, проговорил Ќиколаев. - џ прекрасно помню  вашу
мать, эту свЯтую женщину, и не счел нужным говорить о ее брате!  џ  жалею,
что не виделсЯ с ней в последние годы. Ѓезумно  жалею...  -  Ќиколаев  все
стоЯл спиной к ним, горбЯсь, слепо ощупываЯ пальцами корешки книг. - џ  не
верю в ее смерть... Ќикак не верю. Ќе могу согласитьсЯ. ‚от здесь была  ее
книга, не могу найти... Ќо Я рад, бесконечно рад, Я счастлив, что вы зашли
ко мне и Я познакомилсЯ с вами, с ее сыном. џ хочу, очень хочу,  чтобы  вы
всегда знали... -  Ќиколаев  с  влажно-размЯгченными  глазами  повернулсЯ,
кашлЯнул, потрогал локоть Ќикиты, - что здесь, в  Њоскве,  ее  не  забыли,
нет, нет! ѓде вы... к слову, остановились?
   - Ћн остановилсЯ у менЯ, - быстро сказал Ђлексей.
   - ЋбЯзательно заходите. џ буду счастлив вас видеть, именно счастлив. Ќе
забывайте менЯ, хотЯ Я и кашлЯющий и слишком многоречивый  субъект.  Ќо  Я
знаю свою слабость. € могу говорить поменьше, если сумею.
   - ‘пасибо вам за все, …вгений Џавлович, - проговорил  Ќикита,  несильно
пожимаЯ его сухую, костистую руку. - џ хотел узнать у вас о матери...
   Љогда выходили в тесную, тоже заставленную книжными  шкафами  переднюю,
неЯрко,  желто  освещенную  бра,  с  туманным  зеркалом  в  углу,  Ќикита,
несколько  смущенный,  увидел:  из-за  приоткрытой  боковой  двери  строго
поблескивали в полутьме очки женщины с мужским лицом.


   Ћни сели в машину. ‚о дворе было темно. ”онари горели  за  тополЯми  на
улице.
   - Ћн любил ‚еру ‹аврентьевну, - помолчав, сказал Ђлексей. - ќто Ясно.
   - Ђлексей, - глухо проговорил Ќикита.  -  Ќикогда  не  поверю...  Џосле
того, что было, она не могла простить ѓрекова! —тобы он помог мне... чтобы
Я жил рЯдом с ним? ‚се ведь не так! ќто какаЯ-то неправда! ‚ письме  этого
не было! Ќе верю ни одному его слову! ‘кажи, Ђлексей,  почему  ты  жалеешь
его? Њне кажетсЯ, ты жалеешь его! Џочему?..
   ‚ключив мотор, Ђлексей положил руки на руль и, опустив лоб  на  кулаки,
долго сидел неподвижно; чуть сотрЯсались стекла от работы двигателЯ.
   - Ќа этот вопрос трудно ответить, брат. - Ђлексей поднЯл голову. - Ћтца
Я не люблю, но он все-таки мой отец. € он болен. Ђ лежачего не  бьют.  ќто
за гранью. ’ы понЯл? „а, Я жалею и не люблю его. ‡а его трусость.  ‡а  то,
что не выстоЯл. Ќа фронте за это отдавали под суд военного  трибунала.  Ќо
мы давно живем по законам мирного времени.
   - †алеешь? Ћн лежачий? Ќе заметил! „ает интервью, полный дом  гостей...
бегает, смеетсЯ, произносит идиотские речи! ’ы веришь, что он болен? Љакой
он лежачий?
   - ‚сЯ его бодрость - самозащита и камуфлЯж,  -  ответил  Ђлексей.  -  Ђ
вообще, наверно, рано, Ќикита, Я рассказал тебе все. Ќо  ты  не  похож  на
кисейную барышню, и Я не мог тебе врать, когда ты спросил. Љогда-нибудь ты
должен был узнать. Ќо что бы ты  хотел,  брат,  -  суд  над  ним,  тюрьму?
‘овершилось  бы,  как  говорЯт,  возмездие  -  и  что?  €  все   были   бы
удовлетворены? ‡наешь, крови и мщениЯ жажду - это  уже  опЯть  возвращение
черт те к чему, и пошла писать губерниЯ. € пошли страсти-мордасти.
   - ‡начит, равновесие? - усмехнулсЯ Ќикита. - ‡начит, теориЯ ‚алериЯ?  џ
слышал уже похожее. € что же?
   - ЉакаЯ к чертЯм теориЯ равновесиЯ! ЏонЯтиЯ никакого о ней не  имею,  -
сказал Ђлексей, тЯжело откидываЯсь на спинку сиденьЯ. - џ говорю, с  отцом
особый случай. ‡наю, что сама жизнь наказала его, когда он лежал со  своим
инфарктом.
   - Ђ если бы мать не вернулась?
   - ‚от что. ђазреши насчет этого письма вмешатьсЯ мне,  брат?  ‡автра  Я
поеду к нему. џ хочу поговорить с ним о письме ‚еры ‹аврентьевны. Ќо прошу
тебЯ без менЯ ничего не делать. ’ебе остыть надо, братишка, обдумать  все.
€наче наделаешь глупостей, понЯл? ’ы менЯ понЯл?
   - „а, Ђлексей, Я хочу прочитать письмо матери. џ хочу убедитьсЯ. Џотому
что обо мне идет речь.
   - Џоедем ко мне домой, - хмуро сказал Ђлексей.
   Ћн зажег фары; выехали со двора.


        10

   …му открыла дверь Ћльга ‘ергеевна; заспаннаЯ,  еще  не  причесаннаЯ,  с
сеточкой на плоско придавленных волосах,  припухшими  от  сна  глазами,  с
радостным изумлением заглЯнула в самые зрачки Ќикиты, вскрикнула:
   - ѓосподи, куда же вы исчезли? ‘лава  богу!..  -  €  пропустила  его  в
переднюю, придерживаЯ одной рукой халат на торчащей груди, а  он  в  ответ
лишь сухо кивнул, как чужой, и, не задерживаЯсь,  перешагнул  через  узлы,
через какие-то приготовленные чемоданы в передней, а когда увидел длинный,
пахнущий свежей мастикой темный коридор и  в  конце  его  двери  кабинета,
сумел выговорить только два слова:
   - ‡а вещами.
   - Џожалуйста, Ќикита, пожалуйста! ‚ы  разве  уезжаете?  Ђ  мы  на  дачу
собрались, думали: где же вы? Људа вы исчезли? Људа уезжаете,  зачем?  ѓде
вы были два днЯ?
   €  она,  услужливо  забегаЯ  вперед  по  коридору,   шелестЯ   халатом,
мотавшимсЯ над ее полными икрами, постучала  в  дверь  кабинета,  крикнула
преувеличенно-обрадованно:
   - ѓеоргий, Ќикита, пришел! Ќикита пришел!..
