Я вполне и проверить. Љогда после обильной выпивки он
вновь заиграл, хмель куда острее нацелил его игру. “мышлен-ного или, скажем,
показательного эксперимента  не  было,  а все же пьЯный  про себЯ  знает,  и
пальцы музыканта знали, что он тогда играл, хотЯ бы и на  пыльной,  дрЯнной,
старой  гармошке. Ћн  играл  ‚енули с полуднЯ, звавшуюсЯ также ‚енули ветры,
знакомую и уже  певшуюсЯ  сегоднЯ  в застолье песню,- он играл ее,  прЯчась,
выставив совсем уже простеньким напевом,  вроде как отложит сейчас гармонику
да и  выпьет стопку, а  там  еще стопку, а  вы,  подхватившие, пойте, пойте!
Ћднако  с  ленцой наиграв  тему, Ѓашилов  ее  не  бросил: это  было  как  бы
фортепианное  вступление,  когда  виолончель  или,  скажем, альт  молчит,  а
пианист  вырываетсЯ  несколько вперед. џвив форму  он уже второй  вариа-цией
вдруг придал старой  песне задора и  жизни,  буквально  растворив  мелодию в
потоке триолей.  Ћн  звенел,  он баловалсЯ,  он  видел,  что  слушают уже  с
удивлением, отчего еще и добавил звонкости, в  то  времЯ как басы нарочито и
несколько иронично притопывали за жаворонковой ладовой спешкой. ’ретий взлет
он  сопроводил  пышными  и чуть холодноватыми фигурациЯми,  а-лЯ фортепиано:
немножко роскоши  не помешает. € лишь в четвертой, в  минорной,  вариации он
дал  им,  слушав-шим, впасть в  непосредственное  чувство:  оживив тревожную
ноту, скрытую в песенной теме, он  без оттЯгиваниЯ, сразу  и с маху выпустил
мелодию  на  свободу, даваЯ ей поплакатьсЯ,  а  им поплакать.  Ќет,  криков,
восторга  не  было.  Ћн и  не  ждал  криков.  Ћни  замерли.  Џритихшие,  они
продолжали  есть  помидоры,  Яйца,  хлеб,   двигаЯ  руками  замедленно,  как
расслабленные:  мелодиЯ с ее  рыданиЯми  сидела  уже  в  самом их нутре; две
женщины  беззвучно  плакали.  € конечно,  никто из  них  не  мог  бы  сейчас
подхватить или даже просто подпеть эту песню. Ћни не смели. •мельной Ѓашилов
еще и  прошелсЯ по  мелодии,  потопталсЯ  на  ней, а  затем,  Ясно  и широко
оповещаЯ об убиенной песне, завершил светлой лаконичной кодой.
     Њеж  первой  и второй вариациЯми у них все  же была возможность,  когда
возник  крохотный   просвет,   промельк,  соломинка,  за  которую  могли  бы
схватитьсЯ;  в тот особенный  миг отрыва показалось удивительным, что итогом
всей  этой  музыки,  если  не  считать  саму  музыку,  ЯвилсЯ  легкий мотив,
мотивчик,  который  захмелевший  Ѓашилов  и  стал  вдруг  наигрывать   двумЯ
пальцами, отчего  их  глаза оживились. Ћни как бы воспрЯнули. € конечно, они
бы  запели, но  он не  дал. ‚ероЯтно, так бывало и в детстве: он  выхватывал
глубинную  народную  мелодию, брал  из куста, мелодии не  живут в одиночку,-
брал  и выпЯчивал,  вынимал ее  нутро на  обозрение всем, а потом доводил до
такого блеска, что им не одолеть, не справитьсЯ - открыть рот  и закрыть. €х
голоса  как бы угасали один за одним. Ћни смолкли.  € раз от разу переходили
на песню, которую  он еще не играл. Љонечно, иногда они смирЯлись неохотно и
пробовали, сопротивлЯЯсь, петь  с ним в  парал-лель.  Ѓашилову  было восемь,
кажетсЯ, лет. Ќо мальчик уж тогда был нацелен. €нстинктом, пальца-ми, нежной
кожей щеки он уже верно чувствовал опасность, когда уступить им значило быть
личнос-тно  задавленным, и оттого-то, сталкиваЯ  меж собой  голоса  женщин и
вроде бы хитрЯ, как хитрЯт дети, мальчик  сам переигрывал и заигрывал вторы.
Њужчины молчали, ожидаЯ. †енщины сбились. Ђ Ѓашилов-мальчик все дурачилсЯ на
своей певучей гармонике, и как затЯгивание времени, как  продление баловства
возникло  подспорье  мелодии  - тогдашние детские  его  вариации, хотЯ  бы и
робко,  ребЯчески, но они  засверкали, заискрились, теснЯ и не даваЯ женским
голосам ни пЯди,  ни кусочка  музыкального  пространства,  на котором  песнЯ
могла бы заново выкрепнуть и  выжить. Ћн уже в детстве забивал их пение. ?’ы
разве не замечал?? - спросила  ѓалка  тогда,  у  озера,  а  он  переспросил:
?—то?..?

     Љазалось,  поселок отпускает легко, и потому тихо уйти было здесь проще
простого:  только за дом, а уж дальше никого  не  встретишь.  Ћни пошли в ту
сторону,  где горы,-  горы были невысоки, из долин  пахло влажной травой. Ћн
скрывал, что женат, и, когда ѓалка спросила, он ответил ей:
     - Ќет.
     - Ђ вроде сказали - женилсЯ...
     Џо  неЯсной  какой-то  причине  он  упорно скрывал первый  год, скрывал
второй и  только  на третий,  наконец  осмелев, стал признаватьсЯ  сторонним
людЯм, что женат. ‚озможно, это был  безотчетный страх перед поселком: страх
сознатьсЯ в личном. ѓалке, женат он или не женат, было не так уж важно - она
не строила планов, и он это знал. ‘идЯ в ковыле, они оба  смеЯлись тому, что
руки аварийщицы оказывались ничуть не слабее рук музыканта, хотЯ у него были
достаточно сильные  руки. Џахло степью.  †ить  казалось  просто,  как  траве
расти, а ковылю выпрыгивать над травой и покачиватьсЯ. € сумерки были легки.
Ћни возвращались усталые  -  медленно шли,  удивлЯЯсь,  как далеко  забрели.
Џоселок обладал  особенностью:  сколько  бы мало  ни ушел от него, казалось,
ушел далеко.
     - “еду Я,- сообщила ѓалка. - ‘кучно здесь становитсЯ...
     Ћн спросил:
     - Људа?
     - Џосмотрим.
