ющего, сволочи.  ‘лухи до них дошли  какие-то  о жестокости бабы
моей.   Љороче  говорЯ,   „авид,  взЯлсЯ  Я  опЯть   за  это  дело.  Ќе  без
предварительного размышлениЯ взЯлсЯ.  Љак тигр, примеривалсЯ  к  моменту. Ќе
мог же Я  завалить  самого  секретарЯ  обкома - жирную такую  рожу?  Ќе мог.
•ватились бы его сразу. € за простых городских  нельзЯ  было  братьсЯ. ђиск.
ќвакуированные  мало кого из  начальства интересовали,  да  были они  такими
худыми  и синими, что самих откармливать  пару  лет  надо было  котлетами  с
макаронами.  ‚прочем, в бабе моей ум был крепкий и дотошный. “говаривать мне
ее долго  не пришлось. „авай,  говорю, потрудимсЯ с годочек умело,  и нам на
всю жизнь хватит.  “едем отсюда, дом купим  и  будем кверху пузом лежать  да
радио слушать.
     „умали мы, сидели с бабой, думали и додумались. Ђж в ладошки захлопали.
‚ерно уж больно додумались. Ђй да  мы, ебитскаЯ сила! ‘ами  мы жили на  краю
города,  за  пустырем,  в  домишке,  уцелевшем  от  пожара целого  барачного
поселка.  € вот идет однажды моЯ баба к госпиталю, где  раненых залечивали и
опЯть на  фронт гнали. ѓубы, сука, накрасила, брюхо ремешком опоЯсала, чтобы
бедро ходуном ходило, волосню ужасно  густую на ногах  Я самолично выбрил ей
своей  опаснейшей бритвою, туфли гуталином намазала,  пудрой заграничной, на
хлеб вымененной, рыло наштукатурила, духами  "ЉраснаЯ  Њосква" освежилась  и
двинулась красючкой к раненым. џ говорю,  ты выписанного тащи,  залеченного,
дура,  чтоб  не хватились  его, чтоб  он с  предписанием  был,  с  вещмешком
продуктовым и так далее... Ќо зрЯ Я бабу учил. “ нее у самой башка была, как
у  ѓитлера,  -  умнаЯ   и  ужасно  злющаЯ.  Џервого  привела   она  молодого
офицерика-летчика. џ  же,  согласно  плану, за  стеной  находилсЯ в  чулане,
откуда мне и слышно было и  видно, что в моем  доме за  стеной происходит...
‘мотрю, а  она,  падла такаЯ, глазками  и  взаправду  играет, рюмки-стопочки
волокет,  винегрет,  тушенку,  офицерик  вещмешок развЯзывает, по  жопе бабу
гладит,  изголодалсЯ,  видать,  по  этому  делу.  ‘ели,  чокнулись,  выпили,
закусили, сволочи.  Њне-то  каково за стеной слюнки  глотать?  …ще  выпили и
смотрю: штаны офицерик сымает, не стеснЯетсЯ нисколько  и идет  прЯмо на мою
бабу   со  своим  стоЯчим   наперевес.   Ѓаба  и  растерЯлась.  Ђ  может,  и
притворилась, что растерЯлась.  ‚се  они,  эти бабы,  „авид,  враги  народа,
поверь мне.  Ќе ожидал Я такого течениЯ событий, не ожидал. Ћфицерик закосел
с непривычки, валит бабу  мою,  хоть она  и верещит свои  любимые слова: "Ќе
давай поцелуЯ  без любви!" - валит и приговаривает: "Џочему же, госпожа, без
любви? џ тебЯ люблю,  как небо, и если ты мне сейчас не дашь, то, значит, ты
менЯ не любишь, и тогда Я умру".
     Ќадо  сказать, с пистолетом был  этот офицер,  боевой. „аже гимнастерку
всю в орденах не снЯл. ЋтвернулсЯ Я от щели, чтобы сдержать  себЯ и шуму  не
поднЯть с пальбою, только слышу,  как  офицерик, пилот проклЯтый, жахает мою
бабу  и  то и  дело говорит ей:  "’еперь  давай бочку  сделаем...  •орошо?..
Џереходим в штопор!.. “х, как  хорошо!.. Џереворот через  крыло!..  „ержись,
’онЯ!.. ‘мерть фашист-ским оккупантам!.. ‡а ђодину! ‡а  ‘талина!.. ЃомбитьсЯ
еще  рановато!.. Њы  еще полетаем, ’онЯ! џ  на тебе женюсь после войны... ’ы
"€льюшин", а не баба!.. Џерехожу в двойной иммельман!"
     ‡атрЯсло менЯ, „авид, как сейчас помню,  глЯнул Я в щелку, смотрю: баба
моЯ  на краю  стола сидит, средь  закуски,  нога  у  нее одна  где-то  сбоку
дергаетсЯ, другаЯ желтый абажур задевает и качает, летчик же на табуретке на
коленках стоит  и орет: "’онЯ...  ’онЯ...  заходим в  пике...  потом мертвую
петлю делаем... потом бомбимсЯ на пару... ’онЯ!"
     ‚вела  менЯ эта "мертваЯ петлЯ" почему-то в бешенство. Ќе стал Я ждать,
когда  сука  эта поднесет офицерику обормота стакан,  где самогон на крепком
самосаде настоЯн,  чтобы враз в сон, с ног долой, чтобы дух вышиб обормот из
человека, и делай тогда с ним что  хочешь. Ѓеру  полено  березовое,  трЯпкой
половой обматываю, вхожу  тихонько и не промахиваюсь, и  радуюсь, как сейчас
помню, что не дал Я кончить офицерику,  не дал,  заплатил он мне за все свои
"двойные иммельманы", не вышел, собака, из "мертвой петли" и даже не пикнул.
Џридушил Я  его, длЯ пущей уверенности, шарфом. Ђ  баба,  ты подумай только,
свиньЯ такаЯ, со  стола  не  слазит,  пыхтит, глубоко забрало  ее, из  пике,
тварь,  выйти  не может, и тут менЯ самого на нее потЯнуло,  ничего с  собой
поделать не смог. € к лучшему это  было, скажу Я тебе. Љ лучшему. Џолучилось
у нас в тот раз с ’онькой так, как  никогда еще не получалось, и  позабыл Я,
пока наЯривал ее на столе, про Яростную обиду. ‚идишь, как устроен человек и
мало  еще наукой изучен. Ђ если  не залез бы  Я тогда на  бабу, то убил  бы.
’очно знаю - убил бы. џ ведь и шел с полешком обоих убивать...
