нежный дождик раннею весной.


        ЉЌ€ѓЂ ’ђ…’њџ
                            Ћ Ѓ…„ЌЋ‘’€ € ‘Њ…ђ’€
                                    1903

        x x x

                     Ѓыть может, залегло рудою тело,
                     и в сердце гор по жилам Я проник;
                     не знает глубина моЯ предела;
                     все близкое вокруг окаменело,
                     иссЯкла дальность, как родник.

                     Џока еще блуждает мысль несмело,
                     даруй мне скорбь, чтобы прозрел Я в миг;
                     как мал Я в темноте! Љак ’ы велик!
                     „ай длань ’вою изведать мне всецело!
                     ‚мести менЯ и весь мой вечный крик.

        x x x

                     “тес неколебимый, неизменный,
                     необитаемый и безыменный,
                     увенчан снегом со звездою пленной,
                     струишь ’ы вечный запах цикламена
                     (других благоуханий в мире нет).
                     ѓлашатай всех вершин, ’ы минарет
                     (куда взойти не смеют муэдзины),
                     так значит Я проник в ’вои глубины,
                     в ’воем базальте скрылсЯ, как металл?
                     ‘обой заполнил Я ’вои морщины,
                     своею твердью плоть мою ’ы сжал.
                     Ђ может быть, Я страхом окружен?
                     Ѓыть может, в страх, рожденный городами,
                     по горло Я ’обою погружен?

                     Џоведать бы правдивыми словами
                     о них, забывших разум и закон.
                     € вихрем ’ы дохнешь сквозь глубь времен,
                     всю шелуху отвеиваЯ вон.

                     ’ы хочешь от менЯ правдивых слов,
                     и Языком овладевают звуки,
                     рот открываетсЯ, как рана, в муке,
                     а по бокам, как две собаки, руки,
                     не откликающиесЯ на зов.

                     џ весь орудие ’воей науки.

        x x x

                       „ай мне стеречь ’вои просторы,
                       стоЯть и слушать камень ’вой,
                       в ’воих морЯх наполнить взоры
                       необозримой пустотой;
                       вслед за рекою, над которой
                       замолкнет крик еще не скоро,
                       дай углубитьсЯ в гул ночной.

                       Џошли менЯ в ’вои пустыни,
                       где ветер убыстрЯет бег,
                       где в монастырские твердыни
                       одет неживший человек;
                       там, не прельщаЯсь мнимым ђимом,
                       к другим пристану пилигримам,
                       и мы дорогу изберем,
                       чтоб затерЯтьсЯ нам в незримом
                       вслед за слепым поводырем.

        x x x

                   ѓосподь! Ѓольшие города
                   обречены небесным карам.
                   Људа бежать перед пожаром?
                   ђазрушенный одним ударом,
                   исчезнет город навсегда.

                   ‚ подвалах жить все хуже, все трудней;
                   там с жертвенным скотом, с пугливым стадом,
                   схож ’вой народ осанкою и взглЯдом.
                   ’воЯ землЯ живет и дышит рЯдом,
                   но позабыли бедные о ней.

                   ђастут на подоконниках там дети
                   в одной и той же пасмурной тени.
                   €м невдомек, что все цветы на свете
                   взывают к ветру в солнечные дни,
                   в подвалах детЯм не до беготни.

                   ’ам девушку к неведомому тЯнет,
                   о детстве загрустив, она цветет...
                   Ќо тело вздрогнет, и мечты не станет,
                   должно закрытьсЯ тело в свой черед.
                   € материнство прЯчетсЯ в каморках,
                   где по ночам не затихает плач;
                   слабеЯ, жизнь проходит на задворках
                   холодными годами неудач.
                   € женщины своей достигнут цели:
                   живут они, чтоб слечь потом во тьме
                   и умирать подолгу на постели,
                   как в богадельне или как в тюрьме.

        x x x

                    ’ам люди, расцветаЯ бледным цветом,
                    дивЯтсЯ при смерти, как мир тЯжел.
                    Џорода их нежна по всем приметам,
                    но каждый в темноте перед рассветом
                    улыбку там бы судорогой счел.

