 что это дружеские подначки.
     ‹есковскому старцу Џамве удалось кротостью  безмерной  укротить  самого
‘атану. џ был куда менее счастлив с †енькой Њельниковым.
     Њне очень хочетсЯ  в этих записЯх точно следовать тому, что  было, а не
играть по-прустовски  в памЯть,  формируЯ  с  помощью соображениЯ из  реалий
прошлого некий  параллельный мир. џ сам не понимаю, зачем мне это надо, ведь
документальнаЯ  точность  в  главном  вполне  может  соседствовать с  полной
свободой в подробностЯх и во всех  второстепенных обстоЯтельствах,  никто не
схватит  менЯ  за руку. Ќо тогда это будет другаЯ книга,  может быть, живее,
интереснее, а мне  хочетсЯ написать именно эту.  Љоли уж  решил  быть верным
прожитой жизни, памЯти о ней, так не отступай с избранной дороги.
     „лЯ упругости и цельности повествованиЯ мне нужен пейзаж поздней весны,
а  мерзкаЯ   сцена  между  мной  и  †енькой   Њельниковым  видитсЯ  сопливой
ростепельной порой, значит, мое  повествование  сделает  скачок почти в  год
длиной. Ђ  это  нехорошо  и  художественно  и  по  существу.  џ  будто делаю
временной  шаг назад  --  из апрелЯ в март, на самом деле  прорываюсь далеко
вперед  над странной  пустотой года. Ћткуда этот  провал  памЯти?  Ќаверное,
очень тусклой стала моЯ двороваЯ жизнь от  постоЯнной неуверенности, опаски,
уступок, оглЯдок. Ќе знаю, не помню. ‚ памЯти осталсЯ лишь хороший футбол --
два-три  раза, да  бой  на мечах между ‘ережей ‹епковским  и  ћркой ‹укиным,
окончившийсЯ  грандиозной  дракой. “ ‹укина  сломалсЯ  меч, и  он совсем  не
по-рыцарски  пошел  врукопашную.  Љончилось,  как всегда, ‘ережиной  улыбкой
сквозь слезы: "’воЯ взЯла!" Ќо тут Я был просто зрителем задних рЯдов. € это
не имеет отношениЯ  к моей  теме,  как и  все  последующее: деревнЯ  на  три
месЯца,  школьнаЯ  осень и  зима; нить  сюжета  снова завЯзываетсЯ слЯкотным
мартом,  когда  особенно щемЯщи залетающие в форточку  паровозные гудки и ты
смЯтенно  чувствуешь, что  стал  старше.  Њожет  быть,  у других  это  иначе
происходит, а менЯ  тревожное ощущение  возрастного  сдвига постигает ранней
весной.
     Ќаверное,  то был выходной день, пустой,  тЯгомотный, когда не  хочетсЯ
сидеть  дома  --  надо же  реализовать свободу -- и на  улице делать нечего.
’алый  снег,  лужи, уже  не  замерзающие,  но  подернутые какой-то  шершавой
корочкой,  способной  выдержать  на  себе умЯтую  в плоский круг  консервную
банку,  которой  гонЯли  зимой  в факе; серые бороды сосулек  лишены блеска,
солнца  нет, и тусклое  бесцветное  небо лежит прЯмо  на  крышах; иногда  по
водосточным  трубам с грохотом рушитсЯ наледь, ноги промокли, знобко, занЯть
себЯ нечем, а упорно не идешь домой, надеЯсь невесть на что. Њы слонЯлись по
двору, то  соединЯЯсь в группы, то рассеиваЯсь  длЯ персонального наблюдениЯ
за  битюгом, выкладывающим Ядреные дымЯщиесЯ шары,  или вороной  у  пожарной
лестницы,  полирующей  нос  о  перекладину,  или  еще  за  чем-то  столь  же
содержательным. €  в  течение  всего этого  неприбранного, тЯгомотного и  не
отпускающего от себЯ днЯ †енька Њельников настырно придиралсЯ ко  мне. ’о ли
на  него погода  действовала, то ли он тоже перешел в другой возраст и хотел
получить по старым  долгам. ‚  нем  не  было импульсивности  Љурицы, который
наскакивал  на врага, никак не подготовив атаку словесно. „аже самые тупые и
темные  ребЯта никогда  не  начинали драку,  не обменЯвшись традиционным: "Ђ
фигли?",  "„а  не  фига.  Ђ  фигли  ты?", "„а  не  фига!",  все времЯ  менЯЯ
интонацию, как  мастеровые  у  „остоевского, сумевшие провести захватывающую
беседу с помощью одного-единственного слова. ’е,  что  поразвитее и поумнее,
успевали вылить на противника ушат упреков и оскорблений, что психологически
правильно, ибо  это  деморализует. Ќо †енька  цеплЯлсЯ  ко мне как-то  не по
делу, и мне легко было парировать его придирки без ответных обид. Џохоже, он
сам не  мог толком разогретьсЯ. Ќо в близости ранних мартовских сумерек (иды
марта наступили,  но не  прошли)  он  нащупал тему,  котораЯ  менЯ задела  и
смутила. "’ебЯ  нЯнечка в  ванне моет?"  -- спросил  он  громко,  чтобы  все
слышали.  ‚еронЯ  действительно купала менЯ,  значит,  мне  было  не  больше
двенадцати  лет, в  тринадцать  пришли  первые  содроганиЯ  пола, а  с  ними
стыдливость -- золотое детство кончилось.
     ’огда Я еще не стыдилсЯ ‚ерони, на руках которой вырос,  но †енькин тон
подсказал  мне, что нельзЯ в этом  признаватьсЯ, и Я  довольно  неискусно --
только училсЯ врать -- сделал вид, будто менЯ смешит  его дикий вопрос. "‚ри
больше!"  -- сказал он с  той необъЯснимой,  мгновенно раскалившейсЯ  добела
ненавистью,  что  потрЯсала  и  обессиливала   менЯ,  как  никакаЯ  реальнаЯ
опасность. ’огда  Я собиралсЯ, начинал контролировать себЯ и порой ускользал
благополучно.  Ќо когда  видел, что менЯ ненавидЯт,  а  это составлЯло такой
страшный  контраст  привычной атмосфере дома,  атмосфере любви, Я терЯлсЯ до
утраты разума. "‚ри больше! -- повторил  он. -- Њоет тебЯ нЯнечка  -- пониже
пупка, повыше колен". ‚се захохотали, а Я, балда несчастный, тупо соображал,
где  менЯ  моет ‚еронЯ,  наконец понЯл,  что  имел  в  виду  †енька,  но  не
оскорбилсЯ, поскольку  не  считал  это  стыдным.  Њочалка в руках ‚ерони  не
обходила  мой  крантик, но  длЯ  менЯ прикосновение  к  этому месту ничем не
отличалось от всех остальных. “ †еньки был несоизмеримо больший  сексуальный
опыт, он был верным клиентом Ќинки Љотловой.
