нивали ложки, не слышно было разговоров, смеха,  шуток,  лица  солдат
сосредоточенно  наклонены,  насуплены  над  котелками;  сержант   Њеженин,
сидевший во главе стола,  похмельно-угрюмый,  сизый,  не  притрагиваЯсь  к
каше, лениво отламывал  кусочки  хлеба,  бросал  их  в  рот,  с  бездумным
равнодушием жевал, двигал челюстЯми.  ‡аметив  Ќикитина  в  проеме  двери,
Њеженин против ожиданиЯ как-то чересчур уж  взбодренно  крикнул  ему:  "Ђ,
лейтенант!.." - и в светлых  нагловатых  глазах  мутным  отблеском  прошла
настороженность  и  сейчас  же  сменилась  знакомым   выражением   бойкого
вниманиЯ. Ђ Ќикитин смотрел на него вопросительно  и  спокойно,  спрашиваЯ
себЯ:
   "—то же Я сейчас испытываю к нему? ‡лобу? Ѓрезгливость?"
   - ‘адитесь, товарищ лейтенант. “шатиков, котелок каши командиру взвода!
- скомандовал Њеженин излишне распорЯдительным тоном.  -  Ѓыстро!  —то  ты
там, “шатиков,  возишьсЯ  с  кошкой,  как  младенец  с  чертихой?  Љормить
лейтенанта!
   ‹ица солдат оборотились к Ќикитину, но никто не отозвалсЯ, не улыбнулсЯ
на слова сержанта, все после  вчерашних  поминок,  видимо,  понимали,  что
между комбатом и командиром взвода не  на  шутку  выросла  стена  раздора,
догадывались, почему не уехал поутру  в  госпиталь  ѓранатуров  и  что  за
разговор мог быть минуту назад  между  ними.  ’аткин,  с  уныло  поникшими
усами, потревоженно замерцал в набрЯкших складках век рыжеватыми глазками,
“шатиков, украдкой кормивший кусочками мЯса  кошку  на  коленЯх,  заморгал
жалостливо при окрике сержанта и, не  сталкиваЯ  кошку  с  колен,  обтираЯ
ладони  о  гимнастерку,  привстал  растерЯнно  и  снова  сел,  не   вполне
сообразив, что хотел от него Њеженин и зачем стоЯл в дверЯх и не входил  в
столовую лейтенант Ќикитин. €, сконфузЯсь, “шатиков пробормотал:
   - ѓолоднаЯ она, навроде как сирота...
   - Њалой ребЯтенок ты, - заметил старший сержант ‡ыкин и отложил  ложку.
- ѓолова у тебЯ - сирота. ‚етер  в  ней  гулЯет,  ровно  в  пустом  сарае.
‘адитесь, товарищ лейтенант, перекусите малость.
   ‘олдаты молчали, искоса поглЯдываЯ на Њеженина, он  щурилсЯ,  губы  его
раздвигала наиграннаЯ полуухмылка, чуть приоткрываЯ  прокуренные  передние
зубы.
   - Ќикак голодать решили, товарищ лейтенант?
   - …сть не  хочу,  -  ответил  Ќикитин  и,  подходЯ  к  столу,  внезапно
почувствовал темные, глухие удары в голове, сразу пересохло в  горле,  как
тогда на полЯне, когда стоЯли они за щитом орудиЯ и когда пошел вперед  по
траве к лесничеству ЉнЯжко, и в крайние секунды  чего-то  непредвиденного,
вот-вот готового свершитьсЯ по не уловимой никем причине, не выдержав этих
секунд, упредительно нажал на струек Њеженин,  и  разрыв  снарЯда  молнией
сверкнул в верхнем  окне,  откуда  прогремела  автоматнаЯ  очередь,  -  и,
споткнувшись, сделав еще шаг, упал на колени ЉнЯжко, зачем-то вытираЯ  лоб
платком. "џ ведь не давал Њеженину команды. Џочему он  стрелЯл?  -  сквозь
удары в голове вспомнил поразительно Ясно Ќикитин, и вместе  с  отчетливой
Ясностью того момента, всплывшего в памЯти, замутненной  всем  случившимсЯ
позже, он поразилсЯ и тому, что никто - ни он сам, ни солдаты - не обратил
вниманиЯ, не помнил вчера этого. "Ќет, никто его не обвинЯЯ... Ќо почему Я
обвинЯю его? —то Я чувствую к нему?  Ќенависть?  ѓадливость?  ‡начит,  ему
полностью верит ѓранатуров? €ли хочет верить?"
   - ‘пасибо, ‡ыкин, есть не хочу, - отчужденно выговорил Ќикитин, все  не
садЯсь за стол, оглушенный биением крови в висках при  звуке  собственного
голоса. - ’ак вот что Я хотел...
   - ‘ели бы с нами, товарищ лейтенант, голод не тетка. —айку бы выпить?
   - ѓолодает наш комвзвода, ‡ыкин, - тоже длЯ здоровьЯ полезно.  ‚сем  бы
нам поголодать, а то  жрем  немецкие  харчи,  пузо  отрастили,  ремень  не
затЯнешь, хо-хо!
   "‡ачем это говорит Њеженин?"
   - ’ак вот что Я хотел сказать, сержант Њеженин, черт вас возьми!..
   Ћн еще не знал, что сделает именно в ту  минуту,  как  выскажет  сейчас
предельно им понЯтое, выЯвленное, оголенное  до  смертельного  обрыва,  за
которым, наконец, могло быть одно - последнее и облегчающее избавление  от
тошнотно душившей его ненависти к этому красивому, нагловатому,  казалось,
непробиваемому лицу, к полуухмылке,  к  этим  попорченным  зубам,  к  тому
неурочному выстрелу из орудиЯ и  той  кровавой  расправе  на  полЯне...  €
Ќикитин договорил вдруг разжавшимсЯ металлической звонкостью голосом:
   - ‘лушайте, Њеженин...  если  бы  вчера  вы  погибли...  еще  в  бою  с
самоходками... все было бы справедливо. ќто ваша идиотскаЯ  трусость  была
причиной смерти ЉнЯжко.  ("Љак  странно,  как  определенно  и  уверенно  Я
говорю...  Љакое  освобождение  и  уверенность  -  такого   Я   давно   не
испытывал...") € запомните, пока не поздно. …сли завтра Я увижу вашу  рожу
в своем взводе, Я вас расстрелЯю, не задумываЯсь... как труса  и  сволочь!
‡а все... ‡а †итомир, за ЉнЯжко, за всю вашу ложь и грЯзь! ‚ы менЯ понЯли?
‚ы менЯ хорошо понЯли, Њеженин?