   "„а, Я все-таки зайду к нему, сейчас зайду..."
   Ћгромный кабинет был  полон  утреннего  солнца,  оно  стоЯло  в  окнах,
обнажающе резко и четко освещало  толстый,  с  красными  разводами  цветов
ковер на полу, застекленные шкафы, темные гравюры на  стенах,  глубокие  в
белых чехлах кресла, широкий в  глубине  кабинета  полукруглый  письменный
стол, заваленный грудами книг, папок, за которым, выпрЯмившись,  глЯдЯ  на
Ќикиту, сидел ѓреков, и Ќикита сначала не увидел, не различил его  лица  -
прозрачный венчик седых волос светилсЯ под солнцем на его  голове,  словно
легко покачиваЯсь, как шар одуванчика.
   - Ћч-чень обрадован вас видеть, Ќикита! Ћчень обрадован! -  донессЯ  из
этого солнечного света, из этого слепЯщего сиЯниЯ свежий тенорок  ѓрекова,
в голосе его была жизнь, приветливость, бодрость даже, и этот свежий  звук
голоса особенно резанул слух Ќикиты. - Ђ мы с Ћльгой ‘ергеевной уже готовы
были обидетьсЯ на вас! ‡агулЯли! Ђ мы уж решили, что  вам  не  понравилось
ночевать здесь! €ли мы не понравились? Ќу  садитесь,  голубчик,  садитесь.
Ћтлично, отлично! ‘адитесь  в  кресло,  чтобы  Я  мог  вас,  так  сказать,
лицезреть. Ќа полчаса - рукопись в сторону. Џрочь ее!
   € он положил автоматическую ручку возле толстой рукописи, над  которой,
видимо, работал.
   - џ пришел... -  выговорил  Ќикита,  не  садЯсь  и  с  мукой  и  трудом
отыскиваЯ в памЯти заготовленные по дороге слова о своем отъезде,  о  том,
что он ни минуты не может находитьсЯ  в  этом  доме  по  многим  причинам,
чувствуЯ, как эти слова толкались в нем гневом и отвращением и  он  должен
был сказать их в ответ на этот свежий, бодрый тенорок, своей  будничностью
поразивший его на пороге кабинета. - Ћтдайте мне письмо матери.
   "Ћтдайте мне письмо матери" была фраза, внезапно вырвавшаЯсЯ, и Ќикита,
выговорив ее как бы отдаленным голосом, ужасаЯсь его нетвердой  интонации,
повторил громче:
   - ‚ерните, пожалуйста, письмо моей матери.
   - Ќе понимаю...
   Ћн увидел лицо ѓрекова, качнувшеесЯ над  столом,  -  желтовато-розовое,
мало тронутое морщинами, чистое, точно утром было тщательно вымыто детским
мылом. Џод косматыми, выгнутыми легким удивлением бровЯми голубели, наивно
моргали глаза; округлые плечи поднЯлись так, что темнаЯ рабочаЯ курточка с
кармашками сморщилась на груди.
   - Ќе  понимаю!  -  повторил  ѓреков  и  с  наивно-серьезным  выражением
молитвенно  сложил  перед  собой  руки.  -  ‚ы  менЯ  ставите  в  неловкое
положение. Џисьмо вашей покойной матери адресовано мне.  €  не  только  на
конверте мое имЯ... Ќо и содержание. Џо каким мотивам Я должен вам вернуть
его? џ предполагаю, дорогой, что Я не так  вас  понЯл...  Њожет  быть,  вы
поЯсните, голубчик?
   ‹ицо ѓрекова подергивалось. „вигалась кожа  лба,  светло-голубые  глаза
стали туманными, были неопределенно устремлены в угол кабинета вроде бы  в
задумчивой рассеЯнности, а пальцы его начали  отстукивать  по  краю  стола
такты барабанного марша, и почудилось Ќиките: он, не разжимаЯ губ, мычал в
такт этого отстукиваниЯ.
   - ‚ы понимаете, о чем Я говорю! - прерываЯ молчание,  наконец  произнес
Ќикита. - Ћтдайте мне письмо. ‚ы положили его в сейф.  џ  не  хочу,  чтобы
письмо моей матери было у вас!
   - Њм...м? —то такое? -  ѓреков  перестал  отстукивать  такты  марша.  -
Џозвольте,  милый,  голубчик,  вы  менЯ  ставите  в  глупейшее   положение
человека, присвоившего чужое! -  сказал  ѓреков,  все  не  возвращаЯ  свой
нездешний взглЯд из пространства, и повторил: - Џисьмо? џ  присвоил  чужое
письмо?  ”антастический  рассказ   какой-то,   †юль   ‚ерн...   Џозвольте,
позвольте...  ‘ейчас  отлично   все   выЯсним.   „а,   уточним,   выЯсним,
затвердим... как там в резолюциЯх? €  все  станет  на  свои  места.  ќт-то
какое-то недоразумение. ‘адитесь, Ќикита.
   Ћн мЯгко хлопнул ладонЯми по краю стола и, опираЯсь ими,  бодро  встал,
замычав невнЯтный мотивчик марша, затем несколько рассеЯнно, вспоминающими
жестами похлопал себЯ по всем карманам курточки, и этот  затуманенный  его
взор, и нелепые жесты, весь его как бы отсутствующий  вид  и  чудаковатый,
растрепанный венчик седых волос на голове, говоривший о том, что профессор
не от мира сего, - все это показалось  Ќиките  фальшивым,  неестественным,
как  и  наигранно-ласковые  слова  его:  "милый",  "голубчик"  -   и   это
раздумчивое его мычание в паузах разговора.
   "“точним, выЯсним, затвердим..." „огадываетсЯ ли он, что Я знаю о  нем?
„огадываетсЯ или нет?" - возбужденно спрашивал себЯ Ќикита,  не  садЯсь  и
ожидаЯ с напрЯжением.
   "‘ейчас уточним, выЯсним, затвердим", -  навЯзчиво  повторЯлось  в  его
сознании, и, пытаЯсь сопоставить все, что он знал о ѓрекове,  с  этим  его
реальным  обликом  -  седыми,  разлохмаченными  волосами  на  голове,  его
рассеЯнным взглЯдом в пространство, с  тем,  что  именно  он  родной  брат
матери, Ќикита слышал это странное напевное мычание  ѓрекова  и  в  то  же
времЯ думал, что он каждый день, много лет живет, двигаетсЯ в  этом  своем
заполненном книгами кабинете,  разговаривает  по  телефону,  работает  над
рукописЯми  своих  книг,  открывает  и  закрывает  сейф,  делает  какие-то
несуразные жесты руками; но это было настолько будничным  по  сравнению  с
иным ѓрековым, которого он хотел увидеть сейчас, что это будничное уже  не
могло  быть  реальностью.  €  он  подумал,   что   не   понимает   чего-то
необходимого, важного, беспощадного, что должен был понЯть.
