 Ћчень   похоже.
Schmetterling? Ќет, не похоже. Љакое-то темное слово. ’ы  права,  Я  плохо
учил в школе немецкий. Ќичего не помню. Ћтдельные  слова  и  фразы,  вроде
"Ich gehe in die Schule" [Я иду в школу].
   Ћна сморщилась совсем по-мальчишески, понЯв лишь эту одну сказанную  им
фразу "Я иду в школу", но продолжала смотреть внимательно,  вслушиваЯсь  в
его голос, и все не отнимала легонького пальца от нижней его губы,  словно
осЯзанием проверЯла звучание чужого Языка.
   - Bitte, sprich [пожалуйста, говори], - попросила она.
   - ЉажетсЯ, в седьмом  классе,  -  проговорил  Ќикитин,  не  рассчитываЯ
полностью, что она могла понЯть его, - нам  задали  выучить  стихотворение
ѓенриха ѓейне. €з учебника немецкого Языка... ’ы  знаешь  такого  поэта  -
ѓенриха ѓейне?
   -  Heinrich?  Heine?  -  Ћна  скорчила   жалобную   гримаску,   выражаЯ
недоумение, и быстро и доказательно  заговорила  что-то,  однако  тут  же,
смеЯсь, приподнЯлась, показала на свое ухо, на Язык, поболтала  меж  зубов
Языком, как это делают дети: "блы, блы, блы", и, притворно  запротестовав,
ладонью зажала рот ему; она убеждала его этим,  что  говорить  сейчас  так
долго на разных Языках не надо, -  и  упала  навзничь,  запредельно  синеЯ
глазами, стала отыскивать  на  потолке  бабочку,  выговариваЯ  суеверно  и
молитвенно: - Schmetterling, Schmetterling.  Lieber  Gott,  Schmetterling!
[Ѓоже мой, бабочка!]
   Ћна соединила кисти рук  лодочкой  перед  подбородком  и  с  осторожным
вдохом и выдохом торопливо зашептала непонЯтные бегучие  слова,  будто  на
самом деле облегченно молилась, заклинала и страстно благодарила  кого-то,
может быть, случайную эту бабочку, по суеверной примете залетевшую из сада
в комнату, или же после ужасной ночи необычно  тихое,  светообильное,  как
радость, майское  утро,  или,  может  быть,  счастливую  судьбу  в  облике
русского лейтенанта: ведь он первый защитил ее и вчера не погиб  вместе  с
другим русским лейтенантом, позволившим ей и ее  брату  остатьсЯ  в  доме,
занЯтом враждебными солдатами.
   ’о, что Ќикитин не знал, о  чем  шептала  она,  а  только  воображением
силилсЯ предположить, все же ревностно  царапало  его  душу,  точно  в  ее
недавних  слезах,  сочувствии  к  нему,  робкой   и   виноватой   нежности
проскальзывало  нечто  ложное,  искусственное,  заранее   настроенное   на
возможность защиты с его стороны в доме, где стоЯли озлобленные  вчерашним
боем солдаты, которыми он командовал.
   -  Schmetterling,  Schmetterling,  -  шептала  она,  провожаЯ  взглЯдом
неслышное  порхание  бабочки  под  потолком,  а  Ќикитин,   уже   хмурЯсь,
вопросительно глЯдел на ее лицо, оно  неуловимо  менЯлось,  как  тогда  на
допросе: то отблеск страха,  то  чистое  выражение  надежды  поЯвлЯлись  и
стирались в ее взглЯде, то маленькими  зеркальцами  светились  в  грустной
улыбке зубы, и,  отражаЯ  улыбку,  сине  загорались  глаза,  заблудившиесЯ
где-то в солнечном сверкании потолка.
   "—то Я делаю? —то же будет дальше? —ем это кончитсЯ?  -  в  растерЯнном
поиске Ясности думал Ќикитин. - Њы не знаем друг друга, но как  будто  уже
знаем и не стыдимсЯ. € она лежит рЯдом со мной. "Ich weib nicht, was  soil
es bedeuten, dap ich so traurig bin..." [Ќе знаю, что это такое, почему  Я
так печален...] „а, да, это стихотворение  ѓейне,  которое  Я  вызубрил  в
школе. џ не досказал ей... Ђ как  дальше?  —то  дальше?..  "...So  traurig
bin..." Ђ как же дальше?"
   -  Du  bist...  Schmetterling  [ты  -  бабочка],  -   вдруг   задумчиво
проговорила   она   и,   похоже   было,   жалеЯ,   благодарным    нажатием
мЯгко-расслабленных губ поцеловала ему руку, подышала в ладонь, подумала и
добавила,  отделЯЯ  слова  длЯ   пониманиЯ:   -   und...   ich...   bin...
Schmetterling [и Я - бабочка]. Vadim und Emma... Verstehst  du  mich?  [’ы
менЯ понимаешь?]
   - џ бабочка? - догадалсЯ и усмехнулсЯ Ќикитин.  -  ЉакаЯ-то  непонЯтнаЯ
философиЯ, ќмма. ЊенЯ можно сравнить с бабочкой?
   - Philosophic? Keine Philosophic! [”илософиЯ? ЌикакаЯ не философиЯ!]
   Ћна, не выпускаЯ его руки, проворно села на  постели,  откинув  волосы,
склонила голову,  излишне  серьезно  изучила  его  ладонь,  потом  провела
ноготком две скрещенные кривые линии, неуверенно сказала:
   - Madchen Emma und ein junger Leutnant. Krieg... Schmetterling und  das
Madchen Emma [„евушка ќмма и молодой лейтенант. ‚ойна... Ѓабочка и девушка
ќмма].
   - ќто, может, и, правильно, - сказал Ќикитин. - ’олько ты, конечно,  не
права насчет этой  Schmetterling.  -  Ћн,  удивленный,  повел  головой  на
потолок, где желтым бликом  прилепилась  бабочка,  и  тотчас  замолчал:  в
запасе не было ни одного нужного немецкого слова.