     џ не нашелсЯ, что ответить, и тоже стал смеЯтьсЯ вместе со всеми, но не
над собой, а  как бы  отдаваЯ дань блестЯщему  остроумию  †еньки.  Њне  было
больно и за себЯ, и за ‚ероню, и за весь милый обрЯд, который Я так  любил и
вдруг представший чем-то стыдным, дурным,  унизительным в глазах  двора. ЊоЯ
пассивность,  безволие  или трусость  лишили сцену ожидаемого  финала. Љак в
драматургии без катарсиса, публика  осталась не  удовлетворена. ђебЯта хмуро
разбрелись, Я тоже пошел домой. џ уже занес ногу на ступеньку крыльца, когда
кто-то дернул менЯ за хлЯстик. џ обернулсЯ -- †енька.
     -- —его тебе?
     -- Џоговорить. -- € он знакомыми движениЯми стал подтЯгивать свои белые
перчатки.
     -- Ќеужели тебе не надоело? -- спросил Я с тоской.
     -- Ќадоело.  ‚от как! --  Ћн провел ребром ладони по горлу. --  †идовнЯ
надоела.
     Ћн играл на публику, которую по нерасторопности упустил. …му бы сказать
это  при  всех и взЯть менЯ  голыми  руками.  Ќо мы были одни, а  за  спиной
спасительный подъезд.
     -- ЋпЯть хочешь получить?
     -- Џоговори еще, жидок!
     …го круглое лицо покрылось пЯтнистым румЯнцем, он выставил вперед  руки
в белых перчатках, похожие на кошачьи  лапы,  и раздвинул пальцы, как делают
кошки, выпускаЯ когти.
     Џижон,  мелочь, ломака,  и все  же  Я  трусил.  Љонечно,  не  †енькиных
кулаков, он был частью того целого, перед которым Я раз и навсегда спасовал.
џ  физически  ощущал  сковывающие менЯ  путы,  кулак  не  сжималсЯ,  рука не
подымалась. ‚арфоломеевскаЯ ночь окутала менЯ.
     †енька  ударил, целЯ  в лицо,  но попал в  плечо. џ  схватил его  руку,
заломил, повернув  его  спиной  к  себе,  и с  силой толкнул. Ћн  засеменил,
пытаЯсь удержать  равновесие,  упал на четвереньки  -- белизной  перчаток  в
желтую от лошадиной мочи снежную грЯзь.
     џ думал, он угомонитсЯ, понЯв, что соотношение  сил не изменилось,  но,
ругаЯсь на чем свет стоит и угрожаЯ мне чудовищной расправой, он снова пошел
в наступление. Џравда,  довольно медленно. ‘вою неторопливость он маскировал
хищным   приглЯдом   к  моей  обреченнбй  фигуре,   выбираЯ  наискорейший  и
наижесточайший способ ее уничтожениЯ.
     €  тут невесть  откуда  возник Љукуруза. ‚от этого  Я и  боЯлсЯ. ‘ейчас
поЯвЯтсЯ Ѓорька ‘оломатин, Љурица, ‹елик, весь двор.
     -- —его тут у вас? -- поинтересовалсЯ Љукуруза.
     -- Ќичего, -- отмахнулсЯ †енька, -- без тебЯ разберемсЯ.
     -- Ћн  хвалитсЯ, что  самый сильный, -- быстро сказал Я.  --  Ќавтыкаю,
говорит, тебе, потом Љукурузу поймаю.
     ’акую тухлую приманку мог взЯть только Љукуруза, что он  и не  преминул
сделать.
     -- „ерьмо собачье!  --  ѓлаза Љукурузы  сузились  в  щелки. -- ’ы  менЯ
поймаешь? ‘виной потрох! ‹авочник сраный!..
     -- Љукуруза, ты что? Ѓелены объелсЯ? -- залепетал белоперчаточник.
     џ  повернулсЯ  и  вошел  в подъезд.  ‚ослед донессЯ поросЯчий  визг.  џ
победил мозгами -- чисто по-еврейски. Ќо это не гарантировало спокойствиЯ...

        5

     Ќе  лучше  обстоЯли  дела  в  школе.  ‚   начальных  классах,  как  уже
говорилось,  аборигены  --  чистопруд-ные -- терроризировали всех  остальных
ребЯт,  но  в дальнейшем объединЯющее начало школьных стен погасило рознь. џ
уже начал привЯзыватьсЯ к школе, ища в  ней  противовес  двору,  когда в наш
класс  пришел  Ђгафонов.  ‘транно,  он отравил мне  несколько лет жизни, был
кошмаром  моих дней и ночей, а  Я не помню его имени. € даже  не уверен, что
знал это в школе. “ нас всех звали по фамилиЯм. Ѓыли еще прозвища, у него --
Ђгапеша.
     џ  сроду не видел  среди детей  такого  здоровЯка.  “  менЯ сохранились
школьные  карточки  той  поры,  нас  времЯ от  времени  фотографировали всем
классом. €  на каждой карточке центром ЯвлЯетсЯ  громаднаЯ фигура рЯзанского
Ѓудды:  тело -- как набитый отрубЯми мешок, рожа  блином и челочка пшеничных
волос  над плошками  бледных глаз. ‚округ этого изваЯниЯ располагаютсЯ хилые
-- по  контрасту  -- дети и бедно одетые  пожилые люди --  учителЯ. ‚ каждом
классе есть †иртрест -- квелый, слабый толстЯк, над  которым все издеваютсЯ.
Ѓыл он и у нас. Ќо Ђгапеша был не толстЯк, а громадина -- костЯком, мышечной
массой,  проложенной  слегка  жирком,  что  не мешало  его поворотливости  и
спорости.
