,  снЯть, передать  вниз тЯжесть... ѓений и загадка
заключались к  композиции, в  загадочном умении подчинить себе пространство,
чтобы ничего лишнего, и все служило, двигалось,  собралось  вокруг  главного
стержнЯ.... € в то же времЯ...
     Џустота  есть  пустота!  –вет? ’акого  сколько хочешь в  каждой  лавке.
‘вет?... - тошнотворно прост, и он снаружи, этот свет.

        x x x
     Ђ должен быть - от самих вещей, от их содержаниЯ, из глубины...
     ‚прочем,  какой толк  художнику от разговоров,  они  остаютсЯ дымом,  и
рассеиваютсЯ. „ело  художника  - его  холст.  “  ђема на  холстах все проще,
бедней,  чем у Џаоло -- он не  умел так  ловко  закручивать сюжет в спираль,
вколачивать  пространство  в  прЯмоугольник, а что  такое картина,  если  не
прЯмоугольник, в который нужно вколотить всю жизнь...
     Ќе  прошло и получаса пути, как  до  ђема начало  доходить,  что же  он
несет... Ќе  картины вовсе, а эскизы! ‘тоит  развернуть первый же холст, как
все  кончитсЯ!  Џаоло скажет  --  "ну-ка,  ну-ка,  придвиньте  поближе  ваши
эскизики..."
     ‡ачем идешь?..
     Ќо он не понимал,  что  там  еще делать, как  развивать  дальше,  какие
детали  выписывать и  обсасывать...  Ќу, просто не соображал,  ведь  он  все
сказал, а дальнейшее считал неинтересным  и неважным. Ћн просто  уверен был,
что все, все уже  сделано... и в то же времЯ отчетливо предвидел, что скажет
этот насмешливый спокойный старик. Џосмотрит и брезгливо скажет --  "ну, что
вы...  только намечено, а не сделано, ничто не закончено... и пространство у
вас пусто, тоскливо."
     Џотом вытЯнет указкой костлЯвый палец, и с недоумением спросит?
     - Ђ эт-то что за пЯтки, чьи тут босые ноги вперлись в передний план?

        x x x
     -  ќто  ноги  сына, который вернулсЯ в родной дом, он стоит  на коленЯх
перед отцом.
     - Ќо  где же его  лицо,  где  его  страдание, о  котором ты  так  много
говоришь?
     - Ћн не может смотреть лицом, он  спрЯтал его, ему стыдно, он спиной  к
нам, спиной.
     -‘пиной?!. ‹адно, пусть. •отЯ  спиной...  Ђ отец, что он, где его лицо?
’олько намечены черты.
     -’ам темно, он согнулсЯ,  гладит спину сына. “ него на лице ничего, что
может  быть  на его  лице  - просто  сын вернулсЯ, он  спокоен  теперь,  сын
вернулсЯ...
     - Ђ кругом что? ’оже темно, где люди, природа?.. ѓде, наконец, картина,
одни темные углы!
     €  ђем ничего не  найдет сказать, ответить,  потому что  невидЯщему  не
объЯснишь.
     € в то же времЯ он прав будет, Џаоло, так не пишут картину.
     € значит Я не художник, а ‡иттов не учитель, и оба мы -- пачкуны.
     Ќо это были пустые слова, в глубине он не верил им. •отЯ не раз говорил
себе  --  "глупостЯми занимаешьсЯ,  сходи,  посмотри,  поучись  у  Џаоло..."
ѓоворил-то говорил, но при этом  ухитрЯлсЯ  продолжать свои глупости. € вот,
наконец, собралсЯ, шагает за советами, и вообще... посмотреть на Њастера, на
дворец его, фонтаны, павлинов...
     Ћн шел поучитьсЯ, но  уже по дороге начал  спорить с  будущим учителем.
‡иттов недаром смеЯлсЯ -- "кто у нас кого учит?.."
     "‘начала подсуну  ему  "‚озвращение", а  дальше видно будет. …сли  что,
повернусь и уйду."

        x x x
     ќто  перваЯ  была  картина,   которую  он  решил   показать  Џаоло   --
"‚озвращение  блудного  сына",  так  он  ее назвал. Џросто возвращение после
долгого отсутствиЯ, ничего он ею доказывать не хотел.
     Ђ втораЯ его  картина была вызовом,  и он опасалсЯ, что из-за нее Џаоло
обидитсЯ и  не  сообщит ему  свои тайны  мастерства. € все-таки  он  нес ее,
потому что считал хорошей. "‘нЯтие с креста".
     „а, сначала он писал  ее  в противовес роскошному и  красочному полотну
Џаоло, Яростно протестовал, хотЯ спроси его -  против чего ты,  он  бы начал
мычать, переминатьсЯ с  ноги на ногу, и ничего путного и дельного сказать бы
не  смог. Ќо  как  только втЯнулсЯ  в  саму  живопись, все  мысли и протесты
куда-то улетучились. ‚се равно, оскорбительный длЯ Џаоло получилсЯ вид. € он
опасалсЯ, что этот  волшебник с Ясным ласковым взглЯдом  вдруг рассвирепеет,
желчно высмеет  его и отошлет обратно, а возвращатьсЯ, несолоно хлебавши, он
не хотел.  ‚ сущности ведь ничего особенного -  картина и картина, так  себе
картинка... не выпендриваюсь, не важничаю, просто... мне жаль его...
     - Љого?
     -  Ќу,  •риста, и  всех, кто там,  они ведь ничего не  знали,  а смерть
страшна.
     …ще бы, страшна, конечно, ведь  неизвестно, как обернетсЯ, воскресит --
не воскресит... и больно, и мерзко, и сплошные гадости от учеников...
     Ћн редко рассуждал о смерти, зато представлЯл ее себе отчетливо и Ярко,
- видел  ту волну, котораЯ неумолимо и быстро наступала, с ревом и грохотом,
с шипением...  и  как  она  отхлынула, успокоеннаЯ своими  страшными делами,
тихаЯ и ласковаЯ, с кружевными штучками,  пузырьками, прохладнаЯ  мутноватаЯ
водичка... Ћн всегда именно так  представлЯл  себе смерть - неумолимаЯ сила,
кто может ей противитьсЯ...
     Ѓудничную сцену  подавленности и смирениЯ, вечер страха и отчаЯниЯ, вот
что он изобразил на своем  небольшом, по меркам Џаоло, куске холста, который
кое-как натЯнул на старый кривой  подрамник, довольно небрежно  загрунтовал,
потом, не дав маслу как  следует  просохнуть, содрал,  и вот несет, небрежно
свернув,  вместе  с  несколькими  другими, чтобы  показать Њастеру,  как  он
называл Џаоло. Ќу, спорил с ним, и  что?..  Ќе соглашалсЯ,  как же иначе, но
чаще  все-таки снизу вверх смотрел. Џервым  мастером, которого он знал,  был
‡иттов, но тот сразу стал  своим, а Џаоло казалсЯ недосЯгаемым, солнечным и,
главное, непонЯтным, и  как мираж  парил  в  воздухе  над  унылыми  холмами,
чахлыми соснами и сероватым неЯрким песком побережьЯ.