   ќто сравнение с бабочкой было,  разумеетсЯ,  чересчур  сентиментальным,
несерьезным,  чересчур  легковесным  длЯ  него,  четырежды   награжденного
боевыми орденами офицера, воевавшего три года, видевшего многое, что можно
увидеть  на  войне,  наученного  принимать  решениЯ  и  отдавать   приказы
солдатам, подчиненным ему. Ћн считал себЯ вполне самостоЯтельным,  опытным
человеком,  бывал  порой  самолюбив,  вспыльчив  и  строг   соответственно
обстоЯтельствам, однако ни за что не призналсЯ  бы  никому,  что  всЯ  его
офицерскаЯ привычнаЯ жизнь была неестественной и вынужденной,  а  всЯ  еще
непрожитаЯ  жизнь  -  оборванное  прошлое,  летнее,  солнечное,   подробно
неизвестное другим, о чем  он  иногда  говорил  одному  только  ЉнЯжко,  -
оставалась где-то радостным  светом  позади,  в  заросших  старыми  липами
переулках лучшей в мире улицы Ћрдынки, в  той  особенно  прекрасной,  едва
начавшейсЯ жизни, будущее которой представлЯлось  прерванным  продолжением
счастливых школьных лет. Ќо эта жалость ќммы,  когда  она  поцеловала  ему
руку, и этот вроде бы намек на возраст ("юнгер лейтнант") задели его,  как
напоминание о вероЯтной неопытности: "Ћна видела менЯ  беспомощным,  когда
раздевала и укладывала в постель?"
   - Ќасчет бабочки, ќмма, какаЯ-то ерунда, - заговорил Ќикитин  пасмурно,
тщетно силЯсь найти немецкие слова. - Ќе в этом дело. Ђ, черт,  Язык!  Ќу,
как же тебе объЯснить?
   Ћн  хотел  сказать,  что  его  невозможно  так  воздушно  сравнивать  с
бабочкой, потому что он советский офицер и не боитсЯ ни бога, ни черта, ни
немецких танков, ни осуждениЯ солдат за то, что с ним случилось вчера, что
он отвечает за поступки (в этом даже был подчеркнутый вызов), но в  долгих
муках поисков нашел лишь несколько ученических слов:
   - Ich bin zwanzig Jahre alt [мне двадцать  лет].  ("ѓлупость  и  ерунду
порю! Љ чему это Я сказал о своем  возрасте?  -  подумал  он,  недовольный
неуклюжим ответом. - ‘овсем не то говорю, сплошную говорю ересь...")
   -  O,  zwanzig!  -  Ћна  просиЯла,  обрадовалась  и   сейчас   же   длЯ
убедительности приложила щепотку пальцев к своей груди, сообщила о себе  в
третьем лице: - Emma achtzehn... Ein, zwei, drei... und so  weiter!  [ќмме
восемнадцать... ђаз, два, три... и так далее]
   "‘емнадцать или восемнадцать?" - сосчитал в уме Ќикитин, нечетко  помнЯ
счет от десЯти, а она, улыбаЯсь влажными зеркальцами зубов, перегнулась  к
краю постели, взЯла его ручные часы, положенные им в изголовье  на  стуле,
отметила  на  циферблате  ноготком  три  делениЯ  за  цифрой   пЯтнадцать,
педантично отсчитала, точно ученику на уроке математики в школе:
   - Also, funfzehn, sechzehn,  siebzehn,  achtzehn.  -  €,  придавливаЯсь
виском к его виску, воскликнула со смехом притворного испуга:  -  O,  mein
Gott, ich bin so alt! Eine richtige Gropmutter! Verstehst du  mich?  [‚от,
пЯтнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать.  Ћ,  господи,  Я  такаЯ
стараЯ! ЌастоЯщаЯ бабушка! ’ы менЯ понЯл?]
   "Ѓез десЯти восемь! - тревогой бросилось  в  глаза  Ќикитину.  -  —ерез
десЯть минут подъем. Ќеужели сейчас постучат?"
   Ћн, не выдав беспокойства, прислушалсЯ к невнЯтным звукам внизу и начал
застегивать на запЯстье ремешок часов, думаЯ, как сказать ей,  что  нельзЯ
оставатьсЯ больше, пора уходить, сейчас уходить, но его  беглый  взглЯд  в
сторону двери, его скрываемаЯ напрЯженность сразу же чутко передалась  ей,
отразилась страхом на веснушчатом лице, будто непредвиденное что-то вошло,
незаметно прокралось в комнату тенью затаенной угрозы обоим.
   - Was ist los? Soldaten?.. Was? [—то случилось? ‘олдаты?.. —то?]
   - ќмма, - сказал он, затрудненно  подбираЯ  в  памЯти  немецкие  слова,
испытываЯ новой шершавой болью ноющую вину перед ней. - ќмма... ’ебе  надо
идти. Komm zuruck. ’о есть мне... то есть нам пора. ‘ейчас подъем батареи.
Komm, Emma... Auf Wiedersehen... џ не хочу, чтобы тебЯ увидели здесь.
   Ћна затравленным зверьком озиралась на дверь, на распахнутое окно,  где
в чистейшей голубизне погожего майского утра пылало солнце над садом,  над
красными черепичными крышами,  потом  на  миг,  в  тишине  мансарды,  тоже
прислушалась к завозившимсЯ голосам на первом этаже, заглушенным полом,  и
с жалобным всхлипом, как к защите,  приникла  лбом  к  его  плечу,  обвила
руками его шею, шепча по слогам:
   - O, Vadi-im, mein lieber Vadi-im!
   - Auf Wiedersehen, Emma. ’ебе пора. “же утро, ќмма...
   - Wiedersehen, wiedersehen, wiedersehen...
   Ћна вскочила с постели, торопливо  надела  халатик  на  голое  тело  и,
завЯзываЯ поЯсок, клонЯ голову,  смиренной  поступью  кроткой  подчиненной
девочки пошла к двери, а он лежал,  ослабленный,  еще  невесомо  окутанный
теплым, ватным туманом, еще ощущаЯ протЯжный шепот  ее:  "wiedersehen",  и
млечно-нежный запах ее шеи, горько-мЯтную  конфетную  сладость  туалетного
мыла, исходившую от ее желтых  волос,  но  вновь  подспудное,  мучительное
чувство бессознательно случайного, ничем не оправданного, совершенного  им
и ею в беспамЯтной отрешенности от всего, что было вчерашней и сегоднЯшней
действительностью,  тоненьким  предупредительным   колокольчиком   тревоги
звенело в нем, вызываЯ томЯщую, как неизвестность судьбы, опасность  перед
тем, что он знал и не знал.


   Џотом внизу грозно всколыхнутой волной прокатилась команда: "Џодымайсь,
второй взвод!" - и вскоре загалдели непроспанные голоса  солдат,  а  минут
через  пЯть  на  лестнице  зашаркали,   приближаЯсь,   шаги,   послышалось
покашливание,  шаги  замЯлись  за  дверью,  и   проник   голос   “шатикова
одновременно с несмелым стуком:
   - Џодъем. ‚ставайте, товарищ лейтенант.
   - „а, Я слышу, - ответил Ќикитин. - џ встал. ‘ейчас спущусь.
   - Љомбат ждет вас, товарищ лейтенант. Џриказал - к нему. ‘рочно.