   …му было бы легче и проще, если бы он прокричал это  в  лицо  Њеженина,
обуЯнный злобой и гневным  приступом  справедливости;  крик  раздирал  ему
горло, а он говорил с  такой  ледЯной  жесткостью,  с  таким  ненормальным
самоотречением, бесповоротно найденным выходом  из  безумной  заразы,  что
страшно было слышать неизбывную и тихую решимость в  тоне  своего  голоса,
точно сейчас одной судьбой на виду у солдат взвода свЯзывал и Њеженина,  и
себЯ, заранее приговариваЯ его к  смерти,  котораЯ  станет  и  собственным
наказанием.
   - ‡апомните:  Я  сдержу  свое  слово.  Џулю  на  вас  не  пожалею.  ќто
последнее, что Я хотел вам сказать!..
   Ќикитин видел, как синюшнаЯ бледность смыла похмельную одутловатость на
щеках Њеженина, как сероватым углом выступил  не  выбритый  сегоднЯ  утром
подбородок, но сержант сидел за столом,  не  подымаЯсь,  заслонив  стоЯчий
взглЯд густыми  ресницами,  потом  механически  стал  отламывать,  крошить
кусочки хлеба, бросать их в рот - Њеженин  в  молчании  жевал,  и  буграми
ходили его скулы, разом осыпанные зернистыми каплЯми пота.
   †аркаЯ тишина утра увеличивалась,  разрасталась  в  комнате  до  банной
духоты, накаленной солнцем, и среди безмолвной затаенности всего дома было
слышно, как спрыгнула  на  пол  кошка  с  колен  переставшего  кормить  ее
“шатикова, и “шатиков, вытЯнув изумлением лицо, вылупив наивные  глаза  на
Ќикитина, сполз со стула, ногой цеплЯЯ, задеваЯ колено ’аткина, однако тот
не ответил ему ни жестом, ни словом, лишь  точечки  его  зрачков  сверлили
Њеженина, и все смотрели на него,  а  он  по-прежнему  невозмутимо  жевал,
ломал, царапал крепким ногтем ломоть хлеба на клеенке. Њолчание гремело  в
ушах Ќикитина, и это молчание Њеженина и солдат говорило  ему,  что  после
вчерашнего днЯ, после поминок никто никак не  хотел  раздорных  поступков,
никто не хотел осложнЯть отношений ни с сержантом, ни  с  ним,  командиром
взвода, потому что многое можно простить всем  и  каждому  в  отдельности,
выйдЯ живым из боЯ. € от полыхнувшей огнем мысли,  выжигающей  в  сознании
возможность примирениЯ, от уже не подчиненного рассудочности  решениЯ  его
вдруг окатило морозЯщим сквознЯком и ознобно затрЯсло  внутренней  дрожью:
"€менно сейчас, вот сейчас, сейчас последнее... если он скажет  хоть  одно
слово в оправдание... это будет конец  -  между  мною  и  им..."  €,  весь
леденеЯ в ознобе, готовый к самому последнему, весь  словно  погружаЯсь  в
затЯгивающий зыбучий сумрак,  растворЯвший  недвижные  лица  солдат,  лицо
Њеженина,  ощущаЯ  вокруг  пустынную,  нейтральную  полосу  молчаниЯ,   он
неЯвственно и нечетко разобрал среди  неисчезнувшего  свинцового  давлениЯ
тишины рассудительно-злой басок старшего сержанта ‡ыкина, который,  угрюмо
глЯдЯ  в  котелок  свой,   длЯ   чего-то   торопилсЯ   объЯснить   причину
благоразумного молчаниЯ солдат его взвода:
   - Ќеужто стоит, товарищ лейтенант, из-за такого дерьма в штрафной идти?
Њного  будет  о  себе  думать!  …сли  разобратьсЯ,  ему  в  базарный  день
полкопейки цена... —еловека кусок!
   - Ќет, - отрывисто и еле  слышно  выговорил  Ќикитин.  -  ‚ы  всего  не
знаете, ‡ыкин, всего - нет...
   - џ и говорю, товарищ лейтенант:  в  дерьме  испачкаешьсЯ  -  долго  не
отмоешьсЯ. …го лопатой выгребают.
   € тут не выдержал Њеженин, его будто ударил кто-то снизу в  подбородок,
голова вскинулась, желваки острыми камнЯми запрыгали на  скулах,  суженные
глаза набухли кровЯной мутью.
   - Ђх ты, падло колхозное! ЊенЯ хоронишь? ‘говорились? Ђ  ты...  сморчок
московский,  так  твою  растак!  Њне  угрожаешь?  „а   еще   неизвестно...
неизвестно, кто кого... закопает! ЊенЯ свалить захотели, падла! „а  Я  вас
зубами!.. Љак кость перегрызу! ‚ы на менЯ? Ќа менЯ?..
   - Њеженин, - крикнул Ќикитин и по молниеносному сигналу памЯти  опустил
правую руку вдоль тела, на то место, где  к  бедру  опасно  придавливалась
плотнаЯ тЯжесть "’’". - ‡амолчать, Њеженин!..
   - ђасстр-елЯешь? ЊенЯ? ЊенЯ-а?..
   Њеженин  выскочил  из-за  стола,  с  треском  отталкиваЯ  спиной  стул,
отпрЯнул к окну, лицо, по-зверски оскалЯсь коричневыми  зубами,  моталось,
передергивалось, и в следующий  миг,  хищно  и  ловко  изогнувшись,  издав
глухой хекающий звук, он нырнул к полу, схватил стул двумЯ руками за ножки
и, хрипЯ грудью, занесЯ стул над головой, швырнул его в Ќикитина,  который
рынком инстинкта на шаг отшатнулсЯ в сторону, все  продолжаЯ  расстегивать
кобуру немеющими в спешке пальцами.
   ‘тул врезалсЯ в косЯк двери, что-то тупое и жесткое  ударило  по  плечу
Ќикитина, а он вроде бы не успел увидеть полет ударившего  его  осколка  -
стул с отломанной ножкой упал, загремел по полу - и не успел четко увидеть
обезображенного  ненавистью  лица   Њеженина,   потому   что   все   разом
подернулось, замутнело белым, заполненным человеческими голосами  туманом,
и он шагнул в этот туман, спотыкнувшись обо что-то угловатое,  твердое  на
полу, с неловкой тормозЯщей  жесткостью  в  правой  руке  и  правом  плече
невесомо вскинул неощутимый пальцами "’’" и выстрелил дважды по  какому-то
неЯсному белесому облаку, имеющему почему-то не вид  лица,  а  один  дико,
по-рыбьи разъЯтый безголосым криком рот, мгновенно  пропавший  куда-то  за
горько обдавшей порохом пеленой тумана...
   - ’оварищ лейтенант! ’оварищ лейтенант!..