     “ —укреевых его ждала та же опрЯтнаЯ комната. Џостелено  ему было чисто
и у открытого окна,-  через окно,  припозднившийсЯ, он  и влез. ‚ чистоте он
чувствовал себЯ как пух в воздухе. —укреевы  были без  детей: сын  Ђндрейка,
одногодок  ѓеоргиЯ,  шести  лет  от  роду  был  убит  молнией,  когда  шел с
Ѓашиловым-мальчиком рЯдом и когда в  долинах невысоких гор было полным-полно
тюльпанов. ’огда он не увидел молнии и, кажетсЯ, даже не услышал, а Ђндрейка
просто споткнул-сЯ,  упал, лицо у него стало серое. „етей у —укреевых больше
не было, и любили они Ѓашилова, переместив с сына частицу любви на того, кто
шел рЯдом во времЯ удара беззвучной молнии... ‡автра  Ѓашилову было уезжать,
он  лежал  в  чистой постели  и  у окна,  усталые  ноги гудели, он  лежал  и
улыбалсЯ: родина.
     ?Љонечно, ты лЯжешь у нас. ‘лов нет!? - сказал —укреев в первый же день
и в первый же час, когда Ѓашилов-музыкант приехал.
     € жена —укреева тогда же сказала: ?Ќу Ясно?.

        4

     ЃоЯлсЯ  взрыва снизу,  а удара сверху  - и  повторение этих сложившихсЯ
слов  не  было  пустым, так  как к этим словам  и  картина  была,  житейскаЯ
картинка, почти что факт.
     ‚  какой-то  мере это  уже однажды было, поЯснЯл  он. Ѓыл взрыв на  том
самом заводе, когда шел к поселку, шел мимо, и после взрыва взлетевшаЯ доска
вдруг упала рЯдом,  в шаге, с грохотом; эта рЯдом, а следующаЯ доска попадет
точнее,  то есть могла же она попасть и ударить в  висок, и, стало быть, вот
он, удар сверху, от которого он, музыкант, погибнет немедленно. € немедленно
же в замену ему закричат  дети,  маленькие или  даже новорожденные, красные,
разинутые, крохотные рты. Ћни закричат, а воображение, разумеетсЯ, дорисует,
что это уже не просто писки  и крики, а хор, они поют, да, совсем малые, да,
в  пеленках, да,  новорожденные с красными  крохотными разинутыми ртами, они
поют,  и получаетсЯ, что он, камерный музыкант, искупил;  получаетсЯ, что он
не боитсЯ, а  хочет  этого  удара  сверху, удара  доской, как бы  беззвучной
молнии, чтобы упасть как споткнутьсЯ и зарытьсЯ серым лицом в землю...
     ‘ын  Ѓашилова,   молодой  инженер,  довольно  красивый  и,  разумеетсЯ,
заехавший  перед Ќовым годом к родителЯм, чтобы  их поздравить  и поклЯнчить
деньжат,  рассказывал,  что   воображение  отца  не  ограничиваетсЯ  поющими
младенцами -  а  кстати,  нет  ли  там  прокравшихсЯ в подкорку и потихоньку
поющих ангелов? Ћн рассказывал, что возле дома  и на улице было тихо, совсем
тихо, но начинающему стареть композитору показалось, что на улице только что
пели.  ‘тареющее  воображение, увы, скачет как  хочет. ?’ам только  что пели
песню,  да, да, Я  слышал: там проходили люди, совсем  простые люди, малЯры,
кажетсЯ,  и  пели!..? - настаиваЯ на своем, композитор  Ѓаши-лов  уже сильно
нервничал.  „ергаЯсь  по квартире туда и сюда, он наконец подходил к  окну в
своем кабинете.  Ћн осторожно открывал окно  и  выставлЯл голову. Ћн стоЯл и
вслушивалсЯ.
     ‘ын  тем  временем  тоже нервничал;  сын,  который  приехал  поклЯнчить
деликатно денег  и ждал под  просьбу удобной минуты, теперь уже разъЯренный,
взвинченный, выскакивал на лестничную клетку  и  стучал  к тем соседЯм,  что
любЯт во всЯкий народный  праздник широко  погулЯть: ?ќй, вы?!  ЋпЯть  у вас
кто-то  орал?!?  - ?Ќикто не орал?. -  ?—то?? Ђ из-за  двери вновь: никто не
орал, было тихо, клЯнусь  тебе, мертваЯ тишина! - и верно: тишина... тишь...
и часы на руке тикают.
     €  тогда сын,  молодой и  довольно  красивый инженер,  возвращалсЯ, пил
холодной  воды  и  обнаруживал  начинающего  стареть  отца   в  кабинете,  у
приоткрытого   окна.  Ћтец  выставлЯл   в  окно  сильно  поседевшую  голову,
вслушивалсЯ.
     ‘ын подходил ближе и спрашивал:
     - ’ы что, отец?
     - Ќичего...
     ‘ын трогал ладонью стены; кабинет  был  обит  звукопоглощающей  губкой.
Љомпозитор, что и понЯтно, хотел тишины.
     Љабинет  Ѓашилова  был  мал,  фортепьЯно  умещалось  с  трудом,  но, по
счастью,  имелись  две  глубокие ниши, в одной стоЯла  дорогаЯ проигрывающаЯ
система,  в  другой - фонотека,  пластинки  классической  музыки.  Ќебольшое
кресло  было креслом-качалкой, покачивалось оно мЯгко, а все  же  нет-нет  и
протирало ковер, за что  жена  не раз  выговаривала, и, однако же,  он любил
качатьсЯ именно на мЯгком  ковре, а не на  жестковатых паркетинах, которые в
отместку иногда неприЯтно  похрустывали. Ѓашилов любил сочинЯть в кресле. Ќа
коленЯх стопка бумаги, в руках - ручка.  ’ак он и сочинЯл  - рисовал ноту за
нотой и  бесшумно покачивалсЯ. ‡а фортепьЯно он лишь  импровизировал ближе к
ночи, усталый.

     Љогда    шло    постепенное   и    не    очень-то   легкое    признание
Ѓашилова-композитора, отчасти  ради  этого признаниЯ  Ѓашилов-пианист  много
концертировал. ЌаписаннаЯ  музыка должна игратьсЯ. € понЯтно, что сонаты длЯ
скрипки,  а  также  обе  длЯ  виолончели,  из  которых впоследствии особенно
ценилась ‚тораЯ, исполнЯлись с кем-либо в паре прежде всего самим Ѓашиловым;
игрой  убеждал  он как  скрипачей,  так и  виолончелистов,  убеждал  долго и
настойчиво, пока сонаты не  стали говорить сами за себЯ.  Ќо и  когда сонаты
обрели  жизнь,  он исполнЯл их.  Ќе  числЯсь  в  рЯду  известных пиани-стов,
Ѓашилов все же, несомненно, обладал определенным  исполнительским  почерком.
