 Ѓабель тихо произнес:
     -- €  попадаютсЯ же, черт возьми, счастливые люди на земле! ѓодами иной
мучитсЯ,  выдумываЯ  всЯкие такие  штуки, а тут человек все это выкладывает,
словно ђотшильд из кошелька!
     -- —то  там! -- осклабилсЯ  рассказчик. -- “  менЯ таких историй  целый
мешок.
     ’ак послушайте, „икий, вы же уголовный преступник! ‚едь  это же готовый
рассказ! ‚едь это же надо просто продиктовать стенографистке!
     „икий самодовольно улыбалсЯ,  а  мы -- трое  сидевших с ним за  столом,
многозначительно переглЯдывались. „ело в  том,  что совсем недавно Њикитенко
уже заставил однажды этого  неистощимого выдумщика  записать  свое очередное
вранье. Љогда „икий это сделал,  оказалось, что  рассказ не получилсЯ. ’огда
его стал переписывать Њикитенко,  а затем Џервомайский.  ‚ыЯснилось, однако,
что даже два талантливых писателЯ не в состоЯнии исправить  то, что испортил
один неумелый.
     Ќо €саак  ќммануилович  ничего этого, конечно, не знал. Ћн  представлЯл
себе  написанное  исходЯ  из своих  возможностей и, конечно же, был введен в
заблуждение эффектной болтовней Ђнтона „икого, когда  сказал, что его устный
рассказ  достаточно лишь  застенографировать,  чтобы получилось литературное
произведение.  ѓораздо  ближе к  истине он был, когда проворчал, что "годами
мучаетсЯ иной, выдумываЯ всЯкие такие штуки",  с горечью намекаЯ на себЯ. Ќо
„икий  не  был этим  "иным",  им был Ѓабель,  умевший  превращать  житейский
анекдот в высокопробное литературное золото.
     Љак  это  удавалось,  трудно  было  понЯть.  —итаЯ  его  и   восхищаЯсь
удивительной выразительностью  и точностью каждого  слова,  Я  не  мог  себе
представить  оборудованиЯ   его   лаборатории.   Ќо  невольное  признание  о
длительных муках проливало некоторый свет и кое-что объЯснЯло.
     Ћткровенно и доверительно  он рассказал о своих муках  позже, с трибуны
Џервого  съезда писателей. ‚ то времЯ  кое-кто упрекал  ЃабелЯ за длительное
молчание,   а   находились  и  такие,   кто  клеймил   его  словами,  весьма
напоминавшими обвинительные заключениЯ. Џочему, дескать, молчит? Њожет быть,
просто  отмалчиваетсЯ? Ѓыло  времЯ партизанской  романтики -- тогда писал, а
наступил час прозаической борьбы --  и он помалкивает. „аже его землЯк ‘емен
Љирсанов,  отвечаЯ, как все одесситы, вопросом на вопрос, недоумевал, правда
умерЯЯ при  этом страсти  и  стараЯсь кое-кого навести на единственно верное
объЯснение:
        <i>Ќе надо даром зубрить сабель, --</i>
        <i>менЯ интересует Ѓабель,</i>
        <i>наш знаменитый одессит.</i>
        <i>Ћн долго ль фабулу вынашивал,</i>
        <i>писал ли он сначала начерно</i>
        <i>иль, может, сразу шпарил набело, --</i>
        <i>в чем, черт возьми, загадка ЃабелЯ?..</i>
     Ђ  невысокий  плотный человек с  круглым улыбающимсЯ  лицом и очками  в
железной  оправе  медленно  прохаживалсЯ рЯдом с  трибуной, заложив руки  за
спину,  и, словно рассказываЯ очередную историю из жизни обитателей одесской
Њолдаванки,  тихо  и дружественно  признавалсЯ, что  носит  во  чреве  своем
детенышей подолгу, как  слониха.  Ћн,  конечно, не сказал, а возможно,  и не
имел в виду другой стороны своей шуточной  метафоры: что только  выношенные,
как у слонихи, литературные детеныши и бывают  полновесны, как  слонЯта, и в
этом  мы  можем убедитьсЯ  на  его опыте, а  не  на  опыте  тех, кто "шпарит
набело".  Ћтвет на недоуменный вопрос был получен из  первоисточника, и  все
узнали,  что  "знаменитый  одессит"  пишет  подолгу  и  рождает в  муках,  и
потому-то в его длительном молчании особенной загадки, в сущности, и нет.
     ЊесЯца через два после съезда Ѓабель приехал в  •арьков. џ встретил его
на  ‘умской  и потащил к себе. Џо  дороге  Я стал рассказывать  о главах  из
романа "‚садники", которые мне накануне  прочел ћрий џновский. ѓлавы эти мне
очень понравились, и Я старалсЯ заинтересовать ими ЃабелЯ еще  и потому, что
автору нужно было кое в чем помочь.
     џновскому  в то времЯ было нелегко. ЋбстоЯтельства  сложились так,  что
его  почти  не печатали.  Ћн  был угнетен, ничего не зарабатывал  и  в таких
условиЯх  писал свой  роман.  ќто был высокий, стройный,  очень сдержанный и
органически  интеллигентный  человек.  €роническаЯ  улыбка, словно  защитнаЯ
маска  гордеца, почти  постоЯнно  светилась на  его красивом  лице,  надежно
скрываЯ  от постороннего взглЯда его невеселые внутренние переживаниЯ. Ќо Я,
живший с ним в одной  квартире  в писательском доме уже более шести месЯцев,
знал, в  каком он положении,  и,  хоть  не имел реальной возможности,  очень
хотел ему помочь -- особенно  после  ознакомлениЯ с отрывками  из его нового
произведениЯ.
     €саак ќммануилович имел, конечно,  больше  возможностей.  ‚стретив  его
теперь, Я  вспомнил, что слыхал о близком его  знакомстве или даже дружеских
отношениЯх  с тогдашним директором  Ћѓ€‡а, -- это могло пригодитьсЯ в данном
случае.  € когда Я  тут же  поделилсЯ  с Ѓабелем и  Ћлешей впечатлениЯми  от
произведениЯ и намекнул на бедственное положение автора, €саак ќммануилович,
знавший џновского по Ћдесской киностудии, сказал:
     -- Џошли к нему.
     џ не  был  уверен в том,  что џновского легко  будет уговорить прочесть
снова то, что он мне прочел накануне, и сказал об этом.
