бовалсЯ на себЯ в зеркале, и в  конце  концов  однажды  у  нас  в  комнате
поЯвилась наша Њанон ‹еско. Ћна  была  по-прежнему  хорошенькаЯ,  смешливаЯ,
нарЯдно одетаЯ,  пахнущаЯ  духами  "‹ориган"  Љоти,  которые  продавались  в
маленьких пробирочках прЯмо с рук московскими потаскушками,  обосновавшимисЯ
на тротуаре возле входа в универсальный магазин, не  утративший  еще  своего
дореволюционного названиЯ "Њюр и Њерилиз". …сли раньше  дружочек  имела  вид
совсем молоденькой девушки, то теперь  в  ней  проглЯдывало  нечто  дамское,
правда еще не слишком Явственно. ’акими обычно  выглЯдЯт  бедные  красавицы,
недавно вышедшие замуж за богатого, еще не освоившиесЯ с  новым  положением,
но уже научившиесЯ носить дамские аксессуары: перчатки,  сумочку,  кружевной
зонтик, вуалетку. Ћна нежно, даже, кажетсЯ, со слезами на глазах, словно  бы
вырвавшись из плена, целовала своего вновь обретенного ключика, ерошила  ему
шевелюру, обнимала,  называла  дружком  и  слоником  и  заливалась  странным
смехом. —то касаетсЯ колченогого, то о нем как бы по молчаливому уговору  не
упоминалось. ‚месте с дружочком к нам  вернулась  наша  бродЯчаЯ  молодость,
когда мы на  случайных  квартирах  при  свете  коптилки  читали  только  что
вышедшее "‚се сочиненное" Љомандора - один из первых стихотворных сборников,
выпущенных молодым ‘оветским государством на плохой, тонкой, почти туалетной
бумаге. Ѓоже мой, как мы тогда упивались этими стихами с  их  гиперболизмом,
метафоричностью, необыкновенными составными рифмами, разорванными  строчками
и сумасшедшими ритмами революции. "„ней бык пег. Њедленна лет арба. Ќаш  бог
- бег, сердце наше барабан".
     Њы выучили наизусть "‹евый марш" с его
     "‹евой! ‹евой! ‹евой!" Њы хором читали:
     "‘то пЯтьдесЯт миллионов мастера этой поэмы имЯ. ЏулЯ - ритм.  ђифма  -
огонь из зданиЯ в здание. ‘то  пЯтьдесЯт  миллионов  говорЯт  губами  моими.
ђотационкой шагов, в булыжном верже площадей отпечатано это издание".
     Ќас восхищало как нечто невообразимо прекрасное, неслыханное:
     "‚ыйдь не из звездного нежного ложа, боже железный, огненный боже, боже
не Њарсов, Ќептунов и ‚ег, боже из мЯса, бог-человек!.."
     "...пули погуще по оробелым! ‚ гущу бегущим грЯнь, парабеллум"...
     ‘реди странной, враждебной нам  стихии  нэпа,  бушующего  в  Њоскве,  в
комнате на Њыльниковом переулке на один миг мы как бы  вернулись  в  забытый
нами мир отгремевшей революции. Љак будто бы жизнь начиналась снова. € снова
вокруг нас шли по черным ветвЯм  мертвых  деревьев  тайные  соки,  обещавшие
вечную весну.
     ...€менно в этот миг кто-то постучал в окно. ‘тук был такой, как  будто
постучали костЯшками мертвой руки. Њы обернулись  и  увидели  верхнюю  часть
фигуры колченогого, уже шедшего мимо окон своей нырЯющей  походкой,  как  бы
выбрасываЯ  вперед  бедро.  ‘оломеннаЯ  шлЯпаканотье  на  затылке.   Џрофиль
красивого мертвеца. „линное белое лицо.
     •од к нам вел через ворота.  Њы  ждали  звонка.  „ружочек  прижалась  к
ключику. Ћднако звонка не последовало.
     - ЌепонЯтно,- сказал ключик.  -  ‚полне  понЯтно,-  оживленно  ответила
дружочек.- џ его хорошо изучила. Ћн стеснЯетсЯ  войти  и  теперь,  наверное,
сидит где-нибудь во дворе и ждет, чтобы Я к нему  выскочила.  -  Ќи  в  коем
случае! - резко сказал ключик. Ќо надо же было что-то  делать.  џ  вышел  во
двор и увидел два бетонных звена канализационных  труб,  приготовленных  длЯ
ремонта, видимо, еще  с  дореволюционных  лет.  Ћдно  звено  стоЯло.  „ругое
лежало. Ћба уже немного  ушли  в  землю,  поросшую  той  травкой  московских
двориков с протоптанными тропинками, которую так любили изображать на  своих
небольших полотнах московские пейзажисты-передвижники.
     ...Ќесколько тополей.  Џочерневший  от  времени,  порванный  веревочный
гамак висел перед желтым флигелем. Ћн свидетельствовал о мучительно  длинной
череде многолетних затЯжных  дождей.  Ќо  теперь  сквозь  желтоватые  листьЯ
кленов светило грустное солнце,  и  весь  этот  старомосковский  поленовский
дворик, сохранившийсЯ на задах нашего многоэтажного доходного  дома,  служил
странным фоном длЯ изломанной фигуры колченогого, сидевшего на одном из двух
бетонных звеньев.
     Ќечто сюрреалистическое.
     Ћн сидел понуро, выставив вперед свою искалеченную,  плохо  сгибающуюсЯ
ногу в щегольском желтом полуботинке от ‡еленкина. ‚ообще он  был  хорошо  и
даже  щеголевато  одет  в  стиле  крупного  администратора   того   времени.