        x x x
     „орога, по которой  он  шел  и  шел, уйдЯ в сторону от темного,  плотно
утрамбованного песка... она отходила от берега все дальше,  но он еще  долго
видел эту серую пустыню, чуть вздыхающую воду,  котораЯ очистилась от льда и
негромко праздновала весну. Ѓыло торжественно и тихо, даже постоЯнный в этих
краЯх  ветер улегсЯ и  не свистел протЯжных песен. ‹юдской  жизни  вокруг не
было, справа от него проплывали чахлые кусты, сломанные деревьЯ, выброшенные
морем бревна, начинающаЯ прорастать трава,  отчаЯнно зеленаЯ на сером унылом
фоне,  а  на  редких   деревьЯх,  которые  он  видел,  уже  возникал  легкий
коричневато-красный   пух,  или   дым  -   роилсЯ  над  ветвЯми,  это   было
предупреждение  почек,  они  еще не  открылись,  но  изменили цвет, и  кроме
обычного  землисто-серого и  темных пЯтен, возникло  свечение более Яркое  и
теплое... ђем  всегда  удивлЯлсЯ  этому  Явлению, откуда возникает, из самих
вещей,  а  может из  воздуха  вокруг них?..  ќто  была  тайна,  котораЯ  ему
досаждала.
     …го поле зрениЯ  было ограничено землЯной  дамбой, которую нарастили на
всЯкий  случай, знаЯ  коварство плоской  и  мирной  воды.  ’ак  что видел он
немного, метров на пЯтьдесЯт вправо  он видел,  а дальше почва поднималась и
закрывала  горизонт, но  он  знал, что  за этим  валом пустые  плоские полЯ,
кое-где группами, стадами деревьЯ, за ними одинокие крыши... Ќарод начиналсЯ
где-то подальше от воды, и  там  жизнь шла по-другому,  а здесь простиралась
зона напрЯженного ожиданиЯ подвоха. Ћни всегда готовились, и никогда не были
готовы. Ћбычные люди, будничнаЯ жизнь, такой она и перетекла на картину,  на
его "‘нЯтие с креста".

        x x x
     „а,  она  была  против  Џаоловской  роскошной   диагонали,  мускулистых
старичков, спЯщего упитанного  молодца, подглЯдывающего свою смерть, дебелых
красоток, матери и проститутки, которую ЋЌ Якобы приручил...  против роскоши
тканей,  восточных халатов, париков,  просеЯнного  через  мелкое сито песка,
дистиллированной  воды... ђем  был восхищен и напуган,  когда увидел впервые
это  созданное Џаоло торжество. Ћно подавило его,  и оскорбило тоже,  потому
что сам он жил в ожидании боли и потерь, хотЯ не знал об этом,  и всегда был
непримирим и косноЯзычен, когда встречал нечто, сильное - и другое... —ужое.
     ’ак не могло быть!
     Ђ как было?
     Ћн не мог сказать, да и слова ничего не  дали бы ему. Ћн только знал --
совсем по-другому происходило!.. Ќет, больше, чем знал -- он видел.
     €  он начал почти  без наброска, сухой  кистью прочертив  линии креста,
смертельным  длЯ себЯ образом, обрекаЯ  свой  замысел заранее на  неудачу  -
почти посредине,  без всЯкого наклона или, как они  говорили, перспективы, -
взЯл  и  начертил,  непоправимо  разбив  пространство,  ничего  не  стараЯсь
усложнЯть,  а  потом выпутыватьсЯ из трудностей,  демонстрируЯ мастерство...
Џервые  капли  белил  на  коричневом,  почти черном  квадрате  холста...  он
надеЯлсЯ, они  вызовут движение, возникнут  пЯтна  и тени,  среди которых он
будет  угадывать то, что приемлемо  ему, как говорил  ‡иттов, "пиши, и пусть
будет приемлемо - тебе, вот и все".
     € он  изобразил  главного  героЯ  - жалкую  фигуру  с  торчащим  слабым
животом,  падающей  головой,  спутанными редкими волосами... потом несколько
фигур в лохмотьЯх, двух  женщин  в углу картины, пучеглазых и лобастых,  все
местный народец... толстЯка трактирщика с вечно расстегнутыми  штанами - ђем
поместил  его  изображение в  нижнем левом углу,  почти у  рамы.  ’рактирщик
заказал картину, обещал купить. ќто было интересно, необычно, у ђема никогда
еще не  покупали. …го картины имели отвратительный вид -  кривые подрамники,
неровные краЯ  холста, ђем обрезал его старыми  тупыми  ножницами...  нитки,
смоченные  клеем, жесткие и  ломкие, вызывающе и грубо торчали по краЯм... Ђ
беловатые пЯтна  то здесь то там?  - следы белил, пролитых в  темноту, он не
удосужилсЯ  спрЯтать  их,  прикрыть,  замазать...  Ќо   если  присмотретьсЯ,
оставлены не  случайно - отойди  зритель  метров на пЯть-шесть, увидел бы от
этих пЯтен свет.
     Ќет ни неба, ни огнЯ, откуда же свет?..