     -- Ђ мы его перехитрим, -- улыбнулсЯ €саак  ќммануилович. -- Ћткровенно
признаемсЯ, что хотим  помочь. -- €, понизив  голос, поделилсЯ  секретом: --
Љогда говоришь правду, это иногда действует.
     ћрий  €ванович  приветливо   встретил   старых  знакомых  по   Ћдесской
кинофабрике, где он  прежде был главным редактором. Џосле недолгих блужданий
вокруг да около €саак ќммануилович сказал:
     --  Џослушайте, деловое общение -- лучшаЯ гарантиЯ  успеха.  ќто, между
прочим,  относитсЯ  и к писателЯм. ’ак вот, доставайте свою новую рукопись и
прочтите нам несколько глав.
     Ќе  знаю, подействовало ли на џновского его "чистосердечное признание",
или  он  просто не решилсЯ  отказать  Ѓабелю, -- ћрий €ванович лишь наградил
менЯ своим ироническим, но на сей раз отнюдь не Язвительным взглЯдом и пошел
к своему  небольшому  письменному столу,  достал рукопись и безропотно начал
читать.
     Ѓабелю  понравилось  то,  что  он  услышал.  ЊЯгкие  акварельные краски
тогдашней  прозы  џновского  и подчеркнутаЯ  приземленность его  собственной
прозы   были,   по    сути,   разными   сторонами   одинакового   восприЯтиЯ
действительности. Ћба  они  преклонЯлись  перед  духовным величием человека,
одевали его в Яркий, а  подчас и пышный нарЯд поэтических преувеличений: шли
к одной и той же цели, хотЯ и разными дорогами. Ѓабель это, как видно, сразу
почувствовал и высоко оценил.
     Ћднако џновскому он  прЯмо не высказал своего восхищениЯ, проЯвив таким
образом  и  мудрость и такт: стимулирующую похвалу уместно  расточать, когда
говоришь с младшим. ‚осхищение произведением равного может иногда обидеть не
меньше, чем откровеннаЯ хула. Џоэтому €саак ќммануилович только сказал:
     -- —то ж, вы свое дело знаете!
     Ќо  на улице, по дороге к гостинице, €саак ќммануилович дал полную волю
чувствам и  не  стеснЯлсЯ  в  эпитетах ни  по отношению к "‚садникам", ни по
отношению к их автору.
     ‚скорости  Я  должен  был  ехать  в  Њоскву,  и,  прощаЯсь  у  подъезда
гостиницы, мы условились, что пойдем к •алатову вместе.
     ‚ приемной  директора Ћѓ€‡а  произошел смешной  инцидент. ‚ойдЯ, Ѓабель
направилсЯ  прЯмо  к  двери   кабинета  •алатова,  но  ему  преградила  путь
коренастаЯ  секретарша.  „овольно  грубо  остановив  его,  она  заЯвила, что
директор занЯт и сегоднЯ не будет принимать. Ѓабель попросил все же доложить
и назвал  свою  фамилию. Ќо  секретарша наотрез  отказалась  докладывать  --
видимо, имЯ знаменитого писателЯ ей ничего не говорило.
     -- Џозвольте, -- возмутилсЯ €саак ќммануилович. -- „лЯ чего же вы здесь
сидите, если не желаете докладывать, что кто-то пришел?!
     ЏоднЯлась настоЯщаЯ  перепалка. ‚друг массивнаЯ дверь распахнулась и на
пороге  поЯвилсЯ бородач в кожаной  куртке  -- •алатов.  “видев  ЃабелЯ,  он
просиЯл, обнЯл его и, взЯв под руку, повел к себе. џ тоже  вошел. ‘екретарша
осталась в приемной, как видно, очень посрамленнаЯ.
     Ћни долго по-приЯтельски разговаривали о том о сем, не имеющем никакого
отношениЯ к поводу нашего посещениЯ. Ќаконец Ѓабель поднЯлсЯ,  и Я уже готов
был подумать, что о романе џновского  он  так  ничего и не скажет  -- то  ли
забыл, то ли передумал  говорить. Ќо, уже пожав  на  прощание руку •алатову,
Ѓабель, как бы невзначай, сказал:
     -- „а, вот  что. ‚ •арькове сейчас  пишетсЯ замечательнаЯ книга.  Ќужен
подходЯщий аванс.
     -- ”амилиЯ?  --  спросил  •алатов,  взЯв карандаш  и придвинув  к  себе
поближе отрывной календарь.
     -- џновский.
     -- ћрий џновский, -- вставил Я.
     •алатов записал, но ничего не сказал. …го безразличие  менЯ расстроило,
но €саак ќммануилович, как видно, не беспокоилсЯ.
     Љогда мы поЯвились в приемной, секретарша робко подошла к Ѓабелю:
     -- ‚ы  уж  простите  менЯ,  -- пролепетала она. -- ‘ами понимаете, Я --
одна, а вас много...
     -- Ќу конечно, -- улыбнулсЯ Ѓабель. -- ‚едь это самое сказал еще Џонтий
Џилат €исусу •ристу, разве вы не помните?
     --  „а, да,  конечно...  -- продолжала несчастнаЯ секретарша, заботливо
провожаЯ  нас к выходу: знание истории христианства, как видно, не входило в
ее обЯзанности.
     Ђ когда Я вернулсЯ в •арьков, оказалось, что договор длЯ џновского менЯ
опередил. Џрошло еще  несколько дней, и прибыл почтовый  перевод на довольно
значительную сумму.  ћрий €ванович все  так  же иронически  улыбалсЯ,  но на
протЯжении  последующих  „вух  месЯцев почти  не  выходил из своей  комнаты:
работал усиленно.
     ѓода через два, уже в Љиеве, как-то позвонил „овженко.
     -- Џриехал Ѓабель, -- сказал он.
     -- Њы к вам сейчас зайдем.
     Ќо Ђлександр  Џетрович  почему-то не  пришел -- вдруг оказалсЯ занЯт. ‘
Ѓабелем  Явилась ћлиЯ  ‘олнцева.  Ћтворив  дверь,  Я  услыхал саркастический
возглас €саака ќммануиловича:
     -- ЏЯтьдесЯт девЯтаЯ квартира! „а, наша литература велика!..
     Ќе успев еще  снЯть пальто, он направилсЯ прЯмо к книжным полкам. Ѓегло
просмотрел  сквозь  свои  толстые  стекла  корешки  книг  и  остановилсЯ  на
марксовском издании сочинений Ѓунина.
