не  видеть.  “  начмеда  не  поворачивалсЯ Язык  сообщить  раздетому
озЯбшему пареньку, что оставатьсЯ ему в таком виде тоже невозможно.
     "„а вы  не  брезгуйте,  юноша, это все чистое-чистое, давно отстиранное
... Ђ сапоги  Я вам блестЯщие принесу, еще красивее ваших  ботинков! “  менЯ
есть,  приберегала прЯмо  длЯ  вас. € портЯночки  сделаем. Њожно с полотенец
старых,  вафельных,  если  желаете  потеплей,  а могу и  понежне, нарвать  с
простынки",  -  спохватилась  вдруг  санитарка  и  вышмыгнула  не  иначе  за
блестЯщими  сапогами. •олмогорова тронул eе родственный, теплый голос, и  он
беспрекословно  начал  надевать  смертную  солдатскую  робу.  "Ќу, а  теперь
запахнемсЯ  в  шинель,  и все  будет просто прелестно, прелестно! - бодрилсЯ
начмед. - ќто и называетсЯ сварить кашу из топора. Ќу что Я говорил? Ђ вот и
сапожки  наши  поспели..."  ‚  покойницкую вбежала  запыхавшаЯсЯ  счастливаЯ
санитарка, прижимаЯ к грудЯм странного вида действительно блестЯщую, точно б
покрытую лаком, пару диковинных сапог.
     "Ћй,   бежала   прЯмо  как   угорелаЯ!  ‚от,  пользуйтесь,  юноша,   не
сомневайтесь. ‘апоги  новые,  глЯньте, какие блестЯщие,  их  офицер играл на
трубе в оркестре!" "‚ Ящик он сыграл, а не на трубе...." - бросил со стороны
‘ерж.  †енщина  вспыхнула,  и  впервые  бледное  eе, некрасивое  лицо  зажег
румЯнец. "Ќе  верьте  ему!  ‚се  он  врет!  -  бросилась  она  неожиданно  в
нападение, прижимаЯ  сапоги так крепко к своей груди, будто  ни за что б  не
отдала. - ’от  мужчина вылечилсЯ и уехал. Ђ  сапоги забыл.  “ него  их много
было. Ђ эти надевал, когда в оркестре играл".
     ‚се  стало  ново  и  зыбко.  ‚ покойницкой  пережидали все  длЯщеесЯ  и
длЯщеесЯ  чужое   прощание,  отзвуки  которого  бродили  кругом  тенЯми,  то
затихающими  да смиренными, то горделивыми да вздымающимисЯ наподобие  волн.
’ишина, в которой бродили они, поневоле делалась скорбной, так что медбратьЯ
не  усидели  на лавке и,  изображаЯ  эту самую скорбь,  встали  на  караул у
нарЯженного   в  парадную  форму   Њухина,  кривлЯЯсь:  "Џрощайте,   товарищ
генерал... ’оварищ  генерал, мы  никогда вас  не  забудем..."  Ќачмеду снова
сделалось не по себе от  этих игрищ, и он попыталсЯ их прекратить: "џ думаю,
€ммануилу  Ђбрамовичу это бы не  понравилось. Њолодые люди, вы  все же  не в
цирке".
     ЊедбратьЯ  только  удивились, но вернулись  скучно  насиживать бетонную
лавку.  "ђазве мы кому-то  мешаем? Ќикто же ничего не видит..."  -  только и
спросил с удивленным видом ‘ерж, но начмед, думаЯ, что тот снова насмехаетсЯ
над  ним,  обиженно  промолчал  в  ответ.  Њолодцы  мигом  забылись,  начали
пихатьсЯ, мерЯтьсЯ силами, выталкиваЯ один  другого со скамьи. Ќаконец звуки
траурной музыки  смолкли. €нститутов стал отсчитывать нетерпеливо  минуту за
минутой. Џотом со двора послышалсЯ шум отъезжающей похоронной процессии.
     ‘ерж   и  †орж  на  дорожку   враждебно  затаились,  всем  своим  видом
выпроваживаЯ  прочь  незваных   наскучивших  людей.  Џал   Џалыч   отчего-то
взволнованным голосом подозвал •олмогорова. „аже €нститутов суетливо пыталсЯ
помочь уложить рЯженого  в носилки, чтоб только  скорее  исчезнуть  с  этого
места. "Љакое варварство,  как это все  бесчеловечно... - Ќо вдруг запнулсЯ,
глЯдЯ на черное запекшеесЯ отверстие в мертвом лбу. - ‘тойте! - вскрикнул он
и принЯлсЯ судорожно рыскать по карманам своего плаща,  с облегчением извлек
отыскавшийсЯ  обыкновенный  медицинский   пластырь,  отщепил  белую  клейкую
полоску  и  с  непритворным  страдающим видом залепил  ею бурую дырку во лбу
покойника. - Ќу  все.  ЊоЯ  совесть чиста.  џ сделал  все, что было  в  моих
силах".
     Љогда уже взЯлись за ношу, к Џал  Џалычу шмыгнула  санитарка и сунула в
разинутый карман  его  бушлата  круглое, крепкое, увесистое Яблоко,  которое
сжимала  в  руке как  булыжник, и тут же отбежала. ‚прЯженный в носилки,  eе
избранник даже  не почувствовал в суматохе, что же произошло. Ѓаба беззвучно
плакала уже в стороне  от него. ‚ертела  по сторонам  головой, заглЯдываЯ во
все лица, и  все ей, чудилось, нравились. Ќо  медбратьЯ не дали ей  выйти за
порог, убрали тычками с глаз и сами исчезли в той же щели, ничего не говорЯ,
закрывшись   изнутри,   как  зверьки.   "Њальчики-с-пальчики...   €грунчики,
хохотунчики, везунчики,  будь  они  проклЯты..." - заклинал  Џал  Џалыч,  не
оглЯдываЯсь.


        ‘“™€… ‚Ћ ѓђЋЃЂ•

     "—еловеку  только матушкина  утроба - это Ѓогом данные защита и кров. Ђ
после, как  из матушкиной  утробы в мир  нам уготованный вышкуриваемсЯ,  все
норовим обратно в  норушку съюркнуть. ‚  миру все есть длЯ жизни - только eе
родимой, утробушки  мамкиной,  нету. ‚от в  утробушке  спеленат человек, а в
миру  разве  спеленат? ’ак  и понимай...  ђождение, мил человек,  все  нам и
освобождает,  начинаЯ  с  ручонок!  Ѓог  творил нас  несвободными, а  мы все
делаемсЯ  из-за  греха  первородного распеленатыми. Љак от  греха  спасаЯсь,
зачинаем каждый самостоЯтельно производить свой домишко, свою  норушку, свою
несвободу, да  толку  нет... ‡десь уже истинно,  все дело рук человеческих -
вот  этих  самых  рук... ќх,  грешных, проклЯтущих рук!  Ќаши  дома, увы, не
защита.  Џодсолнухи это, где что ни семечко, то  зло.  ђевнуем до  зависти к
чему? Љ дому  чужому. ѓрыземсЯ друг с дружкой где? ‚  своих домах, где нос к
носу. ‡емлЯ  огромна, а людЯм все  мало  места, все  давЯтсЯ из-за куска.  ‚
домах иконки, слыхал, вешают - это  все, значит, чтоб на Ѓога потом свалить,
хоть хозЯйничают в своих четырех стенах сами. Ѓог покарает, думаешь? Ќичуть.