   "Ћн  почему-то  играет  передо  мной  и  разговаривает,  как  со  своим
студентом, а Я знаю, кто он. „а, теперь Я все знаю о нем. Ќо почему он так
долго достает письмо?"
   - ‚от, голубчик, письмо ‚еры ‹аврентьевны. Џосмотрим,  разберемсЯ.  Љак
это сейчас на собраниЯх говорЯт: разберемсЯ, обсудим. …ще есть такое слово
- "уважить". ‚ы не состоите...  не  коммунист?  Ђх  да...  рановато.  Ђ  Я
тридцать лет.
   ‘овсем бесшумно захлопнулась дверца сейфа, повернулсЯ в  замке  ключик.
ѓреков опустил его в карман курточки и, держа в одной руке письмо,  теперь
не бодро, а как-то боком двинулсЯ к столу расслабленной  походкой,  шаркаЯ
шлепанцами, выговариваЯ не очень внЯтно:
   - ђак, инсульт, инфаркт косЯт людей... “жасно! ќто -  великое  открытие
атома в двадцатом веке. Ѓесконечные радиоактивные осадки. € в то же  времЯ
человечество убьет себЯ без войны. ‚ы задумывались над этим? ‚ ваши  годы,
конечно, никто об этом не думает. ‚ы знаете, отчего умерла ваша  мать?  ‚ы
знаете диагноз? ђак? €нфаркт?
   - Ђ  разве  это  важно  вам?  -  неожиданно  грубо  проговорил  Ќикита,
презрительно наблюдаЯ  за  ѓрековым,  видЯ,  как  он  вЯло,  будто  минуты
протЯгиваЯ, усаживалсЯ в кресло перед столом, разглаживал на стопке  своей
рукописи письмо и потом,  наклонив  лоб,  стал  шарить  рукой  очки  среди
шуршащих бумаг. - € может быть, вы скажете, что любили мою мать?  -  опЯть
неожиданно  длЯ  себЯ  произнес  Ќикита  и   почувствовал,   как   сердце,
поднЯвшись, застучало в висках. - ‚ы это  скажете?  „а?  -  проговорил  он
осекающимсЯ голосом.
   - „а, Я любил ее... - строго сказал ѓреков, и глаза  в  надетых  очках,
как под лупой, подробно увеличились,  не  моргали,  смотрели  из-под  чуть
наклоненного, мраморно-белого лба, изучающе и остро ощупывали лицо Ќикиты.
- „а, Я любил ее... Њы были разные  люди,  но  Я  любил  вашу  мать,  свою
сестру... € она любила менЯ. €  верила  мне.  €  тому  доказательство  это
письмо...
   - ќто неправда! - почти крикнул Ќикита.  -  ‚ы...  не  имели  права  ее
любить!
   - Љак вы смеете! -  поднЯл  тенорок  ѓреков  и,  сорвав  очки,  блеснул
глазами, зло и дико заголубевшими на залитом  серой  бледностью  лице,  но
тотчас расслабленно осел в кресло, схватилсЯ за сердце,  прижал  маленькой
рукой кармашек на курточке.
   - Љак вы смеете? Љак вы могли  произнести  эти  слова?..  -  замирающим
шепотом забормотал ѓреков, дыша ртом, как при сердечном приступе, и  рукой
с прыгающими очками в ней указал на кресло. - ‘адитесь. Ќемедленно сЯдьте.
€ послушайте, послушайте... ‚ы в ужасном  заблуждении.  ќто  преступно  по
отношению ко мне!.. ќто преступно!..
   Ќикита видел, как пальцы  ѓрекова  поползли  к  жестЯной  коробочке  на
столе, покопошились, отвинтили крышечку; белаЯ таблетка валидола  стукнула
о зубы, и ѓреков некоторое времЯ, откинув назад  голову,  сосал  таблетку,
глотал слюну, и опЯть донеслось то странное мычание  какого-то  невнЯтного
мотивчика, какое возникало все времЯ в паузах.
   "…му в самом деле плохо? €ли что это с  ним?"  -  подумал  Ќикита,  уже
потерЯнно оглЯдываЯсь, ища глазами графин с водой; но графина  в  кабинете
не было.
   Њычание  прекратилось.  ѓреков  пошевелил  головой,  выдохнул   воздух,
печально улыбаЯсь.
   - ‹учше... лучше, - шепотом  произнес  он,  с  благодарностью  больного
киваЯ. - Ћтошло... ‘тенокардиЯ. џ вижу, вы раскаиваетесь в  своих  словах.
‘пасибо, спасибо... —то ж, Я могу понЯть. - Ћн тихонько перевел дыхание. -
џ тоже в молодости рубил сплеча. € только  потому,  что  мне  не  нравилсЯ
чей-то нос, глаза, уши.
   Ќикита молчал.
   - Џослушайте, ради бога, письмо... ‚ы просили, а  Я  не  могу  вам  его
отдать,  -  обесцвеченным  голосом  заговорил  ѓреков  и  слабо  вздохнул,
утомленно опустив молочно-белые веки. - Ћно адресовано мне. Ќо Я  прочитаю
его. „о последней строки. € вы поймете... ќто записка о вас...
   € он мЯгким, щупающим движением, словно и это приносило ему боль, надел
очки, с мелким дрожанием пальцев вытЯнул  письмо  из  конверта.  ѓлЯдЯ  на
строчки, он долго молчал,  несколько  раз  провел  ладонью  по  нагрудному
кармашку,  успокаиваЯ  сердцебиение,  стал  читать  скорбным   и   тусклым
тенорком:
   - "Ќе удивлЯйсЯ этому письму. ‚се, что было между нами, ушло в прошлое.
‚се прошло, как во сне.
   €сториЯ, надеюсь, будет справедливым судьей, каждому воздаст должное.
   Ћб одном прошу тебЯ. Џомоги моему сыну Ќиките, если это в твоих  силах.
џ не могу обманывать себЯ, да и сейчас нет смысла, Я слишком хорошо  знаю,
что скоро он останетсЯ один, а мы все-таки родственники. …сли это в  твоих
возможностЯх, помоги ему. Ќе деньгами, нет, но  хотЯ  бы  переведи  его  в
Њосковский университет (в ‹енинграде он один) и хоть раз в полгода  узнай,
как он живет, что делает. ‚ его возрасте все  может  быть,  ты  понимаешь.
Џрошу, умолЯю тебЯ. ‚ера".
   Љогда ѓреков прочитал последнюю строчку: "Џрошу, умолЯю тебЯ. ‚ера",  -
голос его споткнулсЯ, увеличенные под стеклами очков  глаза,  выпуклые,  в
скорбной неподвижности застыли на лице Ќикиты. ѓреков пробормотал:
   - ‚от оно, какое письмо...
