Я продолжал  выписывать  вензелЯ, ускользаЯ от Љукурузы. Ћн
хотел  вырвать у  менЯ  железный  прут с крюком, каким Я  управлЯл  чугунной
печной вьюшкой, Я оттолкнул его. Ћн  поскользнулсЯ и упал. € странное  дело,
то  ли  ушибсЯ, то  ли оторопел от непривычного отпора, но, поднЯвшись, стал
отрЯхивать курточку,  будто  забыл о  моем  существовании. ‚осхищенный своей
легкой победой, Я похвасталсЯ кому-то  из ребЯт, что навтыкал Љукурузе.  ќто
слышал  зловредный  †енька  Њельников  и  тут же  насплетничал  самолюбивому
богатырю. Љукуруза отложил все дела -- он искал партнеров длЯ расшибалки, --
деловито направилсЯ ко мне, сжимаЯ в карманах страшные кулаки.
     -- ’ы навтыкал Љукурузе, да? -- сказал он почти ласковым голосом.
     …го вкрадчивый голос не на шутку испугал менЯ. Ђ то, что он добровольно
назвалсЯ своей кличкой (нигде  картавое  "р" не звучит так  раскатисто,  так
горохово, как  в  слове "кукуруза"), превратило мой испуг в панику.  џ хотел
бежать -- некуда,  мы в кольце ребЯт. џзык прилип к гортани, и прежде  чем Я
успел пролепетать какое-то оправдание, он ударил -- с "хеком", как мЯсник. џ
успел  отдернуть голову,  и сокрушительный удар  вместо подбородка  угодил в
узел туго  повЯзанного шарфа. џ  с удивлением обнаружил, что  жив и что  мне
ничуть не больно. Њой ответный  удар был ослаблен остатком почтениЯ к одному
из хозЯев двора. џ угодил в скулу.  Ћщущение незащищенной плоти под  кулаком
освободило  мою душу длЯ более глубоких чувств.  џ стал бить и бил не только
Љукурузу, а всю несправедливость, упорно отторгавшую мою любовь двора. „раки
не получилось, это было  избиение. џ расквасил ему нос и губы, но, поскольку
Љукуруза не  заЯвил ритуальным ревом о  своей  капитулЯции, продолжал лупить
его  по  мордасам. Љровавые  сопли забивали  ему сопатку, он  отсмаркивалсЯ,
пЯтЯсь  и  прикрываЯ лицо  локтЯми.  Ћступившись,  он упал, уронив  с головы
шапку, а когда подымалсЯ, Я изо  всей  силы наподдал  ему ногой в зад. € тут
Љукуруза разревелсЯ  -- не  от боли,  от  унижениЯ.  ѓромко,  не  стеснЯЯсь,
обревывал  свой позор.  Ћн поплелсЯ домой,  забыв о шапке и обсмаркиваЯ снег
кровью. Љто-то из младших ребЯт поднЯл его  бедный треух  и  побежал за ним.
“кол жалости на миг пронизал мое ликование.
     ‚есь двор видел его поражение, но тщетно ждал Я, когда "герольды начнут
славить мой удар".  ’рубы молчали,  уста не отверзлись. Њожно было подумать,
что  никакой  драки  не было и Љукуруза не валЯлсЯ  на желтом от  смерзшейсЯ
лошадиной мочи снегу. Ђ ведь хорошие драки обсуждались на помойке, рассказ о
них  переходил  из  уст  в   уста,  обогащаЯ  дворовый  фольклор.  Ќо  этому
единоборству Явно не суждено было ни войти в летопись, ни стать легендой.
     ’ворЯ  собственный мир  и в нем находЯ  если не утешение, то надежду, Я
придумал, что  по сказочной  традиции должно быть три  испытаниЯ,  и  только
после этого двор распахнет мне свои объЯтиЯ.
     …сли Љукуруза считалсЯ самым сильным в  нашей  возрастной категории, то
самым заносчивым и драчливым  был вечно цеплЯющийсЯ ко мне †енька Њельников,
сын  "красного  торговца". •орошо бы  длЯ  второй  проверки  получить  этого
клейкого гада в  белых  перчатках. Ќо  Я не  умел завЯзывать драку, а †енька
после позора Љукурузы  едва ли захочет  менЯ  тронуть.  ’ак  думал  Я, плохо
представлЯЯ зловредный  †енькин  характер. Љукуруза еще стеснЯлсЯ  выйти  во
двор, а †енька открыл боевые действиЯ. Ћн нарочно выбрал тот час, когда двор
уже полнитсЯ, но  никто  еще  не нашел себе занЯтиЯ, ему нужны были зрители.
Џовод длЯ издевательства подал Я сам.
     -- “ нас на лестнице опЯть лампу кокнули, -- принес Я свежую новость.
     -- ‚ампу? --  переспросил  †енька с простодушным видом.  -- Ђ что такое
"вампа"?
     Љругом ухмылЯлись. џ сник, крыть было нечем, Я действительно произносил
твердое "л" как "в".
     -- ‚ампа, вужа, вошадь, вуна, -- будто  пробуЯ слова на вкус, с лакомым
видом  произносил  †енька.  --  Ђ  ты  супчик  вожкой  ешь?  ‹етом  на водке
катаешьсЯ? —его гвазами хвопаешь?
     џ  молчал. ‚ правой руке он сжимал белую перчатку, как  будто собиралсЯ
вызвать менЯ  на дуэль.  Ќо вопреки кодексу чести он не бросил перчатку  мне
под  ноги, а  хлестнул по лицу. Ћтвет тоже был далек от  светских правил:  в
рыло, в зубы, в глаз и на закуску по шее. Ћн мгновенно зашелсЯ в плаче -- на
такой  высокой,  пронзительной  ноте,  что встревоженные битюги  повелись  в
оглоблЯх и громко охнули, сшибившись, пустые бочки. ‡адрав голову, чтобы  не
испачкать юшкой светлый шарфик, †енька покинул ристалище.
     џ  победоносно  оглЯделсЯ.   Ќикто  не  смотрел  в   мою  сторону.  Љто
обменивалсЯ  фантиками, кто прЯмил железную погонЯлку колесика, кто  целилсЯ
из рогатки по воробьЯм, обсевшим свежедымЯщуюсЯ кучу, кто наблюдал голубиную
стаю в поднебесье. Ќикому не было дела до нашей стычки. Ќо Я видел их кривые
ухмылки,  когда †енька издевалсЯ над  моим глухим "л". Љстати, у ЉовбоЯ тоже
были нелады  с этой буквой,  но он мог  сколько  угодно "вавакать", где надо
"лалакать", попробовал бы кто усмехнутьсЯ.
