людей, носЯтсЯ по  поселку
одичалые пьЯницы  с  ружьЯми  и топорами?  …го не  достанешь! Ђн и  достали!
’айку-то, любимицу!..
     Ђ-ах ты,  гад, бандюга!  Њашиной об столб,  юную, прекрасную девушку, в
цвет входЯщую, бутончик маковый, Яичко голубиное --  всмЯтку. „евочка небось
в миг последний отца родимого, дЯдю любимого пусть про себЯ кликнула. Ђ они?
ѓде были они? —его делали?
     ЋпЯть  дед  вспомнилсЯ. ЏоверьЯ  его, ворожба, запуки: "’ы как  поймаш,
‡иновей, малу рыбку -- посеки ее прутом. ‘ыми с уды и секи, да приговаривай:
"Џошли тЯтю, пошли маму, пошли тетку, пошли дЯдю, пошли дЯдину жану!" Џосеки
и отпущай обратно и  жди.  ‚се будет сполнено, как ловец велел".  Ѓыло,  сек
прутом рыбину, сперва взаправду, подрос -- с ухмылкой,  а все же сек, потому
что верил во всю эту  трахамудрию -- рыба  попадалась и крупнаЯ, но попробуй
разбери,  кто  тут тЯтЯ,  кто тут  дЯдЯ и кто дЯдина  жена... ‚ечный  рыбак,
лежучи на печи со  скрученными  в крендель  ногами,  дед беспрестанно  вещал
голосом,  тоже  вроде бы  от ревматизма искрученным, перемерзлым: "Ђ  ешли у
вас, робЯты, за  душой што есь,  тЯжкий  грех, срам какой, варначество -- не
вЯжитесь с царью-рыбой, попадетсЯ  коды -- отпушшайте сразу.  Ћтпушшай-  те,
отпушшайте!.. Ќенадежно дело варначье".
     Ќи  облика,  ни   подробностей  жизни  деда,   ни   какой-нибудь   хоть
маломальской  приметы  его  не  осталось в памЯти, кроме рыбацких походов да
заветов. ќтот  вот  другорЯдь за сегоднЯ  вспомнилсЯ.  Џрипекло! Ќо какой же
срам, какое варначество за ним такое страшное, коль так его скрутило?
     €гнатьич отпустилсЯ подбородком от борта лодки, глЯнул на рыбину, на ее
широкий бесчувственный  лоб,  бронею защищающий  хрЯщевину башки,  желтые  и
синие  жилки-былки  меж   хрЯщом  путаютсЯ,  и   озаренно,   в  подробностЯх
обрисовалось ему  то, от чего он оборонЯлсЯ всю почти жизнь и о чем вспомнил
тут же,  как только  попалсЯ  на самолов,  но  отжимал  от  себЯ наваждение,
оборонЯлсЯ   нарочитой    забывчивостью,   однако    дальше   сопротивлЯтьсЯ
окончательному приговору не было сил.
     Џробил его крестный час, пришла пора отчитатьсЯ за грехи.
     ...ѓлашка  Љуклина, девка на  причуды и  выдумки  гораздаЯ,  додумалась
однажды вываренный  осетровый  череп  приспосо- бить вместо маски, да еще  и
лампочку  от  фонарика в него  вделала. Љак первый раз  в  темном зале клуба
Явилась  та маска, народ едва рамы  на  себе  не вынес.  ‘трах,  как блуд, и
пугает, и манит. ‚ —уши с той поры балуютсЯ маской малы и велики.
     ‘ ѓлашки-то Љуклиной все и начинаетсЯ.
     ‚ сорок  втором году  на  чушанскую  лесопилку пригнали трудармейцев --
резать  доски  на снарЯдные Ящики.  Љоманду  возглавлЯл  тонкий  да  звонкий
лейтенантик,  из  госпиталЯ. ‘  орденом, раненый боевой командир  поЯвилсЯ в
—уши первый и скромностью никого удивлЯть не собиралсЯ, девок, млеющих перед
его красотой и боевыми заслугами, он щелкал, как орехи.  ‘амо собой, орлиным
своим взором лейтенант не мог обойти  видную деваху ѓлашку Љуклину. ѓде-то в
узком месте подзажал он ее, и потекли по —уши склизкие слухи.
     €гнатьич,  тогда еще просто ‡инка, ‡иновий, или ‡иновей,  как  звал его
дедушка, за жабры присуху-ѓлашку и к ответу. Ќа грудь ему ѓлашка пала: "‘ама
себЯ   не  помнила...  ђоковаЯ   ошибка..."  --  "Ћшибка,  значит?  ђоковаЯ!
•ор-рошо-о! Ќо за ошибку ответ держат! ‡а роковую -- двойной!" ‚иду, однако,
кавалер никакого не показал, погуливал, разговорчики с  дролей разговаривал,
когда и пощупает, но в пределах необходимой вежливости.
     Ѓлиже  к весне боевого командира  из  тыла  отозвали. ‚здохнули мамы  с
облегчением, улеглись страсти и слухи в поселке. ѓлашка оживлЯтьсЯ начала, а
то как не в себе пребывала.
     ‚  разлив,  в  половодье,  когда  ночи   сделались  совсем  коротки   и
по-весеннему   шатки,  птицы  пели  за  околицей  и  по   лугам  считай  что
круглосуточно,  младой кавалер  увел ѓлашку за  поскотину, к  тонко  залитой
вешнею водой  пойме, прижал девку к вербе, оглоданной козами, зацеловал  ее,
затискал, рукою полез, куда велели мужики, науськавшие парнЯ во что бы то ни
стало расквитатьсЯ  с "изменщицей". "—то ты, что  ты! ЌельзЯ!" -- взмолилась
ѓлашка.  "‹ейтенанту можно?!  Ђ Я  тоже  допризывник.  ‘таршим  лейтенантом,
глЯдишь, стану!"
     Љак он ѓлашке про лейтенанта брЯкнул, она и руки уронила.
     Џоначалу-то он  забыл и про месть, и про лейтенанта, поначалу  он и сам
себЯ худо помнил. ќто уж потом,  когда пых прошел, когда туман с  глаз опал,
снова  в  памЯти высветлилсЯ  лейтенант,  чернЯвый, в сгармошенных  сапогах,
орден и значок на груди его сверкают, нашивка за фронтовую рану огнем горит!
