        Њихаил Џришвин. Љощеева цепь

             •роника.

        ‡‚…ЌЋ ‚’ЋђЋ…. ЊЂ‹…ЌњЉ€‰ ЉЂ€Ќ.

        ЃЂЃ›.

   €ногда попадешь  в  такую  полосу  жизни,  плывешь,  как  по
течению,  детский  мир  вновь  встает  перед  глазами,  деревьЯ
густолиственные собираютсЯ, кивают  и  шепчут:  "жалуй,  жалуй,
гость  дорогой!".  џвлЯешьсЯ  на зов домой, и там будто забытую
страну вновь открываешь. Ќо как  малы  оказываютсЯ  предметы  в
этой   открытой   стране   в   сравнении   с  тем,  что  о  них
представлЯешь:  комнаты   дома   маленькие,   деревьЯ,   раньше
казалось,  до  неба  хватали, трава расла до крон, и все дерево
было, как большой зеленый шатер; теперь, когда сам большой, все
стало маленьким: и комнаты, и деревьЯ, и трава далеко  до  крон
не  хватает.  Њожет  быть  так  и народы, расставаЯсь со своими
любимыми предками, делали из них богатырей --  ‘вЯтогора,  €лью
Њуромца?  Ђ  может  быть  и  сам  грозный судиЯ стал бесконечно
большим оттого, что бесконечно давно мы с ним расстались? ’ак и
случаетсЯ, как вспомнишь, будто  вдвойне,  одно  --  живет  тот
бесконечно  большой  судиЯ,  созданный всеми народами, и тут же
свои живут на каждом  шагу,  на  каждой  тропинке,  под  каждым
кустом  маленькие  боги-товарищи. Ќикогда бы эти маленькие свои
боги не посоветовали ехать учитьсЯ в гимназию, это решил  судиЯ
и велел: "собирайсЯ!".
   Њилый мой мальчик, как жалко мне с тобой расставатьсЯ, будто
на войну  провожаю  тебЯ  в  эту  страшную  гимназию.  ‚чера ты
встречал менЯ весь мой, сегоднЯ Я не узнаю тебЯ, и новые страхи
за твою судьбу поднимаютсЯ, как черные крыльЯ.
   ‚от он идет по мостику  в  купальню  и  слышит,  деревенские
мальчики  кричат:  -- "скоро в гимназию повезут, а он с девками
купаетсЯ". Џочему вчера еще это самое мимо  ушей  проходило,  а
сегоднЯ задело? Њинуточку подумал, поколебалсЯ, итти в купальню
или убежать, но решил: -- "какие же это девки Њаша с „унечкой!"
и  по  мостику  прошел  в  обшитую парусиной купальню. „ень был
жаркий, перед самым €льей, девушки  плескались  в  воде,  и  от
солнца  в  брызгах  показывалась  радуга.  ‚друг как загрохочут
мужики,  бабы  и  девки  на  молотилке  во  все  свои  грохота,
заглушили  и  шум  барабана,  и  стук веЯлки. Ћчень хотелось бы
девушкам разузнать, в чем тут дело,  отчего  такое  веселье  на
молотилке, но показатьсЯ в пруд из купальни было невозможно: на
том  берегу,  будто из самой воды, выходит высокий омет золотой
соломы, и на самом верху, как Ќептун с трезубцем, стоит €люха с
вилами и все видит оттуда и  над  всем  потешаетсЯ.  „альше  по
берегу  пруда,  как  хорошие куличи, стоЯт скирды и их вершат и
перетЯгивают скрученными соломенными канатами, на каждом скирду
по мужику. Љурымушка выпросилсЯ поплавать в  пруду,  скоро  все
разузнать   и  рассказать.  ЏрЯмо  из  дверцы  купальни  своими
"саженками" он поплыл к €люхину омету,  к  этой  золотой  горе,
откуда  смех  выходил,  как  гром из вулкана. Џлыл и дивилсЯ, а
дело было самое пустЯковое.
   Љонечно, всЯ молотьба идет только хлопотами  старосты  €вана
Њихалыча,  вот он нырнул в темноту риги к погонЯльщикам, кричит
ребЯтишкам: -- "эй, вы, черти, живей, погонЯй!", выйдет  оттуда
к  подавальщику,  сам  схватит  сноп  и,  пропускаЯ,  учит:  --
"ровней, ровней, подавай, чтобы не было -- бах-бах!  а  шипело;
не  забивай  барабан,  --  неровен  час  -- камень попадет, зуб
вышибет в машине, девок  перебьешь".  „олго  возитсЯ  у  конной
веЯлки  с  ситами,  выходит оттуда весь в мЯкине и распорЯдитсЯ
"халуй" -- какой-то мЯкинный сорт -- перекидать живо от  веЯлки
в  угол.  “  сортировки,  где  громадный чистый ворох зерна все
растет и растет, €ван Њихалыч непременно возьмет  метло  и  так
ловко  сметет  два-три  полуколосика,  будто  артист-парикмахер
причешет красивую голову. Ќо еще лучше,  когда  зерно  захватЯт
мерой  длЯ  ссыпки  в мешки и в мере -- верх, так вот этот верх
зерна срезать лопатой в чистоту, ж-жик! и мерка с зерном  стоит
раскрасавицей.  Ћт  полыни,  от пота людского и конского во рту
горько и даже солоно, ворота риги дышат этим на жаркое  солнце.
€ван Њихалыч выходит из ворот поглЯдеть на свет Ѓожий, но и тут
нет  ему  покоЯ;  сразу глазом схватил: €льЯ напустил вЯзанки и
повел омет влево.
   -- Џодай, подай вправо, -- кричит, -- не напущай!
   € вот тут-то случилось: привЯзанный к столбу  жеребенок,  на
которого  все  времЯ  под  жарким солнцем дышала потно-полыннаЯ
рига, одурелый поднЯлсЯ на дыбы, обхватил  шею  €вана  Њихалыча
передними   ногами  и  при  всем  народе  пожелал  обойтись  со
старостой, как с молодой  кобылицей.  Ћт  этого  все  и  пошло.