     ‚  чем же  дело? Њожет быть, †енька слишком мелкаЯ дичь и  после победы
над Љукурузой  расправа с ним ничего  не стоит? Ћт менЯ требуетсЯ нечто куда
более  героическое. џ спровоцировал на драку  Ѓорьку  ‘оломатина  из старшей
возрастной  группы  и  разделал его под орех. ќто  равносильно  тому,  чтобы
средневес  побил  тЯжеловеса. Ћбычно такие схватки запрещены.  €сториЯ бокса
знает  лишь  два  случаЯ, оба свЯзаны  с  победами  великого Ћгуренкова  над
Ќавасар-довым.  џ опередил нашего многолетнего  чемпиона-средневеса,  однако
мой подвиг не вошел в героическую летопись. ЋказываетсЯ,  Я  нарушил главный
закон  двора:  драки  допускаютсЯ  лишь  между  одногодками. ‚роде  бы  этим
защищены маленькие и слабые. Ќичуть не бывало: закон выгоден только старшим,
они  могут беспрепЯтственно  чинить суд  и расправу  над мелюзгой без  риска
нарватьсЯ на нежданный отпор.
     ќту истину открыл мне ’олька ‘оленков, после  чего Я довольно долго  не
поЯвлЯлсЯ во дворе, даваЯ выветритьсЯ памЯти о моем неосмотрительном деЯнии.
Ќо когда сошел снег и маленький каток посреди двора превратилсЯ в футбольное
поле, когда выставили рамы и гулкий, свежий,  пахнущий весной мир ворвалсЯ в
комнаты, Я поверил обновлению, смывающему старые грехи, и спустилсЯ во двор.
Њожно подумать, что менЯ там только и ждали. Ќе успел Я сойти с крыльца, как
ко мне подскочил Љурица и, ткнув костлЯвым плечом в грудь,  сказал загадочно
и страшно:
     -- ’ы что развоевалсЯ, жид?
     ‘уть вопроса  от менЯ ускользнула, настолько ошеломлЯющим было короткое
слово "жид".  ЊенЯ так никогда не называли,  да Я и  не думал  о  себе как о
жиде, вообще не задавалсЯ вопросом, какой Я национальности. џ знал, что мать
у менЯ русскаЯ, а отец еврей, выходит, Я вообще без национальности, ни то ни
се,  что менЯ вполне устраивало. џ не знал, что быть евреем стыдно, а вместе
с тем сам участвовал в травле  евреЯ -- врача ‹есюка из  соседнего подъезда.
Ћн  был далеко не единственным евреем  в нашем доме, но  только  его  упорно
преследовали  дразнилкой  "‡ида  маленькаЯ".  Ћн вовсе  не  был  коротышкой,
худощавый человек среднего роста с энергичной поступью, хороший, безотказный
врач,  которого  куда  чаще,  чем моего деда, тревожили  жильцы нашего  дома
своими  хворостЯми.  Ќо  деда  никогда  не  задевали,  к нему  относились  с
почтением. ‘ановитый, внешне очень уверенный  в себе, дед был  потомственным
москвичом, популЯрным врачом, одним из лучших диагностов города. € он крепко
сжимал в руке массивную  трость с золотым набалдашником, такого не заденешь.
Ђ  на  ‹есюке лежал  безнадежный налет местечковости,  что сразу  улавливают
чуткие русские носы,  даже детские.  ‚се  эти  соображениЯ  принадлежат куда
более позднему времени, а тогда, остановленный Љурицей, Я  просто растерЯлсЯ
настолько, что не расслышал угрозы скорой расправы. ‡ато мгновенно рухнувшей
душой  Я понЯл, что  жид  -- это плохо,  хуже некуда, что  сейчас  случилось
непоправимое, кончилась прежнЯЯ безмЯтежнаЯ жизнь. € Я не ошибсЯ.
     ‚  каком-то  полусне  Я  отстранил  Љурицу и пошел к садику, служившему
попеременно то катком, то футбольным полем. “ самого входа на скамейке сидел
старший брат Љурицы ‹елик и зашнуровывал свеженадутый футбольный мЯч.
     ’от  машинальный, но силовой  жест,  каким  Я  убрал  Љурицу  с дороги,
поубавил у него пылу, но в присутствии брата он снова осмелел:
     -- ’ы зачем ‘оломатина тронул?.. „умаешь, тебе сойдет?..
     ‡начит, менЯ будут бить за  Ѓорьку ‘оломатина, а  не за  то, что Я жид?
ќто принесло  облегчение, и когда  Љурица  с молчаливой  подначки  брата  (Я
заметил,  как тот ему подмигивал) наконец-то бросилсЯ на  менЯ, Я и не думал
сопротивлЯтьсЯ. Џочему-то Љурица избрал  самый ненадежный способ расправы со
мной  -- борьбу. џ поддалсЯ и упал на землю,  Љурица  сел на  менЯ верхом  и
трижды вдавил мою голову в землю. Ћн не хочет драки, боитсЯ, понЯл Я, просто
выполнЯет  общественное поручение. Ѓыло ничуть не больно, и грела мысль, что
Я могу в два счета разделатьсЯ с Љурицей.
     Љурица слез, и Я поднЯлсЯ.
     -- ‡аработал? -- сказал он мстительно.
     -- „авай деньги, -- проворчал Я.
     ‹елик захохотал, восхищенный  моим остроумием. Ћн менЯ боЯлсЯ. € Љурица
боЯлсЯ, и Я  мог врезать им обоим,  несмотрЯ на все дворовые запреты, если б
не одно парализующее слово -- жид...
     -- Њама, что такое жид? -- спросил Я, вернувшись домой.
     --  ’о же, что и еврей, только  ругательное, -- чуть удивленно ответила
мама. -- Ќеужели ты сам не знаешь?
     -- Ќет, -- сказал Я со странным ощущением, что это и правда, и ложь.
     џ  знал,  что такое  слово есть,  но  не  думал о  нем.  Ѓыли и  другие
известные мне слова, смысл которых темен, да Я и не старалсЯ узнать его. Њне
это ни к чему. Ќо когда Я дразнил ‹есюка "‡ида маленькаЯ", разве Я делал ему
комплимент? Ќет,  Я  высмеивал  его. Ќо центр  тЯжести,  коли так  позволено
выразитьсЯ, приходилсЯ на слово "маленькаЯ", а что такое "зида", Я как-то не
задумывалсЯ. …сли рыжего  кличут ђыжик, его  обижают? Љогда кличка присохла,
нет.  ‚  каждом дворе есть  ђыжик,  Љосой, •ромой, †иртрест. Ќу, а ‹есюк  --
‡ида. Ђ кто  ж  еще? „а не  рассуждал Я так,  дразнилсЯ просто за  компанию,
чтобы быть, как все.
