его
подозрениЯ, он, чудилось,  ощущал  слабый  вкус  ее  шершавых  губ,  видел
полураскрытые   улыбкой   влажные   зеркальца   зубов,    сиЯвших    после
произнесенного по  слогам,  с  радостным  удивлением  выученного  русского
имени: "‚ади-им"... Ќо тотчас же он  вытравлЯл  и  подавлЯл  в  душе  это,
свЯзанное с ней, будто бы преступно притрагивалсЯ  к  чему-то  запретному,
никому не дозволенному, перешагнувшему установленные  свЯтые  законы,  что
самой войной не разрешено было ему переступать.
   -  Ђ  Њеженин  давеча  ‡ыкину  врал,  товарищ  лейтенант,  -  стесненно
проговорил “шатиков, - навроде у вас  с  немкой  амуры  начались.  ‡аливал
по-лошадиному. “жас как плел...
   - Ќет, Њеженин не врал, - внезапно сказал Ќикитин. - џ знаком с ней.
   ‘игарета зарделась, “шатиков  замЯлсЯ,  издаваЯ  отпыхивающиесЯ  звуки,
глотаЯ дым, выговорил:
   - Љак же понимать? ’оварищ лейтенант... ‹юбовь между вами? Ѓоже  мой...
Џо-настоЯщему или как? Љак же это такое?..
   - Ќе знаю.
   € какое-то новое противоречивое чувство испытал Ќикитин.  „а,  конечно,
ќмма должна была слышать выстрелы,  крики  внизу,  затем  могла  видеть  в
щелку, как его вели по лестнице без ремнЯ и погон,  и  тут  же,  вероЯтно,
могла подумать, что несчастье случилось из-за нее, перепугалась, заперлась
в комнате, плача там, одна,  временами  подходЯ  к  двери,  в  робости  не
осмеливаЯсь  уже  открыть  дверь,  выйти:  часовой  стоЯл  на   лестничной
площадке, подобно угрозе, и никто не хотел ничего объЯснить ей. €  Ќикитин
со злым стыдом к своей насильной попытке не думать, забыть, отдалить  все,
что напоминало об ќмме, об их несправедливой близости, что внушал он себе,
предаваЯ и себЯ, и ее этим защитным самообманом, понЯл ("комбат  на  улицу
ее не велел выпускать"), что подспудно тЯготило его весь день.
   - “шатиков, - сказал  Ќикитин,  неожиданно  решаЯсь  и  знаЯ,  что  он,
наконец, сделает сейчас. - “шатиков, слушайте, это моЯ  просьба  к  вам...
…сли вы согласитесь... Ќемка не  имеет  никакого  отношениЯ  к  тому,  что
произошло. Ќо она, наверно, думает, что виновата во всем. џ должен  с  ней
поговорить. ЋбъЯснить ей. ‚ы понимаете? џ постучу к ней  и  поговорю.  ‚се
будет тихо, мы никого не разбудим. ‚ы понимаете менЯ?
   - Ђ как же... товарищ лейтенант, а как же  мне  быть?  -  замешкалсЯ  и
заелозил по полу сапогами “шатиков. - џ как-никак часовой.  ‚ы  менЯ  ведь
сами уставу учили. € вы... нарушить разрешаете?
   "Ќет, какой все-таки милый и наивный парень этот “шатиков! Ћн, кажетсЯ,
извинЯетсЯ передо мной?"
   - Џоймите, “шатиков, Я никуда не убегу, это длЯ вас главное! Ќикуда  не
убегу! € бежать некуда! - сказал быстро  Ќикитин.  -  Ћстальное  не  имеет
значениЯ. ‚ерите мне? €ли не верите?
   - „а разве не верю Я вам,  товарищ  лейтенант?  -  ответил  “шатиков  с
оторопелым согласием, но в голосе его пульсировало недоверчивое изумление.
- Ќе знал Я, совсем не знал, что с немкой у вас...
   - ќто важно, “шатиков, очень важно. џ должен с ней  поговорить.  ‘ейчас
поговорить.
   €, чиркнув  зажигалкой,  он  посмотрел  в  проем  лестничной  площадки,
перешагнул порог, подошел к закрытой  двери  напротив,  увидел  -  на  ней
розоватыми блестками задвигалсЯ отраженный свет -  постучал  тихо,  слегка
прикасаЯсь пальцем, произнес шепотом: "Emma, komm zu mir"  [ќмма,  иди  ко
мне]. Ћднако там, за дверью, не отозвались, не было слышно ни шелеста,  ни
шагов, ни человеческого дыханиЯ, нерушимаЯ пустота ночи таилась в комнате,
и Ќикитин постучал повторно и громче, опЯть позвал шепотом:
   - ќмма, это Я... ‚адим, ќмма...
   ‚друг невнЯтное шевеление, не то всхлипывание, не то вскрик послышались
где-то внизу. Џотом от самого пола неразборчивый этот шорох  робко  пополз
вверх, убыстренно толкнулсЯ к  замку,  но  не  сразу  звЯкнул  задержанный
второй  поворот  ключа.  ЌеЯркий  огонек  зажигалки  сник,  заколебалсЯ  в
потЯнувшем по лестнице теплом сквознЯчке - и через щель приоткрытой  двери
свет тускловато загорелсЯ  в  испуганных,  огромных  глазах  ќммы,  на  ее
волосах, неопрЯтно, длинно висевших вдоль одной щеки. Џальцы ее лежали  на
ключицах, будто зимним  холодом  обдало  из  коридора,  и  все  беспомощно
искривленное дрожанием пухлых губ, бровей, заплаканное ее лицо  показалось
Ќикитину в тот миг больным, обреченным, некрасивым, и с мукой  полунемого,
подбираЯ немецкие слова, он проговорил в отчаЯнном поиске нужного смысла:
   - Emma,  alles...  alles...  alles  gut...  [ќмма,  все...  все...  все
хорошо...]
   “ нее как-то ослабленно запрокинулось давал лицо, выгнулось горло,  она
мотнула головой, заплакала, вскрикиваЯ, шепча:
   - Herr Leutnant... Vadi-im! Alles sehr schlecht,  sehr  schlecht!  [‚се
очень плохо, очень плохо!]
   Ѓензин выгорал на фитильке зажигалки,  пламЯ  осело,  немощно  затухло,
Ќикитин с поспешной резкостью нажал на колесико, брызнули  искры,  фитилек
затлел багровым пЯтнышком, наконец пыхнул капелькой пламени и окончательно
сник. Ќикитин выругалсЯ:
   - —ерт возьми, бензин кончилсЯ!
   - ’оварищ лейтенант... у менЯ есть,  -  забормотал  рЯдом  “шатиков.  -
‚озьмите...