Ћн   создатель  -  это  правда,  но  как  изделие  может  быть  перед  своим
изготовителем  виновато? ‚от  хоть эта  штуковина, как может  быть  виновата
передо мной и какаЯ  кара от моей руки-то постигнет? ђазозлит, даже сжечь не
смогу, потому не  длЯ себЯ делал, а  длЯ могилы, не принадлежит оно, изделие
это, мне с той секунды,  как последний гвоздок в него вобью.  ’ак и Ѓог - мы
ему  больше не принадлежим  после Ђдама и …вы. Џосле  свободы нашей и греха!
Ѓыл у него  сынок, длЯ себЯ делал - он ему только и принадлежал. ‘традал он,
бедный,  на  кресте, эх-ма  до  чего  же  страдал, когда  в  него  создатель
гвоздочки последние вгонЯл длЯ совершенства человеческого-то житиЯ. Ќо разве
в нас вгонЯл? Ќет, мил человек, недосЯгаемо рукам создателЯ сделанное не длЯ
себЯ. € сколько ни вложишь души в изделие, а  знаешь, где его конец. ‘колько
души ни вкладывай,  а не  будет она вечной, если не вечно то, во что вложил.
Ѓог, верю,  из вечного сделан сам материала - не из таковской доски. Ќо  это
если ты  сам  себЯ сотворил, тогда  можешь и тыщу,  и  миллион уже  на  себЯ
похожих вечных сотворить. Ђ вот Ѓог, судЯ по всему, создать себе подобное не
может, потому что сам секретом этим не владеет и  создан был не сам собой, а
длЯ  нас, длЯ  людей. ‹юди же  тоже  созданы не сами  длЯ себЯ,  а длЯ детей
своих. Ќу  а длЯ чего это  все вместе нужно  - прости, мил человек, не моего
ума дела. ‘вое Я отработаю. ‡аделаю себе собственную домовину на покой - вот
куда вложу всю душу смертную, эх вложу! ‹ачком выглажу, помЯгчее все обложу,
все  равно что  снегом изнутри,  - спи, Џанкратий  Ђфансьевич, спи  дорогой.
„еток иметь лишил менЯ Ѓог, так вот решил  мою  судьбу, что  не  имею Я, мил
человек, деток. Џотому души во мне свободной  много, домовину свою изукрашу,
все равно что в рай тот самый от счастьЯ вознесусь.... € полечу, и полечу...
‚от  почую, что смертушка моЯ  близка, - возьмусь за  дело. Ќе гроб,  честно
слово, а крыльЯ  сотворю!  € кто позавидует? Ќикто! Ђ что потревожит? Ќичто.
Љрышечку, как  дверку, затворЯт за мной.  ЋставЯт  одного  в  покое  -  и  в
земельку, в  могилку родненькую,  все равно что  в  матушку,  в утробушку...
—то-то будет с человеком после смерти, но  только не ад и не рай, и  ѓосподь
не  вдохнет  новой  души вместо той,  котораЯ свое  тепло отдала.  Њожет,  к
другому создателю мы отходим в смертный  час, а, мил человек? Љ тому, кто не
из плоти  выстругивает, плотник,  а из праха  создает.  Љто в  прах  чего-то
вдохнет - тот  уже другой наш создатель, как есть другой... ’о не плотник, а
травник, разумею, ведь из могильных холмов трава ж  только и произрастает. Ђ
трава длЯ чего? ’рава длЯ всего -  это и лекарство, и корм, и кров, и просто
живаЯ жизнь... ‚от он,  травник, небось, решает,  кому какой травой быть,  а
кого и червЯм-чертЯм скормить..."
     Њастеровой, богатырских замашек  бородатый внушительный дед - с большим
круглым лбом, что поглотил даже волосы до самой макушки, отчего на их  месте
образовалсЯ будто бы еще  один лоб, - рассуждал  без умолку, обнимаЯ любовно
здоровые плечистые гробы, что были на голову выше его ростом.
     ѓробы стоЯли  рЯдами, поставленные на попа, - прислонились  к  стенам и
молчали.
     Џосередине дощатого барака, где  сапоги топтали  землЯной пол и не было
окон,  застыла  в  недоделках последнЯЯ  работа  мастера,  будто корабль  на
стапелЯх, тоже гроб. ќто и называлось "изделием". Ќедоделанный гроб был куда
торжественней  готовых   и  смотрелсЯ  значительней  средь  всех  остальных,
поставленных обыкновенной тарой на попа. ЋткрываЯ вид на хмурое серое небо в
клочковатых облаках, ворота  сараЯ были распахнуты настежь, а один совсем уж
заваливающийсЯ  набок  створ  подперт  жердью,  будто   безногий  инвалидным
костылем.
     ’ут же, у самого порога, были свалены в  кучу  доски,  бывшие  когда-то
заборами, мостовыми да обыкновенной  деревЯнной тарой.  Ќи одной чистой, все
облепленные  грЯзью, засушенные  в  глине, обшкрЯбанные.  ’акие грЯзные, как
свиньи, и обросшие  щетиной  крупных, видных даже глазу  заноз - что рыло  у
свиней.  Ќо  было  понЯтно, что когда мастеровой  выуживал  доску  из  кучи,
укладывал  на верстак, проходилсЯ  по ней с  душою  простеньким  рубанком  -
каждаЯ очищалась от грехов, обретаЯ нежный, почти  телесный цвет, и делалась
гладкой  все равно  что  человеческаЯ ладонь, также  открытаЯ глазу  во всех
неповторимых природных линиЯх.
     ‚ мастерской и пахло поэтому не гнилью или тленом.
     Џахло животворЯще древесной смолой  -  духом царствиЯ небесного сосны и
ели, что источали из себЯ свежевыструганные доски, сколоченные в гробы.
     Њастеровой  подыскивал  подходЯщее  изделие. Џо  мерке и, наверное,  по
чину. Њерку ходил он снимать самолично, хотЯ €нститутов в желании начать все
скорей cам  отдал подневольному лагерному мастеру приказ, какого  чина нужен
гроб, и продиктовал точный медицинский рост покойника. "Њогло и обтолщить...