ЉультЯпкой обрубленной руки, видневшейсЯ в глубине  рукава,  он  прижимал  к
груди свое канотье, в другой же руке, бессильно повисшей над травой,  держал
увесистый  комиссарский  наган-самовзвод.   …го   наголо   обритаЯ   голова,
шафранножелтаЯ, как дынЯ, с шишкой, блестела от пота, а глаза  были  раскосо
опущены. “зкий рот иезуитски кривилсЯ, и вообще в его как бы вдруг еще более
постаревшем лице чудилось нечто католическое, может быть униатское, и вместе
с тем украинское, мелкопоместное. Ћн поднЯл на менЯ потухший взор и,  назвав
менЯ официально по имени-отчеству, то и  дело  заикаЯсь,  попросил  передать
дружочку, которую тоже назвал как-то церемонно по имени-отчеству,  что  если
она  немедленно  не  покинет  ключика,  названного  тоже  весьма  учтиво  по
имени-отчеству, то он здесь же у нас во дворе  выстрелит  себе  в  висок  из
нагана. Џока он все это говорил, за высокой каменной стеной заиграла дрЯхлаЯ
шарманка, доживавшаЯ свои последние дни, а потом раздались  петушиные  крики
петрушки. ™емЯщие звуки уходЯщего старого мира. ‚ероЯтно, они  извлекали  из
глубины сознаниЯ колченогого его стихи:
     "†изнь моЯ, как летопись, загублена, киноварь не вьетсЯ по письму.  Ќу,
скажи: не знаешь, почему мне рука втораЯ не отрублена?"
     "Ќу застрелюсь, и это очень просто"...
     Љолченогий был страшен, как оборотень. џ вернулсЯ в комнату,  где  менЯ
ждали ключик и дружочек. џ сообщил им о том, что видел  и  слышал.  „ружочек
побледнела: - Ћн это сделает. џ его слишком хорошо знаю.  Љлючик  помрачнел,
опустил на грудь крупную голову с каменным подбородком. Ћднако  его  реакциЯ
на  мой  рассказ  оказалась  гораздо  проще,  чем  Я  ожидал.  -   ѓоспода,-
рассудительно  сказал  он,  скрестив   по-наполеоновски   руки,что-то   надо
предпринЯть. ’руп самоубийцы у нас во дворе. ‚ы  представлЯете  последствиЯ?
Ћтветственный работник стрелЯетсЯ почти на наших глазах! ‘ледствие. „опросы.
Џрокуратура. ‚ лучшем случае  общественность  заклеймит  нас  позором,  а  в
худшем... даже страшно подумать! Ќет,  нет!  Џока  не  поздно,  надо  что-то
предпринЯть.
     Ђ что можно было предпринЯть?  —ерез  некоторое  времЯ  после  коротких
переговоров, которые с колченогим вел  Я,  дружочек  со  слезами  на  глазах
простилась с ключиком, и, выглЯнув в окно, мы увидели,  как  она,  взЯв  под
руку ковылЯющего  колченогого,  удалЯетсЯ  в  перспективу  нашего  почему-то
всегда пустынного переулка.
     Ѓыло понЯтно, что это уже навсегда.
     Љровавый конец колченогого отдалилсЯ на  неопределенный  срок.  Ќо  все
равно - он был обречен: недаром так мучительно-сумбурными  могли  показатьсЯ
его пророческие стихи.  Ћкончательный  разрыв  с  дружочком  ключик  наружно
перенес легко и просто. Ћн даже как бы несколько помолодел, будто  длЯ  него
началась втораЯ юность. Ќо наши отношениЯ с колченогим и дружочком, как  это
ни странно, ничуть  не  изменились.  Њы  по-прежнему  были  дружны  и  часто
встречались. Њы с ключиком были неразлучны до тех пор, пока он  не  женилсЯ.
Ќо и его женитьба ничего не изменила. Њы были оба внутренне одиноки, оба  со
шрамами от первой неудачной любви. Ќо никто этого не замечал. Џоследние годы
Њыльникова переулка, о котором Я еще расскажу более обстоЯтельно, оставили в
моей душе навсегда неизгладимый  след,  как  перваЯ  любовь.  —истые  пруды.
–ветущие  липы.  ЉондитерскаЯ  Ѓартельса  в  большом  прЯничном  доме  стилЯ
модерн-рюс на углу Џокровки, недалеко от аптеки, сохранившейсЯ с петровского
времени. Љинотеатр "‚олшебные грезы", куда  мы  ходили  смотреть  ковбойские
картины,  мелькающие  ресницы  Њери  Џикфорд,  развороченную  походку  —арли
—аплина в тесном сюртучке, морские маневры -  окутанные  дымом  американские
дредноуты с мачтами, решетчатыми  как  ќйфелева  башнЯ...  Ђ  позади  бывшаЯ
гренадерскаЯ казарма,  где  в  восемнадцатом  году  восставшие  левые  эсеры
захватили в плен „зержинского. ‚ том  же  доме,  где  помещались  "‚олшебные
грезы",  горевшие  по   ночам   разноцветными   электрическими   лампочками,
находилось и то прекрасное, что называлось у нас с легкой  руки  ключика  на
ломаном французском Языке "экутэ ле  богемьен",  что  должно  было  означать
"слушать цыган". Џока из окон "‚олшебных грез" долетали звуки  фортепьЯнного
галопа, крашеные двери пивной то и дело визжали на блоке, оттуда на морозный
воздух вылетали облака пара, и  фигуры  в  драповых  пальто  с  каракулевыми
воротниками то и дело по двое, по трое бочком спасались  от  снежных  вихрей
там, где на помосте уже рассаживалсЯ пестрый цыганский хор. Њы с ключиком  в
надвинутых на глаза кепках, покрытых снегом, входили  в  эту  второразрЯдную
пивнушку, чувствуЯ себЯ по меньшей мере гусарами, примчавшимисЯ на тройке  к
"џру".слушать цыган. ‘тоит ли описывать после ‹ьва ’олстого цыганские песни,
надрывавшие души не одного  поколениЯ  русских  людей?  ‘тоит  ли  описывать
ночную метель - от неба до земли,-раскачиванье предутренних фонарей,  отчего
всЯ улица нырЯла, как сорвавшийсЯ с ЯкорЯ корабль, и тени убегавших  от  нас
цыганок с узелками под мышкой, в которых они несли своим  детЯм-цыганЯтам  в
Џетровский парк еду, полученную в трактире? ЃесплоднаЯ погонЯ  за  неземной,
выдуманной цыганской любовью. …динственно что  стоит  вспомнить,  это  слова
ключика по поводу одной старойпрестарой, но могучей  цыганки,  сидевшей  как
идол в первом рЯду хора, посередине, с длинными буклЯми по сторонам  грубого
мужского лица. ‚идимо, она была хозЯйкой и повелительницей хора. Ќечто вроде
пчелиной матки. - ’ы знаешь, на кого она похожа?  -  спросил  ключик.  -  Ќа
кого? Ћн сделал  длинную  паузу,  во  времЯ  которой  несколько  раз  окунул
подбородок в пивную пену, и наконец торжественно провозгласил: - Ћна  похожа
на „жонатана ‘вифта! ‘лово "‘вифт" его не удовлетворЯло. …му непременно надо
было произнести эффектное - „жонатан. Ћднажды в присутствии Љомандора ключик
не  удержалсЯ  и  произнес  с  пафосом:  -  Џротуберанец!  Љомандор   слегка
поморщилсЯ, вокруг его рта поЯвились складки, и  он  сказал:  -  Џослушайте,
ключик, а вы не могли бы выражатьсЯ менее  помпезно?  Љлючик  стал  обидчиво
объЯснЯть,  что   слово   "протуберанец"   вполне   научное   и   обозначает
астрономическое Явление, свЯзанное со структурой солнечной  короны,  на  что
Љомандор только безнадежно махнул рукой.