   Ћн взЯл зажигалку, на ощупь трофейную, австрийского производства, какие
поЯвились во взводе еще до Ѓерлина, - крохотный артиллерийский снарЯдик, -
и разом приостановил себЯ, не зажег ее и, словно забыв о потерЯнном  праве
принимать решениЯ в своем положении, вполголоса проговорил с  утверждением
найденного выхода:
   - ‹учше будет - поговорить в моей комнате. ’ак будет  лучше,  “шатиков.
…сли что-нибудь... или приедет ѓранатуров, сообщите...  кашлЯните  громче.
Ќе хочу подводить вас. € не подведу. ‚ы понимаете? Џонимаете?
   € “шатиков заговорщически и жарко зашелестел в темноте:
   - ’оварищ лейтенант, отсюда Я каждый шумок снизу  слышу.  ‘лух  у  менЯ
собачий. Ќе сумлевайтесь. …жели что, посигналю.
   - ќмма... - шепотом повторил Ќикитин и без света зажигалки  (не  хотел,
чтобы “шатиков видел их лица) раскрыл дверь в ее комнату, где молча стоЯла
она, нашел, скользнув по теплому бедру, тонкую кисть  ее  опущенной  руки,
встречно и цепко впившуюсЯ в его пальцы,  осторожно  повлек  за  собой:  -
Emma, konim zu mir! Komm zu mir! Ruhig, Emma!.. [ќмма, иди ко мне! €ди  ко
мне! ’ихо, ќмма!]
   - Vadi-im...


        14

   Љак только “шатиков закрыл за ними дверь и повернулсЯ ключ в замке, они
с такой нетерпеливой, горькой жадностью кинулись друг  к  другу,  с  такой
молодой неистовостью сжали друг друга в объЯтиЯх, томительно и  неутоленно
ища губы, что она, тихонько плача, задохнулась, все еще  повторЯЯ  слабыми
вскриками между поцелуЯми: "Vadi-im, Vadi-im..." Ђ он, ощущаЯ вкус ќмминых
слез, спутанных волос на щеках, тоже с  трудом  отрываЯсь  от  ее  ищущего
мЯгкого  рта,  шептал  какой-то  непонЯтный  самому,  нежный  туман  слов,
соприкасаЯсь дыханием  с  этим  теплом  неровного,  еле  переведенного  ею
дыханиЯ, и как бы вдали от всего рассыпанными искорками, верховым ветерком
проходила в голове отрешеннаЯ мысль: что бы ни  было,  что  бы  с  ним  ни
случилось, он ничего не в силах был поделать, ничего  не  мог  остановить.
…го неодолимо тЯнуло вот к этим ее губам, слабому протЯжному голосу, к  ее
улавливающим  каждое  его  движение  глазам,  точно  очень  давно,  забыто
встречалсЯ и знал это ощущение где-то, знаком был с ней...
   - ќмма, милаЯ, - прошептал Ќикитин, не отпускаЯ ее, стараЯсь увидеть  и
не видЯ в потемках близкое лицо. - —то же это? Љак  же  это?  ’ы  и  Я?  џ
русский офицер, ты немка... ‚едь Я не имею права, ќмма, милаЯ... џ  думал,
что все просто так... как бывает вообще, знаешь? Ђ это  не  так,  не  так,
ќмма...
   Ћна вытерла слезы о его щеку, охватив пальцами его затылок.
   - Vadi-im, ich sterbe... Ich liebe dich.  Ich  liebe  dich  von  ganzem
Herzen. O, was wird mit uns weiter? [‚ади-им, Я умираю... џ люблю тебЯ.  џ
всем сердцем люблю тебЯ. Ћ, что будет с нами дальше?]
   Ћн  помнил  эти  "wird"  и  "weiter",  ему   не   однажды   встречалось
металлическое "mit uns" - клеймо на немецком оружии ("Gott  mit  uns")  [с
нами бог], и понЯл, что она спросила.
   - …сли бы Я мог знать, что  будет...  -  заговорил  Ќикитин,  произносЯ
слова то шепотом, то вполголоса. - …сли бы Я знал, куда отправЯт менЯ, все
равно, что мог бы Я сделать и что  могла  бы  ты  сделать?  €  что  вообще
делать? - он запнулсЯ, он как в забытьи говорил по-русски,  но  сейчас  же
поймал в памЯти знакомую по школе фразу из ѓейне: - Ich  weip  nicht,  ich
weip nicht!.. - Ћна молчала, держа пальцы на его затылке. -  ’ы  здесь,  в
Љенигсдорфе, а Я в Њоскве, в ђоссии... € мы воюем с вами, с немцами.  …сли
бы ты жила в ђоссии, если бы Я тебЯ встретил в ђоссии. џ, наверно,  такую,
как ты, хотел встретить... џ,  наверно,  люблю  тебЯ,  ќмма,  люблю  тебЯ,
понимаешь менЯ, ќмма, милаЯ?.. џ, наверно, люблю тебЯ...
   -  Ћ,  Vadi-im,  mein  Lieber...  Warum  Rusland?  Warum?  [Ћх,  ‚адим,
любимый... Џочему ђоссиЯ? Џочему?]
   ќммины пальцы дрожаще сбежали с его затылка, Я все тонкое, ощутимое под
руками тело ее выгнулось назад, соскользнуло вниз, она опустилась на  пол,
прижимаЯсь лбом к ногам Ќикитина, а он, немеЯ в  стыдливой  растерЯнности,
рывком поднЯл ее и с такой нежной  силой  стиснул,  обнЯл  за  спину,  что
покорно подавшеесЯ ему ее хрупкое тело сладкой исступленной мукой  слилось
с его грудью и коленЯми. Ћни стоЯли так в оцепенелом объЯтии, и он,  будто
бездонно погружаЯсь в предсмертный туман, губами хотел  проникнуть  в  эти
подставленные, солоноватые, овлажненные слезами губы, бессловно объЯснить,
передать ей то, что она еще не умела почувствовать.
   - ќмма, ќмма, - повторЯл Ќикитин,  чуть  откидываЯ  ей  голову,  отводЯ
длинные растрепанные волосы со щек, чтобы  заглЯнуть  в  лицо,  светлеющее
перед ним, - ты прости менЯ, что так получилось. џ не знал, что так будет.
џ думал совсем другое, когда ты вошла тогда утром. џ, конечно, виноват.  џ
не знаю, кто из нас виноват. Ќет, не в этом дело, не в этом дело...
   - Vadi-im, ich liebe dich, ich liebe, ich liebe!..
   Ћна все теснее, все крепче сцепливала его шею,  дрожа  коленЯми  ему  в
колени, потом ноги ее обессиленно подогнулись, и  с  легким  вскриком  она
потЯнула его вниз упругой тЯжестью, словно, вместе с ним падаЯ  на  пол  в
изнеможении благодарности, восторга и страха от непонЯтных  русских  слов,
от этого ответного, искреннего его порыва к ней, хотела доказать послушную
преданность ему. € в обморочном звоне пустоты  она  шептала,  увлекаЯ  его
куда-то своими тЯнущими книзу руками:
   - Vadi-im... Mein Lieber... Vadi-im...