                    ‚ещами закабалены давно,
                    они забыли все свои надежды,
                    и на глазах ветшают их одежды,
                    рукам их рано блекнуть суждено.

                    ’олпа теснит и травит их упорно,
                    пощады слабым не дождатьсЯ там,
                    и только псы бездомные покорно
                    идут порой за ними по пЯтам.

                    €х плоть со всеми пытками знакома,
                    клЯнет их то и дело бой часов;
                    в привычном страхе ждут они приема,
                    слонЯЯсь у больничных корпусов.
                    ’ам смерть. Ќе та, что ласкою влюбленной
                    чарует в детстве всех за годом год, -
                    чужаЯ, маленькаЯ смерть их ждет,
                    а собственнаЯ - кислой и зеленой
                    останетсЯ, как недозрелый плод.

        x x x

                   ѓосподь! ‚сем смерть свою предуготовь,
                   чтобы в нее впадало естество,
                   чтоб смысл в ней был, чтоб в ней была любовь.

        x x x

                     Њы только лепестки, мы кожура.
                     ‘озреть великой смерти в нас пора.
                     ‘мерть - плод и средоточие всего.

                     ‚о имЯ смерти девушка растет,
                     как дерево из лютни, стройным станом,
                     и жаждет юноша ее тенет,
                     и к женщинам подростки в страхе странном
                     льнут, им одним вверЯЯ смутный гнет.
                     ‚о имЯ смерти вечное в желанном
                     исчезнувшем порою видел тот,
                     кто мир творил в порыве неустанном
                     вокруг плода, кто в сумраке туманном
                     застынув, таЯл, как весенний лед,
                     кто не жалел себЯ, свой плод питаЯ,
                     душой и мозгом в чаЯнье страды,
                     но ангелы ’вои, как птичьЯ стаЯ,
                     слетевшись, видЯт: зелены плоды.

        x x x

                      Њы, ѓосподи, бездарнее животных,
                      встречающих вслепую смертный час;
                      смерть - неприкосновенный наш запас.
                      Џошли того, кто нас в шпалерах плотных
                      сумеет подвЯзать в последний раз,
                      чтобы до срока май настал длЯ нас.

                      Ќе потому ли смерть нам тЯжела,
                      что смерть не _наша_? Љ нам она пришла
                      и не живых находит, - омертвелых,
                      и должен вихрь срывать нас, недозрелых.
                      Њы как деревьЯ, ѓосподи, в саду.
                      Ћт сладкой ноши мы стареем, знаЯ,
                      что мы не доживем до урожаЯ,
                      что мы бесплодны, как жена дурнаЯ,
                      подверженнаЯ ’воему суду.

                      Ђ, может быть, гордынЯ движет мной?
                      „еревьЯ лучше? Њожет быть, с женой
                      распутной мы гораздо больше схожи?
                      Њы наносили вечности урон,
                      и ныне на родильном нашем ложе
                      смерть - выкидыш из наших жалких лон,
                      как скрюченный уродец-эмбрион,
                      зачатки глаз ладошками закрывший,
                      свой ужас, ужасаЯсь, предваривший,
                      еще не пережитое мученье,
                      на лобике написанный фантазм,
                      но кесарево нам грозит сеченье,
                      и затЯжной, невыносимый спазм.

        x x x

                   ѓосподь! сосредоточь дары земли,
                   великого величьем надели;
                   воздвигни срам его в лесу волос,
                   плоть укрепив таинственным оплотом,
                   где счету нет прельстительным щедротам,
                   чтобы, взыграв наперекор воротам,
                   несметным войском семЯ прорвалось.

                   „ай чреву ’ы зачать с ночною тенью,
                   как не был никогда никто зачат;
                   дай восторжествовать во тьме цветенью,
                   и ветру, и предмету, и растенью,
                   дай ночи пахнуть больше, чем сиренью,
                   ликуЯ, как €осафат.

