одили да спали, будто волки, поодиночке,
а возвращались в уже опустевшую казарму, где поневоле снова ходили волками -
ночевали, ели, снова спали, а потом уходили, освобождаЯ  логово  это другим,
которых видели только десЯть минут во дворике караула, на разводе, где брали
из рук  в  руки,  что  кирпич,  охрану  зоны. ‚се  ото  всех хранили  тайны,
прЯтались.  Љто послужил, наглухо молчали да чуть что  сами затыкали рот. Ћт
этих тайн свойских  караулка  казалась  темной,  дремучей, но  темнота  в ее
глухих,  без оконец,  помещениЯх и была всегдашней,  а потому Њатюшину давно
покойно чудилось, что и он плавает в той темноте, будто рыба в воде.
     Њатюшину знакомой была  уже всЯ местность вокруг лагерЯ, но  сам лагерь
невозможно было никак охватить взглЯдом.  ’о он казалсЯ  одной стеной, стоЯл
угловато, надвигаЯсь рылом, то чудилось, что лагерь - это даже шар, круглый,
а  потому неуловимый взглЯду. Ћднако, что  скрываетсЯ в том  шаре, было  еще
непостижимей.  ‚  одно  воскресенье  по  приказу  Ђрмана  проводили  в  роте
спортивный праздник - надо было прыгать, бегать,  хоть могли б отдыхать, как
и положено  по  воскресеньЯм. Џраздник выпал  как  раз на их  второй  взвод.
Ќеизвестно отчего,  но  соревноватьсЯ  в беге  Ђрман  посчитал нужным в виде
круга  или  по кольцу,  а избрал таким кругом-кольцом зону и послал узбека с
деревЯнной  метровой шагалкой обмерить,  сколько  в ней. ќтого зверЯ сразу в
роте  пуганули, чтобы  намерил побольше и  поменьше стали  б  бегать.  ‡верь
воротилсЯ, лопотал он про полтора километра, и Ђрман сказал, что побегут они
тогда три километра,  то есть два круга. Ђ сколько ж настоЯщих метров вокруг
зоны намерил, узбека никто  не спрашивал,  да он и старалсЯ обманывать, а не
мерить. Џраздник началсЯ, они  пробежали три километра.  Ќо  даже если в том
круге был хоть километр, а он-то был, Њатюшин видел с  вышки  только пустырь
запретки да стену куцую заводика, зоны рабочей, остальное ж куда-то исчезло.
     ‡она тЯгостно вылазила  из  старой  шкуры, обновлЯлась.  ’еперь  в  ней
началсЯ  большой перемот  - валили  со  столбами полосы  старых  проволочных
ограждений. Џроволоку на смену завезли, она лежала в тугих стальных скатках,
чуднаЯ всем,  и  солдатам, и  зэкам. ѓоворили, что она  нового образца,  еще
неведомого,  а  называлась "егоза"  -  струнками не висела,  как  стараЯ,  а
вьюжилась кругалЯми  и  должна была  сжатьсЯ и распрЯмитьсЯ - не зацепить, а
разорвать, попади в нее человек. †елезные сваи с крюками  ставились на смену
деревЯнным столбам  под нее, под эту "егозу". ‘тарые проволочные ограждениЯ,
обобрав  с  них бревна, как  с рыбицы косточки,  стали сматывать, как если б
лепить  из проволоки комьЯ.  Џоработал  и Њатюшин  со  взводом.  ‚сем выдали
рукавицы - и они стали скатывать проволочную дорожку, метра в три шириной, и
скоро  ком  колючий,  ржавый  вырос выше человеческого  роста,  так что  они
налегали под  ним муравьЯми. Љогда  было уж вовсе невмоготу, концы проволоки
перекусили,  подметали и взЯлись начинать по новой. ‘каток выросло до  обеда
штук шесть, их выкатывал назавтра из укреплений второй взвод. ‘нова пришлось
потрудитьсЯ и Њатюшину. ‡эки должны были доделать в укреплениЯх сварку, а он
только сменилсЯ с вышки, был свободным, и Џомогалов взЯл его с собой;  он их
гонЯл, чтобы работали,  а Њатюшин сидел в сторонке с автоматом, приглЯдывал.
‘таршина употел покрепче тех работЯг и в конце от души радовалсЯ, что успели
они управитьсЯ. “ них  был бригадир,  который почти не  работал, но которого
все слушались, - он лежал, завернутый в  бушлат,  какой-то больной, в теньке
под вышкой и общалсЯ с бригадой. Ћн попросил у старшины разрешениЯ сготовить
перед уходом бригады в зону  чифирЯ. Џомогалов разрешил, подсел к ним, когда
стали разводить огонек на бросовых тут повсюду щепках. Њатюшин сидел шагах в
пЯти  от огонька и удивилсЯ, как старшина по-свойски разговорилсЯ  с зэками,
даже  смеЯлсЯ, и  скоренько они  захмелели,  пустив  прокопченную жестЯнку в
круг, так  что  когда конвоировали  их  на  вахту,  в зону, то пришлось чуть
тащитьсЯ. ‘таршина, подметив, что Њатюшин терЯетсЯ, отчего они берегут зэков
и тащатсЯ, сказал ему, прохаживаЯсь рЯдышком, добрый, как на прогулке:
     -  ‡она ведь тоже длЯ людей, да и строЯт  ее люди,  а людЯм надо давать
пожить,  как лошадЯм овса, это французики,  кто  не понимают, - вон, как наш
арманишка.
     - Ђ  чего они такие пьЯные,  с чаЯ  ужрались?  - спросил  тихо Њатюшин,
будто б это было тайной, и Џомогалов вдруг развеселилсЯ.
     - ’ы поголодай недельку, съешь котлетку - будешь, как они,  пьЯный. €ли
в подвале просиди месЯц и увидь белый свет, тоже будешь пьЯный. ‹юди пьЯнеют
от того, чего у них нету.  Ђ вот у менЯ все есть: хозЯйство, здоровье, жена,
служба, девчоночка моЯ, Я море выпью - мне будет свежо и весело! Љ тому наша
страна и стремитсЯ, к победе коммунизма, чтобы у всех все было.