   Ђ он с замутнившимсЯ  сознанием,  подчиненный  ее  намерению  последней
нежности, ее растЯнутым шепотом, вдруг подумал туманно, что  в  нескольких
шагах, на лестничной площадке, возле двери, стоит, охранЯЯ  их,  “шатиков,
что невозможно, нельзЯ забыть об этом, и, уже отрезвленный, удерживаЯ ќмму
за отклоненную спину, сжал плечи ей, заговорил и еле услышал пропадающий в
глухоту темноты голос:
   - ќмма, мы сейчас не должны. ќтого  не  нужно  нам  сейчас  делать.  Њы
просто должны поговорить. ќмма, сЯдь сюда. ‚от сюда, на подоконник.  ‡десь
будет удобнее. Nehmen Sie Platz, Emma. Bitte, Emma...
   Ћн обнЯл и подвел ее к окну, но, когда  подсадил  на  подоконник,  она,
должно быть, не понЯла, что  он  готовилсЯ  сделать,  и  поймала,  ласково
притиснула его ладонь к своему обнаженному гладкому колену  и  так  начала
тихо сдвигать к  бедру  тонкую  материю  платьица.  €,  не  отнимаЯ  руку,
оправдываЯ  самого  себЯ,  он  стал  целовать  ее  раскрывшиесЯ   замершим
ожиданием губы и  даже  зажмурилсЯ  в  приступе  отчаЯниЯ,  не  знаЯ,  что
происходит с ним и с нею.
   - ќмма, ќмма...
   - Vadi-im, ich liebe dich, ich liebe...
   - Џослушай менЯ, ќмма, - проговорил Ќикитин, как  в  волнистом  текучем
дурмане. - ‡десь произошло то, что тебе не нужно знать.  ’ы  не  имеешь  к
этому никакого отношениЯ. ’ы ни в чем не виновата. Ќи  в  чем.  €  боЯтьсЯ
тебе нечего. Џонимаешь? џ должен уехать... то есть  менЯ  утром  не  будет
здесь. Ќо так уж случилось. џ очень любил лейтенанта ЉнЯжко. ‘о мной  черт
знает что случилось! € Я тебЯ, наверно, теперь не увижу. Љак  и  почему  Я
могу опЯть повесть в Љенигсдорф? Ќикак, Я не знаю! Ђ в штрафном нужно  еще
выжить, там все сначала. Ќо пусть бы... •уже, чем было в  ‘талинграде,  на
„непре или в Ѓерлине, не будет! € Я знаю, что война кончаетсЯ. € Я никогда
не попаду в Љенигсдорф! Џонимаешь? Ђ Я... люблю тебЯ, ќмма. џ  чувствую...
и не знаю, что делать. ‚от что случилось,  ќмма...  џ  не  знал,  что  так
будет...
   - Vadi-im! Ich verstehe nichts! Wozu Stalingrad? Wozu Berlin? [‚ади-им,
Я ничего не понимаю! Џри чем тут ‘талинград? Џри чем Ѓерлин?]
   Ћна склонилась с подоконника и зачем-то вжалась носом в его нос,  а  ее
волосы щекотали подбородок  Ќикитину  прикосновением  теплой  свежести,  и
овевало сладковатым, неотделимым от нее запахом того первого утра, когда с
чашечкой  кофе  на  подносе  она  вошла,  робеЯ   и   притворно   улыбаЯсь
непонимающему его взглЯду.
   - Wozu? Wozu? Sprich Deutsch! Ich verstehe nichts! [Џри  чем  тут  это?
Џри чем? ѓовори по-немецки! џ не понимаю!]
   - Ich weip nicht, was soil es bedeuten, - выговорил Ќикитин всплывшую в
памЯти выученную фразу. - Џомнишь, Я вспоминал стихи, которые  зазубрил  в
школе. ЉажетсЯ, в восьмом классе. џ  хотел  получить  тогда  "отлично"  по
немецкому Языку. Ќо ты не знаешь эти стихи. ѓитлер сжигал книги  ѓейне  на
костре. џ знаю, вас заставлЯли читать только ѓитлера. "Mein Kampf"...
   - Hitler? - вскрикнула ќмма и уткнулась лбом ему в грудь. - Hitler  ist
ein Wahnsinniger! Das ist ein boser Alpdruck! So  sagte  mein  Vater,  als
Hitler  den  Krieg  gegen  Rupland  l&sbrach.  Aber  wenn   nicht   dieser
furchtbarer Krieg, so ware ich dir nicht begegnet! So warest du nicht naeh
Konigsdorf gekommen. Verzeihe mich,  wenn  ich  ungeschiekt  gesagt  hahe!
[Џочему ты сказал о ѓитлере? ѓитлер - сумасшедший! ќто  дурной,  кошмарный
сон! ’ак сказал мой отец, когда ѓитлер начал с ђоссией войну. Ќо  если  бы
не эта страшнаЯ война, ты не попал бы в Љенигсдорф. Џрости менЯ, если Я не
так сказала!]
   - ‡а что ты  просишь  извинениЯ?  -  проговорил  Ќикитин,  понЯв  в  ее
торопливой речи лишь отдельные слова. - ‚ойна от тебЯ не  зависела.  €  не
зависела от менЯ. ќмма, послушай...  -  Ћн  снова  чуть-чуть  отклонил  ее
голову, заглЯдываЯ в переливающиесЯ влагой ее глаза. - џ  не  оказал  тебе
главного. Њы с тобой... завтра уже не увидимсЯ. € Я не хотел бы, чтобы  ты
думала не так, как надо. Ћ том, что было. џ тебЯ очень люблю, ќмма.  ’ы  к
войне не имеешь отношениЯ. Ќет,  конечно,  ты  имеешь  отношение,  но  это
совсем другое. ’ы менЯ понимаешь? ќто совсем другое...
   - Sprich weiter. Urn Gottes Willen, sprich! [ѓовори дальше. ђади  бога,
говори!] - попросила ќмма и легонько потрогала кончиком пальца  его  губы,
точно так - одним осЯзанием улавливаЯ и отгадываЯ смысл фраз.  -  Vadi-im,
ich hore [Я слушаю]. Du mupt Deutsch lernen, und ich werde Russisch lernea
[’ы должен учить немецкий. Ђ Я буду учить русский].
   - џ очень хотел бы, чтобы ты понЯла. Џодожди, Я буду говорить медленно,
по словам. џ хочу - ich will... чтобы ты понЯла...  Ќет,  забыл,  как  это
по-немецки... хотЯ бы одну фразу: Я  буду  тебЯ  помнить.  Љак  по-немецки
"помнить"?  Vergessen  -  забыть.  Nicht  vergess-en,   nieht   vergessen!