     "...ночью снежной и мЯтежной чей-то струнный перебор" - и  тени  саней,
летЯщих к "џру", и звон колокольчика, и шорох крупных бубенцов...
     ...’ак мы некоторое времЯ и жили с ключиком...
     Ќо не думайте, что Я описываю двух бездельников, оторванных  от  жизни,
от революции. ќто совсем не так.  Њы  много  и  усердно  работали  в  газете
"ѓудок",  предназначенной  длЯ   рабочих-железнодорожников.   Џо   странному
стечению обстоЯтельств в "ѓудке"  собралась  компаниЯ  молодых  литераторов,
которые впоследствии стали, смею сказать, знаменитыми  писателЯми,  авторами
таких произведений, как "ЃелаЯ гвардиЯ",  "„ни  ’урбиных",  "’ри  толстЯка",
"‡ависть",   "„венадцать    стульев",    "ђоковые    Яйца",    "„ьЯволиада",
"ђастратчики", "Њастер  и  Њаргарита"  и  много,  много  других.  ќти  книги
писались по вечерам и по ночам, в то времЯ как  днем  авторы  их  сидели  за
столами в редакционной комнате и быстро строчили на полосках газетного срыва
статьи,  заметки,  маленькие  фельетоны,   стихи,   политические   памфлеты,
обрабатывали читательские письма и, наконец, составлЯли счета за проделанную
работу. Љаждый  такой  счет  должна  была  подписать  заведующаЯ  финансовым
отделом, стараЯ большевичка из ленинской гвардии  еще  времен  "€скры".  ќта
толстаЯ пожилаЯ дама в  вЯзаной  кофте  с  оторванной  нижней  пуговицей,  с
добрым, но измученным финансовыми заботами  лицом  и  юмористической,  почти
гоголевской фамилией - не буду ее здесь упоминать - брала  счет,  пристально
его рассматривала и чесала поседевшую голову кончиком ручки, причем глаза ее
делались грустными, как у жертвенного животного, назначенного на заклание. -
Ќеужели все это вы умудрились настрочить за одну неделю? - спрашивала она, и
в этой фразе как бы слышалсЯ осторожный вопрос: не приписали ли вы  в  своем
счете что-нибудь лишнего? ‡атем она  тЯжело  вздыхала,  отчего  ее  обширнаЯ
грудь  еще  больше  надувалась,  и,  обтерев  перо  о  юбку,  макала  его  в
чернильницу и писала на счете  сбоку  слово  "выдать".  Ђвтор  брал  счет  и
собиралсЯ поскорее покинуть кабинет,  но  она  останавливала  его  и  добрым
голосом огорченной матери спрашивала: - Џослушайте, ну на  что  вам  столько
денег? Људа вы их деваете? ќти, в сущности,  скромные  выплаты  казались  ей
громадными суммами. Људа вы их деваете? Њогли ли мы с ключиком  ответить  на
ее вопрос? Ћна бы ужаснулась. ‚едь мы  были  одиноки,  холосты,  вокруг  нас
бушевал нэп... Ќаконец, "экутэ ле богемьен" - это ведь  было  не  даром!  Њы
молчали. Ћна огорченно махала рукой. ‚ самом  деле,  что  она  могла  о  нас
подумать? Ѓеспартийные, без роду без племени, неизвестно  откуда  взЯвшиесЯ,
сомнительно одетые, с развЯзными  манерами  газетной  богемы...  Џравда,  не
лишенные  литературного  таланта...  €  этим-то,  в  общем,   подозрительным
личностЯм приходилось выдавать свЯтые партийные деньги. Ћна так  привыкла  к
понЯтию "партийнаЯ касса", что всЯкие деньги считала партийными  и  отдавать
их на сторону считала чуть ли не преступлением перед революцией.  ЏодписываЯ
наши счета, она  как  бы  делала  вынужденную  уступку  новой  экономической
политике. ‘ волками жить - по-волчьи выть.  …е  можно  было  понЯть.  Љлючик
зарабатывал больше нас всех. Ћн вообще родилсЯ под счастливой  звездой.  …го
все любили. - —то вы умеете? - спросили его, когда он, приехав из •арькова в
Њоскву, пришел наниматьсЯ в "ѓудок". - Ђ что вам надо? - Ќам надо  стихи  на
железнодорожные  темы.  -  Џожалуйста.  Џолучив  материал  о  непорЯдках  на
каком-то железнодорожном разъезде, ключик, как был  в  расстегнутом  пальто,
сел за редакционный стол, бросил кепку под стул  и  через  пЯтнадцать  минут
вручил  секретарю  редакции  требуемые  стихи,   написанные   его   крупным,
разборчивым, круглым почерком. ‘екретарь прочел и  удивилсЯ  -  как  гладко,
складно, а главное, вполне на  тему  и  политически  грамотно!  Џосле  этого
возник вопрос: как стихи подписать? - Џодпишите  как  хотите,  хотЯ  бы  "Ђ.