     Њатюшин запомнил  душой  тех  пьЯненьких  от  простого  чаЯ  зэков,  но
случилось ему стоЯть на своей точке и засечь, как двое заключенных, вышедших
из  цеха, разожгли посреди белого днЯ костер.  Ќа  пустыре, совсем близко  к
запретной зоне, устроилась от заводика свалка металлолома. „авно он приметил
с вышки бесхозную железную бочку, что стоЯла всегда на одном и том же месте,
хоть  ему   чудилось   порой  ночами,  будто  б  кто-то   прЯчетсЯ   в  ней,
подкатываетсЯ.  ќти  двое бродили мирно подле  бочки,  но  неожиданно из нее
изрыгнулось  пламЯ и повалил  черный  дым. Њатюшин тогда и проснулсЯ, увидал
дым, огонь -  и зэков, что стоЯли уже у бочки и  не отходили, будто грелись.
ќто  было первое происшествие, застигшее его на болотной этой  вышке. …сли б
зэкам сказали пожечь заводской мусор, но ничего они не жгли, да и холодно не
было  летом, чтобы  гретьсЯ. Ћни  стоЯли  и глЯдели, а бочка чадила. Њатюшин
взЯлсЯ  за  тЯжеленную  трубку  свЯзи  и доложил в караул.  ‘пустЯ времЯ  из
распахнутых ворот цеха выбежал в мундирчике надзиратель. Ћн подбежал к зэкам
и, было видно, стал с ними говорить.
     Џосреди этого почти приЯтельского, издалека, разговорца рука его  резко
спрЯмилась в локте -  и зэк, которого он ударил, повалилсЯ на бок. Љонтролер
стал обходить его кружком да пинать. „ругой  зэк  осталсЯ в стороне и глЯдел
на  это. Љонтролер попинал  еще лежачего, запылил его и мирно пошагал в цех.
‡абитый поднЯлсЯ сам.  ЏостоЯл. ’еперь они стоЯли, как разные половины, один
- в  золоченной  от  пыли робе, другой  -  нетронутый,  черный.  Њатюшину  ж
почудилось, что зэки  стоЯт и глЯдЯт на него, обернувшись к вышке. Џотом они
отмерли,  закопошились, лениво  черпаЯ под ногами песок, подходЯ  к бочке  и
бросаЯ по горсти  в  огонь. ’ушили. Љогда потушили, поплелись в цех и больше
не вернулись.


        IV
     Џервого числа  августа в роту привезли получку. ‚ыдали ее в канцелЯрии,
а  взвод заступал  на  зону,  и  получку  уносили  мертвым  грузом в караул.
Џомогалова уговорили,  чтобы  он отпустил  хоть  одного  человека,  конфеток
прикупить  да и за сигаретами,  иначе выходило еще сутки ждать. Њатюшину так
хотелось скорей  закурить, что он и вызвалсЯ ходоком  в  магазин.  •одить до
поселкового продмага из караулки было метров двести - перейти дорогу.
     Ћн  вступил  в магазин, куда нога его еще  не захаживала, и захмелел от
духа и при  виде томЯщейсЯ на прилавке колбасы. ќта колбаса отчего-то  сразу
полезла на глаза,  и  также  сразу он  вспомнил ее: точно такую ели тогда  в
тамбуре морЯчки.  ‚ поселковом магазине  было  куда веселей и богаче, чем на
станции. €  строилсЯ здесь у  прилавка  другой народ, будто свой. ‹юди мигом
прониклись,   что  пустили  солдатика  на  минутку  из  караулки,  да  стали
пропускать  силком  вперед,  чтобы он  выбрал, что ему  надо.  Ђ  продавщица
радушно поджидала. Ћн  протЯнул общие  деньги и  сказал про  кило шоколадных
конфет  да сигареты, а сам  глЯдел, оторватьсЯ не мог от колбасы. ‚  тот миг
дал он себе  волю  подумать, что  возможно взЯть  хоть  кусочек.  Џродавщица
обслужила и ждала, что он  еще  скажет, видела, что пЯлитсЯ на колбасу. ‹юди
стали подбадривать:
     - •орошаЯ, хорошаЯ колбаска, солдатик, целиноградскаЯ!
     € продавщица так посоветовала:
     - —его, миленький, да ты бери, кушай, рассчитаешьсЯ потом.
     Њатюшину почудилось, что колбаса стоит вовсе мало денег,  а еще пронзил
его голод от ее позабытой, лоснЯщейсЯ жиром красоты.  “йти без нее он больше
не  мог. „умаЯ, как сказать, отчего-то постыдилсЯ  мельчить  перед  людьми и
спросил, себЯ  не  помнЯ, килограмм, но,  покуда  продавщица завешивала,  он
увидал  уже  белый хлеб, молоко,  и вместе с колбасой они родили в  душе его
наконец  такой покой, что он,  уже не задумываЯсь, за них расплатилсЯ. ‚сего
выходило, что растратил он своих три рублЯ. Ќо, думаЯ об оставшихсЯ деньгах,
больше он даже  не жалел,  что потратилсЯ,  - их хватало  и  покурить,  и на
внешний  вид.  Ћн вышел  во сне голодном из магазина, нагрузившись едой,  но
постиг с  отчаЯнием,  что должен возвращатьсЯ теперь с  колбасой в караулку,
откуда  его только и отпустили сбегать в магазин. Ћн  оглЯделсЯ и потихоньку
пошагал через поселок, выискиваЯ глазами, где можно  на минутку укрытьсЯ, но
прошел его насквозь и оказалсЯ в  огородах, уже в степи. ’ут он увидал то ли
окопчик,  то ли  воронку  в земле  и спрЯталсЯ  там на  землЯном сухом  дне,
чувствуЯ  уже  и  волнение,  будто  за  ним  гнались.  Џосле  первых,  самых
прожорливых минут он глотал хлеб  и давилсЯ - было  еще  голодно, хоть всего
оставалось  вполовину,  но  утробушка  будто  б  обернулась твердым  дном  и
упиралась  еде. •леб  он не доел,  бросил  в Яме, но молоко  все  ж залил  в
глотку,  вылез  и,  шатаЯсь  пьЯным,  боЯсь  сам себЯ,  побрел обратно через
вымерший поселок в караулку, держа с  тошнотой общий куль шоколадных конфет.
Ћн не мог видеть своего  сизого, отравившегосЯ  лица, но в карауле,  где его
только  успели хватитьсЯ,  Џомогалов живо взЯлсЯ хлопотать,  так что Њатюшин
поневоле наврал, что стало ему у магазина плохо. Ќо тогда вцепилсЯ и вздумал
его Џомогалов  лечить  марганцовкой,  приговариваЯ,  разбавлЯЯ целый  графин
воды:
     - ‘амое верное  средство,  если отравилсЯ,  да вообще блевать  полезно,
обновлЯетсЯ  организм.  ‰оги,  говорЯт, по сто лет  живут,  а почему? ‘ъедЯт
зернышко и,  как кошечки, культурно выдавливают  из  организма.  Ћт нее,  от
марганцовки, сразу ж облегченье наступает. Ќу ты, олух, чего  глаза вылупил,
пей, говорю!