Џонимаешь?
   - Nichtvergessen? - повторила она и всЯ вытЯнулась к  нему,  приблизила
светлеющее в темноте лицо, а невесомым кончиком  пальца  то  нажимала,  то
отпускала его нижнюю губу. -  O,  Vadim!  Lerne  Deutsch,  lerne  Deutsch.
Russisch,  Deutsch...  Warum  so?  Ein  Moment,  Vadi-im...  Komm,  Vadim!
[ђусский Язык, немецкий Язык - зачем так? €ди сюда, ‚адим!]
   ЋпираЯсь на его плечи, она  спрыгнула  с  подоконника  и  затем  упорно
повлекла его за руку куда-то во тьму мансарды, в  угол  комнаты,  там  он,
задержанный ее шепотом,  предупреждающим  "тсс",  наткнулсЯ,  задел  ногой
стул, загремевший о тумбочку письменного  столика.  Ќа  этот  стол,  после
размещениЯ взвода в доме, он  впервые  обратил  внимание,  увидев  на  нем
пластмассовый  чернильный  прибор,  толстую  оплавленную   воском   свечу,
прикрытую колпачком,  целлулоидный  стаканчик,  наполненный  разноцветными
карандашами, несколько учебников, по-школьному сложенных стопкой, - только
потом он узнал, что эта комната, занЯтаЯ им, была комнатой Љурта.
   - Vadim, nimm Platz. Bitte, lies, mein Lieber [‚адим, сЯдь. Џожалуйста,
читай, мой дорогой].
   Ќо Ќикитин сразу не сообразил, зачем она  потЯнула  его  сюда,  в  угол
мансарды, именно к письменному столу Љурта, длЯ чего она принЯлась  искать
что-то здесь, в нетерпении выдвигаЯ Ящики,  шурша  в  них  бумагой;  потом
зажглась спичка. € спичка веселым  розовым  костерком  осветила  сложенные
лодочкой ее ладони и ее глаза, пристально блестевшие  перед  его  глазами:
"Vadim, nimm Platz". Ћн догадалсЯ, молча пододвинул стул и  сел,  костерок
спички дотЯнулсЯ  в  лодочке  ее  ладоней  к  свече,  вплавленный  посреди
воскового нагара червЯчок фитилька вытаЯл, принЯл огонь, и ќмма со вздохом
опустилась на  подлокотник  старого,  потертого  бархатного  кресла  около
столика, задула спичку, исподлобно взглЯдываЯ на лист бумаги.
   - Vadim, Russisch, Deutsch. -  Ћна  закивала.  -  Bitte,  ich  schreibe
Namen: Vadi-im, Emma... [Џожалуйста, Я пишу имена: ‚адим, ќмма...]
   Ћн смотрел в наклоненное лицо ќммы, на карандаш, очень четко  и  крупно
выводивший немецкие буквы его имени, видел край брови,  прикушенные  губы,
крапинки веснушек вокруг  немножечко  вздернутого  носа,  видел,  как  под
словом "Vadim"  она  нарисовала  звездочку,  замкнула  ее  кружком,  возле
написала  "Rusland",  затем  на  другом  конце  листа  под  словом  "Emma"
начертила кружок поменьше с микроскопической точкой внутри,  написала  под
ним  "Konigsdorf",  провела  линию,  соединЯющую  их  имена  через   белое
пространство бумаги, и на линии этой вывела три слова: "Ich liebe dich".
   - Ubersetze [переведи], - попросила она.
   - "џ люблю тебЯ", - ответил Ќикитин.
   Ћна повернула к нему лицо, улыбнулась, осветив лучисто-радужной синевой
глаз, протЯнула ему карандаш.
   - Schreibe Russisch.
   € Ќикитин написал рЯдом с ее фразой:
   "џ люблю тебЯ".
   Ћна долго, внимательно разглЯдывала русские  буквы,  ноготком  водЯ  по
бумаге, потом начала сравнивать немецкие слова, спрашиваЯ его нетерпеливым
шепотом:
   - Ich... und Russisch?
   - џ, - ответил Ќикитин.
   - Liebe?
   - ‹юблю.
   - Dich?
   - ’ебЯ. "Ich liebe dich". "џ люблю тебЯ". Џовтори, ќмма. џ  -  люблю  -
тебЯ.
   - џ лю-у... - повторила она протЯжно и медленно, выговариваЯ  слоги:  -
лью-блью тье-бЯ.
   - „а, Я люблю тебЯ. џ люблю...
   - O, Vadim, ich lerne  Russisch!  [Я  учу  русский  Язык]  -  Ћна  даже
засмеЯлась,  обрадованнаЯ,  удивленнаЯ   своей   способности   произносить
непривычные длЯ нее слова, и показалось - солнечный  ветерок  пробежал  по
лицу и сник. - Du fahrst nach Rupland. Ich bin traurig.  Ich  sterbe.  Tod
[’ы уедешь в ђоссию. Њне грустно. џ умру. ‘мерть], - сказала она  и  двумЯ
вопросительными  знаками  перечеркнула  линию,   соединЯющую   их   имена,
нарисовала  череп  с  перекрещенными  костЯми  и  порывисто  прильнула   к
Ќикитину, потерлась щекой о его висок. Ћн почувствовал  колючее  шевеление
моргающей ее ресницы.
   - Tod, - зашептала она. - Du  fahrst,  und  ich  sterbe...  Tod...  Wie
Russisch, Russisch?..
   - ‘мерть, - ответил Ќикитин; ему изредка встречались на фронте названиЯ
немецких  частей  с  этим  значением:  "Todeakopr",  "Todenkampfdivision",
против которых стоЯла батареЯ. - ‡ачем  тебе  по-русски  знать  это  слово
"смерть"?
   - ‘мерч? - произнесла она,  и  щекочущаЯ  ее  ресница,  моргаЯ,  слегка
мазнула по его виску.
   - Ќет, это отвратительное слово,  ќмма,  -  сказал  Ќикитин.  -  џ  его
ненавидел вею войну. "‘мерть", "гибель", "пал  смертью  храбрых"...  џ  не
хочу, чтобы ты его запомнила. ‹учше запомни  другое.  •орошо?  ‡апомни.  џ
сейчас напишу.
   Ћна, слушаЯ, вглЯдывалась ему в губы пристально ощупывающими незнакомые
слова глазами, перевела взглЯд на бумагу, на карандаш, которым он с тайным
суеверием быстро  затушевывал,  уничтожал  зловещий  рисунок,  как  символ
понЯтой ею неисправимой  безвыходности  положениЯ,  и  на  середине  листа
написал по-русски: "„о свиданиЯ" и через черточку, слева - давно выученную
в школе немецкую фразу: "Auf Wiedersehen!"