   "‚се!"   -   подумал   Ќикитин   в    сумеречной    оледенело-спокойной
остраденности, уже понимаЯ,  что  сейчас  совершил  то,  что  вот  с  этой
отсчитанной минуты менЯло его жизнь,  и  почти  не  различал  вокруг  себЯ
крики, суматошную возню, движение тел по правую сторону стола около  окон,
размыто видЯ перед собой ошеломленные  лица  “шатикова,  ’аткина,  ‡ыкина,
знакомые и чужие лица солдат, подступившие к нему из  тумана,  он  незрЯче
смотрел сквозь них, мимо них и длЯ чего-то старательно и упорно, будто это
было теперь главным, вталкивал в  кобуру  ставший  в  его  руке  скользким
куском металла пистолет - и не попадал, не находил кожаное  гнездо  и,  не
найдЯ, сунул пистолет в карман, ссохшимсЯ шепотом сказал первое  пришедшее
из подсознаниЯ, как необходимость:
   - ‡ыкин... остаетесь за менЯ... џ сам сейчас доложу.
   Ћн не расслышал ответа ‡ыкина, глЯдевшего откуда-то издалека пристально
упрекающими  глазами,  но  помнил,  что  его  никто  не   задерживал,   не
останавливал, не отбирал оружие, не осуждал, и бессознательно,  неизвестно
зачем, он вышел в коридор и там, нагнувшись, повернул  к  выходной  двери,
чтобы, наверно,  глотнуть  свежего  воздуха,  сопровождаемый  волнообразно
вЯзнущими за спиной голосами (кто-то сзади взахлеб повторЯл одно и  то  же
кому-то, выкрикивал в оторопелом непонимании,  что  лейтенант  стрелЯл  по
сержанту, убил или ранил  его),  и  когда  распахнул  дверь  в  перегретый
сладким теплом настоЯнный воздух, в жарко-солнечный блеск утра на  зеленой
лужайке, позади громче засновали шаги, раздались командные возгласы  "где,
где?", опЯть загрохали по коридору шаги, и чей-то окрик, настигаЯ, угрозой
взвилсЯ над всплесками голосов:
   - Ќикитин! ‘той! ‘той!
   Ђ он,  переступив  порог,  шагнул  на  каменные  плиты,  проложенные  к
лужайке,  шахматно  исчерченной  светом  и  тенЯми  сосен,  носом  вдохнул
водЯнисто-пресный  запах  травы,  и  сердце  запнулось  в  тугом  скачущем
перебое, и потемнела лужайка впереди.
   - Ќикитин, стой!
   Ћн не оглЯнулсЯ. “ него толчками звенело в ушах.
   - Ќикитин, стой, приказываю! ‘той!..
   ѓрохоча  сапогами,  затрудненно  дыша,  ѓранатуров  подбежал  к   нему,
железной силой рычага рванул одной рукой за плечо,  недоуменнаЯ  рыскающаЯ
темнота его взглЯда, выжигающе  спрашиваЯ,  кидалась  то  в  самые  зрачки
Ќикитина, то на расстегнутую кобуру, он кричал задыхаЯсь:
   - —то? —то сделал, Ќикитин? ‘трелЯл? ‡ачем? ‘ ума сошел? „а ты что? ѓде
оружие? ѓде твое оружие?
   - Њожете арестовать менЯ, комбат, - сказал Ќикитин. - Ђрестовывайте.  -
€ в машинальном,  полубезумном  спокойствии  расстегнул  прЯжку  ремнЯ.  -
ЉажетсЯ, ремень снЯть... и погоны? €, кажетсЯ, нужна записка об  аресте  и
конвоир?
   - ѓде?.. ѓде оружие, Я спрашиваю? ѓде пистолет? ‡аткнись, идиот,  псих,
мушкетер несчастный!..
   ‚сей  громоздкой  фигурой  ѓранатуров  как  бы  заслонЯл  Ќикитина   от
суматохи, передвижениЯ, голосов в коридоре,  толкал,  теснил  его  локтем,
придавливал  коленом  к  стене  дома,  начал  быстро   ощупывать   кобуру,
оказавшуюсЯ пустой, и тут же  лапнул  правый  карман  его  галифе  и,  рвЯ
наизнанку вывернутую материю подкладки, выдернул пистолет, вбросил  его  в
свой карман, выкрикиваЯ со злобой:
   - —то же ты наделал? ‡а что ты его? —то ты сделал? —то?  Ќа  какой  шаг
пошел, на какой  шаг,  мальчишка!  „умал  чем-нибудь?  ЉнЯжко  подражаешь?
‡ахотел  жизнь  свою  исковеркать?  Џострадать  за  правду?  €нтеллигенты,
дьЯволовы щенки молочные!
   - Ќет. Ќе то, комбат...
   - —то "не то"? Ђ ну! €ди вперед!  -  бешено  крикнул  ѓранатуров,  косо
двинув плечом в спину  Ќикитина.  -  Ђ  ну!  ‚  дом  иди!  Ќазад!  џ  тебЯ
арестовываю! ‚ дом, лейтенант Ќикитин! ђемень снЯть, погоны спЯть! ’аткин,
взЯть автомат и - ко мне!
   Џотом,  уже  проходЯ   по   коридору,   вмиг   затихшему,   почудилось,
по-вечернему совсем темному,  разделенному  нечеткими  пЯтнами  лиц  вдоль
стен, Ќикитин снЯл  ремень  с  пустой  кобурой,  отстегнул  погоны,  молча
передал все  это  в  чьи-то  ковшиком  подставленные  ладони,  удивилсЯ  -
"ковшиком!" - и здесь же, в коридоре, из открытой настежь  двери  столовой
не сразу и  не  очень  отчетливо  услышал  протЯжно-однотонные,  жалобные,
зовущие стоны, затем дошел грудной командный голос ѓали: "„а подложите ему
шинель под голову!" € тогда  он  невольно  взглЯнул  в  солнечную  прорубь
света, туда, в угол этой комнаты, куда стрелЯл...  ’ам,  между  ‡ыкиным  и
“шатиковым, глЯдЯ вниз с серьезным, озабоченным лицом, стоЯла ѓалЯ, зубами
разрываЯ индивидуальный пакет, но  отсюда,  из  коридора,  не  было  видно
лежавшего на полу Њеженина, загороженного  столом.  ‘тонал  он.  €  что-то
раскаленно зазубренными краЯми повернулось в груди Ќикитина - неужели  это
Њеженин? Ќеужели это он?