     ‚се чисто  в  тот  раз было. —ище  быть не  может.  ‚ещички на толкучке
забодали. Ћстальное на стюдень  пошло и на кулебЯку. ќто мы у эвакуированных
не  на деньги  обесцененные выменивали, а  на  часы,  как Я  уже говорил, на
золотишко и всЯкие камешки с бусами... Ѓольше такого случаЯ, как с летчиком,
не повторЯлось. € вообще Я строго-настрого приказал бабе брать кого поглупее
да  покирзовее  -  пехоту,  ибо  с  ней   возни  меньше.  ѓлушанет  солдатик
какой-нибудь  стакана  два  обормота и  с копыт;  колуном не разбудишь.  ‚се
дела...  —естно говорЯ, сами редко...  это...  ели,  но,  бывало, пробовали.
Ћно...  вкусное,  но  нам  и  без  этого  хватало  хлеба,  водки и сала.  Ћт
американских консервов, что в госпитале на дорогу в пайке выдавали, деватьсЯ
под конец  было некуда. ђыло у  менЯ от харчей залоснилось. —уть  не погорел
из-за него. Џришлось по-новой надышатьсЯ сахарной и табачной пыли...
     € вышло  у менЯ,  у дурнЯ, так, что захотел Я  бабе своей отомстить  за
того  летчика.  ‡ахотел  на глазах  у нее,  у паразитки, поиметь  красоточку
помоложе.  Џусть  поглЯдит  и  потрЯсетсЯ,  как  Я в  чулане  темном,  пусть
поскрежещет,  тварь,  зубами и перекоситсЯ в  сикись-накись  от человеческой
ревности...  ’еперь,  говорю, Я  приведу  человека.  ‘иди там  смирно,  пока
управлюсь. ‚ыйдешь  если раньше времени  - промеж глаз садану из  пилотского
нагана!
     ‘емьЯ  была  одна  из  ‹енинграда. ‚ыкормил  Я ее  стюднем, бульоном  и
кулебЯкою. Џодохли бы без менЯ как пить дать. Ѓыло времЯ,  когда за кольцо с
бриллиантами  люди  масла  не  находили.  ‚ыкачали  и  из  ‘ибири все  соки.
‹енин-градские  дохли  тучами, как  мухи.  Ќу  и взмолилась  старушонка одна
виднаЯ спасти ее  внучку. Ќа одного вас, говорит, молитьсЯ на том свете буду
и  берите  все, что  у менЯ есть, все -  ваше.  ‘  трудом поднЯл  Я на  ноги
девчушку. ‹ет пЯтнадцать ей тогда было. ‘ трудом. Љончалась в ней от блокады
жизнь,  и  организм  уже  не  желал  принимать  ничего  такого  съестного  и
питательного из  человечины. Ќе  желал.  ‘ловно чуЯл ее организм, что что-то
тут не то, хотЯ  девчушка  с неделю лежала в забытьи. ‹адно, думаю, ибо злой
какой-то азарт разобрал менЯ тогда, не покинешь ты так просто, девочка, этот
белый  свет,  Я тебЯ  выкормлю, гладкой  станешь,  грудь  нальетсЯ, лЯжки из
желтых  палок в теплые пышечки превратЯтсЯ, с Языка  след смерти сыметсЯ,  и
волосы вновь  отрастут.  ‚ыкормлю!  €  забил  Я  ради той девчушки поросенка
нашего, хоть и решил забивать его не раньше  ‘едьмого ноЯбрЯ. Ћн рос хорошо.
Џеремалывал, бывало, все  косточки,  что от солдатиков оставались, и прочее.
‡абил. Ѓульона  понес девчушке. •леба в него накрошил. “кропчиком посыпал. €
ты  подумай,  „авид,  принЯла она  этот  поросЯчий  бульон. ЏринЯла,  словно
уловила каким-то  нюхом, что не туфтовый он, а  настоЯщий  свиной, домашний,
сознание, однако, потерЯла после пЯти-шести ложек, думали, не оживет. Ћжила.
Ќа поправку пошла, как деревце, политое после засухи, силы набирала. € тогда
Я  прониксЯ к  ней бешеной ненавистью, что  разгадала она состав  той пищи и
отвергла ее всем нутром. ЏокоЯ мне такаЯ страсть не давала.
     ‡нал Я уже точно, как Я с ‹идою поступлю. ’олько бы заманить ее к  себе
незаметно, окольными путЯми, а тогда - завЯзываем  с бабой все это дело и на
покой куда-нибудь  подальше  отсюда... ‚стала  ‹ида на ноги, и  такаЯ из нее
вышла красотка, что ноги,  бывало, у менЯ подгибались  от слабости,  когда Я
встречал ее на улице. ‘тарушенциЯ заплатила мне за мою настырную работу и за
поросЯтину всем, что у нее оставалось  после  красных шмонов в старые  годы.
Њного, надо сказать, заплатила.
     Ќо  учитьсЯ ‹ида дальше  не пошла.  Џошла она  в госпиталь  медсестрою,
чтобы  фронту помогать.  ‚  тот  самый  госпиталь.  ‚тюрилась там  по уши  в
какого-то  романтика,  как говорЯт  теперь, тЯжелораненого.  ‚стречает  менЯ
однажды  и  просит  спасти  его.  ЉлЯнусь,  говорит, Я  расплачусь с вами со
временем,  сейчас  у нас ни денег, ни  брошек больше  нет. ‘пасите €горЯ!  ‚
госпитале голод.  ‚оруют мерзавцы  у  раненых масло  и  консервы.  ‚оруют  и
продают.  €х поймают, дЯдЯ  Њихей, поймают, но €горь-то погибнет. ‘пасите...
•орошо, отвечаю, а сам с трудом себЯ в руках сдерживаю, такаЯ во мне страсть
играет.  ‘трасть  завалить  ее  и  ломать,  и  долго  не отпускать,  и потом
уничтожить, чтобы больше не было ‹иды на  белом свете. •орошо, говорю, времЯ
тЯжелое,  везде тыловые крысы  воруют что  можно и что нельзЯ, но у менЯ длЯ
себЯ на черный день припасено мЯсца и сала. Џриходи, поделимсЯ. ѓора с горой
не  сходитсЯ, а  человек  с  человеком завсегда  сойдутсЯ.  ‡автра,  говорю,
приходи, да не болтай никому про мои припасы.
     € вот, „авид, сижу  Я  у окошка и жду. ‚се у менЯ длЯ ее приема готово.
’рудно сейчас  рассказать,  что  во  мне происходило,  когда  увидел Я ‹иду,
идущую через пустырь, идущую спасать своего  раненого  €горЯ. Ѓольше никогда
не было таких немыслимых бурь во всем моем организме. Ќикогда. € задача  еще
возникла, как  виду не подать, что торчит у менЯ,  прЯмо из  портков рветсЯ,
извини уж за подробности. Њарш в чулан, говорю бабе, и - цыц, если жива быть
хочешь. џ тебе, говорю, блЯдь, покажу двойного иммельмана!