ќто  как  стерпеть?  Љак  вынести ревнивому  сердцу?  ’русовато оглЯдываЯсь,
кавалер сделал то, чему  учили старшие  дружки: поставил  покорную девку над
обрывистым берегом, отвернул лицом к пойме, спустил с нее байковые штанишки,
крашенные   домодельной   краской,   с  разномастными,   колотыми   вальком,
пуговицами,  эти пуговицы и запомнились  сильней  всего, потому  что  бедный
девичий  убор   приостановил  было  пакостные  намерениЯ.  Ќо  уже  хотелось
изображать  из  себЯ  ухарЯ,  познавшего  грех,  --  это придавало храбрости
мокрогубому молодцу. ‘ловом, поддал он хнычущей, трЯсущейсЯ девчонке коленом
в  зад, и  она полетела  в воду. Џакостник с мозгой -- место  выбрал мелкое,
чтоб  не утонула часом ухажерка, послушал, посмотрел, как  белопузой нельмой
возитсЯ, шлепаетсЯ на  мелководье  девчонка,  путаЯсь  в исподине,  словно в
неводе, завываЯ от холода, выкашливаЯ  из себЯ не  воду, а душу, и трусовато
посеменил домой.
     ‘ той поры легла меж двумЯ человеками глухаЯ, враждебнаЯ тайна.
     Ћтслужив в армии в городе  ”рунзе, ‡иновий  привез с  собой жену. ѓлаха
тем временем  тоже вышла  замуж за  инвалида войны, тихого приезжего мужика,
который выучилсЯ  на счетовода, пока валЯлсЯ в госпитале. †ила ѓлаха с мужем
скромно,  растила троих ребЯт. ѓде-то в глубине души €гнатьич понимал, что и
замужество  ее, и  вежливое "здравствуйте, ‡иновий  €гнатьевич!",  произнесЯ
которое ѓлаха делала руки по швам и скорее пробегала, -- все это последствиЯ
того надругательства, которое он когда-то над нею произвел.
     Ѓесследно никакое злодейство не проходит, и то, что он сделал с ѓлахой,
чем, торжествуЯ, хвасталсЯ, когда  был  молокососом,  постепенно  перешло  в
стыд, в  муку. Ћн надеЯлсЯ, что на людЯх, в чужом краю все  быльем порастет,
но,  когда оказалсЯ в армии,  так затосковал по родным местам, такой щемЯщей
болью отозвалось в нем прошлое, что он сломалсЯ и написал  покаЯнное  письмо
ѓлахе.
     Ћтвета на письмо не пришло.
     ‚ первый  же по приезде вечер он скараулил ѓлаху у совхозного  скотного
двора  --  она работала  там доЯркой,  сказал  все  слова,  какие  придумал,
приготовил,  просЯ прощениЯ. "Џусть вас Ѓог простит, ‡иновий €гнатьевич, а у
менЯ на  это  сил  нету, силы мои  в соленый порошок  смололись,  со слезьми
высочились. -- ѓлаха  помолчала, налаживаЯ дыхание, устанав- ливаЯ  голос, и
стиснутым горлом завершила разговор: -- ‚о мне не  только что душа, во мне и
кости навроде как пусты..."
     Ќи на одну женщину он не поднЯл руку, ни одной никогда больше не сделал
хоть  малой  пакости,  не  уезжал  из  —уши, неосознанно  надеЯсь смирением,
услужливостью,  безблудьем  избыть  вину,   отмолить  прощение.  Ќо  не  зрЯ
сказываетсЯ:  женщина  -- тварь божьЯ,  за нее и суд, и кара особые. „о него
же, до Ѓога  без молитвы не дойдешь. ‚от и прими заслуженную кару, и коли ты
хотел когда-то  доказать,  что  есть мужик -- им останьсЯ!  Ќе раскисай,  не
хлюпай носом, молитвов своедельных не сочинЯй, притворством себЯ и  людей не
обманывай!  ЏрощеньЯ,  пощады  ждешь?  Ћт  кого?  Џрирода,  она,  брат, тоже
женского рода! ‡начит, всЯкому свое, а Ѓогу -- богово! Ћсвободи от себЯ и от
вечной вины женщину, прими перед этим все муки сполна, за себЯ и за тех, кто
сей момент под  этим небом, на этой  земле мучает женщину,  учинЯет  над нею
пакости.
     --  Џрос-сти-итееее...  -- Ќе владеЯ  ртом, но все же надеЯсь, что хоть
кто-нибудь   да  услышит   его,  прерывисто,   изорванно   засипел   он.  --
ѓла-а-а-ша-а-а,  прости-и-и. -- € попробовал разжать пальцы, но  руки свело,
сцепило судорогой, на глаза от усилиЯ наплыла краснаЯ пелена, гуще зазвенело
не только в голове, вроде бы и во всем теле. "Ќе все еще, стало быть, муки Я
принЯл",  -- отрешенно  подумал  €гнатьич  и  обвис  на руках,  надеЯсь, что
настанет пора, когда пальцы сами собой отомрут и разожмутсЯ...
     ‘омкнулась  над  человеком ночь. „вижение воды и неба, холод  и мгла --
все слилось воедино,  остановилось и начало каменеть. Ќи о  чем он больше не
думал. ‚се сожалениЯ, раскаЯниЯ,  боль, муки отдалились куда-то, он утишалсЯ
в себе самом, переходил в иной мир, сонный, мЯгкий, покойный, и только  тот,
что  так давно обреталсЯ там, в  левой половине  его  груди,  под сосцом, не
соглашалсЯ  с  успокоением  --  он никогда  его  не знал, сторожилсЯ  сам  и
сторожил хозЯина, не  выключаЯ в нем слух. ѓустой, комариный  звон прорезало
напористым, уверенным звоном из тьмы -- под  сосцом в  еще не остывшем  теле
ткнуло, вспыхнуло, человек  напрЯгсЯ, открыл глаза -- по  реке звучал  мотор
"‚ихрь". „аже  на погибельном краю, уже отстраненный от  мира, он по  голосу
определил  марку мотора и честолюбиво обрадовалсЯ прежде всего этому знанью,
хотел крикнуть  брата, но жизнь завладела  им, пробуждала  мысль.  Џервым ее
током он приказал себе ждать -- пустаЯ трата сил, а их осталась кроха, орать
сейчас.  ‚от  заглушат моторы,  повиснут  рыбаки на  концах,  тогда  зови --
надрывайсЯ.
     ‚олна от пролетевшей лодки качнула  посудину, ударила о  железо рыбу, и
она,  отдохнувшаЯ, скопившаЯ  силы, неожиданно вздыбила  себЯ, почуЯв волну,
котораЯ откачала ее когда-то из черной, мЯгкой икринки, баюкала в дни сытого
покоЯ, весело гонЯла в тени речных глубин, сладко мучаЯ в брачные времена, в
таинственный час икромета.
     “дар. ђывок. ђыба перевернулась  на живот, нащупала вздыбленным гребнем
струю,  взбурлила хвостом, толкнулась об воду, и отодрала бы она человека от
лодки,  с ногтЯми,  с кожей отодрала бы, да лопнуло сразу несколько крючков.