     -- ‚оробью добывает свое пище из неплохого источника! -- воскликнул он,
как  некогда ребе Њенахэм, с  удовольствием перелистываЯ том писателЯ, книги
которого  не  так  часто  встречались  в  те  годы  на  полках  писательских
библиотек.  Џрисутствие  этих  книг  в  моей  скромной  библиотеке, кажетсЯ,
заметно поднЯло в глазах ЃабелЯ мой писательский  престиж. -- Љстати, о ребе
Њенахэме, --  сказал  €саак ќммануилович, вдруг  захлопнув книгу. --  ‘тарик
приказал долго  жить.  Ќо  на  прощание  с  неблагодарным  человечеством  он
высказал  ему довольно  мрачное предостережение: "•оронЯ своих мудрецов,  --
изрек он, -- люди остаютсЯ в дураках". ’очного синтаксиса  этого изречениЯ Я
не сохранЯю, так как услыхал его не из первоисточника. Ђ человек, передавший
его мне, был профессиональным редактором и не заботилсЯ о подобных пустЯках.
     Њы  решили  прогулЯтьсЯ  и  вышли  на  улицу.  ‚ыЯснилось,   что  €саак
ќммануилович  приехал в  Љиев в  свЯзи  с  предполагавшейсЯ  постановкой  на
Љиевской киностудии  какого-то сценариЯ по роману ЌиколаЯ  Ћстровского  "Љак
закалЯлась сталь". Ѓабелю было  поручено довести  плохое кинопроизведение до
нужной художественной кондиции. “ж кто-кто, а он умел оживить скучный диалог
или  невыразительную характеристику действующего лица  --  исправление чужой
стрЯпни стало в последнее  времЯ его побочным занЯтием, пополнЯвшим  кое-как
скудные финансы.
     Њы бродили  по улицам прекрасного города, разговариваЯ о незначительных
вещах, словно  уверенные,  что  у  нас  еще будет времЯ  поговорить  о более
серьезном. ‚едь человек никогда не знает, что его  ждет, и с непростительным
легкомыслием уходит от предположениЯ, что встреча может быть последней...

        <i>’атьЯна ’эсс</i>
        <i>‚‘’ђ…—€ ‘ ЃЂЃ…‹…Њ</i>
     <i>“гасает запад многопенный,</i>
     <i>„руга тень на сердце у менЯ...</i>
        <i>Ќиколай ’ихонов</i>
     Ѓольшое лиловое облако  плотно закрывало солнце, облако  не  обещало ни
дождЯ,  ни грозы, а только погасило  краски летнего  утра,  и они примолкли,
утратив  свою  цветущую  Яркость.  ‚се  вокруг  стало  простодушно  тихим  и
сереньким, как бывает иногда ранней осенью, и казалось, что осень уже пришла
раньше времени и в лес, и в сад. Ќо листва на деревьЯх зашуршала, качнулась,
подул  откуда-то  ветер,  облако медленно двинулось,  открываЯ  ослепительно
голубой край неба, и началось чудо преображеньЯ.
     ’рава,  кусты, растеньЯ -- все  вспыхнуло свежестью,  теплые  солнечные
пЯтна легли  на  землю,  листьЯ закипели, сверкнули  серебром  своих  нежных
подкладок,  пролетел тЯжелый  шмель  и сел  на  куст,  качнув тонкую  ветку.
‡накомаЯ птица  с  белым  пЯтнышком  на лбу,  быстро-быстро  трЯсЯ рыженьким
хвостиком,  пошла  пешком  по  дорожке. ‚се  было  мило  душе,  все казалось
по-новому  прекрасным, омытое  чистым утренним светом,  и так бы сидела Я  и
наслаждалась  красой  природы, если  бы не белый  лист бумаги, заложенный  в
пишущую машинку.
     Ќичто не может быть страшней этого белого листа, на  котором еще нет ни
одной строки, и вместе с тем ничто на свете не обладает такой притЯгательной
тайной силой.
     Њолодые "‘ерапионовы братьЯ",  встречаЯ  друг  друга,  говорили  вместо
приветствиЯ: "‡дравствуй, брат, писать очень трудно".
     ‘  той поры прошло много лет, а литература, слава  богу, не стала более
легким делом.  Ќо самаЯ труднаЯ задача, на  мой взглЯд,  -- писать о дорогих
тебе людЯх, которых хорошо знала.
     Ќе  один  раз  Я  закладывала  в  машинку  чистый  лист  бумаги,  чтобы
рассказать  о  встречах с €сааком ќммануиловичем Ѓабелем, и вытаскивала этот
лист обратно, так и не  написав ни строчки.  Ѓольше всего менЯ страшило  вот
что:  Я старалась представить, что сказал  бы сам Ѓабель, если бы прочел то,
что пишут о нем другие. ќтот незримый суд, на который Я выносила свое еще не
написанное сочинение, так пугал менЯ, что Я бежала прочь от пишущей машинки.
€ всЯкий раз при  этом вспоминалось мне одно и то же:  давно минувшее раннее
зимнее утро и телефонный звонок.
     ‚  то утро в только  что вышедшем номере "€звестий"  был  напечатан мой
очерк о „авиде Ћйстрахе. Њогучий талант Ћйстраха  восхитил менЯ, а когда  Я,
перед тем как писать  очерк, побывала у него дома, восторг  мой удвоилсЯ. Ќа
столе Ћйстраха лежал слепок с руки €заи, и Я не могла оторвать глаз  от этой
великолепной кисти, широкой и сильной, как  рука рыбака, с длинными, чуткими
пальцами музыканта.  ‚первые  Я увидела  вблизи скрипку,  на  которой  играл
Ћйстрах: вынутаЯ  из  футлЯра, беззащитно доступнаЯ,  она поражала лебединой
простотой своей  формы,  таинственным,  тусклым блеском драгоценного дерева.
Џартитуры скрипичных  концертов, нотные папки,  портреты великих  дирижеров,
огромный  распахнутый  роЯль  --  сама  музыка  была  хозЯйкой  этого  дома,
главенствовала в нем.
     ‚се увиденное настолько менЯ сразило, что обильные метафоры и  нарЯдные
фразы сами собой  слетали с моего пера: очерк  был заполнен  ими до краев. џ
так  берегла их, что просидела в редакции до  глубокой ночи,  сторожа каждую
строчку, чтобы ее не вычеркнул редактор.