   Ќет, так по-человечески жалобно, безнадежно не мог стонать Њеженин, еще
несколько  минут  назад  выскочивший  в   неистовстве   из-за   стола,   с
истерической энергией намеренный защищатьсЯ, рушить, взорванный ненавистью
к Ќикитину, к сержанту ‡ыкину. € это он, Њеженин, в  затмении  угрожающего
действиЯ,  крича  полоумным  животным  криком  ("как  кость  перегрызу!"),
швырнул в Ќикитина стул и, промахнувшись, ринулсЯ  к  взводным  автоматам,
сложенным на полу.
   "Ќет, он не мог так стонать, это ошибка, это не Њеженин, не он..."
   - ‚ госпиталь его! Ѓыстро перевЯзку - и на моей машине в  госпиталь!  -
властно скомандовал за спиной ѓранатуров в открытую  дверь  и  выматерилсЯ
муторной скороговоркой, переменил команду: - ‘той! Ѓез менЯ не отправлЯть!
Ќе отправлЯть! џ сам с ним поеду! ‚ыносите его  к  машине  -  и  подождать
менЯ! Ќу, вперед, вперед!  -  приказал  он,  подгонЯЯ  Ќикитина  с  грубой
неутихающей Яростью, круто, нетерпеливо его  теснЯ.  -  Ѓыстрей,  быстрей,
говорЯт!
   - ’олько вот что... Џрошу не кричать на менЯ, комбат! - сказал Ќикитин,
едва удерживаЯ голос на краю безумного спокойствиЯ. -  џ  пойду  куда  вам
угодно... в штаб полка, в смерш, куда хотите...
   - Ња-алчать! ‘оветовать мне еще будешь! - закричал ѓранатуров,  плотнее
надвигаЯсь сзади, и в затемненном, за кухней, тупичке  коридора,  железной
хваткой сдавил его плечо, пихнул к деревЯнной лестнице,  котораЯ  вела  на
мансарду, где была комната Ќикитина. - ’уда! Ќаверх! ‡апереть его! ’аткин!
‡апереть его и охранЯть! ‘тоЯть  возле  двери  -  ни  на  шаг,  никуда  не
выпускать! џсно? Ћтвечаете за него!
   - Ќапрасно,  комбат,  -  сказал  Ќикитин,  поймав  зрением  маленького,
угрюмо-насупленного  ’аткина,   потерЯнно   замЯвшегосЯ   возле   ступеней
лестницы. - џ никуда не убегу. Ќет смысла.
   - Њолчать! Ќаверх его, туда! ‡апереть и охранЯть!
   € было еще одно - унизительное, необлегчающее, как бы последнее на этом
пути к его комнате после ареста. ‘опровождаемый вооруженным  ’аткиным,  он
стал  подыматьсЯ  по  лестнице  и  посмотрел  вверх,  на  стрелы  сквозных
солнечных лучей, на пронизанное светом днЯ маленькое пыльное оконце. € ему
вообразилось, ему померещилось: что-то белое легкой косой тенью мелькнуло,
испуганно отскочило за щелью  слегка  приоткрытой  на  площадку  двери,  и
мгновенно дверь захлопнулась,  там,  наверху,  слабенько  щелкнул  изнутри
замочный ключ.
   Ћн вошел в мансарду, полуобернулсЯ к оставшемусЯ на пороге  ’аткину  и,
не встретив его отпрыгнувшие к стене глаза,  сказал:  "Ќу,  охранЯйте...",
но, только  закрылась  дверь,  ноги  перестали  слушатьсЯ,  подкосились  в
коленЯх, - он упал плашмЯ на постель, лицом в подушку,  шепча  в  исходном
приступе лихорадочного, удушливого отчаЯниЯ:
   - ќто все, все, это - все...
   Љлюч заворочалсЯ в замке и  отдалсЯ  тошнотным  звуком;  опустилась  на
мансарду тишина;  а  внизу  отдаленно  жужжали,  сталкивались  разжиженные
голоса.


        13

   "„Яденька-а!.."
   ‘ левого берега пробила пулеметнаЯ очередь, высекла изо льда  искры,  и
он пригнул голову, упираЯсь локтЯми  в  краЯ  проруби.  ђемень  натЯнулсЯ,
распарывал взлохмаченную воду толстой струной,  и  ощутимо  на  том  конце
ремнЯ боролась  неимовернаЯ  упругаЯ  тЯжесть,  рванувшаЯ  его  за  собой:
токалов,  вытолкнув  из  воды   предсмертное,   с   белыми   глазами,   с
исковерканным ртом лицо свое, хрипЯ нечленораздельное, исчез  под  кромкой
проруби. …го неудержимо потащило  туда,  под  синеватый  ледЯной  срез,  и
мокраЯ лента ремнЯ стала твердой, как железнаЯ полка, а этот металлический
рычаг с гигантской силой повернулсЯ, всплескиваЯ волну, вправо и влево.  €
неведомое, ужасное, тайное,  что  было  в  этой  студеной  воде,  повезло,
поволокло Ќикитина за руку, на которой намертво был накручен ремень. € он,
еще борЯсь с поворотами рычага, из последних усилий  потЯнул  к  себе  это
живое, неодолимое, тЯжелое, ушедшее под закраину проруби, чувствовал,  как
его волокло и волокло локтЯми, животом  по  льду  к  чугунно-черной  воде,
дышащей гибельным холодом. Ќе было уже никакой опоры, а его  все  быстрее,
все наклоннее везло к  обрыву  проруби,  снизу  жгуче  окатившей  паром  и
брызгами голову, и он успел заметить справа, вблизи своего локтЯ, большого
полосатого окунЯ,  выброшенного  разрывом,  вмерзшего  в  ледЯные  осколки
растопыренными жабрами. ќто было единственное препЯтствие, во что еще  мог
уперетьсЯ его локоть.  Ћн  сделал  скачок  локтем,  жесткаЯ  прЯжка  ремнЯ
бритвой резанула по ладони, а токалов все рвал ремень из глубины, дергал,
тЯнул, чудовищными рывками увлекал его за собой, и  закаменелый  колючками
жабр окунь, хрустЯ, прополз куда-то под грудь ему.
   € потом ударил, хлынул в рот, в ноздри рвотный вкус зимней  воды,  а  в
мутном дыме ее  впереди  замелькали  темные  скользкие  тени,  похожие  на
вожделенно, остро растопыренные клешни голодных  раков,  которые  со  всех
сторон спеша подползали к нему, туго зашевелились  под  ним,  сталкиваЯсь,
скрипЯ холодными панцирЯми на голом животе под  шинелью,  впиваЯсь  рвущей
болью...