     Ћн залил в глотку стакан, но Џомогалов обидчиво  удивилсЯ и сказал пить
еще больше,  до  полграфина. ‚  помещении  начальника  ошивалсЯ китаец, ждал
что-то отнести в роту, и старшина подрЯдил его на помощь, отвести валЯщегосЯ
с ног больного в нужник.
     - „ва пальца в  рот - и  начинай  за  жизнь  боротьсЯ! - покрикивал  он
бодро. - ѓлЯди, чтоб он мне башкой тудась не сыграл.
     Љитайца,  верно, заворожила  болезнь  Њатюшина.  Ћн  продвигалсЯ с  ним
терпеливо  шажками,  пыхтел  и  подпихивал  плечом, не  даваЯ закружитьсЯ  и
упасть. Ќужник таилсЯ  тут же, в  караулке,  и  хоть  Њатюшин  понимал, куда
тащитьсЯ да про два пальца в рот, но остального еще не понимал. Љитаец, хоть
неохотно было  маратьсЯ, одолел  себЯ  и  взЯлсЯ помогать ему до  конца.  Ќо
испугалсЯ и замер,  когда рвануло  из больного белым  хлебом  да заглоченной
колбасой. Љогда  поднЯл  Њатюшин  взмокшее от потуг лицо  и вздохнул, китаец
стоЯл в шаге от него, молчаливый, и дожидалсЯ только вывести. Ђ он готов был
умереть,   но  чтобы  не  выходить  больше   наружу,   постигаЯ  по  взглЯду
мертвоватому китайца, что  и в глазах всей солдатни  подписал себе приговор.
Ћн  дернулсЯ и срыгнул  младенчиком уже молочную кашицу,  но  полез  мыча  в
карман, выдернул в кулаке  все деньги,  что были,  разжал дрожащую руку, как
есть, с  копеечками грЯзными меди, чтобы  увидел их китаец,  - тот, понимаЯ,
что делает, молчаливо взЯл, сосчитал,  но осталсЯ неожиданно  довольный и до
копейки сгреб в карман.  ЏостоЯл, глЯдЯ с проснувшимсЯ  удивлением, и только
вдруг ущипнул, прежде чем смог уйти.
     Ћставшись в  парашной комнатушке, Њатюшин потащилсЯ к тазу умывальника,
залез головой  под  ледЯную  воду,  что  сморкала из ноздреватого  крана,  и
потихоньку  начал  оживать.  “мылсЯ,   зализалсЯ,  пошагал,  чуть  робеЯ,  в
караулку. Ќо китаец  давно  отправилсЯ в роту. Џомогалов  же был доволен его
свеженьким  видом  да расхваливал,  не унимаЯсь,  марганцовку,  и  ничего  в
караулке за это времЯ не изменилось. Ќочью, когда в караулке не сыскать было
живой души, раздобыв карандаш  и клочок  хозЯйственной, будто  б  из опилок,
бумаги, Њатюшин накарЯбал весточку  в …льск.  Љлочка хватило, чтоб сообщить,
что жив и здоров,  да взмолить выслать десЯть рублей, срочно ему нужных, как
жизнь. ‘лезы дрожали в  его глазах от мысли, что клочок этот будут держать в
своих  руках отец и мать,  будто б и сам касалсЯ не бумажки,  а  заскорузлых
рук, да не мог от  них никак оторватьсЯ. Ћднако ж дармовой копеечный конверт
отбыл по адресу чохом  с другими солдатскими письмишками,  так что  отмирало
тоскливо  сердце,  как   неспешно   и  долго  с  почтой  уходили  отпущенные
прогулЯтьсЯ на станцию двое зверей.
     „ни  превратились  в  томительное  щекотное  ожидание.  Џисьмо из  дома
послушно притекло в руки. Љонверт был крепко  склеен, так что пришлось рвать
терпеливо,   но  вложено  не  оказалось   даже  рублика.  ’олько  исписанный
кривобоким бережливым  материным  почерком  лист  бумаги. Ќо  и  в  том, что
отписывала Ђлександра џковлевна  сыну,  - ни словечка, ни  душка  не  было о
деньгах, что он просил срочно выслать. Њать докладывала свой день, что она с
утра  сделала,  будто только о том и было в  ее голове;  прописала, что  они
довольны  с  отцом,  что он жив и здоров, чтобы  бросил хоть в армии вредить
здоровью  - курить; да  в конце было  так: "Џиши нам,  ‚асенька, желаем тебе
здоровьЯ, счастьЯ,  успехов в труде и в учебе". Њать отошла сама собой, он и
позабыл, что она  там писала. Ћн видел  во тьме  лицо поджатое смуглое отца,
слышал его  ласковатый  голос, какой стал у  него после смерти џкова,  - вот
глЯди, говорит, а сам десЯть рублей только и  жалеет; ночью в караулке, лежа
на  нарах средь сдохшей солдатни, Њатюшин  глухо  плакал, покуда  не проклЯл
вдруг со всей Ясностью отца, - и сам сдох, уснул.
     ‘  полночи заступил на  родную свою  вышку. Џогода  была Ясной. Ћгоньки
тихие зоны, похожие на светлЯков, да ЯркаЯ россыпь небесных звезд видны были
так зримо, будто  с  близких берегов, и воздух  ночи протекал меж ними живой
полноводной  рекой  и  светло   запруживалсЯ  в  бескрайней  степи.  Њатюшин
проснулсЯ и после опустошениЯ да крушениЯ, которых уже не помнил, блуждал до
рассвета  по  той реке,  будто на лодочке,  больше не ведаЯ  горЯ, и вплыл в
дымные великие  ковши тумана. ‡абрезжил бледный пустой свет. ’уман дурманЯще
пахнул табаком, будто  б курили в степи. Њатюшина томило уж сколько дней без
курева. Ћн дышал с голода  туманом, и было непостижимо  подумать,  что можно
добыть  сигарет.  Љогда  рассвело,  станцию  огласила перваЯ,  самаЯ  раннЯЯ
электричка.  Џо  дороге от  поселка  пошагал  человек.  ‚идЯ  с вышки  этого
человека, Њатюшин обрадовалсЯ ему после ночи, но приметил вдруг, что пускает
он дымок - шагает и курит. Џуть его в то времЯ  поравнЯлсЯ  с  вышкой, и  не
иначе как  от одиночества, глазеЯ снизу на обернувшегосЯ близкого солдатика,
взмахнул он  навстречу рукой. …сли б  он  не взмахнул,  Њатюшин не сделал бы
того, что случилось уже само собой, слово за слово, когда позвал он человека
и мужичок виновато на дороге остановилсЯ.
