л  трезвонить? Ѓросалась, но в тот
момент, когда в трубке в самом деле прорезалсЯ мой голос, вспоминала, что ты
-  само  совершенство  и  само  достоинство,  и  с  тобой  в  мгновение  ока
происходила страннаЯ и  страшнаЯ метаморфоза,  в голосе поЯвлЯлсЯ  металл, в
интонации  -  холодный  мрамор,  и  вот  ты -  воплощение самой вежливости и
сарказма. €з  трепетной нежной голубки, так мною любимой, превращалась вдруг
в... ну, ты и сама знаешь, в кого.
     џ  знаю: ты  и  сейчас  думаешь  обо  мне.  €  сердце твое  переполнено
нежностью ко мне,  и,  быть может,  вспоминаютсЯ  помимо воли  те прекрасные
минуты, которые бывали у нас, и ты видишь нас вдвоем, смеющихсЯ, счастливых,
-  и тебе так хочетсЯ  протЯнуть руку  к зеленой коробке.  ЏоднЯть трубку  и
сказать, что соскучилась.  —то ждешь. —то плачешь.  € что сейчас  ты -  само
раскаЯнье.
     Ќу, протЯни, подними, скажи. Џозвони! Ќо  нет, не брошусь Я на вокзал и
не примчусь,  как прежде.  Ќи-ког-да!  Ќи завтра,  ни послезавтра, ни  через
месЯц - не дождешьсЯ. „аже и не подумаю.
     Ђ ты включай  с досады телевизор. Џоказывай сама себе, что ты  сейчас -
само  внимание  и равнодушие. „емонстрируй, что телестрасти длЯ тебЯ гораздо
важнее  наших  зашедших в тупик  отношений. ЏотреблЯй-наслаждайсЯ  пошлейшим
пойлом длЯ таких, как ты - "общечеловеков".
     ‘мотри  с  умным  и   недоступным   видом  свой  лживый  Ящик,  глупаЯ,
некрасиваЯ, бездарнаЯ. ќто Я из тебЯ, из обыкновенной, создал царицу; это  Я
убедил,  себе на беду, сперва  тебЯ, а потом  и  окружающих, что ты  -  само
совершенство.  Ђ  ты  всего-навсего тусклое  отражение моей наивной мечты  о
всепокорЯющей  красоте,  об  идеале, еще  одна  химера, еще  одно порождение
прихотливого моего „ара. џ создал тебЯ из ничего, из одних лишь лихорадочных
грез, вылепил, изваЯл, подобно  Џигмалиону, - и вот Я, как и античный герой,
покорен,  поражен своим жестокосердным творением. € восстала тварь на своего
творца...
     ѓоворЯт, нельзЯ бахвалитьсЯ талантом:  отберет ѓосподь. Ђ разве  всЯкий
талант  - от Ѓога?.. „а и  на что  он  мне  теперь,  этот  „ар, напрасный  и
бессмысленный,  как  сама  жизнь?   ђодник  незамутненный  в  этой  кровавой
костоломке,  золото-серебро звонкое в  этой  смрадной геенне,  -  зачем  мне
присутствовать, даже ЯвлЯтьсЯ избранным на  этом пире безумных, - без тепла,
без любви?
     ’ы  была  длЯ  менЯ заповедным садом,  где  гулЯл  только  Я;  заветным
колодцем,  откуда только Я черпал  животворную влагу; запечатанным  целебным
источником,  где только Я омывал свои раны. џ же - слово карающее в жестокой
этой сюрреалистической пиесе,  копье разЯщее в  нескончаемой этой  войне без
правил. ‚ыполнЯю какую-то ужасную  миссию, после  чего выбросЯт безжалостно,
сотрут в порошок, лишь только  исполню  предначертанное. €бо роковаЯ на  мне
отметина. Џотому и влечет по таким путЯм, по  таким несет тропам, по которым
пошел бы разве что лунатик.
     ’ебе  же выпало  быть рЯдом  и направлЯть менЯ  к ‘вету,  оберегать  от
соблазнов, вести к Ѓогу и отрывать  от ’ьмы. ’ы много  длЯ этого сделала. ’ы
открыла  длЯ менЯ  тот  заповедный,  за  серебрЯной  цепочкой,  сад,  полный
чудесных плодов, ты распечатала заветный, с неиссЯкаемой влагой, колодец, ты
поливала  на  мои  раны  целебный  бальзам.  џ   тебе  за  все  за  это  так
благодарен!..  €   вот  ты  сломалась.  ’ебе   захотелось  "обычной"  жизни.
‡ахотелось "пожить длЯ себЯ". ’ы возжаждала какого-то "счастьЯ". Ђ бывает ли
оно вообще  -  счастье? -  без борьбы, без  веры, без служениЯ высокому? Ѓез
ежедневных,  ежеминутных  жертв?  €  кто  тебе  сказал, что  ты должна  быть
счастливой? - с такой же  закономерностью, как вкручивание болта в гайку? ќх
ты, конвейернаЯ! Ђ Я-то думал: на тебе - печать ЃожиЯ...
     ‹юди  приходили просто  посмотреть  на тебЯ.  Ќеужто это та,  о которой
столько  всего?.. Ќеужто это  та,  котораЯ самаЯ-самаЯ?.. „а нет уже той. ’а
давно умерла. Ѓесследно  пропала.  Ђ  существует,  коптит небо ее  оболочка,
отправлЯет надобности "просто человек" из толпы. •оть и считает по-прежнему,
что -  само совершенство и само достоинство. Ќо  ведь  даже  икона, лишеннаЯ
„уха, - просто измазаннаЯ краской доска.
     “вы, ты  оказалась стандартным винтиком. Ќи одной мысли своей - все  из
этих газетенок с голыми задами на  обложках - но  с  каким высокомерием и  с
каким апломбом! Ќи одного поступка  без оглЯдки на этот мерзкий Ящик, сатаны
порожденье, - но с каким выражением на "классическом" лице. Ќи одного мнениЯ
оригинального, отличного от  мнениЯ вашего голубого "бомонда",  имЯ которому
легион, - но с каким глубокомысленным видом  общезатертое выдаетсЯ за свое и
за свежее...
     ’ы  Явилась  самым крупным, самым  ужасным моим разочарованием.  Њне не
времени, не  сил, не нервов, даже не денег жалко, потраченных впустую, - мне
обидно, что ты  оказалась одна из легиона. —астица этой безликой,  бездушной
биомассы,  что  течет  неровными  потоками  по  грЯзным  улицам,  индивидуум
такого-то  семейства,  биоробот   с  таким-то  номерным   знаком   на   лбу.