   - Kein Tod.  Nicht  Tod.  Nicht  vergessen,  nicht  vergessen  [Ќикакой
смерти. Ќе надо смерти. Ќе забуду,  не  забуду  (искажен.)],  -  заговорил
Ќикитин. - Ќикто ничего не знает. € Я не знаю, и ты  не  знаешь,  как  все
может  сложитьсЯ.  џ  на  войне  умирал  несколько  раз  и  не  умер.  Auf
Wiedersehen, понимаешь, ќмма? ’о, что мы расстаемсЯ, - это не  смерть,  мы
не должны говорить о смерти, когда кончаетсЯ война. Џри первой возможности
Я увижу тебЯ, ќмма.
   Ќо едва ли наполовину Ќикитин верил в то, что говорил  сейчас.  ‡а  три
года фронта он  научилсЯ  подчинЯтьсЯ  крутым  обстоЯтельствам  изменений,
внезапности поворотов в судьбе всех и каждого, и не исчерпывалась  наивнаЯ
надежда, чудо вероЯтности, то  есть  неисповедимые  дороги  могли  обратно
привести его в Ѓерлин, а значит, на час, на два, на сутки в  Љенигсдорф  -
это еще до конца не исключалось реальностью. Ћднако  вместе  с  тем  он  с
остротой нарастающей боли отдавал себе отчет в  том,  что  они  теперь  не
увидЯтсЯ никогда: их разделЯли не только  обстоЯтельства  случайности,  но
что-то большее, непреодолимое, сложившеесЯ независимо от них.
   - ‚о что бы то ни стало Я постараюсь увидеть тебЯ, ќмма,  -  между  тем
говорил убеждающе Ќикитин. - ‡начит, до свиданиЯ. џ не забуду тебЯ, что бы
со мной ни было.  “  нас  в  ђоссии,  когда  уезжают...  когда  прощаютсЯ,
говорЯт: до свиданиЯ... не забывай менЯ! ‚от смотри, Я напишу, ќмма...
   Ћн написал "не забывай менЯ", тут же увидел мерцающие точки  отраженной
свечи в обращенных к нему глазах, наполненных слезами: она не понЯла, -  и
он схватил ее жалкую своей худой тонкостью руку, с  неистовством  нежности
стал целовать безвольные ќммины пальцы, говорЯ ей:
   - џ хотел бы, чтобы ты знала. џ буду помнить  тебЯ,  и  ты  не  забывай
менЯ.
   Ћна слушала и не слушала его,  закинув  голову,  стараЯсь  не  показать
слезы, и влажнаЯ пелена, накапливаЯсь, стоЯла меж узких  век,  опасающихсЯ
моргнуть, и тогда он через меру осторожно повернул податливую  кисть  ќммы
ладонью вверх, посмотрел с улыбкой:
   - Џомнишь?
   - џ льюблью тьебьЯ, - сказала она по слогам и,  вздрагиваЯ  всЯ,  клонЯ
голову, свободной рукой выдвинула Ящик стола, вынула чистый листок  бумаги
и, как носовой платок, приложила к правому глазу, потом к левому, прЯча  в
бумаге лицо. - Was wird mit uns? [—то будет с нами?]
   - ЊилаЯ, хорошаЯ ты, ќмма. џ никогда не знал, ничего не знал, не верил.
џ ненавидел всех немцев. Ђ знаешь, какими казались мне немки? €ли толстыми
злыми старухами с хлыстом в руке, или молодые эти...  знаешь,  садистки  с
кукольными личиками. € ненавидел. Ќенавидел всех... Џотом в Џруссии...  ’ы
непохожа на них, ты другаЯ, ќмма, Я люблю тебЯ...
   - ‚ади-им, Я льюблью тьебьЯ!  Ћ,  ‚адим!  Warum?  Warum  must  du  nach
Rusland fahren? [Џочему? Џочему ты должен ехать в ђоссию?]
   - —то "варум"? џ не понЯл, не понЯл...
   Ћн вдруг выпустил ее руку и с очнувшимсЯ выражением обернулсЯ к  двери,
прислушиваЯсь, а она гибко вскочила, отталкиваЯсь  от  кресла,  ее  широко
раздвинутые глаза остановились на его лице неподвижным  ужасом  обреченной
на  казнь,  ладони  сдвинулись  лодочкой  перед  шепчущими  губами,  будто
поспешно  молилась  внутрь  себЯ,   заклинала   кого-то,   кто   всезнающе
распорЯжалсЯ судьбой, войной, любовью, но уже мало чем мог помочь и  ей  и
ему.
   - Ќеужели “шатиков?.. - проговорил хриплым шепотом Ќикитин. - —то там?
   - ’оварищ лейтенант...
   ‘ лестничной площадки донеслось покашливание, беспокойнаЯ вознЯ  ногами
и спустЯ секунды три отчетливый стук, и опЯть голос: "’оварищ  лейтенант!"
- толчком бросили Ќикитина в сторону этих ворвавшихсЯ звуков.
   - —то там? —то, “шатиков?
   - Ѓыстрей, товарищ лейтенант! ум внизу какой-то! - засипел “шатиков  и
по-кошачьи заскребсЯ в дверь. - ‘вЯзисты всполошились  чего-то.  Ќе  пойму
пока, чего они там. Ќе комбат ли приехал?
   - ‘ейчас, “шатиков, сейчас, - сказал Ќикитин. - Ћткройте замок. ‘ейчас.
   Ђ там, на нижнем этаже недавно спЯщего дома, шум возрастал,  возрастали
взбудораженные голоса, гулким  дроботом  пронессЯ  топот  сапог,  одна  за
другой захлопали двери, выделилсЯ из этого  шума,  из  суматошной  беготни
чей-то громкий  возглас:  "‡ыкина  к  телефону!  ’оварищ  сержант,  боеваЯ
тревога! Љ аппарату, скорей!" € следом резкаЯ, подымающаЯ команда тревоги,
Явно долетевшаЯ сюда, в мансарду, хорошо знакомаЯ  по  грозной  интонации,
пронизала Ќикитина шершавым морозцем, и  в  голову  пришла  перваЯ  мысль:
"Ќеужели немцы снова атакуют город?"
   Ћн подбежал к окну, посмотрел на шоссе по направлению леса - ночь шла к
рассвету, воздух везде голубовато, холодно посветлел,  трапеции  созвездий
опустились, горели последним изнемогающим блеском в озере, над почерневшей
кромкой лесов и ровно среди темных трав белела за озером ниточка  шоссе  -
все было предрассветно, спокойно, сонно. Ѓыло пока тихо и в городке  -  ни
движениЯ, ни команд, ни огонька в окнах. ’олько внизу,  на  первом  этаже,
перекликались, сталкивались голоса, бегали, стучали сапоги, и  неутихающий
шепот “шатикова звал из-за двери:
   - ’оварищ лейтенант, товарищ лейтенант!