   €  Ќикита,  глЯдЯ  на  стену  поверх  головы  ѓрекова,  не  мог  ничего
выговорить,  слова  комком  ссохлись   в   горле.   ‘идел,   опустошенный,
подавленный, готовый заплакать, его  разум  не  верил  и  искал  страшного
тайного смысла в том, что он услышал сейчас, но ничего не  было  страшнее,
неправдоподобнее этих трех слов матери: "Џрошу, умолЯю тебЯ". Ќет,  он  не
хотел поверить в это! Ћн знал, что у нее никогда не было никакой переписки
с родственниками. € только в последние месЯцы своей болезни она  вспомнила
покойную свою сестру ‹изу. "Џрошу, умолЯю тебЯ..." Ќет,  даже  в  больнице
она убеждала его, что у нее совершенно закаленное  здоровье,  но  вот  это
лежание и чтение на больничной кровати очень похожи на отдых,  который  ей
необходим...
   Ћн понимал,  что  мать  обманывала  его.  Ћна  чувствовала  приближение
смерти, как чувствовали ее и другие, кто лежал в этой  палате.  Ћн  видел,
как все тоньше, все суше, медлительнее и прозрачнее становилась  ее  рука,
вытЯнутаЯ поверх одеЯла, а глаза, ставшие темнее, углубленнее,  наполовину
занимали лицо, не выпускаЯ его из  полЯ  зрениЯ,  беспокойно  расширЯлись,
спрашивали  его  о  чем-то.  Џотом,  робко  погладив   его   колено,   она
отворачивалась к стене, прЯча лицо. ‚ те минуты он ожидал  увидеть  на  ее
щеках слезы, все сжималось в нем от любви и жалости,  от  бессилиЯ  помочь
ей, от неотвратимости самой  чудовищной  несправедливости,  котораЯ  может
случитьсЯ с матерью, но на ее щеках не было слез, лишь дрожало горло.
   “ходЯ из больницы, он подолгу простаивал перед железной оградой,  сидел
на каменном парапете, курил до сухости во рту, ничего не  видЯ.  ‚есь  мир
суживалсЯ тогда на этом дрожащем ее горле.
   € Ќикита, готовый сейчас заплакать от тоскливого бессилиЯ, посмотрел на
ѓрекова. ѓреков сутулилсЯ,  осторожно  трогаЯ  записку  матери,  пожевываЯ
губами, и странный звук не то задумчивого мычаниЯ, не то  стона  дошел  до
Ќикиты. € то, что письмо матери три днЯ лежало у ѓрекова в  сейфе  и  было
сейчас у него, и то, что письмо  это  ради  него,  Ќикиты,  было  написано
матерью, до последнего днЯ скрывавшей перед ним  страданиЯ  и  боль  своей
смертельной болезни, - все это так оголенно и  несовместимо  представилось
ему, что стало трудно дышать.
   - ќто не так...
   - ‚ы сказали...
   - ќто не могла написать моЯ мать... - проговорил с отчаЯнием Ќикита, не
различаЯ своего голоса;  голос  сливалсЯ  во  что-то  глухое,  отрывистое,
темное, и он договорил: - Џокажите... „айте письмо...
   - Џожалуйста.
   Ћн неЯсно видел, как ѓреков, отодвинув кресло, вышел из-за стола, потом
вельветоваЯ  курточка,  длиннаЯ,  темнаЯ,  с  прозрачными,  гладкими,  как
леденцы, пуговицами, задвигалась, приблизилась, заслонила световой  столб,
сбоку падающий из окна;  близко  зашуршал,  заколебалсЯ  тетрадный  листок
бумаги, насквозь  просвеченный  солнцем,  расплывались  чернилами  косо  и
крупно накорЯбанные строчки; как будто писал ребенок. ‡вучал  рЯдом  голос
ѓрекова:
   - Њы много спорили с ‚ерой в юности в  двадцатых  годах.  Ѓыли  молоды,
наивны. „о глупости ершисты. Љак Я жалею теперь! Љак жалею! Ћна  никак  не
могла этого забыть. €сториЯ давно нас рассудила. Ћба  были  не  правы.  Ќе
правы.
   ’етрадный листок колебалсЯ в руке ѓрекова, как бы темно заслонЯЯ и едва
уловимый тихий его голос, и  солнечный  свет  на  его  курточке,  пахнущей
чем-то душным и горьким.
   "Џрошу, умолЯю тебЯ. ‚ера" - мелькало перед глазами Ќикиты. Ћн прочитал
последнюю фразу несколько  раз;  слова  эти  были  действительно  написаны
матерью, и этот вырвавшийсЯ ее крик боли  сразу  вызвал  в  нем  ощущение,
которого он испугалсЯ. ќто было отчаЯние, смешанное с  отвратительной  ему
жалостью к странно косым, крупным строчкам, к этой унизительной  мольбе  о
помощи, точно мать, которой он верил,  заставила  его  присутствовать  при
чем-то постыдно страшном, цинично обнаженном, как будто ее раздевали перед
ним.
   "Ќе может быть! Ћна это сделала длЯ менЯ! „лЯ менЯ! € ни о  чем  другом
не думала! - начал убеждать он себЯ. - Ћна уже не  понимала,  что  делает!
Ќаверно, она написала записку в полусознании".
   - ќто не так, - опЯть повторил с упрЯмством Ќикита охрипшим голосом.
   - Џозвольте, - вскрикнул тенорок ѓрекова, и его серебристые "молнии" на
кармашках курточки змеисто заскользили перед лицом  Ќикиты.  -  ‚ы  забыли
почерк своей матери? —то? ‡десь подпись! Џозвольте, позвольте!
   € это неожиданное "позвольте",  произнесенное  ѓрековым  с  возмущением
оскорбленного человека, которого неуважительно затолкали  в  толпе  чужими
локтЯми, и эти перекосившиесЯ на его курточке "молнии", и этот горьковатый
запах  вельвета,  и  колеблющийсЯ,  как  доказательство,  в  его   пальцах
тетрадный листок, косо исписанный фиолетовыми  чернилами,  вдруг  со  злым
отчаЯнием стиснули что-то в Ќиките. € с  мелькнувшим  чувством  страха  от
того, что сейчас сделает, он заговорил, ужасаЯсь тому, что говорит:
   - ‚ы струсили и  предали  мать...  а  вы  хотите,  чтобы  она  вам  все
простила! Ћна в бессознании вам... Ћна уже  не  знала,  что  пишет,  а  вы
думаете, что это доказательство. ‚ы думаете, Я не знаю, что вы  сделали  с
матерью... ‚ы ее предали... ‚ы ее никогда не любили, вы ненавидели ее!..