     ‡аходит  ‹идочка,  поросеночек  мой,  оглЯдываетсЯ. "„ЯдЯ Њихей, каждаЯ
минута дорога! Ћн умереть может. Ѓудьте милосердны!.." ќти слова старушенциЯ
любила мне  говорить... •орошо, говорю, хорошо, и веришь, „авид, сейчас вот,
в эту самую минуту, все во мне трЯсетсЯ, как трЯслось тогда, и бешено сердце
около самого  горла  ухает...  •орошо,  ‹идочка, только не отпущу Я тебЯ без
того,  чтобы не угостить.  Љак  хочешь,  но  не  отпущу... ђожа-то  у  менЯ,
конечно, зверскаЯ, Я это сознаю, но, наверное, Я тогда по-особенному как-то,
не сумев совладать с собой,  слова говорил,  и ‹ида  вдруг  застыла на одном
месте, между столом и шкафом, и вытаращила на менЯ глаза  в безумном страхе,
словно снова  учуЯла все обстоЯтельства, не  умеЯ себе в  том признатьсЯ,  и
только шептала бескровными губами: "Ќет... нет... нет..."
     Ђ мы,  говорю,  никаких "нет" не понимаем, садитесь,  ‹идочка, за стол.
…ще  бы минута, и  не стерпел бы Я... бросилсЯ бы на нее, и все было бы так,
как задумал, но  опЯть  вмешалась в  мою судьбу  проклЯтаЯ советскаЯ власть.
‘тук в дверь. ЋтворЯю, взЯв себЯ в один момент в руки. „ве старых вешалки из
райсовета поЯвились с подпиской на заем.  ќто надо  ж ведь - в такую минуту!
Ќу  хорошо,  что  не позже.  ‚ комнату  Я их не пустил.  ‘обрал  быстро ‹иде
сальца,  окорока  копченого,  масла,  сахара,  хлеба.  Ќадолго, говорю,  эта
подписка, беги к своему €горьку, в другой раз попою тебЯ чаем.
     Ќадо  сказать,  что взЯла  она у менЯ из  рук узелок со  жратвой как-то
машинально, думала небось в этот момент  о чем-то другом. ‚зЯла.  ‘пасибо не
сказала.  “шла. ‚ернее,  без  оглЯдки отвалила. €  бежала не так, как бегут,
когда  просто спешат,  а так, словно бы уносила ноги от места, на которое не
могла оглЯнутьсЯ от страха.
     ЏодписалсЯ  Я  тогда  на  заем,  как белобилетник,  со скрипом,  и баба
подписалась,  из чулана выйдЯ, и как только ушли советские старые шкелетины,
набросилсЯ Я  на нее вместо  девчушки и в момент успокоилсЯ. „а, говорит мне
баба в отместку, ты - не летчик! Ќу, Я ей кулаком  в  бубен (лицо) врезал, с
левой - поддых и говорю: "‘обирай манатки. ЉаждаЯ минута дорога. „опечет нас
теперь эта девчонка".
     ‚  два  днЯ  мы  снЯлись.  Џару взЯток дали  приличных  в милиции  и  в
райсовете. Ѓерем только драгоценности, деньги и жратву, следы заметаем, хотЯ
их  никогда  не оставалось, потому что сжигали все или закапывали на пустыре
разные ордена, пуговицы,  ремни  и так далее.  ‘ледов мы не оставлЯли. ’ут Я
был спокоен. ‘нЯлись с концами. †или припеваючи, но не без страха.  € больше
ничего мне тебе, „авид, говорить неохота. ‘ераЯ подступает  к горлу пустота,
серый холод вот сюда, к душе, подступает...  “знала ведь, тварь, безошибочно
узнала,  а Я, может, с этой секунды прикидыватьсЯ не желаю. ‡ачем?  ‚ерно? џ
ведь и фамилии всех солдатиков помню.  Ќе забыл. Џусть хоть родственникам их
напишут, что не без вести пропали солдатики, а погибли. —его зрЯ ждать?  Љак
думаешь, „авид?
     - ’ак и написать, -  спрашиваю, -  что съела их мразь  по  имени Њихей,
невозможный выродок рода человеческого?
     - ‡ачем же прЯмо так? Џущай чего-нибудь наврут. Ћни врать умеют.
     Џосле этих  слов людоед  Њихей как  ни в  чем не бывало  стал  дожирать
оставшеесЯ от обеда  пюре с  вЯлым кусочком желтого огурца. џ без ненависти,
без злобы, вообще без каких-либо чувств всматривалсЯ в его заросшее до самых
глаз рыло. ‚сматривалсЯ, как в  диковинного ужасного зверЯ, отгонЯЯ  от себЯ
мысль о  подобии наших существ, не пытаЯсь даже уловить  в своей  голове все
рассказанное этим выродком и не отшатываЯсь внутренне от страшного длЯ своей
совести  решениЯ,  от спокойной  уверенности,  что  Я  его  сейчас  вот,  не
откладываЯ  дела  в  долгий  Ящик...  пусть  только дожрет пюре...  придушу,
сотворю суд, совершу возмездие, не жить мне без этого,  ибо  ничего не сумел
бы  Я  доказать следствию, даже  если  бы превозмог  физическое  омерзение к
праведному,  казалось бы, доносу. „оносить  Я не могу, вы  уж менЯ извините.
‹учше  уж на  себЯ  взЯть ответственность  за  самосуд.  ‘уд  менЯ осудит, и
правильно,  но люди  оправдают  и, возможно, Ѓог простит. Џоверьте, дорогие,
это  Я  сейчас так рассуждаю, а тогда  не было у  менЯ никаких  ни на  грамм
сомнений в том, что Я хотел  сделать с гадиной.  Ќе должна она была жить, не
должна... ’олько эти слова стучали  мне в  виски... не  должна, гадюка... не
должна... не должна...
     -  Ђ вообще-то  раскалыватьсЯ мне самому нечего. џ хоть впрЯмую изводил
человеков откровенной корысти ради, а другие вон миллионами  в Ђзии глушат и
в  Џариже,  говорЯт, учились.  †изнь  до чего  хочешь доведет, и пущай жизнь
саму, а не менЯ судЯт, - пожрав и неожиданно воспрЯнув тем, что заменЯло ему
дух, сказал  Њихей. ‡атем пакостно и громко  отрыгнул и провонЯл на какой-то
миг  непереносимой вонью своего существа больничную нашу палату, так что мне
стало дурно и плоть моЯ вместе с душой хотела было спасительно отключитьсЯ в
обмороке от тЯжких и невозможных длЯ нормального перенесениЯ впечатлений, но
Я сжал в кулачине своей всю боль и жалость за загубленные жизни исцеленных в
госпитале  солдатиков, сжал  с раздиравшим мое сердце несогласием, что такое
вот может  безвозмездно происходить на прекрасной земле,  и,  чувствуЯ,  что
вот-вот  покинут менЯ от дурноты  последние  силы,  что наступает, возможно,
конец  моих дней, поднЯлсЯ с койки  и без  примерки врезал  в скулу  мерзкой
твари... Ћн отвалилсЯ головой к стене... Ђ теперь придушу, подумал Я, сейчас
придушу...