     ‡аснула  Я  поздно.  ђано  утром менЯ  разбудил телефонный  звонок.  --
ѓоворит Ћйстрах, -- прозвучал в трубке задыхающийсЯ от смеха, знакомый голос
ЃабелЯ. -- џ хочу поблагодарить вас за все, что вы длЯ менЯ сделали...
     €  тотчас  же, словно  освещенное  лучом  беспощадного  прожектора, мое
собственное сочинение предстало передо мной в совершенно ином виде.
     Љак,  как  Я  не  видела   его   чрезмерной  пышности  еще   вчера?  ‡а
"превосходными степенЯми", которые ничего не  могли  добавить к ореолу и без
того прославленного  скрипача,  Я упустила его душу, ничего не рассказала об
одержимом трудолюбии Ћйстраха,  о его непримиримой взыскательности к  самому
себе, удивительной  скромности, спокойной простоте, юморе  -- о  многом, что
было  ему присуще  как музыканту и человеку.  ‘колько раз потом,  когда менЯ
искушала ложнаЯ нарЯдность фразы,  в моих ушах звучал знакомый, задыхающийсЯ
от  смеха  голос:  "џ  хочу  поблагодарить  вас  за  все,  что  вы длЯ  менЯ
сделали..." € Я тотчас же зачеркивала ненужную строку.
     Ћх, как хочетсЯ, чтобы таких строк не было в рассказе о самом Ѓабеле! Ђ
написать о нем все-таки решилась, ибо понЯла, что уже не могу не написать.
     ‚первые  Я встретила €саака  ќммануиловича  ЃабелЯ в Њоскве, у писателЯ
Њихаила ‹евидова.
     —еловек тонкого и ироничного ума, остроумнейший собеседник. ‹евидов был
жаден до разговоров:  в доме у него,  в  небольшом кабинете,  уставленном по
стенам ореховыми книжными шкафами,  собирались за чаем писатели, журналисты,
режиссеры, актеры, художники, шли творческие споры, обсуждались литературные
событиЯ, театральные премьеры, новые книги. Џриходить к ‹евидову было всегда
интересно.  ‡накомый писатель,  по доброте  своей, привел менЯ,  начинающего
литератора, в этот радушный  дом; познакомившись с семьей ‹евидовых, Я стала
бывать у них часто.
     ‚ один из  таких  вечеров у входной двери позвонили,  и  хозЯйка  пошла
встречать очередного  гостЯ. ‹евидов, расхаживаЯ вдоль книжных шкафов, сыпал
парадоксами. ‚друг, прервав свою речь,  он прислушалсЯ, и его подвижное лицо
с всегда иронической складкой у тонких губ стало непривычно серьезным.
     --  …сли  зовут  человека  в  гости,  --  ворчливо  сказал  в  коридоре
незнакомый  голос, --  если  зовут  человека в гости, а сами живут на шестом
этаже, надо  его предупреждать заранее, что лифт  не работает, не работал и,
наверное, не будет работать никогда.
     --  ќто Ѓабель,  -- произнес  ‹евидов  с особой и неожиданной длЯ  менЯ
значительностью. -- Џришел все-таки...
     ‹евидов быстро направилсЯ к дверЯм.
     Ќо гость уже входил в комнату.
     џ никогда не встречала ЃабелЯ в Ћдессе, хотЯ длЯ обоих  нас Ћдесса была
родным  городом.  Ћн  уехал  оттуда много раньше, чем  Я, до  Ћдессы  только
долетали слухи  о стремительном  успехе  его  первых, напечатанных  в Њоскве
рассказов. Ќас, молодых сочинителей, эти рассказы поражали своей мускулистой
энергией, новизной красок,  бесстрашием  метафор: проза ЃабелЯ была длЯ  нас
одновременно открытием и потрЯсением.
     € вот сейчас Ѓабель вошел в комнату, и Я увидела его своими глазами.
     ‚нешность   его,   по   первому  впечатлению,   могла   бы   показатьсЯ
непримечательной,  и вместе с тем, увидев  ЃабелЯ  хоть однажды, его  нельзЯ
было ни забыть, ни с кем-либо спутать.
     Ќевысокого  роста, коренастый,  в  очках,  шагающий  неторопливо,  чуть
вразвалку, он не походил ни на знаменитого писателЯ, ни тем более на бывшего
кавалериста и поначалу выглЯдел,  что называетсЯ, весьма обыкновенно.  Ќо не
проходило  и  нескольких  минут,  как  вы  ощущали  идущую  от него  скрытую
внутреннюю  силу.  ‚  лице   его   поражало   соединение  черт   как   будто
несовместимых: ребЯчества и древней мудрости. ЊЯгкие,  детски припухлые губы
как  бы  сами  собой  складывались в  лукавую улыбку, огромный  лоб  мудреца
обладал  простодушной  подвижностью,   то   и  дело  собираЯсь  в   морщинки
любопытства или изумлениЯ.
     Ќо удивительней всего были его глаза.
     Ћни всматривались в вас с живым, открытым  интересом, и внимательный их
взглЯд странным образом сразу обЯзывал вас не дать этому интересу погаснуть.
     ќто отнюдь  не значило,  что  вы  должны были  изо  всех  сил старатьсЯ
"произвести впечатление" на  вашего собеседника, -- ничего подобного. †ивые,
зоркие, вглЯдывающиесЯ в  вас глаза  как бы требовали,  чтобы  вы оставались
только самим собою, ибо именно  это было  всего интересней  Ѓабелю:  увидеть
человека таким, какой он  есть. ‘мотрел Ѓабель на собеседника, чуть наклонив
голову, сквозь стекла очков; очки у него были самые обыкновенные, без модной
тогда  толстой роговой оправы, -- очки учителЯ или конторского  работника, с
тонкими, заходЯщими за уши дужками.
     Џрерванный   приходом  ЃабелЯ  общий  разговор   вскоре   возобновилсЯ,
разгорелсЯ очередной спор, но Ѓабель, не вступаЯ в него, лишь поглЯдывал  на
спорщиков, переводЯ глаза с одного на другого.
     ‘лушал  он  с  необыкновенным вниманием,  которое ничуть не ослабевало,
если  собеседник,  разгорЯчившись  во   времЯ  спора,  вдруг  начинал  нести
очевидную чушь, -- тогда Ѓабель поворачивалсЯ  всем корпусом именно к нему и
вглЯдывалсЯ  в  спорщика   с   живейшим   любопытством.   Ќаконец   один  из
присутствующих задал  ему  какой-то  вопрос,  и  тут Я впервые  увидела одну
характерную особенность ЃабелЯ, которую потом так хорошо знала.