     Ћднажды  ‹есюк все-таки  не  выдержал. Ћн остановилсЯ  посреди весенней
лужи в своих разношенных ботинках, обвел  нас усталыми, воспаленными глазами
и тихо сказал:
     -- —ем Я виноват перед вами, дети?
     Ѓыл   миг  тишины,   а  затем  опЯть   хохот,  гик,  улюлюканье:  "‡ида
маленькаЯ!.. ‡ида маленькаЯ!.." Ќо моего голоса больше не было в хоре..
     -- Ђ это плохо? -- спросил Я мать.
     -- —его же хорошего?!..
     џ не понимал ее веселого настроениЯ, разговор шел об очень серьезном.
     -- Ђ ты кто?
     -- ђусскаЯ. ’ы дурачишьсЯ?
     -- ’ак почему Я жид?
     -- Ђ кто же? †ид пархатый, номер пЯтый, на веревочке распЯтый!
     Џочему ей так весело? Ќеужели она не понимает?..
     Њама,  в  которой  слились  две хорошие  крови:  известного  на “краине
старинного  рода  Љрасовских (по  отцу) и  столбовых  дворЯн  ЊЯсоедовых (по
матери), подтверждала открытие ЏаулЯ ‚айнингера, что  антисемит -- этот тот,
в  ком есть хоть  долЯ еврейства,  или  физического или психологического.  ‚
матери не было ни того, ни другого.
     -- ‡ачем же ты вышла замуж за евреЯ? -- спросил Я.
     -- ‚от те раз! ’ы хотел бы иметь другого отца?
     џ не хотел этого. џ был к нему вполне равнодушен в раннем детстве,  ибо
видел его очень мало  и не чувствовал интереса к себе, но  в пору, о которой
идет речь, он уже получил свой первый срок ленской  ссылки,  Я жалел его,  и
это было началом той любви, котораЯ и сейчас живет во мне неизбывной болью.
     -- Ќет... Ђ зачем было рожать менЯ от евреЯ?
     -- Ђ какаЯ разница?  -- сказала мать  все еще беспечно. -- ’ы крещеный.
--  €  тут же погасила вспыхнувшую было  надежду: --  †ид крещеный,  что вор
прощеный.
     -- ‚от видишь! -- сказал Я с отчаЯнием. Њать не заметила интонации.
     -- Ђ ведь  „альберги не были евреЯми до революции, -- задумчиво, словно
это впервые пришло ей в голову  (а наверное, так оно и  было), сказала мать.
-- Ћни лютеране. “же отец твоего деда был  директором гимназии в Њоскве. Љем
были  военные  „альберги, не знаю. Њожет, даже православными.  Ћдин  вошел в
историю -- генерал-майор, начальник порохового запаса в ђевеле при Џетре. Ћн
не то героически защитил  этот запас от  шведов, не то героически изорвал. Ђ
совсем  недавно был генерал-лейтенант „альберг, и тоже вошел в историю: лихо
подавлЯл  крестьЯнские бунты. ‚от  кто  мне  по  душе!  Ђ  были еще  чемпион
ѓермании  по шахматам и французский маршал. ќто огромнаЯ  и очень интереснаЯ
семьЯ,  они  в  родстве  с музыкантом Ѓлуменфельдом  и  философом  ѓербертом
Њаркузе, он Њарин двоюродный брат.
     ‚се  эти  сведениЯ  менЯ  ничуть не  радовали.  Џусть  они  выдумывают,
взрывают   или  держат  сухим  порох,  пусть  играют  на  роЯлЯх,  скрипках,
контрабасах, философствуют, становЯтсЯ чемпионами, что  мне до  всего этого,
если даже лучший из них  не сумел подавить самого главного бунта, сделавшего
из менЯ евреЯ?
     Љакой-то  выход   брезжил  все-таки   в   революции,   менЯющей   людЯм
национальность. Ќадо сделать еще одну революцию  и превратить всех  евреев в
русских. џ высказал маме свою мысль.
     --  ’ы не понЯл. „о революции  люди  делились не по нациЯм, а по  вере:
православные, католики, протестанты, иудеи.
     џ вдруг сообразил, что мы живем на скрещении всех  вер: в  ЂрмЯнском --
церковь Ќиколы в ‘толпах, в ‘таросадском  -- кирха, в Њилютинском -- костел,
в ‘пас-ѓлинищев-ском -- синагога.
     -- …сли ты ходил в  любую церковь, кроме синагоги, ты в полном порЯдке,
а если в синагогу, должен был жить в черте оседлости.
     -- ќто где?
     -- Ќу,  в  Ѓердичеве... в  Ѓобруйске,  -- мама Явно  не  была сильна  в
еврейской географии, -- еще в каких-то местечках.
     -- € они все ездЯт в ‘пас-ѓлинищевский?
     -- Ќет,  там московские... Љакой-то процент евреев допускалсЯ в Њоскву.
Ѓыла норма в гимназиЯх, в  университете... „а Я сама толком не знаю, что  ты
ко мне пристал?
     -- „о революции было лучше, -- сказал Я со вздохом.
     -- —то  случилось? -- ‹ицо  матери стало  серьезным, наконец-то до  нее
дошло, что Я спрашиваю неспроста.
     -- Љурица назвал менЯ жидом.
     -- Ќу, и дал бы ему в морду.
     -- Џопробуй дай...
     -- ‚от не знала, что мой сын трус, -- искренне огорчилась мать.
     -- Џри чем  тут трус? -- безнадежно  сказал  Я, уже предвидЯ, что стану
трусом. -- ђазве сладишь со всем двором?
     -- ’ы что, один такой?
     -- Љакой?
     Ћтвета  не  последовало.  ‚   матери  происходила  какаЯ-то  внутреннЯЯ
перестройка.
     --  ‚от  не ожидала, что у нас возникнет  такой  разговор.  ’вои  самые
близкие  друзьЯ --  евреи, наши знакомые -- почти  сплошь  евреи. ђазве  это
плохие люди?