…ще и еще била рыба хвостом, пока не снЯлась с самолова, изорвав свое тело в
клочьЯ,  уносЯ в нем десЯтки смертельных уд. џростнаЯ, тЯжко раненнаЯ, но не
укрощеннаЯ, она  грохнулась где-то  уже в невидимости, плеснулась в холодной
заверти, буйство охватило освободившуюсЯ, волшебную царь-рыбу.
     "€ди, рыба, иди! Џоживи сколько можешь! џ про тебЯ никому не скажу!" --
молвил  ловец, и ему  сделалось  легче. ’елу  -- оттого, что  рыба не тЯнула
вниз,  не висела  на нем сутунком, душе -- от какого-то, еще не постигнутого
умом, освобождениЯ.

     <hr>
     <a name="типок"></a><b>Ќа типок</b> -- на разрыв.


        ‹етит черное перо


     Њеж  речками  ‘урнихой  и  Ћпарихой  возникла палатка  цвета сибирских,
угольно-жарких  купав.  ‚озле  палатки  полыхал костер, по  берегу двигались
туда-сюда  люди  молодецкого   телосложениЯ  в  разноцветных  плавках.   Ћни
оборудовали на обдуве стан, мастерили ловушки, бодро напеваЯ: "џ люблю тебЯ,
жизнь, что само по себе и не ново..."
     Њестные     браконьеришки     досадовали     --     опЯть     нагрЯнули
туристы-транзисторщики,  которым сделались  подвластны  необъЯтные  просторы
любимой  ђодины из конца в конец. Ќа  "просторах"  они  так резвЯтсЯ, что за
ними, как после Њамаева войска  -- сожженные  леса, загаженный берег, дохлаЯ
от взрывчатки и отравы рыба. Ћглушенный шумом и презрением местный народишко
часто  бывает вынужден бросать дела свои, детей и худобу,  потому как  дикие
туристы бойки на  Язык,  но знать мало чего знают, уметь совсем почти ничего
не умеют, блудЯт и мрут  в  тайге -- ищи их всем народом  либо вынай из реки
утопленниками.
     Ќа  сей раз  высадились на дикий  берег  …нисеЯ не  туристы, а  деловой
народ,  одержимый  идеей --  длЯ  себЯ  выгодно и  длЯ  здоровьЯ полезно  --
провести заслуженный отпуск. ѓде-то прослышали городские люди, что в  местах
чушанских,  в стране вечнозеленых  помидоров  и непуганых  браконьеров,  как
называл  родные берега Љомандор, -- кишмЯ кишит рыба стерлЯдь, ловЯт ее чуть
ли не тоннами с помощью примитивной и дурацкой снасти под названием самолов,
уды  которого даже  засечки,  по-деревенски  --  жагры,  не имеют.  Њеж  тем
стерлЯдь,  по женской дурости, играЯ с пробкой, цеплЯетсЯ на уды  и замирает
-- бери ее и ешь или продавай, словом, что хочешь, то и делай.
     €х было четверо, нестарых еще людей  труда умственного, конторского  --
так  заключили  чушанцы,  ревниво  приглЯды-  вающиесЯ ко  всЯкому человеку,
целившемусЯ что-либо изловить и унести с …нисеЯ. ‚сю здешнюю  округу чушанцы
считали  собственной, и всЯкое намерение пошаритьсЯ  в ней расценивалось ими
как  попытка  залезть  к  ним в  карман, потому  нечистые  намерениЯ  разных
налетчиков пресекались всеми доступными способами.
     ‚озглавлЯл  приезжих отпускников картавый мужчина с  весело сверкающими
золотыми зубами, с провисшей грудью, охваченной куржачком волос.  ‘вЯзчики в
шутку, но не без почтениЯ именовали его шефом, а всерьез -- зубоставом.
     -- Ќу, как гыбка, мужички? -- свойски хлопаЯ чушанских браконьеришек по
плечу, интересовалсЯ эубостав.
     Џеред тем как приниматьсЯ за  самоловы, чушанские  хитрованы непременно
подворачивали  на  огонек  --  покурить,  узнать,  как  протекает  жизнь  на
магистрали. Ќа самом же деле -- выведать, что за люд нагрЯнул, не соглЯдатаи
ли?
     ѓод от года жизнь браконьеришек тЯжельше делаетсЯ: рыбоохрана, особенно
из краЯ котораЯ, страсть какаЯ ушлаЯ стала. Ђппарат придумала -- наставит, и
все, что думаешь и собираешьсЯ делать, узнает, наука, одним словом.
     -- ђыбка-то? -- шарилсЯ в голове чушанец. -- ђыбка плавает по дну, хрен
достанешь хоть одну!..
     -- Ќу, уж сразу и хрен! Ќи хрена-то у нас и дома до хрена! ’акие места!
-- втЯгивали в разговор чушанца приезжие, угощаЯ сигаретками.
     Ћщупью  подбираЯсь,   таЯ  в   глубине  насмешку,  считаЯ  простофилЯми
супротивника и хитрецами себЯ, чушанцы  и отпускники в конце концов уЯснили,
что союзно им не живать, однако пригодитьсЯ друг дружке они могут. Џриезжие,
не жалеЯ  добра,  накачали „амку  и Љомандора спиртом, и те  смекнули, что у
одного  из молодцов жена  или  теща работает в больнице, может, кто из них и
фершал,  и всамделишный зубостав -- золотом всЯ  пасть забита, оскалитсЯ  --
хоть  жмурьсЯ,  --  стало  быть,  стеснЯтьсЯ  нечего,  успевай  дармовщинкой
пользоватьсЯ.  „амка  и  ночевать  осталсЯ возле городских,  делЯсь  с  ними
"опытом",  хвастаЯсь  напропалую: "ѓимзит, прЯмо гимзит  стерлЯдь, когда  ей
ход!  „а вот  не пошла еще. †дем. ‘колько ждать?  -- „амка  вздымал рыльце в
небо  и  кротко  вздыхал: -- ’айна  природы! Ћдной  токо небесной канцелЯрии
известнаЯ!"
     Џриезжие терпеливо ждали, изготавливали концы, насаживали крючки, между
делом  азартно  дергали  удочками  вертких  ельцов, мужиковатых,  доверчивых
характером  чебаков,  форсисто-Яркого, с замашками дикого бандита,  здешнего
окунЯ,  вальЯжную сорогу, котораЯ  и на крючке  не желала  шевелитьсЯ, ну и,
конечно,   ерша,  всем  видом   и   характером   смахивающего  на  драчливых
детдомовцев.
     Џробовали наезжие рыбаки  удить хариуса и ленка на ‘урнихе и в Ћпарихе,
однако  успеха не имели. Љомар выдворил их из глушины чернолесьЯ. Ћтпускники
бежали с  речки так  поспешно, что и удочки вместе с лесками там  побросали.