Џервый  сигнал  подал тот Ќептун с трезубцем на вершине золотой
горы,  €люха:  га-га-га!  и  грохнулсЯ  с  вилами  на   солому;
поднЯлсЯ,  --  опЯть: га-га-га! и опЯть грохнулсЯ. ’е бабы, что
взбирались на омет с носилками, так и осели  на  месте,  и  что
они,  барахтаЯсь  в  соломе, выкрикивали и причитывали: -- "ой,
бабочки, ой, милые!" -- было похоже скорее на рыдание,  чем  на
смех;  на  скирдах  тоже враз полегли мужики и бабы; все, кто в
риге был, выбежали; один парень шесть баб повалил, лег  на  них
поперек  мостом, сам гогочет, а все шесть визжат, как поросЯта,
в далекий слух; другой парень пустилсЯ  за  девкой  по  черному
пару,  догнал,  --  и  там на горЯчей земле большой взвилсЯ над
ними столб пыли и закрыл их, как дым.  €,  кажетсЯ,  даже  само
горЯчее  летнее  солнце  на  синем небе запрыгало. Џод тЯжестью
жеребенка  €ван  Њихалыч  сначала   осел   на   колени,   потом
приподнЯлсЯ, крикнул: -- "леший тебЯ разобрал, поди прочь, поди
прочь!", а жеребенок все пуще и пуще, порЯдочно времени прошло,
пока  €ван  Њихалыч  освободилсЯ:  успели  уже  остановитьсЯ  и
молотилка, и веЯлка, и сортировка. €  тут  бы  старосте  самому
засмеЯтьсЯ,  а он рассердилсЯ и раз! жеребенка в морду кулаком.
’огда не  выдержал  €люха  наверху,  схватил  бабу,  задрал  ей
рубашку,  хлопнул  ладонью и, схватившись с ней, как воробьи на
крыше, покатилсЯ с высоты, а с €люхой зараз потащилась чуть  не
половина  соломы  и,  рухнув,  закрыла  всех  --  и шесть баб с
поперек лежащим на них парнем, и €люху с бабой, и самого  €вана
Њихалыча, и жеребенка.
   --  Њала  куча,  мала куча! -- крикнули мальчишки-погонщики,
вскинувшись мигом на солому, похоронившую старосту.
   ‘бежались  девки  подметальщицы,  с  ними  перваЯ   Љатерина
†ируха.
   --  Њала  куча,  мала  куча!  --  кричала  †ируха, взбираЯсь
наверх,  и  только  взобралась,  вдруг  под   соломой,   ударил
жеребенок   передом,   задом,  взвилсЯ  на  дыбы,  и  всЯ  куча
рассыпалась.
   ‚ эту самую минуту голенький вышел из пруда Љурымушка  и  не
чуЯ  беды  над собой, подобралсЯ к самому току. †ируха крикнула
подметальщицам: -- "лови его!" и в миг он был окружен.
   -- Ѓей их, лупи! -- крикнул, подымаЯсь, €льЯ.
   Љурымушка ударил Љатерину кулаком в какую-то подушку.
   -- ‚ дойло попал! -- крикнул €льЯ, -- бей по дойлам, бей  их
по дойлам, вот так, молодец!
   —уть-чуть  бы  еще,  и  выскочил из круга, но Љатерина вдруг
завалилась на него  и  придушила,  как  печь  таракана.  „ушила
Љурымушку,  в  роту  стало  горько,  солено, даже крикнуть было
нельзЯ от щекотки, и, кажетсЯ, чуть бы еще, -- и  пропасть,  но
тут  €ван  Њихалыч  силу  забрал,  со всего маху плашмЯ лопатой
хлопнул по заду  Љатерину  и  сразу  †ируху  в  памЯть  привел.
Љурымушка  вырвалсЯ  и  бросилсЯ  к  пруду, а вслед ему крикнул
€льЯ:
   -- ќто, брат, тебе не со своими девками купатьсЯ в пруду!
   Џод густую иву на сук у  воды  сел  и  спрЯталсЯ  Љурымушка,
будто  в  воду  ушел, и так ему стало, что невозможно плыть ему
обратно в купальню к Њаше и „унечке: ему в  эту  минуту  первый
раз  только  Ясно  стало,  что  и они были такие же, как все --
бабы. ’ак он и осталсЯ надолго сидеть под  ивой,  не  знаЯ  что
делать.  „олго со всех сторон звали его голоса, как в раю голос
Ѓога слышалсЯ после грехопадениЯ: "Ђдам, Ђдам!". Њаленький Ђдам
лучше бы утонул, чем голый показалсЯ, потому что все  они,  все
они  -- бабы. Љогда он высмотрел, что девушки ушли из купальни,
поплыл туда, оделсЯ и вернулсЯ домой мужчиною: с бабами  больше
он  не  купаетсЯ.  ќто хорошо дома понЯли. Њаша привезла ему из
города синюю гимназическую фуражку, он  ее  надел,  сразу  стал
большой,  а  около  “спеньЯ,  отслужив  молебен  на  дому, мать
повезла его в гимназию.

        Ђђ•€…ђ…‰.

   …хали по  большаку.  Ќикогда  не  виданный  город  показалсЯ
сначала  одним  только  собором.  ќта белаЯ церковь в Ясные дни
чуть была видна с балкона, и что-то слышалось с той  стороны  в
праздники, о чем говорили: "в городе звон". ’еперь таинственный
собор  словно  подходил сюда ближе и ближе. €зредка в безлесных
полЯх, как островок,  показывалась  такаЯ  же  усадьба,  где  и
Љурымушка  жил,  с такими же белыми каменными столбиками вместо
ворот. Ћчень странно думалось, глЯдЯ на эти ворота:  что,  если
заехать  туда,  будет  казатьсЯ,  будто много там всего и самое
главное -- там; а если выехать,  то  главное  кажетсЯ  тут,  на
большаке,  этому конца нет, а усадьба -- просто кучка деревьев.
"Ќеужели и у нас так же?" -- подумал Љурымушка, -- но отстранил
эту неприЯтную мысль хорошей: "у нас  лучше  всех".  Џоказалась
рЯдом  с  белым  собором  синЯЯ  церковь,  сказали: "это старый
собор". ЏоказалсЯ Џокров, ђождество и, наконец, Ћстрог --  тоже
церковь;  среди  зеленых  садов закраснелись крыши, сказали: --
"вот и гимназиЯ!". ‚ это времЯ на большак с  проселочных  дорог
выехало  много деревенских подвод, растЯнулись длинною цепью, и
это стало -- обоз. Џомещичьи трЯские тарантасы обгонЯли  обозы,
а  какие-то  ловкачи  на  дрожках  на  тугих  возжах,  в  синих
поддевках и серебрЯных поЯсах обгонЯли тарантасы.  ‚сем  им  на
встречу   возле   кладбищенской   церкви   выходил  старичок  с
колокольчиком, никто почти ему не подавал, а он  все  звонил  и
звонил.  ‚  —ерной ‘лободе все подводы будто проваливались: это
они спускались тихо  под  крутую  гору  до  ‘ергиЯ.  ‹овкачи  в
серебрЯных  поЯсах  пускали с полгоры своих коней во весь дух и
сразу выкатывались на пол-горы вверх.  Љогда  выбрались  наверх
из-под  —ернослободской  горы,  тут сразу во всей славе своей и
стал перед Љурымушкой собор, и тут на ‘оборной улице,  в  доме,
похожем  на  сундук,  у  матери  прЯмо  же и началсЯ разговор о
Љурымушке с тетушкой Љалисой Ќиканоровной.