     - Љурить есть? Џодбрось, выручи!
     - „а как же она долетит? - задрал голову мужичок, но готов был удружить
и топталсЯ подле забора.
     ќто и было  понЯтно, но  Њатюшин жалел  одуматьсЯ, а мужичок стоЯл  так
близко, что сил не было его упустить, да еще хотел тот помочь, и позвал:
     - ’ы хоть подойди, тут вот щелка есть.
     „о соседних  вышек  метров по двести. ‘оображаЯ  с опаской,  как бы  не
попасть на глаза, он уверилсЯ, что видно было размыто одну конурку. …сли что
и могло устрашить Њатюшина, так  это то, чтоб человек не  оказалсЯ вертухаем
или офицером из  лагерЯ, но вида мужичок был самого простого,  работЯщего, а
шагать  в такое  времЯ на станцию офицер  или вертухай все же не могли. „ело
было  в  одной минуте. Ћн слетел на тропу. Њужичок  боЯзливо просунул в щель
папиросу, сам волнуЯсь,  и у забора, так как не было своих спичек, скоренько
Њатюшин подкурил от его  окурочка. € разлетелись они, одинаково  чувствуЯ  в
душе облегчение.
     Ѓлаженной той  легкости,  когда  пыхтел  сжатой  в  кулаке  папироской,
горЯчей, будто с пылу да с жару, и  глЯдел  вдаль  на уходЯщего по  утренней
невесомой  дороге мужичка,  хватило  Њатюшину ненадолго.  Ћн искурил в  прах
папиросу, а мужичок уж успел исчезнуть, когда послышалсЯ неЯсный шум, идущий
от караулки, и скоро на тропу выбросилсЯ, как со дна морского, бегущий сломЯ
голову, гремЯщий железно автоматами нарЯд солдат. Ћн увидел бунчук антенны и
рацию у одного за  спиной,  увидал  фуражку, задратую от ветра, Џомогалова и
захолодел,  думаЯ  не  иначе,  что  где-то  на периметре лагерном совершилсЯ
побег. ЃегущаЯ толпа  схлынула  под  его вышку и  встала  безмолвно, будто б
отдышатьсЯ.  Ќо никуда  они  дальше не побежали,  а глЯдели  на  него  зло и
удивленно  с  тропы.  Џомогалов  поправил  фуражку  и  не  спеша   уже  стал
подниматьсЯ, крикнул с угрозой отворить дверку, будто он не стоЯл часовым на
вышке, а заперсЯ и держал против них оборону.
     ЏоведЯ в  напрЯженной тишине носом, точно  пожарник,  Џомогалов  почуЯл
горелое и успокоилсЯ.
     - Ќу что, сука, хорошо покурил? ‡наешь, что за  такой перекур бывает? Ђ
за  куревом  куда,  на  зону,  что ль, ходил? —то  курил,  травкой  балуешь?
ЏонЯли... €граем в молчанку...
     ‘таршина  сошел  тЯжеловато с вышки,  больше  ничего не говорЯ, и нарЯд
пошагал  обратно  по тропе к караулке. Њатюшин достоЯл смену. Љогда сменЯли,
то солдаты, уже новые, пЯлились на него и молчали чудно, будто сговорившись,
а  потому  молчание  это  походило  на  шуточное.  Ћн  даже  поневоле  разок
улыбнулсЯ,  глЯдЯ на их чудные  лица. ‚се знали,  что он  сбегал с  вышки за
куревом, но  не знали,  куда  сбегал и  что там курил,  а сам Њатюшин  и  не
понимал, отчего поднЯли караул по тревоге, отчего повскакивали и прибежали с
рацией под его вышку.
     ‚  караулке старшина  его все  же наказал, но наказание это  показалось
опЯть  же  шуточным  - чтобы он  кирпичом  отскоблил в нужнике две  чугунные
параши. „о того он ни разу  не опускалсЯ драить парашу, но все видели,  куда
отправилсЯ он исполнЯть с кирпичом в руках приказ старшины. Џокуда он драил,
никто не сходил даже по нужде, кроме самого Џомогалова, что сел перед ним не
стеснЯЯсь  и  только беззлобно посмеивалсЯ, утЯжелЯЯ поневоле или же с целью
воспитаниЯ эту грЯзную, тупую работу, да приговаривал:
     - €звинЯй,  сынок,  стало  невмоготу.  Њое говно  здесЯ  не  чужое, сам
понимаешь. Ђ курил-то что? Ќу, помолчим тогда, помолчим...
     Џосреди днЯ, а он еще не отбыл целиком  наказание, потому что отлучалсЯ
и снова заступал в  свою  смену на вышку, в караулку ЯвилсЯ  Ђрман -  верно,
происшествие было такое, что его давно поставили в известность,  он обо всем
знал. Ћн приказал найти замену,  отослать без  оружиЯ в роту и тут  же ушел.
Ћкликнутый старшиной из  нужника, Њатюшин услышал  от него приказ замполита,
был отпущен из  караула  и  пошагал  одиноко в  казарму,  где  поджидал  его
дневальный, пинаЯ тазик с  трЯпкой,  чтобы мыть начал полы.  „умаЯ, что  это
продолжаетсЯ наказание, Њатюшин сбросил китель, чтоб не замарать, и ползал с
час  на  полах,  выбегаЯ  к летнему  умывальнику  сменЯть  воду  в  погнутом
алюминиевом  тазу. ЃегаЯ так, он  повстречалсЯ с Љарповичем, которого  давно
позабыл  и  вот  уж  месЯц  виделсЯ  только  на  разводах   в  карауле.  ’от
остановилсЯ, никуда не торопЯсь, и грустно на него поглЯдел.
     - Љак у  тебЯ  дела, слышал, устроил  на зоне заварушку. ‘ твоим  делом
решили,  больше  в  караул не  пойдешь.  Ђрман  хочет  сделать  тебЯ  вечным
уборщиком, так что думай, хитрый малыш.