“дочки немедлЯ отыскали местные рыбаки и смотали с них редкостную жилку, под
названием "ЯпонскаЯ".  —ушанцы  уже  изрЯдно  пообобрали  отпускников:  чего
выцыганили,  чего  потихоньку  увели,  так  как  наезжие  держались  вольно,
разбросав  имущество вокруг стана,  по берегу, а глаз чушанца  всегда и все,
что   худо   лежит,   немедленно   уцеливал,  натура  не   позволЯла   через
бесхозЯйственно лежащее добро переступать.
     ‚ремЯ шло, двигалось. Ѓраконьеришки подолгу висели ночами на концах, но
утешительных известий не приносили -- стерлЯдь, да еще ангарскаЯ, котораЯ "в
роте тает", не шла.
     ЏринЯлись отпускники  чебаков и другую черную рыбешку вЯлить на солнце.
Џолный  рюкзак набили. ‘ пивцом  ее зимой да за  дружеской  беседой  --  ах,
господи ты, боже мой! ‚от еще стерлЯдочки дождутсЯ, центнерок-другой возьмут
--  больше не надо, не хапуги, половину  реализуют,  половину по-братски меж
собой разбросают, покоптЯт, Ящичек железный, коптильный, так и быть, подарЯт
этим дремучим людЯм.
     ‘пиртик  меж  тем  подошел  к концу.  „амка и следом  за  ним  Љомандор
отвалили  от  палатки,  повыгоревшей на  солнце и уже не  полыхающей жарком.
‚сЯкие иные чушанцы тоже утратили интерес к приезжим.
     "‡начит,  стерлЯдь  пошла  и  охломоны  таитьсЯ  начали!"  --   осенило
отпускников,  и они  поскорее выметали  три самолова. —тобы  не потерЯть их,
наплава повесили, все  же опыта нет, вслепую ловушки не найти. ‡ато самоловы
у приезжих рыбаков -- не самоловы -- произведениЯ искусства! Џробки  крашены
в разные  цвета, чтоб видней было рыбе. Љоленца навЯзаны, правда, как попало
и разной длины, вместо  Якорниц каменюка. „а в этом ли  суть?  ‘терлЯди, раз
она   такаЯ  игриваЯ  дитЯ,  главное   --   пробка,  ЯркаЯ,   пенопластоваЯ,
современнаЯ, не  та,  что  у  чушанских  аборигенов,  --  у  них пробки  еще
доисторической эпохи, когда бутылки  закупоривались не железной нахлобучкой,
а корой какого-то дерева, чуть ли не из Ђфрики завозимого.
     ѓлЯдЯ  на  такие  роскошные  ловушки,  местные  браконьеришки  пожимали
плечами, охотно соглашались: "Љонешно, конешно! ѓде нам? ’е-о-о-ом-ность..."
—то правда,  то правда: дремучестью веЯло  от этих людей,  болотным духом на
версту несло.
     ‡а  сутки  на  три конца  попал пестрый толстопузый налим,  живучий, он
долго не давалсЯ в руки. —етыре уды кто-то оторвал, еще четыре поломал.
     -- Ћсетг-звегюга! -- тщательно обследовав самолов,  корни обломанных уд
и  рваные  коленца,  дрожащим  голосом  объЯвил  шеф.  Ђртелью  решено  было
переставить самоловы на самый стрежень -- как и всем малоопытным рыбакам, им
мнилось -- чем дальше в реку, тем больше рыбы.
     Џоздней  ночью  отпускники  закончили трудную  работу  по  перестановке
ловушек, подвернули к стану, там их Љомандор поджидает.
     -- Ќа фарватер не лезьте!  --  предупредил он и  отчужденно добавил: --
Џод пароход ночью попадете! Џо реке лишка не рыскайте. ‡акрестите наши концы
-- на  себЯ пенЯйте! -- €  выразительно  поглЯдел  под  ноги,  возле которых
лежало  у него  ружье со  стволами двенадцатого калибра. ‘казал и рванул  на
дюральке  в —уш. ‚олна  за лодкой бодраЯ двоилась, в носу лодки, под завЯзку
полный, хрустел, шевелилсЯ мешок, по-ранешнему -- куль.
     Џримолкли отпускники -- уж больно бандитскаЯ харЯ у  джигита. Ќо шеф на
то  он и шеф,  чтоб  силу и дух в  коллективе поддерживать, многозначительно
сощурив глаза, проговорил:
     --  ’ак-так-так!..  --  и  стукнул кулаком себЯ по  колену:  --  ’емнит
загаза! …сть тут место. "‡олотаЯ Љагга" называетсЯ. “сечем -- боитсЯ! ѓужьем
запугивает, хамло! Ћ-о-ох и наглец!  Џока  спигт пил -- дгуг тебе и бгат, не
стало спигту -- вгаг!
     ‹ето  в  середину  валило,  теплынь,  солнце! ЏрЯмо за палаткой,  вдоль
пышной оборки прибрежных кустов, пучки, как какие-нибудь экзотичные растениЯ
в  джунглЯх  Ђмазонки, вознЯлись  высокущие, мохнатые, лопушистые!  ‚ широко
цветущих зонтах дремали шмели и бабочки, на них охотились пичуги, суетились,
выбираЯ  из гущи соцветий мушек, тлю  и  всЯкий корм  детЯм.  Њарьин  корень
дурманом исходил  по склонам берегов, лабазник в пойме речки набух  крупкой,
цвел молочай,  дрема, вех, бедренец  и  всЯкий  разный  дудник,  гармошистые
листьЯ  куколЯ,  все  времЯ  бывшие  на  виду,  потухли  в  громко  цветущем
дурнотравье,  и  все  ранние  цветки  унЯлись, рассорив лепестки  по  камнЯм
берега. Ђроматы голову кружили. ’еплынь! Ќега! ќ-эх, девочек  не прихватили!
„а какаЯ с девочками рыбалка? Ѓлуд  один. Ѓог с ними. ‚от наловЯт стерлЯдки,
накоптЯт, навЯлЯт и такое в городе устроЯт!..
     Ѓудет, все  будет.  Ќадо  верить и надеЯтьсЯ. Ђ  пока  вечерком таскали
окуней, ельцов и чебаков, жарили их по-таежному, на рожне, попросту сказать,
на сучках,  ели,  где  сырое,  где обугленное  --  не очень-то  вкусно, зато
экзотично.  Џоели,  запели:  "‰-Я  лю-ублю-у-у  тебЯ,  жизнь!.."  ‘ладостные
предчувствиЯ,  накатывающие на  человека  во  времЯ цветениЯ природы, сулили
нечто необыкновенное, томили, словно в  юности, накануне первого свиданиЯ. €
только  комары  --  наказание  человеку от природы  за его  блудные  дела  и
помышлениЯ, не давали полностью отдатьсЯ природе и насладитьсЯ  ею до конца.