   Ћн  говорил  и  слышал  дрожь  своего  голоса,   ставшего   незнакомым,
обрывистым, ватным, чувствовал оглушительные удары крови в  ушах,  туманно
видел искаженное, белым пЯтном отпрЯнувшее куда-то в  белесую  дымку  лицо
ѓрекова.  Џотом  кто-то  широкоплечий,  маленький,  с  мотавшимисЯ  седыми
волосами  вскочил  за  столом,  трЯсЯсь,  прижав  одну  руку  к  груди,  и
пронзительно-голубые  глаза  ищуще  метались  на  молочно-белом  лице;   и
почему-то поЯвилась палка, крепко зажатаЯ в другой  сухонькой  руке  этого
человека, стучала в пол, и толкнулсЯ оттуда, от стола, задушенный крик:
   -  ‚он...  вон  из  моего  дома,  мерзавец,  молокосос!  џ  хотел,  как
родственнику... ‚он сейчас же!..
   - Ћшиблись, - проговорил Ќикита. - Љакой Я вам родственник!
   €, оттолкнув с пути кресло, пошел из кабинета по  красно  расплывшемусЯ
цветными пЯтнами ковру, такому толстому  и  мЯгкому,  что  увЯзал  в  этой
мЯгкости, как в густой пыли.
   ‚  дверЯх  кабинета  он  на  миг  задержалсЯ.  ‚озле  портьеры,  широко
расставив ноги, засунув руки в карманы, вошедший на крик ‚алерий в упор, с
изумленным прищуром глЯдел на Ќикиту, и Ќикита, резко  отдернув  портьеру,
вышел из  комнаты.  ‡атем  в  полутьме  коридора  скользнула  вдоль  стены
знакомаЯ белаЯ фигура Ћльги ‘ергеевны, ее оголеннаЯ рука стискивала  халат
на груди, и вытЯнутое мраморное горло  ее  было  напрЯжено,  губы  шептали
исступленно:
   - Ѓоже мой... Ћн больной человек... —то вы там наделали?
   - Ћн больной человек? - выговорил Ќикита, не в силах  сдержать  в  себе
бешеные толчки разрушениЯ. - €дите спросите у  него,  кто  он.  Ћн,  может
быть, расскажет, кто он!..
   - џ умолЯю... —то?.. —то вы с ним сделали?
   - “спокойтесь, Ћльга ‘ергеевна!.. Ћн жив. Ћн еще всех переживет! Ђ мать
уже пережил!..
   Ќа ходу разрываЯ пачку сигарет,  он  прошел  мимо  нее  по  коридору  к
передней, где странно было видеть приготовленные на дачу чемоданы,  ударом
распахнул дверь на  лестничную  площадку  и,  не  вызвав  лифта,  скачками
ринулсЯ по лестнице вниз.
   …го  горЯчо  окатило  палЯщей  жарой  утра,  солнце  ожгло  потное   от
возбуждениЯ лицо, когда он вышел из подъезда, не знаЯ, куда идти, не знаЯ,
что делать в эти секунды, и, закурив, сделал  несколько  спешащих  затЯжек
сигаретой.
   - ‘той! Џодожди!..
   Ћн обернулсЯ, еще плохо видЯ после волнениЯ; от подъезда бежал ‚алерий,
останавливаЯ его приказывающим криком:
   - ‘той! ‘той, Я тебе говорю! ‘лышишь, ты!..
   €, подбежав, схватил, впилсЯ пальцами в его  рукав,  властно  дернул  к
себе, глЯдЯ в глаза Ќикиты заостренными, сумасшедшими зрачками.
   - Ђ ну-ка объЯсни, Я тебе говорю! —то отец сделал? ‘ейчас же!..  €ли  Я
не знаю, что с тобой сделаю!
   - …сли ты не знаешь, - запальчиво сказал Ќикита, - это  прекрасно!  —то
дальше?
   - ‘той здесь! - шепотом крикнул ‚алерий и опЯть с силой дернул  его  за
рукав.  -  †ди  здесь!  џ  выведу  машину  из  гаража.  ‘ейчас  мы  поедем
куда-нибудь, и ты мне все объЯснишь!.. ‘лышишь, ты!


        11

   ‘начала были в ресторане - среди смутного багрового  полусвета  мерцали
зеленоватой тьмой огромные  аквариумы,  вЯлыми  щупальцами  извивались  за
стеклами водоросли, сплошные малиновые ковры устилали зал, заглушали здесь
голоса, шаги официантов; и было  непроницаемо  тихо,  прохладно,  как  под
землей. Ќо оба они обливались потом - влажные рубашки прилипли к спинам, к
груди - пили коньЯк и бесконечно запивали  его  минеральной  водой;  обоих
мучила жажда, ни коньЯк, ни боржом не утолЯли ее; болезненно щипало во рту
от  множества  выкуренных  сигарет;  обоих  толкало  куда-то  непроходЯщее
нервное возбуждение; несколько раз расплачивались, вскакивали, затем опЯть
садились, бессмысленно заказываЯ что-то,  опЯть  требуЯ  коньЯк,  и  снова
пили, словно боЯсь уйти отсюда, не  договорив  сейчас  нечто  важное,  длЯ
обоих сущее, как жизнь, но уже плохо слушали, воспринимали друг друга и не
говорили, а кричали; потом, опомнившись, оглЯдывались, как бы не сознаваЯ,
зачем и длЯ чего они здесь.
   ‘тарик  официант,  терпеливо  выжидаЯ  в  красноватой  полутьме  стены,
переминалсЯ, все наблюдал издали; иногда  мЯгкой,  выработанной  походкой,
неслышной   по   ковру,   подходил   к   столику,   возникал   над   ними,
беспокойно-вежливо улыбаЯсь, поднЯтыми  бровЯми  спрашиваЯ,  не  нужен  ли
счет, и так же бесшумно отходил, уже сгонЯЯ предупредительную эту улыбку с
блеклого морщинистого своего лица.
   - Њой отец не мог... Ќе мог! ќто уж он не мог!..  џ  его  лучше,  лучше
тебЯ знаю! - говорил ‚алерий осипшим голосом, и  его  потное,  искаженное,
бледное сквозь дым лицо  наклонЯлось  к  Ќиките  с  фанатичным  упрЯмством
человека, пытающегосЯ доказать. - ‘тарик  мог  сделать  все,  что  угодно,
все... џ его не идеализирую... Љ черту ангелов,  ведь  их  нет!..  Ћн  мог
как-нибудь по-интеллигентски увильнуть, забить памороки, наконец! Ќо чтобы
предать... ќто конец света!.. ‘вою сестру! ’вою мать... ќто -  нет!  ќтого
не может быть... Ћн не мог этого сделать! Ћн, в сущности,  слабый  старик.
’олько игра! •отел быть всегда либералом.  €  сейчас,  сейчас...  ’ы  ведь
только предполагаешь. Ђ это обманывает! џ тоже иногда  предполагаю,  а  на
деле - совсем другое. Ќет, Ќикитушка! ’ы говори, говори, честно  говори!..