‚озомнивший,  что - сама оригинальность.  ѓде  были мои глаза?  ѓде была моЯ
душа,  когда  откликалась,  когда  распускалась  навстречу  этим  фальшивым,
бумажным  чувствам,  подкрашенным  розовой  водичкой приличий.  „а и были ли
какие-нибудь иные чувства, кроме самолюбованиЯ?
     џ презираю тебЯ - за твое ничтожество, за твою ординарность. џ ненавижу
тебЯ - за свое новое разочарование в людской породе.
     Џусть  же  никогда  твое "классическое"  лицо не осветитсЯ  безмЯтежной
улыбкой счастьЯ.  Џусть  же  никогда  твоЯ  "совершеннаЯ" грудь  не  познает
сладкого  покусываниЯ младенца.  Џусть  же никогда твои "мраморные" руки  не
обовьютсЯ вокруг шеи любимого. Џусть же никогда твои ноги не пустЯтсЯ в плЯс
от  радости, а  гортань твоЯ не исторгнет восторженного крика - пусть уделом
твоим навсегда сделаетсЯ скорбь  и  печаль. „а не  увидЯт  глаза твои синевы
неба и розового разлива восхода, да не ощутЯт ноздри твои  аромата цветущего
сада - пусть же  твоим уделом  навсегда станет грЯзный асфальт под ногами  и
эрзац-запахи грандиознейшей помойки, имЯ которой - Њосква.
     „а будет так!
     Љоль не дано  тебе ѓосподом этого страшного и сладкого дара - любить, -
любить до  безумиЯ, до истерики, до ненависти, любить одного, одного менЯ! -
так не люби  же никого. †иви  и умри пустоцветом.  ‡авЯнь, как вЯнет осеннЯЯ
трава. €  да возвратитсЯ прах в землю, чем  он и был, - „ух же из тебЯ почти
уже вышел. €бо порвалась серебрЯнаЯ цепочка и развЯзалась золотаЯ повЯзка, и
разбилсЯ кувшин у источника, и обрушилось колесо над колодезем...

        x x x
     ...и захотелось мне погадать на будущее. Ќа жизнь и на смерть.
     џ  знал, что это великий грех,  но тем не менее вскипЯтил воды, посолил
круто,  поставил зеркало,  дождалсЯ  урочного часа, растопил  красный  воск,
вылил  его  в помутневшую  воду, котораЯ от этого взбурлила, и стал смотреть
через зеркало в эту прорубь. ‚спомнив между делом, что  то ли у Џлутарха, то
ли у ѓеродота  точно так  же описываетсЯ  обрЯд гаданиЯ у скифов. „а,  скифы
мы...
     Љогда Я увидел тебЯ в темной глубине зеркала - болезненно вздрогнул. ’ы
возилась, нет,  свЯщеннодействовала  на кухне  - само  величие и  изЯщество.
Џотом Я  увидел  своего  обидчика,  который  подошел и обнЯл  тебЯ,  -  само
достоинство. ‚от, оказываетсЯ, кто насыпал между нами горькой соли. џ угадал
его даже  со спины.  € сразу вспомнил непонЯтную, вроде бы беспричинную  его
неприЯзнь  ко мне  в нашу последнюю  с  ним  встречу. —то  ж,  все оказалось
банальным до пошлости. € в этом ты - как все...
     Ђ потом Я увидел  тебЯ в гробу.  ’ы лежала, словно позируЯ оператору, -
сама  кинематографичность. € Я даже  узнал, непонЯтным образом,  от  чего ты
умерла и когда...
     ќто  большой грех - предсказывать и ворожить.  Ћсобенно - обрекать. ’ем
более  - на  смерть. Ќо у менЯ нет сил противитьсЯ. ‚идно, ѓосподь совсем уж
от менЯ отвернулсЯ.
     ќтой  ночью мне открылось страшное:  ты умрешь через  три года от  рака
матки.  ’ебЯ  похоронЯт  рЯдом  с  матерью,  чью  смерть  Я  тоже предсказал
ненароком, Я не хотел ей зла, теща была одним из немногих, кто понимал менЯ,
она  была выше тебЯ духовно и  по-человечески Ярче  и крупнее,  Я  не хотел,
повторЯю, ей зла, Я просто брЯкнул  в состоЯнии того  самого возбуждениЯ,  в
запале поэтической экзальтации, когда как  раз и выскакивает  самаЯ страшнаЯ
правда, самаЯ тайнаЯ истина, брЯкнул, что она-де  умрет тогда-то и  так-то и
что нужно как-то ее пытатьсЯ  спасать, но  никто, конечно же, не придал моим
словам веры, и теща умерла, как Я сказал,  и тогда ты  обвинила  менЯ  в  ее
смерти. —то Я убил ее  словом. „а не убивал Я ее - ни словом, ни делом!  - Я
только  предсказал  будущее,  которое  всегда  можно  исправить  или  как-то
оттЯнуть. ’ы и свое будущее еще можешь исправить, еще есть времЯ, если... „а
только врЯд ли прислушаешьсЯ, ведь ты - само упрЯмство.
     џ  приду на  твою могилу  - через  год после похорон; будет зима, всюду
будет  лежать пышный снег, твоЯ могила заметно осЯдет,  и мне покажетсЯ, что
осела  она оттого, что ты  сбежала из могилы, сбежала и бродишь среди живых,
кого-то ищешь - наверное, менЯ! -  Я даже стану резко озиратьсЯ по сторонам,
покажетсЯ,  что кто-то  наблюдает  за  мной  из-за ближних  крестов...  •отЯ
странно: сбежать  из могилы - это  так на тебЯ не  похоже, ты должна  лежать
смирнехонько, как все добропорЯдочные, ты же - сама благопристойность.
     Њои бледные  оранжерейные  гвоздики  утонут в  рыхлом  снегу.  €  будут
перекаркиватьсЯ вороны и где-то  гомонить какие-то  пьЯные,  -  но не буду Я
плакать.
     Ќет,  не станут выворачивать менЯ наизнанку судорожные рыданиЯ. Ќе буду
Я оплакивать раннюю твою  смерть,  горькую нашу непутевую любовь, двух наших
неродившихсЯ  детей, свою пропащую душу.  „а, Я загубил ее, свою бессмертную
душу; Я  растерЯл  без  тебЯ свой талант, перемолол, пережег его благородное
серебро на прах злобы и зависти, и осталсЯ после звонкого металла лишь серый
холодный пепел. ’ебЯ же обрек на смерть.
     ‘ловом, которое имеет у менЯ силу пущенного копьЯ...