     Ќа этом месте, дорогие, Я  хочу  потрепать вам  нервишки, как это любЯт
делать  некоторые  сочинители страшных  и  занимательных историй. џ на времЯ
оставлю людоеда ЊихеЯ лежащим неподвижно на койке и пустившим кровавую слюну
с  губы  в  завитки   своей  синеватой  и  жесткой,  как  железнаЯ  стружка,
бородищи...  Џогадайте, что было  потом. “верен,  что  не догадаетесь. Ќо не
обижайтесь.  ‚  конце  концов,  Я  пишу  не  протокол допроса,  где "почему"
непременно следует за "потому",  а вспоминаю. Џричем вспоминаю, как  Я лично
хочу, а не ‘ол или  „жо. Њне кажетсЯ,  что так будет интересней, и Я уверен,
что если бы писатели выкладывали в самом начале самое интересное и страшное,
следуЯ  нервным прихотЯм некоторых  чересчур  нетерпеливых читателей, то это
было бы так же противно и нелепо, как выпускать в продажу разжеванную кем-то
специально длЯ  вас жвачку. †вачка должна быть свежей, а уже как ее жевать -
наше личное дело. •очешь - жуй до конца, не хочешь - прикрепи  ее к рулю или
к  пуговице (так поступают  мои  внуки), а  потом жуй  опЯть. џ уже  кое-что
понимаю, как видите, в заграничной жизни. Ќо можно вообще не жевать, если не
поЯвлЯетсЯ такого желаниЯ. ‚се дописанное с этого места Я завтра отправлЯю с
€вановыми (есть у  нас и  такие  еврейские  фамилии). ’ак что продолжениЯ вы
будете ждать несколько дней, недели полторы.

     Њы  остановились, по  моему  мнению, на одном из самых интересных  мест
всех писем, вместе взЯтых. Ќо Я хочу немного забежать вперед из-за  уехавших
€вановых. џ эту  семью паковал,  Я  ее как  следует узнал, Я  ее отправлЯл и
провожал до  самого Ѓреста и  хочу  о ней рассказать, потому что семьЯ эта в
некотором  смысле  самаЯ  смешнаЯ,  жалкаЯ  и  милаЯ  одновременно  из  всех
запакованных  и  отправленных  мною в  ‚ену еврейских, русских,  литов-ских,
немецких и прочих семей.
     ‚ышло так, что слух про замечательного упаковщика и при  этом  умного и
честнейшего человека, не зараженного низким жлобством (Я имею  в виду себЯ),
прошел по Џодмосковью и  вышел, как пишут в "Џравде", далеко за его пределы.
Њне  звонили из Љурска, ’амбова, “льЯновска и ЃрЯнска с просьбой приехать  и
помочь  упаковатьсЯ,  мне  писали из ‹енинграда,  ’юмени,  ’ашкента,  Љиева,
‚оркуты  -  Я  не  знаю,  откуда  мне  только не  писали.  € Я  при  наличии
возможности  вылетал то  туда, то  сюда,  помогаЯ  людЯм за небольшую оплату
моего беспокойного  труда. Љаким образом и мое имЯ стало так широко известно
-  не знаю. Ќо это неважно. Ќаверное,  одни  передавали его другим, другие -
третьим и так  далее.  Ќе перестаю удивлЯтьсЯ,  как  это оно до  сих пор  не
попало в поле зрениЯ ‹убЯнки. Ѓереженого Ѓог бережет.
     ЏриходЯт ко мне €вановы.  …му -  70 лет. †ене - 68. Ћба высокого роста,
но он худой, как шкелетина,  она, наоборот, - эдакаЯ  бочка. ЃоеваЯ, видать,
была в прошлом бабенка. Њальчику ихнему ‚алере - 14 лет. „очери Њилке  - 16.
Ќачал €ванов замогильным голосом с того, что он и Љлава неожиданно влюбились
друг  в друга в  доме отдыха. „о  этого €ванов ни разу не был женат и вообще
(это Я узнал от  него самого впоследствии) не обладал женщинами  по  причине
застарелого страха. Ћн был невинен, но не мучилсЯ этим и, что любопытно,  не
дрочил (онанизм), такаЯ  жизнь  его вполне устраивала. ђаботал  он в  тресте
озеленениЯ  бухгалтером и  страстно любил времЯ  годового отчета. ’рест этот
выбрал €ванова, потому что у начальства и рабочих  не было в обороте никаких
материальных ценностей, кроме саженцев лип, тополей, всЯких кустиков и семЯн
травы, и поэтому там никто не мог вовлечь €ванова в  различные шахер-махеры,
гешефты,  взЯтки,  приписки,  очковтирательство, подделку накладных,  мухлеж
документации, так что  он мог спать спокойно, и это было все,  чего он желал
от жизни, советского общества  и светлого будущего. ђаз  в году €ванова  (до
брака - ђозенцвейга)  отправлЯли в дом отдыха, где он забивал  круглые сутки
"козла",  читал  еженедельники  "ЌеделЯ"  и "‡а  рубежом" и был  непременным
начальником боевой дружины. „ружина состоЯла  из непримиримых борцов  против
повального блуда  в палатах дома отдыха. ‚сЯкие, как Я понЯл, уроды и лица с
фашистскими наклонностЯми следили, чтобы мужики не оставались ночью у баб, а
бабы - у мужиков.  Ћни  же  шуровали с фонариками в парке,  среди кустиков и
если ловили "половых разбойников", то администрациЯ  сразу  же выписывала их
досрочно за моральное разложение трудЯщихсЯ  в период оплаченного профсоюзом
отпуска. ђаз отдыхать приехал,  то отдыхай, собака, а  не бесись на казенных
харчах, потерпи до дому, уйми животную страсть к женщине мимолетной, котораЯ
честной не бывает и с тобою изменЯет такому же труженику, как ты...
     € вот однажды бывший ђозенцвейг  возвращаетсЯ в свою палату с дежурства
в лесистом парке, где он испортил удовольствие  нескольким пожилым парочкам.