’ы только предполагаешь?..
   …го  лицо  просило,  умолЯло  и  требовало,  в   нем   не   было   того
самоуверенного выражениЯ,  к  какому  привык  за  эти  дни  Ќикита,  и  он
временами трезво  и  близко  видел  его  подстриженные  ежиком  выгоревшие
волосы, его ищущие поддержки зрачки, его  загорелую  шею,  белую  сорочку,
влажные пЯтна под мышками, и в то же времЯ реально ощущал красный полусвет
вокруг себЯ, зеленую прохладу аквариумов, какое-то серое,  вафельное  лицо
официанта в полутьме стены, и так же несоответственно со всем  этим  порой
вдруг представлЯл написанную  больничными  фиолетовыми  чернилами  записку
матери, ее незнакомо крупный, детский почерк... Ћн хотел передать  ‚алерию
содержание этой предсмертной  записки  матери,  но  почему-то  мешало  его
мотающеесЯ, пьЯное, требовательное лицо, этот  низко  на  грудь  спущенный
узел галстука, это тоскливо раздражало, и  хотелось  все  времЯ  подтЯнуть
его, сказать, чтобы он подтЯнул узел: тогда,  казалось,  многое  будет  не
так, как было.
   - Љто тебе сказал? - крикнул ‚алерий, вытираЯ ладонью мокрую  грудь.  -
Љому ты мог поверить? Ќу скажи, кому?
   - ‘ебе, -  отрывисто  сказал  Ќикита  и  влажными  пальцами  взЯлсЯ  за
холодное  стекло  бокала,  наполненного  боржомом,  выпил,  глЯдЯ   сквозь
красноватый дым, все гуще наполнЯвший зал  ресторана,  на  Ядовито-зеленый
подсвет аквариумов, где среди непрерывного колебаниЯ водорослей, среди  их
щупалец лениво  вилЯли  плавниками,  механически  раскрывали  круглые  рты
огненно-прозрачные рыбы. "‡ачем мы здесь? - с тоской спросил он себЯ. -  џ
пью и не пьЯнею. џ все чувствую, все помню, все слышу. ‡ачем же  тогда  мы
пьем? ‡ачем мы пришли сюда?.."
   - Љак он мог спокойно жить? - зло проговорил Ќикита. - џ этого  никогда
не пойму. Ћн ведь знал, что было с матерью!  Ћн  знал  и  продолжал  жить,
юбилеи устраивать! ’ы говоришь,  игра?  Ќет.  Ќе  пошел,  черт  возьми,  в
монастырь, не посыпал голову  пеплом!  Ќе  застрелилсЯ!  ЋбъЯсни!  ‚от  ты
объЯсни, а не спрашивай! Љак так могут  люди  жить?..  Ћн  ведь  ее  знал!
„ругие могли не знать, но он-то знал. ‚се знал!..  Ћн  предал  ее  и  жил!
Џрожил всю жизнь!..
   - а! ‡аткнись! - крикнул ‚алерий, стискиваЯ на столе  руку  Ќикиты.  -
…сли еще повторишь это слово, Я тебе набью морду! џ не намерен выслушивать
гнусь об отце... ‘лышал?
   Ћн придвинулсЯ ближе, судорожной улыбкой  обнажаЯ  зубы,  струйки  пота
текли по его шее, одно  плечо  выгнулось,  поднЯлось,  и  он  все  сильнее
прижимал кисть Ќикиты  к  столу,  к  мокрой,  облитой  коньЯком  скатерти.
Ћфициант, стоЯ у стены, по-прежнему издали наблюдал за ними.  €  Ќикита  с
отвращением к своей потной руке,  к  скользким  пальцам  ‚алериЯ,  к  этой
грЯзно-облитой  скатерти,  понимаЯ,  что  сейчас  может  произойти  что-то
отвратительное между  ними,  не  выдернул  руку,  а  проговорил  трезво  и
осмысленно, как можно спокойнее:
   - Ќе глупи! ’ерпеть не могу идиотства, отпусти руку! ’ы пьЯн...
   - Ќе-ет, Я не пьЯн! џ все-таки сильнее тебЯ,  сильнее...  -  рассмеЯлсЯ
‚алерий своим кудахтающим смехом  и,  милосердно  отпустив  кисть  Ќикиты,
заговорил  с  ожесточением:   -   ’ы   мальчишка,   слабак...   Ѓорец   за
справедливость!  „а?  Ђ  сам  приехал   из   ‹енинграда   к   влиЯтельному
родственнику  просить  помощи!   ѓде   она,   логика,   где?   Ѓорьба   за
справедливость? Ћдна рука - ха-ха! - протЯнута за милостыней, а  другаЯ...
Њой отец - демагог... Ќе хуже, не лучше! Ќо если ты еще скажешь  гнусь  об
отце, Я изобью тебЯ... ‡астолбил?
   - Џойдем отсюда, - глухим голосом сказал Ќикита. - Њы  расплатились?  -
€, чувствуЯ, как его начинает неудержимо бить дрожь, полез в задний карман
за деньгами.
   - Ќет, если ты еще что-нибудь...
   - Њолодые люди, вам счет?
   €з багрового, курившегосЯ папиросным дымом, как туман, света ресторана,
из  перемешанного  гула  голосов  в   многолюдном   зале,   из   звенЯщих,
металлических ударов джаза, игравшего в другом зале, склонилось,  забелело
над  столом  утомленно-старческое  лицо  официанта,  незаметным  движением
положившего счет на стол.
   - €звините... џ думаю, хватит, молодые люди, - убедительно сказал он. -
„остаточно ведь...
   - ‚ы так считаете, папаша? - как бы очень удивленный, спросил  ‚алерий,
вскинув на официанта покрасневшие глаза. - Ђ может быть, нет? Ђ? Џочему вы
нам советы даете, папаша? ‡наете статью в конституции - каждый имеет право
на отдых?
   Ћн  говорил  это  нестеснительно   громко;   за   соседними   столиками
оборачивались; Ќиките стало душно.
   - “ходить вам надо, молодые люди, - с мЯгким упреком произнес официант,
не изменЯЯ утомленного выражениЯ лица. - ‘туденты, наверно. Љонституцию  Я
знаю, своей кровью завоевал. џ в отцы ведь вам... ‘тыдно. Ќехорошо.
   - —то за стыд! - фальшиво рассмеЯлсЯ ‚алерий. - Ђ чаевые,  чаевые-то...
Љак насчет чаевых? Ѓерете или нет?
   - џ сейчас... Я расплачусь... - испытываЯ чувство, похожее на унижение,
проговорил быстро Ќикита, взЯл счет, почти не  посмотрев  его,  и  положил
деньги на стол. - ‘пасибо, спасибо... Њы уходим.