        x x x
     "„олжен быть, вот и есть", - понЯтней ђем объЯснить не мог.
     Ђ трактирщик подлец, - глЯнул на картину и говорит -- "не куплю, это не
Я!.."
     €  эта  сухаЯ  и неприветливаЯ  картина, и линии, повторЯющие  краЯ,  и
всаженный  в  самую середину нелепый крест, и сползающее вниз  под действием
собственной  тЯжести,  с  повисшими  руками  сломанное  тело  с  морщинистым
животиком... толпа  оборванцев,  глазеющих в ужасе... две старые потрепанные
бабы, толстЯк,  заказавший весь  этот вздор,  и  он сюда  затесалсЯ, в  углу
холста...
     ‚се  это безобразно,  ужасно,  землисто,  -  и безысходно,  смертельно,
страшно,  потому что обыденно, сухо, рассказано деловито, без торжественного
знаниЯ --  через  века, без подсказок, какой особенный и неожиданный  отзвук
будет иметь эта обычнаЯ длЯ того времени историЯ...
     Џаоло будет оскорблен в лучших чувствах, говорЯт, он преданный католик,
молитсЯ,  бьетсЯ лбом об пол, старый дурак, а как  грешил!.. носит свечку, и
вообще...
     ‡ачем идешь?..

        x x x
     Њожет, "‘нЯтие  с  креста" и  было  протестом,  а "‚озвращение"  -  тем
словом,  которое  ђем  предлагал  взамен... но существовала еще одна картина
Џаоло.  на которую  ђем  ответить не мог, такой  она  была  наглой,  пустой,
бравурной,  безжалостной...  €  написанной с особым  блеском и  мастерством,
которые отличали  Њаэстро  в  молодости,  когда его мужеству  и силе не было
предела, и он не искал помощи учеников и подмастерьев. "Ћхота на крокодила и
бегемота" на пустынном алжирском берегу.
     ‚ этой "Ћхоте" собралась всЯ мерзость... и все величие. Ќо о ней потом,
ђем не мог вспоминать о  ней,  он только покрутил головой, отгонЯЯ роскошное
видение, как отшельник отгонЯет соблазнительный образ.


        ѓ‹Ђ‚Ђ ’ђ…’њџ. ЏђЋ„Ћ‹†…Ќ€… Џ“’€.


        x x x
     Џуть его  лежал через деревню, он проходил эти места особенно неохотно,
потому что не любил показывать себЯ людЯм. Ћн был уверен, что все смотрЯт на
него и не  одобрЯют его мешковатую одежду, старые ботинки, и особенно свЯзку
холстов, которые  он  тащил то  под  мышкой, то на плече. …му  казалось, что
деревенский люд воспринимает занЯтие художника как непростительную слабость,
недостойную  мужчины, а он  был взрослый мужик, служил бы в армии, если б не
страдал   сильным   плоскостопием.  Ћн  ошибалсЯ,  относились  к   нему   не
неприЯзненно, а враждебно, и не за живопись, а за то, что независим и, пусть
не богат, но обеспечен. € они судачили в кабаках -  сколько всего можно было
бы пропить и проесть, а этот  сидит и кропает  картинки,  за которые никто и
гроша не заплатит, не то, что сеньор,  скажем,  Ѓлумарт...  или  нет, сеньор
Џаоло, конечно, Џаоло, богач, красавец... и женилсЯ  лет  пЯть тому назад на
молодой девке, а сам раза в три ее старше,. вот ловкач!
     Ћн выбрал самую дальнюю дорогу, она шла по краю селениЯ, через заросший
старой жухлой  травой пустырь, с  большими  кучами камней то  здесь, то там.
ЉрестьЯне вытаскивали их из  своих полей и свозили сюда,  сваливали, и трава
поэтому росла кое-как, пробивалась меж камней. ќти круглые или овальные кучи
все росли, с каждый  годом их  количество  увеличивалось,  потому что  камни
странным  образом  поЯвлЯлись на  полЯх снова  и  снова,  стоило только чуть
копнуть, перевернуть верхние слои.

        x x x
     —тобы  пройти  по  этому пути, следовало перевалить  через дамбу,  этот
гребень  заслонЯл   ђему  поле   зрениЯ.  ЏоднЯвшись,  он  увидел,  что  все
пространство   перед  ним,  а  это  метров  пЯтьсот,  не  меньше,   выжжено,
черным-черно:  траву  спалили,  не пожалев  даже  мелкие  деревьЯ  и  кусты,
торчащие из камней, - огонь опалил им кору, и все они были обречены умереть.
     Ћн ходил по  этой  дороге  раз  в  месЯц,  к  старику.  который  держал
небольшой банк, вернее, просто договорилсЯ с окружающими, что будет  хранить
их капиталы, и делал это исправно уже лет пЯтьдесЯт. —ерез него  ђем получал
деньги,  которые  платил ему банк  в столице. ’ак распорЯдилсЯ отец --  сыну
ежемесЯчнаЯ сумма, достаточнаЯ  длЯ скромной жизни, и ни копейки больше, это
были  проценты, а весь капитал  завещан  внуку.  ’ак  что истратил деньги за
месЯц и  соси лапу до следующего листка календарЯ. ‚  тЯжелые  дни он  жарил
картошку,  или  варил  ее,  толок пюре  потемневшей  деревЯнной  колотушкой,
добавлЯл  густого молока, благо  страна  молочнаЯ,  но тут,  к  счастью  или
несчастью, трудно определить, поЯвлЯлсЯ сосед -- "попробуй, говорит, помнишь
поросенка..." и  на столе снова окорок  с потемневшей золотистой корочкой  и
розовым сальцем, бурыми прослойками мЯса...  Ћн снова  жует, погружен в свое
обычное почти беспамЯтное  состоЯние, мыслЯми не назовешь, беспомощно морщит
лоб...
     Ћн был благодарен родителЯм, но иногда чувствовал досаду, что не  может
взЯть и потратить часть денег,  он иногда  хотел. € продать  свою усадьбу не
мог, но это  его не мучило. ‚ отличие от своего мЯтежного учителЯ, он никуда
не собиралсЯ, был доволен тем, что имеет, жил  спокойно; он любил свою землю
и тишину, витавшую над домом.  “крепили дамбы,  прогнали врагов, заключили с
ними  мир,  и наступил покой. Ѓлажен, кто попадает  в такую  щель истории, в
такие вот пустоты времени, когда оно течет кое-как,  само себЯ не замечаЯ, и
человек,  поглощенный собой  - домом,  миром, своим делом, чувствует тишину,
слышит тишину.
     Ќо и  в  благословенном времени бывают  неприЯтности, и  люди вовсе  не
ангелы, да...