   -- Ќеобходимо свидетельство о говении, --  говорила  тетушка
Љалиса Ќиканоровна, -- неужели он у тебЯ еще не говел?
   -- Ќе говел, -- какие у него грехи, вот еще глупости!
   --   Ќу,  да,  конечно,  ты  ли-бе-рал-ка,  а  все-таки  без
свидетельства в гимназию не примут. ‚еди сегоднЯ ко  всенощной,
сговорись с попом: он как-нибудь завтра его исповедует.
   ЉакаЯ-то  не  то  музыка,  не  то  работа  большой молотилки
чудилась теперь Љурымушке, но совершенно не так, как в деревне:
там гудит на гумне молотилка, а в саду сами по себе птицы поют,
-- тут все и ездЯт, и ходЯт, и говорЯт под эту музыку. Ќе успел
о чем-нибудь  подумать,  как  уже  это  прошло,  и  под  музыку
началось  думанье  о совершенно другом: в голове стало тоже все
быстро крутитьсЯ, как в молотилке.
   „аже и в соборе это не остановилось, --  напротив,  тут  уже
совсем  разбежались глаза -- столько людей! и между ними дорога
малиноваЯ уходит к золотым воротам, слышитсЯ оттуда  ангельское
пение, и батюшка в золотой ризе копаетсЯ над чем-то -- чудесно!
•отел Љурымушка о чем-то спросить мать, оглЯнулсЯ, а ее нет как
нет!  ‘просил  господина,  тот  улыбнулсЯ  и  ничего не сказал.
„ругой показал на малиновую дорогу, и Љурымушка по дороге  этой
идет  вперед,  всех  спрашивает:  -- "где моЯ мама?". Ќичего не
отвечают, а только улыбаютсЯ, а он все дальше и дальше идет  по
малиновой  дороге,  и страх, похожий на прежний детский в лесу,
одолевает его: он один среди этой толпы, где никто не знает  ни
его,   ни  его  маму.  ‚от  эта  малиноваЯ  дорога  ступеньками
поднимаетсЯ  к  золотым  воротам,  туда,  конечно,  надо  итти,
узнавать  у  батюшки,  тот  все  должен  знать. ‘о всех сторон,
слышит, кричат: -- "куда, куда, вернись,  стой!",  но  это  ему
только  ходу  поддает,  он  почти бежит к батюшке длЯ защиты от
страшной толпы. € когда он прошел в  –арские  врата,  --  "ах!"
кто-то сзади, кто-то фыркнул, -- батюшка обернулсЯ, спросил:
   -- ’ебе что, мальчик?
   -- Њаму потерЯл, -- ответил Љурымушка.
   €  только  это  сказал, мамин голос зовет: -- "иди, иди сюда
скорей, Я тут!". •отел броситьсЯ назад, но батюшка ухватил  его
сзади за пискун-волос, потом за руку, ведет его куда-то, ставит
перед  иконой  на  коленки,  велит  строго  положить двенадцать
поклонов. -- "ѓосподи, милостив  буди  мне,  грешному",  шепчет
Љурымушка  свою  любимую  молитву. —ерез какие-то боковые двери
батюшка ведет его, и тут ожидает мать.
   -- —то же он у вас, неужели в церкви никогда  не  бывал?  --
спросил батюшка.
   --  Њы  в  деревне  живем, -- конфузливо ответила мать, -- в
городе он никогда не бывал.
   -- Ќу, ничего, -- заметив смущение матери,  сказал  батюшка,
--  всему  свое  времЯ; а признак хороший, через –арские ворота
прошел, он еще у вас архиереем будет.
   -- Ђрхиерей, архиерей! -- засмеЯлись на клиросе певчие.
   € пока шли до самого своего места, везде смеЯлись и шептали:
   -- Ђрхиерей, архиерей!
   Ќа другой день Љурымушка был опЯть в соборе, но все было тут
по другому: ни малиновой дороги, ни огней, ни толпы,  и  только
черные  старушки в мантильках с гарусом впились кое-где глазами
и сердцем в иконы. Љурымушка и себе стал,  подражаЯ  старушкам,
так  же  впиватьсЯ  в  иконы,  а  мать ему тихо шептала, что на
исповеди все нужно открыть, все грехи, все  тайны.  ‚от  думать
про  это стало почти непереносимо, -- разве можно так вдруг все
и открыть, а если что-нибудь забудешь?
   -- Ђ если забудешь, -- спросил он, -- господь покарает?
   -- ‡абудешь, ничего, -- ответила мать, -- а будешь  помнить,
да утаишь, то покарает.
   Ќо  легче не стало от этого: "захотеть", -- казалось ему, --
можно все вспомнить, а можно не захотеть и будто все забыл; как
же тогда быть, -- за это покарает господь, что захотел  или  не
захотел".
   -- Ќадо полное раскаЯнье, -- сказала мама.
   -- ‘ чего же начать?
   --  Ѓатюшка  сам  тебЯ  спросит, и ты ему отвечай на все: --
"грешен, батюшка".
   ‚от это  очень  хорошо,  это  твердо  запомнил  Љурымушка  и
спросил последнее:
   --  …сли  Я  не  грешен  и  скажу "грешен, батюшка!", за это
покарает господь?
   -- Ќет, это ничего, мы во всем немножко грешники.
   ’огда из  боковой  двери  вышел  батюшка  в  черном,  кивнул
головой,  мать  сказала  сначала  "иди!",  а  потом:  -- "стой,
подожди, вот возьми двугривенный и отдай батюшке за исповедь".
   ’ак, было, с этим "грешен, батюшка!" все хорошо наладилось и
вдруг этот несчастный двугривенный все дело  испортил,  Явилась
дума:  "когда  отдать  его  и  как отдать, а главное, если надо
говорить "грешен" и открыватьсЯ во всем, то как в то  же  времЯ
держать в зажатой руке двугривенный и думать, как его отдать".
   -- ‚еруешь в бога? -- спросил батюшка.
   -- ѓрешен! -- ответил Љурымушка.
   ‘вЯщенник, будто, смешалсЯ и повторил:
   -- ‚ Ѓога Ћтца, ‘ына и ‘вЯтого „уха?
   -- ѓрешен, батюшка!
   ‘вЯщенник улыбнулсЯ:
   -- Ќеужели ты сомневаешьсЯ в существе божием?
   --  ѓрешен, -- сказал Љурымушка и, все думаЯ о двугривенном,
почти со страстью повторил: -- грешен, батюшка, грешен.
   …ще раз улыбнулсЯ  свЯщенник  и  спросил,  слушаетсЯ  ли  он
родителей.
   -- ѓрешен, батюшка, грешен!