Ћни даже в палатку набивались, проклЯтые. Ќе раз сшибали отпускники  палатку
со  стоЯков,  норовЯ  кулаком  попасть в  эту махонькую  скотинку, способную
довести человека до нервных припадков.
     “тром, под  прикрытием легкого парка, дымЯщегосЯ  над рекой, отпускники
выплыли на концы с предчувствием  удачи и снЯли трех  стерлЯдей -- засеклись
какие-то  дуры. Џосчитав,  что началсЯ ход  ангарской стерлЯди,  они  решили
отметить первую  удачу  ухой,  с  дымком  и  коньЯчком,  утаенным  от алчных
чушанских самоедов.
     Љогда Я читаю либо слышу об ухе с дымком, менЯ непременно посещает одно
и то же не очень  радостное воспоминание, как одноглазый мой дед Џавел лупил
менЯ  палкой  за  уху, пахнущую дымом, потому  что дымом  она  может пахнуть
только по причине  разгильдЯйства: из-за сырых  и  гнилых дров да еще  когда
котел в ненагоревший костер подвесишь иль  зеворотый повар не закроет варево
крышкой. € уголь бросают в котел  вовсе не длЯ вкуса -- опЯть же по нужде --
березовый  уголек  вбирает  в  себЯ  из  пересоленного  варева  соль,  очень
маленько, но вбирает.
     Ћднако Ѓог с ней, с кухней и с ее секретами. “ху во всех землЯх и краЯх
варЯт со своей выдумкой, а где и с  фокусами, хотЯ и мудрить-то вроде не над
чем и незачем.
     Ћтпускники не  варили  уху --  свЯщеннодействовали.  Ћзнобно  дрожа  от
предчувствиЯ редкостной  еды, один  из приезжих рыбаков  потрошил  стерлЯдь,
другой  навешивал  круглый,  наподобие  военной  каски,  котел на таганок, в
котором белела картошка и луковки да сиротливо плавал лавровый лист и черный
перец горошком, непременно  горошком -- от молотого, по их разумению, не тот
вкус. „вое  рыбаков настраивали под  Яром  коптилку,  длЯ начала, в  порЯдке
опыта, "зарЯдив" ее чебаками, чтобы после, когда хлынет  стерлЯдь, не терЯть
времени.
     ‘варив  уху,  отпускники  бережно  водрузили котел на  плоский  камень,
расположились в братский круг, сдвинули чаши.
     --  ‡а осетга!  --  возгласил  шеф  и  хрЯпнул благородный напиток,  не
звездочками --  арабскими закорючками, будто золотистыми осами, облепленный.
Ќе успел  шеф  занюхать  напиток и, благоговеЯ,  черпнуть  ушицы ложкой, как
увидел летЯщую по реке дюральку. -- ‚от ведь,  охломоны, -- шлепнул себЯ шеф
по  голой лЯжке, пришибив попутно слепнЯ, -- вот козлы! ‚ыпивку чуют,  будто
слепни кговь! -- и, бросаЯ битого слепнЯ в огонь, велел спрЯтать бутылку.
     ‹одка не  минула их, ткнулась точно против стана. Љ  костру, разламываЯ
хрустЯщие   ноги,  приблизилсЯ  незнакомый  чернЯвый  мужик   с  неулыбчивым
костлЯвым  лицом и командирской кожаной сумкой на боку. "•арюзЯтник! Љомаров
идет кормить на речку", -- по сумке заключили отпускники.
     -- ‡дравиЯ желаю! --  сказал приезжий и стрельнул приметливым глазом  в
котел. “севшись на камень, он перебросил сумку на живот, добавил: -- ЏриЯтно
кушать!
     --  ‘пасибо!  -- сдержанно отозвались рыбаки.  Џриглашать незнакомца  к
столу не стали -- хватит с них, потравили выпивки и харчей "самоедам".
     ЏотираЯ   ладонью  поЯсницу,   незнакомец  оглЯдел  где  и  как  попало
разбросанное имущество, чуть задержал  взглЯд на новой лодке,  на  "‚ихре" и
поинтересовалсЯ бесцветным, как бы даже больным голосом:
     -- ќто ваши концы висЯт под наплавами?
     ЏереглЯнувшись меж собою, отпускники насторожились.  Ќо  шеф  развеЯл в
прах настороженность решительным и едким ответом:
     -- Ћни вашим мешают, да?!
     Ќезнакомец не отозвалсЯ.  Ћн выскреб  из огнЯ  уголек,  заложил  его  в
изожженную трубку и,  забыв уголек там --  длЯ вкуса -- догадались горожане,
тем же бесцветным, несколько даже удрученным голосом молвил:
     -- „умаете, без вас здесь рвачей недостает?..
     -- Ќу, ты, это... подбирай выражениЯ!
     -- ‹юди из  самого краевого центра,  видать, образованные,  --  покачал
головой  незнакомец, -- и сразу  "ты"! Ќебось в  городе блюдете себЯ. ‡десь,
значит, все можно?  Љрасть, грубить, распоЯсыватьсЯ. ’айга, темь, начальства
нету...
     ‡убостав скривил презрительно губы, обращаЯсь к своей бригаде:
     -- ‚идали! €  здесь воспитывают!  --  и сурово спросил: --  ’ы  сколько
сегоднЯ выжгал, охламон?
     “ незнакомца дернулсЯ рот, беспомощно и горько  задрожали веки, но губы
тут же сжались,  резче означив отвесно стекающие к подбородку складки, худаЯ
рука крепче стиснула трубку.
     -- ™енок! -- сказал он тихо, -- ѓде ты служишь, кем руководишь, не знаю
и знать не хочу, но слюни следовало бы тебе утереть, прежде чем допускать до
руководЯщего-то дела!  -- и вдруг решительно,  по-чапаевски  взмахнул рукой,
будто сгребаЯ всю компанию с берега: --  Ђ ну вон, к чертовой матери с реки!
—тоб  ни духу, ни вони вашей здесь через час не было!..  -- и  уехал, за мыс
Ћпарихи с лодкой зашел.
     --  Ќ-ну,  бгатцы-ы!  -- опомнившись,  развел руками  шеф, -- уж какого
нагоду в зубопготезном кгесле не пегевидал, но с такой поганой пастью...
     -- „ать ему надо было, чтоб на лекарства всю жизнь работал!..
     -- Џо виду, он и так на уколах живет.
     -- Ќаркоман?
     -- ‹адно, если наркоман. —то как рыбинспектор?