     Ќаверное, он не был злодеем, но переизбыток мощи требовал воплощениЯ, к
тому же в атмосфере  всеобщего трепета  и подхалимства пышно расцвели дурные
свойства  его характера.  Ќа мое несчастье,  до  прихода Ђгапеши Я  считалсЯ
самым  сильным в классе. Ќо это была легкаЯ, гибкаЯ, воспитаннаЯ гимнастикой
сила  мальчика  моих  лет, и  что  она  стоила перед  грубой силой  молодого
грузчика? џ мог повалить  его, что,  на беду свою, и делал, когда  он только
поЯвилсЯ  в  классе,  и  мы  шуточно  стыкались на перемене. Ђгапеша недолго
раздумывал и пустил в ход пудовые кулаки.  ’ут Я ничего не мог поделать. Њне
казалось, он бьет менЯ не по телу,  а по внутренним органам: сердцу, легким,
желудку, печени,  почкам.  ќти  проникающие удары оставались во мне болью на
весь день. Ђ ведь то не было  настоЯщей  дракой -- товарищеские стычки, так,
во  всЯком случае, мне тогда казалось. ’еперь Я в этом не уверен. џ стыкалсЯ
бескорыстно,  им  же  владела  цель,  ожесточавшаЯ его  действиЯ:  надо было
утвердитьсЯ в своем безоговорочном превосходстве, и лучше всего это сделать,
уничтожаЯ бывшего чемпиона. џ  никогда не дралсЯ в школе,  только боролсЯ --
на переменках  и после занЯтий в  физкультурном  зале. ‚се  было по-доброму,
по-спортивному, ребЯта приходили смотреть. џ часто боролсЯ один против двоих
и никогда  не  давал  положить себЯ. Љроме того,  Я  был  первым  на  уроках
физкультуры, лучше  всех  прыгал, бегал,  подтЯгивалсЯ на канате, работал на
турнике.  Ђгапеша убедительно  доказал, что истинной богатырской силушке  не
нужны ни  бег,  ни  прыжки, ни спортивные  снарЯды, ни обитый  искусственной
кожей конь,  ни  шведскаЯ стенка,  ни  турник. Ћн  не мог подтЯнутьсЯ  более
двух-трех раз; перепрыгиваЯ через конЯ, садилсЯ  верхом; с турника срывалсЯ.
Ќо  по окончании занЯтий подходил  ко мне и давал под ребро или в  солнечное
сплетение, и  сразу  становилось Ясно,  кто чего  стоит.  џ  все же оказывал
посильное   сопротивление  вплоть  до  того  рокового  днЯ,  когда,  сощурив
бледно-голубые пустые глаза, Ђгапеша сказал:
     -- …хал бы в свой Ѓердич.
     -- Људа? -- не понЯл Я.
     -- ‚ Ѓердич, жидовскую столицу, -- поЯснил Ђгапеша.
     ‚первые  услышал  Я в  стенах  школы  слово "жид"  и был  потрЯсен, как
чапековский  швейцар Џовондра,  увидев в  водах ‚лтавы черное склизкое  тело
саламандры. "Љак, они и сюда пробрались? Ќам всем конец!"
     Џо-моему, это было в шестом классе, самом неудачном по составу. Ќас что
ни год перетасовывали  во славу педагогическому эксперименту: группы  (тогда
классы назывались группами) то дробились, то укрупнЯлись. ‚ дальнейшем то же
самое  стали  делать  с  колхозами  и   предприЯтиЯми.  Љрыловские  неумелые
музыканты все времЯ  пересаживались в надежде таким путем добитьсЯ гармонии,
бездарный строй  рассчитывал на  успех посредством перестановок, укрупнений,
раздроблений,  но  музыка  оставалась все та  же: какофониЯ.  ‚ моем  классе
собралась на редкость недоброкачественнаЯ компаниЯ.
     Ћна сложилась вокруг  Ђгапеши.  Њозгом ее был интеллигентный  парень по
кличке ђыльник, игравший -- и очень убедительно -- в приблатненного:  всегда
расстегнутый  от ширинки туальденеровых штанов  до  ворота  какой-то бабской
кофты, на голове фуражка  с лакированным  сломанным козырьком, объЯснЯлсЯ он
только на воровском жаргоне и невероЯтно хамил  учителЯм. Џочему-то  ему все
сходило с рук. “чилсЯ он играючи, мог бы -- на одни пЯтерки, если б захотел.
Ќо он не хотел, чтобы не уронить репутацию блатарЯ. Ђгапеша относилсЯ к нему
любовно-покровительственно. Џридет времЯ, и нас сблизЯт с ђыльником  шахматы
и книги, но в ту пору он настраивал Ђгапешу против менЯ. …го раздражало, что
Я не опростилсЯ в угоду холуйскому составу нашего класса.
     „ругим фаворитом Ђгапеши был самый маленький парень в классе с красивой
кличкой ‘икель, ловкий, как черт, и, как черт, злой. Ћн нанес чувствительный
удар  по моей  репутации спортсмена, перепрыгав менЯ на  коне. Ћн  превращал
свой прыжок  в  акробатический  номер.  …му  помогали  малый  рост  и  низко
расположенный центр тЯжести. € все-таки Я убежден, что не уступил бы ‘икелю,
если  б не  опасный  прищур Ђгапеши  и его присных, когда Я выполнЯл прыжок.
—еловек, представлЯющий на состЯзаниЯх Ѓердич, заранее  обречен. ЏовторЯлась
„вороваЯ историЯ.
     Ќо  хуже  всех  был  рослый парень  Ѓобров  с  огромным  „егенеративным
затылком. Ћн громко пукал на уроках, а на большой перемене мочилсЯ в одну из
задних парт.  ‚ечно задевал слабых и пресмыкалсЯ перед  Ђгапешей,  который к
нему благоволил, ибо рЯдом с ним чувствовал себЯ не только самым сильным, но
и самым умным, красивым и грациозным.
     €  была атаманша-второгодница из  другой школы  ’амарка,  хулиганистаЯ,
драчливаЯ и не лишеннаЯ привлекательности девка, которую все боЯлись. Љак-то
раз Я услышал хвастливое рассуждение Ѓоброва: "‘ ’амаркой только Я и Ђгапеша
можем справитьсЯ, остальным она навтыкает". Ђгапеша ее уважал и опасалсЯ, за
ней чувствовалась какаЯ-то другаЯ, внешкольнаЯ сила. “ менЯ с этой амазонкой
сложились  добрые  отношениЯ.  џ  помогал  ей  по  арифметике, но,  кажетсЯ,
затронул иные струны чувствительной души, скрывавшейсЯ под личиной бой-бабы.
Њне довелось в этом убедитьсЯ.
     Њы  все поочередно  дежурили  по  классу. ѓлавнаЯ забота  дежурного  --
выгнать всех в коридор  во времЯ  большой  перемены  и  проветрить класс. Ќо
никому не удавалось выгнать  упрЯмого кретина Ѓоброва, опорожнЯвшего в парту
мочевой пузырь. ЏредельнаЯ исполнительность была и осталась самым прочным из
моих качеств. џ из кожи лез вон, чтобы изгнать  Ѓоброва. Ћднажды мне удалось
выхватить его из-за парты, прервав мочеиспускание.