        x x x
     ‚ид  сожженного полЯ  вызвал в  нем сложные чувства - огорчение, потому
что он сочувствовал всему живому, и траве, и чахлым деревцам, и даже камнЯм,
многие  из  которых  почернели  и  потрескались   от  жара...  и  досаду  он
чувствовал,  и  злость, и  мгновенный  упадок сил -  он  всегда  зависел  от
настроениЯ,  у него быстро опускались руки,  стоило только  жизни произнести
суровое  слово.  € также  быстро он  отрЯхивалсЯ,  приходил  в  себЯ  - умел
забывать, ведь столько интересного он видел вокруг,  и в  своей голове!.. Ћн
одушевлЯл весь мир, окружавший его. ‘очувствие и есть одушевление всего, что
нас окружает, будь то камень, вода, землЯ... все ему казалось живым.
     "Ќу,  что за дикари... -  он сказал  с горечью, потому  что принадлежал
этому племени, и в такие минуты стыдилсЯ своей  принадлежности. - ‘колько им
объЯснЯли, выжигать траву вредно, погибают мелкие животные, населЯющие поле,
а заново вырастающаЯ трава бедней и грубей той, что росла..."
     Ѓесполезно, люди ничего слышать не хотели, они привыкли жить вот так, и
защищали  это право во всем - и в войне, когда отстаивали с редким мужеством
свою свободу, и в таких вот досадных мелочах, проЯвлЯЯ невежество и дикость.
     ‘коро мысли его снова  вернулись  к картинам,  пейзажи  под небом  и на
холстах обладали длЯ него одинаковой силой.

        x x x
     агаЯ  по выжженному  полю,  он вспомнил  еще одну  картину  Џаоло, она
висела  в  том  же музее.  ’а самаЯ,  знаменитаЯ на весь мир  "Ћхота"! Џаоло
решил, пусть покрасуетсЯ  на  людЯх до осени, а потом  отправитсЯ  в €спанию
сложным путем:  ее,  огромную,  навернут  на деревЯнный вал  и повезут через
несколько стран,  и  даже через  горы.  „ело  стоило того, испанец,  король,
платил Џаоло бешеные деньги за эту совершенно невозможную, невероЯтную вещь.
     Љартина была гениальной, и ђем, при всем возмущении, это понимал.
     ѓениальной  --  и  пустой, как все,  что выходило  из-под  кисти  этого
красивого,   сильного,  богатого   человека,  который   прожил  свою  жизнь,
беззаботно красуЯсь  перед  всем  миром,  и кончал  теперь  дни,  окруженный
роскошью своего имениЯ, раболепством слуг, безусловным подчинением учеников,
обожавших его...
     ’ак ђему казалось, во всЯком случае.
     -—ему Я могу научитьсЯ у него? -- он спросил у ‡иттова, это было давно.
     - Ћн -- это живопись. ’олько живопись. ѓлаз и рука. ‡ато какой глаз,  и
какаЯ рука! Ђ в остальном... сам разберешьсЯ, парень.
     Ќо вернемсЯ к картине.

        x x x
     Ќичего чудесней на свете  ђем не видел, чем это расположение на  весьма
ограниченном пространстве  холста множества человеческих  фигур, вздыбленных
коней, собак, диких  зверей... ‚се  было  продумано,  тщательнейшим  образом
сочинено - и  песок, Якобы алжирский, и пальмочки в отдалении, и берег морЯ,
и, наконец,  всЯ сцена, чудовищным и  гениальным образом закрученнаЯ и  туго
вколоченнаЯ  в  квадрат холста.  Љак сумел  Џаоло эту буйную  и разномастную
компанию втиснуть  сюда, упорЯдочить,  удержать  железной рукой так, что она
стала единым целым?..
     ђем думал об этом всю зиму, ветер свистел над  крышей, огонь в камине и
печи гудел, охватываЯ корЯвые ветки и тЯжелые поленьЯ, пожираЯ кору, треща и
посвистываЯ... ‘о временем  ђем  стал видеть всю  эту картину, или  сцену, в
целом, охватил ее взглЯдом художника, привыкшего выделЯть главное, а главным
было расположение светлых и темных пЯтен.
     €, наконец, понЯл, хотЯ его объЯснение выглЯдело неуклюже и тЯжело, как
все,  что  исходило  из его головы. Љ счастью,  он забывал о своих выдумках,
когда приступал к холсту.

        x x x
     ‚инт с пЯтью лопастЯми - винт тьмы, а вокруг него пространство света, и
свет  проникал свободно между  лопастЯми  темноты, и крутил этот винт, - вот
что  он  придумал,  так представил себе  картину Џаоло, лучше  которой  тот,
кажетсЯ, ничего не написал,  - со временем  в  его  работах было все  больше
чужих  рук. ’еперь  он  давал  ученикам  эскиз,  они  при  помощи  квадратов
переносили его  на большой холст, терпеливо заполнЯли пространство красками,
следуЯ письменным указаниЯм учителЯ -- рЯдом с фигурами, мелко и  аккуратно,
карандашом....  Џотом к холсту  приступал  самый  его талантливый и  любимый
ученик, он  свЯзывал,  объединЯл, наводил  лоск... и  только тогда  приходил
“читель, смотрел,  молчал,  брал большую  щетинистую кисть,  почти не  глЯдЯ
возил ею по палитре,  и  вытЯнув  руку,  делал несколько  легких движений  -
здесь, здесь... и здесь... "Џожалуй, хватит..."
     Ќо  на  этом полотне совсем, совсем не так!.. ‘делано в  едином  порыве
одной рукой.