   € он сказал глухо:
   - ќмма, тебе надо уходить...
   Ћна, понЯв, с криком рванулась к Ќикитину, с такой безнадежной мольбой,
коленЯми, грудью вжалась в него,  обхватив  шею,  пригибаЯ  его  голову  к
своему лицу, исступленному, страшному выражением  обреченности  и  страха,
так впилась дрожащими губами в его  рот,  что  он  почувствовал  скользкую
влагу выбивающих дробь ее зубов:
   - ‚ади-им, ‚ади-им...
   - ќмма, милаЯ... ’ебе надо уходить. „о свиданиЯ, ќмма. џ  бы  хотел,  Я
очень хотел... Auf Wiedersehen, ќмма... „о свиданиЯ...
   ЋбнимаЯ, целуЯ ее мЯгкие,  растрепанные  волосы,  стискиваЯ  до  хруста
косточек ее обмЯкшие плечи, он спутанными шагами, преодолеваЯ пространство
комнаты, довел ќмму до двери - и больше не помнил ничего Ясно: дверь,  уже
приготовление  открытаЯ  на  лестничную  площадку  невидимым   “шатиковым,
чернела, зиЯла отчужденным проемом теплых  потемок  -  и  она  ушла  туда,
пропала в этой тьме, поглотившей ее, как непроницаемаЯ глубина вечности.
   Џосле он вернулсЯ в комнату, не знаЯ зачем, сел к столу  и,  задыхаЯсь,
тупо смотрел на исписанный листок бумаги, на огонь свечи - желтый  мотылек
пламени распластывалсЯ, порхал, билсЯ на одном месте от его дыханиЯ.


   Џо ступенЯм взбегали, грузно  затопали  сапоги,  раздалась  команда  на
лестничной  площадке:  "“шатиков,  марш  в  батарею!"  -   дверь   настежь
распахнулась, под сквознЯком сильно заколебалсЯ,  лег  Язычок  свечи  -  и
стремительно вошел ѓранатуров, белела на груди чистаЯ  марлеваЯ  перевЯзь,
лицо непроспанно-сероватого оттенка, в подглазьЯх темные пЯтна; но  гулкий
голос его, раскаленный возбуждением, загудел утробными перекатами:
   - ќй, Ќикитин! Ќе спишь! Ќу, лейтенант, воевать будем или  под  арестом
сидеть? ‘лышал? €ли не слышал? Ќу? —то? —то смотришь?
   Ќикитин, ни слова не говорЯ, мЯл в пальцах сигарету.
   - —то смотришь, говорю? - густо крикнул ѓранатуров. -  ЃоеваЯ  тревога!
‚сей дивизии! € нашему артполку! ‘рочно снимаемсЯ - и форсированным маршем
на Џрагу! Џриданы танковой армии.  џ  только  что  из  штаба.  ‚  Џраге  -
восстание против немцев! ‚се дивизионные  рации  ночью  поймали  сигнал  о
помощи. —ехи восстали и просЯт помощи! џсно, Ќикитин? €дем на юг! ‚ Џрагу!
‚ Џрагу!
   ѓранатуров   ходил   по   комнате   из   угла   в   угол,   громоздкий,
взбудораженно-жаркий,  даже  веселый,   казалось;   перебинтованнаЯ   рука
покачивалась на перевЯзи, а Ќикитин  все  мЯл  незакуренную  сигарету,  не
вполне  сознаваЯ,  зачем  ѓранатуров  говорит  это  ему,  вчера   как   бы
отделенному навсегда от войны, батареи, от  самого  ѓранатурова  ожиданием
совсем иных обстоЯтельств за черной полосой угрожающе  сомкнутого  судьбой
круга.
   - Ђ дальше что? „альше что со мной? - опросил хрипло Ќикитин и  пересел
на так и не разобранную днем постель. - —то мне, комбат?
   ѓранатуров приостановилсЯ подле кровати, выкатил свои шальные в красных
веках глаза, наклонилсЯ, и  от  оглушительного  крика  его  лицо  Ќикитина
обдало знобким жаром:
   - ‚се, Ќикитин! Ѓогу молись! Џовезло! Џроскочило! ‚ рубашке родилсЯ! €з
строЯ только вывел лучшего командира орудиЯ! Ѓогу свечку  поставь  за  то,
что не убил! „а, проскочило! ’ы ему задел пулей  ухо,  ранил  ухо,  понЯл?
Џлохо стрелЯешь из пистолета, хуже, чем  из  орудиЯ!  •уже!  „есЯть  суток
ареста отсидишь! Љомандир дивизии десЯть  суток  строгача  тебе  отпустил!
Џожалел тебЯ, дурака и молокососа!  Џосле  Џраги,  после  Џраги  отсидишь!
џсно?
   - Ђ зачем жалеть менЯ, комбат?.. - ссохшимсЯ голосом выговорил Ќикитин,
вспотевшие пальцы его влипли в сигарету, и горЯчо, больно хлынула кровь  в
виски, перемешиваЯ, комкаЯ, раздергиваЯ мысли жгучей быстротой, словно  бы
сверкающаЯ  карусель  повернула  его   и,   размахнувшись   на   скорости,
затормозила,  выбросила  силой  случайности  за  пределы  грозного  круга,
перехватываЯ дыхание, вытеснив воздух из груди: "џ  не  убил  Њеженина?  џ
промахнулсЯ? џ ранил его? „есЯть суток ареста? Љомандир дивизии...  „есЯть
суток после Џраги..."
   Ћн молчал - ему не хватало воздуха. Ћн глЯдел в  потолок,  и  странное,
горько-щекочущее удушье запирало и отпускало его горло, и, сотрЯсаЯсь,  не
в силах справитьсЯ с собой, он  неожиданно  почувствовал,  как  неудержимо
бьет его обрывистый смех вместе с колючими слезами.
   - ‚ ухо? џ ранил его? ‡ачем же это? ќту сволочь... € нужно было!
   -  ‡амолчать,  Ќикитин!  €стерика?  ‚стань,   встань!   -   скомандовал
ѓранатуров, гневно оскалив крупные зубы. - Њозги свихнулись? €ли взбесилсЯ
вконец? ‚стань и очухайсЯ!
   Ќо Ќикитин сидел на постели, слезы текли по его щекам.
   - Ќе кричи, комбат, - всхлипывающим шепотом  сказал  он.  -  Џодожди...
сейчас, сейчас все пройдет. џ его ранил? Ќеужели Я его ранил? ‡а ранение в
ухо десЯть суток ареста. ќто смешно. Ќет, это не истерика. Ђ  может  быть,
истерика. Њне все равно. —то Я должен делать?
   ѓранатуров ходил по комнате, крутыми поворотами срезаЯ углы.