   ’ак на долю  секунды  представилась  ему  своЯ  смерть  -  и  тогда,  в
подсознании последнего напрЯжениЯ не выпустить ремень, почти захлебнувшись
поднЯтой волной, он очнулсЯ от боЯ пулеметной очереди над  головой  -  она
пробила с того берега низкими трассами. Ћн лежал на  самом  краю  проруби,
стонаЯ, выташниваЯ воду, а в кровь изодраннаЯ о лед,  сведеннаЯ  судорогой
рука  закоченела,  не  выпускала,  держала  ремень,  бессмысленно  легкий,
освобожденный. € посреди успокоенной полыньи тонко, стеклЯнно позванивали,
терлись друг о друга льдинки, и круглыми чашами плавали две шапки - его  и
токалова, поношеннаЯ солдатскаЯ ушанка с  пропотелой  внутренностью,  где
по-хозЯйственному была вколота иголка, обмотаннаЯ ниткой.
   токалов... Љогда это было? ‚ сорок втором  под  ‘талинградом  на  реке
Ђксай. Џеред сумерками он шел на ЉЏ полка вместе с присланным  за  ним  из
штаба незнакомым свЯзным по фамилии  токалов,  разговорчивым  деревенским
пареньком, похожим шустрой прыгающей походкой на воробьЯ, а через  полчаса
ходьбы, в русле ЂксаЯ, напоролись на немецкого пулеметчика, сначала  упали
на лед, поползли, затем кинулись под прикрытие берега,  и  здесь  токалов
провалилсЯ в развороченную,  вероЯтно  утром,  тЯжелым  снарЯдом  полынью,
затЯнутую неокрепшей пленкой.
   "Џочему Я думаю о токалове? € это не сон, и  Я  не  сплю,  хотЯ  нужно
заснуть, но не могу и вижу все,  и  помню,  будто  вчера  было...  ’ам,  в
проруби, плавали две шапки -  и,  значит,  Я  тоже  мог  тогда  погибнуть.
токалов погиб, а Я осталсЯ... Џочему, когда он провалилсЯ в  ту  прорубь,
то не закричал: "‹ейтенант", а как-то непонЯтно  вскрикнул  по-деревенски:
"„Яденька-а!" - вроде войны не было, а  просто  шли  по  льду  в  соседнюю
деревню. € мне не хватило сил вытЯнуть его из полыньи - почему Я не  смог?
€ не смог спасти, вывести из †итомирского окружениЯ санинструктора  -  как
ее звали? ЉажетсЯ, †енЯ... € не хватило  сил...  чего-то  мне  не  хватило
остановить вчера ЉнЯжко, задержать и предупредить  то,  что  произошло  на
полЯне... Ќо в какой момент? Љак? Ќикогда Я не забуду, как ЉнЯжко упал  на
колени после автоматной очереди. Љак странно, и зачем он провел  рукой  по
лицу? Ћ чем он подумал тогда?.."
   ‚ полуЯви дремотного оцепенениЯ, в горЯчей вечерней духоте  прокаленной
за день мансарды Ќикитин лежал на постели, облитый  жарким  потом,  сердце
билось, спотыкаЯсь, он слышал его глухие удары, а памЯть не  защищала,  не
подсказывала  ему  оправданиЯ,  и  он  не   искал   оправданиЯ,   очищениЯ
собственной вины, потому что невыносимее всего было то, что в те последние
секунды чужой гибели он что-то не  сделал  крайнее,  сверхвозможное  и  не
смог,  не  сумел  помочь,  предупредить...  €  это  ничем  не  оправданное
бессилие, горечь вины были теперь до того  неискупимы,  и  так  отчетливо,
реально повторЯлось перед ним вынырнувшее из черной воды проруби  уже  без
надежды, уже  смертное  лицо  токалова,  его  захлестнутый  волной  крик:
"„Яденька-а!", так страдальчески и незнакомо были  сведены  влажные  брови
†ени, на которых он представил ползающих весной муравьев, и так  по-детски
косо лежала светлаЯ прЯдь волос  на  бледном  виске  ЉнЯжко,  что  Ќикитин
замычал, заскрипел зубами в оборении пронзающей боли и хотел вырватьсЯ  из
неумолимых тисков полусна - и  тотчас  нечто  туманное,  белесое  выплыло,
заметалось впереди облаком, возникло чье-то лицо, загородило другие  лица.
Ћно было очень неЯсным, но оно угрожающе-враждебно оскалилось, отпрЯнуло в
сторону солнечного окна, потом над ним  сверкнули  красным  выстрелы,  все
поплыло звоном и тишиной, и неузнаваемый голос,  захлебнувшись  поражение,
разбух всколыхнутой чернотой безобразного страха:  "‹ейтенант  стрелЯл  по
Њеженину! Ќеужто убил?.."
   …му мерещилось, что он спал и видел одни и те же сны, но в то же  времЯ
сознание словно бы отделилось от состоЯниЯ сна, и он понимал, что не спит,
плывет в зыбкой волне забытьЯ и думает о муке невозможности оборвать  этот
бред, ЯвлЯющийсЯ только зашторенной чем-то темным действительностью.
   "Љто так страшно кричал? € о ком это?  Љакой  лейтенант?  -  сумеречной
полосой текло в сознании Ќикитина. - Ќет, все не сон. „а это ведь было. џ,
кажетсЯ, вошел в столовую, потом в  моей  руке  был  пистолет.  ‡начит,  Я
стрелЯл в Њеженина. ‚ыстрелил Я... ‚ столовой был завтрак. Ѓыли  все...  €
теперь Я отвечу. ‡а то, что сделал. —то  же  дальше  будет?  Ѓренный  суд,
разжалование,   штрафной   батальон,   искупление   кровью?   џ   совершил
преступление. € Я не имею права оправдыватьсЯ. Ќет, Я не  убил  его...  Ћн
стонал. …го перевЯзывали. „а, Я арестован, и лежу вот здесь на постели,  и
жду, когда менЯ увезут куда-то. —то ж, Я сам знаю... знаю, что  надо  было
иначе. Ќо - как иначе? Ќеужели Я жалею его? ’ак нужно было? ’огда зачем? џ
плохо помню, что Я делал? Љто виноват? џ? Ћн? џ мстил за  ЉнЯжко?  ‡ащищал
себЯ? Ќе мог ничего забыть?"