     Ћтветил он не сразу.
     ‘легка приподнЯвшись со стула, он снова опустилсЯ на него, подложив под
себЯ одну ногу;  в  такой позе обычно сидЯт не взрослые люди, а непоседливые
подростки,  за  что  получают замечаниЯ  от  учителЯ  в  школе. —уть вытЯнув
"трубочкой" губы, он  помолчал  и  лишь потом  неторопливо  ответил. Ќо этот
ответ был таким блистательным по остроумию и мысли, так выразительно,  свежо
и  точно  было  каждое  произнесенное  им  слово,  что  все спорщики,  сразу
затихнув, слушали ЃабелЯ, не сводЯ с него глаз.  Ђ  он,  увлекшись, принЯлсЯ
рассказывать одну историю за другой.
     ђассказчик Ѓабель был необыкновенный.
     Ћн владел тайной силой словесного изображениЯ, заставлЯЯ слушателей как
бы увидеть  своими глазами каждого  человека,  о котором рассказывал, и все,
что с этим человеком происходило.
     ’рагическое  соединЯлось  в   его   историЯх  со  смешным,  искренность
соседствовала с лукавством. ЊагиЯ его воображениЯ была настолько сильна, что
даже  самые   испытанные  рассказчики,   самые   избалованные  удивительными
историЯми литераторы слушали  его затаив дыхание. € сколько раз после  этого
вечера,  когда  Я видела, как  Ѓабель, приподнЯвшись со стула, снова на него
садитсЯ, подложив под  себЯ одну ногу и вытЯнув "трубочкой" губы, Я замирала
от радостного ожиданиЯ, знаЯ, что сейчас произойдет очередное чудо.
     €ногда  это  разворачивалсЯ  целый  сюжет,  рассказанный  с  тончайшими
подробностЯми, с сочными, то жесткими, то забавными деталЯми, а иногда всего
лишь две-три неторопливо произнесенные фразы,  снайперски точно определЯющие
смысл событиЯ или характера человека. Ќо всЯкий раз, если  тема была  Ѓабелю
интересна, вспыхивало фейерверком его поразительное по силе воображение.
     €з дома ‹евидовых мы ушли одновременно.
     џ жила тогда неподалеку на  Ђрбате, Ѓабель пошел менЯ  проводить. Љогда
мы прощались,  Я  почему-то  рассказала,  что увлекаюсь сейчас  фотографией:
ђоман  Љармен, работавший в ту пору фоторепортером, приохотил менЯ  к своему
делу, когда Я ездила вместе с ним на съемки.
     -- Џриходите как-нибудь, Я вас сфотографирую, -- с беспечной храбростью
сказала  Я.  --  ’олько днем,  чтобы  Я  могла  сделать  снимок при  дневном
освещении.
     ‚нимательно на  менЯ покосившись, Ѓабель промолчал. Џозже Я узнала, что
фотографироватьсЯ  он не любил  и собственных фотографий,  снЯтых  в  зрелом
возрасте, у него почти не было.
     Љ моему удивлению, спустЯ несколько дней раздалсЯ телефонный звонок.
     -- ‚ котором часу бывает хорошее дневное освещение? -- ворчливо спросил
негромкий, чуть  задыхающийсЯ  голос, который  позже  стал  так  хорошо  мне
знаком.
     € вот  солнечным  полднем, точно в  назначенное времЯ, в перенаселенной
коммунальной квартире на Ђрбате поЯвилсЯ удивительный гость.
     ‘  интересом поглЯдываЯ вокруг сквозь очки, он  не торопЯсь  прошел  по
высокому,  бесконечно  длинному,  тускло  освещенному единственной лампочкой
коридору огромной квартиры, некогда принадлежавшей  банкиру ‚едерникову, а в
пору, когда Я въехала в  нее,  вмещающей  девЯть семейств.  ЃывшаЯ роскошнаЯ
гостинаЯ банкира с позолоченной лепниной  на потолке была разделена фанерной
перегородкой на две комнаты; одну из комнат занимала Я.
     Џристроив  фотоаппарат на  старомодный  деревЯнный  штатив,  Я  усадила
ЃабелЯ так, чтобы  солнечный свет падал на его  лицо слева,  а справа, помнЯ
наставлениЯ  Љармена,  включила  длЯ  "подсветки"  настольную  лампу.  Ќажав
кнопку, висЯщую  на  спусковом  тросике,  Я  стала, следуЯ указаниЯм  своего
наставника, отсчитывать шепотом выдержку: "„вадцать один...  двадцать два...
двадцать  три...".  ”отографировала Я  на  стеклЯнную  пластинку  старенькой
камерой,  подаренной мне в детстве отцом, выдержку надо было делать большую,
и  все это времЯ  мой  натурщик, подложив  под  себЯ правую ногу,  терпеливо
сидел, освещенный с  двух сторон, и боЯлсЯ пошевелитьсЯ, чтобы  не испортить
мне снимок.
     Ќочью, закрывшись в комнате и завесив окна от  света уличных фонарей, Я
проЯвлЯла две снЯтые пластинки.
     Џо Ђрбату с грохотом  проносились запоздавшие ночные трамваи, призрачно
мерцала  краснаЯ лампочка, Я  осторожно  покачивала  эмалированную кювету  с
проЯвителем и вдруг, замерев, увидела, как на негативе, освещенное рубиновым
светом, проступает четкое изображение...
     Ќа  следующий  вечер  с помощью самодельного увеличителЯ, напоминающего
неуклюжий деревЯнный Ящик, Я отпечатала снимки.
     Ќа  одной  фотографии  Ѓабель  был серьезен,  глЯдел прЯмо в  объектив;
широко  развернутый его лоб  казалсЯ гладким, без морщин и складок,  губы не
улыбались -- он был похож на себЯ, ничего не скажешь, и вместе с тем чего-то
главного, ему  присущего, в этом снимке не хватало.  Ќо втораЯ фотографиЯ...
—уть сощуренные глаза смотрели  сквозь  стекла очков на что-то  видимое  ему
одному, в  углах  пухлых губ дрожала  усмешка, высокий лоб пересекала крутаЯ
складка, поза была непринужденной, свободной, и таким лукавством  дышало это
удивительное лицо,  столько  было  в  нем  ума,  юмора, иронии,  неутомимого
любопытства, столько неукротимого интереса к жизни...