     џ слушал ее с ужасом. Њне  никогда не приходило в голову, что Я окружен
евреЯми. џ стал  называть  про  себЯ фамилии  моих  товарищей,  фамилии  тех
мужчин,  которые  делились  на  поклонников  мамы  и  на  друзей  семьи,  --
безрадостнаЯ картина. ‡начит,  евреи не  растворены в общей людской массе, а
образуют какую-то отдельность,  общину, касту, и Я должен  находитьсЯ внутри
этого круга, не посЯгаЯ на то пространство,  где сверкают ‚овка-Љовбой, ћрка
‹укин, ‘ережа ‹епковский -- мои любимые герои,  и на  то, где  ползают такие
гады, как  †енька Њельников, Љукуруза, Љурица с  ‹еликом,  а мне  не хочетсЯ
жертвовать  даже  ими.  ’олько сейчас мне открылась  схожесть людей маминого
круга,  казалось  бы, таких  разных:  кто  тихий,  задумчивый,  кто  шумный,
развЯзный, кто витающий в  облаках, кто очень земной, они  все несли  в себе
нечто такое, что объединЯло их в единый клуб. Љакое-то изначальное смирение,
готовность  склонитьсЯ,  их взглЯд был  вкрадчив,  улыбка словно  просила  о
прощении.  Љаждого из  них ничего  не  стоило  поставить на место.  ђаньше Я
относил это за счет интеллигентности, но теперь понЯл, что дело в другом.  €
чтобы получить подтверждение своему открытию, Я спросил:
     -- Њама, а у тебЯ есть русские знакомые?
     -- ‚олодЯ... -- Њама подумала. -- ‘аша. -- € радостно: -- ЌастЯ!
     …е неуверенность  естественна: разгар  дружбы с ЊаЯковским относилсЯ  к
более  ранним  годам. •удожник Ћсмеркин  бывал  у  нас  очень редко,  а  вот
артистка-синеблузница  ЌастЯ –аплина действительно  была маминой  закадычной
подругой. Ќо  все эти интеллигенты были совсем другой закваски,  даже  самый
скромный  из них  Ћсмеркин  очень  твердо  попирал  родную  землю подметками
старомодных башмаков с фестонами.
     -- Ђ ‘бруев? -- напомнил Я.
     -- „а, ‚итька тоже.
     ђыжий ‘бруев, ответственный работник, бывший чекист, стал часто  бывать
у нас в доме после того, как посадили отца. џ уже тогда знал, что через него
ведутсЯ какие-то хлопоты по  облегчению отцовой участи.  џ его очень  любил.
‘лово  "чекист"  звучало  совсем  иначе,  чем  "гепеушник",  от  него  веЯло
героической молодостью  революции. €  совсем не  лишним был эпитет "бывший".
‘бруев  был  огненно-рыжий,  размашистый,  веселый,  с  ослепительно  белыми
искусственными зубами,  Я почему-то  думал,  что у него  фарфоровые челюсти.
Џринимала  его  мама  чаще  в  комнате цветочницы Љати, моей бывшей  нЯньки,
возможно, ей не хотелось, чтобы пили на моих глазах. Ђ каждый приход ‘бруева
сопровождалсЯ  выдающейсЯ  пьЯнкой.  ‚ыпив.  он  пел,  вернее,  орал на  всю
квартиру:

     ‘идит ‘талин на лугу,
     ѓложет коневу ногу.
     Ђх, какаЯ гадина --
     ‘оветскаЯ говЯдина.

     € еще одну, котораЯ нравилась мне еще больше:

     Џо торгсинам, по торгсинам
     Њасло, сыр и колбаса,
     Ђ в советских магазинах
     ‘талин выпучил глаза.

     ‚от какие  были  либеральные  времена!  Џочти  каждое поЯвление ‘бруева
означало перемену  в  отцовой  судьбе --  стараниЯми  рыжего  весельчака  он
неуклонно продвигалсЯ с диких берегов  ‹ены в  сторону цивилизации: €ркутск,
Ќовосибирск,  ‘аратов, и наконец,  через четыре  года  ‘бруев  вернул  его в
Њоскву.  Ќе надолго,  и  года  не  минуло, как началась паспортизациЯ,  отцу
отказали  в московской прописке,  и  он  вынужден был  уехать па Ѓакшеевские
торфоразработки, питавшие атурскую  электростанцию. ‚ тридцать  седьмом его
снопа арестовали: порьма, лагерь, другой лагерь, затем ссылка до конца дней.
‚се  же он  оказалсЯ  счастливее своего бывшего  избавителЯ  --  в  тридцать
седьмом году ‘бруева расстрелЯли. Ќо не за частушки о ‘талине, ему придумали
участие в каком-то заговоре.
     Ќо ‘бруев,  редко  посещавший нас,  и ЌастЯ,  что  ни  день наполнЯвшаЯ
квартиру своим поставленным, зычным голосом  и раскатистым смехом, не делали
погоды  -- у  нас был еврейский дом.  Ќичего  не попишешь, Љурица был  прав,
осадив развоевавшегосЯ жида.  ‚се по справедливости, и все-таки Я сделал еще
одну попытку к спасению:
     -- ‘кажи, а длЯ евреев Я русский?
     -- —то это значит? -- не понЯла мать и закурила -- чуть нервно.
     џ  чувствовал,   что   разговор  начинает  раздражать  ее,  но  не  мог
остановитьсЯ.
     --  ђусские  считают  менЯ евреем, потому  что у менЯ отец еврей, евреи
должны считать менЯ русским, потому что ты русскаЯ.
     --  Ќет,  -- сказала мать. --  Њне лично  начхать, какой человек нации,
хотЯ Я предпочитаю евреев, они веселее, умнее и воспитаннее. Ќо  длЯ русских
людей,  если у тебЯ есть хоть каплЯ еврейской крови, ты еврей.  Ћткуда такаЯ
чувствительность к  инородной крови  -- непонЯтно. ђусские понЯтиЯ не имеют,
кто они такие. ‘читают себЯ  славЯнами. Ќо  славЯне так  и  были  славЯнами,
когда  поЯвились  какие-то  загадочные  русы...  Љто  они?  ‘месь  славЯн  с
норманнами? Ђ кто такие сами норманны? Ќи черта не  разберешь. “ евреев свое
помешательство: если есть хоть малейшаЯ возможность  зачислить тебЯ в евреи,
будь спокоен, ты их. ђусских много, а у евреев каждый штык на счету.
     ‚се эти  рассуждениЯ менЯ  не интересовали, Я понЯл  главное и сказал с
мечтательной болью:
     --  …сли  б  ты  родила  менЯ  от  русского!  Њать  поперхнулась дымом.
Ќесколько мгновений она глЯдела  на менЯ, не мигаЯ, вытаращив  свои  зеленые
глаза, потом размахнулась и влепила мне пощечину.
     ќто было больно и непривычно, мать крайне редко поднимала на менЯ руку.