   ‚друг  батюшка весь как-то просветлел, будто окончил великой
тЯжести дело, покрыл  Љурымушке  голову,  стал  читать  хорошую
какую-то  молитву,  и  так выходило из этой молитвы, что, слава
’ебе ѓосподи, все благополучно, хорошо,  можно  еще  пожить  на
белом свете и опЯть согрешить, а ѓосподь опЯть простит.
   ѓлавное  же  Љурымушке стало хорошо оттого, что двугривенный
можно теперь и не отдавать: вывел он это верно из того, что раз
всЯкаЯ тЯжесть с души снималась, то  и  двугривенный  тоже.  Ћн
поцеловал  крест  и  спокойно  опустил двугривенный в карман. ‘
сиЯющей улыбкой ожидала его мать, встретила, будто давно с  ним
рассталась, спросила:
   -- Ќу, как, все свои тайны открыл?
   -- € открывать-то нечего было, -- победно ответил Љурымушка,
-- он их и так все простил, он добрый.
   -- € ты отдал двугривенный?
   -- Ќет, не отдал, это не нужно.
   -- Ќе взЯл?
   --  џ  не давал, это не нужно оказалось, молитва такаЯ есть,
все прощаетсЯ.
   -- Љак не нужно, иди сейчас, отдай и покайсЯ.
   -- Ќе пойду!
   -- Љак ты смеешь! так завтра нельзЯ причащатьсЯ,  ты  деньги
притаил, это грех, пойдем вместе, пойдем!
   Ѓольно   было,   что   мать  не  понимала,  как  прощен  был
двугривенный, и вот это всегда самое плохое на свете: -- "Я  не
виноват,  а  выходит  виноват,  и  никак  нельзЯ  этого  никому
объЯснить, даже  мать  не  поймет".  Љурымушка  заплакал,  мать
принЯла  это  за  каприз, тащила его за рукав, громко шептала у
алтарЯ,  вызываЯ:  --  "батюшка,  батюшка!".  Ћн  вышел.   Њать
объЯснила  ему  грех Љурымушки, -- не отдал деньги и теперь вот
плачет.
   --  Ќичего,  ничего,  Ѓог  простит,  --   ответил   батюшка,
поглаживаЯ его по голове, -- и смотрите еще, он у вас архиереем
будет.
   Ќа другой день после причастиЯ было получено свидетельство о
говении,  мать  спешила в деревню к посеву озими. €з окна своей
комнаты у доброй немки ‚ильгельмины моль Љурымушка видел,  как
гнедой  ‘окол  долго поднимал мать на —ернослободскую гору, и у
Љладбищенской березовой рощи, где выходит непременно старичок с
колокольчиком, мать скрылась. Ѓерезки  кладбищенской  рощи  уже
стали  желтеть, и это как-то сошлось с желтой холодной вечерней
зарей, и желтаЯ зарЯ сошлась с желтобокой холодной Ђнтоновкой в
крепкой  росе,  все   свое   деревенское   встало   неизъЯснимо
прекрасным и утраченным навсегда. Ћсобенно больно было какое-то
предчувствие, что мать никогда уже не вернетсЯ такой, как была,
это  схватило,  сжало  всю  душу мальчика, он положил голову на
подоконник, зарыдал, и так все плакал, и плакал, пока не  уснул
под уговоры доброй ‚ильгельмины.

        ЉЋђЋ‚њџ ‘Њ…ђ’њ.

   Ѓывает,  --  на  берегу  лежит  лодочка,  к  ней уже и чайки
привыкли, садЯтсЯ рыбу клевать; странник лег отдохнуть, но  вот
подошла  волна, схватила и понесла куда-то лодочку с человеком,
только человек тот ни при чем, нет у него ни весел, ни рулЯ, ни
паруса. ’ак вот и Љурымушку волна  подхватила  и  выбросила  на
самую  заднюю  скамейку,  тут  сел он рЯдом с второгодником, по
прозвищу Ђхилл. ѓигант второгодник был всем хорош, --  слабость
его была только одна: несчастнаЯ любовь к ‚ере ‘околовой. Ђхилл
сразу все рассказал Љурымушке про учителей.
   --   „иректора,  --  сказал  он,  --  ты  не  бойсЯ,  --  он
справедливый латыш;  был  бы  ранец  на  плечах,  все  пуговицы
пришиты,  не любит, если сморкаешьсЯ на себЯ и носишь на куртке
сморчок, разное такое, к этому привыкнешь.  €нспектор  тоже  не
страшен,  --  он  любит  читать  смешные  рассказы ѓоголЯ и сам
первый смеетсЯ; угодить ему просто: нужно громче всех смеЯтьсЯ;
когда он читает, то хохот идет в классе, как в обезьЯньем лесу,
за это и прозвали его ЋбезьЯн. …сть еще  надзиратель  ‡аЯц,  --
сам   всего   до-смерти   боитсЯ,   но   Ябедничает,   доносит,
нашептывает;  с  ним  надо  поосторожнее.  Љозел   --   учитель
географии,  считаетсЯ  и учителЯми за сумасшедшего; тому -- что
на ум взбредет, и с ним все от счастьЯ. ‘трашней  всех  учитель
математики  ЉоровьЯ  ‘мерть,  тот  как первый раз если поставил
единицу, так с единицей и пойдешь на  весь  год.  ’воЯ  фамилиЯ
очень  плохаЯ,  начинаетсЯ  с  буквы  Ђ,  первый  всегда будешь
попадать, тебе нужно хорошо выучить первый урок, а то сразу под
Љоровью ‘мерть попадешь, и тут тебе крышка.
   -- Џочему же он  называетсЯ  Љоровьей  ‘мертью?  --  спросил
Љурымушка.
   -- ‚от почему: ежели он тебе единицу в начале поставил, и ты
с этой  единицей пошел на весь год, то ты уже больше не ученик,
а корова.
   -- ’ы сам -- корова?
   -- Ѓыл прошлый год коровой, тут все назади были коровами, но
Я надеюсь в этом году попасть в ученики.  ’ы  это  сам  поймешь
сразу, -- вот он идет.
   ЉоровьЯ  ‘мерть, рыхлый и серый лицом, вошел к костылем, сел
на кафедру и ногу положил отдельно на стул: в ноге, сказали,  у
него  подагра.  ‚се  вынули  синие  тетрадки  и  стали  под его
диктовку писать весь час правила.
   -- ќто вызубри, -- учил Ђхилл,  --  на  зубок,  тебЯ  завтра
первого   спросит,   --   смотри,  не  подведи,  а  то  с  тебЯ
рассердитсЯ, и пойдет, -- много лишних коров наделает.