     € вместе  с тем едва  уловимаЯ таинственность  сквозила  в  нем, словно
напоминаЯ: не так-то просто разглЯдеть, что за этой усмешкой скрыто...
     Љогда  через несколько  дней  Я показала оба снимка  Ѓабелю, он,  бегло
взглЯнув  на  первую фотографию, отложил ее  в  сторону.  ‚торой  снимок  он
разглЯдывал долго и внимательно.
     Џотом его губы тронула улыбка, очень похожаЯ  на  ту, что была схвачена
на снимке.
     Ѓабель вынул ручку  -- черный  "Џаркер", -- перевернул  фотографию и на
обороте написал:
     "‚ борьбе с этим человеком проходит моЯ жизнь.
     <i>€. Ѓ."</i>
     <i>...</i>‘ того днЯ, когда в комнате на Ђрбате Я сделала две  эти фотографии,
минуло много -- ох как много! -- времени.
     Ѓыли тЯжкие годы, была война,  были бомбежки Њосквы, когда сброшенные с
фашистских самолетов бомбы разорвались возле большого дома, куда Я переехала
с Ђрбата, и в квартире вылетели все стекла. Ѓыла в первую военную зиму жизнь
на казарменном положении  в редакции  "€звестий", когда моим домом стал один
из редакционных  кабинетов,  а новенькаЯ квартира, которую Я  еще не  успела
толком обжить,  стоЯла  со всеми  вещами  брошеннаЯ,  замерзшаЯ, с  забитыми
фанерой окнами и кружевным инеем на ледЯном паркете.
     ‘ловом, было многое, что говорить.
     Ќо  две  хрупкие   стеклЯнные  пластинки,  два  слабеньких  негатива  с
изображением удивительного человека, которого уже давно нет на свете, -- они
уцелели, сохранились, пережили все. Љак прочны иногда бывают самые, казалось
бы,  хрупкие предметы, через какие испытаниЯ они  с поразительной стойкостью
проходЯт...
     ‚ сборнике произведений  €саака ќммануиловича  ЃабелЯ и в книге критика
”едора ‹евина, посвЯщенной его  творчеству, можно увидеть сделанные  с  этих
негативов снимки.
     Ђ фотографиЯ ЃабелЯ  -- та, на  обороте  которой  он сделал надпись, --
стоит  в моем  книжном  шкафу под  стеклом, и  Я вижу  ее каждый день, когда
сажусь работать...
     Ќо вернемсЯ снова к рассказу о встречах с Ѓабелем.
     ‘пустЯ некоторое  времЯ после  нашего  знакомства Ѓабель повез  менЯ на
бега.
     џ  знала  о   его  любви  к  лошадЯм,  много  раз  в  книге  "ЉонармиЯ"
перечитывала страницы, полные  неведомой и поражавшей менЯ страсти. Ќо  силу
этой любви Я понЯла только тогда, когда вместе с ним оказалась на ипподроме.
     Њы прошли на трибуны; среди завсегдатаев, к удивлению своему, Я увидела
Њихаила   Њихайловича  џншина,   ЌиколаЯ  ђобертовича  ќрдмана,  знаменитого
дамского парикмахера ЏолЯ... Ѓабель оживилсЯ,  глаза его блестели, он весело
здоровалсЯ со знакомыми, с  любопытством разглЯдывал новичков  -- в пестрой,
странной толпе, заполнЯвшей трибуны ипподрома,  все  было ему привычно,  все
интересно.
     Ќо  вот  зазвонил  гулкий колокол старта -- началсЯ  заезд. Џо  беговой
дорожке помчались рысаки. ‚зглЯнув на ЃабелЯ, Я его не узнала.
     Ћн  уже  не улыбалсЯ, не шутил, не разглЯдывал толпу. ѓлаза  его  стали
серьезными, лицо напрЯглось.
     Џодавшись  к  барьеру,  он  неотрывно  смотрел на  летЯщих  по  дорожке
лошадей,  на  их  мускулистые  прекрасные  тела,  узкие  гордые  головы,  на
наездников  в Ярких камзолах и картузах,  сидЯщих в легких двухколесках, так
называемых "качалках",  на  стальные  руки,  державшие вожжи,  --  руки,  от
каждого движениЯ которых исходила волЯ и  сила...  Љазалось,  Ѓабель  ничего
больше не видел, ничего не слышал, кроме частого,  упругого стука  копыт  по
беговой дорожке; лицо  его  дышало наслаждением, счастьем, восторгом, и было
видно, что прекрасней зрелища, чем это, длЯ него нет.
     Ќа бегах Ѓабель не играл.
     Ћн был знаком со всеми наездниками,  с некоторыми из  них дружил, часто
бывал  у  них  в  беговых  конюшнЯх,  хорошо  знал  их  лошадей.  Џри  таких
обстоЯтельствах  даже близко подходить  к билетной кассе он считал длЯ  себЯ
неудобным. Ќо вдруг, неожиданно длЯ самой себЯ, захотела сыграть на бегах Я.
     Љогда  Ѓабель  увидел,  что  Я  достаю  кошелек,  глаза  его  сверкнули
любопытством, но он промолчал. Ћн  внимательно наблюдал, как Я вытаскиваю из
кошелька находЯщуюсЯ там  единственную  бумажку и решительно  направлЯюсь  к
билетной кассе; в углах его губ дрожал смех, но он по-прежнему не произносил
ни слова. Џоставила Я на лошадь, имЯ которой мне почему-то понравилось:  это
была ничем не примечательнаЯ, темнаЯ лошадка, котораЯ по своим данным никоим
образом прийти первой не могла.
     Ќо  случилось так, что участвовавшие в этом заезде  знаменитые фавориты
один  за другим  дали сбой, а темнаЯ лошадка, послушно перебираЯ аккуратными
ножками  и вытЯнув голову, первой пришла к финишу, обставив всех соперников.
Џо  трибунам  пронессЯ глухой,  протЯжный  гул,  знатоки  пожимали  плечами,
удивленно  листаЯ   программку,  разводили   руками...  Ѓесстрастный  кассир
отсчитал мне за  мой единственный билет целую кучу денег: на темную лошадку,
кроме менЯ, очевидно, никто не ставил.
     ’оржествуЯ,  Я  подошла  к  Ѓабелю.  Ћн  бегло   посмотрел  на  менЯ  и
отвернулсЯ, лицо его ничего не выражало, будто в том, что  произошло, ничего
необычного длЯ него не было.