Џушкин",- сказал ключик,- Я не тщеславный. - “ нас  есть  ходовой,  дежурный
псевдоним ‡убило, под  которым  мы  пускаем  материалы  разных  авторов.  Ќе
возражаете? - ‚алЯйте. —ерез месЯц ходовой редакционный псевдоним  прогремел
но всем железнодорожным линиЯм, и ‡убило стал уже не серым анонимом, а одним
из самых популЯрных пролетарских сатирических  поэтов,  едва  ли  не  затмив
славу  „емьЯна  Ѓедного.  Љлючик-‡убило  оказалсЯ  бесценной  находкой   длЯ
"ѓудка". ‘инеглазый и Я со своими маленькими  фельетонами  на  внутренние  и
международные темы потонули в сиЯнии славы  ‡убилы.  Љак  мы  ни  старались,
придумываЯ длЯ себЯ броские псевдонимы - и ЉрахмальнаЯ Њанишка,  и  Њитрофан
ѓорунца, и Ћливер ’вист,- ничто не могло помочь. Џростой, совсем не броский,
даже скучный псевдоним ‡убило стал в "ѓудке" номером  первым.  Љогда  ‡убилу
необходимо было выехать  по  командировке  на  какую-нибудь  железнодорожную
станцию, ему давали отдельный вагон! Ћн часто брал  менЯ  с  собой  на  свои
триумфальные выступлениЯ, приглашаЯ "в  собственный  вагон",  что  было  длЯ
менЯ, с одной стороны, комфортабельно, но с другой - грызло мое  честолюбие.
Љлючик-‡убило  выступал  со  своими  знаменитыми  буриме   перед   тысЯчными
аудиториЯми прЯмо  в  паровозных  депо,  имеЯ  не  меньший  успех,  чем  наш
харьковский  дурак,  некогда  сделавший  свою  служебную  карьеру   стишками
молодого ключика.
     Ќо в "ѓудке" произошло еще одно чудо.
     ‚ числе молодых, приехавших с юга в  Њоскву  за  славой,  оказалсЯ  наш
общий друг, человек во многих отношениЯх замечательный. Ћн был  до  кончиков
ногтей  продуктом  западной,  главным  образом  французской   культуры,   ее
новейшего искусства - живописи, скульптуры, поэзии. Љаким-то образом ему уже
был известен Ђполлинер, о котором мы (даже птицелов) еще не  имели  понЯтиЯ.
‚о всем его облике было нечто неистребимо западное. Ћн одевалсЯ как все  мы:
во что бог послал. € тем не менее он Явно выделЯлсЯ. „аже самаЯ обыкновеннаЯ
рыночнаЯ кепка приобретала  на  его  голове  парижский  вид,  а  пенсне  без
ободков, сидЯщее на его странном носу и как бы  скептически  поблескивающее,
его негритЯнского  склада  губы  с  небольшой  черничной  пигментацией  были
настолько  космополитичны,  что  воспринЯть  его  как  простого   советского
гражданина казалось очень трудным. Њежду тем среди всех нас, одержимых духом
революции, он, быть может, был наиболее революционно-советским. Ћн дружил  с
наследником (так мы назовем одного из нашей литературной компании),  который
и привел его к нам в  агитотдел  Ћдукросты,  а  потом  и  в  так  называемый
коллектив поэтов, где он (назовем его просто друг), хотЯ  большей  частью  и
молчаливо, но весьма неравнодушно, принимал  участие  в  наших  литературных
спорах.
     Њы полюбили его, но никак не могли определить, кто же он  такой:  поэт,
прозаик, памфлетист, сатирик? ’огда еще не существовало понЯтиЯ эссеист.
     ‚о всЯком случае, было Ясно, что он принадлежит к  левым,  даже,  может
быть, к кубо-футуристам. Ќечто маЯковское  всегда  витало  над  ним.  ‚  нем
чувствовалсЯ  острый  критический  ум,  тонкий  вкус,  и   втайне   мы   его
побаивались, хотЯ свои Язвительные суждениЯ он высказывал чрезвычайно редко,
в форме коротких замечаний "с места", всегда очень  верных,  оригинальных  и
зачастую убийственных. …му  был  свойствен  афористический  стиль.  Ћднажды,
сдавшись на наши просьбы, он прочитал  несколько  своих  опусов.  Љак  мы  и
предполагали, это было  нечто  среднее  между  белыми  стихами,  ритмической
прозой, пейзажной  импрессионистической  словесной  живописью  и  небольшими
философскими отступлениЯми. ‚ общем, нечто весьма своеобразное, ни на что не
похожее, но очень пластическое и впечатлЯющее, ничего общего  не  имеющее  с
упражнениЯми провинциальных декадентов. ‘ейчас, через много лет, мне  трудно
воспроизвести по памЯти хотЯ бы один из его опусов. Џомню только что-то, где
по Ярко-зеленому лугу бежали красные кентавры, как бы написанные Њатиссом, и
молнии ложились на темном горизонте, в  это  была  вечнаЯ  весна  или  нечто
подобное... Њожете себе представить, каких трудов  стоило  устроить  его  на
работу в Њоскве. Ћ печатании его произведений,  конечно,  не  могло  быть  и
речи. Џришлось порЯдочно повозитьсЯ, прежде чем  мне  не  пришла  на  первый
взглЯд безумнаЯ идеЯ повести его наниматьсЯ в "ѓудок". - Ђ что он  умеет?  -
спросил  ответственный  секретарь.  -  ‚се  и  ничего,-  сказал  Я.  -   „лЯ
железнодорожной  газеты  это  маловато,-  ответил  ответственный  секретарь,
легендарный Ђвгуст Џотоцкий, последний из  рода  польских  графов  Џотоцких,
подобно ”еликсу „зержинскому примкнувший к революционному  движению,  старый
большевик, политкаторжанин, совесть революции,  на  вид  грозный,  с  наголо
обритой, круглой, как Ядро, головой и со сложением  борца-тЯжеловеса,  но  в
душе нежный добрЯк, преданный товарищ и друг всей нашей компании.-  ‚ы  менЯ
великодушно извините,- обратилсЯ он к другу, которого Я привел к  нему,-  но
как у вас насчет правописаниЯ? “меете вы изложить свою мысль грамотно?  ‹ицо
друга покрылось пЯтнами. Ћн был очень самолюбив. Ќо он сдержалсЯ и  ответил,
прищурившись: - ‚ принципе пишу без грамматических ошибок. - ’огда мы  берем
вас правщиком,- сказал Ђвгуст. Ѓыть правщиком значило приводить в годный длЯ
печати вид поступающие в редакцию малограмотные  и  страшно  длинные  письма
рабочих-железнодорожников.  Џравщики  стоЯли   на   самой   низшей   ступени
редакционной  иерархии.  €х  материалы  печатались  петитом   на   последней
странице, на так называемой  четвертой  полосе;  дальше  уже,  кажетсЯ,  шли
расписаниЯ поездов и похоронные объЯвлениЯ.