     -- …гунда! €нспектога  здешнего Я знаю.  ‘емен, инвалид  войны. Њиговой
мужик...
     -- ‡начит, снова самоед! Ќу мы ему...
     Ќезнакомец  вернулсЯ точно  через  час. Ќа берегу  все  как было, так и
есть: барахло повсюду;  сытаЯ пьЯнаЯ артель в  тенечке  спала,  и  слепни ее
доедали.
     ђаспинав шефа, незнакомец сказал:
     -- ‚ам че говорено было?!
     ‡убостав на него  пЯлилсЯ,  ничего  со сна  не понимаЯ. Ќаконец продрал
глаза, возмутилсЯ:
     -- ЋпЯть ты?! Ќу-ну, знаешь... всЯкому тегпенью... счас Я гебЯт подыму,
мы тебе устгоим...
     -- Ќа,  нюхай! --  к заспанным глазам зубостава поднесли удостоверение,
костром  и рыбой  пахнущее.  ЏоморщилсЯ зубостав: до чего  все тут одинаково
пахнет!  € два раза  прочел,  не понимаЯ со  сна, что читает. "ђыбинспекциЯ,
—еремисин. ђыбинспекциЯ, —еремисин". -- ‚нЯл?!
     еф засуетилсЯ,  отыскиваЯ по  карманам курево,  -- правы были  ребЯта.
‘мыватьсЯ следовало, пока дЯдЯ добрый...
     -- Ѓудите  своих соратников. Џодымайте  из воды концы.  џ тем  временем
картинку вам на  памЯть нарисую,  --  объЯснил —еремисин.  --  Ќе  понимаете
человеческих-то слов, соплЯки! ‘ебЯ  только уважаете! ’ак Я вас еще и законы
уважать научу!..
     ‡убостав заюлил, пробовал извинЯтьсЯ, коньЯчку предлагал, намекал, что,
если  надобность в  больнице есть  или в  лекарствах,  -- всегда пожалуйста.
—еремисин, у  которого посинели  губы --  сердце, видать, сдает, брезгливо и
горько скривилсЯ.
     --  ”амилиЯ? --  нацелившись в книгу  актов  дешевой шариковой  ручкой,
сверкнул он цыганскими глазами. ефу сделалось одиноко,  запрыгала  мыслишка
придумать  фамилию.  Ќо  —еремисин  --  тертый-перетертый  тип,  угадал  это
нехитрое намерение: -- ‘оврете -- под землей сыщу!
     ‘коро все  было закончено.  "Љартинка" в  трех  экземплЯрах нарисована,
один,  самый  мутный экземплЯр -- истерлась  копирка у  рыбинспектора, много
работы -- был обменЯн на двести двадцать пЯть  рублей штрафа. Ќа всю катушку
выдал  —еремисин: по пЯтьдесЯт рублей за каждый самолов, по двадцать пЯть за
каждую стерлЯжью голову, да еще и наставление в добавку бесплатное:
     --  —тоб  не  тыкались!  —тоб  помнили: землЯ наша едина и неделима,  и
человек в любом месте, даже в самой темной тайге должен быть человеком! -- и
въедливо,  по  слогам повторил, поднЯв кривой,  от  трубки рыжий  палец:  --
—е-ло-ве-ком!
     ‘тоЯ   по   команде  "смирно",  отпускники   безропотно  внимали   речи
рыбинспектора —еремисина.
     --  “ нас денег нету,  --  пролепетал один из рыбаков, бережно держа  в
руках "картинку", -- рыбой надеЯлись прожить...
     -- ‹одку, мотор продадите,  --  подсказал  —еремисин, --  на  штраф, на
похмелье хватит, да и на дорогу еще останетсЯ...
     ’ак и сделали  отпускники: мотор продали, лодку продали, пили с горЯ на
дебаркадере  и пели, но уже  не "џ люблю тебЯ, жизнь",  все  больше древнее,
народное.
     Џили-пили,  пели-пели,  сцепились   ругатьсЯ,   разодрались,  выбросили
шефа-зубостава с дебаркадера в …нисей. Ћн был пьЯный и утонул бы, да, на его
счастье, в ту  тихую вечернюю  пору  катались  по реке  приезжаЯ студентка в
оранжевом  свитере  с  местным  кавалером,  крашенным под  старинный  медный
чайник.    „оморощенный    чушанский    битлз,    чего-то    блаживший    на
английско-эвенкийском  наречии,  отложил  гитару,  поймал  за шкирку шефа  и
подтЯнул его  на  лодке к суше. „альше  шеф полз  уже  сам, клацаЯ  золотыми
зубами, завываЯ, горло его изрыгало мутную воду.
     —ушанские браконьеришки, праздно расположившиесЯ на берегу  с выпивкой,
-- новый  рыбинспектор держал их на приколе, наблюдаЯ, как корежит приезжего
человека "болесь", сочувственно рассуждали:
     -- ‘  постного-то  хеку да сразу на  ангарскую  стерлЯдь!.. Љако  брюхо
выдержит?
     -- ѓай-юююю-гав!
     џ  б забыл эту  скорее грустную,  чем веселую  историю, поведанную  мне
бывшим  фронтовиком  —еремисиным,   но  от  дурашливой  пакости  до  мерзкой
жестокости -- шаг,  в общем-то,  меньше воробьиного, и Я продолжу рассказ  о
том, как пакость и забава может перерасти в немилосердное избиение природы.

        x x x

     ‡а  несколько  дней до  отъезда в ‘ибирь  по  вызову брата Я  прочел  в
центральной газете статью о том, как  два школьника изловили  в ботаническом
саду Њосковского  университета  нарЯдного  жирного  селезнЯ и  свернули  ему
голову. “же  будучи в  —уши, еще  раз  удосужилсЯ слышать  о  том несчастном
селезне по  радио. ел радиосуд  над злоумышленниками. ‚ присутствии знатных
людей, артистов, ученых и, конечно, родителей их секли  словесно. ‚спомЯнуто
было, и не  раз, как  потерЯвший  облик  московский  кирюха увел из зоопарка
доверчивого лебедЯ и употребил его на закуску.
     €з парнишек, учинивших злодейство, едва ли который наложил на себЯ руки
--  они  нынче не  очень-то боЯтсЯ  радио  и всЯкого там общественного суда,
скорее всего буркнули:  "не бу  бо",  и все,  но вполне допускаю  мысль, что
родители, которые посовестливей, послабже  духом, могли и занемочь, шутка ли
-- срамЯт на всю страну,  общественность Њосквы дружно поднЯлась за селезнЯ,
всколыхнулись пенсионеры.
     Ќе противник  Я воспитываниЯ  людей  с помощью  газет, радио  и  других
могучих средств пропаганды, но после  того, как наглЯделсЯ на  браконьеров в
‘ибири, оплакивание селезнЯ мне кажетсЯ  барственно-раздражительной и пустой
болтовней.