   -- Ќе подвести бы класс! -- опасливо думал  Љурымушка  дома,
приступаЯ  к  зубрежке. ‚ слове "класс" ему сразу далось что-то
очень хорошее, за что нужно стоЯть и, Ѓоже сохрани, подвести. Ђ
что учителЯ -- враги классу, то это само собою понЯтно. ‡убрить
Љурымушка начал возле  того  самого  окошка,  откуда  виднелась
кладбищенскаЯ  березоваЯ  роща,  за  которой далеко в полЯх был
рай, так ему теперь представлЯлсЯ их дом  в  саду.  Ћчень  было
трудно  зубрить,  думаЯ  о  желтобокой  Ђнтоновке, но он честно
вызубрил, а  утром  повторил  и,  когда  в  гимназию  шел,  все
твердил: "сложение есть действие...".
   -- •орошо вызубрил? -- спросил Ђхилл.
   -- •орошо.
   -- Ќу-ка!
   -- ‘ложение есть действие...
   € стал.
   -- ... посредством которого... -- подсказал Ђхилл.
   -- „а, да: посредством которого...
   -- ‘той, идет!
   --  €дет,  идет,  идет!  -- прошумело в классе и стихло, как
перед грозой.
   „алеко слышалсЯ в коридоре  стук  костылем.  ЉоровьЯ  ‘мерть
приближалсЯ,  в  классе все мертвело и мертвело. Ђ когда ‘мерть
вошел и сел на кафедру, Љурымушке все  стало  бледно  вокруг  и
слабо   в   себе.   Ќемо  прозвучало  какое-то  ужасное  слово,
невозможно было его принЯть на себЯ, а все-таки слово это было:
Ђлпатов.
   -- ’ебЯ, тебЯ! -- шептали вокруг.
   -- Ђлпатов здесь?
   -- ‡десь, здесь! -- крикнули за  Љурымушку  и  толкнули  его
вперед между партами, дальше еще толкнули, и так пошло до самой
кафедры и все шло как с самого начала: без весел, без рулЯ, без
паруса волны несли куда-то Љурымушку.
   -- „ай тетрадь!
   Љурымушка подал.
   -- —то есть сложение?
   -- ‘ложение есть действие...
   ‡апнулсЯ.
   ‚езде в классе, как тетерева в лесу шипели и бормотали:
   -- ... посредством которого, посредством которого...
   -- Њолчать! -- крикнул ЉоровьЯ ‘мерть.
   Љурымушка погрузилсЯ куда-то в глубокую бездну и уходил туда
все глубже и глубже.
   -- „олго ли ты будешь молчать?
   †ужжала  муха  осеннЯЯ,  летала  по  классу,  будто над ухом
молотилка гудела, и стукалась в стекло, как топором: бух!  бух!
’ут  было  как  на  стойке  по  зрЯчей дичи, есть такие шальные
лЯгаши: видит, у самого носа его птица сидит в траве, и  стоит,
не  тронет, только глаза огнем горЯт и где-нибудь у задней ноги
еле заметно шерсть дрожит  и  дрожит,  так  стоЯть  бы  ему  до
смерти, но птица шевельнулась... и, -- вот зачем леваЯ переднЯЯ
нога  на  стойке  у  лЯгаша подогнута, -- эта леваЯ нога теперь
метнулась, как молниЯ, и полетел шальной пес с брехом по болоту
за дичью.
   Љурымушка тоже, как птица, шевельнулсЯ и посмотрел искоса на
учителЯ: у-у-у! -- что там он  увидел:  у-у-у,  какаЯ  страсть!
ЉоровьЯ   ‘мерть,  чуть-чуть  покачиваЯ  головой  сверху  вниз,
выражаЯ  такое  презрение,  такую  ненависть,  будто   это   не
человечек  стоЯл  перед ним, а сама его подагра вышла из ноги и
вот такой  оказалась,  в  синем  мундирчике,  краснаЯ,  потнаЯ,
виноватаЯ.  Љурымушка  скорей  отвел глаза, но было уже поздно:
раз птица шевельнулась,  стойка  мгновенно  кончаетсЯ,  ЉоровьЯ
‘мерть спросил:
   -- Ћтец есть?
   -- Ќет отца, -- ответил тихо Љурымушка.
   -- Њать есть?
   -- …сть!
   -- ЌесчастнаЯ мать!
   Ќадорвал синюю тетрадку до половины, сказал:
   -- ‘тань в угол коровой!
   ‚от  если  бы  теперь,  в  этот миг ЉоровьЯ ‘мерть не грозил
каждому в  классе,  с  какой  бы  беспощадной  жестокостью  все
крикнули  бы  Љурымушке:  "Љорова,  корова!",  но  уже и другой
стоит, потупив глаза.
   -- Ћтец есть?
   -- …сть!
   -- Ќесчастный отец. ‘тань в угол коровой.
   ’ретий потупилсЯ.
   -- Њать есть?
   -- …сть.
   -- ЌесчастнаЯ мать. ‘тань в угол коровой.
   ‚тораЯ корова, третьЯ, четвертаЯ, и Ђхилл тут с  разорванной
тетрадкой на второй год в коровы попал.
   --  ђаз  это так водитсЯ, -- подумал Љурымушка, -- то с этим
ничего не поделаешь, Я тут не виноват, так  и  маме  скажу,  не
виноват и -- кончено, она это поймет.
   --  ’еперь,  брат  Ђлпатов,  -- сказал после урока Ђхилл, --
можешь не учить правила совсем, выучишь, не  выучишь,  на  весь
год пойдет единица: ты теперь корова.
   €  правда,  на  другой  день  у  Љурымушки было опЯть то же,
только очень коротко  и  легко,  на  третий,  на  четвертый,  в
субботу выдали "кондуит" и единицы в нем стоЯли, как ружьЯ.
   ‘  легким сердцем возвращалсЯ домой Љурымушка, решив твердо,
что  он  не  виноват,  только  эта  легкость  была   совершенно
особеннаЯ,  не  прежнЯЯ  птичьЯ,  а вот как полетчик в цирке на
канате: можно и оборватьсЯ. Ќо и это  все  прошло,  как  только
увидел  он  на  дворе  ‘окола, все забыл и бросилсЯ по лестнице
наверх и на ходу уже чуЯл носом: Яблоки, Яблоки,  Яблоки.  Њать
тоже  услыхала  его  и  тоже  бросилась  к  лестнице, тут они и
встретились и слились, как два светлых луча.
   ’олько скоро набежала тучка на солнышко.
   -- Љак твои дела? -- спросила мать.
   -- Ќичего, -- ответил Љурымушка, -- дела как дела.
   -- Љондуит отдали?
   -- Ћтдали.
   -- Џокажи!
   ’учка растет, растет, и вот они единицы, как ружьЯ, стоЯт.
   -- —то же это такое?
   --  џ  не  виноват,  --   сказал   Љурымушка,   --   учителЯ
несправедливые.
   Њать заплакала. Љурымушка бросилсЯ к ней и вместе заплакал.
   --  Њама  милаЯ,  ты  не  на  менЯ  это, не на менЯ, это они
несправедливые, Я не виноват.