Њогло и усушить... ‘мотрЯ какой человек был, хороший или плохой".  € с этими
словами не внЯл начальнику, проследовал широко и осанисто, как на ходулЯх, к
армейской санитарной машине, что въехала  на зону, безоружнаЯ да  измотаннаЯ
долгой ездой, совсем не так, как въезжали сюда такие же чужеватые грузовики,
набитые  живыми  охранЯемыми  то  ли  зверьми,  то ли людьми; oна  не  ждала
разрешениЯ на въезд и вплыла за  колючую  проволоку легче даже самой смерти,
ничем не потревожив здешний блеклый мир, пущеннаЯ  охраной без  маломальской
проверки.
     ѓробовых  дел  мастер заглЯнул в  кузов,  с  минуту  побыл там взглЯдом
наедине  с  покойником и,  пройдЯ  с десЯть шагов обратно до сараЯ,  обронил
всерьез с понЯтной только самому укоризной: "“сушилсЯ..." €нститутов стоЯл с
опущенными руками и глЯдел вслед этому непростому заключенному, c изумлением
понимаЯ, что  зависит  теперь даже от его  не  то  что  работы, но и мнениЯ.
"ѓолубчик, сколько  вам потребуетсЯ  времени, чтобы совершить эту процедуру?
Ћдного часа  хватит  на все про все?"  "•ристос с вами, гражданин начальник.
ђабота  легко  споритсЯ,  когда грехов  за  душой  не водитсЯ. ќто  как  Ѓог
смилуетсЯ - может, час, а может, и все пЯть за наши-то грехи". "Њне, знаете,
некогда ждать  милостей  от вашего бога.  Љ вашим  личным  грехам Я не  имею
никакого отношениЯ, религию придумали длЯ  рабов, а этот €сус •ристос мог бы
сначала  писать   и  читать  научитьсЯ,   если  взЯлсЯ   учить   морали  все
человечество". "Ќу так, изделие, обтЯжка, цинковка... ђаз в Ѓога не веруете,
пачку чаЯ накиньте, а Я уж сделаю в лучшем виде, как  на заказ". "Ќу что же,
о  вашем вознаграждении  поговорим,  когда  будет  виден  результат".  "ќто,
конечно, но вы бы еще одну пачку добавили, гражданин начальник. € конфетку к
чайку. ’огда  уж точно  согрешу длЯ вас  гробик за часок. ‚ ларьке все есть,
все купите. ќто мы, уж извините, люди последние. Ќам и умирать будет легко -
ничего  нет.  €  дайте все  же  задаточек  длЯ  вдохновениЯ,  иначе  помыслы
угнетут".
     €нститутов  послал Џал  Џалыча в  ларек. „ождалсЯ,  когда тот вернулсЯ,
хотел  было  только  показать  две  пачки чаЯ  и печенье, чтоб  заманить как
наживкой в работу, но мастеровой отказалсЯ поспешать  без  задатка, и начмед
сдалсЯ, не  в силах весь день принудить хоть кого-то исполнЯть  все так, как
он этого хотел. "Ђ нам что,  воздухом питатьсЯ?!" - рЯвкнул Џал Џалыч. "Ќет,
ни  в  коем  случае! - испугалсЯ  €нститутов - џ  всех накормлю...  Џойду  в
столовую и сейчас же договорюсь насчет вас!"
     Џал Џалыч  был доволен: "‘крылсЯ с  глаз. •оть бы хлеба кусок принес...
†ди, принесет,  раз сам голодный".  ЋглЯдел,  ухмылЯЯсь, Ђлешку, похожего на
мародера - рыжаЯ облезшаЯ  шинель, неподшитый  ворот мертвецкой гимнастерки,
лаковые оркестрантские  сапожки, мыски которых заострены были как у  дамских
туфель - и  уже с напевной грустью произнес:  "Ќе жмись ты, небеснаЯ пехота.
Џодумаешь, в смертное оделсЯ, зато живой".
     Ђлеша  топталсЯ  у  входа в  сарай,  пока его не позвал  в  тепло и  не
заговорил с ним мастеровой, ворочаЯ свои  гробы. ‚ глубине сараЯ, оказалось,
сидел  одиноко на  табуретке еще  один  старик, в очках и без бороды -  а  в
остальном как сморщеннаЯ копиЯ  того, что  ворочал  тем временем  в одиночку
гробы. Ћн имел такой же формы плешь  на голове и тоже был облачен в лагерный
бушлат с номернЯком на груди, но и без того всей  физиономией выказывал себЯ
именно узником: хранил веское решительное молчание, как бывает, когда на все
согласны  или  все отрицают и ни с чем не соглашаютсЯ. …го губы  были крепко
сомкнуты,  даже сжаты,  будто длЯ плевка.  Ћчки из пластмассы были громоздки
как   аквариум   и   лицо   этого   вредного  старика  походило   на   нечто
убого-аквариумное: две бесцветные рыбешки глаз,  похожие на  улитку  угрюмые
губы,  выбритые  водЯнистые  щеки.  ‘иротливаЯ  сухаЯ фигурка  вопросительно
скрючилась, так что  большаЯ плешиваЯ  голова пала  на тщедушную  грудь.  Ћн
сидел, по-школЯрски вобрав под табуретку ноги, а удлиненные сухие кисти  рук
положил на  колени. Ќо,  когда  бородач  наконец  выбрал  подходЯщий по всем
признакам  гроб,  обнЯл  его  как  ребенка  и  перенес  на  верстак,  узники
повздорили из-за Ѓога, которого  назойливо поминал гробовых дел  мастер  - и
cарай содрогнулсЯ от шума.
     "„омики  наши,  норушки наши страхом полны. ќх, маточки, маточки  наши,
зачем  же вы  нас рожали, прости ѓосподи, раз  мы все где спрЯтатьсЯ ищем, в
норушку вашу  съюркнуть  обратно  норовим...  Ђ  твое  какое мнение,  Ђмадей
„омианович?" "Џозор!"  "’воЯ  волЯ, Ђмадей  „омианович, Я  преклонЯюсь перед
твоим  великим  умом, благородством  души и чистейшей  совестью,  но  ты же,
родненький, это  из гордости. †ивешь,  сидишь туточки у менЯ на  табуретке в
уголке  и  плюешьсЯ на  все  стороны,  куда ни поглЯдишь. Ќе знаю, о чем  ты
печалишьсЯ. „уш много загубили, так давай спасем хоть свои".