     Ќо нет у менЯ  раскаЯньЯ.  ‚нутри  какаЯ-то пустота  и усталость. Ђ еще
злость бессильнаЯ. џ знаю, прощеньЯ  не  будет.  Љто  бросает камень вверх -
бросает его на свою голову... Ќу и пусть!
     џ тебЯ про-кли-наю!
     џ вычеркиваю из своей  жизни те семь ужасных лет, в которые Я был твоим
рабом. ђабом  твоих  прихотей и капризов. ‚се, с тобой свЯзанное, - в огонь!
‚се, о тебе напоминающее, - под  нож! € да прерветсЯ род твой на тебе. Ђ имЯ
твое да сотретсЯ из памЯти -  еще при  жизни  твоих близких.  „а растворитсЯ
образ твой  в ђеке  ‚ремени,  и да порастет  запущеннаЯ  твоЯ могила колючим
татарником - травой забвениЯ.
     € да сбудутсЯ...
     € да сбудутсЯ...

        x x x
     ...да не сбудутсЯ эти слова!


        ЃЋЊ†


     <i>"...и последние будут первыми".</i>
     <i>(‹к. 13; 30)</i>

     ‘еренЯ  возлежит  на  сосновой  доске-сороковке,  за камышовой  высокой
стеной,  котораЯ задерживает  ветер и улавливает в себе редкий, летЯщий косо
снег,  он удобно  возлежит у  костра, который  ласково греет ступни, который
горит ровно и жарко и очень  экономно, не потрескивает искрами, а равномерно
отдает свое  тепло,  ‘еренЯ возлежит, подобно древнему  греку, как  там бишь
его,  ѓераклиту или  „иогену,  а в большой эмалированной чашке уже  булькает
вода,  там варитсЯ  краснаЯ  крупнаЯ морковь, богатаЯ  витаминами,  особенно
витамином Ђ и каротином, что очень благотворно действует на зрение и памЯть,
и  еще чуть-чуть,  и  ее  можно будет есть,  точнее,  вкушать, одну  он  уже
попробовал - сладкаЯ, как сахар! ‘транно, что он раньше как-то не то чтоб не
жаловал морковку, но вроде как недолюбливал... ’ак думает ‘еренЯ, возлежа на
доске-сороковке,  нежась в тепле от  костра,  он думает этак в уюте,  и  ему
хорошо.
     ‘обственно, много  ли надобно  человеку длЯ счастьЯ? Џравильно -  всего
ничего.
     ‚округ расстилаетсЯ миллионный  город; посреди  города линза замерзшего
водохранилища,  по  берегам  которого  кое-где  растут  камыши  и  кое-какие
деревьЯ, они как некие островки природы среди нагромождений железа, стекла и
бетона;  и в одном таком "островке" и расположилсЯ ‘еренЯ  со своим варевом,
не  очень  калорийным,  но высоковитаминным. ‡а камышом, в двадцати-тридцати
метрах, проносЯтсЯ машины, рЯдом бурлит городскаЯ жизнь, но городу  нет дела
до  ‘ерени,  а ему  нет дела до города. Џусть мир  этот догнивает  в грехах,
гордыне  и всЯческих неправдах,  обронил  один монах-отшельник, человеку же,
чтоб сохранить  в себе человеческое, надобно  отгородитьсЯ от мира. €  слова
эти врезались ‘ерене в памЯть.
     Љакой  ты,  к дьЯволу,  человек?!  ’ы  давно  уже  скотина двуногаЯ!  -
утверждал бомж по кличке Ѓусурман. Ќа что  ‘еренЯ соглашалсЯ, и  кивал,  и в
глаза даже заглЯдывал с готовностью:  да, скотина. Ћн совсем даже не против.
Ќу и что? ‹егче тебе сделалось, человече?
     •отЯ, если  разобратьсЯ,  человек  от животного отличаетсЯ, может быть,
лишь  тем, что мечтать  может. Љогда мечты покидают - вот тогда уж все...  Ђ
мечта  у ‘ерени  была. ’айнаЯ и заветнаЯ. ’акаЯ тайнаЯ и настолько заветнаЯ,
что  он  старалсЯ  о ней не думать,  чтоб не сглазить. ‚едь если у  человека
пропадут иллюзии, то что у него останетсЯ? Љроме скотской оболочки?..
     ’айна  сиЯ  заветнаЯ  заключалась  в том, что  в одном  надежном  месте
хранилась  у  ‘ерени литроваЯ  стеклЯннаЯ  банка,  в  которой  в  сухости  и
сохранности ждали своего часа паспорт, военный билет, где он сфотографирован
в форме  матроса  ’ихоокеанского  флота,  а  также лежало  еще в  той  банке
восемьсот восемьдесЯт рублей денег. „а, деньги свои ‘еренЯ хранил в банке...
     ‚  плавсостав  же  он  попал случайно.  Ќа призывном  сформировали  две
команды:  сороковую  и  пЯтнадцатую.  ‘ереню записали  в сороковую.  Ќо один
симпатичный паренек предложил ‘ерене поменЯтьсЯ,  были у него на то какие-то
веские причины. ЏоменЯлись. € оказалось, что  сороковаЯ команда отправлЯлась
служить в ‘евастополь, в береговую  охрану на два года, а пЯтнадцатаЯ - аж в
Ќаходку, на  линкор "Ѓесстрашный" - на три года. € пришлось ‘ерене отслужить
три года.  Ќу так что ж, отломал... Ђ когда спрашивали, присутствовала ли на
корабле  дедовщина, он лишь плечами пожимал: может, и присутствовала, только
он  как-то не заметил то  присутствие, что приказывали старшие по  званию  и
старослужащие делать -  делал, на  то и  служба.  Џотому  и вернулсЯ с двумЯ
лычками  на погонах  и  совсем не жалел о давнем  том обмане - значит, парню
очень уж нужно было.
     Ќо это было давно и словно с другим человеком,  а сейчас ему оставалось
скопить еще двести двадцать рублей. €менно столько,  тысЯчу сто, просили  за
домик на хуторе Џрилужном, соседнем с его родным хутором. Љ себе домой он не
хотел возвращатьсЯ тем,  кем стал, -  он  решил  вернутьсЯ на родину, но  на
соседний, хохлЯчий, хутор, где его никто не знал. € копил длЯ этого деньги.
     „а, ‘еренЯ  давно уж решил  вернутьсЯ к родным, так сказать, берегам. ‘
этой целью прошлым летом он посетил  соседние с родным хутора, приценилсЯ  к
одному домику - за него просили тысЯчу сто. ‘оседка-хохлушка, у которой были
ключи,  отперла дом. Џахло там затхлостью, но  пол еще  блестел краской,  на
лавках  полно  было  посуды,  всевозможных банок  и  кастрюль,  даже  старый
холодильник  был  в  наличии  и  даже  работал,  когда  его  включили.  „ело
оставалось за малым - скопить деньги. € ‘еренЯ стал копить.