   - ’ы, ђотшильд! - крикнул ‚алерий. -  ђасплачиваюсь  Я.  ‘лышал?  Ђ  ты
спрЯчь, спрЯчь свою жалкую десЯтку... заработанную потом, скажешь!
   Ћн, откинувшись, брезгливо выхватил  смЯтые  комом  деньги  из  кармана
брюк, бросил две десЯтки на стол, отшвырнул пальцем деньги Ќикиты. „есЯтка
соскользнула со стола, упала на ковер, под ноги.
   - ’ы что? - проговорил Ќикита. - Ђ ну подыми деньги!
   - ’ак думаешь? Ќу прикажи, прикажи еще!
   - ѓлупец, - сказал Ќикита, отодвигаЯ стул.
   €  одновременно  и  он  и  официант  нагнулись  к   деньгам,   внезапно
столкнулись пальцами на ковре. Ќикита увидел чуть отступившие, поношенные,
но аккуратно начищенные ботинки, набрЯкшую,  отвислую  щеку,  седой  висок
официанта и с прежним  стыдом,  жгуче  кольнувшим  его,  поднЯв,  протЯнул
деньги, а когда  выпрЯмилсЯ,  притемненный  багровый  свет  дымного  зала,
зеленые аквариумы посреди него,  лица  за  соседними  столиками,  ожидающе
повернутые к ним, хмельное лицо ‚алериЯ, молча глЯдевшего ему в  глаза,  -
все вызвало в нем унижающе-гадливое отвращение. Ћн смотрел  на  трЯсущиесЯ
руки официанта,  с  оскорбленной  аккуратностью  отсчитывающего  сдачу  на
влажной скатерти, его лицо застыло, все  красное  от  прилившей  крови,  с
поджатыми по-старчески губами, потом голос официанта  подчеркнуто  вежливо
произнес:
   - ‚ам - семь рублей двадцать четыре копейки.
   - џ сказал, без сдачи! - повысил тон  ‚алерий  и  оттолкнул  деньги.  -
‚озьмите, папаша!
   - Џошли! ‚ставай, пошли! - ’ерЯЯ самообладание, Ќикита  сдернул  пиджак
со спинки стула и встал. - „урак чертов! ’ы соображаешь что-нибудь?
   - Џредставь, абсолютно все! - вызывающе громко  воскликнул  ‚алерий.  -
‚се! Ќо Я не понимаю, чего ты так трусишь, братишка! ‚ чем дело, милый? Њы
еще не договорили.
   - Џошли, Я сказал.
   Ћн знал, что им нужно уходить немедленно: он, ощущал спиной  не  только
взглЯды людей, обращенные в их сторону, не только  оскорбленное,  дрожащее
лицо официанта, а чувствовал, что в эту минуту он не  сдержитсЯ  и  сейчас
может сделать что-то невероЯтное, сумасшедшее, страшное длЯ  самого  себЯ,
длЯ ‚алериЯ, длЯ всех, кто смотрел на них  из  этого  багрового,  кишащего
лицами полумрака.
   - Џошли! - повторил он. - ‘ейчас же!
   ‚алерий откинулсЯ к спинке стула, положил на край стола кулаки,  сощурЯ
воспаленные веки.
   - Људа?..
   - Ќу, тогда Я пошел!
   - Ќе-ет, ты один не пойдешь! - ‚алерий,  упершись  в  стол,  решительно
поднЯлсЯ. - Ћдин не-ет! Њы теперь вместе. ‘иамские близнецы, - говорил он,
шагаЯ рЯдом меж столиков к выходу; шел,  не  покачиваЯсь,  трезво  ступал,
казалсЯ не пьЯным, как давеча, а злым, точно  уходил,  не  доделав  что-то
здесь. - џ думал, милый, ты мужественнаЯ хоть в малой степени личность,  а
ты  перепужалсЯ  скандала!  „обродетель!..  ЃросилсЯ  десЯтку   поднимать.
‡начит, Я и мой отец - сволочи? Ђ ты прелесть, так? ’ак?
   Ќикита  молчал;  ломило  в  надбровьЯх.  Ћн  понимал,  что  ‚алерий   в
непонЯтном  приступе  мутной  неослабевающей  озлобленности  упрЯмо  хотел
унизить его своей насмешливой и обнаженной циничностью, с какой он  только
что на виду у всех разговаривал с официантом.
   Ѓыла сыраЯ мгла с размытыми огнЯми улицы,  кругами  окон  и  фонарей  в
небе, зыбкими отблесками  на  мокром  асфальте  -  и  окатило  их  влажной
свежестью, брызнувшей холодными и редкими  каплЯми  накрапывающего  дождЯ,
когда они вышли из  подъезда  ресторана,  из  жаркой  от  запахов  шашлыка
духоты, из неистового ритма джаза  и  остановились  под  фонарем  на  краю
тротуара, возле машины, на которой сюда приехали.
   ‘тараЯсь держатьсЯ на ногах  прочно,  ‚алерий  вынул  ключ  от  машины,
открыл дверцу.
   - —то же, вместе нам ехать, Ќикитушка-свет?
   - ’ы сейчас не сможешь,  -  сдерживаЯ  голос,  сказал  Ќикита,  как  бы
обращаЯсь не к ‚алерию, поднимаЯ воротник пиджака  и  вглЯдываЯсь  в  огни
редких машин, с шелестом мчавшихсЯ мимо по мостовой. - ‘ейчас такси...
   - Ђх, такси? - переспросил  ‚алерий  и,  выплюнув  размокшую  сигарету,
повернулсЯ к Ќиките, и с высоты своего роста бросил руку на его плечо,  до
боли впившись пальцами. - џ и говорю... трусишь, слабак? Љакой же ты борец
за справедливость! ‡ачем же ты мать похоронил и при...
   € Ќикита, не успев поднЯть воротник, опустил правую руку и, сжав  зубы,
ударил его не в лицо, а в грудь зло, жестко и  сильно,  уже  не  сознаваЯ,
зачем он это делает, как будто что-то, долго сдерживаемое, гневно и  слепо
разжалось в нем. €, ощутив боль в пальцах от этого неожиданного  длЯ  себЯ
удара, с удивлением и ужасом увидел, как, хрипло выдохнув, переломившись в
поЯсе, ‚алерий споткнулсЯ и упал на  мокрый  асфальт,  ударЯЯсь  спиной  о
стену около металлической урны. Ћна загремела от  суматошного,  хватающего
движениЯ его руки.
   - џ тебЯ предупреждал... - задыхаЯсь, выговорил Ќикита, ненавидЯ в  эту
минуту и себЯ, и его, точно оба они были  соучастниками  чего-то  темного,
подлого, противоестественного. - ‡апомни, что Я никогда  первый...  Ќо  ты
хотел!..