   "ѓранатуров? Ћн здесь?  -  подумал  Ќикитин  при  этом  ворвавшемсЯ  из
внешнего мира голосе и стуке “шатикова. - ЊенЯ к комбату?  ‡начит,  он  не
уехал в медсанбат и ночевал в доме?"


        11

   ‚ гостиной было по-утреннему просторно от солнечного  света,  и  весело
сверкала в окна ослепительной зеленью молодаЯ трава на лужайке, как  в  то
первое неожиданно благостное утро пробуждениЯ после Ѓерлина,  и  все  было
таким же мирным, весенним, обогретым. ’олько табачнаЯ вонь,  кислый  запах
шнапса,  неопрЯтный  стол,   заставленный   пустыми   бутылками,   банками
консервов, из которых торчали воткнутые в них  ложки,  окурки  самокруток,
растоптанные на  полу,  только  эта  неприбранность  и  невыветренный  дух
солдатских гимнастерок напоминали о том, что было здесь вчера.
   ‚есь опухший до щелочек глаз, свекольно-багровый, вроде бы  с  виновато
поникшими усами наводчик ’аткин прибирал посуду на столе, тыкалсЯ в разные
углы руками, стараЯсь не  звенеть  бутылками,  складывал  их  в  вещмешок;
“шатиков помогал ему,  держал  мешок,  то  и  дело  оглЯдываЯсь  на  диван
недоуменными глазами. ’ам, в уголке, соединив  колени,  кругло  очерченные
юбкой, откинувшись затылком,  сидела  ѓалЯ,  курила  сигарету;  ее  взглЯд
безучастно бродил по потолку, не замечаЯ ни солдат, ни старшего лейтенанта
ѓранатурова, неподвижной глыбой стоЯвшего около нее.
   Љогда вошел Ќикитин и сказал коротко: "Џрибыл", они молчали, ѓранатуров
лишь хмуро повел бровЯми, нездороваЯ серизна  проступала  сквозь  смуглоту
его лица, выделЯлись темные одутловатые круги в подглазьЯх,  старили  его.
Ќесколько  секунд   продолжалось   молчание,   пока   ѓранатуров,   против
обыкновениЯ, ощупывающе, недоверчиво с ног до головы разглЯдывал Ќикитина,
как  бы  совершенно  незнакомого  нового  офицера  из   запасного   полка,
прибывшего в его батарею длЯ прохождениЯ службы.
   - Ќ-да! - произнес густо ѓранатуров и мотнул головой солдатам,  которые
все возились вокруг стола. - ‚ыйдите, потом уберете!
   - Џри  этом  положении  полы  бы  вымыть  полагаетсЯ,  товарищ  старший
лейтенант. …жели по-русски...  -  втискиваЯ  бутылки  в  вещмешок,  сказал
’аткин и покосилсЯ на ѓалю. - —ать, не в блиндаже, не в окопе, а тут он  в
доме со всеми был, лейтенант-то наш. ќхе-хе, землЯ ему пухом...
   - ‚ немецком доме мыть полы? —то-то не понимаю! - зарокотал ѓранатуров.
- Ћн погиб как солдат на поле боЯ. Ђ не в этом  доме,  в  теплой  постели!
Џришел, €исус •ристос? - обратилсЯ он к Ќикитину. -  ‘адись,  правдолюбец.
’ы мне оч-чень нужен. € вот ѓале  нужен.  Ћна  нас  обоих  хотела  видеть.
‘адись. ‚ыЯсним кое-что необходимое...
   - Ѓлагодарю. Њне удобней  будет  стоЯ,  -  сухо  ответил  Ќикитин,  еще
внутренне не приготовленный к продолжению вчерашнего разговора, и  подумал
неприЯзненно:  "Ќо  зачем  она?  ‡ачем  понадобилось  ее  присутствие  длЯ
выЯснениЯ наших отношений?"
   - Ђ надо бы, товарищ старший  лейтенант,  -  сказал  не  без  убеждениЯ
’аткин и, крЯкнув,  взвалил  вещмешок  на  плечи,  заковылЯл  к  двери.  -
‘родственникам и женщинам завсегда это полагаетсЯ делать.  Ђ  то  нехорошо
как-то. Ќе в окопе, а в доме жили.
   - €дите! - отрезал ѓранатуров. - •ватит тут лазарЯ петь!
   Ћн сам  закрыл  за  солдатами  дверь,  медленно  вернулсЯ  к  столу  и,
продлеваЯ  медлительность  движений,  посмотрел  с   долгим   выпытывающим
вниманием на Ќикитина, проговорил, криво улыбаЯсь:
   - Љак спалось, лейтенант? ’ы  помнишь,  что  вчера  говорил?  ’ы  вчера
правду говорил. ’ак?
   - Џо-моему, да. Ќо стоит ли сейчас повторЯть?  -  ответил  Ќикитин,  не
очень последовательно помнЯ подробности своего впервые испытанного тЯжкого
опьЯнениЯ, когда ему в бессилии и  отчаЯнии  перед  незаполнимой  пустотой
хотелось вызвать на ссору ѓранатурова и обвинить себЯ и всех, кто  осталсЯ
в живых, кто, казалось, не сознавал на поминках, что случилось вчера.
   ѓранатуров сел, привалилсЯ локтем к  столу  и  уже  острым,  обрезающим
взором глЯнул на ѓалю, котораЯ молчала  по-прежнему  безжизненно,  откинув
руку с забытой сигаретой в пальцах.
   - ’ак вот. Џравда так правда, Ќикитин. „о конца, - выговорил ѓранатуров
и повторил: - „о конца. ‚ сумке лейтенанта  ЉнЯжко  было  письмо...  Ќ-да,
письмо ѓалине. ѓде оно? Џринеси его и отдай. …й отдай. ѓалине.
   Ќикитин никак не ожидал, совсем не рассчитывал, что причина его  вызова
к комбату может быть свЯзана с  письмом,  что  разговор  пойдет  о  письме
ЉнЯжко, увидел тотчас же, как, уронив пепел  на  кожаное  сиденье  дивана,
чуть-чуть вздрогнула, сместилась рука ѓали, и ее блестЯщие  сухим  блеском
глаза точно в ту секунду неспокойно заметили его и понЯли, что  он  должен
что-то сделать, объЯснить, сообщить ей... "—то, Ќикитин? —то вы  узнали  о
нем и обо мне? € нужно ли это?"  Ќо  Ќикитин,  соображаЯ,  что  необходимо
сейчас сказать ѓранатурову, не отвечал ей, и она наконец спросила  голосом
крайнего утомлениЯ:
   - Љакое письмо, лейтенант?
   - Џисьмо?.. - проговорил механически Ќикитин, будто скользЯ  по  кромке
отвесного обрыва, за которым лежал весь вчерашний день и где  была  смерть
ЉнЯжко.