   „о того момента, когда памЯть подсказала ему опустить  правую  руку  на
кобуру, до того стремительного мига, когда он нажал на спусковой крючок  и
прозвучал выстрел по белесому облаку, вставшему под окнами  комнаты,  -  в
нем не было ни нерешительности, ни частицы сомнениЯ, как если бы  приказом
разума, справедливым приговором спасал всю  батарею,  целый  мир  и  карал
предательство, трусость, ложь  в  лице  одного  человека,  которого  после
вчерашнего днЯ ненавидел так, как никого в жизни. Ќо  минут  пЯть  спустЯ,
остановленный  на  лужайке  ѓранатуровым,  арестованный,   то   есть   уже
обвинЯемый, увидев под теми же сплошь  солнечными  окнами  ѓалю,  серьезно
глЯдевшую  вниз,  в  спешке  разрывающую  индивидуальный  пакет,   услышав
протЯжные стоны загороженного столом Њеженина, он сперва не  поверил,  что
этот ненавистный ему человек может испытывать человеческие страданиЯ, -  и
что-то раскаленно прошло в душе  Ќикитина.  Ќет,  он  сам  принЯл  решение
совершить суд, знал, что последует  за  этим  (арест,  трибунал,  штрафной
батальон), нет, он вовсе не мстил, а очищал с  себЯ,  с  ЉнЯжко,  со  всей
батареи  отвратительную,  мерзостную,  прилипшую  слизь,   но   мгновенное
раскаЯние, жалость при той стонущей человеческой боли оглушили  его,  и  в
голове пронеслось: "Љто дал мне право?"
   Ђ  потом,  после  ареста,  лежа  один,  запертый  в  душной   мансарде,
охранЯемой часовым, он вспоминал день за даем все, что было, как было, как
обострЯлись его отношениЯ с Њежениным, стараЯсь заглушить одну боль другою
болью, - и не то в дремоте, не то в бреду думал,  какую  боль  должен  был
ощутить ЉнЯжко, ударенный очередью в грудь  на  той  проклЯтой  полЯне,  и
понЯл ли он, что  его  убил  Њеженин,  ненужным  выстрелом  орудиЯ  вызвав
ответный огонь не поверивших немцев. Ћн, Ќикитин,  не  раз  был  в  чем-то
виновен, бессилен перед чужой смертью - как и тогда,  в  сорок  втором  на
реке Ђксай, и в †итомирском окружении, - и, наверное, на передовой  многое
простилось бы Њеженину, стерлось следующим боем, осталось  неопределенным,
если бы не поминки, письмо ЂндреЯ и этот донос ѓранатурову.
   "ѓнусность, подлость! Ќет, Я не должен его жалеть, Я не имею права  его
жалеть. џ сделал то, что должен был сделать. ’ак должно быть со мной.  ‚се
шло к атому. ќто началось давно... Ќо все шло к этому!.. -  повторЯлось  в
голове Ќикитина с такой четкой определенностью неисправимого положениЯ,  с
такой готовностью пройти через свою кару, круто и ломко поворачивающую его
судьбу в темное, неизвестное, что спотыкалось  в  удушье  сердце  от  этой
выделенной осознанием случившегосЯ казнЯщей мысли: -  џ  сделал...  џ  сам
хотел этого. Џусть будет так!.."
   €змученный, весь в обильном поту,  он  вдруг  открыл  глаза  и  перевел
дыхание, как после борьбы.
   Ѓыло темно в комнате, и не  по-вечернему,  а  по-ночному  спала,  везде
таилась тишина - на нижнем этаже, за дверью  мансарды,  за  черным  окном;
нигде ни звука, ни голоса.
   "’еперь Я не должен, Я не имею права раскаиватьсЯ! - начал внушать себе
снова Ќикитин, прислушиваЯсь к молчанию в доме, и сбросил затекшие ноги  с
кровати (сапог не  снимал),  зашагал  по  комнате  наугад  к  двери,  где,
казалось, целый день не шелохнулсЯ на посту часовой,  и  пошел  обратно  к
постели, и обратно к двери. - ’огда зачем же? ‡ачем так долго? Ќет, скорее
бы, скорее бы только!.."
   ‡вучно взвизгивали старые половицы под ногами, деревЯнный их скрип, его
шаги, шорох неподпоЯсанной гимнастерки  заглушали  дыхание,  частые  удары
сердца. Ћн остановилсЯ, не знаЯ, что делать, чем ускорить, убить времЯ  до
утра, а утром, как он понимал, должно было проЯснитьсЯ все,  решитьсЯ  все
твердо и бесповоротно.
   "‘колько же?.. ‘колько уже времени?" Ћн напрЯг зрение и  приглЯделсЯ  к
ручным часам, подставлЯЯ их к  проему  окна:  так  немного  светлее  было.
‘текло на циферблате голубовато  расплывалось,  отблескивало,  но  кое-как
стрелки можно было различить: шел двенадцатый час. "—то делать до утра?  џ
не смогу заснуть..."
   € его  томила  нагретаЯ  темнота  мансарды,  незавершенность  какого-то
действиЯ; было душно. Ћн раскрыл створку окна, сел  на  подоконник.  ‘низу
мЯгко и влажно подымалсЯ прЯный запах; белели застывшим  дымом  Яблони  за
оградой сада; было  начало  ночи,  безлунной,  теплой;  слабаЯ  синева  на
западе, где давно истаЯл за лесами  длительный  закат,  еще  светлела  под
чернотой огромного неба, там играли теплыми веселыми переливами трапеции и
стрелы высоких майских звезд. € всюду - около дома, над  угольными  тенЯми
городских крыш, над редкими блестками звезд в озере, над опушкой соснового
леса, откуда утром нежданно пошли в атаку самоходки, -  стоЯло  чудовищное
безмолвие.  ’олько  в  одной  стороне,  меж  позиций  батареи  и   озером,
однотонно, скрипуче кричала ночнаЯ птица, и этот однообразно повторЯющийсЯ
деревенский звук посреди пустынных холодеющих  лугов  на  окраине  спЯщего
немецкого городка показалсЯ Ќикитину  случайным,  заблудившимсЯ  здесь,  в
каменной ѓермании.
   "ЉажетсЯ, кричит коростель. Љак он попал сюда?"
   Џотом он ощутил страстное  желание  закурить,  стал  быстро  шарить  по
карманам, нашел наконец  измЯтую  пачку  и  скомкал  ее  в  кулаке  -  она
оказалась без единой сигареты: выкурил  днем  последние,  когда  лежал  на
постели, запертый ’аткиным в мансарде.
   € чтобы легче было, он сильно  потер  лоб,  будто  умываЯсь  освежающим
воздухом, затем бесцельно  чиркнул  зажигалкой,  вторично  чиркнул,  задул
огонек, сказал вслух: "‚се!" - и тотчас дернулсЯ даже  от  чужого  голоса,
внЯтно окликнувшего его, чудилось, рЯдом, из-за спины:
   - ’оварищ лейтенант!..
   - Љто? —то? - Ћн спрыгнул с подоконника и вновь торопливо высек  слабое
бензиновое пламЯ, сделал несколько шагов к двери.
   ’ам, за дверью, кто-то завозил по полу сапогами, кашлЯнул  и  полминуты
спустЯ позвал напрЯгшимсЯ шепотом:
   - ’оварищ лейтенант, с кем вы, а? Ќе спите, разговариваете вроде...
   "Ђ-а, часовой!.. „а, да, а Я думал: начало мерещитьсЯ..."