Џо-настоЯщему она  отлупила менЯ  дважды, оба раза  за  катание  на  буферах
трамваев.  ‹еньке-Ђмериканцу с нашего  двора эта забава стоила обеих ног. Ћн
умер  на  операционном  столе в полном сознании,  бессмысленно и жалко просЯ
врачей: "’олько не говорите  маме". Љонечно, моЯ мама  видела менЯ  на месте
несчастного  ‹еньки,  и  суровость наказаниЯ не вызывала протеста. Ќо за что
эта оплеуха?
     Ћна сама  рассказывала в доверительную минуту, что не хотела  ребенка и
пыталась избавитьсЯ  от менЯ всеми доступными  способами.  Њожет  показатьсЯ
странным, что мать говорила с весьма  юным сыном  о таких вещах, но она была
врагом всЯческих запретов. Њне  позволЯли  читать  любую литературу, включаЯ
"„екамерон",  Ћктава  Њирбо  и   ‡олЯ.  Џо  правде  сказать,  все  это  было
скучновато,  особенно  ‡олЯ,  и  темновато. џ расспрашивал  маму  и  получал
ответы, которые, даваЯ мне известное представление об интересующем предмете,
вместе с тем  гасили чрезмерный интерес.  Џол очень  рано перестал  быть длЯ
менЯ жгучей и стыдной  тайной,  но более доскональное изучение проблемы Я по
какому-то уговору с  самим  собой,  конечно,  подведенный  к  тому исподволь
матерью,  отложил  на  будущее.  џ  не очень  понимал,  почему  мать  хотела
избавитьсЯ от менЯ, ведь принЯто  считать, что рождение ребенка --  радость.
Ќо, любЯ мать, Я сочувствовал  ей  и относилсЯ с неприЯзнью к себе -- плоду,
так упорно желавшему вылезти на свет божий. Ќаверное, в  этом коренитсЯ  мое
нежелание  иметь детей. ‘  оплеухой,  горЯщей на щеке, Я  с  небывалой силой
почувствовал, какое счастье не быть.
     -- Џочему ты не сделала аборт? --  сказал Я  с горьким упреком и тут же
схлопотал по другой щеке.
     ‚  пору нашего разговора моЯ  жалость к  отцу-изгнаннику еще  не  стала
любовью. ‚  дни,  когда  мы  были вместе, Я считал, что люблю  отца, но лишь
потому, что так полагалось. ќдипов  комплекс тут ни при чем -- объектом моей
страсти была ‚еронЯ, а не мать.  ЊенЯ спрашивали, кого  Я люблю больше, маму
или  папу, Я  со  всей  серьезностью, ничуть  не  рисуЯсь, отвечал:  ‚ероню.
‘роднение с матерью началось на подходе к отрочеству.  ‚еронЯ, простаЯ душа,
не смогла последовать туда за мною и безропотно уступила свое место.
     ‘  отцом мы были далеки хотЯ бы потому, что Я  его  очень  мало  видел.
‚ечером  он неизменно куда-то  исчезал.  џ  не  знал куда, да  и не особенно
интересовалсЯ  этим.  џ засыпал  до  его  возвращениЯ, но  утром  он  всегда
оказывалсЯ дома. Њы  спали в одной комнате и просыпались одновременно. —тобы
не мешать, Я давал ему уйти на  службу,  а потом уже вставал сам. Џо утрам Я
его  ненавидел  и боЯлсЯ -- и  тут нельзЯ не вспомнить о великом  венце, так
раздражавшем сидЯщую  в  авторе  "‹олиты"  —арскую.  ЊенЯ  пугало  одно  его
движение: уже умытый, побритый, спрыснутый одеколоном, причесанный, в брюках
с  волочащимисЯ сзади помочами, он вдруг спускал штаны,  расклЯчивал  ноги и
сильными  движениЯми заправлЯл рубашку в фиолетовые подштанники. Ѓыло в этих
движениЯх что-то  вульгарное, запретное, опасное  --  нет,  Я  не могу найти
верных  слов  длЯ  объЯснениЯ   моего  ужаса  и  отвращениЯ.  ’ут   работало
подсознание: не  посылаЯ в мозг картин, способных объЯснить переживание, оно
награждало менЯ страхом.
     Џотом отца  не стало  с  нами, поЯвилась  жалость, годы  ссылок, тюрем,
лагерей, мучительных свиданий и тЯжких расставаний превратили это чувство  в
какую-то больную любовь. †изнь поставила нас в обратную зависимость друг  от
друга:  Я стал длЯ него отцом,  когда, неизлечимо больной, оголодавший почти
до полного истреблениЯ плоти, он притащилсЯ из последнего лагерЯ в последнее
изгнание. џ  вытащил его из смерти  и голодного  истощениЯ  и дал восемь лет
жизни,  доставлЯвшей  ему  радость.  ’еперь Я  знал  ему  цену  и  внутренне
склонЯлсЯ  перед  ним, как положено сыну  перед  отцом.  ’акой маленький  --
гармонично  маленький,  какими были  Японцы, пока не  научились  растЯгивать
себЯ, словно резину, -- хрупкий, он душевно неизмеримо превосходил менЯ, мне
и не снились его сила и мужество. ’о страшное существование, которое  выпало
ему на долю,  не только не  сломало его,  но  не  лишило  природной доброты,
чудной благожелательности, веселости и остроумиЯ.  Ћн  ничем не поступилсЯ в
себе, даже не научилсЯ молчанию, не говорЯ уже о лжи. ‚ проклЯтой Љохме, где
он кончал  жизнь, лишь доброхотство начальника спасло его  от нового ареста.
Ћн рассказал в отделе, как в лагере ели  крыс. "ќто зачем же?" -- спросила с
подлой интонацией сотрудница-стукачка. Ћтец понЯл, что попалсЯ, и с усмешкой
принЯл  неизбежное. "—тобы  не  было  грызунов",  --  прозвучал  ответ.  …го
начальник, фанатичный огородник, смахнувший на отца всю работу и не желавший
его терЯть, окоротил доносчицу. Ќо больше всего восхищала  и поражала менЯ в
отце  легкость,  с какой он нес свое  еврейство.  ‚  чем  он  черпает  силы?
ђасспрашивать  его не представлЯлось  удобным, а постигнуть  этого Я не мог,
как невозможно постигнуть подвиг человека, затыкающего своим телом амбразуру
или  взрывающего себЯ вместе с танком, как нельзЯ понЯть подвига  камикадзе.
’ы или можешь  так, или нет, научитьсЯ героизму нельзЯ.  Ћтец вел себЯ среди
страшноватого  населениЯ  Љохмы с  простотой  и  непосредственностью  Њикулы
‘елЯниновича, ничуть не играл в русачка. € ему сходило с рук.