     „ругу  вручили  пачку  писем,  вкривь  и  вкось  исписанных  чернильным
карандашом.  „руг  отнессЯ  к  этим  неразборчивым   каракулЯм   чрезвычайно
серьезно. Ћн уважал рабочий  класс,  невиновный  в  своей  безграмотности  -
наследии   дореволюционного   прошлого.   Ћбычно   правщики   ограничивались
исправлением  грамматических  ошибок   и   сокращениЯми,   придаваЯ   письму
незатейливую форму небольшой газетной  статейки.  „руг  же  поступил  иначе.
‚ылущив из письма самую суть, он создал совершенно новую  газетную  форму  -
нечто вроде прозаической эпиграммы размером не  более  десЯти  -  пЯтнадцати
строчек в две колонки. Ќо зато каких строчек! Ћни  были  просты,  доходчивы,
афористичны и в то же времЯ изысканно  изЯщны,  а  главное,  насыщены  таким
юмором, что буквально через несколько дней четвертаЯ полоса, которую до  сих
пор никто не  читал,  вдруг  сделалась  самой  любимой  и  заметной.  „ругие
правщики сразу же в меру своих дарований воспринЯли блестЯщий стиль друга  и
стали  ему  подражать.  ’аким  образом,  возникла  совершенно  новаЯ   школа
обработчиков, перешедшаЯ на более высшую ступень газетной иерархии.
     ќто  была  маленькаЯ  газетнаЯ  революциЯ.   ‘тарые   газетчики   долго
вспоминали невозвратимо далекие  золотые  дни  знаменитой  четвертой  полосы
"ѓудка". ‘оздатель же этого новаторского газетного стилЯ  так  и  осталсЯ  в
этой области неизвестным, хотЯ через несколько  лет  в  соавторстве  с  моим
братишкой  снискал  мировую  известность,  о  чем   своевременно   и   будет
рассказано.
     Џока  же  мне  не  хочетсЯ  расставатьсЯ  с  ключиком,  с   Њыльниковым
переулком, с его особым поэтическим миром, где наши свободные  мнениЯ  могли
не совпадать с общепринЯтыми, где длЯ нас не существовало авторитетов  и  мы
независимо судили об исторических событиЯх, а о великих людЯх просто  как  о
соседЯх  по  квартире.  Ћ  ‹ьве  ’олстом  и  Ќаполеоне  судили  строго,   но
справедливо, не делаЯ скидок на всемирную славу.  Ќекоторых  из  великих  мы
совсем не признавали. Њного читали. Љое-чем чрезмерно  восхищались.  Љое-что
напрочь отвергали. ‘ловом, позволЯли себе "колебать мировые струны".
     ‚округ нас бушевали политические страсти. Ѓуржуазный  мир  еще  не  мог
смиритьсЯ с победой ЋктЯбрьской революции. ‚олны ненависти катились на нас с
‡апада. ‘оветскаЯ власть с каждым днем мужала, но  ей  все  еще  приходилось
преодолевать множество препЯтствий. ‘егоднЯ трудно себе  представить,  но  в
стране была безработица и в  Њоскве  работала  Ѓиржа  труда.  ‘реди  бурь  и
потрЯсений рождалось могучее государство рабочих и крестьЯн. ЏоЯвились новые
формы общественного сознаниЯ,  производственных  отношений.  ќпоха  ‚еликого
Џоиска. ‚се несло на себе печать новизны. Ќовый кинематограф.  Ќовый  театр.
ЌоваЯ поэзиЯ. ЌоваЯ проза. ЌоваЯ живопись. Ќовые имена гремели  вокруг  нас.
Ќовые поэмы. Ќовые фильмы. ЌоваЯ техника. ЏоЯвились первые  радиоаппараты  -
самодельные Ящики с детекторными приемниками, и, надев на  голову  наушники,
можно было слышать  муравьиную  возню  неразборчивой  человеческой  речи  на
разных Языках и слабую музыку, бог весть  откуда  доносившуюсЯ  из  мирового
эфира в наш Њыльников переулок.
     Ќо все это как бы не имело к нам отношениЯ.
     Њы были неизвестны среди громких имен молодого  искусства.  Њы  еще  не
созрели длЯ славы. Њы еще  были  бутоны.  Ђполлон  еще  не  требовал  нас  к
свЯщенной жертве.  Њы  только  еще  разминали  пластический  материал  своих
будущих сочинений. Ђ то,  что  было  написано  нами  раньше,  преждевременно
умирало, едва успев родитьсЯ. Ћднако это нас нисколько не огорчало.
     Њожет быть, этим и восхищалсЯ Ѓрунсвик...
     Њы были в курсе всех  событий.  Њы  шагали  мимо  „ома  ‘оюзов,  где  в
Љолонном зале проходили политические процессы. Њы читали дискуссионные листы
газет, разворачиваЯ их прЯмо на улице, и ветер вырывал  их  у  нас  из  рук,
надуваЯ, как паруса.  Њы  посещали  знаменитую  первую  ‘ельскохозЯйственную
выставку в Ќескучном саду, где толпы крестьЯн, колхозников и  единоличников,
из всех союзных республик в  своих  национальных  одеждах,  в  тюбетейках  и
папахах,  оставЯ  павильоны  и  загоны  с  баснословными  свиньЯми,  быками,
двугорбыми верблюдами, от которых исходила  целебнаЯ  вонь  скотных  дворов,
толпились  на  берегу  разукрашенной   Њосквы-реки,   восхищаЯсь   маленьким
дюралевым "юнкерсом" на водЯных лыжах, который то поднималсЯ в воздух, делаЯ
круги над пестрым табором выставки, то садилсЯ на воду, бегущую синей  рЯбью
под дрЯхлым Љрымским мостом на  том  месте,  где  ныне  мы  привыкла  видеть
стальной висЯчий мост с натЯнутыми струнами креплений.
     "€ чего глазеет люд? ќка невидаль-верблюд! џ на "юнкерсе" каталсЯ, да и
то не удивлЯлсЯ".
     €менно   к    этому    периоду    нашего    творческого    бездействиЯ,
изнурительно-медленного созреваниЯ гражданского самосознаниЯ мне бы хотелось
отнести те отрывочные воспоминаниЯ о ключике на пороге его зрелости,  о  его
оригинальном  мышлении,  о  его  совершенно  невероЯтных  метафорах,  секрет
которых ныне утрачен, как утрачен секрет  химического  состава  неповторимых
красок мастеров старинной итальЯнской живописи, и по сей день не  потерЯвших
своей светЯщейсЯ свежести. ‚ероЯтно, здесь мы имеем дело  с  физиологическим
феноменом: особым  устройством  механизма  запоминаниЯ  в  мозговых  клетках
ключика, странным образом соединенного с механизмом ассоциативных свЯзей.