     ‘лезливые  глазки  тщедушного  старика пронзительно  сверкнули, а  уста
сомкнулись еще тверже и брезгливей прежнего. ‚ это времЯ гробовых дел мастер
развернулсЯ, глЯдЯ прЯмо перед собой, и уткнулсЯ в Ђлешу. Ћни очутились друг
к другу так близко,  точно смерились  ростом: и  был-то могучий старик всего
лишь по плечо •олмогорову. ‹об его, оказалось, рассекал прЯмо поперек рубец,
как если  бы  тюкнуло огромной стамеской. Ћт малости его и при виде  в такой
близи этого младенческой нежности рубца  у •олмогорова сщемило все в душе от
невольной  жалости;  мастеровой же  поднЯл глаза  удивленно  вверх  и тотчас
поразилсЯ, обрадовалсЯ, раскрылсЯ  весь навстречу: "Ћх, какой  богатырь,  ну
какой  большой! ђаз  такой  большой,  давай  помогай. Ђ  то  забастовал  мой
помощник, но ты, сынок,  не подумай - таких, как он,  на  нашей планете один
есть ум еще, ну, может, два. Џриволокли ко мне из барака тощенькое тельце за
гробиком. Њедицина ведь эту смерть засвидетельствовала. ‘тал Я укладывать, а
он  и  ожил! ѓлЯнул  ну эдак как  свЯтой, с осуждением, губки  сморщил...  и
плюнул  мне прЯмо в  глаза.  Ќе знаю,  какаЯ сила дернула,  но  случай такой
выпал,  чудо  на  чуде  поехало  - охрана устала  и  отошла.  ’ак  что  Я-то
кирпичиков  быстрехонько  наложил  в  гробик,  крышку  заколотил,  а  ЂмадеЯ
„омиановича у  себЯ также вот в гробике хоронил-выхаживал с того света, пока
не выходил. ‚се времЯ он со  мной не разговаривал - только глЯдел эдак вот и
взглЯдом  грозил. ‚сю душу  вымотал,  во  всей  низости  своей  Я  пред  ним
созналсЯ.  Џотом, правда, обрел  он  дар  речи. Ђ привередливый какой, ел  с
ложки и  лишь  теплое, селедку тепленькой  ему  подавал  -  такой  организм!
‚нушал, когда в›ходил: ты же через смерть свою, считай, вечную  жизнь обрел,
лежи у менЯ в гробике, дыши да радуйсЯ! Ђ он ни в какую, гордый... ‘идел вон
там на  табуретке в уголке и протестовал, так что заприметили нас в дежурной
части и добавили сроку до самой  смерти. ђасценили, что все это было  хотЯ и
не  побегом, но подготовкой к побегу. „а Я  рад, Я с Ђмадеем  „омиановичем в
самое тесто  угодил. Ѓез его мнениЯ кто Я  такой на свете был?  „а  вон  как
крышка без  колоды! Ђ что Я его  половинка родимаЯ - это уж точно. Ѓез менЯ,
как есть, гнить ему давно в земле, а со мной прЯмочки из мертвых воскрес!"
     •олмогорову почему-то чудилось, что когда-то все это было в его жизни -
и  этот широколобый  добрый  старик и точно  такой  же  рассказ  о человеке,
который был  мертвым, а  потом  вдруг  ожил.  ѓробовых дел мастер  звал  его
помочь: "Џодержи-ка,  сынок  нашу лодочку, а Я молоточком пройдусь,  материю
набью. „ержи крепче и поворачивай, куда скажу".
     Љрышки тех изделий, что стоЯли вдоль стен, были снЯты, будто пальто или
пиджаки, и накинуты  полой стороной каждаЯ на свое гробовое  плечико.  Ђлеша
стал  понимать,  что помогает  мастеровому и  снова озарилсЯ:  "Ђ Я  завтра,
дедушка, сЯду на поезд и уеду домой, отвоевалсЯ..." "ќто  на какой же  такой
войне, сынок?" "Ќа  такой, что стрелЯли в менЯ из автоматов,  из снайперской
винтовки,  с гранатомета!"  "Ќу  что  же, Ѓог с тобой,  воюй  себе и дальше.
Ќу-ка,  поворотим  набок! “ф... Ќадавали ж такой материи.  Ќе обтЯгиваешь, а
штопаешь".
     Ќа глазах выструганное да сколоченное из приблудных досок глухо оделось
кумачом.  „но  мастеровой  мЯгко  выложил  стружкой,  черпаЯ  eе  прЯмо  под
верстаком. ђазорвал  надвое белое  полотно,  наверное,  списанную  простынь,
повозилсЯ, постучал молотком, и Ђлеша  увидел на дне гроба подобие  перины с
возвышением длЯ головы. Ќо стоило вбить  последний гвоздь и расправить,  где
остались, складки, как  изделие  само  помертвело  и все  добро,  устроенное
человеческими руками, поменЯло вид. Џростежка из  стружек на дне  обратилась
во что-то каменное. ЉрасиваЯ ровность обивки стала мучить взглЯд.
     Њастер вышел и  через  несколько  минут ввез  на  телеге  сделанный  из
какого-то тусклого металла продолговатый короб, похожий на большое корыто. ‚
этот короб  вложили как в  Яму еще пустой  гроб. "Ђмадей „омианович, разведи
костерок, добудь угольков, а мы  пока уложим новенького. Ќу что ты сделаешь,
молчит, бойкотирует!  ‹адно, сам разведу, а вам-то, сердешный, надо с охраны
кого-то позвать. ‘кажи, Џанкратий Ђфанасьевич зовет, пусть идут шмонают, что
в  изделие кладем.  ќх, сам бы в него нырнул, прости ѓосподи... € начальника
своего кличьте, где он там, заказчик. Џачка чаЯ еще с него!"
     ‡а начмедом  отправилсЯ Џал Џалыч. Ќо было ему  все равно кого слушать,
куда идти и что делать: засунув руки поглубже в карманы бушлата, как если бы
озЯб, он, казалось, буднично уходил  в серость и хмарь,  похожий на морЯчка,
вышагивающего  по палубе.  ‹агернаЯ,  голоднаЯ  на живое зона -  ощетиненнаЯ
железными  рЯдами  колючих проволок,  прорезаннаЯ лишь  узкими дорожками  из
гравиЯ, насыпанными так глубоко, что сапоги, ступаЯ, вкручивались с хрустом,
точно шурупы - не  пугала и даже не будоражила  нервов, ставших вдруг такими
же  глухими.  ЋбернулсЯ он скоро и  возвращалсЯ, разительно переменившись  в
настроении. †адно,  с упоением,  вгрызалсЯ в большое крепкое зеленое Яблоко.
Џри том морщилсЯ и  клацал зубами, такое оно было, видно,  кислое, что  даже
сводило скулы.  Ќо  терпел -  и жевал,  жевал,  испытываЯ  от этого восторг.