     Њатюшин отвернулсЯ  и  пошагал  домывать  казарму,  чувствуЯ  ознобисто
спиной, что провожает тот, глЯдит вослед. ‚ечером же на поверке Ђрман сказал
вышагнуть из строЯ и объЯвил первому взводу,  что до конца службы Њатюшин не
будет ходить в караул.  Ђ потом  и  второму взводу,  на  другой  день,  тоже
приказав выйти перед строем, объЯвил, что назначает до конца службы Њатюшина
вечным уборщиком, что таким, как  он, нет места  в карауле и что таких,  кто
вступил в  незаконный сговор  с  заключенными, теперь  будут  расследовать и
судить.
     ‚ воскресенье  вместо  бани  повезли  в  военную  прокуратуру.  …хали в
Љараганду  на  автозаке,  в  той же каталажке,  прикрепленной  длЯ перевозок
этапных  к  роте, и отвозил его снова  старшина, но молчаливый и злой,  знаЯ
уже, что послал его замполит в прокуратуру даром, только б  попугать солдат.
Њатюшин  же  был  рад,  что  дождалсЯ  хоть  этого  событиЯ,  чувствуЯ  себЯ
похороненным заживо и  оболганным все эти дни, которые выставлЯл  его Ђрман,
будто уродца, напоказ. Ћн знал, что ни в какой преступный сговор не вступал,
да и не понимал, так  до конца  и не понимал, что же это  такое,  в  чем его
обвинЯют.
     „вухэтажный старый особнЯк  прокуратуры походил  на  курЯтник или хлев,
пахнул землей  и насквозь - даже  летом - простыл и  загнил, так что  ступал
Њатюшин по скрипучим  дощатым его полам  со страхом,  что  они развалЯтсЯ, с
удивлением  разглЯдываЯ  двери, у  которых  сидели  болезного  вида солдаты,
ожидаЯ  приема,  как  у врача.  „ежурным  следователем  оказалсЯ молоденький
лейтенант, худой, с востроносым лицом, который радовалсЯ, что у него родилсЯ
прошлой  ночью сын, и  устало глЯдел бессонными глазами, стараЯсь вникнуть в
бумагу,  присланную с Њатюшиным,  поневоле начинаЯ  допрос.  Џомогалов сидел
подле на стуле и извинЯлсЯ.  —ерез три  слова  выЯснилось, чего  Њатюшин  не
знал, что  в  то утро сработала на дверке его  вышки  блокировка, котораЯ  и
подала  в  караулку  сигнал.  ‹ейтенант  глЯдел  на него  и  не  верил,  что
караульный солдат не знал о  таком  сигнале  тревоги.  Њатюшин  же  созналсЯ
вдруг, что открывал и закрывал дверку - сбегал под вышку по нужде. Џомогалов
гаркнул  на него, застыдившись, да  засобиралсЯ  уезжать, вскочив со стула и
начав крыть своего замполита, что сделал из него тут, в прокуратуре, дурака.
‹ейтенант его пожалел и кивнул на Њатюшина:
     -  Ќу, хочешь, батЯ, выйди проветрись на часок, счас мы из него выбьем,
по какой он нужде ходил.
     - џсно  по какой, по  малой! ќто он не дурак... - отмахнулсЯ в  сердцах
Џомогалов. - „а  ничего только вы из него не выбьете, глЯньте,  из  такого и
пылинки не выбьешь-то. ќто французики, кто не понимают, вот кого надо учить,
бить их мордой об стол. “  них, вишь ты, все были офицеры в  роду, наполеоны
хреновы, а сам же хаживал солдатиком, Ђрманишка, в таком же конвойном полку,
едал эту паечку, это он только длЯ виду, что не знает, откудова она такаЯ!


        V
     €  потекло в дремотной возне его времечко.  Њатюшин скоро устал следить
за собой и  опустилсЯ,  бросив  каждый  день стирать обросшую грЯзным  салом
гимнастерку и надеЯтьсЯ, что Ђрман его простит, отпустит снова служить, да и
внешнего вида этого с него больше не спрашивали. ‘олдатскаЯ гимнастерка, как
и должно было,  превратилась в помойную робу, которую справней выходило даже
таскать  без ремнЯ.  ‘коро он стал на подхвате у ѓаджиева в столовке, мыл  и
там полы, котлы, носил отходы из столовой на свинарню, где в хлеву был уж на
подхвате  у  свинопаса, тупого зверЯ. ђотнаЯ свиноматка давно дала  поросЯт,
которые вовсе не росли, мелькали и тут, и там, похожие на облезших собачек с
хвостиками, волоча под собой грыжи, огромней их  тощих животов. ‡верь боЯлсЯ
своих свиней, и, когда разбегались у него поросЯта, Њатюшин  бродил за  ними
по расположению, покуда всех не отлавливал.
     Ђрман  же  приказывал  дневалить  вечно и  ждал  только того, чтобы  он
ослушалсЯ, а ослушатьсЯ у него уж и не было воли после всех этих месЯцев, да
и  сил.  Ћн  только не давал себЯ солдатне бить и  если кто-то  лично  хотел
заставить  его  услужить,  сдавшись  однажды  только  перед  китайцем.  „ожо
непонЯтно дружил с инструктором служебных собак. ‚ роте был  вольер длЯ них,
свой мирок на  отшибе  -  огороженный  рабицей  выгул,  где даже росли  свои
Яблони,  сараюшка  или клеть  четырехкамернаЯ, где держали  овчарок летом, и
пристроеннаЯ  к вольеру,  так что только через вольер и возможно было в  нее
зайти, зимнЯЯ дачка. €нструктор все  хотел приказать, чтобы убирал у него за
овчарками. Ќо было, что Њатюшин сцепилсЯ с ним. ’огда объЯвилсЯ „ожо, настиг
его в безлюдном месте, стал  щипать уже со злостью и шипеть, чтобы он отныне
каждый день ходил убирать в собачий вольер и слушалсЯ инструктора.
     €нструктор сам только давал жрачку  овчаркам.  ‚арил кашу  в бочке и  с
отходами мешал. ќто  ему  нравилось - костерок  разводить, дышать на воздухе
кашей.  Ћвчарок  Њатюшин через времЯ  стал узнавать, различать по характеру.
Љобель, черный немец, которого и  кличка  была  такаЯ, невзлюбил его навроде
инструктора,  да он и  был его любимчиком, если  костка - то Ќемцу. Ѓыли еще
две молоденькие глупые сучки, что  облаивали Њатюшина, только он  подходил к
клетЯм, и хоть сидели в камерах  по разные концы,  но бросались в один миг и
лаЯли вместе, заодно и утихаЯ. ‘амой хорошей была стараЯ, послужившаЯ  сука.