   - Ќу, что раздумываешь? - раздраженно загудел ѓранатуров. - —то стоишь,
ей-богу, как памЯтник? Ћтдай по адресу письмо. Ќе Ясно, о чем говорю?
   - Ќет.
   - „урочку ломаешь, Ќикитин? —то не Ясно? ѓде письмо?
   - Ђ что должно быть "Ясно"? - сказал  Ќикитин,  вспыхнув  злостью,  как
вчера на  поминках,  теперь  Явственно  отдаваЯ  себе  отчет,  зачем  ему,
ѓранатурову, надо было показать письмо ѓале. - ‚о-первых, - проговорил он,
захлестнутый неподатливым сопротивлением, - во-первых,  комбат,  лучше  по
уставу - на "вы"! ‚о-вторых, о  чем  вы  спрашиваете?  Ќикакого  письма  в
документах лейтенанта ЉнЯжко не было. ‚ы, как и  Я,  вчера  слишком  много
выпили, и вам, комбат, привиделось какое-то письмо. ("‡начит, он до  моего
прихода мог сказать о письме ѓале, а Я лгу... - пронеслось у  Ќикитина.  -
‡начит, на самом деле он требует от менЯ голую правду,  чтобы  это  письмо
доказало ей отношение ЉнЯжко".) Џростите, ѓалЯ, - договорил он  умереннее,
оборачиваЯсь к ней. - ќто ошибка...
   - ’ы, Ќикитин! ‹ьешь воду, врешь! ѓде письмо? Џорвал?
   - …сли вы будете "тыкать", комбат, и орать, Я уйду немедленно.
   ѓранатуров толкнул локтем  стол,  задребезжавший  неубранными  грЯзными
тарелками, и встал, посерев лицом, видимо, уколотый болью задетой об  угол
стола  раненой  руки.  ЏрижимаЯ  ее  к  груди,  с   выражением   гнева   и
перебарываемой боли,  он  приблизилсЯ  к  Ќикитину,  опахнув  госпитальным
запахом какого-то лекарства, исходившего от несвежего бинта; глаза его без
зрачков наливались шальным огнем.
   - ‹адно, давай  по-интеллигентски,  на  "вы".  „ураком  менЯ  считаете,
лейтенант? Њного пили вы! Њне памЯть пока еще не отшибло, Я-то все  помню!
€ помню, как вы, лейтенант, - ѓранатуров интонацией насмешки выделил слово
"вы", - взЯли у менЯ письмо. ‡наете, ѓалочка, - он переменил тон, придаваЯ
голосу вкрадчивую мЯгкость, - знаете, что было написано в письме?
   - Ќет.
   - Ќе знаете, что было в письме? „а, конечно, вы не можете знать.
   - Ќет. Ќе знаю. - Ћна сомкнула веки, вжимаЯсь затылком в спинку дивана,
и судорога глотаниЯ прошла по ее горлу, а Ќикитина, как тогда  на  полЯне,
опЯть  поразила  вороненаЯ  чернота  волос,  косым  крылом  свисавших   на
мраморную белизну щеки. - Ќет... не хочу знать, - проговорила она шепотом,
не размыкаЯ век, и морщинка страданиЯ прорезала ее белый  лоб.  -  Ќет,  -
повторила она внЯтней и открыла глаза, в мертвенном спокойствии  глЯдЯ  на
окно, где горЯчо обливало сосны косматое утреннее солнце. - ‚ам, комбат, Я
не верю...
   ѓранатуров вздернул  мощными  плечами,  ноздри  его  зло  разбухли,  он
выговорил:
   - …му верите? …му, а не мне, ѓалЯ?  Ђ  Я,  выходит,  выглЯжу  вралем  и
болваном? ‚от уж на самом деле - без вины виноват! Ќе только вам известно,
что Я любил ЉнЯжко за храбрость, за многие качества, хотЯ не во  всем  его
понимал. џ хотел, чтобы вы знали! ‚ам нужно знать правду,  вам  еще  жить,
ѓалЯ! “ вас еще...
   - Њолчите,  ѓранатуров,  -  устало  попросила  ѓалЯ,  и  страдальческаЯ
морщинка  на  ее  лбу  углубилась,  стала  резче.  -   Ѓессмысленно   это,
ѓранатуров. Ќе вам объЯснЯтьсЯ в любви к ЉнЯжко. Ќе вам...
   - Ѓессмысленно? ‹адно, пусть! џ не скажу больше ни слова! „аже если  вы
захотите. „аже если попросите.  Ќикакого  письма  не  было.  џ  ничего  не
говорил. Ќикакого письма, адресованного вам! ‹ейтенант Ќикитин прав. ‚се с
этим! Љонец! џ молчу!
   …му, вероЯтно, стоило большого напрЯжениЯ смЯгчать  взрывные  порывы  в
голосе, и он начал ходить по комнате, с вывертом каблуков, с  подчеркнутой
прочностью делаЯ повороты на углах, в то же времЯ взглЯдываЯ на Ќикитина с
бешено подкрадывающимсЯ, непобежденным намерением человека, не  сказавшего
еще главного. € он приостановилсЯ, спросил, туго нажимаЯ на слова:
   - ‡начит, вы,  лейтенант,  всегда  правду-матку  в  глаза  режете?  €ли
временами?
   "Ћн никогда не  простит  мне  этого",  -  подумал  Ќикитин,  выдерживаЯ
невыпускающий, проломный взглЯд ѓранатурова, когда тот заговорил громко  и
жестко:
   - •отите быть чистеньким, лейтенант,  беленьким  барашком  с  беленькой
шерсткой? ‡а кого, интересно, вы менЯ принимаете?  ‡а  бревно?  Ђ  как  же
тогда ваша свЯзь с немочкой? —то думать по такому случаю прикажете? Њне  и
это известно, лейтенант! Џравда так правда. ‘кажите об этом при ѓале. Ђ то
не поймешь - где правда, а где вранье!..
   - —то известно? - перебил Ќикитин. - —то именно?
   €з закопченного зева камина пахло горелой бумагой,  холодной  золой,  и
едким запахом пепла удушливо пропитан был голос ѓранатурова, и  глаза  его
тоже приобрели черно-фиолетовый цвет, цвет пепла, сбивающего дыхание.
   - €звестно то, лейтенант, что вы успешно  ведете  с  немочкой  войну  в
постели! - продолжал упорно ѓранатуров. - Њало того, что  вы  защищали  на
допросе эту конопатенькую немочку, вы защищали ее брата.  Ђ  братик  ее...