"‘унул руку в бушлат, а там  Яблоко!  Ќу как с неба в карман упало!  џ  ведь
вообще Яблок года три в упор не видел. ‚еришь? Ќу, хлебом  клЯнусь! - громко
бубнил набитым ртом,  а сам, будто оглох - Ќа, на! Љусай,  доходной... „а на
счастье! „а  кусай, некраденое!"  € властно протЯгивал Ђлеше  сочный, свежий
огрызок. •олмогоров заулыбалсЯ, чтоб не обидеть, но вместо рта, увернувшись,
подставил щеку, так что огрызок скользнул по лицу, оставив сырой и отчего-то
пенистый розовый след. Џал Џалыч раскровил рот. Њожет, губу прокусил, может,
стали кровоточить десны. Ћн снисходительно рассмеЯлсЯ над самим собой, когда
осознал,  что  поранилсЯ каким-то Яблоком,  и в  тот же миг одним неуловимым
движением  извлек  из-за  голенища  сапога  подобие ножа  -  расплющенный  и
заточенный железный штырь, размером с карандаш.
     ‡а порогом  сараЯ  уже  попыхивал, дымил  на  ветер  горЯчий  костерок,
разведенный неопасно  длЯ  столЯрки в жестЯном корыте. Џал Џалыч подсел чуть
поодаль на корточки да и пригрелсЯ у огнЯ, отрезаЯ почти прозрачные лоскутки
от Яблочного огрызка и отправлЯЯ их с блаженством в рот.
     ‚  корытце,  где  обугливались  аккуратные  чурки, наколотые с усердием
большелобым,  накалЯлись  и  две самодельные  увесистые паЯльни  -  железные
прутьЯ  с  приваренным  на конце  чугунным  утюжком.  Ћдной  такой,  еще  не
накалившейсЯ,  гробовых  дел мастер  помешивал  вскипающий огонь,  потЯгиваЯ
знающе зардевшимсЯ носом.
     „умал  он, однако,  не столько о костерке, сколько о готовЯщемсЯ на нем
между   делом  напитке:  закопченнаЯ  консервнаЯ  жестЯнка,   как  обезьЯна,
свесилась над огнем и держалась хвостом перегнутой крышки за ободок  корыта,
- а в ней плавилсЯ смолистый чифир. Ћн начинал дымитьсЯ, согреваЯ да ублажаЯ
живые  умильные  глазки  мастерового.  "•уже нету, когда негодным  признают,
когда, как  материал, пропадаешь. Џлотнику сгодилсЯ, травнику сгодилсЯ - вот
оно твое  и длитсЯ житье  на земле, -  убаюкивал  он костерок.  - џ  досочку
гнилую, бывает, возьму, а все о себе подумаю. Ќет, думаю, не бойсЯ, не брошу
тебЯ без пользы, какаЯ ты ни гнилаЯ, хоть щепок наделаю и чифирну".
     "‚кусный твой дым..." - заговорил Џал Џалыч с мастеровым, утираЯ кислые
то ли от крови, то ли от съеденного Яблочка губы рукавом бушлата, протЯгиваЯ
сизые  заскорузлые  руки  к  огню.  Џечаль  в  его  голосе  звЯкала  чисто и
простовато, как стеклЯшка.  "‚кусный, так угощайсЯ. Џропустим по  глотку длЯ
покоЯ, еще успеем... " "ќ, нет, Я на диете. „исциплина у менЯ захромала, вот
и  подтЯнул,  теперь пью одни компоты из сухофруктов.  Љак это  ты про доски
сказал?  ѓнилье, что ли, тоже приносит пользу, если к нему с душой? Ќу а где
эта  польза?.. Љто здесь  с  душой?.. € это люди, как щепки,  в руки дадутсЯ
пользу из себЯ извлекать? ‚решь. —то  ни человек, что ни душа - заноза. ‘вою
же  обиду не  простишь,  а  простишь  - тебЯ  не простЯт,  такаЯ жизнь.  ќх,
путь-дорожка! “ехать  не уедешь, зато каждый день можно где угодно пропасть.
Њне бы пропасть...  ’ак,  чтобы  все кругом  стало новое.  ‡емлю пашем?  €ли
железо куем? „а Я и то  и то могу,  мне без  разницы,  хоть на завод, хоть в
колхоз, шофера всюду нужны, а Я шофер экстракласса. Ћбожаю дорогу. •а! ‚от и
соврал,  не могу этого  хотеть...  ђабота -  волк. Љругом  одно и  то же.  €
катишьсЯ  на  все  четыре стороны. -  Џотом сказал  негромко,  как  если  бы
жаловалсЯ: -  Ћни  менЯ все  не любЯт". "„а ты  о  ком говоришь?" "Ћ  людЯх,
которых много, когда ты перед ними один как перст стоишь... ‹юди - сила. ќто
люди что хочешь сделают с тобой". "‡а что же тебЯ люди не любЯт?" - удивилсЯ
гробовых дел мастер. "Џотому  что Я сам их не люблю, а притворЯтьсЯ не умею,
извинЯтьсЯ не хочу... Ћни за это жить не дадут, люди, - был ответ. - Ќо ведь
это Я себЯ не люблю, противно мне каждый день от собственной вони. € этого Я
никогда не  полюблю.  Ђ еще боЯтьсЯ противно.  џ ведь  всегда и  делаю, чего
боюсь. €з принципа. —тобы сильнее быть, чем свой же страх".
     Џодошла охрана -  двое безоружных солдат, посланные начальником караула
вместо себЯ. Ѓольшой рослый азиат, не понимаЯ, что сам-то ни длЯ кого не был
начальником  -  разве  что  длЯ  маленького  замусоленного  своего  собрата,
державшегосЯ  почтительно от него на  расстоЯнии,  чтоб успеть и услужить, и
увильнуть от оплеухи  - оглЯдел с важным видом место вокруг  себЯ.  "ќ-э, ты
кто такой?  - избрал он мгновенно длЯ одному себе понЯтного наказаниЯ Ђлешку
- Џшел, пшел... Њене не понЯл, э?" Џал  Џалыч судорожно оскалилсЯ:  "—то ты,
падла, бельма пЯлишь? Ђль своих не узнаешь?!" "„а что  с тобой  делаетсЯ?  -
вскрикнул мастеровой - ЏокрасоватьсЯ он решил, а власти привалило, как же не
угордитьсЯ... Ќо разве это хозЯин жизни выискалсЯ? ЏоглЯди, поглЯди... Ћн же
у себЯ в кишлаке с малолетства,  небось, досыта не ел  и  только небу Ясному
радовалсЯ! Ќу, и  ходит гоголем...  €  пусть, и  Ѓог с ним,  зла ведь нам не
делает вовсе! Ќу смолчим, ну  подвинемсЯ, ну дорогу ему  уступим - какое  же
это зло? ‚едь и дите вперед пропустишь,  а не обидишьсЯ, если ножкой топнет.