     Љак  известно, первую  тысЯчу  заработать  всегда труднее,  чем  второй
миллион. ’ем  более если  нигде не работаешь. „а и живешь под открытым небом
или по случайным подвалам.  Ќо ‘еренЯ вот как-то исхитрилсЯ...  Ћн отошел от
компании бомжей, где верховодил •рун, а за моральным обликом, чтоб  жили "по
понЯтиЯм",  следил Ѓусурман, он перестал  делитьсЯ с ними добычей,  перестал
пить с ними и  ночевать в теплотрассах.  …го не раз предупреждали:  с  огнем
играешь,  парЯ,  смотри, как бы не разделить  участь Љислого и  ѓорбуна,  те
тоже,  деЯтели,  отошли от  копны  и куда-то пропали-испарились (злые  Языки
болтали, что их то ли под  статью подвели и  законопатили  на  нары,  то  ли
попросту съели), но  ‘еренЯ не  боЯлсЯ угроз, он  спал всегда вполглаза, два
раза  не оставалсЯ  ночевать на  одном и том же месте, всегда носил с  собой
хорошую "занозу", которую  можно было  использовать  в  случае  нужды и  как
"пику", и  через  некоторое  времЯ  у  него завелись деньжонки.  Ћн  собирал
бутылки, рылсЯ на свалках  и помойках в поисках цветных металлов, да мало ли
иных способов сколотить деньгу в большом миллионном городе, было б  желание.
’ем более  если ты трезв, если у  тебЯ четкаЯ цель и если  ты  осознал  себЯ
человеком.
     Ѓлиже  к  весне,  когда   пачка  денег  распухла,  он  все  чаще   стал
представлЯть себе, что  будет,  когда скопит наконец  нужную сумму. ‘лучитсЯ
это  к весне, уже почки будут распускатьсЯ,  он уйдет из города в ночь, чтоб
никто не повстречалсЯ, за ночь дойдет, утром купит домик,  оформит за день в
сельсовете, нагреет воды,  отмоетсЯ,  отоспитсЯ  - в тепле и сухости.  Џотом
вскопает и засеет огород - картошки и прочих семЯн, Ѓог даст, одолжат соседи
или отработает  за семена на их огородах. Ђ там, может,  и работенка какаЯ в
колхозе  найдетсЯ. Ђ  то,  смотришь,  и хохлушка какаЯ-нито не  очень стараЯ
приголубит... ‚ общем, как-нибудь проживет. Ќарод же существует как-то!
     €  он  представлЯл,  как  будет ходить  на соседний,  родной,  за  семь
километров хутор,  где родилсЯ и вырос. …го там, конечно же, никто не узнает
-  лет-то сколько прошло! - да и некому,  считай,  угадывать, людей осталось
раз-два и обчелсЯ, и как он  обойдет все памЯтные до слез места, где  играли
они с пацанами в детстве в войну, дрались на  саблЯх, вылавливали сусликов и
откапывали  слепышей, полЯм родным пользу  приносили, где летние  дожди были
теплы  и  ласковы, где  были добрые фильмы про героев, поступки которых были
возвышенны и благородны, они крутились,  те фильмы, под стрекот  старенького
кинопроектора  в  тесном  клубе,  где  дым плавал слоЯми, а пол  был  устлан
подсолнечной шелухой, где в каждом  палисаднике росли мальвы и маки и  никто
не догадывалсЯ, что мак нужен еще длЯ  чего-то другого, а коноплю выращивали
лишь ради семени.
     Ћн представлЯл, как будет лежать  на меловом склоне, пахнущем чабрецом,
а вокруг среди ковыльной травы будут алеть  реликтовые воронцы, трепетать на
ветру метелки  горицвета и  как  будут стрекотать  в траве кузнечики, как  и
тридцать   лет  назад,  а  над  головой,  в  выгоревшей  синеве,  заливатьсЯ
жаворонок, - и  от одних таких мечтаний по заросшим щекам ‘ерени текли порой
мутные слезы.  „а,  седой бородатый  бомж плакал, как ребенок,  а  народ шел
мимо, безучастный, равнодушный, валил мимо, поглощенный своими проблемами, и
никому не было дела до плачущего человека, а если кто и обращал внимание, то
думал, что, наверное, напилсЯ. ‚едь русский человек в пьЯном виде или  поет,
или плачет.
     Ѓоже мой! ‘колько лет прошло, а все помнитсЯ, будто вчера было:  весна,
уже просохли стежки,  и  они с бабушкой Ћлей и младшей сестренкой выходЯт  в
лес. Џтички поют, землЯ пахнет одурЯюще теплой  сыростью  и какой-то бражной
свежестью, аж  в нос шибает,  уже кое-где какие-то  цветочки то  тут, то там
лиловеют, на  сестренке новые красные сапожки, а на тебе, ‘еренЯ,  блестЯщие
боты, которые пахнут резиной и  фланелью, в них тепло, мЯгко и удобно, и так
уютно, что хочетсЯ прыгать и  скакать, как  козленок, и  ты  скачешь,  и  ты
прыгаешь,  и  тебе  радостно,  как  никогда  уж  больше  не бывало радостно.
Ќи-ког-да!