…му  было  лет  тридцать   пЯть,  но  не  больше,  когда  однажды  во  времЯ
концертированиЯ  в  Џскове,  в  перерыве после  первого  отделениЯ,  к  нему
подошел, точнее, подскочил некий человечек.
     -  ‡драсте,-  радостно  пискнул  он;  небольшого   роста,   с   резкими
преждевременными морщинами,  он  был из тех, кто  все повторЯет: здрасте,  и
вновь:  здрасте, умилЯЯсь и  заглЯдываЯ  в самые  глаза, какой,  мол, артист
рЯдом. Ћн умилЯлсЯ, млел, а Ѓашилов отметил, что руки его  дрожат. - Џомните
менЯ? - спрашивал он, но Ѓашилов, конечно, не  помнил, пока не было сказано,
что  это  и есть ѓеннадий  Љошелев, малоудачливый певец, притча  во Языцех в
поселке.  €  конечно  же  Љошелев тоже  узнал пианиста не по лицу,  узнал по
фамилии, по афише.  - ’акие вот наши судьбы. ‚ы  уже большой  музыкант,  а Я
ничто, совсем ничто,- торопилсЯ сказать Љошелев, подбежавший, подскочивший в
перерыве концерта,  и  Ѓашилов ожидал, что  он попросит  сейчас, сию  минуту
денег.
     Ќо  он не попросил денег. Ћн  попросил о разговоре,  и Ѓашилов подумал,
что  уж там-то, в разговоре, он их точно  попросит,-  Ѓашилов даже и взЯл  с
собой  сколько-то, когда отправилсЯ поужинать; но вновь  ошибсЯ. Љошелев и в
разговоре  попросил о  другом  -  он хотел  петь  в  ресторане,  в  скромном
ресторане, и это  не прихоть,  не временнаЯ блажь, а  итог размышлений,  это
итог, и, значит, он нашел  свой путь: малому кораблю малое плаванье.  Ћн был
бы счастлив петь в небольшом ресторане,  да, да, счастлив,  он при музыке, и
ничего  в жизни ему больше  не надо, он именно  что  нашел свой  путь. Ќо  в
том-то и закавыка, что жизнь сложна и что, пока нашел путь, он со  всеми уже
перессорилсЯ  здесь, в  небольшом Џскове. €  потому хочет поменЯть псковское
жилье  на  Џодмосковье,- нет, нет, он знает, что поменЯтьсЯ на Њоскву  - это
трудно, дорого, сложно! он бы и  просить не стал! - он будет вполне счастлив
в подмосковном ресторане, даже и в небольшом.
     Ћн  просил  композитора  и  пианиста  Ѓашилова  заехать  в  Ћдинцовский
райисполком  Њосковской области,  где и замолвить  слово, чтобы не  были они
слишком суровы и  чтобы  помогли  обычному человеку  по  фамилии  Љошелев  с
обменом  и с  пропиской. ’ам, в Ћдинцовском,  нужно  чуть-чуть  подтолкнуть.
‹учше всего прихватить с собой на полчаса  какого-нибудь, скажем, чиновника,
влиЯте-льного дЯдьку из  композиторского  ‘оюза, а  уж дЯдька  сам в  лучших
словах скажет о Ѓашилове, а в свЯзи с ним - о Љошелеве...
     Ѓашилов пообещал; Ѓашилов не только пообещал, но и  все сделал, так как
не сумел  выбросить из головы маленького  певца и его слов, сказанных  тихо,
просительно: ?Ќас только двое из Ђварийного. Љто же поможет мне, если не вы,
†ора...?
     ?ѓеоргий?,-  поправил  тогда  Ѓашилов  машинально,  хоть и  не  чуралсЯ
прежнего своего имени.
     ?„а,  да, конечно,  ѓеоргий,  Я и  на афише видел:  ?ѓеоргий Ѓашилов?,-
заторопилсЯ исправитьсЯ тот.
     Ђ через год  Љошелев,  поменЯвшийсЯ в Џодмосковье, в знак благодарности
пригласил   Ѓашилова  в  ресторан,  в  котором   теперь  пел:  как  водитсЯ,
композитора  хотели   напоить,  накормить,   ублажить,   Ѓашилов   же  долго
отказывалсЯ,  кивал на занЯтость. Ћднако и тут  щемЯщаЯ памЯть об  Ђварийном
поселке пересилила, Ѓашилов ответил согласием, выкроил времЯ  и посетил этот
далекий   загород-ный   ресторан,  кажетсЯ,  ?Џетушок?.   Џротив   ожиданиЯ,
композитору  там  понравилось.  ‘  женой и  сыном-школьником  Ѓашилов жил  в
каждодневных  трудах,  однообразно и, пожалуй,  скучновато, пресно,  а  тут,
расслабившийсЯ, он посидел за  убранным столиком,  вкусно поел,  а  также  и
выпил.  ѓремЯщий  лабудовый оркестрик и поющий ѓеннадий с галстуком-бабочкой
ему  тоже  в общем  понравились, хотЯ  не  обошлось  без  привкуса пошлости,
особенно  же в процыганских этих объЯвлениЯх, видно, вошедших  у ресторанных
людей в моду.
     -   „лЯ  нашего   гостЯ,   известного  композитора   ѓеоргиЯ  Ѓашилова,
исполнЯетсЯ песнЯ …хал на  Ярмарку... - выкрикивали  с  пЯтачковой  эстрады,
отчего  слюна  у  гостЯ делалась во рту кисленькой и гнусной, однако оркестр
гремел, ѓеннадий пел, а все новые и новые  люди шли танцевать, толпа входила
в экстаз; было шумно.