как его, Љурт, что  ли,  сволочь  сопливаЯ,  дал  ложные  показаниЯ:  мол,
несколько мальчишек, несколько щенков в лесу, а оказалось -  самоходки  на
город в атаку  пошли.  €  ЉнЯжко  погиб.  Ђ  братик  удрал  в  неизвестном
направлении. ќто вам ничего не говорит? Љто же, выходит, виноват? ’ак  где
же опЯть правда?
   Ћн не предполагал такого режущего темным подозрением вопроса, в котором
уже  было  недвусмысленное  жестокое  недоверие,  прЯмое,  брошенное   ему
обвинение, и  в  замешательстве,  еще  не  находЯ  ответа,  неопровержимых
доказательств, подумал сейчас же: "Њеженин, Њеженин, это он!" -  и  первым
решением было - лишь усмехнутьсЯ на прЯмолинейное  обвинение  ѓранатурова,
сказать: "‚ы хоть соображаете, что говорите, товарищ старший лейтенант?" -
и остатьсЯ внешне спокойным, как  если  бы  не  имело  малейшего  значениЯ
задерживать  внимание  на  чьих-то  домыслах,   созданных   подозрительным
воображением.
   "ќто он, он!" - утверждал  Ќикитин,  неотступно  думаЯ  о  Њеженине,  о
доносительном расчете его, о мстительно выбранном им  моменте,  и  спросил
совсем уж несдержанно:
   - “ вас, товарищ  старший  лейтенант,  есть  серьезные  доказательства?
("—то Я  говорю  о  доказательствах?  -  подумал  он.  -  Љак  будто  хочу
выкручиватьсЯ, отрицать свое отношение к  ќмме?  ЋбъЯснЯть  ѓранатурову  в
присутствии ѓали, оправдыватьсЯ и унижатьсЯ?") € он  договорил:  -  “  вас
есть доказательства, что Љурт пришел сюда, как разведчик,  и  после  этого
немцы пошли в атаку?
   - Ќе исключено! - забасил ѓранатуров. -  Ђ  вы  считаете  -  исключено?
’огда где он? ѓде скрылсЯ? Људа он исчез, молокосос сопливый? Ќе  отрицаю:
Я допустил слабость, когда вы с ЉнЯжко разрешили им тут остатьсЯ. Ќо вывод
сегоднЯ длЯ себЯ сделал: место немочки в смерше. ’ам ею должны занЯтьсЯ!
   "‘мерш! Ќе исключено?.." Ќет, Ќикитин не чувствовал довериЯ к немцам  и
всЯкий раз,  встречаЯ  пленных  -  первых  в  зимнюю  пору  ‘талинграда  и
предпоследних  в  Ѓерлине,  -  удивлЯлсЯ  их  обыкновенному  человеческому
обличаю, предельной усталости в глазах, порванному и грЯзному мундиру,  их
заискивающему и однозначному бормотанию: "ѓитлер капут". Ћн всматривалсЯ в
их лица, руки с целью как бы увидеть несмытые следы произведенной кровавой
жестокости, котораЯ должна была остатьсЯ на  самой  коже  их  ненавистными
фашистскими знаками, - и взЯтые  в  плен  представлЯлись  ему  неразделимо
одинаковыми: ради сохранениЯ жизни они  принЯли  людской  облик,  двуногие
существа, пришедшие из другого мира, ночного, черного, убивающего. Ќет, он
не верил немцам и потом - перейдЯ  границу  ѓермании,  и  потом  -  в  дни
уличных  берлинских  боев,  сталкиваЯсь   с   подобострастными   взглЯдами
городских жителей, забившихсЯ под бетонные своды подвалов,  не  верил  при
кратких общениЯх в оправдательное сетование на  сумасшедшего  ѓитлера,  на
фанатичных "‘‘", повинных в войне. Ћн всех их мерил единой,  равной  мерой
возмездной и незаконченной вражды - ведь они начали войну - и вынужден был
только быть внешне вежливым, чего требовала снисходительность  победителей
на территории побежденных.
   ’о, что произошло здесь, в Љенигсдорфе, он с самого начала не воспринЯл
серьезно: этот мальчишка Љурт и ќмма не были в  его  понимании  настоЯщими
немцами, что показывали русским покорно-искательные подобиЯ улыбок,  тайно
приготовленные к мрачному оскалу  (он  еще  в  ‚осточной  Џруссии  замечал
нередко, как смывало эти резиновые улыбки за спиной уходивших  из  занЯтых
домов солдат). ’а ночь, когда Ќикитин застал в мансарде сержанта  Њеженина
вместе с немкой, вскрикивающей слезным безнадежным голосом "нейн,  нейн!",
и затем, когда смотрел на них обоих  в  минуты  допроса,  испуг,  ужас  на
ќммином лице, разодранное вдоль бедра  платье,  защита  ею  своего  вконец
растерЯнного неуклюжего брата - все вызывало у него не  привычное,  глухое
подозрение к пленным, а какую-то неловкую  жалость  и  даже  сочувственное
изумление. Ќо, может быть, все было оттого, что, чудилось,  не  могли,  не
умели лгать ее раздвинутые неестественно синие (не немецкие - таких он  не
видел) глаза, пухлые, некрасиво, до черноты  искусанные  губы,  когда  она
пыталась объЯснить причину возвращениЯ домой,  делали  ее  и  взрослой,  и
обезоруженно слабой, однако не похожей на брата, сутулого,  тщедушного,  с
впалой грудью, словно бы в смертной жути послушного  ей.  Ќет,  тогда,  на
допросе, в ответах обоих не было скрытой страхом враждебной неискренности,
которую ожидал Ќикитин увидеть на отчетливый миг. Џотом было  раннее,  без
войны, утро, покой пробуждениЯ в сказочно просторной постели под роскошной
домашней периной, свист птиц среди благословенной тишины,  стук  в  дверь,
теплый аромат кофе среди солнечного  веЯниЯ  нагретого  ветерка  из  сада,
халатик, суженный поЯском на талии ќммы,  ее  осторожнаЯ  поступь,  робкое
сиЯние синевы  ему  в  глаза:  "ѓутен  морген,  герр  лейтнант",  вымытые,
рассыпанные по плечам почти медного отлива  волосы  с  запахом  туалетного
мыла, потом мЯгкие ее губы и все то дурманное  наваждение,  ненужное,  как
стыд, неожиданное, ошеломлЯющее, чему он позже не находил оправданиЯ,  что
произошло случайно и не должно было произойти между ними, русским офицером
и немкой. € он, презираЯ, обвинЯл себЯ вместе с тем,  точно  с  обмирающим
перед  обрывом  сердцем  плыл  в  качающем  его   тумане,   обволакиваемый
нестерпимо радужной и терпкой мукой при воспоминании  о  ее  млечно-белой,
заостренной нежным розовым  соском  груди,  покрытой  пупырышками  озноба,
когда она лежала рЯдом, о быстро обвивавших его шею руках, о ее  маленьких
влажных зеркальцах зубов, приоткрываемых мальчишеской  улыбкой:  "‚ади-им,
мейн либер ‚ади-им".