„а,  дорогие!  Џожилым парочкам!  € не  удивлЯйтесь. Ќаша советскаЯ  бытоваЯ
жизнь в  перенаселенных коммунальных  квартирах, в  комнатушках, где  спали,
бывало, по пЯть-восемь  человек кроме супругов,  включаЯ  бабок  и дедов, до
того уродовала отношениЯ жены и мужа в единственном родном и теплом месте на
земле - в постели, что  люди,  и женатые и неженатые, вырываЯсь раз в году в
дом  отдыха  или  в  санаторий,   буквально  начинали  беситьсЯ  от  похоти,
переходЯщей в жадность.
     Џредставь себе, Ќаум, что ты сегоднЯ  как-то необыкновенно расположен к
своей   –иле.   ’ы  начал  думать  о  ней,  сидЯ  еще  на   службе  в  своем
Њанхэттен-банке,  и  ждешь  не  дождешьсЯ  рева  его  гудка.  ’ы  быстренько
закрываешь сейф  с  чужими миллионами, снимаешь табель в  проходной,  весело
говоришь вахтеру "ѓуд бай!", садишьсЯ на трамвай (зрЯ ты обиделсЯ, это Я так
называю  ваше  метро, виноват,  сабвэй),  по дороге заходишь  в  забегаловку
хлобыстнуть  стакашек  портвешку  с  кружкой  пива  (коктейль), затем берешь
(когда еще было чего  взЯть) в гастрономе вкусненького  и  сладкого длЯ всей
семьи и, в  доску любЯщий свою жену и детей, приходишь, мурлыкаЯ "и никто на
свете не умеет лучше нас смеЯтьсЯ и любить", в коммунальную квартиру № 33 на
ЏЯтой авеню. •рен с ними,  думаешь, с  соседЯми, глаза бы на них не глЯдели,
ни на кухню не выйду, ни в сортир, в банку помочусь, а ночью вынесу, в кругу
семьи  зато  проторчу  весь  вечер,  надоели  кухонные  свары  и  коридорные
разговорчики...
     “жинаете все вместе. ’ы шутишь с женой –илей, с ‘олом и „жо. ’ы нежен и
приветлив с ними  и лоЯлен с тещей. ’ы сегоднЯ как-то  особенно жарко хочешь
иметь свою  жену и  не задумываешьсЯ,  почему именно  сегоднЯ. Њожет, завтра
получка, может, полнолуние  или Џервое маЯ на носу. ‚ы живете вчетвером плюс
–илина ехиднаЯ мама,  котораЯ кашлЯет  исключительно по ночам  и храпит, как
лошадь маршала Ѓуденного  (бездарный и мелкий маршал). ’ы  чувствуешь, Ќаум,
что уже  передалось за столом  твое нетерпеливое серьезное  желание. “ вас у
двоих  -  праздник. ‚ы уже  вместе,  и ничего не значащие  длЯ других  слова
(Ќаум, дай мне еще кусочек лимона) и жесты  (–илЯ  вдруг поправила бретельку
на левом  плече, а  ты сладко  зевнул) говорЯт  вам столько и  так распалЯют
предвкушение чудесных объЯтий, что ты говоришь детЯм:
     - Њальчики, завтра  рано  вставать.  Џописайте и - в кроватки. Ќет,  не
"еще немного", а пора  спать. ‚ам, ѓинда  ѓершевна, тоже пора. “ вас усталый
вид.
     Ќаконец все легли. Џотушен  свет. €з коридора (хотЯ дверь обита двойным
слоем войлока) доноситсЯ скандал  на тему "Љто загадил  уборную" и что после
гостей следует  мыть  полы в  прихожей. ‘лева  за  стеной сосед  чинит детЯм
ботинки  и орет после каждого удара молотка: "Џочему, сволочи и сукины дети,
на  вас горит обувь?"  ‡а  другой стеной  день рождениЯ вашего дворника.  Ћн
татарин, но все поют "‘улико", потому что запретить петь хором любимую песню
товарища  ‘талина не  имеет права даже мелкий  работник органов, занимающий,
однако, две  комнаты  сразу. ’ы, Ќаум, уже привык не  обращать  вниманиЯ  на
"‘улико",  на вопли  из коридора,  бесконечное рычание  и  журчание  воды  в
сортирном  бачке, ты лежишь наконец в темноте коммунального вечера, рЯдом со
своей желаннейшей женой, и в занавешенные окна вашего бедного  пристанища не
залетает желтый  свет уличных фонарей...  не  залетает... не залетает...  не
залетает. „ети еще хихикают перед сном и ворочаютсЯ, твоЯ теща - бессмертнаЯ
ѓинда ѓершевна - настырно полощет  в  серебрЯной  кружечке челюсти, будь  он
проклЯт,   этот  зубовный  звон,   а  ты  уже  медленно,  нежно  и  неслышно
поглаживаешь  грудь,  живот и любимые бедра –или,  чуть  не сглатываЯ  слезы
обиды на  враждебно  тЯнущеесЯ времЯ и сперто дыша. € вот  уже,  черт  бы их
побрал,  все затихли, на шум в квартире тебе плевать, ты, стараЯсь двигатьсЯ
невесомо, как космонавт  в космосе, залезаешь  в заветную  минуточку на –илю
(извини, что Я так фигурально выражаюсь),  обнимаешь ее за плечи (мы с ‚ерой
так обожали) и... не стоит, в общем, говорить, что ты переживаешь. ќто очень
понЯтно  всем людЯм,  за редкими исключениЯми, не стоит говорить, Ќаум, о не
худших  в нашей единственной жизни переживаниЯх, как  вдруг эта скотина  ‘ол
или этот мерзавец „жо злобно шипЯт:
     - ‘колько можно ворочатьсЯ!
     - ‡аснуть нельзЯ!
     ‹ил  с тебЯ,  Ќаум, в такие минуты пот стыда  и ненависти к собственным
твоим  детЯм?  ЋтговаривалсЯ ты нелепо  перед детьми, готовый убить тещу  за
всепонимающее, похабное молчание? ’ы слезал с –или после ее раздражительного
щипка в живот? ’ы лежал  с открытыми глазами в кромешной тьме на собственной
тахте,  распЯтый  чудовищной  зависимостью   перед  коммунальной  судьбой  и
проклинаЯ неведомую  силу, обрекшую твою плоть и плоть жены на два печальных
одиночества, проклинаЯ  и чувствуЯ, как от таких  немыслимых, нечеловеческих
неудобств и полной оставленности охладевает постепенно твое естество, а –илЯ
приникает лицом  к  твоему лицу, и по нему скатываетсЯ ее горькаЯ  слезинка.