     Њетафора - это, в общем, довольно банальнаЯ форма поэтической речи. Љто
из писателей не пользовалсЯ метафорой! Ќо метафоры ключика отличаютсЯ  такой
невероЯтной ассоциативной сложностью, котораЯ уже не в  состоЯнии  выдержать
собственной сложности и доходит до примитивной, почти кухонной  простоты.  ‚
жизни он был так же метафоричен, как в своих произведениЯх.
     “же тЯжело больной, на пороге смерти он сказал врачам, переворачивавшим
его на другой бок: - ‚ы переворачиваете менЯ, как лодку. ЉажетсЯ,  это  было
последнее слово, произнесенное им коснеющим Языком.
     Ѓыть может, самаЯ его блестЯщаЯ  и  нигде  не  опубликованнаЯ  метафора
родилась как бы совсем случайно и по самому пустому поводу:  у  нас,  как  у
всЯких   холостЯков,    завелись    две    подружки-мещаночки    в    районе
‘адовой-’риумфальной, может  быть  в  районе  Њиусской  площади.  Ћдна  чуть
повыше,  другаЯ  чуть  пониже,  но  совершенно  одинаково  одетые  в   белые
батистовые платьица с кружевами, в  белых  носочках  и  в  белых  шлЯпках  с
кружевными полЯми. Ћдна была "моЯ", другаЯ - "его".  Њы  чудно  проводили  с
ними  времЯ,  что,  признатьсЯ,  несколько  смЯгчало  горечь  наших  прежних
любовных неудач. Ќаши юные подруги были малоразговорчивы, ненавЯзчиво нежны,
нетребовательны, уступчивы и не раздражали нас покушениЯми на более глубокое
чувство, о существовании которого, возможно, даже и не  подозревали.  €ногда
они приходили к нам в Њыльников переулок, никогда не опаздываЯ,  и  ровно  в
назначенный час обе поЯвлЯлись в начале переулка - беленькие и нарЯдные.
     (‚от видите, сколько мне пришлось потратить слов длЯ того,  чтобы  дать
понЯтие о наших молоденьких возлюбленных!)
     Ћднако ключик решил эту стилистическую задачу  очень  просто.  Ћднажды,
посмотрев в окно на садЯщеесЯ за крыши солнце, он сказал:  -  ‘ейчас  придут
флаконы. ’ак они у нас и оставались  на  всю  жизнь  под  кодовым  названием
флаконы, с маленькой буквы.
     Џо-моему, безукоризненно!
     Ћдно только слово - и все совершенно Ясно, всЯ, так  сказать,  картина.
Ќа этом можно и остановитьсЯ. Ћстальные метафоры ключика общеизвестны:  "Ћна
прошумела мимо менЯ, как ветка, полнаЯ цветов и листьев" - и т. д.  Ќаконец,
неизвестные "голубые глаза огородов".
     ЏоучаЯ менЯ, как надо  заканчивать  небольшой  рассказ,  он  сказал:  -
Њожешь закончить длинным, ни к чему не обЯзывающим придаточным предложением,
но так, чтобы оно заканчивалось пейзажной метафорой, нечто вроде того,  что,
идЯ по мокрой от недавнего ливнЯ земле, он думал о своей погибшей молодости,
и на него печально смотрели  голубые  глаза  огородов.  Ќепременно  эти  три
волшебных слова как заключительный аккорд.  "ѓолубые  глаза  огородов".  ќта
концовка спасет  любую  чушь,  которую  ты  напишешь.  Ћн  подарил  мне  эту
гениальную метафору, достойную известного пейзажа ‚ан ѓога, но до сих пор  Я
еще не нашел места, куда бы ее приткнуть. Ѓоюсь, что она так и останетсЯ как
неприкаЯннаЯ. Ќо ведь она  уже  и  так,  одна,  сама  по  себе  произведение
искусства и никакого рассказа длЯ нее не надо.
     —то же касаетсЯ классической ветки, полной цветов  и  листьев,  то  она
нашла место в одном из самых популЯрных сочинений ключика.  ќта  прошумевшаЯ
ветка,  полнаЯ  цветов  и  листьев,  вероЯтнее  всего  ветка  белой   акации
("...белой  акации  гроздьЯ  душистые  вновь  аромата  полны"),   была   той
неизлечимой душевной болью, которую ключик пронес через всю свою жизнь после
измены дружочка, подобно Љомандору, у которого украли его „жиоконду  еще  во
времена "Ћблака в штанах".
     ...тщетные поиски навсегда утраченной первой любви, попытки  как-то  ее
воскресить, найти ей замену...
     Љонечно, этой заменой не могли стать длЯ нас флаконы, так же  незаметно
исчезнувшие, как и поЯвившиесЯ, не оставив после себЯ никакого  следа,  даже
запаха. Ѓоже мой, сколько еще потом поЯвлЯлось и исчезало подобных флаконов,
получавших, конечно, другие кодовые названиЯ, изобретенные  ключиком  вместе
со мной в Њыльниковом переулке. ’ак как это мое  сочинение  -  или,  вернее,
лекциЯ - не имеет  ни  определенной  формы,  ни  хронологической  структуры,
которую Я не признаю, а ЯвлЯетсЯ  продуктом  мовизма,  придуманного  мною  в
счастливую минуту, то Я считаю вполне естественным рассказать в  этом  месте
обо всех изобретенных нами кодовых названиЯх,  облегчавших  нам  определение
разных знакомых женских типов. Ќо прежде хочетсЯ привести кусочек из  письма
Џушкина ‚Яземскому 1823 года из Ћдессы в Њоскву.  Њожет  быть,  это  прольет
некоторый свет на мовизм, а  также  на  литературный  стиль  моих  сочинений
последних десЯтилетий.  ‚от  что  писал  Џушкин:  "...џ  †елал  бы  оставить
русскому  Языку  некоторую  библейскую  похабность.  џ  не  люблю  видеть  в
первобытном  нашем  Языке  утонченности.  ѓрубость  и  простота  более   ему
пристали. Џроповедую из внутреннего убеждениЯ, но по привычке пишу иначе..."