     Ќо Я заговорил о том, что стало потом.  Ђ  тогда, потрЯсенный открытием
своей  безнадежной  неполноценности  в  глазах двора,  которую  мне до  поры
прощали  за тихость  и  смирение,  Я  не  мог  проЯвить той  деликатности  в
отношении отца, какую требовал предмет разговора. Њать надавала мне по морде
за отца, о чем Я тогда в эгоистическом страдании своем не догадалсЯ.
     ‚  наплевательском  интернационализме   матери  претворЯлась   заповедь
апостола  Џавла:  "Ќесть эллин,  несть  иудей".  Ћна  не  придавала значениЯ
антисемитизму, поскольку выросла  и жила в той среде, где он  не допускалсЯ.
„емократизм  матери,  позволЯвший ей так легко  сходитьсЯ с простыми людьми,
находить  мгновенно общий Язык с татарином старьевщиком  или зеленщиком, был
на  самом деле  высокомерием.  ‚  молодости  она  имела  дело  с  настоЯщими
кнЯзьЯми,  а не с теми, чьЯ перваЯ  забота:  "Ѓрука есть?" -- и  чувствовала
себЯ с ними весьма комфортно. …й очень повезло на видных людей. —ерез своего
дЯдю ЊЯсоедова, издателЯ театральной газеты, она узнала элиту мира искусств:
от ‘обинова до Ѓунина, от ‘умбатова-ћжина до ‹еонида Ђндреева, от Ѓалиева до
ЊаЯковского; через другую  тетку, Њарию  ‘аввишну Њорозову, ей  открылсЯ мир
крупных предпринимателей-меценатов, государственных  деЯтелей  и художников,
которых  привечали в особнЯке  на  ‘пиридоновке; она  дружила  с  московским
губернатором -- у  менЯ  сохранились  их фотографии  на прогулке,  а генерал
ђузский, за которого она  поднЯла тост в ресторане, приезжал к ней с букетом
цветов.  Ћна  видела  больших  людей  без  котурн  и  грима и  научилась  не
переносить  восхищение  талантом на личность. ‚  дальнейшем, попав через мою
женитьбу  в  круг советских бонз, она обращалась  с  министрами,  маршалами,
генералами, как с дворниками, какими они и были. џ получил в отцы евреЯ, мог
получить негра или водопроводчика, истопника, маленького актера и с таким же
успехом  --  маркиза  или  герцога.  Ќи  социальные,  ни  имущественные,  ни
национальные соображениЯ ничего не стоили длЯ  матери, ей важно было лишь ее
собственное отношение. ’ут проЯвлЯлась известнаЯ ограниченность, впрочем, ни
один человек не может вышагнуть из своих пределов. Ћна не представлЯла себе,
что  какой-то  ее  поступок мог  подвергнутьсЯ осуждению.  ‚прочем, все  это
пустопорожние рассуждениЯ сегоднЯшнего днЯ. ’огда Я ни о чем таком не думал,
а собиралсЯ в путь. Ќаверное,  каждый мальчик  хоть раз  да  уходит из дома,
иные делают это дерзко  и решительно,  вон ’атлин в ’уретчину  на  паруснике
сходил,  других снимают  с поезда  или ловЯт на пристани, где  они  выжидают
случаЯ пробратьсЯ на корабль и спрЯтатьсЯ в трюме,  полном крыс. Ќо  здесь в
поход  собралсЯ  ручной  зверек, заласканный  домашними  и павший  духом при
первом же столкновении с  жизнью. “же по моим сборам можно было понЯть,  что
до  Ђмерики  Я  не доберусь и даже не ставлю себе такой  романтической цели:
беглец положил  и  чемодан  вместе с парой бельЯ,  носками, лыжным  костюмом
школьные  учебники  и  англо-русский словарь  ЃоЯнуса  (в  ту пору  Я  начал
наниматьсЯ английским). Џредставление о том, где Я буду ютитьсЯ, у менЯ было
самое  смутное:  от  котла,  в  котором  варили  асфальт,  а  ночью  ютились
беспризорники,   до  гостеприимной  семьи   ЊоставлЯнских   в  Љривоколенном
переулке. Њне важно было уйти из этого опостылевшего дома, где менЯ никто не
понимает: ни роднаЯ мать, ни Љурица.
     Њама,  краем  глаза наблюдавшаЯ  за  моими сборами из  другой  комнаты,
приметила ЃоЯнуса, понЯла,  что никакой опасности нет,  и  потерЯла  ко  мне
интерес.  Ќапротив,   ‚еронЯ  в  педантизме  беглеца  усмотрела  серьезность
намерений  и устроила бурную  сцену. ‹юбопытно, что ‚еронЯ проЯвила  гораздо
большее понимание  моего  характера, нежели  мама. ЋглЯдываЯсь  на  прожитую
жизнь,  с войной, куда Я  попал с черного хода  как сын репрессированного, с
целой флотилией любовных лодок, разбившихсЯ о быт, жизнь разгульную, залитую
вином,  как   гусарскаЯ  скатерть,   Я  вижу  необычное  сочетание   в   ней
дионисийского   начала   с   железной   рабочей   дисциплиной    и   строгой
обЯзательностью в  делах. Љак  бы Я  ни  пировал и  как бы ни был влюблен, Я
никогда не задержал сдачу заказанной статьи и обещанного рассказа в редакцию
и очередного варианта сценариЯ на студию.  Љогда умирала  моЯ  мать, а с нею
умирал Я сам, положенные  четыре страницы в день сходили с моего письменного
стола.  Ќаверное, эта  обЯзательность бессознательно выработалась  во  мне в
противовес разрушительным силам, генетически заложенным в мою суть.
     „аже в котле с черным густым варом Я делал бы уроки и зубрил английские
слова. Ќо из  моего бегства  ничего  не вышло. ‚еронЯ,  рыдаЯ, отнЯла у менЯ
сидор бродЯги, сразу ставший буржуазным чемоданом, и увела на кухню пить чай
из    самовара   с   ситным    хлебом.   Њать,   демонстрируЯ    совершенную
бесчувственность, так и не вышла из комнаты.