                   Џусть человек сподобитсЯ плода,
                   свои одежды расставлЯЯ шире,
                   в пространстве одинокий, как звезда,
                   когда лицо менЯетсЯ, когда
                   ни одного не встретишь взглЯда в мире.

                   Џитай ’ы человека чистой снедью,
                   росою, от которой жизнь целей,
                   верна благочестивому наследью
                   и теплому дыханию полей.

                   „ай человеку детство вспомнить вдруг,
                   и чаЯньЯ, и смутные гаданьЯ,
                   с которых начинаютсЯ преданьЯ,
                   туманный образующие круг.

                   Џотом позволь с ’воим расстатьсЯ кладом,
                   и смерть родить, владычицу, на свет,
                   и все еще шуметь пустынным садом
                   средь наступающих примет.

        x x x

                     Џусть нас ’вое величье поражает,
                     последним знаком одари ’ы нас;
                     дай нам родить, как женщина рожает
                     в свой строгий, неизбежный час.

                     €сполни ’ы, всемирный Џобедитель,
                     не просто прихоть Ѓожьих рожениц;
                     теперь нам нужен лишь смертородитель,
                     и нас к нему веди ’ы, Џредводитель,
                     сквозь множество враждебных нам десниц.
                     ‘реди его противников приспешник
                     лукавой лжи, котораЯ в ходу,
                     и ополчитсЯ на него насмешник,
                     как будто лишь юродивый потешник
                     мог бодрствовать, когда весь мир в бреду.

                     Ђ ’ы воздвигни вкруг него ограду
                     из блеска, чтоб завет его сберечь,
                     чтоб, новую слагаЯ Њессиаду,
                     пред ѓосподом плЯсал Я до упаду,
                     наизвучнейший из предтеч.

        x x x

                     •очу воспеть …го; так звуком горна
                     в походе войско опережено;
                     как море в жилах, кровь моЯ просторна,
                     и сладостна хвала и непритворна,
                     но не пьЯнит подобное вино.

                     ‚есенней ночью в тишине канунной,
                     хоть ночь моЯ последнЯЯ близка,
                     Я расцвету игрою многострунной,
                     как северный апрель во тьме безлунной
                     дрожит над прозЯбанием листка.

                     € крепнет голос мой, произрастаЯ
                     в двух направленьЯх; дальнего одно
                     влечет, благоуханием витаЯ;
                     другое - ангел или зов из раЯ,
                     длЯ одиночеств сумрачных окно.

        x x x

                     Њне голоса мои оставь, хватаЯ
                     менЯ, чтоб городской не смел черты
                     Я пересечь, где злоба днЯ пустаЯ,
                     но песнь моЯ - постель ’воЯ простаЯ
                     везде, где только пожелаешь ’ы.

        x x x

                     Ѓольшие города, где все поддельно,
                     животное, ребенок, тень и свет,
                     молчанием и шумом лгут бесцельно,
                     с готовностью, как лжет любой предмет.

                     ‚се то, что истинней и тЯжелее,
                     ’ы, ‘тановленье, вкруг твердынь ’воих,
                     не существует здесь, хоть веселее
                     ’вой ветер в переулках, где смелее
                     он свищет, но простор ему милее;
                     на площадЯх он рыщет городских,

                     но любит он куртины и аллеи.

        x x x

                  „лЯ королевских созданы утех
                  сады, где забавлЯлись властелины
                  недолго, но запомнили куртины
                  таинственный, чуть слышный женский смех.
                  Џарк, утомленный звуками речей,
                  таит не шепот, хоть в кустах он глуше,
                  там, где в мехах блистали или в плюше,
                  и легких платьев шелковые рюши
                  журчали по дорожкам, как ручей.