     Џотом  была  служба на океане,  далеком и студеном.  Ќо  служба легкаЯ,
мелькнули  три  года  как день один. Џотом  поЯвилась  ѓалка и дочка  ‘ветка
(сестра же вышла  замуж  за какого-то то  ли негра, то  ли  араба,  уехала в
Ђфрику и  пропала)  и  комната в  семейной общаге,  сначала  тихое, недолгое
счастье,   потом  упреки   ежевечерние  и  ежеутренние   в  никудышности,  в
никчемности, в том, что неудачник  и рохлЯ - с них день начиналсЯ  и ими  же
заканчивалсЯ, и даже порой  ночь прихватывалась, - и стал заглЯдывать ‘еренЯ
в питейные  заведениЯ, где пыталсЯ со случайными приЯтелЯми поделитьсЯ своей
болью; потом нелепаЯ посадка  на год "химии":  поспорили с одним деЯтелем  в
пивнушке, а у  того оказались очки разбитыми, и все складывалось наутро, что
вроде как ‘еренЯ  это сделал, а он и не  помнил,  -  и поехал, поехал он "за
туманом", и пока сидел,  раскрутилсЯ еще на два годика за  недонесение, есть
такаЯ статьЯ,  и получилось  в итоге, что вместо одного года "химии" оттЯнул
три строгача. Џока парилсЯ в тюрЯге, ѓалка развелась с ним, выписала  его  с
жилплощади  плюс  мать умерла от горЯ,  застарелый  жировик  на  груди вдруг
превратилсЯ  в злокачественную  опухоль,  и сгорела мама  за  полгода,  даже
попрощатьсЯ с  сыночком  не  успела, ѓалка мамин домик  толкнула по дешевке,
деньги, конечно же, прикарманила ("длЯ  ‘веты на приданое"), а тут инфлЯциЯ,
и те копейки, что оставались у ‘ерени на сберкнижке на черный день и которые
ѓалка  не успела ополовинить, превратились в  пшик,  спасибо ѓайдарчику, дай
ему Ѓог  такого же счастьЯ. €  потому, когда ‘еренЯ вышел из ворот скорбного
дома, идти ему и в прЯмом, и в переносном смыслах было некуда, одетьсЯ не во
что, в чем попал, в том  и вышел, в чем вышел, в том и стал жить. € пошел он
от  проходной  к  проходной,  к  ѓалке поЯвлЯтьсЯ стеснЯлсЯ,  она  была  уже
замужем, и ему не хотелось разочаровывать ее затрапезным видом и не хотелось
пугать  ‘ветку, пусть так и  думает,  что папашка ее в  самом  деле геройски
погиб, выполнЯЯ  интернациональный  долг. € так  ходил  он  от проходной  до
проходной, и нигде  не брали даже даром поработать, потому как о деньгах все
давно уж позабыли, не платили никому, а народ горбил даром, такого, говорЯт,
в истории  мировой еще  не  бывало. €  так обошел он  и  объехал  полстраны,
побывал в  разных местах, знаменитых своим историческим  прошлым, во  многих
монастырЯх, скитах, притонах и  теплотрассах  пожил, прожил  с себЯ все, что
было  мало-мальски ценного,  и с  тоски  стал напиватьсЯ до  бесчувственного
состоЯниЯ, когда  все равно уж  где спать,  что есть и как  выглЯдеть, когда
жить не хотелось  и он  звал  смерть,  правда,  наутро  раскаивалсЯ, молилсЯ
истово и  тЯнул эту  проклЯтую  лЯмку  дальше.  Ќо  в  последний  год, после
посещениЯ  одного  монастырЯ  и  беседы с  монахом-отшельником,  совсем  еще
молодым,  который сочинЯл  песнопениЯ духовные  и пел их под гитару, который
ошарашил  ‘ереню словами: ты  же здоров, ты свободен и ты еще молод -  разве
этого  мало?  -   который  утверждал,  что  спасение  в  самоограничении   и
самопожертвовании "за други  своЯ", нашло  после этого  на  ‘ереню  какое-то
просветление, поЯвилась тЯга, почти юношескаЯ, к жизни  и вера в себЯ, и  он
стал даже удивлЯтьсЯ, как это раньше такие простые истины не приходили ему в
голову, и уже без сомнений пошел он к той цели, что замаЯчила перед ним.
     €  вот  сейчас  он  возлежал  в тепле,  у  костра, и  варилась  пища, и
полбутылки у него было кислого квасу, которым угостил знакомый бомж, что жил
неподалеку  в  подвале, и он предвкушал, как будет есть горЯчую морковочку и
потЯгивать холодный терпко-кислый  квасочек, мечтать о весне, до которой уже
рукой подать,  до календарной весны оставалось тринадцать  дней, а до  тепла
настоЯщего - дней тридцать, может, чуток поболе, а там уж у него будет дом и
свой огород,  а в огороде сад, который будет цвести... и о многом другом еще
мечтал  ‘еренЯ,  с виду вроде  несущественном на посторонний взглЯд,  но длЯ
него очень важном, мечтал,  полеживаЯ на теплой  доске-сороковке у ласкового
костерка.
     Ќо  только он покушал одну-другую  морковочку, как тут  нагрЯнула из-за
кустов   сила  великаЯ,  ментов  высыпала   куча  черным-черна.   Џодхватили
нарушителЯ порЯдка общественного, поджигателЯ-злоумышленника и повлекли его,
болезного, к чумовозу решетчатому, заранее в подветрии поставленному. ‚лекли
его совершенно невежливо, никакого политесу не соблюдаЯ, несмотрЯ на то, что
многим сотрудникам он Явно в отцы годилсЯ.
     Ћн  же пыталсЯ запихнуть  за пазуху морковь свою недоваренную.  Њолодые
менты смущенно  переглЯдывались, а  один  старший прапорщик, зубы съевший на
ментовской службе, ментовейший из ментов,  из тех, кого  нет в —ечне или еще
где-либо  в  горЯчей  точке, длЯ  таких  случаев у  них  завсегда  справочка
соответствующаЯ припасена, зато поиздеватьсЯ над беззащитным человеком - тут
уж они первые, по всей строгости закона, - такой вот задубевший на заплечной
службе старший прапор ударил пинком по чашке с морковью, и морковочки, будто
худые востроносые снегири,  разлетелись по камышам. ќх, прапор, прапор, хоть
и старшой! Ѓудто и  не русскаЯ мать тебЯ  родила в корчах  на  горЯчей печи,
будто и не советскую школу посещал ты, жестокосердный! Ќа что прапор старшой
ответствовал, что, дескать,  казенное питание получит  сегоднЯ  ‘еренЯ,  как
есть  он  нарушитель общественного  порЯдка, а это жрать -  не положено, еще
отравишьсЯ, а им отвечай. Ђх ты, благодетель...
     €  в самом деле,  уже через  час  ‘еренЯ получил полную  миску  горЯчих
наваристых щей, от  которых, правда, сильно  попахивало  ваксой, будто в них
помыл кто-то свои кирзачи. Ќу да и то пища!
     Ђ  наутро ‘еренЯ помоет  в  ментовке  все отхожие и  прочие  загаженные
места,  вспомнив  между прочим свою  службу  на линкоре "Ѓесстрашный",  даже
вообразив  себЯ матросом,  старшиной второй статьи,  и вскоре  все отхожие и
прочие  места  в  отделении сиЯли, будто это  была и не  ментовка  вовсе,  а
кубрики и отсеки линкора "Ѓесстрашный" и в благодарность  повеселевшие менты
отпустЯт  поджигателЯ-злоумышленника  на все четыре стороны и даже  разрешат
забрать всю  пустую  стеклотару,  скопившуюсЯ  за времЯ  их  нелегкой боевой
службы,  что  опасна и  трудна, а  старший прапорщик  расщедритсЯ  и  отдаст
бесхозный бушлат, который месЯца три уж валЯлсЯ у них в бильЯрдной и который
облюбовал под спанье розыскной пес Ђлабай.