        4

     —ерез несколько дней  мы с мамой помирились,  как всегда, без выЯснениЯ
отношений. „омашнЯЯ жизнь пошла своим чередом,  но проблема, вставшаЯ передо
мной,  осталась.  џ не мог  отказатьсЯ от двора. ‚ зимнее  времЯ туда не так
тЯнуло,  вот  только в факс менЯ  вызывали играть.  ђовно и толсто устланные
снегом  тихие  переулки:  ‘верчков, ’елеграфный, ‡латоустинские  -- ЯвлЯлись
прекрасной   лыжной  дорогой,  чуть  не  каждый  вечер  Я  ходил   на  дикий
—истопрудный  каток,  а  по  воскресеньЯм  на  уютный каток  "„инамо"  между
Ќеглинной  и  Џетровкой. Ќо в пору, о которой идет  речь, уже  были отворены
рамы, и двор посылал в квартиру свои зазывные сигналы: стук футбольного мЯча
и  стук  деревЯнных мечей, звонки велосипедис-тов,  крики голубЯтников, храп
битюгов и звЯк винной тары, звонкие весенние голоса. Ќо это все принадлежало
очевидности, куда более  волнующими были  те таинственные вздохи и стенаниЯ,
порой  влетавшие  в окно,  природу которых Я не мог установить. ќто стенал и
вздыхал  сам  двор,  просыпаЯсь   от  зимней  спЯчки,  потЯгиваЯсь,   хрустЯ
суставами,  прочищаЯ  горло и грудь.  ‘ейчас его дыхание отдает  пропитанной
талым  снегом  землей,  мокрым асфальтом, побежавшими по  капиллЯрам  ветвей
соками,  влажной шерстью битюгов и  Ядреным навозом. ‘коро запахнет тополем,
потом сиренью, у нас даже сирень росла во дворе по всем углам, правда, кисти
ее  соцветий были  немощны, не махристы и от рождениЯ тронуты ржавью, но так
душисты, что глушили все иные терпкие запахи.
     Љогда   темнело,   двор  становилсЯ   частью   ночи,   частью   единого
безграничного пространства и оттуда выбирал звуки, неслышные днем, и посылал
их в открытую  форточку.  Ќе в уши,  а прЯмо в захолонувшее сердце вонзались
томительные,   печальные,   потерЯнные    и   влекущие   паровозные   гудки.
"ђадость-страданье  --  одно",  -- пел  блоковский ѓаэтан, и  окружающим это
казалось тайной. Њальчиком у распахнутой форточки, с мокрыми то ли от ветра,
то ли от души глазами, и раскрыл эту тайну в паровозных гудках.
     Љаким наслаждением  было  сбежать по щербатой лестнице черного  хода  в
теплый,  благоуханный  и  вонький,  дивно гулкий и  звонкий  двор.  ‚олнение
первого выхода окрашивалось легким (беспокойством, тот ли это мир,  которого
ты  ждешь.  Љурица  дал  мне  исчерпывающий  ответ:  того   мира  больше  не
существует. € мне не  восстановить  прежних робких, но  доверительных, почти
равных отношении с дворовыми  ребЯтами.  ’ак и оказалось, да иначе и быть не
могло.  ‚озможно,  они  порой  забывали о моем позорном клейме, ну, хотЯ бы,
когда  Я, получив хороший пасс  от ћрки ‹укина и обыграв защитников, выходил
один на один с вратарем и точным ударом поражал ворота,  но сам Я никогда не
забывал. ѓол не был длЯ менЯ победной точкой в комбинации спортивной борьбы,
а искуплением,  конечно,  не  искуплением  всего моего не  знающего прощениЯ
греха, но коротким милосердным отпущением в постоЯнно творимой казни.
     —то случилось со мной после экзекуции, произведенной Љурицей? џ оробел?
Њожно   сказать  прЯмее  --  струсил.  ЏонЯтно,  что  Я  трусил  не  кулаков
хвастливого заморыша, а того, что за ним -- все. Ђ все -- это не драка, даже
не избиение, это  то,  что  превратит  тебЯ в  плевок,  растертый  ногой  по
асфальту. џ  узнал, что Я  недочеловек,  и во мне сменилась  кровь,  Я  стал
трусом. ЏредставлЯю, как они издевались над моими потугами казатьсЯ своим! Ђ
мое настоЯщее место --  с  такими,  как ЊулЯ, что и  носа во двор  не кажут.
Џосле того как распалась наша группа, Я почти не видел Њулю, а ведь он жил в
соседнем подъезде. Ћн не уехал из нашего дома,  но стал  невидимкой. Ђ Я  не
мог стать невидимкой,  тогда лучше вообще не жить. Ќадо смиритьсЯ, помнить о
том расстоЯнии, которое  отделЯет  таких,  как  Я, от настоЯщих  людей, и не
переступать его. ЊенЯ же не  гонЯт прочь,  просто  указали на место.  Ѓорька
‘оломатин  -- предлог, моЯ  участь решилась,  когда Я отлупил Љукурузу, хотЯ
это  было законно -- мы  ровесники.  ‹ишь покровительство ‚итьки  Ђрхарова и
футбольное партнерство  с ‹укиным отсрочили расправу.  ‚едь мне дали понЯть,
что  победа над  Љукурузой  не вызвала восхищениЯ.  џ  почувствовал это,  но
сделал  неверные выводы:  избил  †еньку Њельникова и вздул ‘оломатина. ’акое
поведение  парии,  инородца не  могли  одобрить  и  самые снисходительные из
дворовых предводителей. ‘о мной  пора  было кончать,  что и  осуществили  не
столько кулаками Љурицы, сколько убийственным, как пулЯ, словом: жид.
     ’огда  Я  впервые  задумалсЯ: за что  так  ненавидЯт  евреев?  ‡а казнь
•риста?  Ќо ведь  большинство  ненавидЯщих --  безбожники,  им  нет дела  до
•риста,  к  тому  же  евреЯ.  Љазнив •риста, евреи дали миру  новую религию,
котораЯ  стала  и  религией  русских.  €  первых  свЯтых,  ‘рди  них  ЂндреЯ
Џервозванного --  покровителЯ ђуси. Ђ Ѓогородица, заступница перед ѓосподом,
кто она?.. …врейский нос, картавость, развЯзность -- все  это чепуха. ‚ моем
широкоскулом, чисто русском  лице если и есть подмес, то татарский; и в моем
произношении и во всей повадке  не  было ни следа еврейства, а разве это мне
помогло?  …сть   еще  много   объЯснений,  по-моему,  иные  из  них,  скрыто
хвастливые, придуманы самими  евреЯми: зависть  к  уму,  ловкости,  нахрапу,
деловой  сметке  сынов  €зраилЯ.  ќто  случаетсЯ  порой,  и  тогда  на  свет
извлекаютсЯ старые штампы: гешефтмахеры, ловкачи,  проныры. Ќо  ведь русские
люди куда сильнее завидуют друг другу. Ќе  где-нибудь, а в  ђоссии поЯвилась
поговорка:  пусть у менЯ изба сгорит,  лишь  бы у  соседа корова  сдохла.  €
зависть  эта  отличаетсЯ  от   зависти  к  инородцам  лишь  усугублЯющим  ее
отсутствием ссылки на национальную испорченность.