        x x x
     Ќа ней фигуры застыли в ожидании решительных действий, еще не случилось
ничего, но вот прозвучит  сигнал, рожок... или они почувствуют  взглЯд? -  и
все тут же  оживет. ђугань, хрип, рычанье... ‚  центре темнаЯ туша бегемота,
он  шел на зрителЯ, разинув во всю ширину зубастую пасть, попираЯ крокодила,
тот ничтожной  Ящерицей извивалсЯ под ногой гиганта, и в то же времЯ огромен
и страшен по сравнению со светлыми двумЯ человеческими фигурами, охотниками,
которые валЯлись на земле: один  из них, картинно раскинув  руки, красавец в
белой  рубашке,  притворЯлсЯ спЯщим, и  если  б  не обильнаЯ  кровь  на шее,
мертвым  бы  не  мог  считатьсЯ.  ‚торой,  полулежа  на  спине,  с  ножом  в
мускулистой ручище, такой тонкой и жалкой - бессильной  по сравнению с мощью
этих  чудовищ...   Ћн,   выпучив   глаза,   сопротивлЯлсЯ,  ноги  придавлены
крокодильей тушей, на крокодила  вот-вот наступит  гигант  бегемот... Џарень
обречен.
     ’еперь  с высоты  птичьего  полета,  общего  взглЯда, так сказать...  ‚
центре темного винта,  который ђем  разглЯдел, - бегемот, тЯжелое  пЯтно, от
него  пЯтью лепестками отходЯт темные пространства, они заполнены  собаками,
частЯми тел людей, землей меж крокодильими лапами... а сверху...
     Ђ  сверху  вздыблены - над бегемотом,  крокодилом,  фигурами обреченных
охотников,  над всем  пространством - три бешеных жеребца,  трое всадников с
копьЯми и  мечами... —уть  ниже  две собаки,  вцепившиесЯ в несокрушимый бок
бегемота, достраивали гигантские  лепестки,  растущие  из  центра  тьмы,  из
необъЯтного брюха... ’емные лопасти  замерли, но только на момент!.. вот-вот
начнут свое  кружение,  сначала медленное, потом с бешеной силой -  и тут же
поЯвитсЯ  звук  -  лай,  вой,  стоны...  все  придет   в  движение,  апофеоз
бессмысленной  жестокости... €  в то же времЯ -- застыло на века. Љартина на
века, на вечность!..
     € лежащие на земле умирающие люди, и гигантские туши обреченных зверей,
еще  полных Яростной силы, и три собаки, две с одной стороны,  терзающие бок
бегемота, гигант  не замечал такую малость... и третьЯ, с другой стороны, ей
досталсЯ  шипастый  крокодилий  хвост,  она   вцепилась  в  него  с  Яростью
обреченной на смерть твари...  и эти всадники, троица -  все  это  было  так
закручено, уложено,  и  вбито в  ровный  плоский  квадрат  холста,  что  дух
захватывало. Љазалось,  не может смертный человек все так придумать, учесть,
уложить  -  и вздыбить... довести  напрЯжение  момента почти до срыва  --  и
остановитьсЯ на краю, до предела сжав пружину времени... € ничего не забыть,
и сделать все  так легко  и  весело, без  затей, и главное - без раздумий  о
боли,  крови,  смерти,  о  неисчерпаемой  глупости  всего событиЯ,  жестокой
прихоти нескольких богачей...
     ‚сЯ эта сцена на краю морЯ, на пустынном берегу -- постыднаЯ декорациЯ,
выдумка  на  потребу,  на  потеху,  без  раздумий,  без  сожалениЯ... лучшее
отброшено, высокое и глубокое забыто, только коли, бей, руби... € обреченные
эти, но могучие еще звери, единственные в этой толпе вызывающие сочувствие и
жалость... зачем они здесь, откуда поЯвились, почему участвуют?...
     ђем возмущалсЯ - он не понимал...

        x x x
     €  в то  же времЯ  видел  совершенство,  Явление,  великую  композицию,
торжество  глаза  и  того  поверхностного  зрениЯ,  которое при  всей  своей
пошлости и убогости, сохранЯло свежесть и жуткую, неодолимую радость жизни.
     ‚от!  Ћткуда  в  нем  столько  жизни,  преодолевающей  даже  сердцевину
пошлости, лжи, бесцельной жестокости и убийства ради убийства, ради озорства
и хамского раболепиЯ, ради торжества чванства и напыщенности?..
     € все  эти  его  слова  обрушивались на  картину, котораЯ,  может, и не
заслуживала такого шквала чувств, но  он протестовал не только против нее, а
против  всего,  что  она собой выражала, а заодно - против жизни  и великого
мастерства человека  с  Ясным и  пустым  смеющимсЯ  лицом,  пустым и  Ясным,
жизнерадостным и глупым, поверхностным  и шаблонным... ќто он,  Џаоло,  умел
все,  мог  все,  и  так безрассудно и  подло поступал  со своим талантом! Ћн
словно не видел  -  жизнь  темна,  страшна, а  люди жалки, нелепы, смешны  и
ничтожны... и слабы, слабы...
     ќто  пустое  торжество  силы  и  богатства  подавлЯло ђема, унижало,  и
удивлЯло - как можно так  скользить по поверхности событий, угождаЯ сильным,
выдумываЯ  потеху  за  потехой, не  замечаЯ  страданий,  темноты  и  страха.
Ћсобенно страха, который царит над жизнью и не дает поднЯть головы.

        x x x
     Џоглощенный мыслЯми  о картине, ђем миновал  мертвые  места и  вошел  в
небольшую рощицу.  ‡десь в глубине, в тени протекал ручей, в  нем плескались
крохотные рыбки с прозрачным тельцем и мохнатыми черными глазами.  ‚ детстве
у него были такие  рыбки, он помнил, а  потом дом накрыло волной, стеклЯнное
убежище разбилось, и рыбок  унесло в  море. Љонечно, они погибли  в холодной
соленой воде. Ћн не любил об этом вспоминать,  но иногда снилась та волна, и
он старалсЯ, проснувшись, продолжить сон так,  чтобы в живых остались мать и
отец, а  рыбки  уплыли, да,  но тоже выжили...  Ђ  потом он уже не знал, где
правда.
     ‘ила  его воображениЯ была такова, что он иногда не понимал, куда идет,
где находитсЯ... ему казалось, что  все, промелькнувшее перед ним, случилось
на  самом  деле  -  он  не мог отличить то, что было, от  вымысла. ЏеребираЯ
событиЯ своей  жизни он вдруг наталкивалсЯ на  какой-то разговор, кусок  днЯ
или  ночи, рассвет, фигуру  в  тумане, растущий на  подоконнике цветок...  а
потом мучительно вспоминал, когда же это и где он видел...
     € не мог вспомнить.
     Ђ еще говорЯт, люди живут реальностью -- нет, не так!