   €, узнав этот голос, несмелым шепотом проникший в  комнату  с  площадки
лестницы, Ќикитин,  бессознательно  светЯ  зажигалкой,  подошел  к  двери,
спросил тоже шепотом:
   - ќто вы, “шатиков? ‚ы ’аткина сменили?
   - џ, товарищ лейтенант. - “шатиков  притих  по-мышиному,  затем  не  то
вздохнул, не то протЯжно сапнул носом и - почти неслышно: -  ќто  Я,  ‚анЯ
“шатиков, солдат ваш...
   - —то в батарее, “шатиков? Џочему так тихо?
   Ќикитин спросил это и замолчал,  привалилсЯ  плечом  к  косЯку,  виском
прижалсЯ к твердому, пахнущему старой краской дереву. …го солдат “шатиков,
восемнадцатилетний паренек, стоЯл часовым возле  запертой  снаружи  двери,
там,  на  лестничной  площадке,  отделенный  от   него   ничтожно   малыми
сантиметрами пролегшей сейчас между ними границы, котораЯ  определЯла  уже
нечто неприступное, новое, неестественное в их  довольно  недлительных  по
времени отношениЯх. ‘амый молодой во взводе, “шатиков пришел на  передовую
лишь прошлой зимой, на территории  Џольши,  и  он  по-особенному  нравилсЯ
Ќикитину, длинношеий, не потерЯвший простодушного любопытства после первых
боев, наивного восторга удивлениЯ  перед  каждой,  аксиомной  длЯ  других,
деталью войны, постоЯнно заставлЯвшей  его  выпучивать  круглые  голубиные
глаза, ахать и как-то совсем уж не по-мужски всплескивать и хлопать руками
по бедрам. Ѓыл  он  неизменной  целью  насмешек,  но  от  него  излучалась
нехитраЯ, притЯгательнаЯ доброта, неиспорченнаЯ, угловатаЯ доверчивость  -
до смешного заметные качества в соседстве с матерыми  и  повидавшими  виды
солдатами взвода.
   - ‡начит, все спЯт, ‚анЯ? - повторил Ќикитин,  намереваЯсь  поддержать,
продолжить разговор, чтобы слышать этот робкий ответный голосок  “шатикова
и его возню сапогами, и смущенное его покашливание. - Ђ где комбат? “ехал?
   - Ћни с врачом в госпиталь Њеженина повезли, давно уехали, -  прошептал
“шатиков, и при этом вообразил Ќикитин, как он вытЯнул долгую свою  шею  к
двери, сообщаЯ недозволенное. - Ђ внизу никто, кажись, не  спит,  лежат  в
комнатах... ‘ержант ‡ыкин там все о вас и Њеженине говорит...
   - € что же говорит ‡ыкин?
   - Ќе надо было, говорит, товарищ лейтенант... сокрушаютсЯ во взводе-то.
‘урьезный, говорЯт, очень вы были. Љак же вам теперь? ‡асудЯт до  штрафной
али еще что? Џогонют куда-нибудь арестантом, всю жизню молодую Њеженин вам
свихнул... ‚от беда-то какаЯ нашла! Ђ сам ѓранатуров, когда уезжал,  очень
строго приказал  всем:  чтоб  ни,  одного  слова  никому,  что  в  батарее
произошло. Ќе в себе был... Ђж в бога ругалсЯ. ‡ачем вы, а?..
   - џ сделал то, что сделал, -  сказал  Ќикитин,  покоробленный  по-бабьи
жалостливым  сочувствием  “шатикова,  его   бесхитростным   сообщением   о
разговорах во взводе. - ‚се было сложнее.
   - Ђ как же  так,  товарищ  лейтенант,  вышло-то  как  неудобно  вам!  -
заторопилсЯ за дверью шепот “шатикова, и  воображением  увидел  в  темноте
Ќикитин его моргающие  глаза,  они  круглились  испугом  и  удивлением.  -
Ќикудышный он человек, злой, ненормальный, да пусть себе  ползал  бы,  как
гадюка какаЯ, авось до смерти не укусил бы. ‚едь немца убивать-то страшно,
не то что своего, нашего. џ дома курицу, когда мамка просила,  зажмуренный
рубил - ужасть самому было. ‡ачем вы, товарищ лейтенант,  сами  хотели  на
такое отчаЯние пойти?
   - Ќет, Я этого не хотел, - сказал  Ќикитин  и,  хмурЯсь,  непроизвольно
чиркнул зажигалкой, посмотрел на огонек. -  Ќе  хотел.  „олго,  ‚анЯ,  это
объЯснЯть. € зачем объЯснЯть?
   - ‚роде сами вы хотели на  отчаЯние  такое  пойти,  товарищ  лейтенант.
‡аарестуют вас... как без вас во взводе будет? Џривыкли к вам.  ‹ейтенанта
ЉнЯжко убило, а с вами вот такое страшное дело. Ђ мы-то как?
   - Џришлют нового командира взвода. „а и война  кончаетсЯ.  Ћчень  скоро
все кончитсЯ, ‚анЯ. џ уверен.
   Џо ту сторону двери непроницаемаЯ, как чернота ночи, встала между  ними
граница  неподвижности;  не  переступали  сапоги   по   скрипучему   полу,
прекратилсЯ  шепот,  и  опЯть  представил  Ќикитин  близкого  за  порогом,
понуренного в потемках “шатикова, поставленного  охранЯть  его,  командира
взвода,  и  терзаемого   наивным   непониманием,   сочувствием,   страшной
внезапностью всего случившегосЯ.
   "Ћн сказал "привыкли", - подумал с тоской Ќикитин, зачем-то механически
высекаЯ и гасЯ огонек зажигалки. - „а и Я сам привык, до  невозможности  к
ним привык!"
   Ћни оба молчали, и вдруг громко  шмыгнул  носом  “шатиков,  затопталсЯ,
передвинулсЯ на площадке,  и  беспокойством  вполз  шепот  сквозь  тьму  в
комнату:
   - ’оварищ лейтенант, что вы там щелкаете? Ќе оружие у вас?
   - Ќет, ‚анЯ, зажигалка. Ћчень хочу курить. ‘игареты  кончились.  “  вас
что-нибудь есть покурить?
   - Ђх, господи! - ахнул “шатиков и, вероЯтно, озадаченный, шлепнул  себЯ
ладонью по бедру. - Ђ Я-то  думаю,  защелкало  у  вас,  не  пистолетом  ли
балуетесь? Њысль дурнаЯ пришла - как бы с отчаЯниЯ  в  себЯ  не  пальнули!
ѓосподи, моЯ мама, есть у менЯ курево, есть! ‘игареты  трофейные.  –ельнаЯ
пачка есть...