   € этого она понЯть не могла; как она не могла этого  понЯть!
…е  лицо  говорило: может быть, это и правда, ты не виноват, но
мне-то что, мне нужно, чтобы у тебЯ выходило.
   ‘разу она стала будто  чужаЯ,  так  и  уехала  будто  чужаЯ.
‘ухими глазами провожал ее из окна Љурымушка на —ернослободскую
гору: предчувствие тогда не обмануло его, маму он теперь совсем
потерЯл.
   ѓрустно качала головой добраЯ ‚ильгельмина.

        ЉЋ‡…‹.

   ‚  актовом  зале,  где каждый день в без четверти девЯть всЯ
гимназиЯ от приготовишек до восьмиклассников  выстраивалась  на
молитву   амфитеатром,   большое   огорчение  ‡айцу  доставлЯло
параллельное отделение первого класса:  великаны  этого  класса
каким-то островом торчали среди всей мелюзги первых рЯдов, и на
острове  этом  ђюриков  был  еще  головой выше всех. ‘лучилось,
кто-то при постройке колонны задел  этого  ђюрика,  тот  ударил
ответно  и нечаЯнно сильно задел Љурымушку. ‚ этот самый момент
проходила  колонна  восьмиклассников,  и  Љурымушке   при   них
особенно   стыдно   показалось  спустить  ђюрику  свою  горЯчую
затрещину. Њаленький  Љурымушка  разбежалсЯ  и  со  всего  маху
ударил  ђюрику  в  ноги; тот хлопнулсЯ плашмЯ -- лицом в пол, а
Љурымушка сел на него верхом и лупил по щекам:  вот  тебе,  вот
тебе!..
   -- Њолодец, свалил ѓолиафа! -- одобрил весь восьмой класс.
   ‚  это  времЯ  звЯкнул  камертон  инспектора и запели: "–арю
небесный, утешителю душе истины...".
   -- €же везде сый! -- подхватил Љурымушка,  стараЯсь  как  бы
спрЯтатьсЯ от инспектора громким пением.
   Ќо  это  было  напрасно.  Љак  только певчие дотЯнули: "’вое
сохранЯЯ крестом твоим жительство", ЋбезьЯн обернулсЯ и сказал:
   -- ђюриков и Ђлпатов за  драку  на  молитве  отправлЯютсЯ  в
карцер, -- там они могут дратьсЯ весь день.
   ‘казав   это,  ЋбезьЯн  сам  первый  засмеЯлсЯ,  а  за  ним,
доставлЯЯ ему удовольствие, засмеЯлась  и  всЯ  гимназиЯ,  и  у
‡айца  по всему лицу пошли мелкие бороздки, будто лицо его было
полем, по которому неумелой рукой  пахарь  накривил  Ѓог  знает
сколько борозд и огрехов.
   Љарцер  был  просто  пустой класс. ђюрик и Љурымушка сначала
сели, как враги, в  разные  концы.  Ћднако  молчание  в  пустом
классе было непереносимо.
   -- ’ы за что менЯ ударил? -- спросил Љурымушка.
   -- џ нечаЯнно, -- ответил ђюрик, -- а ты менЯ за что?
   -- ‡а то, что ты менЯ нечаЯнно.
   -- Ќу, давай миритьсЯ.
   -- „авай!
   ‚раги помирились и сели рЯдом.
   -- Ќу-ка, посмотри эту штуку, -- сказал ђюрик.
   € вынул из кармана настоЯщий шестизарЯдный револьвер.
   Њало  того,  он  сказал, что отец его -- офицер и дома у них
еще есть три револьвера, четыре охотничьих ружьЯ, три сабли.
   €з того же кармана, где был револьвер, ђюрик  вынул  жареную
навагу,  очень  пострадавшую от падениЯ. Џощелкали револьвером,
закусили навагой. Љурымушка, достав из ранца любимую свою книгу
"‚садник без головы", спросил:
   -- Ќе читал?
   -- Ќет, не читал.
   -- Ќу, брат, что теперь с тобой будет!
   € зачитал ему.
   Џрошел и час и два. —итали на переменку и  так,  будто  сами
там  в Ђмерике, все и переживали, без отрыву на все пЯть часов,
не слыхали звонков, не  заметили,  как  ‡аЯц  ключ  повернул  в
двери:  им  бы  хоть  бы  и  совсем не выпускали, хоть бы так и
всегда жить.
   -- ‡наешь что, -- сказал на улице ђюрик, -- давай-ка  завтра
на молитве опЯть подеремсЯ.
   --  ђано,  --  ответил  Љурымушка, -- днЯ два поучимсЯ, а то
выгонЯт.
   -- Ќас с тобой все равно выгонЯт.
   -- Ќу?! -- удивилсЯ Љурымушка.
   ќта мысль ему еще не приходила в голову, и он про себЯ решил
этим занЯтьсЯ, но сейчас из осторожности сказал:
   -- ‚се-таки, брат, лучше денька два погодим.
   „ома  он  засел  учить  географию,  задано  было  нарисовать
границы  Ђмерики.  € вот, когда он рисовал по атласу и заучивал
названиЯ, вдруг такие же названиЯ пришли ему из  "‚садника  без
головы",   и   стало   представлЯтьсЯ,   будто   он  продолжает
путешествовать с Њайн-ђидом.
   „олго он провозилсЯ над этим приЯтным занЯтием и сам даже не
знал, выучил он урок или не выучил.
   Ќа другой день, как всегда, очень странный, пришел  в  класс
Љозел,  весь  он  был  лицом ровно-розовый с торчащими в разные
стороны рыжими волосами, глаза  маленькие,  зеленые  и  острые,
зубы  совсем  черные  и  далеко  брызгаютсЯ слюной, нога всегда
заложена за ногу, и кончик нижней ноги дрожит, под  ней  дрожит
кафедра,  под  кафедрой  дрожит половица. Љурымушкина парта как
раз приходилась на линии этой дрожащей половицы,  и  очень  ему
было неприЯтно всегда вместе с Љозлом дрожать весь час.
   -- Џочему он Љозел? -- спросил Љурымушка.
   Ђхилл ответил:
   -- ‘ам видишь почему: козел.
   -- Ђ географию он, должно быть, знает?
   -- Ќу, еще бы, это самый ученый: у него есть своЯ книга.
   -- Џро Ђмерику?
   --  Ќет, какаЯ-то о понимании и так, что никто не понимает и
говорЯт, он сумасшедший.
   -- Џравда, какой-то чудной.  Ђ  что  не  понимают,  мне  это
нравитсЯ,  милый  ‘аша,  --  ты это не замечал, как тебе иногда
хочетсЯ сказать что-нибудь, и знаешь, ни за что тебЯ  никто  не
поймет; вот бы хорошо иметь такую книгу длЯ пониманиЯ.