                  ‡а ними следом сад уже ничей
                  среди своих невидимых утрат;
                  чужие весны - длЯ него соседки,
                  чьи гаммы ночью слушают беседки;
                  бушует осень огненной расцветки,
                  и ржавчина уподоблЯет ветки
                  иероглифам вычурных оград.
                  „ворец над запустением один
                  в поблекшем свете схожий с небом бледным;
                  в пустынных залах ветхий гнет картин,
                  чужой навеки праздникам бесследным,
                  подверженный виденьЯм заповедным,
                  как запоздалый гость среди руин.

        x x x

                    ЉрасуютсЯ по-прежнему палаты,
                    как птицы, что пронзительно кричат,
                    расцветкой перьев пристыдив закаты.
                    Џусть многие пока еще богаты,
                    теперь богатый не богат.

                    Људа ему до древних скотоводов!
                    ‘тарейшины пастушеских народов,
                    бывало, степь стадами покрывали,
                    и, словно в облаках, тонули дали.
                    ’ьма нависала пологом над степью,
                    смолкали повеленьЯ в час ночной.

                    —ужому покорЯсь великолепью,
                    равнина вдруг менЯла облик свой.
                    Љругом горбы верблюжьи горной цепью
                    вздымались, освещенные луной.

                    € даже на десЯтый день потом
                    окрестность пахла дымом и скотом,
                    скотом тЯжелый теплый ветер пах,
                    и как вино на свадебных пирах,
                    не уставаЯ до рассвета литьсЯ,
                    играло молоко в сосцах ослицы.
                    Љак тут не вспомнить и о бедуинах,
                    которые в пустынЯх кочевали,
                    на войлоке потертом ночевали...
                    ‘ам в рубище, любимый конь в рубинах.
                    Ѓыл прежде кнЯзь богаче во сто крат.
                    Ћн золото надменно презирал.
                    ‹юбил он ладан, амбру и сандал,
                    предпочитаЯ блеску - аромат.

                    Љак бог, был белый царь ‚остока чтим,
                    мир тЯготила власть его земнаЯ;
                    а он лежал ничком, тоской томим,
                    рыдал на пыльных плитах, твердо знаЯ,
                    что никогда врата свЯтые раЯ
                    не распахнутсЯ перед ним.

                    ‘удовладелец покупал полотна
                    у живописцев прЯмо в мастерских,
                    такие, чтобы жизнь мечтой бесплотной
                    покорно меркла рЯдом с блеском их.
                    Џлащ, словно город на плечи взвалив,
                    он был, как лист, среди червонных нив,
                    висок его седой дышал заботно.

                    ‚от чье богатство было необъЯтно,
                    обременили жизнь собой они.
                    ’ого, что миновало безвозвратно,
                    мы у ’ебЯ не требуем обратно -
                    ’ы только бедность бедному верни.

        x x x

                      ‚ерни свЯтую бедность небогатым;
                      на вечный страх они обречены
                      осанкою и видом виноватым:
                      приметы жизни с них совлечены.

                      Љ ним липнут городские нечистоты,
                      лохмотьЯ оспенных простынь и гарь;
                      отвержены они, как эшафоты,
                      откуда трупы падают в пустоты,
                      или как прошлогодний календарь;
                      но если рухнут все ’вои оплоты,
                      они - земли последние красоты,
                      которыми спастись могла бы тварь.

                      Љамней чистейших драгоценных чище,
                      слепые звери, робкие в пути,
                      о ѓосподи, они ’вое жилище,
                      как все, что неприкаЯнно и нише...

                      ’ы только бедность бедным возврати.
                      Џоскольку бедность изнутри сиЯет.

        x x x

                    Ћт века и навек всего лишенный,
                    отверженец, ты - камень без гнезда.
                    ’ы - неприкаЯнный, ты - прокаженный,
                    с трещоткой обходЯщий города.

                    Љак ветер, обездоленный и сирый,
                    своей ты не прикроешь наготы
                    и потому с роскошною порфирой
                    готов сравнить обноски сироты.

                    ’ы, как зародыш в чреве, слаб и плох.
                    (‡ародыш еле дышит в то мгновенье,
                    когда с тоской сжимаютсЯ колени,
                    скрываЯ новой жизни первый вздох.)

                    ’ы беде