’ак и сжальсЯ над ним как над  дитем, раз ты сильнее. Ђ если слабее, ну хоть
как Я, так уважь, облагородь!"
     Џал Џалыч потерпел и сделалсЯ рассудительно-строг. "Ђлеху при мне никто
не  тронет, только он  мне говорить здесь  может", - произнес  все с  той же
силой, как если б распорЯдилсЯ самой жизнью.
     Ћхранник-азиат,  уже  испуганный,  стал  подавать   покорные   знаки  -
протЯгивал  навстречу  по-братски   руки  и  бормотал  что-то  волнительное.
Њастеровой,  менЯЯ надрывное дыхание  разговора,  переходЯ на дело, упомЯнул
снова  о запропавшем начмеде. ’омление над клокочущей пахучей чайной смолой,
сулившей ему и  тепло, и отдохновение, и дармовую радость, сменилось боЯзнью
застыть  на  месте.  Ћн  пришел в суетливое  муравьиное  движение,  вынуждаЯ
охранников занЯть свои места у цинковой  ложбины, а Ђлешку с  Џал  Џалычем -
отправитьсЯ за телом.
     ерстЯное  одеЯло,  всю  дорогу   прЯтавшее  неприглЯдный   груз,  было
отдернуто  и,  скомканное,  засунуто  в  пропахший бензином угол подальше от
глаз.
     Ћни вытащили носилки и мигом очутились с ними в сарае, пробежав как под
дождем, с  легкостью  и в  зЯбком нетерпении найти укрытие.  „елать все было
освобождающе легко, ноша не тЯнула рук и  не угнетала своим видом - и Ђлеша,
обнимаЯ тело  с другого конца за ноги, чувствовал эту неожиданную плавность,
легкость.  Џосле  все  они  остановились,  понимаЯ,  что  настала   какаЯ-то
последнЯЯ и важнаЯ минута длЯ этого чужого мертвого тела. "•удющий же какой,
все  как  есть  обвисло", -  вздохнул мастеровой. Џал Џалыч тоскливо молчал.
"ќто оно только великоватое, а  так оно новое  и одетое всего два раза..." -
сказал •олмогоров, чувствуЯ  вдруг  свою вину. Њастеровой не  понимал.  "Љак
есть  усох. ‡начит,  хороший  был человек...  •орошие, они  сохнут  и,  хоть
мертвые, смраду не имут,  соломкой пахнут. - ‡апнулсЯ, глЯдЯ на заплатку  из
пластырЯ, понимаЯ, что залепливала не иначе  как смертную отметину во лбу. -
ЌастрадалсЯ. „ай-то Ѓог его душе  пристанища. ‚от, вот... ‚от и он, касатик,
что же это  так себЯ, веру-то с надеждой потерЯл". "Ђ может,  он это не  сам
себе пулю-то  в  лоб, может, ему кто помог, старший по  званию... „а хоть бы
твой Ѓог! €ли он все же против был, целил в небо, а попал по лбу? —ую вонь Я
все же,  ох  какую  вонь... ќх, что там!  Ќе чую  -  точно  знаю. ‡наю Я то,
получаетсЯ,  чего  Ѓог  твой  не знает или  вид делает. ‡наю  и тоже молчу в
трЯпочку. Џотому что каждому свое. Џотому что каждый за себЯ. Џотому что так
надо. Ќо Я не Ѓог. Ђ знаешь он кто? Љто  пальнул - тот и Ѓог, потому что это
он  точку поставил в  жизни",  -  сказал Џал Џалыч.  "Ќачальник-то  ваш где,
торопыга этот, на час заказ  сделал, а самого  и след простыл!" - засуетилсЯ
гробовых  дел  мастер.  "Ќа  готовое  прибежит,  у  него  чутье,  поэтому  и
начальник".  "ќто  с  Ѓогом  тогда?"  "Ђ  то  как  же  без него...  —уешь ты
начальство, прЯмо  как волк овечью шкуру, чего же сам не выбилсЯ? ЃоишьсЯ?..
Ќу  бывай,  Њухин,  в этой жизни ты  проиграл,  фраерок". "‚от и  фамилиЯ  -
значит, в  роду у  него, у касатика, мухой по свету летали или  жужжали  без
умолку. ‚се мы у Ѓога летаем по свету как мушки, а где смертушка прихлопнет,
там и рай". "ќтого точно прихлопнуло. ЏопалсЯ под руку, - брЯкнул упрЯмо Џал
Џалыч. - ’еперь в Ящик твой запакуем, и будет все шито-крыто."
     Cтарик  обнЯл крышку гроба  и накрыл ею  нарЯженного  в парадный мундир
мертвеца, прЯча его в темноте.
     Љогда крышка легла  на гроб, Џал Џалыч поневоле ухмыльнулсЯ: с боку ее,
как  штамп, на  кумаче обтЯжки  были  видны желтые  серп и молот. "„ожилисЯ,
старый.  ѓроб подзаборный, это понЯтно, а  на обертку какое светлое  будущее
пошло?"  "Ђ ты не знаешь? - взметнулсЯ в сердцах мастеровой - ‚есь фабричный
материал, что был, умыкнули на радостЯх, а из клуба флагов красных притащили
целых два  Ящика. –вета нет, ползут  что  вошь, ведь сколько  лет  на каждом
празднике болтались. Ќу, не углЯдел, и так из ветоши крою, ну вылезло... ќх,
это ж как оконфузилсЯ, прЯмо хоть плачь..."
     "‡аколачивай быстрей,  -  сказал Џал  Џалыч. - ѓражданин  начальник всю
дорогу  дрожит, куда себЯ спрЯтать  не знает, приказ  исполнить стараетсЯ...
ЊаетсЯ, зубодер".
     Ќачмед объЯвилсЯ,  когда  уже цинковый  короб  был  наполовину  запаЯн.
€нститутов  вбежал  в  сарай, отыскиваЯ  глазами, могло  показатьсЯ, забытую
фуражку. ђуки его были занЯты, в каждой €нститутов держал неприглЯдного вида
раздувшуюсЯ вареную сосиску. "Њожете покушать, мальчики", - произнес  начмед
дрогнувшим  голосом, но  без тени  сомнениЯ на заранее приготовленном  очень
серьезном лице.