Ћна покойно лежала, сложа у морды лапы, когда он входил в клеть, и, глЯдЯ на
веник, понимала, что солдат  пришел убиратьсЯ. Џотом так пропах  Њатюшин  их
дерьмом, что она,  верно, считала  его  даже не солдатом, а ходЯщей на  двух
лапах такой же  служебной собакой. ‚ ее камере всегда мог Њатюшин отдохнуть,
перекурить.  Ћна  стерегла  глазами  каждое его  движение,  и  если  чего-то
переставала видеть, то поворачивала голову, но от этой ее любопытной  слежки
и  делалось Њатюшину неодиноко. Ђ еще овчарки  по-разному гадили, кто как, и
хлеще  да  поганей других, верно, оттого,  что кости  жрал, загаживал  клеть
Ќемец, отчего веник только  размазывал по доскам и надо было  если выметать,
то  с  водой.  Ќаводить  порЯдок  у  этих  четверых живых  Њатюшину  однажды
перестало быть тЯжким. Ћн  понЯл, что делает  за них то, чего они сами-то не
могут, как за  детьми. €нструктор почуЯл это и все норовил придумать работку
погаже, но была у него человеческаЯ черта: он  ревновал, близко не подпускал
солдатню  к овчаркам, да и овчарки сами не очень любили  солдат. Ђ видЯ, что
Њатюшин полюбил овчарок и стараетсЯ, инструктор поневоле, хоть и был до него
злоблив, пускал его в вольер, когда б он ни захотел. Њатюшин спасалсЯ здесь,
когда надо  было чего-то избежать,  чего  он не  хотел  делать. Ћн  сбегал в
вольер от всех  поверок,  пережидал кормежку, чтобы не  быть  со всеми и  не
становитьсЯ в своей робе в их строй.
     ‡а то времЯ  он успел получить еще одно письмо  из …льска, носил его не
распечатываЯ при себе, но потом утопил без сожалениЯ, когда стоЯл по нужде и
нечаЯнно подумал, что письмо можно в той дырке непроглЯдной вонючей утопить.
Ќавещал  же  его из роты  один Љарпович, он отчего-то тоже свободно входил в
вольер,  инструктор уводил  его  всегда в  зимнюю дачку, откуда они выходили
минут   через  пЯть,  и  то  выходил  Љарпович  побитый,   затаившийсЯ,   то
улыбающийсЯ, но что  они  делали, Њатюшин не  понимал. Љарпович сам  по себе
оставалсЯ ему непонЯтным. ‚ыходЯ  спешно из дачки, он никогда не шагал своей
дорогой,  а  подсаживалсЯ к Њатюшину и заводил  долгие, куда дольше тех пЯти
минуток, разговоры, которые раз от  раза  затЯгивались и  будто б сдавливали
его, исподволь  да потихоньку  душили. Љарпович то жаловалсЯ,  то хвалилсЯ и
всех называл  скотами, доверЯЯ теперь ему знать о людЯх  самое  худшее,  что
было известно, чудилось, ему одному.
     Ћднажды он рассказал, что устал,  хочет сбежать из  этой роты и что  на
такой  случай припас дурачка  „ыбенку, который  ему-то  послужит: взбеситсЯ,
когда Љарповичу будет надо, да так, что изобьет посильней - и в больничку, а
там уж, подальше от роты, Љарпович сознаетсЯ, кто его избил, да разыграет из
себЯ изувеченного армией.
     Ћн поверил  тогда Љарповичу, хоть понимать и  знать, что держит тот про
запас,  было тошно. Ћтчего, сам не ведаЯ, Њатюшин стал  скрывать эту тайну в
себе и ждать, когда Љарпович сбежит. Ћн мирилсЯ уже с ним из-за этого своего
ожиданиЯ, будто Љарпович должен был исполнить неведомую его цель.  ђемонт из
зоны переполз в казарму, так что ходили в нее по сходнЯм через окно, попадаЯ
сразу в  спальню, перегороженную лесами, сдвинутую  в угол. Љрасить и белить
водили расконвойников,  они бродили по казарме  и нудили у солдат то спичек,
то сигарет.  ‘пали из-за нехватки места  уже по двое  на одной  койке. “ехал
первого сентЯбрЯ в отпуск Ђрман,  исчез из роты, как исчезли из нее чистота,
покой,  порЯдок.  Љогда  ж  не стало и этого человека,  то мокрые  уборки  в
ремонтной грЯзи, лазанье в  окна,  спЯчки вповалку  лишили  Њатюшина чувств,
мыслей,  желаний, и  он только ждал чего-то  заунывно, каждодневно, что  уже
витало в этом чужом, новом от сохнущей свежей краски воздухе, будто б конца.
€ в  то времЯ  Љарпович начинал уже злить  его пустыми разговорцами, точно б
отсрочками. Ћн должен был давно  исчезнуть, бежать. ’о,  что болтал Љарпович
по-прежнему, жалобы его, начинало рождать неизъЯснимой силы злость, они были
как из другой жизни, чужие и ненужные, полные всЯкого мелкого барахла.
     ‚ тот день Љарпович созналсЯ, что давно достал себе на зоне костюмчик и
хранит его  у повара,  у ѓаджиева, сегоднЯ же  ѓаджиев  присвоил вдруг  этот
костюмчик себе, обещал отдать  за него деньгами, но даже  их сразу не отдал,
отсрочил до осени,  до своего дембелЯ. Љогда он рассказывал об этом, то лицо
его багровело обидой и страхом, и он  уже  расставалсЯ с  костюмчиком своим,
даже  с деньгами своими,  но  пожалел, что не  захотел хранить  костюмчик на
зимней  даче, у инструктора, чтобы  тот  не  провонЯл  псиной,  да и тут  же
позабыл  про него,  доверЯЯ  Њатюшину свой  новый  план, что  хочет остатьсЯ
здесь,  когда выйдет срок службы, старшиной  или  прапорщиком и зажить,  как
сказал он, "тихой жизнью". Џри тех его словах что-то сделалось с Њатюшиным -
он перестал видеть,  перестал  слышать,  чуЯ только  одну озверелую злобу  к
этому человечку, и бросилсЯ его избивать. €з зимней дачки на вопли Љарповича
подоспел инструктор.  Ќалетело  еще солдат,  со двора.  Љарпович валЯлсЯ  на
земле с  окровавленным  лицом,  таращилсЯ,  ничего не постигал.  Ђ  солдаты,
собравшись, стали  Њатюшина  бить  без  роздыху, и  он очутилсЯ,  забитый, в
пустующей камере,  - овчарка служила, взЯта  была в  караул. Њатюшин не  мог
говорить  и  просидел  в  конуре, покуда  сам  инструктор,  как  за  хорошее
поведение, не выпустил  его. ‘таралсЯ он  узнать,  выспрашивал у  Њатюшина и
ничего не  узнал, но отчего-то был  доволен.  ‚звод  ушел  на  зону. Њатюшин
прожил эти сутки, бродил с  трЯпкой да  тазиком.  Џотом  взвод вернулсЯ, и в
оружейке,  когда выстраивались  в  очередь,  сдаваЯ  дежурному  офицеру  под
роспись патроны, Љарпович начал метатьсЯ да орать: неизвестно, где и как, но
за  сутки  из его рожка исчезли три боевых  патрона. „ежурный быстро отогнал
его  и приказал  свободным солдатам его держать,  поскорей  оканчиваЯ, чтобы
запереть оружейку.  ‘ам испугавшись,  когда  запер, налетел на Љарповича  да
стал бить, но с  налету вышиб из  него только слезы да стоны. € знали в роте
только одно, что потерЯть патрон из рожка невозможно.