   Џосле вчерашнего безумиЯ боЯ, после похорон и поминок,  не  облегчивших
Ќикитина, а, наоборот, продливших безумие днЯ, он не  хотел  ни  думать  о
ней, ни видеть ее, но неразрушимаЯ тоска одиночества и тот  страшный  сон,
ужаснувший ощущением  собственной  смерти,  прерванный  рыданиЯми  ќммы  в
темноте мансарды, ее искренние горЯчие слезы,  размазанные  на  его  лице,
исступленные  возгласы  неловкой  помощи:  "€х  бин  трауриг,   ‚ади-им!",
наверное, это, будто уже против всЯкой  воли,  вновь  бросило  их  друг  к
другу, сблизило их - неужели он мог так ошибитьсЯ и не понЯть, что в  этом
действии  самосохранениЯ  она  лгала  и  притворЯлась?  Ќет,  нельзЯ  было
поверить в ее чудовищную ложь, - нет, она понимала его и просила  прощениЯ
себе и Љурту и молила не думать о ней и Љурте как о  тех  немцах,  которые
способны были убить и убили ЉнЯжко.
   - •очешь доказательства, лейтенант? „оказательства спрашиваешь?  Ђ  мне
кажетсЯ, когда немочкой займетсЯ  смерш,  там  будут  все  доказательства.
Ћчень много совпадений, понЯл? Ќочью поЯвились в доме, как хозЯева,  ночью
же братик куда-то исчез, а утром немцы пошли в атаку. Љому,  спрашиваетсЯ,
поверили? ђассиропились, распустили слюни и - поверили! Ќе так разве?
   Ќикитин сказал:
   - ќтого Љурта среди пленных не было.
   - Ђ кто убитых в лесничестве смотрел? Њожет, он был убит там  и  сгорел
вместе с домом? Ќаивно, лейтенант, ох, как наивно! € смешно. „о коликов  в
животе.
   - Ќет, Я не верю, что он ушел не в  ѓамбург,  а  в  лес,  -  проговорил
Ќикитин. - Ќе может быть. џ не верю.
   ѓранатуров возвысил голос:
   - Ђ Я - тебе не верю! ЏонЯл? ’ебе не верю и твоей немке! €  не  доверЯю
тебе даже временное командование батареей! •оть ты и осталсЯ  единственным
офицером! Ђ теперь так. —тоб было по-мужски. џ доносы  на  подчиненных  не
пишу. Ќе имею привычки. ‘ам напишешь рапорт в смерш, самолично: как  было,
как случилось, куда исчез вервольфовец и... о своей свЯзи  с  немкой!  Ђх,
простите, лейтенант Ќикитин, Я опЯть перешел на "ты"...
   - Љак угодно. ’олько обо всем этом, комбат, будете писать вы.
   - —то? џ? ‚он как ты повернул!
   - „аже если... даже если  пойду  в  штрафной  батальон,  не  напишу  ни
строчки. Џока не выЯснитсЯ. ‚ернулсЯ ли Љурт в лес, могут показать пленные
из лесничества, позвоните в штаб, спросите. „а вы  видели  его?  Љакой  он
солдат? Џтенец какой-то! Ќа что он способен?
   - ‚он ка-ак! •рабрец ты, Ќикитин! Ђ если все докажетсЯ - что тогда?
   -  Џленные  навернЯка  его  знали.  €  если  уж  Љурт   был   посланным
разведчиком, то Я отвечу за все, а не вы!
   - ‡а что ответишь - за то, что войну с немочкой в  постели  ведешь?  ‡а
то, что сначала пыталсЯ ее изнасиловать, а потом склонил к свЯзи?
   - џ... пыталсЯ изнасиловать? Ћткуда это известно?
   - Њне все известно! €звестно и то, что  ты,  лейтенант,  хотел  свалить
свою вину на Њеженина, он лично застал тебЯ за этой операцией на мансарде.
’ы ведь у нас только кажешьсЯ херувимчиком с  белыми  крылышками!  ‡а  все
придетсЯ отвечать! ‡а все!  ќто  Я  при  ѓалине  заЯвлЯю  тебе,  лейтенант
Ќикитин!..
   …го   накаленные,   шальные   глаза,   как   в   подтверждение   прЯмых
доказательств, метнулись по  лицу  ѓали,  котораЯ  все  сидела  на  диване
безучастно, с закрытыми  веками,  и  эта  непреклоннаЯ  реальность  угрозы
низкой автоматной очередью пробила  над  головой  Ќикитина.  ќта  обжегшаЯ
опасность, что хотела подавить  и  могла  убить  его,  вдруг  неподчиненно
бросила его не ко дну окопа, а на открытое без брустверов пространство, на
оползающий край раскрытой в двух  шагах  бездны.  Џо  ту  сторону  провала
стоЯли не немцы,  стоЯл  ѓранатуров  с  поднЯтым  автоматом,  из-за  спины
поддерживаемый Њежениным (тот невидимо присутствовал здесь), а  по  другую
сторону он, Ќикитин, объединенный с немцами предательской свЯзью, косвенно
или некосвенно виновный в гибели  ЉнЯжко.  ‚  этом  Ясном  (косвенном  или
некосвенном) обвинении всего не договаривал ѓранатуров, но вроде бы черный
оттенок бессилиЯ, уЯзвленного самолюбиЯ перекинулсЯ мостиком к ѓале,  едва
только заЯвил Ќикитин в ее присутствии, что никакого письма, адресованного
ей, не было, и нарастающаЯ озлобленность ѓранатурова, и унизительные слова
о "войне в постели" - все  вскинулось  до  ослеплениЯ  в  Ќикитине  жарким
ответным гневом, и стало сразу как-то безразлично, что будет потом.
   - ‘лушайте, комбат... - выговорил он, - Я помню, ЉнЯжко  сказал:  жаль,
что теперь нет дуэлей...
   - Џодражаешь ЉнЯжко? - не совладал с собой ѓранатуров и развернулсЯ  на
каблуках к Ќикитину. - Џеред ѓалиной хвост распускаешь? Ќе выйдет у  тебЯ!
ЉнЯжко - одно, ты - другое! Ђтос,  Џортос  и  мушкетер!  ‘каж-жи!..  „уэль
захотел? Ќу, давай, давай! Џошли! ‘трелЯтьсЯ будем! Ќу? „авай! Џошли!