     -- †идовскаЯ  морда!  --  процедил  сквозь  зубы Ѓобров и ударил менЯ в
грудь.
     ’ут  же  прозвенел звонок, и Я сделал вид,  что  лишь  это помешало мне
расправитьсЯ с Ѓобровым. Ќо ’амарка не дала себЯ обмануть.
     -- Џочему ты не дашь ему? -- горЯчим шепотом сказала она во времЯ урока
--  мы  сидели за одной партой, чтобы  она  могла списывать у  менЯ  решениЯ
задач. -- —его ты его боишьсЯ?
     ЊилаЯ  ’амарка-интернационалистка,  если  тебе попадутсЯ  на глаза  эти
строки,  то  знай, что  Я  не забыл  твоей  доброты,  пусть  на  малое времЯ
вернувшей  мне душу. ђавно  на всю  жизнь запомнил Я  бойкие  струйки крови,
побежавшие из глупых ноздрей Ѓоброва.  Ќаверное, он страдал  гемофилией, как
наследник престола, или  нарочно  расковыривал  нос,  чтобы  оправдать  свою
небоеспособность.
     Ѓобров  был  укрощен, но  и менЯ  ждала расплата.  ’амарка служила  мне
надежным  прикрыти-ем, но  когда она заболела  крупозным воспалением легких,
мой  час  настал. “же  прозвенел звонок, мы ждали поЯвлениЯ  учителЯ,  дверь
отворилась,  и  вошел  Ђгапеша, видимо,  куривший в уборной.  Ћн неторопливо
приблизилсЯ к моей  парте и  врезал мне сперва в одно  ухо,  потом в другое.
Ѓыло больно,  Я  оглох, но  самое ужасное  -- по ноге  побежала  струйка.  џ
обмочилсЯ.  ‚ыскочив  из-за парты,  Я кинулсЯ  в уборную.  ‡аметили  или  не
заметили ребЯта  мой  позор?  ЏриведЯ себЯ  в  порЯдок, Я  долго не  решалсЯ
вернутьсЯ  в  класс.  Ќо что  было  делать?  ’ам  осталсЯ  ранец,  учебники,
тетрадки, да и не мог  же Я сбежать с уроков. ‘о смертью в душе Я прошмыгнул
в  дверь.  Љозлобородый ‘тепан ‘тепаныч,  учитель черчениЯ, долго  отчитывал
менЯ  своим лающим басом за опоздание,  но Я  не очень переживал,  понЯв  по
равнодушным  лицам  однокашников, что  они видели  только оплеухи,  которыми
Ђгапеша никого не мог удивить.
     Ќочью мне приснилсЯ мой славный предок генерал-лейтенант „альберг. ‘идЯ
на коне и раздуваЯ усы, он  проводил  очередную  экзекуцию  над  усмиренными
бунтовщиками.  „южие солдаты  выхватывали  из  толпы то одного,  то  другого
бунтарЯ и  распластывали  на колоде.  “ всех  наказуемых  было  плоское лицо
Ђгапеши...
     Ђнтисемитизм приносили из дома,  как бутерброд с колбасой или Яблоко. ‚
школе  нас  до  отвала  пичкали  дружбой  народов.  Ћднажды  менЯ  заставили
участвовать в  праздничном представлении, посвЯщенном  угнетенным народам. џ
должен был изображать индейца. Њама покрасила в коричневый  цвет свою тонкую
ночную рубашку, ставшую моей смуглой кожей. ѓолову украсил  набор из перьев,
которому  позавидовал бы сам ѓайавата.  Ќа  него ушли  все перьЯ от  маминых
дореволюционных шлЯп, хранившихсЯ  в круглых  коробках  на верхотуре старого
платЯного   шкафа.   ироченные  брюки  ‚ерониного   племЯнника,  украшенные
бахромой, споротой с вольтеровского кресла,  и  мокасины -- восточные ночные
туфли с загнутыми носами -- завершали нарЯд.
     „ва других индейца, Ѓобров и ђыльник, были не скажешь одеты,  а раздеты
под детей прерий: голое тело, трусики,  сандалии и  воронье перо в  волосах.
Ћни  дрожали  от холода и зависти ко мне,  когда мы вышли на сцену школьного
зала.  Њы принЯлись  скандировать  ужасные  вирши  о  страданиЯх  обитателей
резерваций,  и Я заметил, что  на реснице Ѓоброва повисла  слеза. Џочему  он
может так искренне и глубоко;  сочувствовать далеким краснокожим братьЯм, но
не чувствует  и  тени состраданиЯ к более близким территориально бледнолицым
братьЯм, которым тоже приходитсЯ несладко?
     € еще  мне хотелось понЯть, почему  другие  еврейские  мальчики,  а наш
класс  уступал  разве  что  синагоге  по  чистоте  неарийской  крови,  живут
припеваючи,  их  никто  не  преследует, не  шпынЯет, и  если  Ђгапеша  порой
напоминает о Ѓердиче или †меринке, то как рачительный городовой длЯ порЯдка,
а на менЯ все шишки валЯтсЯ?  Ќаверное, все дело в том, что они смирились со
своим  положением, надели желтую повЯзку на рукав и обрели  в этом известную
свободу.  Ђ Я не надел повЯзки, мешает другаЯ моЯ половинка, пусть Я никогда
не вспоминаю о ней, она  не забывает  менЯ. ‘амому мне кажетсЯ, что Я  тих и
незаметен,  но  это  самообман. џ слишком  заметен  и  на Ђгапешу с присными
действую,  как трЯпка на  быка.  ЏовторЯлась  двороваЯ  историЯ, и  не  было
выхода...
     Ќо облегчение пришло.  Ќа следующий  год нас  снова  перетасовали,  и в
новом  классе кончилось  царство  Ђгапеши.  Ѓобров, ‘икель и  еще  несколько
хулиганствующих из свиты  Ђгапеши отсеЯлись, пошли в какие-то рабочие школы,
а ђыльник уже открыл длЯ себЯ очарование ферзевого гамбита, застегнул штаны,
а кофту сменил  на рубашку. Џротив  Ђгапеши составилсЯ заговор, менЯ туда не
вовлекли, а  Я не стал напрашиватьсЯ, поскольку хотел  получить с  него  мой
личный должок.  џ очень  окреп на  пороге отрочества. "Ћдесский грузчик!" --
сказал однажды Ђгапеша,  измерив вершками  ширину моих плеч. "Ќе одесский, а
московский" , -- ответил Я и дал ему  в морду.  "џ этот  удар  тебе сроду не
прощу",  --  сказал  Ђгапеша  и  тут  же опрометью кинулсЯ вон из класса. Ћн
заметил своих преследователей, двинувшихсЯ в нашу сторону.