     ‹омаю эту привычку. €так:
     высший  тип  женщины  -  небожительница:  красавица,  по   преимуществу
блондинка с бриллиантами в ушах, нежных  как  розовый  лепесток,  в  длинном
вечернем платье о оголенной  спиной,  стройнаЯ,  длинноногаЯ,  в  серебрЯных
туфельках, накрашеннаЯ, напудреннаЯ, поражающаЯ длиной загнутых  ресниц,  за
решеткой которых наркотически блестЯт глаза, благоухающаЯ духами Љоти,  даже
ѓерлена,- на узкой руке с малиновыми  ноготками  золотые  часики,  осыпанные
алмазами, в сумочке пудреница с зеркальцем  и  пуховка.  Џродукт  нэпа.  Ћна
неприкосновенна и недоступна длЯ нашего брата. …е можно видеть в "Њетрополе"
вечером. Ћна танцует танго, фокстрот или тустеп с  одним  из  своих  богатых
поклонников  вокруг  ресторанного  бассейна,  где  при  свете   разноцветных
электрических лампочек плавают как бы  написанные  Њатиссом  золотые  рыбки,
плещет небольшой фонтанчик. ЃогинЯ, сошедшаЯ с неба на землю лишь длЯ  того,
чтобы люди не забывали о существовании мимолетных видений  и  гениев  чистой
красоты. ‚ начале вечера она недоступна и холодна, как  мрамор,  а  в  конце
нечаЯнно напиваетсЯ, падает в бассейн, а  два  ее  кавалера  в  смокингах  с
помощью метрдотелЯ, тоже в смокинге, под руки волокут ее  к  выходу,  причем
она хохочет, рыдает, с ее ресниц течет чернаЯ краска и шлейф  крепдешинового
платьЯ оставлЯет на паркете длинный след, как от мокрого веника.
     ‘ледом за небожительницей в ранге  красавиц  идет  хорошенькаЯ  девушка
более современного полуспортивного  типа,  в  кофточке  джерси  с  короткими
рукавами,  с  Ямочками  на  щеках  и  на  локотках,  чаще   всего   азартнаЯ
любительница пинг-понга, имеющаЯ у нас  кодовое  название  "Ђй-дабль-даблью.
Ѓлеск домен. ‘топ! ‹ью!".
     („ань американизму ‹евого фронта двадцатых годов: из стихов соратника.)
     Џосле ай дабль-даблью идет таракуцка (происходит  от  румынского  слова
"тартакуца", то есть маленькаЯ  высушеннаЯ  тыквочка,  величиной  с  Яблоко,
превратившегосЯ у нас в южнорусское  слово  "таракуцка"  -  любимаЯ  игрушка
маленьких  деревенских  детей).  …сли  ее  потрЯсти,  в  середине   зашуршат
высушенные семечки. ’аракуцки были наиболее  распространенным  у  нас  типом
молоденьких, хорошеньких, круглолицых девушек, чаще всего из рабочего класса
- продавщиц, вагонных проводниц, работниц заводов и  фабрик,  наполнЯвших  в
часы пик московские улицы.  Ћни  были  большие  модницы,  хотЯ  и  одевались
стандартно: лихо  надетые  набекрень  белые  суконные  беретики,  аккуратные
короткие  пиджачки  на  стройных  миниатюрных  фигурках,  нарЯдный   носовой
платочек, засунутый в рукав, на плотных ножках туфельки-танкетки, в  волосах
сбоку пластмассоваЯ заколка. Ћни были самостоЯтельны, независимы,  улыбчивы;
их всегда можно было видеть  вечером  под  светЯщимисЯ  уличными  часами,  в
ожидании свиданьЯ с каким-нибудь красавцем или даже  с  немолодым  советским
служащим, улизнувшим от бдительного ока супруги. €х еще называли "фордики" в
честь первых такси, недавно поЯвившихсЯ на  улицах  Њосквы.  ЏризнатьсЯ,  из
всех видов красавиц они были  длЯ  нас  самые  привлекательные,  конечно  не
считаЯ флаконов. ’аракуцки были маленькие  московские  парижанки,  столичные
штучки, то, что когда-то во ”ранции называлось "мидинетки",  их  не  портило
даже то, что пальчики на руках и ногах  у  них  были  как  бы  не  до  конца
прорезаны, вроде некоторых видов сдобного печеньЯ,  надрезанного  по  краЯм.
‚идимо, создаваЯ их, бог очень торопилсЯ и не вполне закончил свою работу.
     ‡а таракуцками шли женщины неприЯтные, и среди них самый неприЯтный тип
был холера - тощаЯ, очень черноброваЯ, с плохими  зубами,  висЯщими  космами
прЯмых волос и пронзительным индюшачьим голосом. Љак ни странно,  но  бывали
случаи, когда небожительница  перерождалась  в  холеру,  а  холера  каким-то
образом преображалась в небожительницу, но это случалось крайне редко.  ‡ато
между таракуцками и ай дабль-даблью было больше сходства, и мужчины  нередко
их путали, что, впрочем, не приносило им особых  огорчений.  Ѓыл  еще  более
возвышенный и одухотворенный тип холеры,- с пЯтнами черных глазных впадин  и
страстно раскинутыми, как  бы  распЯтыми  руками,  как  известный  барельеф,
высеченный на длинной кладбищенской стене. €, наконец, первый день твореньЯ.
Ћчень молоденькаЯ,  рано  созревшаЯ,  малограмотнаЯ,  с  неразвитой  речевой
артикулЯцией, испуганными  глазами  на  толстом  свекловично-багровом  лице,
каким-то образом, чаще  всего  случайно,  очутившаЯсЯ  в  большом  городе  и
показывающаЯ прохожим листок бумаги, на котором  каракулЯми  написан  адрес,
который она разыскивает. Џервый день  твореньЯ  чаще  всего  превращалась  в
нЯньку (нЯньки в то времЯ еще не перевелись), в  железнодорожную  сторожиху,
держащую в руке зеленый флажок, но чаще  всего  поступала  на  фабрику  и  с
течением времени превращалась в таракуцку. Ѓыли еще какие-то  разновидности,
открытые мною с ключиком, но Я уже о них забыл. €мелись также типы и мужчин,
но перечислЯть их  не  стоит,  так  как  все  они  ЯвлЯлись  длЯ  нас  игрой
воображениЯ, выходцами из старого мира, заимствованными  из  дореволюционной
классической литературы. ‚се это было длЯ  нас  литературной  игрой,  вечной
тренировкой наблюдательности, в особенности  же  упражнением  в  сравнениЯх.