’огда  начинают  слипатьсЯ  твои  глаза  длЯ  спасительного  забытьЯ,  и  ты
проваливаешьсЯ в него с облегчением, но просыпаешьсЯ вдруг, не знаЯ, сколько
утекло времени от очередной твоей ночи, ты будишь тихо спЯщую жену, она, все
понимаЯ,  тЯнетсЯ  к  тебе  неслышно,  неслышно,  неслышно навстречу,  и  ты
смелеешь  от ровного  дыханиЯ  детей,  от  мерзкого  храпа  ѓинды  ѓершевны,
кажущегосЯ в этот миг удивительно  благозвучным и необходимым, и  впиваешьсЯ
губами в губы жены, чтобы заглушить ее и  свое  дыхание,  и какое-то подобие
того,  что должно быть  на  самом  деле у  двух любЯщих  друг  друга  людей,
происходит наконец  жарко, обидно быстро, не наполнЯЯ до сладостного избытка
тело и душу.
     € так, Ќаум, изо днЯ в день,  из недели в неделю, из месЯца в месЯц, из
года в год  ты приносишь свою  плоть, свою  любовь  и радость в извращенную,
уродливую  жертву  тому,  что  кто-то  называет  строительством  коммунизма.
Џриносил не один ты, приносили  несколько  поколений  людей, брошенных Якобы
простыми и  скромными, как ‹енин,  чертЯми в плюгавую скверну  коммунального
ада.  ‘ами  черти  с  самого начала  жили  во дворцах,  особнЯках, виллах  и
отдельных квартирах.
     •рен с ними. ‚ернемсЯ к ђозенцвейгу. Џриходит он в палату из парка, где
испортил  половое  веселье пожилым парочкам  (он сам мне все это рассказал),
проверЯет,  не  спрЯталась  ли какаЯ-нибудь  бабешка  к  мужику  под одеЯло,
ложитсЯ в кровать, довольный  проделанной  общественной работой, заменЯвшей,
как он теперь понЯл, естественные отношениЯ с женщиной,  и просыпаетсЯ ночью
оттого, что чьЯ-то рука  крепко-крепко  сжимает все  его  хозЯйство  (член и
Яички)  и чьи-то пышущие  жаром губы закрывают его рот, готовый уже  было  к
ужасному воплю.  Џочувствовав,  вернее, понЯв, что рЯдом  женщина (это  было
полбеды),  а  не  мужчина  (такое  случалось  в  домах  отдыха),  ђозенцвейг
попыталсЯ высвободить свое хозЯйство,  дергаЯсь и извиваЯсь, но почему-то не
поднимаЯ  при  этом  шума. Ћднако  он не высвободилсЯ,  но  начал испытывать
впервые в жизни  удивительное  ощущение  стука сердца в приласканном  нежной
рукой женщины, в невинном своем и немолодом уже члене.
     - Џожалуйста,  отпустите  менЯ,  гражданка, -  попросил он  настойчивым
шепотом,  и незнакомаЯ  женщина положила его  дрожащую руку себе  на грудь и
сжала его пальцами сосок,  страстно даваЯ  понЯть,  как  это  следует обычно
делать, а  поскольку уж отпала надобность пленЯть хозЯйство ђозенцвейга, она
крепко  обеими руками обнЯла  борца с  дурными нравами,  впилась  ему в губы
губами,  втЯнула  в  себЯ  его  Язык,  долго надкусывала и  облизывала,  как
леденец.  ђозенцвейг  забылсЯ  и  вслепую,  непостижимо длЯ себЯ,  потЯнулсЯ
свободной  рукою к тому, что  с  готовностью и нетерпением отверзалось перед
ним, и ему  казалось, что, перестав дышать от перехватившего горло волнениЯ,
он тем не менее  чудесным образом дышит, но не грудью, а  всеми открывшимисЯ
порами тела, которое  блаженно покалывали тысЯчи мурашек,  тысЯчи лопающихсЯ
на коже пузырьков воздуха... Ћна шептала ему на ухо:
     - ’ы - мальчик...  Я знаю, что ты - мальчик,  иди, не бойсЯ...  - € она
помогла ему поднЯтьсЯ над ней и встать на колени, и сделать все, что  нужно,
и  теперь  сам он судорожно целовал  женщину, не  ведаЯ, что ждет  его через
мгновение, но стремЯсь  к этому  и опережаЯ от неумениЯ задержать их, минуты
долгого, если не бесконечного наслаждениЯ. Ћн так по-детски испугалсЯ, когда
стал вдруг  терЯть  ощущение  самого  себЯ  после  первой волны  содроганиЯ,
смывшей с него все мысли и образы мира, с грохотом прокатившейсЯ от мозжечка
до  кончиков пальцев на  ногах и  снова оглушившей  шумом  и  тЯжестью,  что
сопроводил первое в своей жизни извержение семени хриплым криком. ’ак он, по
его   словам,   кричал  во   сне,  когда   его   душил  управлЯющий  трестом
горозеленениЯ.
     €  -  вот  вам еврейское  счастье  ђозенцвейга! Љрик  его  разбудил всю
палату. †енщина, он  даже не сумел разглЯдеть  ее лица, убежала полунагаЯ, а
мужики  сказали:  "Ђга! ‘волочь! Ќам не  велишь, а сам  по  ночам хорька под
шкуру загонЯешь?"  € ђозенцвейга, еще не совладавшего с перепадом дыханиЯ  и
сердцебиениЯ на  гребне последней волны, начали мстительно  мудохать (бить).
…го  били  и  ногами,  и  руками, и  перекрученными  простынЯми,  и  мокрыми
полотенцами.  Ђ  ђозенцвейг, все  существо которого еще пронзало случившеесЯ
причастье к потрЯсающей тайне нашей жизни и  смерти, не чувствовал  боли, не
слышал  тЯжкого  дыханиЯ  мстителей,   потому  что  все   это  казалось  ему
необходимым продолжением  только что испытанного потрЯсениЯ. Љ тому же он не
сразу  начал   соображать.  Љогда  наконец  его,  измудоханного  и  жалкого,
отдыхающие бросили на кровать, он тихо плакал, но от радости воспоминаниЯ, а
не от обиды и боли. Ћн был страшно рад, что умело прикрывал от  ударов  свое
хозЯйство, ибо  странное происшествие  вмиг  избавило его от  безразличиЯ  к
судьбе  собственного пола. ‚озможно,  вы думаете, зачем Я  все это вам мелю,
бросив  разговор о себе и своем несчастье в психушке. Ћтвечу так:  Я пишу  о
том,  о чем мне  хочетсЯ писать, а во-вторых, подобным образом вечно  скачут
мои  мысли, и поэтому именно в такой, непонЯтной  вам  последовательности  Я
сейчас сочинЯю части своих очередных писем.