     Њесть не доставила радости. Ђгапеша был обложен со всех сторон,как волк
в загоне. Ћн не решилсЯ ответить мне, и в тайнике души Я рассчитывал на это.
Ђгапеша  по-прежнему  мог  справитьсЯ  со   мной,  но  был  бессилен  против
восставшего  класса,  поддержанного,  как  потом  выЯснилось,  чистопрудными
наемниками. Ђ эти  ребЯта могли пустить  в ход  и кастет, и нож.  џ поступил
низко и, как ни искал  длЯ себЯ  оправданий, не находил их.  —еловек  всегда
устраиваетсЯ с собой, но Я не устроилсЯ, и сейчас, по прошествии  жизни, мне
так же стыдно,  как в те неправдоподобно  далекие  времена. Ќеужели  во  мне
действительно продолжаетсЯ тот мальчик?..
     Ђгапеша в класс не вернулсЯ, он бежал из школы, и дальнейшаЯ его судьба
мне неизвестна.  ‘  уходом  Ђгапеши изменилсЯ  самый школьный воздух.  €счез
запах серы -- запах ‘атаны и кошек, живущих в подъезде.  Ђгапеша  несомненно
был  сделан  из того же материала,  что и  "величайшие гении  человечества",
поэтому так благостен и освежающ был его уход...

        6

     € все-таки страх, подлый рабский страх  глубоко угнездилсЯ в душе. Ћдин
унизительный случай особенно  цепко  вклещилсЯ в  памЯть. Ћн свЯзан с катком
"„инамо",  уже  упоминавшимсЯ выше.  Љаким-то  чудом  его  серебрЯное  блюдо
уместилось в  густотище застроенного-перезастро-енного центра  Њосквы. ‡десь
дом  лезет на дом, не найдешь  свободного  пЯтачка: между помойкой и гаражом
встроен крольчатник,  рЯдом  чистильщик  сапог  развесил  макароны шнурков и
насмердил сладкой  гуталиновой вонью, вгнездилсЯ в какую-то нишу кепочник, а
на  него   напирает  электросварщик,  обладатель   слепЯщей  искры,   сараи,
подстанции, всевозможные мастерские теснЯт друг дружку, толкаЯсь  локтЯми, и
вдруг  город расступаетсЯ и  с голландской щедростью  дарит своим  гражданам
чистое пространство льда.
     ‡десь были  запрещены  беговые норвежские коньки,  что  определило лицо
катка -- не грубо спортивное, а романтичное, галантное.  Љатались чаще всего
парами:  рЯдом, взЯвшись наперекрест  за руки. –ентр катка  был  выделен длЯ
фигурис-тов  и  танцоров. ‹едовый  флирт  творилсЯ под  льющуюсЯ  из  черных
рупоров музыку. ‹ещенко тосковал  о ’атьЯне, ликовал за самоваром  с Њашей и
признавалсЯ в  скуке, мешающей  забытью; “тесов, рыдаЯ, прощалсЯ  с любимой;
Љозин  воспевал  дружбу, а  резкий,  с грузинским  акцентом  тенор  Ѓадридзе
жаловалсЯ на "образ один", что не дает ему ни сна, ни покоЯ.
     ‘амые счастливые  часы зимней жизни  отроческих лет  Я  провел на  этом
катке. Ќе помню уже, кто открыл мне его, но затем Я перетащил сюда всех моих
школьных друзей, ломавших ноги на бугристом,  в трещинах, полыньЯх и снежных
наметах естественном льду —истопрудного катка.
     Ќо  мы  забыли,  что  есть  люди,  считающие  себЯ  законными хозЯевами
"„инамо", им наше свободное поведение, веселье и беззаботность, наши летучие
ледовые романы -- что вострый нож живому сердцу.  Ќами попрано свЯтое  право
места. € они устроили  нам баню в длинном переходе,  соединЯющем Џетровку  с
Ќеглинной,   когда   мы,   перебесившись,   перенаслаждавшись,   усталые  до
изнеможениЯ,  возвращались  домой.  € предвестьем  грЯдущих апокалипсических
забав человечества  в талом  воздухе  прозвучал  древний  русский клич: "Ѓей
жидов!"  Ћ  второй части призыва к этому  времени еще не вспомнили. ’огда  Я
впервые обнаружил, что "жид" -- понЯтие  очень растЯжимое, условное и крайне
удобное длЯ  тех, кто решил разделатьсЯ  с  неугодными людьми. ‚ жиды  попал
ћрка, Џавлов, наш лучший школьный конькобежец,  признававший лишь скоростные
трассы  Џарка  культуры и  отдыха. Њы  затащили его  в наш  ледовый  ‚ерсаль
соблазнами не  спортивного, а галантного рода. …му очень хотелось промчатьсЯ
по льду,  скрестив руки с Ќиной ‚аракиной -- будущей своей женой. Ћн оплатил
зубом  короткие  минуты  блаженства.  ‚оистину,  в чужом  пиру  похмелье.  џ
убежден,  что  группа решительных  евреев  с  криком  "Ѓей жидов!" могла  бы
устроить  русский  погром посреди Њосквы. ‡то не менее  реально,  чем  прЯмо
противоположное: наладившийсЯ в последнее  времЯ отъезд русских в €зраиль  и
другие  благосклонные  к  еврейской  эмиграции места. Џризнание: "џ жид"  --
распахивает заветные двери с непреложностью пресловутого: "‘езам, откройсЯ".
     Ќо в  тот роковой день мне было не  до пустопорожних рассуждений. Џосле
зычного и все расставившего по своим местам  клича Я был как под  наркозом и
даже  не  почувствовал  боли, когда  рослый парень лет семнадцати, с румЯным
лицом былинного доброго молодца, разбил мне нос и губу.  €збиение  произошло
на  глазах  наших  подруг  --  позор,  стыд, но никому  не  вспало в  голову
сопротивлЯтьсЯ, даже  ћрке Џавлову, получившему со словом "жид"  местечковый
трепет.
     ЋтсмаркиваЯ  кровавые  сопли,  Я думал вовсе  не о  мести, а о том, что
вечером мне идти на "€спанского свЯщенника" в Њ•Ђ’-2. Њила ”едотова сказала,
что тоже придет. џ боЯлсЯ,  что распухший нос лишит менЯ двойного удовольст-
виЯ.  џ хватал горстЯми  снег  и прикладывал  к лицу.  Ћчевидно,  Њилу  тоже
озаботило  состоЯние  моего носа,  она подошла и  стала  помогать мне  унЯть
кровь.  ‘лавные девочки!  Ћни видели  нашу  слабость  и несостоЯтельность  в
беспощадно враждебном мире и все нам прощали. Ћни даже влюблЯлись. в нас.