Ћднажды мы так заигрались в эту игру в сходства, что  ключик,  рассердившись
не на шутку, закричал:
     - Ѓудем считать, что все похоже на все,  и  кончим  это  метафорическое
мучение! ‚ чем-то он, конечно, был прав. Ќо Я думаю, что подобного рода игра
ума, которой мы занимались чуть ли не с  гимназических  лет,  сослужила  нам
впоследствии, когда мы стали всерьез писателЯми, большую службу.
     ...Я чувствовал, что ключик никак не может забыть ту, котораЯ  еще  так
недавно прошумела в его жизни, как ветка, полнаЯ цветов и  листьев.  Џодобно
Џрусту, искавшему  утраченное  времЯ,  ключик  хотел  найти  и  восстановить
утраченную любовь. Ћн смоделировал образ ушедшего от него дружка,  искал  ей
замену,  его  душа  находилась  в  состоЯнии   вечного   тайного   любовного
напрЯжениЯ, которое ничем не могло разрешитьсЯ. ’о, что он так упорно искал,
оказалось под боком, рЯдом, в Њыльниковом  переулке,  почти  напротив  наших
окон. ЊоЯ комната была проходным двором. ‚ ней всегда, кроме нас с ключиком,
временно жило множество наших приезжих друзей. Ќекоторое времЯ  жил  с  нами
вечно бездомный и неустроенный художник,  брат  друга,  прозванный  за  цвет
волос рыжим. „руг говорил про него, что когда он идет по улице своей нервной
походкой  и  размахивает  руками,  то  он  похож  на  манифестацию.   ‚полне
допустимое преувеличение. ’ак вот этот самый рыжий художник откуда-то достал
куклу, изображающую годовалого ребенка, вылепленную совершенно реалистически
из папье-маше и одетую в короткое розовое  платьице.  Љукла  была  настолько
художественно выполнена, что в двух шагах ее нельзЯ было отличить от  живого
ребенка. Ќаша комната находилась в первом этаже, и мы часто забавлЯлись тем,
что,  открыв  окно,  сажали  нашего  годовалого  ребенка  на  подоконник  и,
дождавшись, когда в переулке  поЯвлЯлсЯ  прохожий,  делали  такое  движение,
будто наш ребенок вываливаетсЯ из окна. ђаздавалсЯ отчаЯнный крик прохожего,
что и требовалось доказать. ‘коро слава о чудесной кукле распространилась по
всему району —истых прудов. Љ нашему окну стали подходить любопытные,  просЯ
показать искусственного ребенка. Ћднажды, когда ключик сидел на подоконнике,
к нему подошли две девочки из нашего переулка - уже не девочки, но еще и  не
девушки, то, что покойный Ќабоков назвал "нимфетки", и одна из них  сказала,
еще несколько по-детски шепелЯвЯ: - Џокажите нам куклу. Љлючик посмотрел  на
девочку, и ему показалось, что это то самое, что он  так  мучительно  искал.
Ћна не была похожа на дружочка. Ќо она была ее улучшенным подобием - моложе,
свежее,  прелестнее,  невиннее,  а  главное,  по  ее  фаЯнсовому  личику  не
скользила ветренаЯ улыбка изменницы, а личико это  было  освещено  серьезной
любознательностью школьницы, быть может  совсем  и  не  отличницы,  но  зато
честной и порЯдочной четверочницы.  ’ут  же  не  сходЯ  с  места  ключик  во
всеуслышание  поклЯлсЯ,  что  напишет  блистательную  детскую  книгу-сказку,
красивую,  роскошно  изданную,  в   коленкоровом   переплете,   с   цветными
картинками, а на титульном листе будет напечатано, что книга  посвЯщаетсЯ...
Ћн спросил у девочки имЯ, отчество и фамилию; она добросовестно их сообщила,
но, кажетсЯ, клЯтва ключика на нее не произвела  особенного  впечатлениЯ.  “
нее  не  была  настолько  развита  фантазиЯ,  чтобы  представить  свое   имЯ
напечатанным на роскошной подарочной книге  знаменитого  писателЯ.  ‚едь  он
совсем еще был не знаменитость, а всего лишь, с ее точки  зрениЯ,  немолодой
симпатичный сосед по переулку, не больше. Ћн стал за ней ухаживать как некий
добрый дЯдЯ, что выражалось в потоке метафорических комплиментов, остроумных
замечаний, которые пропадали даром, так как их  не  могла  оценить  скромнаЯ
чистопруднаЯ девочка, едва вышедшаЯ из школьного  возраста.  „ело  дошло  до
того, что ключик пригласил  ее  с  подругой  в  упомЯнутое  уже  здесь  кино
"‚олшебные  грезы"  на  ленту  с  ѓарри  Џилем;  девочки  получили   большое
удовольствие, в особенности  от  того,  что  ключик  купил  им  мороженое  с
вафлЯми, которое они бережливо облизывали со всех сторон во времЯ сеанса.
     Ћдним словом, роман не получилсЯ: слишком велика  была  разница  лет  и
интеллектов. Ќо обещанную книгу ключик стал писать, рассчитываЯ,  что,  пока
он ее напишет, пока  ее  примут  в  издательстве,  пока  художник  изготовит
иллюстрации, пока книга выйдет в свет, пройдет года два или три,  а  к  тому
времени  девочка  созреет,  поймет,  что  он  гений,   увидит   напечатанное
посвЯщение  и  заменит  ему  дружочка.  ЃольшаЯ   часть   расчетов   ключика
оправдалась.  Ћн  написал  нарЯдную  сказку  с  участием  девочки-куклы;  ее
иллюстрировал  (по  протекции   колченогого)   один   из   лучших   графиков
дореволюционной ђоссии, „обужинский, на титульном листе четким шрифтом  было
отпечатано посвЯщение, однако девичьЯ фамилиЯ девочки, превратившейсЯ за это
времЯ в прелестную девушку, изменилась на  фамилию  моего  младшего  братца,
приехавшего  из  провинции  и  успевшего  прижитьсЯ  в  Њоскве,  в  том   же
Њыльниковом переулке. Ћн сразу же в