     Ќазавтра   ђозенцвейга,   избитого   до   неузнаваемости,   допрашивала
приехавшаЯ милициЯ. Ћн никого не выдал. ‘казал, что подралсЯ с хулиганами из
райцентра, но лиц ихних не запомнил,  что все до свадьбы заживет и претензий
к милиции, нашей партии и предстоЯщим выборам в ‚ерховный ‘овет ђ‘”‘ђ  он не
имеет, в  чем и расписалсЯ длЯ благополучного закрытиЯ  дела. Ћднопалатники,
пораженные благородством и мужеством такой сволочной зануды, как ђозенцвейг,
а  также  его  склонностью  к  тайному  пороку,  устроили в  палате  мощную,
запрещенную правилами  режима в  домах отдыха  пьЯнку.  ЏьЯнку с  бабешками,
патефоном и  всеми делами. ђозенцвейг  выпил  слегка и  затосковал по ночной
незнакомке.  Ћн ходил по палатам женского корпуса, по  столовой, по  игровым
площадкам, по разным тенистым закуткам  и требовательно вглЯдывалсЯ в лица и
фигуры отдыхающих дам. Ѓолее того, все исключительно дамы не скрывали своего
ехидного   злорадства,  глЯдЯ  на   распухшую   от  фингалов   и   без  того
непривлекательную физиономию ђозенцвейга. ‚ыбрав среди многих, по непонЯтным
ему самому приметам,  одну бабенку в очках и с книжкой в руках, он подошел и
спросил:
     - ‚озможно... извините... это у менЯ произошло с вами?
     - —то "это"? - удивилась бабешка.
     - ЌочнаЯ  близость,  - после  мучительных  поисков  вежливого выражениЯ
сказал ђозенцвейг и получил  книжкой по башке. Ќо  он продолжал  рыскать  по
зоне отдыха, осатаневаЯ  от  беспокойного и  мощного  желаниЯ. € наконец  он
увидел сидевшую на траве под березой и плетущую венок из ромашек и васильков
пожилую  и  полную  женщину  в  оранжевых трико  и  синем  в  белый  горошек
бюстгальтере. ђозенцвейг подполз к ней на  коленЯх, ибо он, по понЯтным вам,
надеюсь, причинам, не мог передвигатьсЯ в выпрЯмленном виде, а может быть, и
потому,  что животнаЯ страсть  возвращает  нас  к манерам  давнишних времен,
когда мы все бегали на четвереньках и не было в нас ничего, кроме аппетита и
желаниЯ  огулЯть  на  солнечной полЯночке даму... ђозенцвейг подполз к  ней,
долго  смотрел  в  ее потонувшие в лиловых  подушечках щек глазки, сглатывал
слюнки и ничего не  мог сказать.  Ѓабенка, однако,  не захипежила, глЯдЯ  на
безумно  и  прерывисто дышащего  мужчину  с покрытым  ссадинами и  фингалами
лицом. „лЯ нее, в ее возрасте и при более  чем непривлекательной наружности,
ухаживание  даже  такого  рода было  лестным  и  неожиданным.  Ћна  прикрыла
варикозные вены на ногах сарафанчиком, что  ужасно напугало  ђозенцвейга.  €
тогда он начал не с начала, а с конца. Ћн сказал:
     -  џ на  вас  потом буду женитьсЯ! „а,  да, да!  - Ћна  молчала,  а  он
продолжал: - „а...  да... да... да, - потому что зуб не попадал на зуб,  так
дрожали  челюсти у  беднЯги  на  пЯтьдесЯт  четвертом  году жизни от  жуткой
похоти.
     - ‚ы смешной. —то значит "потом"? - закокетничала дама.
     - Џотом!  -  с тупым отчаЯнием воскликнул ђозенцвейг  и впилсЯ губами в
самую близкую точку необъЯтного тела дамы - в пЯтку на левой ноге и заплакал
при этом, как  мальчик. Ћна  погладила его  по  голове  громадной  рукою  и,
высвободив  пЯтку,  подтЯнула ђозен-цвейга повыше. ’еперь он целовал тугие и
крепкие, как  футбольные мЯчи,  колени  и,  Явно поощренный  мощным ответным
желанием, не вставаЯ  с  карачек,  потЯнул  ее  в  кусты.  Љ  счастью,  дама
безрассудно откликнулась на один из редчайших в ее жизни зовов судьбы и тоже
на карачках последовала за ђозенцвейгом. Џравда, из чисто женского инстинкта
подстраховки она по инерции жарко говорила:
     - ‚се  вы такие...  все  вы  такие,  -  но в худосочных  кустиках  сама
сдернула с себЯ оранжевые трико и предстала перед ђозенцвейгом во всей своей
красе. Ќе ожидавший никогда в жизни, что  его будет  трЯсти от одного только
прикосновениЯ  к  телу  женщины,  ђозенцвейг  залез  на  даму, но  не  успел
продемонстрировать мужских достоинств. Ћн содрогнулсЯ,  забывшись от счастьЯ
и  восторга  момента,  в  тот же  миг  лицо  дамы  и, разумеетсЯ,  голый зад
ђозенцвейга,  хотЯ  он  этого  не  видел,  осветила  ЯркаЯ  вспышка, щелкнул
фотоаппарат  и громыхнул  хамский  хохот.  Ћднопалатники  продолжали  мстить
своему  бывшему преследователю. •охот  их  был беззлобный, намерениЯ - тоже.
ђозенцвейг,  к   своему  удивлению,  не   без  самодовольства  попросил   их
отвернутьсЯ и дать даме одетьсЯ.
     - ќто будет моЯ жена, - поЯснил он.
     Њужики отнеслись к его заЯвлению без хамства.  Ќаоборот, тут  же решено
было устроить вечером свадьбу  в палате. ђозенцвейг щедро выложил из заначки
(сейф)  сто рублей на водку и вино. ‘вадьба действительно была веселющей - с
аккордеоном, песнЯми, топотом "цыганочки" и "Яблочка", с частушками и бурной
дракой  из-за того, что двое мужиков не могли договоритьсЯ, кто из них будет
пить из банки длЯ цветов, а  кто из пепельницы. ‘ посудой в доме отдыха было
туго,  ибо  начальство  по  зову  партии  активно   включалось  в  борьбу  с
алкоголизмом. € когда это начальство в лице затейника попыталось вмешатьсЯ в
течение свадебного  загула,  его посадили на койку, вручили миску (оловЯннаЯ
тарелка)  с  портвейном и напоили  до  полной усрачки. ќто  слово Я не  могу
перевести. ‡атем опЯть были песни, все орали  "ѓорько!", и ђозенцвейг быстро
выучилсЯ делать неторопливые  жениховские  засосы  (поцелуй).  ‡атем  пьЯный
массовик-затейник вырубил во всем доме отдыха свет и заорал по радио:
     - ЋбъЯвлЯетсЯ вальс "Ќа сопках Њаньчжурии"! „амы приглашают кавалеров в
кроватки.   Џосле   вальса   общий   пистон  (группенсекс).  €-рраз-два-три!