     € кабы распоЯсывались, злодействовали только одни бродЯги  да рвачи! Ќа
Ћби,  в  Ќарымском  крае,  электрик,  вызванный  починить  проводку  в  доме
работника  местного правосудиЯ, обнаружил  на чердаке больше  сотни убитых и
подвешенных  "обветриватьсЯ" лебедей. Ќа лебедЯтинку  потЯнуло  зажравшегосЯ
служителЯ северной ”емиды, да и пух лебединый ныне в большом  ходу и цене --
модницы приспособили его  на зимние  муфты  и всЯкие другие  нарЯды,  что не
мешает им, глЯдЯ на балетного умирающего лебедЯ, ронЯть под печальную музыку
‘ен-‘анса слезы -- ранит их искусство.
     Џролет гусей  на том же …нисее  часто  совпадает с ледоходом.  Џодранки
сплошь "перетЯгивают" через заберегу, падают на прососанный водою и туманами
лед, становЯтсЯ добычей ворон, растираютсЯ  льдинами. Џатроны здешние мужики
зарЯжают все еще по старинке, на глаз: горстью, меркой, отпиленной от старой
гильзы, либо  чайной ложкой.  Ћ том,  что у  бездымного пороха короткий срок
действиЯ, многие охотники не  ведают. "шалкат,  понимаш, по костЯм, слышно,
как  шшалкат,  гусь колыхнетсЯ, понимаш,  и летит! Џорох худой стали делать,
шибко худой. ђаньше, бывало,  за  сто сажен  саданешь -- мЯчиком  катитсЯ...
Њожет, и ружье заговорено".
     ‚округ —уши  выследили  и перебили охотники  воронов  -- редких таежных
птиц-санитаров: если  кровью  ворона,  по  поверью, смазать стволы ружьЯ  --
порон хороший будет...
     џ нарочно рассказал  чушанцам о погублении московского селезнЯ и о суде
над злоумышленниками.
     --  „елать-то  нечего,  вот  и  болтают  чево  попало,  --  было  общее
заключение.
     -- „урак  он,  селезень-то!  ‡ачем сЯл  в  Њоскве?  ‘уда  бы летел,  --
поддразниваЯ менЯ, сказал Љомандор.
     …сть  зоопарки, пруды, заказники, заповедники,  где птица,  зверушка  и
всЯкаЯ живность существуют длЯ того, чтобы  на них  смотрели, изучали, а  то
ведь от таких орлов, как они, детЯм голаЯ землЯ достанетсЯ, поЯснЯл Я.
     -- —е на их, на птиц-то, дивоватьсЯ? Џтиц стрелЯть надо! ‚арить. „ети в
телевизор их глЯдЯт пусть.
     ‚ этих словах не  только злаЯ усмешка, кураж, но и  напоминание: деды и
прадеды  добывали дичь круглый год, выбирали Яйца из гнезд, ловили  линЯлого
гусЯ в тундре, лупили уток-хлопунцов,  еще не ставших на крыло, ладили петли
и слопцы на глухарЯ, самострелы на лосЯ, оленЯ и медведЯ  и привыкли жить по
самонравному закону: что хочу, то в тайге и ворочу!
     Љто, как искоренит эту давнюю  страшную привычку хозЯйствовать  в лесу,
будто в  чужом  дворе?  Ќа севере  люди не  готовы повсеместно к бережливому
промыслу.  „а мы сами-то готовы ли? Џощупайте себЯ за голову -- на ней шапка
из ондатры, или из соболЯ, или из белки; глЯньте на  вешалку -- там шубка из
выдры,  пальто с  норковым, куньим  или  хорьковым  воротником,  муфточка  и
шапочка снежной  белизны из натеребленного лебЯжьего  пуха.  Ђ всегда ли это
добыто трудовыми, промысловыми, не рваческими руками?
     Џромысел --  работа тЯжелаЯ, и те,  кто  добывает пушнину в тайге  и  в
тундре, этим живут, это их способ существовать,  зарабатывать на жизнь. € не
о них речь.


     Ћсень тысЯча девЯтьсот семьдесЯт первого года по  всей ђоссии  выдалась
затЯжнаЯ. € в ‘ибири -- неслыханное дело! -- почти до декабрЯ не было снега.
Ќа  пустынную   таежную  реку  ‘ым  хлынула  никем  не  учтеннаЯ,  нигде  не
зарегистрированнаЯ  орда  стрелков, не признающаЯ никаких  сроков  и  правил
охоты.
     Ќачавшись в Џриобской низменности, через тысЯчу с лишним километров ‘ым
спокойно сливает свои желтоватые,  торфом отдающие воды с  …нисеем.  ‚стречь
‘ыму с приенисейской левобережной низины течет к Ћби, в  Ќарымский край река
’ым. Ћн чуть длиннее ‘ыма, полноводней -- так вот два брата "в одном  вагоне
в разные  стороны  едут!" -- природа поровну распределила  воды, богатства и
дары  свои.   ‘праведлива,  мудра,   терпелива   наша  природа,  но  и   она
содрогнулась, оглохла в ту осень от грохота выстрелов, ослепла от порохового
дыма.
     Ќа  лодках, с  бочками горючего, с  Ящиками боеприпасов,  с  харчами  в
багажниках двинули налетчики вверх по ‘ыму, в глушь молчаливой тайги. Ќет на
‘ыме ни инспекторов, ни милиции,  никакого населениЯ,  но охотники все равно
врозь правЯтсЯ,  боЯсь друг дружки, крадутсЯ  по реке, норовЯ разминутьсЯ со
встречной или обгонной лодкой, сворачиваЯ в протоки, за островки, лайды.
     Љогда-то были на ‘ыме станки, деревушки и промысловые пункты, но рыбаки
и охотники держались жилого места до  тех  пор, пока твердо  стоЯл на  земле
крестьЯнин-хлебопашец.  ЉрестьЯнин  --  он  не  только кормилец, он  человек
оседлый,  надежный,  он  -- Якорь жизни.  ‡емли  по  побережью  ‘ыма и  ’ыма
непроходимы,  болотисты, однако же так пространст- венны, что любой  человек
тут  найдет  себе  подходЯщее  место  хоть  длЯ пашни,  хоть  длЯ огорода, о
промысле и говорить нечего. Ѓеломошные  сосновые боры,  чистые кедрачи шумЯт
малахитовым  морем,  ронЯют  шишку  наземь,   сорЯт  Ягодой,  преют  грибом;
лебединые озера, журавлиные  болота,  рыбные речки,  ледЯные кипуны  --  все
полно пушным  зверем  -- белкой, соболем,  колонком,  горностаем,  непуганой
боровой птицей.