   ‡апрокинув голову  к  стене,  раскинув  ноги,  упираЯсь  растопыренными
пальцами в мокрый, весь  грЯзно  маслЯный  под  фонарем  тротуар,  ‚алерий
трудно дышал, облизываЯ губы, не мог выговорить ни слова. …го  неморгающие
глаза застыли на кисти Ќикиты, которую тот, страдальчески мЯл, поглаживал,
словно бы успокаиваЯ боль. ‚алерий смотрел беззащитно и  недоуменно,  веки
моргнули, и показалось Ќиките: слезы блеснули в его глазах.
   - ’ы менЯ ударил? ‡а отца! ‡а отца?  -  клокочущим  шепотом,  изумленно
проговорил ‚алерий.
   - Џрости... Џрости... џ не хотел... - растерЯнно  выдавил  Ќикита  и  с
жалостью, ощущением своей вины кинулсЯ к ‚алерию,  поспешно,  стараЯсь  не
глЯдеть на него, стал подымать с земли, обнЯв под  мышками,  но  в  то  же
времЯ тело ‚алериЯ дернулось, вырываЯсь, сопротивлЯЯсь ему:  он  не  желал
помощи.
   ‚алерий уперсЯ спиной о стену, встал, странно ссутулЯсь, потираЯ  грудь
там, куда ударил Ќикита; потом, всхлипнув горлом, он шатко пошел к  машине
и, уже взЯвшись за скользкую от дождЯ ручку дверцы, вдруг качнулсЯ  назад,
выцедил через зубы:
   - Ќа твоем месте Я бы не извинЯлсЯ, понЯл?
   - ’огда Я не  извинЯюсь,  -  сказал  Ќикита.  -  џ  не  хотел.  Ќо  так
получилось...
   - ‚от так-то лучше, дорогой брат. ’ак лучше! ‘адись, братишечка!  -  Ћн
фальшиво усмехнулсЯ. Љороткие волосы его, лицо были мокры от дождЯ, и зубы
блестели под фонарем мертво, как влажнаЯ эмаль.
   Ќикита взглЯнул на часы - было половина „венадцатого.


        12

   Ќикита лежал на тахте, не раздеваЯсь, не знал, что делать,  как  сейчас
успокоить себЯ, и  не  хотелось  двигатьсЯ,  не  было  сил  снЯть  пиджак.
‘остоЯние тупой расслабленности охватило  его,  как  только  вошел  в  эту
бывшую Ђлексееву комнату, погасил  свет  и  упал  на  диван  под  книжными
полками. Ѓыло тихо  во  всей  ночной,  огромной,  как  пустынЯ,  квартире:
ѓрековы уехали на дачу. € отдаленно где-то  звучали  шаги  ‚алериЯ,  затем
заплескал душ в ванной и стих.
   "’олько бы уснуть, - потираЯсь щекой о подушку, убеждал себЯ Ќикита.  -
ќто - спасение. € сейчас больше ничего не надо. “тром Я уеду. Ќо почему  Я
лежу вот здесь, в этой чужой, проклЯтой квартире? ‡ачем  Я  еще  здесь?  €
зачем, за что Я ударил его? ‡а отца... Ќет! ‡а то отвратительное..."
   €, представив тот момент возле ресторана, когда ударил ‚алериЯ и  когда
тот сел  на  маслЯнистый  асфальт,  глЯдЯ  с  беспомощным  изумлением,  он
застонал в подушку, чувствуЯ, что не уснет, не может уснуть, отделатьсЯ от
мыслей, и лег, вытЯнув руки, пытаЯсь найти  удобное  положение,  чтобы  не
думать; влажные от дождЯ волосы холодили голову.
   "ђаздетьсЯ... Џочему Я не раздеваюсь?" Ћн вЯло шевельнул рукой,  ощупал
теплую сырость пиджака, еще не просохшего,  но  не  мог  преодолеть  себЯ,
встать, раздетьсЯ, приготовить постель.
   "‡ачем Я ударил его?.. Џочему  Я  лежу  в  этой  комнате,  а  не  уехал
сразу?.. ‡автра утром - на вокзал, только бы утра дождатьсЯ!"
   ‚сЯ комната была погружена в рЯбЯщую темноту, исчезли,  растворились  в
ней книжные полки на стенах, старые, выцветшие обои; расплывчато проступил
впотьмах квадрат окна;  по  стеклу  звонкой  усиливающейсЯ  дробью  стучал
дождь, погромыхивало, переливалось в водосточной  трубе,  и  Ќикита  вдруг
подумал, что этот дождь надолго, что погода не длЯ  дачи  и  если  ѓрековы
вернутсЯ ранним утром, то застанут его здесь.
   "‘обрать чемодан, сейчас все приготовить! Ђ что, собственно,  собирать?
џ готов..."
   ѓлухие удары, брызжущий звон  стекла  внезапно  донеслись  до  него  из
глубины квартиры, и в первое мгновение он подумал, что это ветер  и  дождь
разбили стекло в соседней  комнате,  но  в  следующую  минуту  послышались
бегущие шаги за стеной в коридоре и Явственно громкий стук в дверь:
   - Ќикита, Ќикита!..
   Ћн вскочил с дивана, зажег свет.
   - —то? —то там? - спросил он и с мыслью, что там, в квартире, случилось
что-то, увидел в проеме двери бледное  лицо  ‚алериЯ,  мокрые  после  душа
волосы слиплись на лбу. ‚алерий стоЯл  на  пороге,  глаза  его  неподвижно
темнели, устремленные на Ќикиту, затем он произнес хрипло:
   - Ќе спишь?.. Џойдем... џ нашел. Ђ ну, пойдем!
   - ’ы о чем? - не сообразил Ќикита. - —то нашел?
   - ‘мертный приговор! - крикнул ‚алерий. - Ђ ну пойдем! ЋдевайсЯ!
   Ќикита успел заметить: везде в квартире горел свет  -  в  коридорах,  в
столовой, в открытой  спальне,  пустынно  блестел,  отражалсЯ  в  натертом
паркете, на полированной мебели, и оттого, что  все  было  неожиданно  длЯ
ночи  освещено,  на  Ќикиту  повеЯло  холодновато-мертвенной   огромностью
комнат, залитых электрическим светом, но без людей, без живого дыханиЯ.
   "Ћн не спал, - мелькнуло у Ќикиты. - Ћн ходил здесь..."
   Ќикита быстро взглЯнул в конец коридора, где  был  кабинет  ѓрекова,  и
сразу почувствовал нервный озноб,  сразу  похолодело  и  стало  пусто  под
ложечкой.
   „верь кабинета была распахнута. Ћн был Ярко освещен.
   Ќикита осторожно вошел вслед за ‚алерием. ‚ глаза бросились белые листы
бумаги, какие-то папки, разбросанные по ковру, разбитый возле окна  горшок
с цветами; черепки и влажные  комьЯ  земли  чернели  на  паркете;  и  весь
просторный  письмен