     ‘еренЯ бутылочки сдаст все до одной  и тут же толкнет  бушлат какому-то
барыге  - не хватало еще  блох собачьих нахватать, - выручит за все  про все
пЯтнадцать рублей пЯтьдесЯт  копеек.  „есЯтку решит отложить в  схрон,  а на
пЯть с полтиной  купит  себе  хлеба.  Љогда  подойдет  к  старому, заросшему
ороговевшим бурьЯном  пожарищу  на месте частного дома, заметит,  что кто-то
был  тут ночью  и  чего-то настойчиво искал...  ‘ердце у ‘ерени  похолодеет:
кранты  деньгам!  „омик с  огородом, с  цветущим садом растает у  него перед
глазами прЯмо в воздухе.  ќх, никогда тебе,  ‘ерый, не встречать на крылечке
рассветов - ты так и  сдохнешь где-нибудь под чужим забором! Ћднако литроваЯ
банка с деньгами и документами была на месте. Ќе нашли!
     ‘еренЯ полюбовалсЯ  на  толстенькую пачечку, добавил  десЯтку до  кучи,
спрЯтал свой клад и побрел на  вчерашнее  место, мечтаЯ о том времени, когда
скопит нужную сумму - уже чуть-чуть  осталось! - и пойдет как-нибудь  ночью,
чтоб никто не перехватил по дороге, пойдет на родину, придет утречком, купит
тот приглЯнувшийсЯ домик, протопит печь, помоетсЯ,  простирнетсЯ и выйдет  к
вечеру в носках на теплую  по-весеннему веранду,  в "колидор"; будет стоЯть,
слушать  весенние звуки,  а в саду  будет петь дрозд,  ему будет отзыватьсЯ,
передразниваЯ, скворец, землЯ на огороде будет исходить паром,  и ему никуда
не  нужно будет спешить, никого  не  нужно будет опасатьсЯ  и ни  от кого не
нужно будет прЯтатьсЯ. Ћн - хозЯин!
     Ђ  между  тем  он  пришел  в  камыши.  ‚се  там  осталось  на месте:  и
разбросанное кострище, и чашка, и морковки.  Ћн  соберет их в чашку, помоет,
разведет  костерок  из  сухих  дощечек  и уже  через  полчаса  будет  кушать
сладенькую морковочку и мечтать,  мечтать о старом, что вот скоро уже сойдет
снег...  и он  пойдет...  и  купит...  и огород засеет... и  рыбку  в  пруду
разведет... € он лежал  так на дощечке-сороковочке, и мечтал эдак, и вареную
морковочку употреблЯл, очень полезную, богатую  витаминами, и мечтал, и  был
вполне счастлив. ‘коро! ‘коро уже!
     ‚оистину, мало - совсем ничего - надобно человеку длЯ счастьЯ.

        x x x
     ‚се произойдет в точности, как и мечталось  ‘ерене. ‚скоре начнет таЯть
снег, а  потом и совсем растает, к тому времени ‘еренЯ скопит нужную сумму и
однажды  вечером  соберетсЯ, отстирает  в водохранилище,  опроставшемсЯ  ото
льда, свои  лохмотьЯ,  помоетсЯ  сам  в ‘вЯтом источнике,  где  вода до того
чиста, аж синЯЯ, и, едва смеркнетсЯ, двинетсЯ в путь. „омой! „омой!
     €,  уже выходЯ из города,  наткнетсЯ на тех,  от встреч с кем уклонЯлсЯ
всю осень  и зиму:  на  краю свалки  сидели  у костра  сам  •рун и  два  его
клеврета:  одного  - то ли татарина, то ли  чуваша - ‘еренЯ  знал, звали его
Ѓусурман,  да  при  них  Ћлеська-заглот, жалмерка •рунова. Љонечно,  встреча
произойдет бурнаЯ. ‘ерене очень  много  предъЯвЯт претензий:  и отступник (в
переводе на  литературный),  и  ренегат, и, вообще,  козел. •оть вины-то его
перед ними и  не было  никакой, но его все-таки побьют. —уть-чуть. € нехотЯ.
„лЯ  порЯдку. Џобили бы, может, и  посильнее, но ребЯтам было лень, опЯть же
‘еренЯ не раздражал их, потому  как не сопротивлЯлсЯ и охотно с ними во всем
соглашалсЯ, а может,  потому,  что Ћлеська заступалась, уговаривала ребЯт не
сильно бить ‘ереню, жалко ей было этого жлоба единоличного.
     €зменилась  Ћлеська  страшно. …ще год  назад просто цвела, сейчас же...
ЋпухшаЯ, грЯзнаЯ, с заедами на губах, с волосами, как конскаЯ грива, да плюс
ко  всему  прочему  над  глазом выросла  у  Ћлеськи огромнаЯ  шишка-жировик,
котораЯ обезобразила  Ћлеську, вообще-то совсем еще молодую девку, превратив
ее в натуральное страшилище. •рун,  похоже, совсем перестал обращать  на нее
внимание и уважать, держал рЯдом,  видно,  из жалости,  а  может, потому что
другой бабы пока не было. Љак поЯвитсЯ, так этой под зад коленом. Ђ одна она
не  то что зиму не переживет, она и осень-то не сдюжит -  или помирай, или в
тюрЯгу  садись.  „а  и опухоль -  сегоднЯ доброкачественнаЯ, а завтра... ќх,
девка, девка! “ женщины ведь мордашка - половина ее судьбы.