        x x x
     Ћни живут тем, что складываетсЯ у них в голове - о жизни, людЯх, вещах,
о море,  ветре,  ветках деревьев...  обо всем, что было... или не  было,  но
воспринЯто сильно, придумано честно, с полной верой в свою правоту. †изнь  -
единый сплав, или смесь, последнее  слово ему  ближе, потому что он смешивал
краски, грешил  этим, как его учитель,  хотЯ предупреждали -  дай просохнуть
нижнему слою,  многослойно пиши. Ћн не  писал длЯ  вечности -  он  писал длЯ
себЯ.
     Њногие тут  же возразЯт, потому что набиты жизнью, как мешок новогодних
подарков, не мыслЯт себЯ без этой тЯгомотины - вещей, жен, тещ, теть и дЯдь,
и что с ними  случилось... постоЯнных мелких событий, одно, другое... череда
отношений, дрЯзг,  пошлости, хамства.... €  сами в этом  с  полным вниманием
купаютсЯ, а некоторые,  чувствуЯ, что такаЯ жизнь становитсЯ,  под действием
мелкой  возни,  столь же  эфемерной как сон, примирительно  говорЯт - "ќто и
есть жизнь, что поделаешь, что  поделаешь... " € пишут бесчисленные картины,
перебирают событиЯ, из них так и льютсЯ эти событиЯ непрестанным  потоком...
они боЯтсЯ остановитьсЯ, боЯтсЯ тишины и пустоты...
     ђем был  другим, хотЯ  не  задумывалсЯ  об  этом,  он только  постоЯнно
чувствовал на  себе неприЯзненные  взглЯды, ему было  скучно  и тошно, когда
говорили -  "это и есть наша жизнь... " или - "вот он, твой зритель,  ничего
не поделаешь, ничего не поделаешь... " …му становилось тошно  и скучно, и он
отходил,  прЯталсЯ у себЯ, писал  странные картины, в которых свет  исходил,
источалсЯ из  щелей,  луж,  струилсЯ  из  темноты  полуоткрытых  дверей,  из
сундуков и шкатулок,  падал  на лица, на столы, на подоконники,  отражалсЯ в
вазах и бокалах, бралсЯ ниоткуда и исчезал неизвестно когда и где...
     "‚ живописи есть все, - говорил ему ‡иттов, - и в ней нет ничего, кроме
тьмы и света... Ђ  цвет...  вот  в  городе большаЯ  лавка, иди и  купи  себе
подходЯщий цвет, все хороши,  а если что-то особенное надо - смешай и получи
сам, и все дела, парень... –вет - это качество света, не более того. Ђ тон -
его  количество.  ‡начит  владыка  всему сам свет,  вот  и  смотри,  как  он
пробиваетсЯ на темном холсте, выЯвлЯй его... потому что все, все возникло из
темноты, и туда же уйдет, да."

        x x x
     Ќекоторые моменты времени, вещи,  слова, обстоЯтельства приобретают над
нами  власть,  непонЯтную силу, если промелькнули в детстве. ђем помнил этот
мох,  и  розовые  малюсенькие  цветочки,  и высокие  кусты  Ягоды,  родители
называли ее  "синикой"... и как собирали  ее, он  тогда не наклонЯлсЯ, кусты
доходили  ему до груди, а теперь  ушли  куда-то  вниз, и  это  казалось  ему
смешным и странным, а так,  как было - правильным и  радостным... …сть люди,
свойство которых - не  становитьсЯ взрослыми, тем более,  не стареть, вот  и
ђем осталсЯ  мальчиком, который  в  этих  местах, под  этими  же худосочными
сосенками  собирал синику, а то,  что с  ним происходило позже,  воспринимал
иногда как сон, иногда как Явь, но без тех пугающих и радующих подробностей,
какие были в начале. †ивопись возвращала его ко времени, когда все было Ярко
и  значительно,  вещи  большими, чувства  острыми... Ћн помнил,  как впервые
поставил босую  ногу в муравейник, ему было  пЯть,  красные муравьи поползли
вверх,  ощупываЯ кожу, он  чувствовал  страх и азарт... что  будет? ’акой же
страх и азарт он чувствовал перед темным молчаливым холстом, в самом начале,
когда   из  черноты  начинал  пробиватьсЯ  слабый  свет...  распространЯлсЯ,
высвечивал лица, фигуры, вещи...
     ‡аброшенный из своего детства  в другое времЯ,  выросший, потолстевший,
уже  слегка оплывший малый, а на  самом деле все тот же  мальчик, хотЯ никто
уже  не знает  об этом,  и не узнает.  Џоследний, кто знал,  был Џестрый,  а
теперь  ђем  чувствовал  себЯ  в  шлюпке,  уплывающей  по  бескрайней воде к
горизонту. ‘трашно и все-таки интересно - что еще будет?..


         * —Ђ‘’њ ‚ ’ Ћ ђ Ђ џ.


        ѓ‹Ђ‚Ђ 1. ЏЂЋ‹Ћ

     "Ќу,  что  еще  будет?  Ђ что  еще  может быть...  "- подумал невысокий
худощавый  старик, проходЯ  мимо зеркала  и заглЯнув  в прохладный полумрак,
продолжение его  комнаты. ‘войство зеркал расширЯть  пространство всегда его
привлекало, и потому у него во всех комнатах стоЯли большие зеркала, средние
висели на стенах,  а маленькие, разные  по форме,  лежали тут  и  там. Ћн не
любовалсЯ собой,  давно  знал, что не  увидит ничего  хорошего,  и  все-таки
собственный  образ всегда его  привлекал.  Ћн  заглЯдывал у  самого  краЯ, и
находил каждый раз что-то  новое. Ћн еще  не устал от себЯ, от  своих  вечно
ждущих   глаз,  неожиданной  улыбки  самому  себе...  иногда  он  подмигивал
изображению и говорил шепотом:
     - Ќичего, ничего... посмотрим, что еще будет...

        x x x
     ‘егоднЯ он не подмигнул себе, глаза были печальны, в них металсЯ страх.
Ќочью его разбудил  приступ кашлЯ, скрутил  и подбросил с неожиданной силой.
Ћн бы удивилсЯ своему телу, той энергии, котораЯ  еще дремлет в  нем, если б
не был так  поглощен попытками  вдохнуть  хоть каплю  воздуха и при этом  не
разбудить  зверЯ  -  тут же наброситсЯ и вытолкнет из горла  воздух вместе с
кровавой пеной, тогда конец... Ќочные приступы кашлЯ  и удушьЯ были не раз и
не  два  ,  но раньше  быстрей  проходило,  отпускало,  не  кончалось  таким
бессилием и обильной розовой слизью с мелкими пузырЯми. € никогда раньше  не
было  у  него таких отеков  на  ногах...  нет, бывали  по вечерам,  а  ночью
спадали... Ђ сердце?
     Џод утро он впервые Явственно услышал звон.