   - ‚о-первых, слушай сюда, если еще что-нибудь соображаешь! -  заговорил
он и виртуозно выругалсЯ: - Ђ, всех вас!.. Ќе исключено, что на марше тебЯ
потребует к себе командир дивизии. џ  доложил  командиру  артполка,  а  он
доложил комдиву. ‚от моЯ версиЯ - запоминай:  тебЯ,  дурака  стоеросового,
спасал! ‘ержант Њеженин не выполнил твоего приказа, вы  повздорили,  и  ты
сгорЯча применил оружие, а теперь раскаиваешьсЯ. џсно? ‚от это ты и будешь
отвечать командиру полка или  командиру  дивизии.  €з-за  вас,  дуроломов,
носить пЯтно на своей батарее не намерен! Њеженин,  между  прочим,  версию
знает, Я говорил с ним. ‚ госпитале говорил. џсно, Ќикитин? ‡апомнил?
   - Ќет, комбат, не Ясно, - выговорил Ќикитин, вытираЯ слезы на щеках.  -
…сли уж вызовут, с Њежениным Я объединЯтьсЯ не буду. џ  ничего  не  забыл,
комбат. € если он вернетсЯ в батарею, кому-нибудь из нас все-таки придетсЯ
пойти под суд.
   - ‘пЯтил, Ќикитин? „а ты знаешь кто? ’ы - псих, сумасшедший!..  Ќа  кой
хрен в батарее мне твои принципы! Ѓелыми  ручками  и  в  перчатках  хочешь
воевать? ѓде ты найдешь лучшего командира орудиЯ?
   - џ не изменю решениЯ, комбат, - сказал Ќикитин. - €ли - или. „аже если
вызовет менЯ командующий фронтом.
   - „ьЯвол бы вас взЯл обоих с моей шеи! “х, как вы мне надоели со  своим
чистоплюйством! - загремел ѓранатуров и  ударом  сапога  растворил  дверь,
прокричал вниз раскатисто  мощным  строевым  басом:  -  “шатиков!  Ћружие,
ремень, погоны - лейтенанту Ќикитину! Њолнией сюда! - €, мимо плеча глЯнув
на Ќикитина, прибавил тише: - Џримешь пока батарею, а после Џраги -  видно
будет.
   ‚низу, на первом этаже, не утихала беготнЯ солдат, хлопали двери, будто
поднЯлись сквознЯки во всем доме, позвЯкивало оружие,  вспыхивали  громкие
голоса, и во  дворе  и  на  улицах  городка,  налитых  прозрачной  синевой
весеннего рассвета,  заработали  с  пофыркиваньем,  с  подвываньем  моторы
машин, и разнеслась под окном команда сержанта ‡ыкина:
   - Џередки на батаре-ею!..
   - Ѓудет видно, - сказал Ќикитин. - ’олько последнее: мне нужно, комбат,
отлучитьсЯ на три минуты.
   - Људа?
   - ќто мое личное дело, комбат.


        —Ђ‘’њ ’ђ…’њџ. ЌЋ‘’Ђ‹њѓ€џ


        1

   ѓлубокой ночью Ќикитин спустилсЯ в бар за  сигаретами  и,  возвращаЯсь,
уже выйдЯ из лифта в длинный коридор своего этажа с единообразными  серыми
прЯмоугольниками дверей, вдруг почувствовал, что  забыл  или  не  запомнил
четырехзначную цифру занЯтого им номера, - и все эти  размытые  коридорным
полусумраком двери представились ему совершенно одинаковыми.
   Ћн помнил, что, уходЯ, оставил включенной над постелью маленькую лампу,
уютно и как бы стыдливо  обернутую  зеленым  абажуром-юбочкой;  и,  хорошо
помнЯ об этом ориентире, наугад дважды толкнулсЯ в  незапертые  комнаты  с
надеждой увидеть огонек ночника над кроватью, но  там  не  горел  свет,  и
душнаЯ,  пахнущаЯ  синтетическими  коврами  темнота  обдала  его   храпом,
стонами, бормотанием спЯщих людей. Ћн минуту постоЯл,  готовый  иронически
посмеЯтьсЯ над нелепостью положениЯ:
   "Ќ-да,  чрезвычайно  занЯтно,  что  называетсЯ  -  заблудилсЯ  в   трех
соснах..."
   ‘пал весь отель, и вдоль слабо освещенного  пригашенными  бра  коридора
призрачно темнели  на  бесконечной  дорожке  вереницы  женских  и  мужских
туфель, выставленных сюда длЯ утренней чистки этажной прислугой.
   "‘лава богу, ботинок Я не выставлЯл. ‡начит, здесь", - подумал  Ќикитин
перед номером, где не было обуви, не без облегчениЯ нажал на  полированную
ручку и теперь, не испытываЯ ни малейшего сомнениЯ, шагнул в комнату.
   € сейчас же в заминке остановилсЯ  -  Яркий  свет  люстры  и  зажженных
торшеров соединенным потоком  хлынул  ему  в  глаза;  запахло  прЯным;  от
круглого журнального столика, заставленного бутылками, над которым слоилсЯ
сигаретный дым, настороженно обернулись двое  мужчин,  одетых  в  вечерние
костюмы, - черные галстуки выделЯлись на белых  рубашках.  Ћдин,  высокий,
прЯмой, с иссинЯ-выбритым  костлЯвым  лицом,  встал,  устремленно  подошел
вплотную к Ќикитину,  всматриваЯсь  неузнающими  глазами,  затем  пьЯно  и
косноЯзычно сказал что-то на неизвестном немецком диалекте  и,  усмехаЯсь,
кивнул  на  женщину,  совсем  молоденькую,  совсем  девочку,  с  короткими
волосами,  лежавшую  на  кровати  поверх  одеЯла,  полураздетую;  сигарета
дымилась в откинутой руке на подушке.
   - Entschuldigen Sie, bitte, -  выговорил  необходимые  слова  извинениЯ
Ќикитин и  попЯтилсЯ  в  коридор,  будто  выталкиваемый  прочь  из  номера
хрипловатым женским смехом, и дверь захлопнулась.
   Ќа всем этаже стоЯла тишина, мертвеннаЯ, бескрайнЯЯ.
   ‚ полном безмолвии отелЯ  он  опЯть  постоЯл  несколько  минут,  уже  с
досадой, с раздражением хмурЯсь, еще почему-то не разубежденный в том, что
его номер именно и есть тот  номер,  в  котором  сидели  двое  неизвестных
людей, а это походило на какое-то сумасшествие.
   "—то за чушь! Ћни не могли быть в моем номере! „вое мужчин... и с  ними
женщина? Ќе может быть этого!"
   Ќо в то же времЯ его начинало  охватывать  почти  необъЯснимое  чувство
страха, неотвратимого, как во сне.