   - …сли можно, откройте дверь. „айте мне несколько штук.
   - „а что ж вы раньше-то? ‘ейчас Я... …жели бы вы раньше,  так  Я  бы...
‘ейчас Я ключом открою, только втихарЯ, товарищ лейтенант, ладно?..
   - Ћткройте.
   ’ихо звЯкнул, заскоблил ключ в  замке,  потом  дверь  отворилась,  и  в
проеме  темноты,  теплой,  плотно  сгустившейсЯ  на  маленькой  лестничной
площадке с голубоватым от звезд круглым оконцем вверху, неловко  толкнулсЯ
навстречу своими горЯчими руками  едва  различимый  за  порогом  “шатиков,
засовываЯ Ќикитину в пальцы пачку сигарет, бормоча сконфуженно:
   - € как вы раньше-то? Ќе курю Я. Ђ так, длЯ фасону, ‘о всеми дым  когда
пустить. ‚сю пачку возьмите. Ќе нужно мне...
   - ‘пасибо.
   Ќикитин нащупал сигарету, пламЯ зажигалки красновато осветило  молодое,
удивленное лицо “шатикова; поморгав,  замерцали  остановленные  на  жидком
пламени растерЯнно ждущие чего-то глаза, а юношескаЯ шеЯ его  вытЯгивалась
столбиком,  всЯ  открытаЯ  расстегнутым  воротником  гимнастерки.  ‘пертаЯ
духота скапливалась тут, на тесной площадке, подымалась теплом из  нижнего
этажа.
   - Њожет быть, вместе покурим, “шатиков, - сказал Ќикитин.  €,  заметив,
что не было при нем положенного часовому оружиЯ, усмехнувшись, спросил:  -
Ќу а где ваш автомат? —то же вы менЯ без оружиЯ охранЯете?
   Ћн прикурил, но не затушил огонек зажигалки,  смотрел  на  добрые  губы
“шатикова - так было веселее, спокойнее как-то ему.
   - ‚ углу он... извините,  товарищ  лейтенант,  -  забормотал  “шатиков,
повозил еле слышно сапогами, потупилсЯ, затем перевел разговор легонько; -
€ кошка, дура такаЯ  немецкаЯ,  пришла  давеча  снизу  и  пристроилась  на
половичке, спит себе, сатана, как русскаЯ и - никаких. Џристала ко мне,  -
ласково прибавил он, глЯдЯ под ноги. - ‚идите, товарищ лейтенант? Њурлычет
себе, животнаЯ такаЯ. “мнаЯ, ровно сродственника нашла. ’ут и стою с  ней,
зашибить ее сапогом боюсь.
   Ќо Ќикитин не проЯвил никакого интереса к кошке,  молча  дал  прикурить
“шатикову и погасил зажигалку. „олго молчали. Ќи единого звука не  было  в
доме, погруженном в сонный час ночи.
   - ќх, боже  мой,  боже  мой!  -  шепотом  заговорил  грустно  “шатиков,
сдерживаЯ кашель, давЯсь дымом. - Ќе страшно  вам?  Ђ  утром  как  с  вами
будет, товарищ лейтенант?
   - џ когда-то  еще  до  войны  читал,  ‚анЯ:  за  все  надо  отвечать  и
расплачиватьсЯ. ‡а все. Џонимаете, ‚анЯ? џ раньше этому не верил.
   - „а как так может быть? - не понимаЯ, смутилсЯ и вздохнул “шатиков.  -
Ђ ежели какой человек только доброе делал? ‡а что же тогда? Ђх, боже  мой,
боже мой.
   Ћни опЯть замолчали и так курили вместе среди несокрушимого покоЯ дома,
разделенные порогом отворенной двери - Ќикитин, стоЯ в  комнате  плечом  к
косЯку, “шатиков на лестничной площадке, - и загорались,  меркли  впотьмах
светлЯчки сигарет, несовместимо свЯзываЯ их  недоговоренностью,  одинаково
неразрешимой простотой и  сложностью  обстоЯтельств,  которые  так  же  не
зависели от них обоих, как не зависело еще вчера утром многое, что принЯто
считать судьбой, от команд, приказов Ќикитина,  от  нервной  расторопности
“шатикова у затвора орудиЯ в  часы  атаки  и  отхода  через  лес  немецких
самоходок.
   - ’оварищ лейтенант, слышите?  -  ‚спыхнув,  жарок  сигареты  выхватил,
подсветил  снизу  лицо  “шатикова,  и  фосфорическими   бликами   тревожно
скользнули его белки вправо, влево,  истаиваЯ  одновременно  с  тускнеющим
угольком сигареты. - ‚се времЯ так... - договорил он,  прерывисто  потЯнув
носом. - ‘ тех пор, как встал на посту, так и слышу...
   - —то вы... о чем, “шатиков? - спросил невнимательно Ќикитин.
   €  “шатиков   заговорил   таинственным   шепотом,   проглатываЯ   слова
скороговоркой:
   - ’о на цыпочках она к двери подойдет, поцарапаетсЯ, как будто  ногтем,
и отойдет, то поплачет у себЯ тихонько, чтоб не слыхать под дверью, а слух
у менЯ как у собаки... Љомбат на  улицу  ее  не  велел  выпускать,  а  она
выходить из комнатенки  боитсЯ,  товарищ  лейтенант,  а  ей  что-то  надо.
Ќемочка-то глазастаЯ, шустраЯ такаЯ, а вот боитсЯ нас, как зверей каких...
‘лышите, товарищ лейтенант, похоже, по двери скребетсЯ?
   "ќмма, ќмма! - остро обожгло Ќикитина и, глЯнув в темноту,  где  должна
быть ее дверь, почувствовал, как знойно стало лицу  и  горЯчо  сдвинулось,
забилось  в  висках  сердце,  вспомнил  тот  момент,  когда,  конвоируемый
’аткиным, утром, без ремнЯ и погон, арестованный  ѓранатуровым,  подымалсЯ
вот сюда по лестнице, и промелькнуло что-то быстрое, белое в дверной щели,
а потом стукнула наверху, прихлопнулась дверь, испуганно  щелкнул  изнутри
ключ. - „а, в той комнате... здесь рЯдом ќмма, это она..."
   ‚ течение многих часов, проведенных уже под арестом в  своей  мансарде,
он почти не думал, не вспоминал о ней  с  последовательной  и  необходимой
подробностью: все, казавшеесЯ не главным теперь, измельченным,  случайным,
было вытеснено из головы огромным, совершившимсЯ, что  сделал  он  сегоднЯ
утром, и  мысль  к  ќмме  возвращалась  непрочно,  лишь  начинал  звучать,
ворочатьсЯ в ушах голос  ѓранатурова  -  и,  не  соглашаЯсь,  отрицаЯ