        x x x
     ‘начала что-то шуршало и со  скрежетом  переворачивалось за грудиной, и
воздуха было  мало, так что он мог вдохнуть только коротко и поверхностно, а
потом  словно заслонка захлопнулась, щелкнула  в груди, и  он едва переводил
дух, опершись  о высокие  подушки... ‚оспользовавшись минутой облегчениЯ, он
сел, спустил ноги на пол, на теплый ворсистый ковер, а ему  бы хотелось - на
простой дощатый пол,  прохладный, шороховатый, с мелкими крупинками песка...
как в детстве было?..
     €  тут  сердце  споткнулось,  остановилось  на  долгое  мгновение  -  и
зазвонило  в  колокол. ‡венЯщие  удары  били в  голову и шею, минуту, две...
Џаоло крепко  сжал  виски обеими ладонЯми, звон постоЯл - и  замолк. Ћн  был
образованным человеком, сколько помнил себЯ, училсЯ, и знал, что  так звонит
сердце, когда дело плохо.
     Џредсмертный колокол, да?..

        x x x
     Џаоло неловко ухмыльнулсЯ, получилась  жалкаЯ гримаса. Ћн был подавлен,
и презирал себЯ  за трусость,  не помнил с самого детства, чтобы так боЯлсЯ.
Ћн гордилсЯ своей  жизнью и  часто  говорил себе с  уверенностью, что  когда
настанет его  миг, он встретит смерть с высоко поднЯтой головой, как любимые
его греческие герои.  “ него  были основаниЯ, все жизнь работал, работал,  и
воспитывал в себе уверенность, что  главное - так  устать от жизни, чтобы не
было больше страшно, чтобы "спокойно встретить", так он говорил, не чувствуЯ
банальности- ведь  многие  до него пробовали, и не  удавалось... ’ак  что же
остаетсЯ, верить сказкам, зарывать голову в песок, прикидыватьсЯ дурачком?..
Ќет,  он  предпочитал  спокойное   мужество,  а  не  суетливую   беготню  за
прощением...  и  болтовню,  как у этих  философов -- сплошь  болтовнЯ!..  Ћн
всегда  так  думал, и учил  себЯ  не суетитьсЯ,  а  по крупному, с  размахом
устраивать жизнь.
     "€  все  равно  проиграл,  доустраивалсЯ,  дурак",  -  он  сказал  себе
вполголоса, в  огромных залах некому  было его услышать. ‚зрослые дети давно
поглощены своей жизнью, новые малы, два мальчика... †ена?.. Ћн повел плечом,
нет, не жалел, что женилсЯ на шестнадцатилетней, по крайней мере не смотрю в
еще одну морщинистую рожу, своей хватает... Ћна  наверху, в спальне, спит до
полуднЯ, веселаЯ, добраЯ, смешливаЯ девочка...  у нее будет все. Ђ мне... до
осени бы  дотЯнуть, не умирать  же в такое красивое времЯ... ‚  теплое времЯ
ему не писалось, а  осенью он  обычно просыпалсЯ,  спадала живость, проходил
"зуд  общениЯ",  так он называл  свое  постоЯнное стремление быть  на людЯх,
много и умно говорить, чувствовать, что слушают и восхищаютсЯ...
     "‘корей бы осень...", - так он всегда  говорил  себе,  устав  от  лета,
соскучившись  по  работе.  Ќет,  он все  времЯ что-то  черкал,  вырисовывал,
пробовал, но это так, не принимал всерьез.

        x x x
     - „отЯнуть бы до осени... - он сказал.
     € больше ничего не будет.
     ‚прочем, он годами, и всерьез, говорил себе летом - "ничего не  будет",
имеЯ в  виду осень и зиму.  ЃоЯлсЯ, что не получитсЯ, удача отвернетсЯ... но
как  только все кругом  тускнело, сыпались  дожди, он  начинал,  преодолеваЯ
страх, презрение  к себе, сначала малевал мелкими мазочками, возил кистью по
холсту, уже с отчаЯнием... бросалсЯ,  как к спасению, к одному из постоЯнных
сюжетов, благо ими забиты свЯщенные книги, и эти мифы, любимые его греческие
выдумки... ‡а что бы зацепитьсЯ?.. ‚се равно за что!
     Ќачинал,  и постепенно входил  во  вкус. € вдруг оказывалось --  и  это
можно,  и  то...  € уже  не  остановить.  € он,  без передышки, после одного
холста,  тут же  утром следующего днЯ -  новый эскиз,  замысел,  набрасывает
главное  -  расположение  фигур,  композицию,  в ней все!.  €  это  он  умел
непревзойденно, природный дар.
     Ћн всем  телом ощущал,  как собственную  неустойчивость в пространстве,
любые, самые  мелкие  неполадки с расположением фигур; умение уравновешивать
силы, движениЯ и пЯтна на ограниченном пространстве, на плоскости,  было длЯ
него легким, естественным,  врожденным.  Ћн точно также  играл  в шашки, а в
шахматы не получалось -  его предвидениЯ  хватало только на несколько ходов,
он чувствовал только то,  что видел в  данный момент, прирожденный художник.
…го стихиЯ -- размах,  порыв, масштаб, огромные пространства, могучие мазки,
тела, тела, тела...
     Ќо  с  каждым  годом  он  ждал  осень  все  с  большим  страхом,  потом
преодолевал, забывалсЯ... и так до весны.
     Ђ в этот раз другое -- на самом деле конец.

        x x x
     Ќет, все же до сегоднЯшнего утра он  рыпалсЯ, бодрилсЯ, обманывал себЯ.
"Џосмотрим, каким путем от менЯ избавитьсЯ решили, подсунут случай, подвох?"
Ћн допытывалсЯ,  ему было интересно. Ђ этой ночью допекло, и все любопытство
тут же растерЯл. ‘ейчас он знал - осени не будет.
     Ђга,  вот так и  кончитсЯ.  Ќе умом дошел,  а  в  один момент прониксЯ,
словно  ледЯным   ветерком  повеЯло...  Џрожитого  всегда  мало,  и  умирать
всегда...  не  то слово -- "страшно",  пустоватое,  мелкое словечко, это  на
войне страшно --подстрелить могут, но не  обЯзательно, а здесь не страшно --
невозможно вынести... ‚от так.
     "џ не  избавилсЯ  -  он  себе  сказал. - ЉрутилсЯ, вывертывалсЯ, прЯтал
глаза.  Ќу,  бродЯга,  игрок, весельчак...  теперь  держись,  осталась  одна
прЯмаЯ."
     € все же, нашел в  себе силы усмехнутьсЯ,  приблизил глаза  к одному из
зеркал,  и сказал  спокойно, медленно, слыша свой подрагивающий  хрипловатый
голос:
     "„опрыгалсЯ, живчик... € все же,  посмотрим, посмотрим, как она возьмет
менЯ, как это случитсЯ. …й придетсЯ попотеть. Ќо мучитьсЯ не хотелось бы."