     ‚  театре  Я  видел сцену сквозь багровый отсвет, исходивший  от  моего
распухшего носа --  примочки снегом несколько |  уменьшили  его размеры,  но
снЯть багрец не могли. ‚ том же в красноватом мареве Я видел со своего Яруса
сидЯщую в партере Њилу.  Ќаши глаза встретились, и  вспышка Њилиного румЯнца
была Ярче пожарных тонов моего тогдашнего мира.
     Њы вместе возвращались домой через ’еатральную площадь, намело  свежего
снега, и  все искрилось  под  фонарЯми;  вверх  по ’еатральному проезду,  по
ЊЯсницкой, Љривоколенному пере- улку, обогнули мой  дом и вошли в тишайший в
этой  тихой ночи  ‘верчков переулок.  Њы  миновали, не задержав взглЯда, дом
номер  десЯть,  где  жил  стройный армЯнский  мальчик, счастливый обладатель
мотоцикла,  кожаных  краг  и  перчаток с раструбами;  этот мальчик вырастет,
станет Њилиным  мужем, уйдет на  фронт и погибнет в первом  же  бою. Ђ вот и
новостроечный массив  в  Џотаповском, заселенный  крупными военными. Ћдин из
самых,  крупных  -- Њилин  отец,  молодой красавец  и  весельчак. †изни  ему
оставалось менее трех лет, он пойдет  по делу ’ухачевского, а  золотоволосаЯ
Њилина мать отправитсЯ в лагерь и ссылку на; восемнадцать лет.
     “ ворот Њилиного дома ей поклонилсЯ высокий человек  с седыми  висками,
прогуливавший  большелапого  щенка-дога.  Ћн  старомодным  жестом  приподнЯл
меховой пирожок, как будто Њила была взрослаЯ дама.
     -- „обрый вечер! -- сказала Њила, покраснев от гордости.
     -- Љто это? -- спросил Я.
     Ћна назвала одну из самых распространенных фамилий, упомЯнула почему-то
о балетной школе. џ уже не слушал, какое мне дело до случайного прохожего.
     ‘топ!  Ќаверное,  это просто совпадение, но ведь  жизнь очень грубый  и
решительный  драматург,  не   боЯщийсЯ  никаких  совпадений.  џ  никогда  не
задумывалсЯ над тем,  что  у тЯжелораненого  лейтенанта, однофамильца  этого
человека, были сестры-балерины.
     ‚ дни войны выпускницу стоматологического института в свЯзи с нехваткой
хирургических  кадров послали в госпиталь оперировать. …й  доверЯли...  нет,
скидывали  случаи  теоретически  безнадежные.  Ќо  безнадежнее  безнадежного
казалсЯ  молодой  офицер  с  развороченным   животом.  есть  часов  длилась
операциЯ.  ‹ейтенант  несколько  раз  умирал, а хирург  терЯл сознание. Њиле
казалось, что  она спасает -жизнь раненому, -- она спасала свою  собственную
судьбу  и   судьбу   своих  детей  и   судьбу  матери,  чтобы  лагерница   и
ссыльнопоселенка стала  прапрабабушкой.  ‚сего  лишь месЯц не дожила  она до
золотой свадьбы своей дочери и лейтенанта с того света.
     ’ак  совершили мы путешествие по Њилиной судьбе,  конечно, ничуть о том
не  подозреваЯ, занЯтые  друг другом  и  снегом  и ночью. Њила, застенчиваЯ,
легко краснеющаЯ, робко и нежно заглЯдывала в мое разбитое рыло...
     џ ушел далеко в сторону от своей темы. Њне не хочетсЯ, чтобы у читателЯ
сложилось  впечатление,  будто Я ухлопал всю жизнь на  возню  с национальным
вопросом. Љонечно, это не так. Ѓыли, не раз были -- чистый снег, Ясные ночи,
теплый, доверчивый локоть...

        7

     Ћсенью тридцать седьмого года, по выходе отчима из тюрьмы, мы переехали
в  Џриарбатье,.  Ћтчима)  посадили  за год  до так  называемой "ежовщины" по
чистому  недоразумению,  случаетсЯ  и такое  в  большом  хозЯйстве, ЏисателЯ
пустили  по делу экономической контр- революции.  Џоскольку  он лишь путалсЯ
под|  ногами, через  год его  выпустили, зачтЯ ему этот год как наказание за
невмененную  вину.  ‚ообще же никакой "ежовщины" не было, это легенда. ЃылаЯ
сталинщина, независимо от того,  чьи руки  держали щит и меч:  џгоды, …жова,
Ѓерии, Ђбакумова, Њеркулова или кого другого.
     Ћтъезд  из  дома,  где  Я  родилсЯ  и  провел  семнадцать лет  :  своей
единственной и  неповторимой  жизни -- от первого крика до первой любви, где
было пережито  столько милого,  трогательного, больного  и страшного: ночной
солдат, ворвавшийсЯ в сон, голос ‚ерони: "‘пи,  маленький!" -- попытки дружб
и прикипевшие  к груди  плевки,  сумасшедшие  паровозные гудки в  мартовской
черноте; где Я начал писать, бросил и снова начал, уже навсегда, -- оказалсЯ
сух и холоден, без прощальных слов, без  раскаЯниЯ и сожалений,  неотделимых
от  всЯкого  расставаниЯ. Њы уезжали днем,  когда взрослые  жильцы  были  на
работе, а  дети в школе.  ‘ ’олькой ‘оленковым мы давно порвали. Ѓез ссоры и
объЯснений, просто нам  нечего  стало  делать  друг  с другом.  ‚о дворе мои
несостоЯвшиесЯ дружбы и забытые вражды тоже давно кончились,  Я ходил  через
парадный  ход,  а черный  ход, дворы  и ЂрмЯнский  переулок стали не  нужны.
ЏокидаЯ свою комнату,  Я  посмотрел  в  окно  на  помойку,  голубЯтню, общую
плоскую крышу дровЯных сараев -- ничто не шелохнулось в душе. –ерковь Ќиколы
в ‘толпах,  где было столько намолено, давно  уже  закрыли два  надстроечных
этажа  нашего дома, какое-то  времЯ  торчала  верхушка  креста  центрального
купола,  затем и она  исчезла  --  церковь  снесли. Ќикакой печали,  ни тени
лирического чувства Я не испытал -- этот мир давно изжил себЯ; те же, кого Я
любил, уезжали вместе со мной, а ЉатЯ останетсЯ в нашей жизни.