   Ђхилл  на  это  ничего  не  сказал, верно ему не приходилось
страдать болезнью непониманиЯ, а Љозел  обвел  своими  зелеными
глазками  класс  пронзительно  и  как  раз встретилсЯ с глазами
Љурымушки, так у него всегда выходило, встретитсЯ глазами и тут
же непременно вызовет.
   Ќи имен, ни фамилий он не помнил, ткнет пальцем по  глазу  и
выходи.
   Љурымушка вышел к доске.
   -- Ќарисовал карту? -- спросил Љозел.
   -- ‘ейчас нарисую, -- ответил Љурымушка.
   ‚зЯл мел и в один миг на доске изобразил обе Ђмерики.
   Љозел  очень  удивилсЯ.  Ђ  Љурымушка отчего-то стал смел: у
него из головы не выходило "все равно выгонЯт".  €  он  это  не
серьезно,  а из озорства стал рассказывать про Ђмерику какую-то
смесь Њайн-ђида и учебника.
   Љозел удивлЯлсЯ все больше и больше, и глаз его стал  такой,
будто  видит  свое,  а  ухо  может  быть и не слышит. Љурымушке
отчего-то страшно даже стало, -- он остановилсЯ, покраснел.
   -- Ќу, ну! -- сказал Љозел.
   Љурымушка молчал.
   -- ’ы, брат, молодец.
   Ђ Љурымушка сильней покраснел и рассердилсЯ на это.
   -- ‡наешь, -- продолжал Љозел, -- из тебЯ что-то выйдет.
   ’ут и случилось с Љурымушкой его обыкновенное:  вдруг  самаЯ
ходЯчаЯ  фраза  ЯвитсЯ  ему в своем первом смысле, а то обычное
значение куда-то скроетсЯ.
   -- Љак же это из менЯ выйдет? -- спросил он, все гуще и гуще
краснеЯ,  представлЯЯ  себе  приблизительно,   как   нЯнЯ   ему
говорила,  будто  у  одной  барыни в животе развелись лЯгушки и
потом вышли через рот.
   -- Љак же это выйдет? -- спросил он, краснеЯ и ширЯ глаза.
   -- —ерез верх, конечно, -- ответил Љозел, -- то каждый  день
через низ выходит, а то через верх.
   --  "Ќе  вырвет  ли?" -- про себЯ подумал Љурымушка и хорошо
еще вслух не сказал, а то и так в  классе  все  засмеЯлись;  но
Љозел,  как  все, не умел смеЯтьсЯ, у него на лице вместо смеха
делалось так, будто он ест  что-то  очень  вкусное,  сладкое  и
облизываетсЯ, -- это и был его смех.
   Љозел облизнулсЯ и сказал:
   --   ‚от,   вот,   выйдет   из  тебЯ,  и  будешь  знаменитым
путешественником, -- садись, очень хорошо.
   € поставил пЯть.
   -- Ќу и счастливец, -- сказал Ђхилл,  --  в  тебЯ,  кажетсЯ,
Љозел втюрилсЯ.
   --  ‚от, ‘аша, -- сказал Љурымушка, -- Я тебе говорил насчет
пониманиЯ, как это трудно взЯть и понЯть,  по-моему  --  это  у
него хорошаЯ книга о понимании, и вовсе он не сумасшедший.
   --  Љому  как, -- ответил Ђхилл, -- тебе вот выпало счастье,
тебЯ он понЯл, а менЯ не  понимает  и  все  единицы  жарит,  --
одному хорошо, другому плохо, это, брат, тоже непонимание.

        ‡ЂЃ›’›… ‘’ђЂЌ›.

   ‡анимаЯсь теперь с большим удовольствием и даже наслаждением
картой  Ђмерики,  Љурымушка все раздумывал, что это значит быть
знаменитым путешественником. џвилась перед ним какаЯ-то  страна
еще  без  имени и без территории; вот там, в этой стране, думал
он, и есть настоЯщаЯ жизнь, а тут у нас жить не стоит,  тут  --
не настоЯщее.
   Ћн   стал   догадыватьсЯ,  где  находитсЯ  такаЯ  страна,  и
вспомнились ему голубые бобры, что они в Ђзии. Ќе в Ђзии  ли  и
эта  его  страна?  Џо  карте он стал искать себе путь в Ђзию и,
пока разыскивал, совершенно уверилсЯ, что желаннаЯ  страна  без
имени и без территории находитсЯ в Ђзии. Џуть туда он установил
простой:  по реке Ѓыстрой ‘осне в „он, из „она в Ђзовское море,
в —ерное и потом уже и начнетсЯ ЊалаЯ ЂзиЯ, большую часть  пути
можно  совершить  даже  просто на лодке; и хорошо, если к лодке
приделать колесо, как у  речных  пароходов,  и  вертеть  его  с
кем-нибудь поочередно; оружие можно достать у ђюрика.
   ‚от это и значит быть знаменитым путешественником.
   ‚  эту ночь Љурымушка уснул очень поздно, все рисовал берега
Ђзии, обводил лазурью море €ндии и  ЉитаЯ,  вырезал  из  бумаги
рельефы  гор, окрашивал их коричневой краской. …му казалось все
уже готовым  в  себе  самом,  только  непременно  надо  было  с
кем-нибудь  поделитьсЯ,  и  тогда  все  это  будет  Ясно, как в
обыкновенной жизни, только длЯ этого  поделитьсЯ  с  кем-нибудь
планом  надо  непременно.  € он решил встать и пойти в гимназию
как можно пораньше, там сговоритьсЯ с ђюриком, подратьсЯ  перед
молитвой  и  в  карцере  все рассказать. ‘ этим он уснул поздно
ночью, и виделась ему одна из золотых березок такаЯ же,  как  в
кладбищенской  роще, но только действительно золотаЯ, и чудесно
звенит она своими нежными  тонкими  лепесточками.  "Ќе  сон  ли
это?" думает он во сне и берет себе за пазуху несколько золотых
листиков.
   --  Auf,  auf! Џора в гимназию итти! -- услыхал он над собой
голос доброй ‚ильгельмины, -- hallo, hallo! -- и  схватилсЯ  за
пазуху, стал искать там золотые листики, посмотрел на простыню,
под подушкой, нигде ничего не было.
   -- —то ты ищешь, милый мой? -- спросила хозЯйка.
   -- Ђх, это было во сне, -- догадалсЯ он.
   €  потом  со  страхом  подумал,  не  во сне ли была ему и та
удивительнаЯ страна без имени и территории.
   --  Nun  nun,  и  карту  нарисовал,  --  вот   это   мастер.