     ‚ыбравшийсЯ из кислого самоощущениЯ Ѓашилов увидел  этих людей поближе:
одни  подпевали  и  веселились,  другие  танцевали,  притихшие  в  объЯтиЯх,
счастливые и музыкой и минутой. Ћн не обольщалсЯ. Ћн видел и тех, что совсем
не  вЯзали  лыка, жестикулировали,  мычали  и даже плохонько выЯвить себЯ не
могли,  не  умели,  чем  вдруг   остро  напомнили  Ѓашилову   безголосого  и
страдающего дурачка ‚асика. Ћдин из них все лез в глаза; в конце он сполз со
стула под стол и там, под столом, плакал. Џро  него забыли. ‚округ него были
только  ноги,  мужские  и  женские.  ќти  вот горькие,  застольные  или даже
подстольные  слезы хотЯ  и  были, разумеетсЯ, второго  сорта, но  ведь  тоже
слезы, тоже человеческие. € еще: как ни мало было  в гремЯщей песне, как  ни
ничтожно мало, крупиночка ее, музыки, все же таилась;  расплюснутаЯ в  угоду
тексту,  распЯтаЯ, невнЯтно повторЯю-щаЯсЯ на припеве  и гонЯемаЯ туда-сюда,
она все же  жила, и  не было это  лишь  голым ритмом аккомпанемента, не было
сплошным  свинством. Ѓашилов сидел  за столиком,  курил. Ћн  уже ограничивал
себЯ в куреве, это была третьЯ за вечер. Ѓашилов думал: музыка - это музыка,
и  разве  Я  такой  уж  высоколобый?  или сноб?.. Ћн как бы пинал  себЯ  все
усиливающимисЯ пинками: а разве, мол, Я не хочу написать песню или  музыку к
лирическому фильму? ђазве Я не хочу сделать тепло простому человеку, который
устал,  наработалсЯ,  который  настоЯлсЯ  к  тому же в  очередЯх  и которому
недосуг искать  и находить изыск в моих сонатах  и трио?.. ’ак или почти так
думал тогда композитор.
     Џесни  были написаны в  течение полугода.  Ѓашилов  не перешел  в  рЯды
приспособленцев   фольклористского  толка,   не  стал  он,   разумеетсЯ,   и
песенником, но несколько он написал; среди них были удачные.
     Љонечно  же,  истинные  музыканты  судачили в  тот  год  о том, почему,
порываЯ с  традицией (что еще  вчера была модой), ѓеоргий  Ѓашилов вывел  из
нового   своего   квинтета  сопранный  саксофон,   заменив  его  еще   более
традиционным фортепьЯно;  да, музыканты судачили, спорили, восторга-лись, но
куда  большее  число  людей,  неизмеримо  большее,   пусть  даже  совсем  не
музыкантов, восторженно принЯло  в тот  год новую поЯвившуюсЯ песенку ’ополЯ
менЯ  помнЯт  мальчишкой. ќстрадники подхватили  сразу  же.  ђадио распевало
’ополЯ  беспрерывно,  и  уже  студенты  пели в  электричках  ее  под гитару.
‘овестЯсь, да  и  просто  на всЯкий случай, Ѓашилов загодЯ все же взЯл  себе
псевдоним.
     „ве  из  них, из песен, как  знак землЯческой привЯзанности и любви, он
подарил длЯ первого исполнениЯ ѓеннадию Љошелеву, когда же обе они произвели
впечатление и,  что называетсЯ, прозвучали, ѓеннадий с ними  впервые в жизни
попал  на радио;  он их там спел, записал,  а единожды просочилсЯ даже и  на
голубой  экран в  специальную передачу  о  новых растущих певцах:  это  было
счастьем, нечаЯнным счастьем! Ѓольше его никуда не приглашали, но Љошелев уж
и тем был потрЯсен. ’еперь он  знал, что жизнь прошла не напрасно. Ћн твердо
знал,  что,  как бы ни опускалсЯ,  у  него  до  конца дней будет теперь  что
ответить знакомцам и знакомицам, тычущим в его сторону  пальцем. Ћн долго не
мог прийти в себЯ. Ћшалевший, он беспрерывно в те дни звонил (?Ќет,- говорил
ему  Ѓашилов,- не  могу, никак не могу...?), зазываЯ композитора в ресторан,
где его будут угощать каждый день  и где каждый день ему будут петь песни, а
если шлЯгернаЯ музыка противна, он  ѓеоргиЯ Ѓашилова и тут вполне  понимает:
он  приглашает  ѓеоргиЯ Ѓашилова в  понедельник или, скажем, в  среду, когда
оркестр не работает и когда в ресторане совсем тихо,-  можно просто посидеть
покушать. Ѓашилову приглашениЯ стали в  тЯгость, он и слышать  не хотел  про
?Џетушок?.

     ‡а  окнами тогда кропил дождь. Џосле одиннадцати  в пустом и полутемном
ресторанном  зале, при  одной лишь несильной люстре, его угощали  ѓеннадий и
два  его  лабуха  с  гитарами и  саксофоном,  немножко  пьЯненькие  и сильно
счастливые  гостем. ђЯдом  с  ним, крутЯсь, подсаживались  и  тоже пробовали
хрипленько  подпеть  молоденькие официантки,  иногда  вдруг милые. ‘ улицы в
окна заглЯдывала, даже  тарабанила, какаЯ-то молодаЯ пара без зонта, умолЯЯ,
чтобы пустили  внутрь. Џустые  столики и емкаЯ  полутьма ресторана создавали
настроение,  времЯ не двигалось, было тихо, и ѓеннадий, сидЯ  за столом, пел
совсем негромко.
     —уткий, он не надоедал, не лез с башиловскими, с теми песнЯми, и лишь в
рЯду  прочих он как-то  спел одну из  них, спел вдохновенно. Ѓашилов был под
хмелем, спросил: знает ли ѓеннадий, как эта песнЯ возникла?
     ђасслабившийсЯ, он повторил:
     - ‡наешь ли, откуда она?
     - Љонечно,- с готовностью ответил ѓеннадий. Ћн как бы  выдернул  из рук
лабуха гитару, побренчал,  а затем, аккомпанируЯ, чистым и без хрипа голосом
пропел  маршеобразное  вступление ‚торой  виолончельной  сонаты.  Ћн  совсем
неплохо выЯвил соотношение тональностей, а ведь они несли характер.  Ђ затем
- что было  куда более удивительно!  - он пропел отдаленный  прообраз  этого
вступлениЯ, мелодию поселка, которую Ѓашилов отчасти уже и забыл.
     - Њолодчина! - похвалил Ѓашилов.
     ‘лово  упрощает,  и если  Ѓашилов  говорил,  что  ?использовал  мелодию
поселка?, это  не означало,  что  он  и впрЯмь вплел некую  мелодию в  ткань
музыки: речь не шла о некоем заглЯдывании в сборник поселковского мелоса, ни
даже в памЯть,  речь шла о  довольно  сложных фольклорных  усечениЯх, когда,
репризно усиленнаЯ, вдруг возникала завораживающаЯ, заклинающаЯ  башиловскаЯ
музыка; не  без  пышности  в статьЯх писали,  что  музыке  присуще то долгое
раздумье,  которое  прежде  всего  мучительно,  какому  бы  веку человек  ни
принадлежал.
     - Њолодчина!..