   € это было точно такое же чувство, какое он пережил четыре года назад в
осеннем неуютном —икаго. Џоздним вечером, после какого-то приема, моЯсь  в
ванной своего  огромного,  мрачноватого,  расположенного  на  шестнадцатом
этаже номера, он сквозь шум воды расслышал двойной  щелчок  повернутого  в
замке ключа,  тихое  движение,  легкий  шорох  и,  быстро  поднЯв  голову,
вздрогнул, покрываЯсь колючим ознобом: в раскрытую дверь ванной  осторожно
ступил  какой-то  длиннолицый  незнакомый  человек   в   намокшей   шлЯпе,
проскользил по косЯку плащом, осыпанным каплЯми  дождЯ,  и  застыл  черной
фигурой на пороге, держа одну руку в кармане.
   Ћт страшного крика Ќикитина: "Љто вы? Љакого черта вам здесь нужно?"  -
человек этот,  кривЯсь  ртом,  качнулсЯ  бесплотным  привидением  назад  и
растаЯл, исчез, вроде его и не было. € тогда, ничего не понимаЯ,  выключив
воду, ронЯЯ  клочьЯ  мыльной  пены,  Ќикитин  подбежал  к  входной  двери,
тщательно проверил замок, ощупал ключ. „верь была заперта на два  поворота
ключа. Џотом, не  без  подозрительности  осмотрев  номер  -  даже  складки
портьеры, бельевой шкаф, узкое пространство под кроватью,  он  выглЯнул  в
коридор, по-американски широкий, пусто освещенный из конца в конец, -  там
никого не было. € в тот миг, унимаЯ биение сердца, он уверЯл себЯ, что ему
все  привиделось,  показалось,  что   это   тихое,   внезапное   поЯвление
неизвестного человека в плаще могло быть только галлюцинацией, результатом
долгого напрЯжениЯ нервов. ‚едь он отлично помнил,  что,  придЯ  в  номер,
закрывал на два поворота ключа  дверь,  прочитав  карточку-предупреждение,
положенную, по-видимому, администрацией отелЯ на подушку: "Џеред  сном  не
забудьте закрытьсЯ на ключ". Ќикитин, однако, не мог  успокоитьсЯ  мыслью,
что это была галлюцинациЯ, - нет, он реально различил четкие щелчки  ключа
в замке, шорох плаща и Ясно видел в проеме двери того человека,  вошедшего
в ванную, его шлЯпу, мокрый плащ, черты его бритого лица.  "Љто  это  был?
‡ачем? ‚ двенадцать часов ночи!.."
   € Ќикитин, расстроенный, подавленный отвратительным  лохматым  страхом,
без  сна  лежал  в  тишине  своего  пропахшего  сигаретным  дымом  номера,
погруженного в ночную неподвижность чикагского отелЯ, вновь вспоминаЯ лицо
человека, застегнутый плащ, увиденные им до мельчайших деталей.  Џотом  он
все же пришел к трезвому выводу: тот человек  в  плаще,  наверное,  будучи
демоном надзора, получил неточную информацию о времени прихода Ќикитина  в
отель, что было вероЯтнее всего; невероЯтным же было то,  что,  слыша  шум
воды из номера, он живым привидением  вошел,  возник  зловещей  фигурой  в
ванной, как патологический убийца, маньЯк из фильмов •ичкока,  -  подобное
действие Ќикитин объЯснЯл элементом чисто психическим.
   Ђ позднее целую неделю его мучило и не покидало  ощущение,  похожее  на
непрекращающуюсЯ зубную боль.
   € сейчас, оглЯдываЯсь посреди  пустынного  коридора  спЯщего  немецкого
отелЯ, среди нескончаемо унылого лентообразного кладбища  женских  туфель,
мужских остроносых полуботинок, темневших у  сплошь  закрытых  дверей,  он
вдруг с тою же тЯнущей болью ощупал свою заброшенность в  накрытом  тьмой,
погибшем и погасшем мире, как будто навечно  осталсЯ  один  в  этом  давно
вымершем отеле,  где,  казалось,  много  лет  не  было  никаких  признаков
человеческого дыханиЯ и лишь напоминанием о когда-то  живших  здесь  людЯх
тЯнулись  эти  нетленные,   молчаливые   вереницы   туфель   в   безлюдном
пространстве коридора.
   "Ћчень  интересно!  —то  мне  приходит  в  голову?   ‘умасшествие   так
начинаетсЯ или как-нибудь иначе?" - подумал Ќикитин и, сжатый  нарастающей
тоской, одержимо подчиненный единственной мысли  -  скорее,  скорее  найти
свой номер, уйти скорее из этой мертвой пустыни  коридора,  -  он  толкнул
первую дверь справа, возле которой не было обуви, и тотчас  навстречу  ему
густо пахнуло горЯчей темнотой, запахом лаванды, смешанным с запахом  тела
и влажных простынь.
   "Ќет, не этот! Љакой же идиотизм!"  €  он,  зло  смеЯсь  над  собой,  в
растерЯнности, уже близкий к отчаЯнию, торопливо и решительно налег  рукой
на  следующую  дверь,  но  дверь  эта  не  поддавалась:  он  была  заперта
изнутри...
   Љомната Ќикитина оказалась через два номера.
   Љогда он вошел и увидел знакомый  огонек  абажурчика  юбочкой,  покойно
распространЯвший  в  полумрак  зеленоватый  ровный  свет   над   постелью,
отвернутую  им   перед   уходом   теплую   перину-одеЯло   в   белоснежном
пододеЯльнике-конвертике, свои вещи на письменном столе, свой  чемодан  на
деревЯнной подставке и развернутый на  подушке,  весь  сиЯющий  зеркальным
глЯнцем цветных фотографий "терн",  что  просматривал  ко  сну,  -  когда
Ќикитин увидел все это, свое и чужое, он с раздражением вытер испарину  со
лба и начал ходить по номеру, вслух ругаЯ себЯ за  неожиданную,  глупейшую
нелепость, за тот приступ неопределенного  страха,  пережитого  им  только
что.
   "‘трах? Џочему страх и даже  ужас  одиночества  охватили  менЯ  там,  в
проклЯтом коридоре?" - необлегченно думал Ќикитин, бегуче глЯдЯ на  мебель
и предметы в комнате, - на  этот  просторный  бельевой  шкаф,  в  котором,
чередуЯсь, по неделЯм висели, оставив соединенные запахи, чьи-то  костюмы,
рубашки,  галстуки,  как  сейчас  висит  и  его  костюм,  на  эту  широкую
двуспальную кровать с чистейшим, хрустЯщим бельем, где до него,  Ќикитина,
лежали, спали, храпели, целовались сотни или тысЯчи незнакомых ему  людей,
пахнущих лавандой, потом, душистой пудрой,  коньЯком,  сигаретами,  губной
помадой. € эту кнопку ажурной ночной  лампочки  нажимали  множество  чужих
пальцев со следами вина, журналь