     Њатюшин очнулсЯ оттого, что кругом все было напрЯжено страхом, как если
бы  патрончики должны  были в кого-то выстрелить. ќто было  такое  ощущение,
будто  он  оказалсЯ в казарме  совсем один и  бродил в ее  вымерших  стенах,
посреди  ремонта, похожий  даже не на человека, а на мышь  или таракана,  на
одинокую  живность. ‘трах схлынул,  когда Љарповича повезли в полк, в особый
отдел, и он не вернулсЯ в роту. Њатюшин видел его мельком, когда уже уводили
его  из казармы; он глухо, быстро шагал, глЯдЯ  в землю, точно бодаЯ головой
впереди идущего неизвестного офицера.
     Џустота после  Љарповича  вплыла странной тЯгостью в овчарочьем загоне.
ќто было место,  куда чаще  всего он  захаживал,  но Њатюшин распознал,  как
томилось и зрело что-то иное, где-то совсем близко, точно шарила, бродила по
затаившемусЯ выгулу его душа. €нструктор то и дело поглЯдывал на  него таким
же шарЯщим  потусторонним взглЯдом,  как если бы  подозревал,  опасалсЯ.  Ћн
больше  не шастал  в дачку,  и „ожо  отчего-то его  не  навещал.  ‚ собачник
наведывалсЯ  украдкой Џомогалов, и  после  каждого  его, будто  от выговора,
прихода инструктор долгое времЯ  молчаливо злилсЯ, места себе не отыскивал -
выпускал  овчарок на свободу, а сам затравленно  надолго  скрывалсЯ в дачке.
ЉакаЯ она  внутри, Њатюшин не  видел и удивилсЯ, когда инструктор с китайцем
позвали его  в замену:  всЯ она была завалена списанным трЯпьем,  флЯгами да
котелками,  превращена от  застоЯ  в старьевку,  и  пустовали  дырами только
конурки.  €нструктор ничего не боЯлсЯ,  протЯнул ему  флЯжку, им с китайцем,
видно, обычную или даже ненужную:
     - ѓлотни, у нас такого добра много.
     Ћн ждал этого  мига, устал,  будто б знал про него давно,  и хлебнул из
флЯги, чтобы больше  о том  не думать, но и  когда  глотку обожгло  странным
винцом,  различил равнодушно, что  было  это  не  водкой  да  и не  вином, а
самодельным  гонким  пойлом,  хоть  духа  его  в  дачке и не витало. Љитаец,
довольный, заулыбалсЯ.
     Ќа другой день Њатюшин был назначен заступать на зону - в караул.


        VI
     Ћн  запомнил  те  новые сутки,  самые  Ясные,  но  бесцветные,  будто и
беззвучные. ‘дох ротный хрЯк; поел  на свалке колючую проволоку, свинарь  не
уследил;  дохлЯтину, не нужную офицерам, сварили, а густым  нежным  студнем,
как на праздник, уедались в карауле и  в казарме который  день.  Џосреди днЯ
выходил  Њатюшин  отдохнуть  от  еды,  караульного  дворика  стало  мало,  и
свободнаЯ  от  вышек солдатнЯ выползла наружу, на дорогу.  “  лагерной вахты
маЯлись несколько безвозрастных женщин, приехавших, верно, на свиданку, мимо
гулЯл по дороге  разный  поселковый народец, а у ворот дожидалсЯ автобус,  к
которому  из зоны вынесли тело на  носилках, потом еще одно. ‡эки  сложенные
лежали тихо,  были живыми, но Њатюшину почудилось, что у одного, у паренька,
из  груди торчала железЯка и он держалсЯ за нее руками. Ѓлиже  он к автобусу
не подходил. Љогда их  стали надзиратели сами грузить, то паренек забоЯлсЯ и
стонал.  —то же он сжимал руками на груди, Њатюшин так и не мог  разглЯдеть.
Ќосилки клали в проход между сидений, потому автобус, когда отъехал от зоны,
казалсЯ пустым, а надзиратели в автобусе не поехали, груза этого  неизвестно
куда не сопровождали. Џозади у Њатюшина была уже ночь.
     ‘таршина шмонал, старалсЯ, но тогда и  ходили весь день пустые, а ночку
уж  промахнул  он не глЯдЯ, спокойно  спал,  так что инструктор с  китайцем,
когда надо было, поднесли целехонькие флЯги на вышку. Џосле развода, в конце
этих суток,  Џомогалов  вспомнил о нем, сказал  отдать „ожо все  причиндалы,
отпускаЯ взвод  шагать  домой,  в казарму.  Ћни ж отстали, проникли в дверку
лагерных ворот, оказавшись в похожем на двор глухом отстойнике, у других уже
ворот: в  сторожке караульной оставили  здесь Џомогалову  передачку с  зоны,
скатки увесистые бледные полиэтилена,  с человеческий  рост. Ћдну взвалил на
плечи Џомогалов,  другую он  взвалил  и  пошагал  вровень со старшиной.  Љто
встречалсЯ им по пути, бредущие налегке люди, уважительно загодЯ здоровались
с Џомогаловым, который уже благодарил:
     - € ты будь здоров!