     Ћт похвалы просиЯвший и молниеносно опрокинувший в рот стопку, ѓеннадий
запел теперь сохраненные памЯтью поселковские голосовые ходы той же темы; он
пел  и Ясно  наслаждалсЯ  ускользающей, отмирающей  полифонией; Ѓашилов  же,
покуриваЯ, думал о  чуткой его музыкальности, о том, что голос простенький и
несильный, а жаль. Ѓашилов расслабилсЯ, выпил еще;  кажетсЯ, он выпил много,
и уже с подробностЯми  он рассказал вновь о посещении поселка, в частности о
крикливой  ‚асилисе-старой, по  мнению  которой оба они, музыканты, сосут из
родных мест соки.
     - ќто про менЯ ведьма  кричала. Џро менЯ. - ѓеннадий смеЯлсЯ, а Ѓашилов
покачивал головой - не только, мол, про тебЯ.
     ‚спомнив больше, Ѓашилов сказал:
     - Ђ знаешь, ѓена, они перестали петь именно те песни, которые  Я хорошо
играл... “дивительно?
     € вновь ѓеннадий поразил: он ответил, что это совсем неудивительно, что
вот сейчас, к  примеру,  он только что спел праоснову башиловской  песни - и
что же? - а то, что рЯдом с башилов-ской она как-то потускнела, постарела, и
петь ее как отдельную песню теперь, конечно, не хочетсЯ.
     Ѓашилов спросил, уже больше доверЯЯ его музыкальности:
     - Џочему, ѓена?
     - Ѓыл бы певцом, сразу бы почувствовал.
     - џ пел мальчиком...
     - Ќаписав песню, ты собрал с молока самые легкие сливки.  Њужики и бабы
начинают  петь   вроде  бы  свое,  поют,  но  твоЯ-то  удобнее  длЯ   пениЯ,
мастеровитее; она  встает им  поперек горла - сбивает,  заворачивает в  свое
русло...
     - € что же?
     - Ћни или немеют, или поют твое...
     ђазговор прервалсЯ, так как ѓеннадиЯ позвали попробовать шашлыки, да, в
ночное времЯ шашлыки  уже второй раз готовились  специально длЯ гостЯ. ѓость
же  (напомнили!) неожиданно впал  в  мрачность:  в  сущности, Ѓашилову  было
неприЯтно,  что  ѓеннадий так легко понЯл  и тем  более так  легко и  просто
отнессЯ к тому, что болело,-  когда  выхватываешь из пьЯных рук гитару, пой,
но не поучай.  Љругом  Ѓашилова в  полумраке  стоЯли  пустые столы.  ’ихо...
Њузыка не  подымаетсЯ ступенькой выше, если заигрывает с формами, из которых
ушла жизнь. Њысль ѓеннадиЯ Ясна и не  без глубины, но распорЯдилсЯ он давней
башиловской  болью, как  шашлыком,  как девицами.  Ѓашилов  недовольства  не
выказал, но слова маленького певца сделались той каплей, что точит и точит.
     Ћн слышал  их голоса - да, древесный уголь, да, привезенный!..  а глаза
длЯ чего?.. а чтобы мЯсо не сгорело, кропите водой!..
     €звестность  Ѓашилова  в  музыкальном  мире  к  этому  времени  заметно
выросла, давались авторские концерты, а уж камерные ансамбли за композитором
следили  неотрывно и  уже в  год написаниЯ спешили  дать жизнь его сонатам и
трио. € начавшеесЯ расхищение его музыки песенниками было также своеобразным
признанием. Ќо ведь  так  или иначе его  музыка  шла к людЯм.  ЏопулЯризациЯ
вовсе  не   презренна,  а  даже  необходима,   и  Ѓашилов,  сын  двухэтажных
облупленных  домишек, это вполне осознавал. ’ак было, так будет: более всего
композиторы-песенники черпают  из  классики, но,  если  современник  чего-то
стоит,  как не взЯть у него. Ћн вспомнил: в поезде, за чаем, когда он ехал в
Љиев,- он тогда же, за чаем, исполнЯвшуюсЯ по радио песню узнал и улыбнулсЯ.
‘ложными ходами искусства он, Ѓашилов, создал на основе поселковского мелоса
квинтетное скерцо, из которого, в свою очередь, предприимчивый и талантливый
песенник сотворил свой  маленький  шедевр. ЏеснЯ и  впрЯмь была неплоха, и в
поселке  грузную глубинную  песню-праматерь,  надо полагать,  петь больше не
станут, зато начнут петь  именно эти  вот куплеты песенника; круг замкнулсЯ.
Ѓашилов давным-давно не играет на гармонике, он больше не сочинЯет песен, но
его музыка все равно бьет и бьет по поселку.
     - џ поеду, пора.
     - ѓеннадий сейчас же придет...
     Ќо гость с  неожиданной  посреди  ночи твердостью повторил, что поздно,
что ему пора, и, не дождавшись вторых шашлыков, отбыл.

     Љогда  несколько  лет  спустЯ  Ѓашилов  решилсЯ  навестить  поселок, он
предвидел, что перво-родных песен  уже не услышит,  и  сказал  жене: ?…ду на
песенные руины?. Ђ она: ?‘кучно  не будет?? Ћн не сразу  ответил,  думаЯ как
раз  о   музыке,  выпорхнувшей  из  его  квинтета  и   опосредованно,  через
эстрадников  и   радио,  несомненно,   уже  добравшейсЯ  туда.  ‹асковый   и
чувственный   шлЯгер   уже   зазвенел,  зазвучал  в  двухэтажных   домишках,
расположенных буквой Џ, зазвучал, и запомнилсЯ, и осталсЯ в ушах их надолго,
иначе что это  за шлЯгер. Џесенник - это миллионное тиражирование, с которым
не может тЯгатьсЯ живое пение. ’ехника добралась, они  не  пели, а  заводили
пластинку, они  врубали  на всю громкость, после чего  чужой и сладкий голос
певца заливал пространство междомьЯ.
     ?‘кучно не будет?? - и  тогда  Ѓашилов зазвал с собой жену, быть может,
именно  потому,  что ехал на песенные  руины. …му  стукнуло сорок,  он был в
самом  соку и ехал  показать ей следы  былого.  Ћни  отправились  на машине,
отчего еще более их поездка с самого начала стала похожа на туристическую: в
пути много фотографировали, осматривали, заодно  же бросали  своим приЯтелЯм
открытки в  каждом месте, где ни случилсЯ ночлег,-  от столицы  до  “рала на
своих  колесах!..  …два поЯвились отроги гор,  Ѓашилов уже рассказывал жене,
как  странны  бывают эти горы зимой  или  в дождь,  сточенные, смЯгченные  в
вершинах “ральские горы. Џогода обещала быть устойчивой. ‡а  машиной хвостом
тЯнулась жаркаЯ белаЯ пыль. (Ђ песен, конечно, не будет.) †ена разглЯдывала,
как  ближе к югу горы делались плоскими  и высились вовсе без гребней, холмы
как  холмы.  ?Ђ  в  долинах  весной,  конечно,  тюльпаны!  Ђ   воздух  самый
целебный!..? - восхищалсЯ  Ѓашилов,  стараЯсь притом восхищение не испытать,
но  передать   ей.  ‹евой  рукой   он  удерживал  руль,  правой  показы-вал.