     ‚оенное лихолетье  коснулось и таежного  ‘ыма. ‘нЯлись с  него, ушли на
…нисей колхозники. ‡а  ними  потЯнулись  осторожные промысловики,  завершают
уход  еще  более осторожные  и  потаенные старообрЯдцы.  Ђ  тайга,  особенно
севернаЯ,  без человека  совсем сирота,  да и таежные богатства ох как нынче
нужны. ђазве дело, что сельское, таежное и  всЯкое население стало кормитьсЯ
из магазина, а не с лесной кладовой, не с полЯ, не с огорода?! ...
     ‘амо собой, ребЯтишек и таежных надо учить, без грамоты  ныне и лесному
человеку  некуда  податьсЯ.  •леба,  картошек,  сахаришку, мотор,  лодчонку,
всЯкий  припас  и  провиант  промысловику  лучше  самому запасти и купить  в
заготпушнине или  в  рыбкоопе,  не  ждать,  когда прибудет  на  кунгасе всем
примелькавшийсЯ, всем  до смерти надоевший чванством и "умственностью", лишь
на ‘евере обитавший, "полномошный" человек под именем ‡ахар ‡ахарыч или €ван
€ваныч.  Њалограмотный,  Языкастый  мужичонка с лукавыми глазами,  суетливым
характером и липкими руками, которого так забаловали лесные люди, что он сам
себЯ иванил-навеличивал.  Џережив  целую эпоху,  сменив  множество названий:
приказчик, кооператор, завхоз, экспедитор, зав. базой, зам. нач., пом. нач.,
он, в общем-то, облика своего и нрава  не переменил, все тот же плут и хват,
и  как шарилсЯ по ‘еверу будто по темному чердаку еще при царе-горохе, так и
продолжал здесь шаритьсЯ до последних лет.
     Ќо не пировать больше "полномошному" человеку средь  таежных просторов,
не  творить безалиментно ребЯтишек  в любезно  перед ним распахнутых избах и
чумах, не сидеть куражливо в красном углу, вещаЯ разные "важнеющие" известиЯ
"по секрету".
     "Ќеуж,  как при царе ‹ексее, ишшо дальше в  леса  уходить придетсЯ?" --
таращил порченные трахомой глаза старо- обрЯдец-отшельник. "Ќу-ну, покуль не
трогайсЯ.  Џокуль  держись  насиженного  места.  …сли  политицкий  накал  не
ослабнет и ихние верх  начнут брать, Я дам знать..." -- "„ак на  тебЯ токо и
надежа, милостивец!  ’око тобой и  живы. ’ы уж  не оставь нас. Љоли нечистые
двинут -- сигналь! ‘ымемсЯ. “йдем. Ѓог милостив!.." -- "‚от это ты зрЯ! Љаки
милости? Љакой  Ѓог? Ќикакого Ѓога нету!.." -- "то ты, што ты, радетель! --
махал руками насмерть перепуганный таежник. -- ’ы хоть учена голова, но Ѓога
не гневи!  ’ы уедешь, а нам с Ѓогом оставатьсЯ, так што  помилосердствуй!.."
-- "€-эх!  -- мотал  головою огорченный "начальник", -- пню  молились, двумЯ
перстами крестились, ни черта со времен царЯ  ‹ексеЯ  не переменились!" -- и
переходил к вопросам "мировой политики".
     ’ут уж не то чтоб  перечить, кашлЯнуть люди боЯлись, дабы не пропустить
ни слова.  "ѓерманец  менЯ  беспокоит главным  образом,  -- озабоченно вещал
"полномошный" человек. -- Љонешно, бит  он,  крепко бит,  однако ж затаилсЯ,
змей, помалкивает.  Ђ  об  чем  помалкивает,  поди  узнай!.." --  "„а-а,  --
тискали, терзали кулаками  бороды староверы и громко крЯкали, -- ситуЯциЯ! ‚
тихом-то   болоте   оне,  нечистые-то,   и  хоронЯтсЯ..."   €   встревоженно
интересовались: "…сли, к примеру, нехристь какой двинет на ђасею, дак дойдет
ли до  ‘ыма иль  на кыргызе остановитсЯ?"  Љыргызами таежники  и по  сю пору
называют всех людей нерусского происхождениЯ.
     "€-эх! --  снова впадал  в удручение высокоумный гость,  --  Я имЯ  про
”ому, они мне про …рему! ’емь болотнаЯ..."
     ‚ыдаваЯ  охотнику  положенный  по ордерам  припас  и принимаЯ  от  него
пушнину, "полномошный"  человек напускал на себЯ вид небывалого благодетелЯ:
"Џервым сортом беру из исключительного к тебе уважениЯ, -- и, словно отрываЯ
от сердца, вынал из заначки  новое ружье: --  Ќикому  ни-ни!  ‘ самой Њосквы
достал, с особых фондов! “ менЯ, брат,  всюду рука!.." -- "„а ‡ахар ‡ахарыч!
„а  век  за тебЯ молитьсЯ..." -- "‚от сапоги! ‚ таких сапогах пока ишшо токо
маршал ‚орошилов ходит,  ну еще какие  ответственные  лица,  а  Я  уж добыл!
Џрипас опЯть же! ‘ припасом  нонче ой-ей-ей! Ќа оборону бережем. Љоли пороху
вдосталь -- никакой  враг не  страшен.  Ќорма  кругом, фонды  режут и режут,
обстановка чижолаЯ, холоднаЯ война разгораетсЯ и разгораетсЯ... Ќо тебе, как
другу..."
     Њлел  доверчивый  трудЯга-промысловик  от  таких   почестей  и   особой
доверительности к нему. Њешком валил ‡ахар ‡ахарычу шкурки, мЯсо, орех, а то
и   щепотку  золотишка,  "нечаЯнно"   в  кипуне  найденного,  --   умасливал
"отца-радетелЯ",  и невдомек  ему,  что ружьЯ и сапоги  давно есть в  каждом
городском  магазине,  черным порохом  воистину еще при царе  ‹ексее из фузей
палили, остерегаЯ отечество и престол, а за обман, обмер и  обвес полагаетсЯ
‡ахар  ‡ахарычу тюрьма  от  той самой власти, которою он козырЯл  и  которую
представлЯл собою. „ело и впрЯмь не раз кончалось тем, что  исчезал "таежный
Ѓог"  --  ‡ахар ‡ахарыч в неизвестном  направлении  лет этак  на десЯть.  Ќо
вместо него тут же ЯвлЯлсЯ €ван  €ваныч -- прозывались-то они по-разному, но
молва про них хоть и тихаЯ, да одинаковаЯ по тайге катилась: "ѓде такие люди
побывают, там