     -- Џойдем в буфет? -- сказал он. -- Ќеплохо бы сейчас перекусить.
     -- Ќет, -- решительно сказала Я. -- ‚  буфет рано. џ хочу поставить еще
на какую-нибудь лошадь.
     Ѓабель ничего не ответил. € опЯть Я увидела, что в углах его губ дрожит
сдержанный смех.
     ‚ следующем заезде Я выбрала другую лошадь, имЯ которой  показалось мне
красивым. €  снова, как  в  сказке, захудалаЯ,  никому  не известнаЯ лошадка
пришла к финишу первой.
     ’огда  Я еще  не знала, что  с новичками, не разбирающимисЯ  в резвости
лошадей, ничего не смыслЯщими в тонкостЯх бегов, не знающими  ни наездников,
ни рысаков, такие случаи иногда бывают. Ѓабель, конечно, это знал. € когда Я
поставила в третий раз  и дурковатый  гнедой жеребец, никогда до той поры не
побеждавший,  обошел   всех   фаворитов,  Ѓабель,  к   моему  разочарованию,
решительно сказал, что пора ехать домой.
     ‡авсегдатаи удивленно провожали его глазами, когда он пробиралсЯ сквозь
толпу к выходу, а за ним плелась Я, смутно догадываЯсь о причине, по которой
он уходит с ипподрома много раньше своего обычного времени.
     ђазгорЯченнаЯ  удачей,  на следующий  беговой  день  Я  отправилась  на
ипподром одна.
     Ћ том, что на этот раз произошло,  долго рассказывать не стоит: ни одна
из выбранных мною лошадей  не пришла к финишу  ни первой, ни даже третьей. џ
проиграла  весь свой роскошный  выигрыш, и у менЯ не осталось даже несколько
копеек на трамвай. ЋшарашеннаЯ и расстроеннаЯ, Я поплелась с бегов пешком.
     Љогда Я, усталаЯ, растрепаннаЯ, краснаЯ, в забрызганных грЯзью  туфлЯх,
добралась   до   ’риумфальной   площади   (так  называлась   тогда   площадь
ЊаЯковского), то вдруг увидела перед собою ЃабелЯ.
     Ћн с любопытством оглЯдел мою неприглЯдную внешность, и по блеску в его
глазах Я  понЯла,  что длЯ него не  тайна,  откуда Я  поЯвилась. ‚олнуЯсь  и
пересыпаЯ  свое  повествование специальными,  подслушанными  у  завсегдатаев
"беговыми"  словечками,  Я  принЯлась   рассказывать  о  том,  что  было  на
ипподроме. Џеребив менЯ, Ѓабель неожиданно спросил:
     -- Ђ вы хоть в буфет там зашли? …ли что-нибудь?
     ’олько и дел у менЯ было, что  в буфет ходить, -- мрачно  сказала Я. --
Ќичего Я не ела.
     Ќапротив •удожественного театра есть маленькое кафе -- "Ђртистическое".
Ѓабель  привел   менЯ   туда.  ‡а  отбивным  шницелем   Я  принЯлась   снова
пересказывать  свои злоключениЯ, обвинЯЯ наездников, рысаков, судей -- всех,
кроме самой себЯ. Љогда Я дошла до рассказа  о том, как проиграла  последние
деньги и у менЯ не осталось даже на трамвай, Ѓабель вдруг посмотрел на  менЯ
с таким интересом, словно видел в первый раз.
     ’ак-таки не осталось ни одной копейки? -- быстро спросил он.
     -- Ќи одной, -- созналась Я.
     --  €  вы, когда  подходили к  кассе,  знали, что  это  у вас последние
деньги?  ‡нали,  что,  если проиграете, у вас  не хватит  даже на трамвайный
билет?
     -- ‡нала, -- вздохнула Я.
     --  •м... -- Ѓабель  отодвинул свою чашку кофе.  -- ЋказываетсЯ,  в вас
живет  настоЯщий азарт. ‚ообще-то мне нравитсЯ,  когда человек  азартен. ќто
сильнаЯ страсть, а  Я люблю сильные  страсти. Ќо все-таки... -- Ћн посмотрел
на менЯ еще внимательней. -- ‚се-таки дайте мне слово, что больше  не будете
играть на бегах.
     -- ‹адно, -- хмуро сказала Я. -- Ќе буду.
     Њы попрощались. џ ждала, что через несколько дней  Ѓабель позвонит.  Ќо
прошла неделЯ, а телефонного звонка не было.
     Џрошел почти месЯц, а о Ѓабеле ни слуху ни духу.  ’огда  Я еще не знала
этой его  способности неожиданно и бесследно исчезать, словно  проваливатьсЯ
под землю.
     Ќичто  не  привЯзывало его  к одному  месту, он с необычайной легкостью
переселЯлсЯ: то жил в большой холодной квартире своего  знакомого, уехавшего
на работу в наше  посольство  в ‹ондоне,  то  вдруг оказывалсЯ  в  маленькой
комнате старого деревЯнного дома на Љрасной Џресне. “ него не было ни мебели
красного  дерева, ни машины, ни кабинета с большими книжными шкафами, что не
мешало ему быть великолепным знатоком литературы, человеком высокой культуры
и  безупречного  литературного вкуса. ‚ ту  пору у него  не было  даже своей
квартиры -- вот  уж кому  поистине, кроме  "свежевымытой сорочки", ничего не
было надо...
     ’ак же  внезапно,  как Ѓабель  исчезал,  он поЯвлЯлсЯ или давал  о себе
знать.
     Њинуло еще несколько дней, и Я получила почтовую открытку, пришедшую из
деревни Њолоденово. Ћна лежит сейчас передо  мной, эта пожелтевшаЯ открытка,
исписаннаЯ мелким косым почерком:
     "’ретий день болит голова. „ьЯвольский климат. Џри  таком  климате надо
бы  каждому гражданину,  ни в  чем  особенном не  замеченному,  раздавать по
карточкам  по крупице радиЯ, чтобы он лучеиспускал. Ќеумолчно  ревет корова.
Ћна требует трех вещей:  травы, солнца  и  супружества.  ђевет  она  упрЯмо,
забираЯ все  выше, вытЯгивает морду  из  стойла  и  таращит  глаза. ‘  таким
откровенным характером, конечно, ей легко поживетсЯ на свете...
     ‚ернусь  Я в Њоскву 1  или  2 маЯ.  †елаю ‚ам от господа бога  хорошего
расположениЯ  духа,  хороших мыслей  и  адекватного  их воплощениЯ.  ‚аш  €.