     Ђлеша лоб  в лоб со  стариком подминал деревЯнной  чуркой край  чистого
цинкового листа, из  которого то  и мгновение выпархивал вымученный паЯльней
вздох дыма. Џал  Џалыч тоже был занЯт  с мастеровым  -  стоЯл наготове, чтоб
нести на смену  выдохшейсЯ паЯльне накаленную  в углЯх. ‘лова  о еде поэтому
некрасиво  скислись  в   воздухе,  как  и  сами  отварные  сосиски  в  руках
начальника. ’олько двое ничего не  делавших  охранников,  бывших,  наверное,
тоже  голодными  под конец  днЯ,  переместили  взглЯды  на  то,  что  держал
€нститутов  на  весу все нетерпеливей, - и, не выдержав  ноши, тот заботливо
положил  сосиски на  чистый  свободный угол замершего с недоделанным  гробом
верстака.
     ‚ сарае  осталсЯ  слышен только  шумок работы. €нститутов  прогуливалсЯ
вдоль готовых изделий, понимающе осматриваЯ зиЯющие в них без особого смысла
пустоты. Ћт его взглЯда,  конечно, не  укрылсЯ сидЯщий  на табуретке  в углу
сараЯ,  полный молчаниЯ  тщедушный  бесполезный  старик. Ќачмед никак не мог
подумать, что тот сидел  и молчал без особого смысла, а потому не преминул с
ним великодушно заговорить: "Ђ вы, уважаемый, почему  не работаете вместе со
всеми?" ’от,  что  звалсЯ Ђмадеем  „омиановичем,  немедленно заЯвил из угла:
"ѓадость". €нститутов  переменилсЯ  в  лице: "’о есть как это так, голубчик,
позвольте  спросить?" "Џозор", -  аукнулось невозмутимо в углу.  "Ќу это уже
слишком,  товарищ,  вы что  себе  позволЯете!" ‚  ответ  бесповоротно-громко
прозвучало:  "•олуй!" Ќачмед надрывно  позвал: "Ћхрана,  заткните рот  этому
заключенному!"  ‚зглЯды  охранников  соскочили  с  верстака,  где  покоились
казавшиесЯ бесхозными  две сосиски  -  но двое азиатов  угрюмо не  постигали
звучавших все это времЯ слов.
     "ќто мой работник такой, мы с ним на пару... џ делаю, а он за качеством
глЯдит.  ‘  кем-то  всегда  ведь   легче!  €дите   проветритесь,   гражданин
начальник", - сочувственно пожелал гробовых дел мастер.
     €нститутов   неестественно   благоразумно,  будто  цирковаЯ  лошадь  на
поклоне, несколько раз боднул головой пустоту  и подалсЯ задом  на  двор, но
вдруг подпрыгнул и вскрикнул, как если бы погибал,  тыча пальцем в пол перед
собой,  где  шевельнулась  стружка,  под  которой  прЯталось  что-то  живое:
"‡апаЯть! ‡апаЯть! Ќу запаЯйте же  их  кто-нибудь!"  ‚се застыли,  скованные
этим криком. Ќо  не  обнаруживали кругом ничего страшного или  хоть  нового.
Ѓледнее покойника, начмед немощно таращил глаза  и,  как рыба, уже беззвучно
глотал  воздух жадным ртом. "ќто он мышей до  смерти боитсЯ", -  ухмыльнулсЯ
Џал Џалыч.
     ђабота  была готова. Ќачмед скрывалсЯ в  машине и ни  в какую не  хотел
вылезать наружу, принимать у  мастерового свой же заказ.  Џал Џалыч подогнал
санитарную машину к порогу сараЯ. Ћдного  его  недовольного взглЯда хватило,
чтоб привлечь на помощь и болтавшихсЯ без дела охранников.
     Џеред  тем  как всем взЯтьсЯ за смертный груз,  мастеровой своим личным
молчанием установил тишину и обратилсЯ заискивающе  к Џал  Џалычу: "‘кажи уж
чего-то  на прощание. „уша  просит, скажи". "Ђ  длЯ чего говорить, старик?..
Џоехали".  "Ћх,  вы торопыги  вечные...  Ђмадей „омианович! ‘кажи  хоть  ты,
облагородь эту смертушку своим  великим  умом". "Џозор!" - каркнул почему-то
обиженный старик.  €  тогда  сам гробовых  дел  мастер негромко, расстроенно
произнес: "Џрощай, страна огромнаЯ, несчастный человек".


        „Ћ‹ѓ€… ЏђЋ‚Ћ„›

     “  станции  Љараганда-сортировочнаЯ, за глухой  стеной  железнодорожных
складов,  своей участи дожидалась похороннаЯ  команда: пожилой  простодушный
прапорщик и молодой, из тихонь, солдат.  Њесто встречи давным-давно затопили
сумерки. Ѓыло  холодно и голодно,  как в  плену. ‡а  шиворотом, будто вошки,
копошились   кусачие    страхи.   —увство   неизвестности   сроднило   чужих
разновозрастных мужчин, а издали, да еще и в темноте, могло показатьсЯ,  что
это   снюхались   два   бродЯчих  пса   уродской  какой-то   породы:   роста
человеческого, бесхвостые, в серых долгополых  шкурах, с котомками горбов за
спиной. Њолодой  еще  служил кому-то.  ‘ готовностью  застыл и дожидалсЯ  по
стойке "смирно". €ли за неимением другого хозЯина  старалсЯ  так пригодитьсЯ
старшему  в их  компании,  которому внимал, послушный как  сынок,  когда тот
хлопотливо  рыскал в  пределах двух,  трех  шагов  -  юлил  по  сторонам,  -
временами обмираЯ, как будто услышал клич.
     "€ван  Џетрович, а  какаЯ она, Њосква?" "‚ Њоскве  все  есть -  вот она
какаЯ. ’ы бананы видел когда-нибудь?  ’о-то, где  там, а в Њоскве они  есть.
Џодумаешь, на деревьЯх растут... Љак в ней люди живут, не понимаю,  ведь все
уже  есть,  прЯмо делать  нечего,  только  оклад  знай себе  получай  и ходи
отоваривайсЯ".  "€ван  Џетрович,  а  мы  долго  будем  в  Њоскве?"  "‘колько
вытерпим, лимитов  у  нас  по  всем статьЯм  маловато.  Ќа похоронах  -  это
день-другой,  хоронЯт больно  быстро. …ще  у  родственников  погостим -  так
повезло, что на этот счет с одним из них договорилсЯ.  •орошо,  если кормить
станут, это  не знаю.  …сли деньжат  и  провизию протЯнем, недельку поживем.
‚оздуха в легкие наберем, прикинемсЯ,  что с обратными билетами был дефицит.
‚згреют, конечно, за каждый  лишний денек, будь готов!"  "€ван Џетрович, а Я
что  буду делать в Њоскве?"  "’вое дело маленькое, куда  Я, туда и ты. € мое
дело  маленькое, ничего  такого  делать не будем  кроме  команды. Ќо с  умом
оставайсЯ своим,  торопись и не  спеши, а то потом скажут... ‚сегда  найдут,
что  сказать, станешь крайним, и попала всЯ жизнь под  колеса.  ‚ серединке,
серединке нужно идти, она, как у •риста за пазухой. ќто дураки пусть делают,
что хотЯт, а мы будем, что скажут".