€-рраз-два-три...
     Ќаши советские люди привыкли следовать призывам. ‚ доме отдыха началось
что-то ужасное. ЌачалсЯ повальный блуд под маркой свадьбы ђозенцвейга, о чем
и сообщила утром  дирекции и главврачу  группа мужчин и женщин, уклонившихсЯ
по  различным  уважительным  причинам  от беспардонного совокуплениЯ друг  с
другом.
     ђозенцвейг, продолжаЯ демонстрировать благородство характера, взЯл  всю
вину  за  пьЯнку  и блуд на  себЯ  и  свою невесту.  €х  немедленно выписали
досрочно  из  профсоюзного  заведениЯ, написали на  работу гневное письмо  и
вломили счет за побитые пепельницы и разломанную  стокилограммовыми телесами
невесты кровать.  Њассовика-затейника  уволили с  работы.  Ќо ђозенцвейг был
счастлив. Ћни тут  же подали заЯвление в загс. ђасписались. Њуж взЯл фамилию
жены - €ванов, длЯ того лишь, чтобы не помнить своего уродливого прошлого, а
не длЯ  ассимилЯции,  ибо даже под фамилиЯми  Ѓубенчиков или Љоровкин он  не
сумел бы замаскировать своего носа, отвислой губы и пугливых бараньих  глаз.
‘амое интересное  длЯ менЯ лично в истории ђозенцвейга-€ванова было  то, что
это не Љлава, оказываетсЯ, лишила его на старости лет невинности, а какаЯ-то
другаЯ безумнаЯ ночнаЯ шалуньЯ, пожелавшаЯ остатьсЯ неизвестной.
     „а,  дорогие, браки  поистине  совершаютсЯ на небесах, и внимание небес
распространЯетсЯ  не только  на танцплощадки, плЯжи, главные  улицы городов,
купе поездов, музеи и очереди за  американскими пластинками, но и  на  такие
жалкие и бедные людские скопища, как советские дома отдыха трудЯщихсЯ.
     •орошо. ‡вонит мне однажды €ванов и лепечет, что если Я его не упакую и
не помогу притырить кое-что из ценного, то он никогда не уедет...
     Џриходите,  говорю.  Џриходит. €  вот  - последнЯЯ часть  его  истории,
записаннаЯ на пленку. Љак Я жалею, если б вы знали, что  не записал рассказа
€ванова с самого начала. Љак Я об  этом жалею и рву на себе волосы,  что всю
жизнь при несомненном внимании  и  интересе к судьбам людей и смыслу людских
историй не  заносил в блокнот хоть вкратце самые  захватывающие  моменты  их
жизней. €так -

        ђЂ‘‘ЉЂ‡ Ѓ›‚…ѓЋ ђЋ‡…Ќ–‚…‰ѓЂ,
     ’…Џ…ђњ €‚ЂЌЋ‚Ђ

     —естно говорЯ, товарищ  ‹анге, Я - идиот, а  моЯ Љлавочка - ‘пиноза. ‚о
всЯком случае, она не менее умна, чем он. ‚ы  в  этом убедитесь  сами. Ќикто
так не умеет  читать  между строк "Џравду", как  Љлавочка.  Ћна  раньше всех
понимает,  когда следует  ожидать улучшениЯ или ухудшениЯ наших  отношений с
Ђмерикой.  …сли  пишут "государственный  секретарь  ‘Ђ  совершает  тогда-то
поездку по рЯду стран …вропы  и Ђзии", то следует ожидать хорошую погоду. Ќо
если же статьЯ называетсЯ "„альневосточный воЯж ‘. ‚енса" - все  плохо.  €ли
там поймали наших шпионов, или кто-то убежал  прЯмо из балета в политическое
убежище, или нам больно наступили на хвост в какой-нибудь  части света. Ќо Я
буду краток. Њы и так говорим уже четыре часа.
     ’ри  года тому назад менЯ вдруг  просЯт  срочно уйти на пенсию. Џочему?
Џотому!  “ходите,  мы  вас  проводим.  €з-за  вас,  €ванов,  работой  треста
заинтересовались органы. ‡еленый нарЯд города теперь будет подчинен им.
     ’ак  что  же случилось?  ‘лушайте, товарищ  ‹анге, и поражайтесь. Љ нам
ожидалсЯ приезд  ‘услова. Џриезда этого сталинца  мы, правда,  ждали уже три
года. € каждый  год месЯца  за полтора до  этого  волнующего событиЯ обком и
горком начинали трЯсти нас  за плечи,  чтобы мы  ни на минуту не забывали об
этом, чтобы нас лихорадило  дома, на службе и при перемещении между ними. ‡а
эти три года мы - граждане - своими силами,  бесплатно  разумеетсЯ, залатали
проезжую  часть многих  улиц,  покрасили  столбы, развесили  плакаты  "‘лава
труду!",  "Њы любим наше родное  правительство",  "Њы живем  в  первой  фазе
коммунистической формации! ‹. Ѓрежнев"  и  так далее. Њы выловили и посадили
при этом массу хулиганов из  молодежи. Њы отремонтировали и покрасили дважды
рЯд  учреждений на  главной улице. ’еперь это проспект  Љосмонавтов. ‘начала
она была Ѓольшой ’роцкистской. ‡атем -  Џедагогической, потому что на  ней в
гимназии  училсЯ  то ли  Ѓухарин, то ли  Љаменев. ‚скоре ее  переименовали в
Љрасноармейскую,  но  в  свЯзи  с  расстрелом   маршалов  на  всЯкий  случай
переделали  в  Џервую  колхозную. ќтой  улице  не  везло.  Ћна носила  имена
€ндустриализации, ќнтузиастов, ‹емешева, Љозловского, —айковского (это  было
при первом  секретаре  обкома  -  любителе  музыки), она  называлась  улицей
Џобеды, а во  времена Ќикиты мы  ее звали "„огоним-Џерегоним", ибо на каждом
доме  жильцы,  по приказу милиции, вывесили лозунг насчет обгона  и перегона
Ђмерики  по мЯсу и молоку. Љогда  Ќикиту снЯли  и в магазинах не  стало даже
хлеба  и  крупы,  в  город  приехала космонавт  ’ерешкова.  ’ак  улица стала
проспектом Љосмонавтов. € вот опЯть слух: едет ‘услов. Ќе приехал по причин