Ѓабель.
     P. S. Ќе придетсЯ, видно, в нынешнем году куличей попробовать..."
     €   действительно,   вскоре  Ѓабель  снова  поЯвилсЯ  в  Њоскве.  Ћн  с
удовольствием  говорил  о  своей  деревенской  жизни  и,  смеЯсь,  рассказал
происшедшую с ним в деревне историю.
     Ќеподалеку  от  Њолоденова  находилась дача Ђ. Њ. ѓорького; в  ту  пору
Ђлексей Њаксимович  с семьей был в  Љрыму, и  на даче  не  жил никто,  кроме
сторожа. ‚ Њоскве у ЃабелЯ  осталось много  незаконченных дел, выбиратьсЯ  в
город из Њолоденова ему было неохота, а дача ѓорького оказалась единственным
местом, где был телефон, по которому можно звонить в Њоскву.
     Ѓабель  обладал  поразительным  свойством  расположить  к  себе  любого
человека --  личное обаЯние  его  было  огромным.  ‘екрет этого непобедимого
обаЯниЯ,  как  мне кажетсЯ,  заключалсЯ  в  том, что он  обладал  редкостной
способностью легко и искренне входить в чужую жизнь. Њне приходилось видеть,
как  он  разговаривал  с  рабочим  на заводе,  с  государственным  деЯтелем,
занимавшим высокий пост, с знаменитым артистом, с  конюхом,  с прославленным
французским писателем. ‚ любом разговоре он был абсолютно естествен,  всегда
оставаЯсь  самим собой. Ћ своем  собеседнике Ѓабелю хотелось  знать все, что
может  знать  один человек о другом:  как тот живет, что  его заботит, о чем
думает, как работает.  €нтерес  его  был  таким живым и  искренним, что люди
охотно рассказывали ему о себе.
     …го общительность  и уменье  к себе расположить  сказались, очевидно, и
здесь: сторож дачи ѓорького разрешил ему пользоватьсЯ телефоном.
     Џоговорив  с   Њосквой,  Ѓабель  усаживалсЯ   и  начинал  со   сторожем
неторопливую, долгую  беседу,  а  тот, с любопытством разглЯдываЯ  странного
очкастого  человека,  живущего  у деревенского сапожника,  его  подпоЯсанную
ремешком  косоворотку  и  старательно  очищенные от  мокрой  земли  башмаки,
рассказывал ему о своей жизни.
     Ќо однажды, когда,  в очередной  раз, Ѓабель пришел  на  дачу,  сторож,
выбежав  к нему навстречу,  шепотом  сказал,  чтобы  он  немедленно  уходил:
приехал Ђлексей Њаксимович с семьей. ‚ жизни ЃабелЯ ѓорький занимал огромное
место;  беспредельное уважение  соединЯлось  в его отношении  к  ѓорькому  с
трогательной нежностью. ѓорький ЃабелЯ высоко ценил и очень любил.
     ‚есть о том, что Ђлексей Њаксимович приехал, так обрадовала ЃабелЯ, что
он, позабыв обо всем на свете, ринулсЯ в дом.
     Џораженный  таким нахальным  поведением обычно тихого жильца сапожника,
сторож с криком "€ди, иди  отсюда!" стал  толкать ЃабелЯ в  грудь, отпихиваЯ
его  от  входа.  ’от завопил: "Њаксим  Ђлексеевич!" -- и на поднЯтый ими шум
вышел  недоумевающий сын  ѓорького. “видев  ЃабелЯ, барахтавшегосЯ в сильных
руках  сторожа, Њаксим Ђлексеевич  кинулсЯ к нему, радостно обнЯл и  повел в
дом, в  то времЯ как  пораженный  сторож, тЯжело  дыша и утираЯ  со лба пот,
молча смотрел им вслед...
     €сторию  эту Ѓабель с охотой  рассказывал и  сам  заразительно смеЯлсЯ,
когда доходил до забавных ее подробностей...
     ‘пустЯ некоторое  времЯ после его возвращениЯ из деревни мы отправились
вместе  в  парк –„‘Ђ. ’ам на теннисном  корте должна была состоЯтьсЯ встреча
одного из наших игроков со знаменитым французским теннисистом Ђнри Љоше. Џод
летним солнцем стоЯли открытые деревЯнные трибуны длЯ зрителей.
     ‚ ту пору теннис не был  в нашей стране  таким  распространенным  видом
спорта,  каким стал сейчас: это была,  кажетсЯ, одна из первых международных
встреч. Њастеров у нас было тогда немного.
     € вот на корте поЯвились оба игрока.
     ‚ысокий,  статный,  бронзовый  от  загара, в  белых фланелевых брюках и
белоснежной рубашке с распахнутым воротом, наш теннисист был очень элегантен
и красив. ”ранцузский игрок оказалсЯ  маленьким, щуплым человечком, смуглым,
как маслина, с худым  подвижным лицом; на нем были белые  трусы, открывающие
тонкие, поросшие темными волосами ноги, и простаЯ белаЯ майка.
     €гра началась.
     € тут произошло нечто поразительное.
     Ќе  прилагаЯ как будто  никакого  усилиЯ,  Љоше  каждый раз  оказывалсЯ
именно там, куда был направлен посланный его противником мЯч.
     Ћн не бегал,  не прыгал,  а просто  встречал  этот тугой,  летЯщий мЯч,
словно  был соединен с ним  невидимой  нитью.  …го удары были безошибочны  и
вместе с тем  казались до странности легкими,  хотЯ на  самом деле  обладали
"пулевой"  силой. Њаленький, сухой,  без  единой капли пота на смуглом лице,
Љоше без всЯкого  напрЯжениЯ как бы перелетал с одного угла корта на другой,
ни разу не ошибившись: каждый его удар был безупречно точен.
     Ѓабель следил за  игрой  Љоше, не отрываЯ  глаз. Ќаконец  после долгого
молчаниЯ он сказал с восхищенным изумлением:
     -- Њопассан!
     ‚ его устах это звучало как самаЯ высшаЯ похвала: Њопассан был одним из
его  любимейших  писателей. €гра французского  теннисиста восхитила его  той
безошибочностью,  той  верностью  выбора и всегда  пленЯвшей его  "точностью
попаданиЯ", какие он так ценил в искусстве.
     ‘ам он был до мучительности к себе взыскателен, всегда собою не