Wunderschon!  --  сказала немка, и Љурымушка очень обрадовалсЯ:
неизвестнаЯ страна не была сновидением. Ћдно  было  плохо,  что
проспал.  Ћн попал в гимназию, когда уже пели "‘окровище благих
и жизни подателю", невозможно было без предупреждениЯ подратьсЯ
с ђюриком и попасть в карцер. ’огда мелькнул ему  другой  план,
взЯть  и  вызватьсЯ  на уроке географии, а потом вместо Ђмерики
показать карту  Ђзии,  рассказать  путь  туда,  и,  если  Љозел
одобрит,  значит,  верно, а после на большой перемене можно и с
ђюриком подратьсЯ, и в карцер  попасть.  „лЯ  первой  пробы  он
показал  свою карту в классе, там сразу все задивились и, когда
Љозел пришел, стали ему показывать: им хотелось оттЯнуть  времЯ
и заговорить его.
   --  Џочему  ты  себе  выбрал  Ђзию, а не Ђмерику? -- спросил
очень удивленный картой учитель.
   -- Ђмерика открыта, -- ответил Љурымушка, -- а в  Ђзии,  мне
кажетсЯ, много неоткрытого, правда это?
   -- Ќет, в Ђзии все открыто, -- сказал Љозел, -- но там много
забыто, и это надо вновь открывать.
   ’огда Љурымушка про себЯ стал вспоминать, когда это он видал
сон  про  забытые  страны,  и  так  это его обрадовало, что все
исполнЯетсЯ на-Яву.
   -- ЌельзЯ ли начать открывать забытые страны с  Њалой  Ђзии?
-- робко спросил Љурымушка.
   -- Њожно, только почему же именно с Њалой Ђзии?
   --  Џотому  что  туда  легче  всего проехать по реке Ѓыстрой
‘осне в ’ихий „он, в —ерное море и  там  прЯмо  и  будет  ЊалаЯ
ЂзиЯ.
   --  Ћтлично,  можно начать с Џалестины и, как делали рыцари,
поклонитьсЯ сначала там ѓробу ѓосподню.
   Љозел увлексЯ, забылсЯ и стал рассказывать  о  тайнах  Ђзии,
что  там  находитсЯ  колыбель  человеческого рода, исторические
ворота, чрез  которые  проходили  все  народы.  Ќеузнаваем  был
Љозел,  и  так  выходило из его рассказов, что ѓроб ѓосподень и
есть как бы  могила  человечества,  а  колыбель  его  где-то  в
глубине Ђзии, что все это забыто и нужно все вновь открывать.
   --  ‚от вам пример, -- сказал он в похвалу Љурымушке, -- как
нужно учить географию, вы занимайтесь, как он, вообразите себе,
будто путешествуете, вам все ново вокруг в неизвестной  стране,
вы открываете, и будет всегда интересно.
   --  Ђ  почему  бы  и не поехать? -- чуть-чуть не сорвалось с
Языка у Љурымушки, едва-едва он  успел  удержатьсЯ  и  прикусил
Язык.
   --  ‘адись, -- сказал Љозел, -- Я тебе еще пЯтерку поставлю,
очень уж ты хорошо занимаешьсЯ.
   -- Ќу, и счастливец! -- приветствовал его на задней скамейке
Ђхилл.
   Ќе знал только Ђхилл, чем был счастлив  Љурымушка,  так  был
счастлив,  что больно становилось, и так непременно нужно было,
чтобы и Ђхилл был счастливым.
   -- Џочему ты не хочешь быть счастливым? -- спросил он.
   -- Ќе могу.
   -- Џочему ты не можешь, откройсЯ  мне,  милый  ‘аша,  скажи,
ну...
   -- Ќу, Я скажу: она менЯ не любит.
   -- ‚ера ‘околова?
   -- Ћна!
   --  Ќу,  вот  что  Я тебе посоветую, если она тебЯ не любит,
тебе нужно уехать в  другую  страну,  поедем  с  тобой  в  Ђзию
открывать забытые страны.
   -- џ бы поехал, но как же уедешь?
   -- Ђ вот подумаем.
   Ќа  большой  перемене  Ђлпатов,  Ђхилл  и ђюрик сговорились,
спрЯтались  в  шинелЯх  под  вешалками  против  учительской  и,
выждав,   когда  ‡аЯц  с  ЋбезьЯном  по  звонку  вышли  оттуда,
бросились и вцепились друг другу в волосы. Љонечно, инспектор с
надзирателем не могли догадатьсЯ, что так начинаетсЯ экспедициЯ
в забытые страны, и прЯмо же всех троих заперли в карцер.
   ‘частливо  все  шло  необыкновенно,  было  так   удивительно
Љурымушке,  что  ђюрик  и Ђхилл сразу все понЯли, как только он
сказал про экспедицию в Ђзию через €ерусалим в  забытые  страны
за голубыми бобрами, ђюрик ответил коротко:
   -- ќто можно!
   Ђхилл еще короче:
   -- Ќу, что ж.
   Љурымушка даже опешил и спросил:
   -- Ђ как же оружие, лодка, съестные припасы?
   --  Ћружие,  -- ответил ђюрик, -- у менЯ есть на всех троих;
три ружьЯ, три сабли, три револьвера; у отца  Я  стащу  золотые
часы, на это дело не грех и стащить, -- сегоднЯ же Я их продам,
куплю лодку, припасы.
   -- ’олько надо делать как можно скорее, -- сказал Љурымушка,
-- чтоб  успеть  до  замерзаниЯ  рек  пробратьсЯ в южные теплые
морЯ.
   -- ‡автра поедем! -- сказал Ђхилл.
   ђюрик остановил:
   -- Ќе успеем завтра, послезавтра.
   -- џ напишу прощальные стихи, -- сказал Ђхилл.
   --  џ  составлю  подробный  план  путешествиЯ,  --  вызвалсЯ
Љурымушка.
   -- ’огда за работу немедленно, -- распорЯдилсЯ ђюрик, -- ты,
Ђлпатов, черти план, ты, Ђхилл, пиши стихи, Я буду считать, что
взЯть с собой: послезавтра едем.

        Љ“Њ.

   Љак  чудесно  бывает,  пока  что-то заманивает в свою судьбу
перейти, в то свЯтое свЯтых, где Я сам с собой и, значит,  весь
мир со мной. Ќо сколько людей останавливаютсЯ в страхе у порога
своей  судьбы,  у  росстани,  где все три пути заказаны. ’ут, у
росстани, впереди хоть и остаетсЯ приманка,  а  уже  дает  себЯ
знать  за  спиною  котомка своей судьбы. ќто сразу почувствовал
Љурымушка, едва  только  состоЯлось  неизменное  решение  ехать
открывать  забытые  страны.  Ќачались заботы, и открылсЯ чей-то
голос, неизменно день и ночь в глубине  души  повторЯющий:  "не
надо, не надо, нельзЯ, так не бывает, этого никто не делает".
   ’ак   одному,  а  другой,  как  ‘ережа  Ђстахов,  со  своими
прекрасными бархатными глазами в длин