   € он, искособочась корпусом, охватил здоровой рукой кобуру пистолета на
бедре, неудобно вздев забинтованную левую кисть к подбородку, и  от  этого
исказилсЯ болью, оскалив крепкие белые зубы, подернутые  влажной  пленкой.
Ќикитин смотрел на него: злость и бессилие боролись на  его  лице.  Ќичего
недавнего не оставалось в  облике  ѓранатурова,  грубовато-крикливого,  но
компанейского комбата, - просто заменили его вчера  на  той  полЯне  возле
лесничества, где утратил он легкость  нрава,  быструю  свою  отходчивость,
ерническое балагурство, - и Ќикитин почему-то подумал,  что  то,  прежнее,
было лишь временной, защитной игрой при жизни ЉнЯжко, которого с некоторых
пор ѓранатуров невзлюбил, ревновал и боЯлсЯ.  Ћн,  наверное,  обуздывал  в
себе приниженную силу вблизи Ясного и  твердого  спокойствиЯ  ЉнЯжко,  без
трудных усилий полностью  подчинившего  батарею.  ѓранатуров  был  скован,
свЯзан чужой волей, оказавшейсЯ выше его доли, а теперь ЉнЯжко не было...
   - ѓлупо, комбат, - проговорил Ќикитин. - џ бы хотел  подражать  ЉнЯжко,
да не получитсЯ... Љ сожалению, не получитсЯ.
   ’огда ѓранатуров сдернул руку с кобуры пистолета, через оскаленные зубы
вцедил воздух, произнес ударЯющим голосом:
   - ‡апомни, Ќикитин! ‚се, что было раньше в батарее, кончилось! ЉнЯжко Я
кое-что позволЯл, тебе - нет! ‘егоднЯ поставлена точка! ЏорЯдок в  батарее
наведу свой. Ђ эти интеллигентские штучки-дрючки, всЯкое  сю-сю  и  всЯкое
дерьмо - не допущу в батарее!
   - Њолчите! Ћба замолчите!..
   €  Ќикитин,  точно  отсеченный  от  ѓранатурова  этим  вскриком,   этой
запрещающей полумольбой ѓали, почувствовал озноб на щеках - ее  Ярко-сухие
глаза  таким  гадливым  презрением  вспыхнули  на  худом  лице,  с   такой
брезгливостью изломались уголки бровей, будто возникло между ними здесь, в
комнате,   что-то   извращенно   мерзкое,   обнаженное,   заставившее   ее
содрогнутьсЯ.
   - „а, да... вас все-таки стоит ненавидеть,  ѓранатуров,  -  проговорила
ода шепотом, пальцами притрагиваЯсь к горлу и так помогаЯ  дыханию.  -  ‚ы
взбесились, как животное... € никогда, никогда! ќто была ошибка. ‚се между
нами было ошибкой, это было от злости к нему, понимаете вы...  ѓранатуров?
Џонимаете?
   Ћна даже стукнула ребром ладони по валику  дивана,  горЯчечно  прикусив
пугающе прозрачные губы, и  Ќикитин,  тоже  будто  ударенный  ее  словами,
потрЯсенный ее нещадной и откровенной прЯмотой, подумал:  "€  это  правда?
‡начит, между ними что-то было? ‡начит, ѓранатуров  тогда  не  пошутил,  а
только что-то преувеличил и хотел вызвать ревность ЉнЯжко?" -  и  взглЯнул
на ѓранатурова.
   ’от одеревенело стоЯл около камина, потом все вроде длЯ  прыжка  начало
подбиратьсЯ в нем, столбообразнаЯ круглаЯ шеЯ, плечи, раненаЯ на  перевЯзи
кисть,  жалко  торчащаЯ  из  бинта  ногтЯми,  испачканными  йодом,  -  все
сжималось, делалось меньше. € вдруг ѓранатуров, сломленно сгорбив  широкую
спину, как если бы увидел нечто неумолимое,  безвыходное,  занесенное  над
ним, слепыми шагами пошел в противоположный  угол  комнаты,  там  постоЯл,
долго глЯдел в пол, на затоптанный ковер, а когда теми же  слепыми  шагами
пошел  обратно  к  камину,  насильственное  покривление   рта   выкраивало
мертвецкую леденЯщую улыбку, на которую невыносимо было  смотреть.  Џохоже
было, он напрЯгалсЯ что-то сказать, но, видимо, силы уходили на  одну  его
улыбку, тесной, не по размеру маской надетую по-клоунски на рот.
   - ‚от как, ѓалЯ, вы со мной... - с хрипотцой сказал он.
   €, заведение передвигаЯ ногами, ѓранатуров не дошел до камина, повернул
к столу, пошарил по неубранным  кружкам,  сбиваЯ  их  на  скатерть,  нашел
чей-то  недопитый  вчера  стакан,  раздвинул  им,   как   распоркой,   эту
заледенелую улыбку и, вылив водку в горло, сел, облокотилсЯ на затрещавший
край стола, уперсЯ лбом в пудовый свой кулак.
   - џ пойду, комбат, - сказал Ќикитин, испытываЯ почти облегчение, потому
что, загороженнаЯ кулаком, не была  видна,  не  резала  по  глазам  чужаЯ,
выдавленнаЯ страданием и растерЯнностью улыбка  ѓранатурова.  …сли  бы  он
закричал на ѓалю,  разбил  стакан,  опрокинул  стул,  все  было  бы  более
естественно, чем вот этот клоунский извив большого рта:  наверно,  так  он
пыталсЯ помочь себе,  оборонитьсЯ  от  непоправимой  правды,  без  надежды
высказанной ему только что ѓалей. Џо-видимому, ѓранатуров,  решив  выЯвить
истину  отношений  ЉнЯжко  и  ѓали,  не  предполагал,  что  разговор  этот
всколыхнет, зажжет в ней гневное неприЯтие, отрицание бесспорной  Ясности,
котораЯ была длЯ нее мучением,  неосуществленной  возможностью  и  котораЯ
отбрасывала всЯкую иную возможность изменить что-либо сейчас. Ќо непонЯтно
было, как хватило  ѓранатурову  злого  и  веселого  легкомыслиЯ  опорочить
однажды ѓалю в глазах ЉнЯжко, после того, что  могло  или  не  могло  быть
между ним и ею... ‚едь был тот  день,  когда  вернулсЯ  он  из  медсанбата
довольный, отъевшийсЯ на тыловых  харчах,  и  был  гусарский  его  смешок,
загадочный взглЯд на ЉнЯжко,  циничные  подробности  рассказа  о  победной
ночи, проведенной с красивенькой медсанбаткой в ее  комнате,  доказательно
положеннаЯ перед офицерами на стол любительскаЯ  фотокарточка  ѓали  -  во
всем же была цель, разрушающаЯ, похожаЯ на запрещенный  удар  правда,  что
была  и  в  найденном  письме  ЉнЯжко,  адресованном  ѓале  и  по   случаю
неизвестных обстоЯтельств не отправленном им.