     Ѓездомность евреев --  но разве это повод длЯ  ненависти? ‘корее уж длЯ
сочувствиЯ. Ќечто  тайное генетическое, заложенное в неевреЯх? ЋпЯть же нет.
‘  какой   охотой  отдают  должное  музыкантам-евреЯм,   шахматистам-евреЯм,
певцам-евреЯм,  артистам-евреЯм и  евреЯм -- зубным врачам. ЋстаетсЯ одно --
беззащитность. Ѓеззащитность  -- значит,  ничтожность.  ќто дарует сознанием
своего  дарового  преимущества.  ‹юбой  подонок, любаЯ  мразь, ни  в  чем не
преуспевшаЯ, любой обсевок  жизни рЯдом с  евреем чувствует себЯ  гордо.  Ћн
король, орел, умница и  красавец. Ћн  исходит соком превосходства. Џоследний
из последних  среди своих,  и вдруг без всЯкого стараниЯ, на которое он и не
способен, некаЯ подъемнаЯ сила возносит его  выспрь. ќта подъемнаЯ сила идет
от беззащитности евреев, пасынков  его законной родины. Ќет лучше  карты длЯ
дурных  правителей,  чем  играть  на  жидофобии  низших  слоев населениЯ.  Ђ
население в своей массе принадлежит  к  низам, даже те, кому светит семейнаЯ
люстра, а не трущобнаЯ лампочка-соплЯ. ‹юдей высшего качества ничтожно мало,
они не образуют слоЯ, так, прозрачнаЯ пленка.
     €  все же почему Я сразу капитулировал?  Ђ  если бы поборотьсЯ за себЯ,
стать чем-то вроде дворового  "верт-юде", то бишь "ценным евреем"? “ менЯ не
было личного  опыта унижениЯ, не  было, как потом выЯснитсЯ,  родового опыта
унижениЯ,  отчего  же Я  так послушно  стал рабом?  €сториков  не  перестает
удивлЯть,  почему в ‚арфоломеевскую ночь гугеноты, превосходившие  католиков
воинской  закалкой и мужеством, позволили вырезать себЯ как баранов.  Ќа  их
глазах  убивали жен и детей, а почти  никто  не оказал сопротивлениЯ. Ћни не
сознанием,  а  всем  телесным  составом  ощутили   свое  меньшинство,   свою
потерЯнность в  нации,  и это их  парализовало. „ругое дело  --  большевики,
ведомые  ‹ениным:  оказавшись  в   меньшинстве,   они  сразу  объЯвили  себЯ
большинством и уничтожили  противников, которых было гораздо больше. ‚от это
политическаЯ  мудрость!  ЊенЯ  же,  как  и  жертв кровавой ночи,  обессилило
проникшее в мозг, сердце, желудок, кишки,  позвоночник, нервы сознание своей
принадлежности к обреченному меньшинству.
     Џервый мой выход в качестве презренного нацмена ознаменовалсЯ  странной
сценой, котораЯ могла  бы придать мне бодрости, но  вместо  этого  усугубила
уныние и потерЯнность.
     Љогда  Я под вечер спустилсЯ во двор, там было пусто, только в скверике
Љурица  маниакаль-но  вонзал  ножичек  в  землю.  ’о  была  пора  повального
увлечениЯ игрой в  "ножичек". Љурице страстно хотелось хоть в  чем-то  стать
первым.  ‚се его  бойцовские  и  спортивные притЯзаниЯ не  имели  успеха,  в
расшибалке и пристеночке он  тоже не  блистал, но вот ножичек втыкал в землю
довольно ловко. ‘ейчас он отрабатывал приемы, и Я решил дать ему возможность
обыграть менЯ.
     -- ‡дорово, Љурица! -- сказал Я фальшиво-бодрым голосом.
     Ћн вскочил, успев схватить свой перочинный ножичек, и,  наставив его на
менЯ, заорал истерично:
     -- Ќе подходи! ‡арежу!..
     -- —то ты, Љурица, очумел? -- Ћт такой встречи Я совсем пал духом.
     -- ‹елик! -- завизжал он, как будто его режут.
     Ћни  жили  на  втором этаже, и ‹елик с  невероЯтной  быстротой оказалсЯ
возле нас. ‚ руке он сжимал кухонный тесак.
     --  ’олько  тронь  его! --  произнес  он, кривЯ бледные губы.  -- Ѓашку
снесу.
     -- —то с вами, братцы? -- чуть не плача, сказал Я. -- —то Я вам сделал?
     -- „ай  ему, ‹елик! „ай ему! --  надрывалсЯ Љурица. Ќо  ‹елик был умнее
брата и, похоже, понЯл недоразумение.
     --  ‹адно,  чеши  отсюда!  -- приказал  он,  но голос  звучал  довольно
миролюбиво.
     џ понуро пошел прочь.
     „умаЯ об этом столкновении, Я вторично убедилсЯ, что  братьЯ  отчаЯнные
трусы. ‹елик был на два года старше менЯ, неужели, чтобы справитьсЯ со мной,
ему нужен тесак? € до  моего падениЯ Я не осмелилсЯ бы поднЯть на него руку.
Ђ если б осмелилсЯ? Ќадавал бы ему по первое число. Њне не по плечу лишь те,
кто с мелюзгой  не свЯзываетсЯ: ‚итька Ђрхаров,  ‹укин,  Љовбой и, возможно,
‘ережа  ‹епковский.  ‘  остальными  Я  справлюсь, они знают  это,  боЯтсЯ  и
ненавидЯт. €х много. Џротив стаи Я бессилен. ЌельзЯ  ни  с  кем свЯзыватьсЯ,
надо уступать, отходить в сторону. ’ак постигал Я науку трусости.
     џ вернулсЯ  во  двор,  но двор  ко мне не  вернулсЯ.  ’ут  знали, что Я
укрощен,  что есть слово, которым  можно  мгновенно поставить менЯ на место.
ќтим  словом не злоупотреблЯли, Я не  превратилсЯ  в  нового  ‹есюка, но оно
всегда было наготове. ‡ато менЯ стали  часто задевать  -- старые враги и те,
что раньше пикнуть боЯлись. Ћсобенно обнаглел укрощенный в свое времЯ †енька
Њельников. Ћн задаривал старших ребЯт папиросами дорогих сортов и вел себЯ с
развЯзностью  фаворита. Ћн не пропускал случаЯ дать  мне подножку, толкнуть,
наступить на ногу, Я делал вид,