     ‘ветлой  туманной  углубиной  в  небе  виднелсЯ  лунный   зев,  голодно
разинутый в сторону  нескольких мелких звездочек,  что  болтались  наживкой,
казалось, подколотые на жала рыболовных  крючков. Ќо вдруг  чудилось во всей
ночи что-то утробное, как если бы проглоченное. ’олько у строений с  пустыми
черными оконцами, что были покинуты к этому позднему часу, остались округлые
необитаемые  островки света, на каждом из которых голенькой высотной пальмой
торчал  фонарный  столб с одним-единственным  раскаленным  добела  орехом на
самой верхушке. Џроглоченные  мглой  окрестности поминутно оглашали животные
звуки, африканские рыки да стоны, будто кругом бродили дикие голодные звери,
что  были  рады и сами  теперь кого-нибудь проглотить. ќто до  жути  делалсЯ
слышным   ночной  жор   товарной   станции  -   многотоннажной  eе   утробы,
переваривающей  в   себе  все  то,  что  приходило  поминутно   в   движение
нечеловеческой силой механизмов по воле управлЯющих этой силой людей. Ѓлизко
не  было  вокзала, вокзальной площади  - лишь тюремные стены камер хранениЯ,
запертые  безлюдные  склады,  бетонные  туши  тЯгловых  электровозных  депо,
пропахших горючим пЋтом солЯры.
     ЌеприкаЯнную парочку высветил  в  темноте  дальний свет  фар.  „Ядька с
пареньком позорно застыли у стены, как если бы их ограбили и  раздели, а две
их безголовые тени вздыбились и шарахнулись кошками  в темень. €з санитарной
машины, как из часов с  кукушкой, вытрЯхнулсЯ наружу человек -  в нем узнали
начальника  медицинской части.  Ћн вскрикнул заполошно: "’оварищи,  времЯ не
ждет!  Њы  будем указывать  путь!  ‘ледуйте  за  мной!" €  упорхнул.  Њашина
тронулась  по  ухабам каменистого пустырЯ. ‘луживые бродЯгами трусили за нею
следом, пока не пришлось что было сил бежать.
     Џри въезде на  бетонный пандус -  не крутую, но  испещренную  выбоинами
горку -  усталаЯ санитарнаЯ колымага  замЯлась и бегущие за ней  послушливые
мужички  проскочили  скороходом вперед. ‚сЯ  спрЯтаннаЯ  жестЯным  протЯжным
козырьком, откуда глЯдели как бы исподлобьЯ замки-глазища угрюмых одинаковых
складских  ангаров,  платформа  сортировочной  станции  казалась  далекой  и
непроглЯдной. “ начала  платформы  грузилась  арестантскаЯ сцепка из дощатых
мукомольных вагонов: в  полной тиши с десЯток молчаливых  грузчиков выносили
да вносили на своих плечах кашлЯвшие пылюкой мешки. Ќавьюченные мешками, они
также  молчаливо расступились,  пускаЯ  в  освободившийсЯ проход постороннюю
процессию, и  выносливо ждали,  глЯдЯ,  как от  строгой  гробовидной машины,
похожей  на  милицейскую, бежали двое  задыхающихсЯ служивых, а карательного
коричневато-зеленого окраса человековозка ехала и ехала в нескольких  метрах
от  них. "„езертиров ловЯт..."  - повздыхали  мужики и  взЯлись со спокойной
совестью за работу.
     Џрапорщик бежал впереди санитарной машины, погонЯЯ солдатика. ЏроцессиЯ
промахнула  следующий  грузившийсЯ у платформы вагон. Џаренек, а  за  ним  и
дЯдька, бежали  так  безоглЯдно, боЯсь попасть под колеса, что стоило машине
затормозить  у  искомого склада,  как они  стремительно исчезли. „Ядьке  еще
долго  слышались за  спиной  окрики "к той...  к той...",  но бежал от  них,
думаЯ,  что  гонЯт  куда-то  дальше  -  а  это  начмед напрасно  орал вослед
убегающей  похоронной  команде:  "Cтой! ‘той!" Ѓегущие  скрылись  в темноте,
откуда к €нститутову  возвратилось лишь  удивленное эхо его  же  собственных
воплей.  ‘цепка  из  двух  вагонов,  почтового  и  багажного, уже  cтоЯла  у
платформы. ‚агоны будто дремали.  Њаневровый,  что вытЯнул  их на погрузку и
надышал  горЯчкой  своих трудов, накропил горючего пота - ушел  за очередной
работой,  но  должен  был  возвратитьсЯ:  отчалить с этими  же  вагонами  от
складской  платформы,   примкнуть  их   к   пассажирскому  составу  дальнего
следованиЯ, а поезд - подать на путь отправлениЯ.
     "‚ конце  концов  это немыслимо..." -  застонал начмед,  хлопаЯ немощно
ногами о  гулкую платформу как  в ладоши. - Ѓегите за ними...  ‚ерните их...
‚перед, вперед!"
     Ќачмеда послушалсЯ  •олмогоров - и отправилсЯ  дальше по платформе.  Ћн
исчез так быстро, что  €нститутов пугливо вздрогнул, ощущаЯ себЯ в окружении
всесильной  темноты. "€ди ты.  ‘ейчас  же,  за ним!"  -  пихнул он в темноту
поскорее Џал Џалыча, и, когда чернаЯ eе толща поглотила последнего человека,
которым мог бы еще командовать, осталсЯ совершенно один.
     "џ  хочу  видеть  своего  сына",  -  тут  же  услышал  покинутый  всеми
€нститутов за своей спиной. Ћн в ужасе обернулсЯ. ’емнота исторгла маленькую
мрачную фигурку, при портфеле и в шлЯпе, как иногда официально  заЯвлЯютсЯ к
своим  детЯм  отставленные их  матерЯми  мужчины.  "—то  вам здесь надо? ќто
слежка?  ЏровокациЯ? „а Я  милицию  позову!"  - пискнул начмед.  "Њой сын не
может  заговорить, но у ѓеннадиЯ есть Я, его отец. џ приехал в этот город за
правдой. џ инжеренер-атомщик,  строитель Ћбнинской атомной  станции.  “ менЯ
трудового стажа сорок пЯть лет. џ участвовал в ликвидации..." "—ернобыльской
аварии,  ха-ха!  -  судорожно развеселилсЯ  €нститутов, чтоб  только  скорее
заткнуть маленькому человеку рот.  - Ќу как же,  у  нас ве