     —ерез  год после окончаниЯ школы Я побывал  в своей  старой  квартире и
удивилсЯ, как она мала, темна,  тесна и  убога. Ќо  так и  обычно бывает при
свидании с родным пепелищем. ЊенЯ послала мама с каким-то поручением к Љате.
Џоскольку Я хотел заглЯнуть на книжный развал у Љитайской стены, мне удобней
было пройти  черным  ходом.  Ѓез всЯкого волнениЯ спустилсЯ  Я  по  знакомой
каждой щербатой ступенькой грЯзной лестнице.
     Ќа коротком пути к подворотне дорогу мне заступил невысокий франтоватый
молодой  человек в белых перчатках. џ  не  узнал  его, а догадалсЯ,  что это
†енька Њельников, лишь когда он схватил менЯ  за лацкан пальто  и с каким-то
присвистом высказалсЯ по национальному вопросу.
     Ѓоже  мой,  какаЯ  духота! ‡а прошедшие годы  столько  было  страшного,
столько людей ушло в смерть, в  никуда, столько пролито слез, и другое было:
минули детство и школа, пришла  пора  пусть не мЯтежной, пусть  взЯвшей  "на
прикус серебристую мышь" юности, да ведь юности, черт побери! Ђ здесь ничего
не изменилось, не сдвинулось,  те  же тухлые стоЯчие воды. —асто удивлЯютсЯ:
откуда беретсЯ фашизм?  „а ниоткуда он не беретсЯ, он  всегда есть, как есть
холера  и чума,  только до поры  не  видны, он  всегда есть, ибо есть охлос,
люмпены,  городскаЯ  протерь  и  саблезубое  мещанство, терпеливо выжидающее
своего  часа.  Ќастал час --  и закрутилась чумнаЯ крыса,  настал час  --  и
вырвалсЯ из подпольЯ фашизм, уже готовый к действию.
     ‡а эти годы  Я стал другим.  Џрежде всего,  Я уже  не принадлежал этому
двору,  не зависел от  него  и не считалсЯ с  ним. ‚ кармане  пиджака лежала
тугаЯ   розоватаЯ   бумажка   --   паспорт   допризывника,   где   в   графе
"национальность"   значилось:   русский.   Ђ  мою   взрослость   удостоверЯл
студенческий билет.  ‚озможно,  подсознание произвело мгновенный  расчет  на
основе  названных  данных и  вынесло  решение, но мне казалось, что Я  чисто
рефлекторно отбросил †енькину руку и столь же рефлекторно дал ему в глаз. Ћн
упал, тут же вскочил, сжимаЯ в руке булыжник.
     -- Ѓрось камень, говно, -- послышалсЯ ленивый голос.
     €з подворотни выдвинулсЯ огромный, как коннаЯ статуЯ,  ‚итька Ђрхаров с
прилипшей к губе папироской.  Ћн глЯдел поверх  наших голов в какую-то  свою
даль.
     -- Ђ чего он лезет? -- плаксиво сказал †енька Њельников.
     --  џ видел, кто полез, говно,  -- изнемогаЯ от  взрослой тоски, уронил
‚итька.
     †енька  не  мог ослушатьсЯ и выпустил булыжник.  Ќе хотелось бить этого
фанфаронишку, но тут Я понЯл, что ‚итька  Ђрхаров дарит его мне, возможно, в
компенсацию  за нанесенный прежде урон: краски, цветные карандаши, мекано  и
настоЯщий  "монте-кристо",  что в  десЯти шагах убивает человека.  …му нужна
была искупительнаЯ жертва, чтобы рассчитатьсЯ с  темным прошлым и чистым как
стеклышко  ступить  на  стезю  борьбы  с  преступностью.  Ћн был  мне всегда
симпатичен, и не хотелось обижать его отказом. џ сделал, что мог.
     ‚итька даже не  оглЯнулсЯ, ему довольно было музыкального сопровождениЯ
экзекуции, такого поросЯчьего  визга, такого  ослиного  рева не  слышал  наш
двор.
     џ кивнул широкой ‚итькиной спине  и пошел в свою новую  жизнь, чтобы уж
никогда сюда не возвращатьсЯ...

        8

     Њы  жили  в  первом  писательском  доме   на  улице  ”урманова,  бывшем
Ќащокинском  переулке.  Љвартирен-ку  дали  отчиму  взамен  кооперативной  в
‹аврушинском, которой его лишили в свЯзи с арестом. ЃратьЯ-писатели  вынесли
свой вердикт, опередив правосудие. Ћтчим, как и прежде,  поселилсЯ отдельно,
обменЯв  наши  полторы комнаты в  ЂрмЯнском  на  однокомнатную  квартиру.  ‘
переездом  в  Ќащокинский  сменилось  все  наше  окружение.  ‚  новой  среде
обитаниЯ, литературно-киношной, национальнаЯ тема потерЯла  свою  жгучесть в
силу решительного  преобладаниЯ евреев. ‹юбой  выпад не  сдержавшего  сердце
русачка  вызывал такой мощный отпор, что несчастный готов  был сделать  себе
обрезание,  как   Японский,  самурай  харакири,  во   искупление  вины.  „лЯ
национальной розни не было пищи еще и потому,  что  тут  всех, кого можно  и
нельзЯ, спешили  зачислить  в  евреи. Џевец советской  деревни, поэт гармони
Ђлександр  †аров, горбоносый  брюнет  из смоленской глубинки,  был  объЯвлен
тайным  жидом;  вполне возможно,  что среди  его  предков был наполеоновский
солдат,  через его деревню шли французские  войска на  Њоскву,  но  дружба с
“ткиным, Ѓезыменским и „жеком  Ђлтаузеном отмела все варианты происхождениЯ,
кроме наипозорнейшего.
     џ мог  бы безмЯтежно варитьсЯ  в еврейском супе,  если б не одно весьма
существенное  обстоЯтельство. „ома, в нашей  новой крошечной квартиренке,  Я
все  времЯ  терсЯ  среди русских,  терсЯ  буквально, сталкиваЯсь  боками и с
трудом разминуЯсь в узеньком коридорчике. Њоими соседЯми были:  мама, ‚еронЯ
и „жек -- тоже русский, ибо дворнЯга. ‚ родной мне русской атмосфере Я никак
не  мог быть  плохо  замаскированным евреем,  каким  числилсЯ  в  киношных и
литературных кругах. …сть замечательное высказывание:  еврей -- тот,  кто на
это  согласен.  Ђ  Я не был согласен,  несмотрЯ на  всю натужную готовность.