     “таскиваЯ дармовой  матерьЯлец, дошли они до высокоогороженного забором
кирпичного дома, из тех, что  выпЯчивались  одиноко в поселке, но  и  скрыты
были от глаз. ‘таршина  пихнул сапогом калитку железных ворот, похожих рылом
своим на лагерные,  но очутились они в ухоженном тихом курЯчем  дворике, где
встречали  Џомогалова дочка,  игравшаЯ  на крыльце  с отцовой обувью,  зорко
молчащаЯ   перед  ним  умнаЯ   овчарка  да  заспешившаЯ  на  шум  крепенькаЯ
кругленькаЯ женщина, но куда  моложе его возраста, отчего  было даже неловко
понимать,  что это  встречает  жена.  Ћна  обрадовалась будто  и всему,  что
увидала. Ћни  свалили скатки у скелета  свежего  теплицы.  Џомогалов  тЯжело
вздохнул,  пошагал  под  умывальник.  „очка,  только   он   вошел  во  двор,
прилепилась ходить за  ним,  а  солдата у себЯ  в  гостЯх не замечала.  †ена
молодаЯ ушла в дом  и  вышла  с куском  пирога,  но Џомогалов  выговорил  ей
строго:
     -  ’ы бы еще стопку ему налила, дура,  чтоб выпил и закусил!.. Ќу-кась,
изымай эти сопли творожные, не балуй мне солдат.
     ‘таршина  скинул  груз с  плеч и  приосанилсЯ. ‚ доме своем  он казалсЯ
человеком  почерствей да и жадней, чем когда расхаживал на службе, с усталым
понимающим видом, и ничего-то было ему не жалко.
     ‚оздух теплел  и  пах хлебом. Ћни  пошагали  в казарму  коротким путем,
через набрЯкшие картошкой огороды,  в которых, чудилось, она уж испекалась в
углЯх остывших земли.
     - џ-то не слепой... - вздохнул Џомогалов. - ‚ижу, пролез на службу.  Ќу
что  ж, служи,  покамест  французик в море купаетсЯ, моЯ сторона  с краю. Ќо
если  что,  сынок,  сниму шкурку да  сушить повешу,  помни  Љарповича!  ќтот
доигралсЯ, дурачина, смотри и ты не доиграйсЯ, а то вытащут ночью и у тебЯ.
     Џойло  гнали и в  грелках, и во  флЯгах, точно все запасы  разгонЯли по
ветру, рисковали.  Њатюшин, страха  не  ведаЯ, заказал себе  на  зоне  новые
кирзовые сапоги и поменЯл-то у всех на  глазах свои, штопаные, каждой собаке
в роте известные. Ћт сапожек его новых не то что попахивало, а шибало зоной.
Ћднако он уж решил, что  если рискует, то ради сапог этих. Ђрман возвратилсЯ
из отпуска, принесЯ со  своим настроением  меленькие  дожди,  холод, сам  же
загорел  да подсох. Ћн поглЯдел  на Њатюшина на  разводе,  когда  ждали, что
рассчитает  со службы,  промолчал и  дал заступить как ни в чем не бывало на
водочную. Љитаец  с инструктором приуныли  отчего-то, и барыжка притихла, но
только  на  времЯ,  а  детьсЯ ему  с водочной вышки было уже некуда. ‘трашны
стали даже деньги - то, ради чего бражничал. Ѓыло: страх настигал в карауле,
что  устроЯт  обыск, - и успокаивалсЯ Њатюшин, только утопив их в сортире. ‚
октЯбре, спустЯ месЯц, стало известно о Љарповиче, что с ним сделали. Љонвой
ротный  этапировал   зэков  в   следственный   изолЯтор   Љараганды,  походЯ
разговорились с тюремной охраной,  и  те похвалились,  что дожидаетсЯ у  них
суда один  краснопогонник,  которого сокамерники  уже  сделали  пидором,  по
фамилии Љарпович. ђотные как приехали с конвоЯ, так рассказывали  наперебой,
что  узнали, - пугали остальных, точно кошку дохлую за хвост валандали, сами
отбоЯвшись. ‘лух о солдате, которого сделали педерастом, прибыл через конвой
этот и в зону,  так что мстить  зэкам  было  уж делом гордости. Џо ночам  из
караулки набирали охотников прогулЯтьсЯ по штрафной, где сидели отказники да
воры: „ыбенко ходил  по штрафничкам  и потом рассказывал, как входили они  в
камеру, объЯвлЯли, что мстЯт  за солдата,  надевали наручники да размазывали
живыми по стенкам.
     Џодумал тогда Њатюшин, что  рублей  сто  возьмет  нахрапом - и  бежать.
‚звихри он плату, зэки и не  пикнут, барыжничать рисковей  стало.  ‚ерно,  и
пить уж страшились, а не то что добывать. ‚  том он и силу почувствовал, что
была у  него цель -  бежать, бежать. „еньги в сапог - и рватьсЯ в больничку.
…сли словчить не  удастсЯ,  то хоть  голову  разобьет  об стену.  ѓлавное  -
больничка, надо, чтобы отправили на обследование посерьезней, чтобы признали
негодным,  инвалидом.  Ѓежать,  бежать!  €  месЯц  тот  уж  истекал,  и  все
сходилось, как  выгадывал Њатюшин, быстрей бы  в  больничку,  а то  свистнет
ноЯбрь, и приморозит  крепче  смерти  зима. Ћн и чувствовал остро,  что зима
приближаетсЯ. ‡имы он  боЯлсЯ, от зимы бежал, а покуда карабкалсЯ на  вышку,
что ни день,  как по трупу. ‚ышка эта у солдат всегда прозывалась  водочной.
Ќо вот как чуют, что побег готовитсЯ, подкоп роют, так и Ђрман будто почуЯл,
что  он решилсЯ, почти  готов сбежать.  Ѓыли  чаще  обыски,  когда он  ночью
налетал в караулку. Ђ еще он чуть не цепью приковал к ней Њатюшина. Ќачалась
гарнизонка -  от  службы  отходили по одному дембелЯ, а новых солдат в полку
еще не прибыло, потому надо было чередовать, но замполит будто сгноить решил
Њатюшина в карауле.
     Ћн сидел уже третьи  сутки крЯду и не вылазил со службы,  да еще вместо
положенного сна  посылал Ђрман работать  в укреплениЯ. ђемонт, что тЯнулсЯ с
весны, гнали по  укреплениЯм паровозом, чтобы  скорей  быть готовыми к зиме.
†дали  что ни день приезда  комполка  с  проверкой, засыпали  новую следовую
полосу  -  последнее,  что  осталось сделать. ѓоры  песка  свезли на  четыре
стороны  зоны  и  раскидывали их по  цепи лопатами,  а  потом растаскивали и
ровнЯли боронами. Ѓороны были самодельные, сделанные под людей, - к железной
зубчатой свае  была приварена  дугой труба, что дышло. ‡алазили в борону  по
трое, наваливали