        ѓ‹Ђ‚Ђ ‚’ЋђЂџ. ќскиз жизни.


        x x x
     Ќабросаем   эскиз  этой  огромной  и  смелой  жизни,  именно  набросок,
постараемсЯ, как он умел - крупными мазками, и только главные  моменты. ‚едь
основные требованиЯ  к  живописи и прозе  едины,  их  можно обозначить тремЯ
словами - выразительность, цельность, лаконичность.
     …го жизнь состоЯла из  нескольких полос.  ‘начала  детство - темнота  и
страх, нищета,  подачки  и  унижениЯ.  Џотом  юность  - непрестанные усилиЯ,
преодоление страхов, неуверенности, темноты, безграмотности. Ћн вынужден был
зарабатывать  на хлеб с  13 лет,  одновременно  училсЯ, стал специалистом по
антиквару, знатоком древних рукописей и  искусства  старого времени. Љто ему
сказал, что так надо? Ќаверное, первой сказала мать, и он поверил, что нужно
стать богатым, умным, способным на дела, которые другим не по плечу. Њать он
любил, она  рано умерла...  Џонемногу,  он  стал вылезать на  свет.  Џравда,
женилсЯ первый раз неудачно, от одиночества, он  больше не мог один.  Љ тому
же был обЯзан - попалсЯ. ЌеглупаЯ девочка, но  совсем, совсем не длЯ него. ‚
этой семье  он впервые  ел вволю, раздулсЯ и  стал напоминать купцов, барыг,
которых видел по воскресным днЯм на Ярмарке - жирных и мерзких. € он бы стал
таким.
     ‚ первый год после женитьбы он много ездил по стране, измерЯл земельные
участки,  описывал  имущество, что говорили,  то и  делал, почерк у него был
отличный,  вот и  ценили.  Џриезжал раз  в  две-три недели,  его  встречали,
кормили, все довольно дружелюбно... Ќо спать с ней  было мучением.  €зменЯть
он не умел еще, долго сдерживал в поездках свое желание, и потому, оставшись
с женой наедине, тут же принималсЯ, суетливо и с горЯчностью, за супружеское
дело, презираЯ себЯ, да...  Ћна  смеЯлась  от щекотки, ей  было приЯтно,  но
довольно безразлично, и  смешно,  что он так потеет  и стараетсЯ,  спешит  и
пыхтит...  Ћна  была  полной, рыжей, с миловидным  личиком, острым  носом  и
живыми глазками, но тело безобразно. …му очень хотелось, но смотреть  на нее
не мог.  ‘иськи. Ћгромные белые с желтыми пЯтнами шары. Љожа в веснушках, на
лице это выглЯдело даже мило, а здесь ужасно, к тому же ореола вокруг сосков
почти  не  было  видно, а сами соски  крошечные и плоские,  и  оттого  груди
казались огромными  надутыми шарами. € он крутил  эти шары в разные стороны,
старалсЯ  и  пыхтел,  а она смеЯлась от  щекотки...  Ћн истощалсЯ  и тут  же
засыпал. Ћн был мерзок, зато поступил порЯдочно - женилсЯ.

        x x x
     Ћни жили несколько лет,  он и не думал о живописи, о такой чепухе, даже
в голову не  приходило. Ќикогда не рисовал, вообще не интересовалсЯ, скорее,
она - на  Ярмарке, зовет - идем, там  были рЯды художников.  …му становилось
тоскливо,  скучно,  он смотрел на пейзажики, кухонную утварь,  лимоны эти да
бокалы... зевал, думал, как бы  отоспатьсЯ в воскресный день... Њысль о том,
чтобы удрать, изменить как-то жизнь, ему и в  голову не приходила.  ‚се было
тускло,  серо,  и все же не так темно и страшно, не  так унизительно, как  в
начале юности. Ћн  был сыт, имел работу, деньги, пусть крохи, но водились...
свое жилье, не простор, но крыша...
     Џотом  она ему изменила - глупо, просто так, ей ничего не надо было! Ћн
узнал, она призналась, плакала... Ћн и не думал уходить, отослал ее на времЯ
к родителЯм,  и тоже не специально, были  праздники, они  каждый  год ездили
туда.  ’ак вот, послал  ее вперед, а сам  задержалсЯ  на работе.  Ђ дальше -
случайнаЯ  встреча, женщина,  обычнаЯ,  он и не помнил, как все  получилось,
встретил  у приЯтелЯ, выпивали, она зашла,  соседка,  что  ли... €  все.  Ќе
приехал, жена  вернулась,  а он уже  все  решил и с горЯчностью настаивал на
разводе.
     Ћна  вернулась к  родителЯм, а у  него началась  другаЯ  жизнь, бурнаЯ,
мерзкаЯ,  он влезал  в подозрительные аферы,  проиграл  чужие деньги,  потом
разбогател, устал  от случайных встреч, пил, потерЯл работу, осталсЯ один...
€ случайно...

        x x x
     Ћбнаружил  себЯ в мастерской  художника,  он  сильно  напивалсЯ тогда и
шлЯлсЯ  по  сомнительным  компаниЯм.  ‚зЯл  в  руки  цветные  мелки и  нанес
несколько пЯтен на  лист бумаги. Ћн ничего  не хотел, сделал это задумчиво и
механически. € вдруг увидел в этих пЯтнах один из давних вечеров на северном
озере  -  лодку,  воду,  другой  берег  в  дымке, там  полЯ,  только  начала
пробиватьсЯ зелень, пр