ЋтстранЯЯсь  рассказа ради  от родства с местом, он  был, в сущности, гидом,
нет, нет, скучно не будет.

     ‚  трех  домах   по-прежнему   шла  жизнь,  люди  ходили,  здоровались,
выглЯдывали из окон.
     Ђ под кленами было опустевшее место - один скобленый дощатый стол исчез
совсем,  другой  свалилсЯ  набок, растерЯв половину  досок, и  лишь  третий,
последний стол кое-как стоЯл, стар и трухлЯв.
     - ‡десь они пели,- говорил Ѓашилов жене, неожиданно длЯ  себЯ продолжаЯ
держатьсЯ  турист-ского  тона,  который  и  впрЯмь  легче  и  быстрее  давал
смиритьсЯ  с уходом былого. Ѓашилов словно бы  знал все  наперед: знал,  что
столы ветхи, что скамьи гнилы и что песен здесь больше не поют, но словно бы
не ветхость и не отсутствие  поселковского пениЯ были  сейчас главным, а  та
простецкаЯ  возрастнаЯ  истина, что все проходит и уходит.  Њудрость, но  не
горечь. Ѓашилов Явно спешил показать жене, и было понЯтно, почему он спешит,
не печалЯщийсЯ, но словно  бы спохватившийсЯ, что  и  трухлЯвые-то они,  эти
столы и скамьи, не  вечны, что и шаткие, прогнившие, они тем уж хоро-ши, что
как-то устоЯли и стоЯт. Ѓашилов трогал рукой - ведь стол, ведь стоит  и ведь
без обмана,  есть чего коснутьсЯ ладонью, и ведь совсем скоро приедет, может
быть,  другой  человек, придет, притащит-сЯ,  пыльный,  но ни коснутьсЯ,  ни
показать  ему будет  нечего.  ‚ремЯ от времени Ѓашилов просил, чтобы и  жена
коснулась стола ладонью.
     - ‚ернувшись с вахты  и помывшись, вот здесь  они садились...  Ћгромные
люди, они ели, они пили чай, чашку за чашкой неторопливо и долго...
     - ’ы рассказывал, что на поминках пели - тоже здесь?
     -  ‡десь!  ‚се здесь! - € Ѓашилов широко развел  руками, приглашаЯ жену
представить  себе,  домыслить  сидЯщих  за столами,  за  длинными  вот этими
столами,  там и  тут людей.  Ћн  тотчас же  и  рассадил  их. Ћн поЯснил, что
мальчик  с гармоникой сидел обычно тут, а там - мужчины,  а там  - женщины с
высокими голосами. - Џокойник?  - он переспросил. - Ђ  покойник в  это времЯ
был, разумеетсЯ, на кладбище. ’ы  думаешь, что  поминки - это когда покойник
на столе? Ќет, нет, дорогаЯ, поминки сразу же после похорон.  - Ћн, Ѓашилов,
с детства пел на поминках и спутать никак не может - ты уж извини. Ќет, нет,
факельщик - это из кино, никаких факельщиков у нас не бывает, у  нас  просто
много пьют, много едЯт, ну и поют тоже.
     Љлены также состарились;  при  такой  жаре их  чахлаЯ тень  не защищала
свЯтого места. Ќо Ѓашилов и Ѓашилова не уходили  - жена была под широкополой
шлЯпой,  а он держал над  головой  от  солнцепека  газету,  другой рукой  он
взмахивал, поЯснЯЯ свои  слова, свои чувства. €х  не разделило. Љак бывает в
доброй  семье, утраченное одним  утрачивает и  другой;  жена ‹юба на  глазах
терЯла эти столы, эти скамьи и постаревшие клены с чахлой тенью.
     Ђ из дома, что слева, показалась не торопЯщаЯсЯ старушка: шла к ним.
     Ћстрым глазом Ѓашилов признал в ней тетку —укрееву, правильнее  было бы
говорить ?бабку —укрееву?, так сильно она постарела; все же это была она.
     - —ьи будете?
     - Ѓаба Ђлина, а ведь вы не узнаете - это Я, ѓеоргий.
     - Ћй! - Ћна всплеснула руками.
     “знав, бабка —укреева  быстро-быстро заговорила, предлагаЯ пройти к ней
в дом. ?Ћй, да какаЯ ж у тебЯ  жена!  Ћй, да прЯмо красавица!..? - причитала
она и опЯть звала к себе в  дом, но Ѓашиловы не шли. Ћни объЯснили старушке,
что  они закоснелые путешественники и что приехали  они на машине, как будто
это снимало разом и гостеванье, и вопрос о  ночлеге. Ћни сказали, что совсем
ненадолго, проездом. ‘тарушка не понЯла. Ќо кивнула. Ѓудем ли, спросила она,
пить чай, и кликнула.
     Ћна еще  раз кликнула высоким  голоском, по-птичьи, после  чего из дома
выползла  на  солнцепек  и подошла  к кленам втораЯ старушка -  с чайником в
руках. ‘олнце  ровно  жгло и старушек, и чахлые клены, и горы вдали. ?Ќо чай
здесь все-таки  пьют!? -  подмигнул  Ѓашилов жене.  Ћн  все  отмечал,  такой
наблюдательный. €  когда бабулЯ —укреева  принесла на всех стаканы, Ѓашилов,
тут же воскликнув,  отметил очевидное  отсутствие размаха и  упадок - четыре
стакана, что за скудный чай?!  - на что они, старушки, закивали, да, да, и с
чаепитиЯми  уж  все  кончаетсЯ, жизнь  кончаетсЯ,  чай тоже. ‚двоем-то  они,
старые,  и  чаевничают. Ћбе вздохнули.  Ћбе сказали, что  старики сгорели да
померли, а ведь у молодых все по-своему, по-иному.
     - ‘толы повалились,- сокрушалсЯ им в тон Ѓашилов.
     -  ќнтот  вон  пока не повалилсЯ, мы за него  осторожно  и садимсЯ  - с
краешку...
     ‘  краешка все четверо и  сели,  жена  Ѓашилова обмахнула,  прежде  чем
сесть, шаткую старую скамью от пыли. —ай пили медленно. —ай был вприкуску.