   - “йди, Ќикитин, - сказал ѓранатуров, тихо  водЯ  головой,  вдавливаЯсь
переносицей в кулак. - Ђ насчет немочки - рапорт в смерш... Ќет,  ты  тоже
не ангел, Ќикитин, не-ет...
   € жалкаЯ подавленность, безысходнаЯ обреченность в его сгорбленной  над
столом атлетической фигуре, ожесточенно твердое молчание ѓали, ее  тонкое,
с опущенными глазами, без кровинки, как вчера на полЯне, лицо, бесконечнаЯ
сиротливаЯ вокруг пустота без ЉнЯжко, страшный сон, оставшийсЯ в сознании,
нежно-мЯгкие губы ќммы, ее плывущий  над  головой  шепот:  "„у  бист  мейн
меттерлинг" ("Џочему бабочка? Џочему?") - все было продолжением какого-то
заразившего всех безумиЯ, ложной верой в последний срок  войны,  ожиданием
его в этом невиданно уютненьком немецком городке Љенигсдорфе. Њожет  быть,
они, поверив в  новую  счастливую  полосу  нефронтовой  жизни,  поспешили,
забежали вперед: торопЯсь, обогнали судьбу, которую так суеверно опасались
обгонЯть на передовой.
   Ќадо было что-то делать, что-то решать, что-то понЯть  до  конца,  надо
было вырватьсЯ из этого проклЯтого, рокового  наваждениЯ,  обманувшего  их
околдовывающим покоем, мирной белизной цветущих  садов,  ласковым  майским
солнцем, где длЯ всех кончилась и коварно не кончилась война и  где  погиб
ЉнЯжко.
   - Ћдного хотел бы, комбат, - глухо сказал Ќикитин,  -  чтобы  рапорт  в
смерш написал сначала Њеженин. Ђ потом уж Я...
   ѓранатуров замычал, медленно повозил лбом  по  кулаку,  не  ответил,  а
Ќикитин пошел к  двери,  ощущаЯ  навЯзчивую  потребность  освободитьсЯ  из
душащей его тесноты, чем-то облегчить тупо давившую в душе тЯжесть,  выйти
на свежий майский воздух, скорее бы вдохнуть  лекарственный  запах  травы,
молодой сирени на солнцегреве, посидеть где-нибудь в саду  одному  посреди
весеннего мира, который обманул их, но все-таки был.
   Ћн уже взЯлсЯ за ручку двери и тут услышал окрепший грудной ѓалин голос
позади себЯ:
   - Џодождите, Ќикитин. џ хотела вам сказать...
   € он, поворачиваЯсь кругом, мгновенно подумал: "‚от главное, о чем  она
скажет сейчас... а длЯ чего?" - и натолкнулсЯ на  ее  неумеющие  улыбатьсЯ
глаза...
   - Џодождите, Ќикитин.
   Ћна заскрипела сапожками и, равнодушно, как посторонний предмет, обходЯ
сгорбленную фигуру ѓранатурова, нашла на столе  пачку  трофейных  сигарет,
резко чиркнула зажигалкой, закурила, с перерывами дыханиЯ выпустила  струю
дыма, сказала:
   - ‘пасибо, Ќикитин. ("‡а что она благодарила его?") Ќе обижайтесь, если
Я не буду приезжать в батарею. ’ак будет лучше. Љонечно, все знали, почему
Я приезжала.
   ѓранатуров оторвал лоб от кулака, мерзлаЯ теснаЯ  его  улыбка  большого
рта   исчезла,   брови   горько-насмешливо   подбирались,   срослись   над
переносицей, а взглЯд потемнел, обострилсЯ, проникал в  лицо  ѓали,  искал
что-то и не находил.
   Ђ она, выдыхаЯ дым через ноздри, поперхнулась дымом, коснулась пальцами
груди, так всегда  Явно,  остро  и  вызывающе  обрисованной  гимнастеркой,
сжатой по талии ремнем,  что  Ќикитину  иногда  трудно  было  смотреть  на
маленькие, опрЯтно застегнутые нагрудные золотые  пуговички.  Ћслепительно
вороненаЯ чернота ѓалиных волос, ровнаЯ и тонкаЯ бледность, чистые  ногти,
узкие бедра, даже походка, и  курение  ее,  и  неумение  улыбатьсЯ  всегда
возбуждали в Ќикитине неопределенное чувство  ревнивого  волнениЯ,  смутно
возникающей беды, но ее сдержанность  не  допускала  вообразить,  что  она
способна была по-земному любить кого-то, без брезгливости подставлЯть губы
длЯ поцелуев, обнимать, разрешать прикасатьсЯ к себе: он не мог вообразить
ее наедине с мужчиной.
   Ћна быстро погасила сигарету в пепельнице.
   - џ старше его на три года, а... он был  мальчик,  -  проговорила  ѓалЯ
поперхнувшимсЯ горлом. - € Я  знала...  џ  знала,  что  ничем  хорошим  не
кончитсЯ.
   - џ пойду, -  сказал  Ќикитин,  и  вновь  будто  из  бездонной  глубины
прорубленной вчера в его жизни бреши подуло знобким холодом пустынности. -
џ пойду, ѓалЯ.
   - ‚ы были его другом... и Я хочу,  чтобы  вы  знали.  џ  любила  только
его... и не строила воздушных замков, Ќикитин, - сказала ѓалЯ,  и  золотые
пуговички на ее груди колыхнулись не те от противоестественного смеха,  не
то от до давленных рыданий. - ѓо-ос-поди!.. ђазве можно на  войне  строить
воздушные аамки?
   - џ пойду, - повторил он в четвертый раз и, чтобы  не  слышать  ее,  не
видеть этих нездоровых глаз ѓранатурова, похоже, еще жаждущих зацепитьсЯ с
надеждой  за  что-то  в  лице  ѓали,  распахнул  дверь  в  полутемный,  не
по-утреннему тихий, напитанный духом пшенной каши  коридор,  и  здесь,  на
пороге, снова остановил его буднично бесцветный ѓалин голос:
   - Ќикитин, прошу вас. ‘кажите ’аткину, чтобы  принесли  ведро  воды.  џ
вымою полы. € прошу вас еще - пусть никто мне не помогает. џ хочу одна...
   "Ћна отделилась от нас, - подумал он. - Ћна уже не  будет  приезжать  в
батарею, теперь - нет..."


        12

   ‚звод  завтракал  без  обычного   утреннего   оживлениЯ:   в   столовой
позва