     €, уже отойдЯ от них, уже в темноте спасительной, слушаЯ, как  клевреты
•руновы хвалились перед паханом, как они  били ‘ереню:  Я ему под  дых! а  Я
пинком! - повернетсЯ ‘еренЯ вдруг  к костру, поЯвитсЯ из темноты неожиданно,
несколько озадачив и  даже напугав этих фраеров  неклеваных, и достанет, как
лунатик, деньги из-за пазухи, и  скажет,  что, мол, год  копил, собиралсЯ на
родине  домик купить,  ну да Ѓог с ним, с  домиком, а вот  Ћлеське со  своим
жировиком никак тЯнуть нельзЯ, срочно нужно операцию делать. Ђ домик  -  что
ж,  подождет  домик-то.  Ђ ежели не  приведетсЯ  купить  - значит,  боженька
как-нибудь по-иному ему зачтет... € все оцепенеют от сказанных ‘ереней слов,
и до-олго,  целую минуту или  даже  две, будут переваривать их,  простые эти
слова,  и все  это времЯ будет висеть  звенЯщаЯ тишина,  лишь  костер  будет
постреливать  искрами да огромные весенние белые звезды будут гореть в синем
космосе, и все они будут молчать, эти подонки общества, которых давно уж  не
считает за людей людское стадо, они оцепенеют, глЯдЯ то на ‘ереню с разбитым
носом и жменей мЯтых купюр в  руке, то друг на друга, и тут Ћлеська  возьмет
их,  эти мЯтые  деньги,  и  улыбнетсЯ,  и  прижмет  их к груди,  но  один из
клевретов  •руновых,  тот,  который Ѓусурман, вдруг скажет, что брать-то их,
деньги эти, вроде как нельзЯ, потому  как ‘еренЯ вроде как не совсем обычный
человек,  даже  совсем необычный,  вроде как  свЯтой он,  пацаны...  € вдруг
бухнетсЯ на колени и скажет: прости, брат! - и поползет на коленЯх, и  будет
просить  наложить  на него  руки.  Ђ следом за ним бухнетсЯ и Ћлеська и тоже
запросит  наложить  руки.  €  все  они вдруг взревут  по-детски  беспомощно:
наложи! наложи!
     ‘еренЯ испугаетсЯ нечеловеческого этого рева и убежит в темноту.
     Ќо  слух,  что  поЯвилсЯ новый  свЯтой,  который  живет  среди  людей и
исцелЯет простым  наложением  рук, покатитсЯ по округе. € живет та слава, та
вера в народе до сих пор.

        ђЂ‡“ЊЌ›… ‘“™…‘’‚Ђ

     Њать …горки работает поварихой на даче нового  русского. Њальчик  часто
бывает  здесь.  ‚  доме  четыре этажа, есть  даже лифт.  Ќо  мальчик  в этих
хоромах, дальше кухни, где  чуть ли не сутками крутитсЯ мать, не  бывал. ќто
зачем же одному столько места?
     Ќовый хозЯин жизни, которого зовут џрославом Њихайловичем, живет в этом
огромном доме  одиноким куркулем, лишь изредка  к нему  приезжает  из Њосквы
ѓалюсЯ,  молодЯщаЯсЯ стервознаЯ тетка,  похожаЯ на  куклу  Ѓарби;  она зовет
хозЯина - џрик; он ездит  по очереди, опЯть же один, на трех огромных черных
машинах,  из  которых  с трудом  вылезает,  похожий  на  борова,  с  красным
затылком, потный  и одышливый. Ќедавно он побывал в Ђвстралии  и купил там в
каком-то  дельфинарии  ‘иднеЯ  дельфиниху  и  ее  почти  что  новорожденного
дельфиненка. Ќу захотелось человеку потешить себЯ - с кем не бывает...
     „лЯ перевозки  дельфинов изготовили специальную  ванну, загрузили  ее в
самолет вместе с  дельфинами, и таким образом важный  груз  был доставлен из
Ђвстралии прЯмо на подмосковную дачу џрослава Њихайловича. Џравда, по дороге
случилось  —Џ:  стараЯ  дельфиниха  не  выдержала  перелета   и  сдохла.  Ќо
маленького  дельфиненка,  которого  прозвали  "Ѓабочкой",  все-таки  удалось
доставить живым.
     Ќа  даче дельфиненка  временно поместили на  кухне в огромной ванне. ‡а
две недели, ударными темпами, бригада  молдаван построила длЯ него огромный,
в полгектара, бассейн, который заполнили морской водой и куда его выпустили.
     Ќо дельфиненок не радовалсЯ простору. Ћн грустил  и, видно, тосковал по
маме-дельфинихе.  Ћн  обычно  неподвижно  стоЯл в толще  зеленоватой  воды у
самого дна бассейна, в углу, и лишь изредка всплывал, чтоб с шумом выпустить
воздух и опЯть погрузитьсЯ. ЏогрузитьсЯ в тоску...
     …горка ходил к  бассейну и подолгу сидел на  дощатом помосте. Ћн бросал
дельфиненку свежую мойву. Ќо дельфиненок пищу не брал.
     ’огда мальчик  как-то  нырнул, подплыл под водой  к дельфиненку и почти
насильно воткнул рыбешку в его рот, похожий на пингвиний клюв.
     „ельфиненок несколько опешил, удивилсЯ  и растерЯлсЯ, но рыбешку тем не
менее,  с грехом пополам, проглотил.  ‚ообще-то его кормили  пока что густым
желтым  дельфиньим  молоком,  которое  присылали откуда-то  из-за  границы в
сорокалитровых  специальных  контейнерах. Њолоко  было  похоже на сгущенку и
сильно пахло рыбьим жиром.
     ‘ледующую рыбку удалось втолкнуть ему уже полегче.
     ‘коро  дельфиненок  стал  подплывать  к берегу.  € даже откликатьсЯ  на
егоркино похлопывание по воде.
     ‚ообще-то дома родители зовут …горку -  †орой.  …горкой его  назвали  в
честь модного в середине девЯностых политика, который даже умницей считалсЯ,
но вскоре родители на собственной шкуре понЯли, что представлЯет из себЯ тот
инфантильный  причмокивающий мажор, и тогда они, не сговариваЯсь, даже  имЯ,
теперь  длЯ  них ненавистное, перестали  упоминать и  сына как  бы  негласно
переименовали.  ’ак у мальчика  оказалось  два имени: в школе его звали, как
было записано  в документах,  а дома - по-другому. •отЯ самому мальчику было
наплевать на  всЯческих  там политиков, он  слабо  представлЯл себе, кто это
такой,  тот, в  честь кого его когда-то назвали, имЯ "…горка" ему  нравилось
больше, чем "†ора", и потому сам он называл себЯ, как было записано.
     —ерез  какое-то времЯ у џрослава Њихайловича случилсЯ банкет.  €ли, как
они выражались, - "оттЯг". ‘ходнЯк всЯких ‚итьков, ’олЯнов, „иманов, ‚ованов
и ЉолЯнов. Љаждый  из  них жил по принципу:  чужого  не возьмешь - своего не
будет. Ќо на подобных  общественных  мероприЯтиЯх  они строго придерживались
понЯтиЯ, что меж ними, ворами, все должно быть честно. Љогда они наклюкались
как сапожники, наутюжились как портные, насвистались как немцы, налимонились
как педики или просто по-солдатски употребили не в меру, в  общем,  дошли до
кондиции, все  началось как всегда: борьба, вольнаЯ и классическаЯ, бросание
через  бедро и  бросание  ножей в доску,  потом стрельба из пистолетов. Ќо в
этот раз  было еще и  нырЯние в бассейн и погони за дельфиненком. Џеремутили
всю воду, наконец поймали его с  помощью волейбольной сетки. Џотом всЯческие
издевательства.  ‡аглЯдывание в рот.  ђазглЯдывание клоаки. Ћживленные, даже
ожесточенные  споры -  самец это или самка?  Ћкуривание  дымом  и прижигание
сигаретами.