     ЏересекаЯ междомье, изредка проходили поодаль  обитатели домов, жильцы,
сильно  обновивши-есЯ  временем,-  незнакомые или  совсем молодые; некоторые
поднимали на приезжих глаза. Ђ бабка —укреева, бабка Ђлина, все рассказывала
- вдвоем, мол, пьем  чай,  так же вдвоем и песню  иной раз, старушечьи песни
слушать слушают, но только уж никто не подтЯнет. —ай вдвоем, песни вдвоем...
‘тарухи пустились вспоминать о том, что за люди были в  прошлом,  как и  при
каких  пожарах  сгорели они, а  Ѓашилов, возбуждаЯсь  все больше, словно  бы
подкидывал и подкидывал старухам имена:
     - Ђ Љороль?.. Ђ Ђхтынский, какой же силач, какой же мужик был!
     - ‘горел,- кивали старухи; обе они не знали, зачем он ЯвилсЯ вспоминать
столько  лет  спустЯ, но  знали,  что,  стало быть,  такое  ему  уже  нужно:
ЯвитьсЯ... ЏрипоминаЯ, они теперь взаимно подстеги-вали  друг друга забытыми
именами и  незабытыми датами,  а башиловскаЯ  ‹юба слушала их  восклицаниЯ с
блуждающей рассеЯнной улыбкой.
     Ћбернувшись к жене, тронув ее за локоть, Ѓашилов шумно вздохнул:
     -  „а-а, не застала... не повезло тебе. € старухи понимающе закивали  -
да уж, не застала, времечко-то идетъ и идеть.
     ‘тариков  совсем  мало,  сообщили, они,  а  ѓалка  ‘изова вышла замуж и
куда-то уехала;  и она  тоже,  подумал Ѓашилов.  Ћн  допил  чай.  …го  вдруг
поразило, что без  изъЯтиЯ и  пропусков уже все здесь  было осмотрено  - так
много, а так оказалось мало!
     Ћн даже смутилсЯ отчасти. Ћн подумал, что жена, вероЯтно, тем более уже
давно скучает:  горы невысоки, междомье, чахлые клены да две старухи за чаем
-  что еще тут смотреть?.. †ена ‹юба как  раз  и взглЯнула на Ѓашилова, нет,
нет, чуткаЯ, она ни в коем случае не поспешила сама и не поторо-пила его, не
встала из-за стола.  Ћна  только взглЯнула - помоги,  мол, и подскажи, как и
что полагаетсЯ  делать  дальше,  если  все  осмотрено?.. Ѓашилов  и сам  был
удивлен не меньше: он считал, что здесь всего было так много. Ћн не понимал,
каким образом оно целиком уложилось в час-полтора времени.
     - ќй! - крикнула бабка —укреева.
     €з левого дома на солнцепек вышел  старик —укреев,  тот, что в  прошлый
приезд, почти двадцать лет назад, стелил  Ѓашилову  постель и  укладывал его
спать как  родного. Ѓашилов  встрепенулсЯ.  Ѓашилов немедленно  встал  и уже
заранее  улыбалсЯ  встрече, но  бабка Ђлина  тут же,  и  притом  решительно,
предостерегла - не ходи,  мол, за ним и  не трогай. ?Џочему?..? - ?Ќе надо?.
Ѓашилову дали еще чашку чаЯ. Ћказалось, что старый —укрЯй впадает в детство.
?€  нервный  очень,- предостерегла  бабка  Ђлина,-  а  в  эти дни прЯмо-таки
кусаетсЯ, подлый,  если его  тронешь...? ‘телили  постель, ставили  на  стол
молоко, укладывали спать у открытого окна,- в  облике старика все это теперь
проходило мимо и дальше, дальше...

     ‚ некотором  раздумье, не  поехать ли, не пуститьсЯ  ли в обратный путь
сейчас же, пока не сделалось  тоскливо,  Ѓашилов стоЯл и  трогал рукой ствол
клена.  —аем  он  налилсЯ  по  самое  горло.   †ена  ‹юба  разговаривала  со
старушками.
     Ћна  разговаривала с ними оживленно и с некоторым интересом, но конечно
же дай Ѓашилов знак, она тут же изготовилась бы с ними проститьсЯ. ‚ыискиваЯ
хоть что-то,  Ѓашилов прошагал к дальнему поваленному столу и  присел на его
старые доски: тут он сидел мальчиком и  пел. Ѓашилов поднЯл голову чуть выше
и чуть завалил  набок, как делают все мальчики в детстве. Ќебо было голубое,
без единой морщинки облака. Ћн смотрел на пригорок-холм, смотрел  на степную
траву - что-то высвобождалось в душе, но высвобождалось тускло, немо.
     Џо  мысли  же, куда ни  воткни взглЯд,  должна была  возникать  музыка:
пространство должно было легко и само собой отзыватьсЯ.  “подоблЯЯсь, он  не
только  заваливал  голову набок,  но и  щурил глаза, чтобы  они были меньше,
моложе,  вот холмы,  трава,  вот сейчас должен вступить  мужской хор,  потом
женщины,  а тогда  и  взовьетсЯ  над  ними  всеми  голос  мальчика.  Ѓашилов
всматривалсЯ: он  как бы цеплЯлсЯ за шероховатости  пространства, взывал, но
перед ним расстилались онемевшие холмики. Ћн  только и слышал, как  стучит в
висках.
     - ѓеоргий! ’ы что там? - позвала жена.
     Ћна сидела в десЯти шагах за ветхим,  единственным здесь столом. ’еперь
было видно, что ей скучно со старухами.
     - ‘ейчас...
     Ћн смотрел туда, где сходилось небо с холмами. ќта врезавшаЯсЯ в памЯть
волнистаЯ  линиЯ жила в Ѓашилове постоЯнно. ‚ больших  городах и в  малых, в
Ѓухаре и в Љиеве, стоило  закрыть  глаза,  линиЯ  холмов рождала мелодию еще
раньше, чем он успевал о чем-либо подумать. Ќо, кажетсЯ, волнистаЯ эта линиЯ
плодоносила именно в воспоминаниЯх  и только в воспоминаниЯх. Ћн  ее унес. €
здесь, наЯву, эта  местность  уже ничего  не рождала. Ћна  была  выпита, как
бывает  выпита  вода, водица,  которой  и было-то немного.  „уховнаЯ  пыльца
облетела тогда еще и  как  бы  переселилась, перешла в  мальчика †ору, где и
жила, объЯвлЯЯсь в музыке  и музыкой,- сами же холмы, и рисунок горизонта, и
дорога, и темные купы шиповника музыки больше не рождали. ?‚се высосал...? -
подумал Ѓашилов; ему было жаль и не жаль этот онемевший пейзаж.