€ногда  Я вел  про себЯ такие разговоры с неким собирательным евреем:  дайте
мне ваш нос, ваши  темные  глаза, вечный двигатель вашего юмора, ваш  дивный
музыкальный слух  -- за одно это готов повесить свитки торы в своей комнате,
вашу безунывность, наглость и смирение. Ќо дать мало, надо кое-что отобрать.
’ак отберите  у  менЯ жест молитвы, больную любовь к  природе -- она ведь не
нужна? -- и слезу о •ристе. € Я навеки ваш.
     ‘ловом,  ничего  не  кончилось.  €  тут  произошел  домашний  разговор,
странность которого Я поначалу не понЯл. Ћтчим сказал, что мне надо  выбрать
литературную фамилию и носить ее как свою.
     -- Љрасовский, -- сказала мама.
     -- Ќе пойдет, был цензор, душитель Џушкина.
     -- ЊЯсоедов.
     -- Ѓыл  лицеист  ЊЯсоедов  -- дурак из дураков. „ельвиг  предлагал  ему
праздновать именины в день усекновениЯ главы.
     -- ’огда -- Љалитин, -- сказала мать, будто на что-то решившись.
     -- Ђ тебЯ не?.. -- отчим не договорил.
     -- „а ну  их к черту! --сказала  мать, кусаЯ  губы.  -- Љого это теперь
интересует?
     -- Ћ  чем  вы?  --  спросил Я,  ничуть не  настороженный,  фамилиЯ  мне
понравилась, и Я не понимал, чего они мнутсЯ.
     -- Џетр Љалитин -- хорошо, -- одобрил отчим.
     -- Ћткуда эта фамилиЯ? -- спросил Я.
     -- ‘тараЯ русскаЯ фамилиЯ.  “ менЯ  были дальние родственники Љалитины,
-- ответила мать. џ сказал, что поменЯю фамилию на Љалитин.
     --  Ћтчество ты, надеюсь, оставишь?  -- спросила мать,  и опЯть  что-то
странное было в ее тоне.
     ’ак  поЯвилсЯ на  свет  Љалитин Џетр Њаркович, русский, крещеный, еврей
длЯ всех, кто  его знал, и уже подавно  длЯ  тех, кто его не знал,  ибо всем
хватало  отчества.  ЃеднаЯ,  беднаЯ   Њарковна,  жена  неистового  протопопа
Ђввакума!..  ђусские  плотнее  сомкнули  рЯды,  евреи  еще  шире  распахнули
объЯтиЯ...
     ‘   чем  можно   сравнить   страданиЯ,  которые   причинЯла   мне   моЯ
"недорусскость"?  ђазве  что с  тоской  и  муками  бедного  Џетера  лемилЯ,
человека, потерЯвшего свою тень,  о чем поведал амиссо. Ќеужели это  правда
так стыдно, так мучительно стыдно не иметь тени? „а на кой черт она сдалась?
Ќо,   видимо,   надо   лишитьсЯ  тени,  чтоб  понЯть  ее  важность,   и  как
обесцениваетсЯ   человек,  если   хотЯ  бы  крошечнаЯ,  прозрачнаЯ  тень  не
сворачиваетсЯ  у  его  ног  в  солнечный  день.  Ђ вот  трагедиЯ  пострашнее
лемилевой:  быть русским и отбрасывать  еврейскую тень.  џ не видел евреев,
несчастливых своим еврейством. € очень мало  видел таких, которые  от своего
еврейства отказывались. Ћчевидно, последние были  не согласны  -- по той или
иной  причине -- быть  евреЯми. Ќо  со страниц  одной книги  прозвучал  крик
возмущениЯ  нелепицей быть евреем  в ђоссии  -- один  из персонажей "„октора
†иваго"  с ужасом  и  отвращением осознает, что неизвестно  за  какие  грехи
вынужден  нести  на  себе  печать  еврейства.  ’от,  кто  это  почувствовал,
несчастный  человек. •леб жизни навсегда отравлен  длЯ него.  Ћн никогда  не
поверит в  хорошее отношение людей,  не  отмеченных  роковым знаком, и будет
относить  каждый  их  жест  добра  за  счет   брезгливой  снисходительности,
вышколенной  терпимости  к низшим --  из религиозных, нравственных  или иных
искусственных соображений.
     ‹ично  Я никогда,  даже  в  упоении любви,  дружб,  спортивных баталий,
гульбищ,  захватывающих  развлечений,  не забывал,  что  у  менЯ  нет  тени.
Ќеточный образ. џ чувствовал себЯ человеком, отбрасывающим чужую тень.
     Ђ  потом  пришла  война и поставила менЯ перед грозным выбором. ‚ армию
менЯ  не  брали. џ сунулсЯ  в  школу  лейтенантов,  потом  пошел  в  обычный
райвоенкомат  -- мне предложили спокойно кончать институт. Њол,  государство
затратило  на  менЯ столько  средств,  мой долг  получить  диплом.  ќто было
вранье. ЊенЯ не брали по анкете  -- сын репрессированного не годилсЯ даже на
пушечное  мЯсо.  ‚  школе лейтенантов  Я  не  стал  спорить,  общее  безумие
заразительно, мне и  самому показалось  абсурдным, что можно доверЯть  взвод
человеку, у которого сидит отец.  Ќо в военкомате  Я заупрЯмилсЯ. ’огда менЯ
послали  на  медицинскую  комиссию, которую  Я  покинул  с  белым билетом  в
кармане. џ был  здоров как бык, мне „али  психушечную статью,  пойди докажи,
что ты не сумасшедший. ‚от  когда был найден  изЯщный  способ избавлЯтьсЯ от
неугодных людей. ‡десь ставили заслон человеку,  пытавшемусЯ  проник-нуть  в
армию  и  развалить  ее  изнутри.  ‚последствии  тот  же  метод применЯли  к
диссидентам,  инакомыслЯщим, но  с  ними  поступали  круче  --  их совали  в
больницы с тюремным режимом, мне же просто дали под зад коленом. Ќикогда еще
Я  не чувствовал так обреченно свою низкопробность в стране, которую  считал
родиной.
     Ќеожиданный вывод из всего случившегосЯ сделала мать. ђадиокомитет, где
работал тогда  отчим,  эвакуировалсЯ  в  Љуйбышев,  мой  институт  уезжал  в
Ђлма-Ђту. Њать  сказала: "Љатитесь  колбасой, Я никуда  не поеду". "Ќо  ведь
Њоскву возьмут", -- сказал отчим. ‚скоре эта мысль станет общим достоЯнием и
приведет к московской панике 16 октЯбрЯ. "Џусть берут, -- сказала мать. -- џ
переелась сталинским социализмом,  менЯ от него тошнит. Џосмотрим, что такое
гитлеровский социализм