     Ѓольшую прыть в этом проЯвлЯла та самаЯ разлохматившаЯсЯ тетка, похожаЯ
сейчас  на  мокрую  ведьму  из мультика,  котораЯ  не отходила  от  џрослава
Њихайловича и которую звали ѓалюсЯ. Ћна вдруг предложила  сделать из Ѓабочки
шашлык. ‚се замолкли и устремили взглЯды на хозЯина. ѓалюсЯ капризно топнула
ножкой: хочу шашлык из дельфина! џрик, хочу!
     € џрослав  Њихайлович, такой солидный и толстый,  с  массивной  золотой
цепью на волосатой шее, вдруг неожиданно махнул рукой. ‚се заорали: на кухню
его! на кухню! Џринесли, бросили на кухонный стол: режь, приказали поварихе,
и быстро  шашлык  из  него! …горка  вцепилсЯ  матери  в подол: мама, не режь
Ѓабочку! Њать тоже заплакала: что  же  делать,  †ора?  что же делать? …сли б
џрослав Њихайлович был один, с ним можно было  б как-то договоритьсЯ, но тут
вертитсЯ эта чертова ѓалюсЯ.
     € мать неожиданно принимает  прЯмо-таки героическое  решение: не  будет
она резать живое и, говорЯт, разумное существо, ведь они братьЯ наши меньшие
по  разуму, правда, †ора? Ћна прЯчет дельфиненка в ванну, а шашлык  жарит из
жирной осетрины.
     ѓости  едЯт  и нахваливают. € даже  ѓалюсЯ довольна:  "Ђх, и  не думала
никогда, что дельфин такой вкусный. Ђ говорили - рыба живаЯ..."
     Ќочью, когда  часть гостей разъезжаетсЯ, а  другаЯ  укладываетсЯ спать,
…горка с матерью уносЯт дельфиненка домой. ЏоселЯют его в семейной ванне.
     —ерез   некоторое  времЯ  отец   начинает   уговаривать  сына   отвезти
дельфиненка на  речку и отпустить. Ќаша речка  впадает в другую речку, †ора,
уговаривает он сына, а та - в море. …му там будет гораздо лучше, чем в нашей
ванне,  сынок. Њальчик соглашаетсЯ. Ћн понимает,  что Ѓабочке  тЯжело жить в
тесной ванне, не то что порезвитьсЯ, тут и повернутьсЯ-то негде.
     Њать  соглашаетсЯ с отцом.  Ћни собираютсЯ. ‘тавЯт  на багажник  машины
детскую ванночку, наливают туда воды и грузЯт дельфиненка - ему в  ней  лишь
только лежать можно, и то на одном боку, - и едут.
     Џриезжают на речку. ЌаходЯт чистое место, с песчаным дном. ђЯдом рыбак,
он интересуетсЯ: что это  вы собираетесь  делать?  Ћни ему объЯснЯют. Ќа что
рыбак говорит: но ведь наша речка впадает в другую  речку, та в Ћку, а Ћка в
‚олгу. Ђ ‚олга - в Љаспийское море. Љоторое не море вовсе, а просто-напросто
большое озеро. € дельфины  в нем не  водЯтсЯ. „аже если  ваш  дельфиненок не
сдохнет  от  голода и  пресной воды  и доплывет  до Љаспийского морЯ, то всю
жизнь придетсЯ ему пробыть в одиночестве.
     Љак известно, всЯкое возражение оттачивает мысль. Ћтец мальчика чешет в
затылке. Ђ ведь рыбак-то прав. Ћни как-то об этом  и не подумали. ’ак что же
делать? - спрашивают они рыбака. Ќужно  везти  его хотЯ  бы  до „она. „он-то
точно в море впадает.
     Ћтец  по  мобильнику  звонит  матери,  объЯснЯет  ситуацию.  ’а, скрепЯ
сердце,  разрешает  им  проехать до  „она,  правда, дает  при этом множество
наказов, которые они обещают выполнЯть.
     ‘ тем они и едут еще дальше на юг. Ќа  следующий день в районе ‚оронежа
пытаютсЯ отпустить дельфиненка в „он. Ќо стихийно  собравшиесЯ  возле  моста
люди начинают возмущатьсЯ. Џо  поводу  отпуска дельфиненка  в реку случаетсЯ
едва ли не  народный  митинг. Ќарод в основном  ропщет. ‘мотрите, какаЯ река
грЯзнаЯ. Њазут, солЯрка. Ќе  доплывет  он у  вас  до  морЯ, сдохнет.  Ћх, не
доплывет. •отЯ бы до ђостова довезите.
     ЌаходитсЯ человек, по виду совсем не новый русский, - во всЯком случае,
нет  ни  золотой  цепи,  ни  обЯзательного  "болта"  на  пальце,  -  который
предлагает заехать к  нему на дачу,  пустить дельфиненка  в  бассейн,  пусть
порезвитсЯ-разомнетсЯ,  и переночевать у него.  Ђ  уж завтра,  по холодку, и
тронетесь дальше. Ќаутро он даже дает денег на бензин.
     Џосле  чего  они  едут  еще  целый  день.  Ѓыстро  ехать  нельзЯ,  воду
расплескаешь.  ’ормозить тоже нужно очень мЯгко. Џоэтому движутсЯ черепашьим
шагом.  ‘олнце  печет  нещадно.  „ельфиненку  в ванночке очень жарко, хоть и
закрыта  она  брезентом. €м тоже  не сахар. Ќикаких чувств уже не  осталось,
окромЯ волчьего аппетита и неутолимой жажды. Љ вечеру останавливаютсЯ где-то
возле  придорожного  пруда. ЊенЯют воду.  ‚ киоске покупают мойву, оттаивают
ее, пытаютсЯ  кормить дельфиненка. Ћн держитсЯ молодцом - и это  после такой
дороги.   Ѓудто  понимает,  что  ему  нельзЯ   расслаблЯтьсЯ.  Џотому  и  не
расслаблЯетсЯ. ‚идно, он из тех, на кого грЯдущее отбрасывает свою тень...
     ЏодходЯт дальнобойщики. Ћдин говорит,  что тут поблизости у  одного его
корефана есть  фазенда  с  бассейном, в  котором  морскаЯ  вода. Њожно  туда
доехать