     - ѓеоргий,- позвала жена.
     Ѓашилов встал  с досок. ЋтрЯхнулсЯ -  да, да, он готов ехать. Љогда  он
встал, доски старчески скрипнули.
     Ћни  оба  были  готовы ехать, но задержались  еще, так как на заводской
территории  вдруг  началсЯ  пожар, не  самый  большой,  а  все  же настоЯщий
аварийный  пожар, остро  напомнивший  детство.  Ћгонь  и  вода  опЯть  ехали
значащими,  времЯ скакнуло  длЯ Ѓашилова вспЯть, а  жена ‹юба смогла увидеть
то, о чем не раз слышала. €х и здесь не разделило. Ћни досмотрели до конца -
‹юба взволновалась, сделалась очень возбужденной, а было уже  поздно, темно.
‘оставив из  сидений  плоскость,  они  заночевали  в машине. €  ранним утром
уехали.

        5

     —то он там успел, что высосал-выпил, два-три глотка? Ќо тогда шлЯгеры -
это  же насосы,  откачивают сотнЯми  кубов  и разрушают,  корежат, богатеют,
держат  голову  высоко, подменЯЯ  собою  суть  и  себЯ же невольно  за  суть
принимаЯ. Њы хоть  мучимсЯ своей долей  вины...  ѓлаза знающего  сами  собой
смотрели  туда,  где вертикальные линии труб  оттенЯлись  длинным строением,
одноэтажным,  вытЯнутым,  с металлической серебристой крышей; там начинались
пожары.  ‘читалось, что раз в год возле  компрессоров воздушнаЯ  струЯ своим
напором ударЯла мелкие камешки друг  о  друга,  высекаЯ  искру. ?‘мотри!?  -
говорил Ѓашилов жене. Ћна не понимала. ?‘мотри! смотри!? - тыкал он пальцем:
в  одном из  окон  этого длинного  одноэтажного строениЯ  выбивались  тонкие
струйки пара, что и было началом. ‘труйки то пшикали, то  медленно курились,
вроде бы невинные, восходЯщие к небу струйки. ”иу-фиу-фиу-фиу-фиу.
     -  Људа же  смотреть?  - ‹юба только и видела  двух мужчин в касках и в
ватниках, тЯнув-ших белые шланги. Љазалось, они были не на  месте, казалось,
они с шлангами топтались впустую и  не замечали  этих нервных  струек белого
дымка, похожего на пар. ‘труйки тем временем  сгущались, стали  клубитьсЯ, и
одно окно  в строении вдруг  глухо  лопнуло,  после чего  взамен белого пара
оттуда  вырвались  черные угольные  клубы дыма,  а  с  ними целый рой  искр.
?Ћй!..? - вскрикнула жена, и теперь она знала, куда смотреть.
     ‡азвенело  еще  одно окно, но звук был совсем иной; так как стекло окна
выбили изнутри. Ћттуда  высунулась башка и  заорала:  ?’опор!..?  -  и опЯть
заорала, и почти сразу подала туда топор метнувшаЯсЯ на крик женщина в робе.
†енщины в робах только тут и стали заметны. Ћни  сидели на скамеечке рЯдом с
готовым  взлететь  на  воздух  вытЯнутым серебристым  строением.  Ћни сидели
лицами  к пожару,  затылками к Ѓашилову  и  его  жене. €х было  шестеро. Ћни
сидели и как бы ждали минуты своего участиЯ - подать, помочь.
     ЏламЯ  взметнулось,  и,  перекрываЯ  звуки  лопающихсЯ  стекол,  возник
характерный  рокочущий  звук  -  пламЯ скрылось,  затем  взметнулось  вновь.
Ћгромное, оно как бы встало на дыбы. †ена не знала, но Ѓашилов  знал, что из
растрескавшихсЯ  труб вылились лужи нефтЯных  полупродуктов и огонь добралсЯ
до них. Ћго, полыхает!.. ќто  левей! € вон горит! € вон! Ђ кто ж ему мешает,
когда ветер да сушь!.. Ћго, как пошло! Љак полыхнуло! ѓлЯнь-ка, уж и  завода
не видно!  - завод  было видно, но в  голове Ѓашилова  звучали крики прежних
лет,  спрессовавшиесЯ  в  возбужденные мальчишечьи возгласы, а также всхлипы
малосильных и не участвующих старух, стоЯвших вот на  этом самом  пригорке,-
голоса прошлых пожаров.
     Љогда высота пламени делалась сравнимой  с высотой труб, казалось, весь
завод и впрЯмь сейчас взлетит, однако отчасти то был оптический обман: пламЯ
было впереди и все собой закрывало.
     Ѓашилов  оглЯнулсЯ: обе старушки  да он  сам с женой  -  только  они  и
смотрели.
     -  ‘мотри! ‘мотри! -  ’еперь жена дергала Ѓашилова  за  рукав: ей стали
понЯтны те двое, что суетились с шлангами сзади строениЯ.
     ’опоча  сапожищами, Яростно, мужики кинулись с шлангами к боковой линии
огнЯ: направив медные сверкающие патрубки, они разом вонзили две струи воды,
смешанной  со спецпеной,-  и,  почти вскрикнув от  боли, пламЯ выдало  белые
пышные  клубы.  Ћба орали. —ерез  жуткий гуд пламени  доносились  их  жуткие
матерные слова, которые сейчас  совсем  не  удивлЯли,-  слова были на точном
своем месте. †енщины поднЯлись. ’еперь  стало  видно, что  женщины вовсе  не
сидели  на   скамеечке  -   они  сидЯ   тЯнули,  протЯгивали,   продергивали
застревавшие  шланги.  ’еперь они  тЯнули  стоЯ. †енщины раскачивались  и на
рывке разом ухали.
     ЏослышалсЯ грохот: перегревшийсЯ, взлетел небольшой резервуар, крытый и
от других резервуаров, к счастью, отдельный. Ћн взлетел, и доски его мостка,
кувыркаЯсь, тоже  взлетели под небо,- всегда было зрелищно; однажды  Ѓашилов
видел,  как вместе  с досками взлетел кот  банальной тигровой расцветки. Љот
кувыркалсЯ,  а  потом уж не кувыркалсЯ,  а просто парил  -  распластавшийсЯ,
вытЯнувший лапы и  воющий в воздухе, как сирена. ?Ќе веришь,- сказал Ѓашилов
жене. - ‚от туда взлетел!? Љогда Ѓашилов коснулсЯ ее плеча, она вздрогнула.
     €з окна,  где  пожар  началсЯ, теперь беспрестанно  вырывались багровые
клубы: в  том и дело, чт